Французское качество и другие магниты

Неизвестные страницы из сентиментальной повести Санзо,
а также истории, возникшие вокруг неё,
и кусочек уже из его собственной жизни

1. Из черновиков Генджо Санзо, однажды развеявшихся по ветру в битве с ёкаями
Чаще всего он вспоминает ту ночь как кошмарный сон. Как говорится, рад бы забыть, да не забудется. Когда Иржи вздрагивает в полусне, пугая Младу, у его панических атак лицо Мари. И её руки мертвеца, будто хватающие за горло.
Казалось бы, тоже мне травматичный опыт. Если бы Иржи был барышней и над ним надругались – было бы понятно, откуда кошмары. Если бы то был его первый раз – тоже, хоть и далеко не в такой степени. Но такие, как он, начинают ещё в старшей школе, всегда найдутся желающие. Красивые, весёлые девчонки, иногда постарше, никогда на памяти Иржи не обременённые мечтой о прочных отношениях. До Млады он только развлекался. И то всё реже и реже, учёба, дружба с Миреком, совместные планы, потом и вовсе мрак оккупации. Все те девчонки забылись. Когда-то было весело, приятно, ни о чём. Слегка чувствовалась пустота, когда шёл с очередного свидания, приходило понимание, что всё это совершенно не имеет ничего общего с душевным теплом. Со всем тем, что давала Иржи семья, в которую всегда входили и Млада, и её родители. А потом и Мирек. В общем, конечно, темперамент у Иржи бешеный, но не настолько, чтобы нельзя было отвлечься на более полезные и интересные дела. А любовь… не то чтобы он в неё не верил. Но и не жаждал настолько, чтобы искать, даже за морями. Может, потому что она, любовь, всегда была рядом. И подала голос, когда время пришло.
Вот и получается – нельзя списать клятую ночь в пустыне лишь на то, что у него, Иржи, очень давно не было женщины. Обошёлся бы и дальше, хотя бы из-за того, как они все выматывались в путешествии. Вот здесь и крылась причина кошмаров. Чем-то Мари его зацепила, и это что-то до сих пор не желало его отпускать. А он не верит в привороты, в дурной глаз, да ни во что подобное. Значит, причина глубоко в нём самом. Вот поэтому ему и не хотелось жить наутро после. И казалось, что он изменил своей единственной – пусть до того дня никогда и не думал о ней, о маленькой названой сестрёнке, так.
Может, расскажи он Младе – стало бы легче. Она всегда его понимала. Но, правда, и боготворила тоже всегда, как старшего, как своего защитника. Что скажут её глаза, если он признается в таком своём падении? Даже если будет уверять «меня заставили», тем более что это не вся правда. Не заставили и не околдовали. Просто она знала, эта ведьма-святоша, – «ты мой». И сам он это знал тоже. И ещё она знала – не удержит, но и не отпустит. Где-то, почему-то она для него притягательна. Пусть и некрасива и неопытна. Где-то в самой глубине сердца он знает – если больше никто не поймёт его и не примет, пойти можно будет только к Мари Визон.
В его объятиях – тёплый комочек света, маленькое сокровище, которое не даст пропасть, во тьме особенно. Но заслуживает ли он, Иржи, такого? Если сразу после возвращения с небес, перед поцелуем в благодарность, ему мнятся касания других рук, холодных, с острыми ногтями, длинные пряди волос, льнущие к щекам, запах болотных трав и шёпот: «Ты ещё вернёшься, Жорж Гарамон…»
Об этом не узнает никто в целом свете, а уж Млада тем более. Никто не догадается, что беспечность Иржи напускная, как и его поверхностное ко всему отношение. Никто не догадается, что он уже давно им не принадлежит.
Ниже приписано другими почерками:
«Генджо Санзо, гони сутру и продолжение!»
«А мы думали, ты хотел бы, чтобы Иржи был с Миреком, а тут ни полунамёка!»
