В Медвежьем углу. Ч VII В объятиях суккуба

Фото: В эту ночь товарищ мой даже костер разводить не стал. Сил хватило только на то, чтобы вытащить спальник и бросить его на лапник. Привычные в лесу ели попадались и здесь, у подножия Неведомых – да, так вот, с большой буквы, он называл их – гор. Хотя редко. Вообще воспоминания о лесе только щемили доброе батюшкино сердце.  «Он – сказывалось в письме – мне  в этой пурге да вьюге раем небесным казался, обителью под открытым небом. Шел и мечтал, как напишу архиерею прошение,  чтобы снял с прихода и разрешил в лесу этом поселиться. Отшельником».
Но воспоминания воспоминаниями, а ночь наступила в горах внезапно. Читаю: «Я словно вошел в нее. Никогда такого не видел: светло, метель воет, пурга, а тут только поднял голову к небу и вместо швыряемых тучами хлопьев снега – звезды, смотрю, одна вслед за другой загораются. Где-то высоко. Как на нашем юге. И пурга стихла. Вместо нее, чую, мороз инеем бороду обволакивает».
Тут еще как на беду коршун куда-то пропал. Куда, спрашивается, идти? Стоит батюшка чуть ли ни по колено в снегу. Горевать собирается. Опять представляет, как в мертвяка превратится. Только замерзшего. Еще спрашивает меня: «Студеные мертвяки, как думаешь, бывают? Нам-то в академии об этом не рассказывали». Я на эти слова только вздохнул, и в который раз, с тех пор как служу на приходе своем, пробормотав себе под нос: «Эх, нам в академии много о чем не рассказывали».
Впрочем, пребывал он в ступоре таком малодушном недолго. Снова осенил себя крестным знаменем и вдруг, вместо молитвы, выругался, по его собственному признанию, «только без скверных слов» – уточнив. На себя самого. И, опираясь на импровизированный посох, зашагал, по пояс в снегу. Я еще подумал: в каком направлении-то? «В прямом» – было в следующей строке ответом на мой вопрос. Через десяток шагом товарищ мой и уперся в пещеру. Сухую. И отчего-то достаточно теплую. «Я как-то и не заметил перед этим пещеру-то эту, откуда взялась, а?»
Пещера была небольшой. С низким неровным каменным сводом и в глубину в два человеческим роста. Батюшка, не задумываясь о том, почему в ней теплее, нежели на улице, скинул рюкзак. И увидел этот самый лапник под ногами. Кто его туда притащил и есть ли в пещере хозяин – тогда не подумал, но обратил внимание на отсутствие очага. Значит, из людей здесь никто не бывал и, по крайне мере, не ночевал. На секунду словно током пронзило: «Нежить»? Но товарищ мой снова попенял себе же на малодушие: зачем нежити лапник, прилечь-поспать, поглядеть сны про прошлую жизнь – по-настоящему живую?
В общем, стянув унты и скинув куртку с шапкой, батюшка забрался в спальник. Сон быстро начал обволакивать голову; последней, прежде, нежели провалиться в его объятия, была мысль: «Появись сейчас дулеп со своим смехом преисподненским – не вылезу». Дальше в письме следовало ироничное: «Накаркал…» Именно так. С многоточиями.
Батюшку разбудил собственный хрип. Не проснулся даже – его вырвали из сна сцепившиеся на шее пальцы. Ледяные. Они не только душили, но и обжигали стужей. И веявший холод в лицо. Мертвый. Под тяжестью навалившегося на него тела, он почти не мог шевелиться. Глаза не открывал. «От страха» – признался. Понимал: увидь он мертвяка, не справится с малодушием. Оно и так охватывало все его существо.
Нечто почти мертвой хваткой вцепившееся ему в горло вот-вот заберет его. И тут он вдруг ощутил, что душит его – да – нежить, но это не дулеп. Батюшка, таки, открыл глаза. И увидел в одном исподнем белье, в проникающем через пещерный свод свете звезд, с какой-то уже посиневшей, словно у покойника, кожей, с широко раскрытыми, но мертвыми стеклянными глазами и растрепанными волосами, его душила дочь хуторянина, точнее то, что явилось в ее обличье. Вспомнились читанные старым суховатым профессором в академии лекции, в которых упоминались суккубы – демоны в женском обличье, высасывающие энергию из людей – главным образом из монахов, и способные их убить. 
 Оторопев на миг, полностью оказавшись во власти ужаса, товарищ мой отпустил запястья нежити. Ничто не мешало теперь ей сжать заиндевелые пальцы на шее моего товарища. Но вместо этого существо – товарищ мой отчаянно не хотел верить, что это дочь хуторянина – застонало. Стон шел словно не из горла, а из груди. Нечеловеческий. Напоминавший рычание раненого зверя.
Батюшка последним усилиям воли попытался прокричать: «Господи, помилуй». Язык, как назло, не ворочался, но даже и мысли о Творце хватило, чтобы дочь хуторянина исчезла. Точнее – исчезло то, что явилось в ее облике. Товарищ мой схватился за горло и сев, еще долго хрипел, тяжело дышал и приходил в себя, время от времени осеняя себя крестным знамением. С трудом – руки словно свинцом налились. Длинные ногти нежити разодрали шею до крови и он долго рылся, ища – не скрывал: трясущимися ладонями – врученные ему Болгарином снадобья. Нашел, первой попавшейся мазью смазал шею. Полегчало. Потом достал фляжку. И долго большими глотками пил воду, стекавшую ему по бороде. «У меня было такое ощущение – писал – будто всю энергию нежить из меня высосала. Все жизненные соки. До последней капли. Даже фляжку рука держала с трудом».
– Ты должен спешить, она уже на грани миров, но пока еще здесь, среди нас – голос Болгарина прозвучал как-то даже совсем обыденно.
«Я, знаешь,  прям вот явственно ощутил себя перед его домом и даже аромат почувствовал, табачный. От его трубки» – писал мне товарищ.
Болгарин сидел на каком-то камене, спиной к батюшке, на самом выходе из пещеры. Сам его вид не столько удивлял – даже не удивлял совсем. Успокаивал. Смерть напомнила о себе тем, что в нежить может превратиться не только дочь хуторянина, но и он сам.
Он вдруг почувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим. И успокоившимся. Силы вернулись. Видением ли был Болгарин? «Надо бы перекрестить его было – читал я – но не хотелось, чтобы он так вот сразу исчез, после объятий нежити».
Товарищ мой быстро выбрался из спального мешка и стал натягивать унты.   «Уж не вспомню сейчас что, но я раскрыл было рот, дабы задать Болгарину какой-то вопрос и вместо не него, на камне, где только что он сидел, я увидел коршуна и понял, что не заблужусь».
Через пару минут батюшка вышел из пещеры. Толстые хлопья снега привычно уже ударили в лицо. Завывающая метель заставила внутренне собраться. Где-то вдалеке раздавшийся хохот дулепа уже и не удивил, хотя и напугал изрядно. Он посмотрел на коршуна и произнес: «Ну, с Богом». Хищная птица расправила крылья и через секунду уже кружила перед ним, указывая путь. В логово нежити, до которого оставалось всего ничего. Он переступил порог пещеры.
22 – 24 марта 2021 года Чкаловский.