Вера Павловна и общество потребления

  Всем (почти всем) известна притча о девятом сне Веры Павловны. Ныне умеющий читать человек гораздо больше знает именно о девятом сне Веры Павловны, чем о её предыдущих восьми снах вместе взятых.

       Мне почему-то не кажется, что многочисленные отсылки к роману Чернышевского «Что делать?», кидаемые Пелевиным в конце рассказа о злоключениях Веры Павловны, действительно сподвигнут читателя к обращению к тексту данного романа.

       «Что делать?» воспринимается, скорее, как символ, обозначение, ибо позволяет при упоминании названия романа поднять целые пласты воспоминаний и культурных ассоциаций – вспомним хотя бы небезызвестные:

       «Кто виноват?» и «Что делать?» - два извечных вопроса на Руси»
или
       «Кто виноват?», «Что делать?» и «Кому на Руси жить хорошо?» - на Руси три извечных вопроса».

       Вкратце идея «Девятого сна Веры Павловны» выведена в эпиграф рассказа – это слова Л. Витгенштейна, содержащиеся в «Логико-философском трактате», - «солипсизм совпадает с чистым реализмом, если он строго продуман».

       Если же серьёзно, то в рассказе повествуется о некоем ангелоподобном существе – Вере Павловне, осуществлявшем в конце 80-х годов прошлого столетия свою трудовую деятельность в одной из многочисленных уборных столицы.

       Автор, наверное, не совсем корректно выразился об ангелоподобном существе. Просто навеяло – ангелы существа бесполые и неопределённого возраста. Хотя, возможно, у меня просто превратное представление об ангелах.

      Подругой Веры Павловны являлась Маняша. Впоследствии, правда выясняется, что она, по всей видимости, – не более чем мираж, не существующий вне головы героини рассказа.

      Из диалога Веры Павловны со своей второй сущностью, для нее становится очевидной та простая мысль, что мы сами вольны создавать реальность.

      После данного диалога заканчивается часть вступительно-описательная и разворачивается основное действо. Для начала (для эксперимента) Вера решает сконструировать окружающую её реальность в своём вкусе. «Например, чтоб здесь на стенах появились картины и заиграла музыка».

      Действительно, через некоторое время в уборной произошли перемены и из простого сортира она превратилась в туалет – сменилась, если можно так выразиться, парадигма отхожего места.

       Наряду с увеличением платы за услуги, сменился и антураж – советский блёклый кафель был заменен на плитку с изображением цветов, появились бархатные портьеры, а на стене у входа повешена была картина, изображающая преследуемую волками тройку белых лошадей, везущих сани, заваленные сеном, в которых сидели два мужика-гармониста и баба (Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несёшься?).

       Затем новый Верин начальник принёс магнитофон, процедура избавления от отработанного материала определённым образом облагородилась, поскольку Вера теперь включала классику – от Баха до Вагнера.

       Но, как известно, нет ничего более соответствующего перестройке, чем постоянная смена парадигм – место общественной уборной занял через некоторое время магазин или как мы это заведение сейчас называем «минимаркет», ибо реализовывалась в нём буквально всё: от жвачки и бижутерии до радиоэлектроники и одежды.
Верина жизнь, казалось бы, изменилась в лучшую сторону – работы стало меньше, а денег, наоборот, больше. Казалось бы…

       В какой-то момент Вере стали видеться фекалии буквально везде: на прилавках магазина, на его посетителях – в форме чёрных очков, кожаных курток и джинсов («некоторые вещи, надетые на них, упорно выдавали себя за говно, или, наоборот, размазанное по ним говно упорно выдавало себя за некоторые вещи»). Название «туалетная вода» на флаконах, выстроившихся на прилавках, где ранее находились писсуары, обретало, порой, в её видении свой буквальный смысл.

       Читателя наверняка может заинтересовать вопрос о том, чем были обусловлены такие видения, было ли обязаны они прозрению героини относительно ближайшего будущего России (тогда ещё СССР), или же у Веры Павловны в какой-то момент сорвало технический этаж, а если проще - чердак, - ветрами перемен, свистевшими тогда над страной?

       А может быть, это вовсе даже не было прозрением, а навеяно прочтением бодрийяровского «Общества потребления», что в дальнейшем повлекло в полном соответствии с концепцией солипсизма конструирование реальности в определённом направлении?

       В такой мысли укрепляет тот факт, что Вера Павловна – весьма и весьма опытный читатель, что становится очевидным при исследовании истории её жизни.
По мере продвижения по тексту рассказа становится очевидным, что героиня знакома с творениями Блаватской, Рамачараки (Аткинсона), Майринка, Достоевского с его «Преступлением и наказанием», а также Шопенгауэра и Набокова.

       Стоит ли упоминать о Фрейде с его «дьявол дарит своим любовницам золото, а после его ухода оно превращается в куски кала» и отсылающим к более древнему «золото – только адские извержения – mammon ilu man man».

       Кроме того, судя по направленности рассуждений Веры (вспомним её обращение к Маняше: «…получается, что поиск смысла жизни – сам по себе единственный смысл жизни»), мы можем также констатировать, что она в немалой степени была осведомлена и в вопросах экзистенциальной философии и онтологии. Впрочем, об этом мы можем лишь догадываться – более конкретных указаний в рассказе не даётся.

       Можно представить себе склонившуюся над томиком или распечаткой листков «Общества потребления» Веру Павловну. Скорее всего, чтению она посвящала периоды времени между часами пик, то есть примерно с половины десятого до половины двенадцатого утра.

       Можно, конечно, представить Веру Павловну, читающую Бодрийяра по дороге на работу и с работы – в сонном вагоне метро, однако, во-первых, это будет выглядеть уже не столь феерично, а во-вторых, Пелевин не даёт нам никакой информации на тот счёт, передвигалась ли Вера Павловна на работу и с работы на метро или же на ином виде общественного транспорта.

       Нельзя исключать, что Вера Павловна жила в двух кварталах от Тимирязевского бульвара.

       Впрочем, судя по тому, что у героини была привычка отсыпаться в одной из кабинок подведомственного учреждения, читать ей приходилось по ночам. По-видимому, в одну из таких бессонных ночей, когда Вера Павловна взбиралась к вершинам духа, она одолела и «Общество потребления», ну, или, по крайней мере, главы, предшествующие сравнительной аналитике.

       Некоторые, кстати, отмечают определённую гротескность персонажа Веры Павловны – как может туалетный работник читать Фрейда с Набоковым, солипсистов и экзистенциалистов?

       Однако это противоречие мнимое, ибо что мешает сотруднику уборной быть начитанным и что, зачастую, в нашем мире остаётся читателю сложных книг, кроме уборки туалетов?

       Наверняка в её памяти отложился бодрийяровский пассаж «контролируемая, смазанная, потребленная фекальность перешла теперь в вещи, повсюду рассеяна в неразличимости вещей и социальных отношений», ибо в действительности, мы не только конструируем мир вокруг, но и являемся отражением окружающей действительности (как верно заметила Маняша).

       Припоминая и конструируя мир вокруг, воплощая бодрийяровский концепт в крайних, гиперболизированных его проявлениях, Вера Павловна, как мы помним, сослана была на страницы романа «Что делать?».

       Мы же остались здесь, в затопленной коричневой массой стране. Столицу-то косметически вычистили, по крайней мере, в центре (не на метафизическом уровне, разумеется, - на таком уровне столицу, пожалуй, невозможно расчистить в принципе), а вот то, что находится за Садовым кольцом… (1)

       (1) Автор здесь, правда, не говорит, что до перелома было лучше.