«Как ни относись к Мари – а она незабываемая женщина! Хотя бы для её создателя».
Прямо под последней строкой листок прострелен. Слишком прицельно, чтобы это было случайностью. Видимо, ёкаи черновики вернули. Либо побросали перед смертью.

2. Из записок буйных ёкаев на полях утерянных черновиков
«Плешивый Санзо, зацени, я тут написала пейринг на спор!»
Нелёгкая доля – влюбиться в сестрёнку друга. В такую юную, нежную, никого, кроме Иржи, не видящую. Да и его она видит пока что совсем невинным взглядом. Ещё не осознаёт до конца, что вообще-то по крови они друг другу никто. Только жалеет, как маленькая, что её не считают достаточно взрослой, чтобы взять с собой в Африку.
С первых же дней путешествия Мирек пишет Младе отдельные письма. Только от себя. И, кажется, чаще, чем делает это Иржи. И Млада называет письма Мирека «душевными». Хотя ему самому они кажутся слишком обстоятельными и сухими, без шуточек. Но для девочки так, Иржи пишет смешно, а Мирек душевно.
Так идёт до встречи с Мари. С этого дня Мирек пишет откровенно встревоженно. Он чувствует, что Иржи «не всё равно». Что эта нелепая лицемерка его не просто раздражает и что он не просто от неё отмахивается. Мирек пытается что-то сделать – и не может. Млада спрашивает – ну а что самое плохое она сделает, эта провансальская ведьма с чётками? Млада успокаивает – мол, знаешь, как мой папа говорит: а вдруг у неё масса скрытых достоинств?
Мирек читает это только уже когда пустыня позади. Мирек пишет ответ уже почти что в панике. Мол, Иржи хочет жениться, взять Мари с собой и привезти домой. Мол, околдовала она его. Млада отвечает – лишь бы только братик Иржик был счастлив.
Ты её не знаешь, пишет Мирек. Но скоро, боюсь, познакомишься. Мол, сядь хорошо, Мари ждёт ребёнка и не может ехать с нами дальше, Иржи отправляет её домой, а его дом – это почти что и ваш. Ну это же здорово, пишет Млада, если она любит Иржика и ребёнка Иржика – у нас с ней уже хотя бы это общее.
Ты святая, пишет Мирек, и жаль, что Иржи не успел разглядеть в тебе будущую идеальную жену и купился на какую-то дешёвку.
Мари не дешёвка, пишет Млада, Мари вполне себе личность, а вот ты дурачок, Мирек, и сам подумай почему!
Ниже приписано разными почерками:
«Хм, малявка, это было лихо, но мне-то это зачем, дай это почитать брату Годжо!»
«Пока вместо Доку это читает Гоку. Эй, Лилин, а куда у тебя Жюли из истории делась?»
«Для плешивого Санзо – фырк на тебя. Для мартышки – я эту Жюли творчески похерила. Чтобы не мешалась. Я хотела историю про Младу и Мирека».
«А говоришь – на спор! И нечего Младу с собой ассоциировать, Санзо её писал с меня, она даже внешне похожа!»
«А почему это ты вдруг девочка? Давай, что ли, как снова увидимся, обсудим? Ну, как съедим все пирожки?»

3. Из записок неправильных ёкаев на тех же полях
Разными почерками.
«Он меня не любит, грустно думала Млада. Он на мне женился, чтобы не быть одному, чтобы люди ничего не говорили. Чтобы забыть кого-то…»
«Лопай-лопай, обезьяна, я тут пока продолжу.
Млада позвонила подруге. Чужеземной красотке, которую Мирек привёз из своих странствий. Может, ей тоже одиноко, может, и она чувствует, что мужу только для галочки. Красивая, статусная, ещё и коммунистка из буржуйской страны, и сама история романтичная до предела. Вот только это тоже может быть всего лишь разрисованным фасадом.
– Приезжай ко мне. Я не знаю, где он лазит. Наверно ведь, вместе с твоим?
– Да наверняка. Под предлогом подарков нам. Надо сделать так же!
Вскоре они уже сидели с ногами на диване, красили друг другу губы и хихикали. Плохое настроение потихоньку уходило.
– Ты такая красивая, подружка!
– Ты красивее, цыганочка, ты для ценителей. А они нас не ценят.
– Они чокнулись. Им никто не нужен, кроме друг друга. И дороги.
– И машины. Психи. Он со мной спит, а мысли далеко, глаза туманные…
– Мой так же. Ну хоть твой тебя сюда привёз, всё не так одиноко.
– Ага. А то мы такие классные, а толку?
– Давай ты ночевать останешься? Я уверена – не придёт он.
– Давай!
И они тискались и обнимались, толкали друг друга локтями, оставляли друг другу отпечатки помады на щеках, шее и плечах, а потом и на груди, но до этого уже успели сравнить,у кого больше и красивее…»
«Так. А Хаккай знает, как ты тут описываешь девиц, придуманных Санзо, и капаешь на листок слюнями?»
«Хаккай оценит, это красиво. И ты читай, пригодится, у тебя ж небось не свидание было, а детский сад!»
«Нет, Гоку это читать рано, завязывай, поделишься со мной в спальне перед сном. А вот Санзо пусть читает!»

P.S. Из семейной жизни Генджо Санзо
(в соавторстве с Naru Osaka)
Спящий ребёнок – это не только умилительно, но и «наконец-то!». И неважно, в какое время суток это случается. Тем более что ни Мари, ни Санзо никуда не надо утром к часам. Но когда бы ни удавалось заснуть им самим, сон был зыбким, беспокойным. Да и сновидения – тоже.
Мари часто снилась та ночь в «татре». С вариациями, но никогда с Иржи вместо Санзо. Так-то Иржи приходил в её сны, бывало такое. Но вёл себя там на удивление скромно – хотя тут уж явно вина не его, а её… бедной фантазии? Как породить подсознанию образы того, чего никогда не было и быть не могло? Она же всегда была этому черноглазому, мягко сказать, безразлична. И единственным мужчиной, который её касался, был, как ни крути, Санзо. И уж он-то не просто касался, а смотрел на нее, как на красивую, желанную женщину, во всяком случае, равнодушия в его взгляде ни на грош не было. Особенно когда он приходил во сне. И, наверное, в этом и была причина того, что вот здесь и сейчас Мари отчётливо понимала – это сон… Слишком близко и слишком прекрасно, чтобы быть правдой.
Было темно, но его удивительные глаза прямо сверкали, ловя её взгляд. Только почему-то он не тянулся ближе, не склонялся к ней. Сомнения брали? Или стеснялся? Но эта мысль даже во сне казалась безумной – разве этот, с позволения сказать, монах вообще может стесняться хоть чего-то?
Значит, сомневается. Тупо хочет женщину, а есть только она. Вот такая. Ещё и измотанная недавними родами и бессонными ночами.
Наверное, она бы не сдержалась, заявила ему об этом вслух, но не успела. Только и получилось, что ахнуть, когда его ладонь всё же коснулась её. Провела по волосам и вроде бы осторожно, но горячо приникла к щеке. И всё тот же взгляд, будто он нашёл источник в пустыне.
– За неимением лучшего король спит со своей женой? – всё же не удержалась Мари.
– Вот уж это… – он, кажется, задохнулся, то ли от неожиданности, то ли от праведного возмущения. – Такое мне и в голову прийти не могло!
– А всё остальное не может прийти на ум мне!
– Ну и очень зря. Мне совершенно ничего не мешает… Разве что твоё нынешнее состояние!
– Да? Ну, ты меня не разбудил. Было бы так, я бы тебя прибила. А так я сплю, и ты со своим неослабевающим интересом мне просто снишься.
Он изобразил лицом искреннее удивление, но смолчал. Это окончательно убедило Мари в том, что всё происходящее – сон, а значит, бояться нечего. Разве что пробуждения. Как всегда, на самом интересном. Пусть длятся эти минуты. Здесь, где ему так приятно перебирать её волосы, касаться её лица… И ей, конечно же, тоже приятно.
Ему даже удаётся распутать пряди, сбившиеся в клубки, пока крутилась в жаркой постели, да и Жорж Александр во время кормления тоже добавлял причёске «аккуратности», как она, Мари, волосы ни подбирай.
– Удивительно, – произнесла она вслух, – как ты… аккуратен!
– Руки помнят, – усмехнулся он в ответ. – У самого когда-то волосы такой же длины были.
– У тебя? Да ладно.
– Не в этой жизни. В прошлой, там, на небесах.
Вот в это ей вдаваться совсем не хотелось, ни во сне, ни наяву. Ересь же! Но ересь эта всплывала в разговорах Санзо всё чаще и чаще – уже на правах воспоминаний. Лучше уж вообще не говорить, чем о таком, тем более что это ещё и тянуло за собой уж вовсе невероятное «я мог бы жить в небесных чертогах, но выбрал сына, Гоку… и тебя». Так что Мари не стала распространяться об этом, а махнула рукой и хитро прищурилась:
– Ладно. Но косы ты, могу поспорить, точно плести не умеешь!
– Умею в теории, знаешь, было некому, включая себя. Но если ты не против – попробую. Вот только расчешу как следует…
Мари против не была, даже наоборот – прикосновения пальцев Санзо к волосам были на удивление приятны. Ну и ладно, что это затянулось. Это, пожалуй, было лучше массажа. И даже лучше откровенных ласк. Может, потому что это казалось самым возможным даже наяву? К тому же волосы не вызывали у неё смущения или стыда, в отличие от большинства деталей собственной внешности. Наоборот, она даже гордилась своей льняной гривой. Вот и повод во многих смыслах порадоваться.
Расчёсывал Санзо, что и говорить, отменно, а вот с плетением кос у него и в самом деле не ладилось.
– Заплутал в трех соснах, – смеялась Мари. – Ну это же легко… Когда не себе.
Попыталась объяснить, показать, но толку было мало, только сама запуталась впридачу. Поняв это, рассмеялась. Он тоже. И вдруг оказалось, что так весело, когда он просто возится с распущенными волосами, перебирает и гладит, тихонько пробираясь под них – и невзначай припадая губами к открывшейся шее. Эти его поцелуи были почти незаметными, можно было даже притворяться, что и нет ничего, но ведь так горячо! Неужели и ему приятно, до того, что он снова и снова…
Вот тут Мари, кажется, впервые пожалела о своей давней привычке к воротникам под горло. Сейчас ей отчаянно хотелось предоставить Санзо большую свободу действий, но как? Не самой же одежду стягивать!
– Не дразнись, – только и смогла сказать.
– А сама-то? Тебе же нравится это, нравится быть крепостью, которую берут приступом!
– Да нужно оно кому-то…
– Я и говорю – дразнишься.
– Да неужели?
– Могу доказать.
Доказывать взялся немедленно, причем, не словом, а делом, решительно разобравшись с высоким воротником. И стало ещё горячее и ещё приятнее. Если бы Мари и хотела сопротивляться – не смогла бы. Получалось только таять, просто растекаться мёдом под ласковыми руками – и улетать, совсем как в ту первую и последнюю ночь…
Неужто она уже не окажется последней? Ведь и правда Санзо незаметно заходит всё дальше. И она теперь хотя бы знает, чего ждать. Но все равно сама мало чем может ответить, только цепляться за него. Разве что где-то в глубине сознания звякнул тревожный колокольчик, когда рука Санзо оказалась в опасной близости от её груди, такой чувствительной и предназначенной сейчас только ребёнку.
– Да мыл я руки, мыл, – безумный монах словно прочёл её мысли. – И кипячёной воды уж найду для тебя!
– Ох, спасибо… – она залилась растроганным румянцем.
– Я не медик, но что-то же соображаю, – он даже смутился слегка.
– Это здорово, но молоко пробовать и не мечтай. Ты из этого давно уже вырос.
– Хорошо, будь по-твоему. Микробы снова, да?
– Да не в них даже дело, просто… Это было бы больно, да и вообще как-то слишком. Чересчур.
– Ладно. Как ты хочешь. У нас ещё много всяких возможностей… Я ведь тебя сегодня даже в губы, как положено, не целовал. Сейчас исправлюсь.
– О, это так мило с твоей стороны, – ехидства в голосе почти не вышло. Если он и правда такой милый, это точно снится…
Правда, думать об этом не очень получалось – исправлялся Санзо до головокружения добросовестно. Ему как-то удавалось и её радовать, ласкать каждым движением, и одновременно обозначать свою власть. Мол, это моя женщина, которую я покорил! И в ответ на это Мари совсем не хотелось таять под его ласками довольно и бездеятельно – хотелось ответить, показать, что она может с ним, для него… И их поцелуй превратился в поединок. Сильнее любой дуэли на шпагах, вот только Мари совсем не думала ни о победе, ни о поражении. Да и зачем? Гораздо интереснее и приятнее наконец-то обнять Санзо нетерпеливыми руками, ласкать шею, чувствуя отчаянно бьющуюся жилку… Вот тоже ещё любитель воротников под горло, хотя их, Санзо мать их Хоши, обязывают такое носить. Правда, теперь-то он уже никому не обязан. Разве что себе и старой привычке. Да и что говорить, эта майка «в облипочку» ему очень шла, и он это знал великолепно. Такой наряд позволял ему сверкать белыми плечами, а ей… Как же ей хотелось снова разукрасить эти самые плечи багровыми узорами царапин, так же, как тогда, в их первую ночь! Но нехорошо же. Всё-таки боль и кровь, даже если в пылу, даже если Санзо и вовсе не против…
– Давай, – хрипло выдохнул он, – не стесняйся. Хватайся, как хочется, не обижусь…
И она вдруг поняла – он будет только доволен, если она вцепится в него ногтями или даже самовольно опрокинет на спину. Конечно, он сильный и, более того, увёртливый. Но у него по-прежнему одни кости да жилы, а вот она за последний неполный год округлилась и налилась, и сейчас как всем вот этим над ним восторжествует! Конечно, с его согласия, но – сам ведь разрешил делать, что вздумается! Грех не воспользоваться. Да вот хотя бы и вправду обнять и повалить…
В ту ночь она уже глядела на него сверху вниз, но тогда это он её так устроил до поры до времени, а сейчас вроде как и дал владеть ситуацией. Это сводило с ума, кружило голову и уничтожало последний стыд – уже самой хотелось показаться ему вот так, пусть оценит сполна!
Правда, кажется, самой раздеться будет неудобно, только ему помочь, всё равно его руки уже у неё под юбкой. Но помогать взялась рьяно, руками и бёдрами, чувствуя на себе его горящий взгляд и понимая, что не только, ох, не только волосы у нее хороши… И правда – её час, её власть, и даже забываешь прислушиваться, не проснулся ли мелкий, сейчас всё подождёт!
Короткий щелчок застёжки, чтобы отпустить на свободу уже томящуюся грудь – и рассмеяться тихонько под жадным взглядом: нет, не так быстро! Мол, смотреть смотри, но руки тяни с осторожностью! Тем более… Ну не туда тебе их надо тянуть!
Раздеваться полностью, как, впрочем, раздевать и его, она пока не решалась. Дразнить – интереснее. Да по правде сказать, и неудобно было решиться на нечто большее из её-то положения. Хотя как будто он бы ей не помог. Несложно же приподнять и…
Собственно, это он и сделал, не успела она и опомниться. Руки – горячие, как в лихорадке, да и весь он… И у самой всё вспыхнуло внутри от желания ощутить его жар целиком. Она снова приподнялась, помогая ему избавить её от последнего покрова, позволяя погладить ноги по всей длине. А дальше уже только он мог её направить.
И он направил, легонько сжав её бёдра, направил так точно, что сдержать стон было невозможно. Не получалось сдерживаться и дальше, он ведь и продолжил направлять, помогая ей двигаться к обоюдному удовольствию. И трогал в таких местах, что и подумать стыдно. И эти прикосновения, эти движения сводили с ума, напрочь выжигая все мысли, в том числе и об элементарной осторожности. Всё же хорошо, когда есть кто-то, кто способен подумать за тебя… Даже в такой момент. Даже о таких деликатных вещах. Это всё она уже потом осознала, как и то, что это он уложил её рядом.
– Да, ничего себе! – более душевно у неё не вышло, не умела. – Концентрация – наше всё.
– Именно, – он самодовольно усмехнулся, но самодовольство это, надо признать, было вполне заслуженным. – В конце концов, служение должно было меня хоть чему-то научить, правда?
– Интересно, все буддисты психи или только Санзо Хоши? – она, смеясь, пригладила ему волосы.
– Иногда буддизм допускает некоторые отклонения от правил, – отозвался он с многомудрым видом. – Например, можно быть и монахом, и семейным человеком…
– Это то есть одновременно? Точно сумасшедший дом.
– Да. Не в моём ранге, конечно, но, с другой стороны, в моём можно уже вообще всё. Потому что считается, что нафиг уже ничего не нужно.
– Прости, вот это сейчас было предложение? – нет, ей точно это снится!
– А если да? – его голос как будто слегка дрогнул. – Ты примешь?
– Вот так сразу – точно не смогу. Во-первых, поди пойми где больший грех. Во-вторых, прямо сейчас я хочу только вымыться как следует, пока ещё есть время для себя.
– Ладно, – кивнул он, не смутившись. – Я погрею воду, а ты намекни мартышке, что последить надо за ребёнком, а не за нами.
– Мне одеваться дольше, и стесняться сильнее, но ладно. Потом тогда жду во дворе с водой.
…Правда, водные процедуры много времени не заняли, так же как и переодевание в чистое. Зато доказали – кажется, она не спит. Но осмыслению это пока не поддавалось.
Санзо, кажется, едва начал вторую сигарету – или и вовсе не успел докурить первую? – когда Мари склонила голову к нему на плечо и шепнула:
– Как думаешь, сколько у нас ещё времени?
– Без понятия, если честно. А что?
– Да так, пытаюсь дух перевести и осмыслить. Как-то это всё… – она неловко засмеялась. – Между прочим, нехристианская поза считается. У нас знаешь как говорят – девушка сверху метит родить епископа.
Она ещё ни разу не слышала, чтобы Санзо так смеялся.
– Ты чего?
– Да так. Всякую люди выдумывают ерунду. Знаешь, наш сын станет кем сам захочет. А ещё ты, мать, очень непоследовательная женщина. Соски грязными руками, значит, криминал, а царапины до крови ничего такого.
– Эй, я же не нарочно! Да и потом, ты сам-то не ребёнок, вполне себе крепкий парень! Поцарапали пару раз, убудет от тебя, что ли?!
– Да не злись ты, смешно просто.
– Я не злюсь. Я просто… никак не поверю. Была убеждена, что ты совсем меня не желаешь.
– Ох, если на то пошло, я был убеждён, что ты желаешь совсем не меня.
– Дурак, – вырвалось у Мари.
В ответ в глазах Санзо зажглась выразительная искорка. Но сказал он не то, что явно подумал:
– Ну, во всяком случае, не такой дурак, чтобы хотя бы не попытаться проверить.
– И то правда. Так, мне кажется или заплакал Жорж Александр?
– Не кажется, я тоже слышу. Ну хоть сколько передохнули…

Январь, октябрь-ноябрь 2020