Изерброк. Глава XXXvI

XXХVI


Близился апрель. Погоды установились мягкие, прохладные, серо-голубые. Туманы ушли, только по утрам в ранний гулкий холодный час город бывал окутан дымкой – будто ночь, томная дама в черном бархате, уходя, оставляла свой шарф из белого газа как обещание вернуться.

Днём над улицами стоял смог. Иногда подымался ветер, и тогда город представал прозрачным, будто омытым чистой водой. Черный, серый и песочный цвета обретали яркость. В целом в метрополии установилось затишье, словно перед бурей. Диких новостей не было уже почти две недели. Вакханалия уличных пророков и сектантских шествий приутихла. Народ как обычно прогуливался по проспектам, посещал заведения, магазины, театры. Политических демонстраций тоже давно не случалось, как и громких акций вандало-анархистов. Кажется, стремительное разгорание массовой истерии на тему конца света затухло, но это только на первый поверхностный взгляд. Внешне, действительно, всё как будто успокоилось, замерло в дремотной тишине. Но человек тонко чувствующий не мог не ощутить, что под покровом обманчивого спокойствия зреет нечто, быть может, ужасное, невиданное. И это не могло не тревожить. Иного тонко чувствующего человека такое состояние непонятной тревоги, скрытой под внешним спокойствием, буквально выводило из себя; он не мог этого долго терпеть. Тишина становилась невыносимой. Это была тяжелая тишина, беременная криком. Хотелось чем-то нарушить её, развеять.

Быть может, и Умберто Перона, поддавшись воздействию этой тревожной тишины, впал в отчаяние и бросился в алкогольное забытьё, как в спасительный омут с головой. Но вскоре благодаря разговору с Мамушкой, возможно, были и другие причины, например, сам организм воспротивился и сказал хватит, но так или иначе Перона пришёл в себя, и через пару дней как новенький сидел в компании с сыщиком в "Пеликане".

Магистр выглядел чисто, свежо, несколько припухло и словно недавно проснувшись; он производил впечатление существа тщательно промытого спиртами. В лицах многих людей в первые трезвые дни после запоя можно увидеть подобную новизну и свежесть ранней весны. Душа их напоминает чистейший стеклянный сосуд, который, правда, довольно скоро загрязняется повседневными впечатлениями привычно текущего времени. Но в первые дни после запоя человек чист, раним, честен, наивен – в нём даже лучится свет первозданной невинности, но весьма недолго.

Надо сказать, что все перечисленные черты Перона время от времени проявляет вне зависимости от употребления спиртного. У него данные состояния связаны с его насыщенной интеллектуальной и духовной жизнью. В частности, после прочтения магистром очередного философского трактата в течение нескольких дней на его лице можно наблюдать признаки духовного просветления.

Они как всегда сидели за своим столиком в нише у окна. В дополнение к электрическому светильнику с абажуром в мелкий цветочный узор на столе как обычно горела свеча.

Перед магистром стоял его привычный стакан белого сухого массалийского. (Массалийское вино способно плавно вывести из запоя). Мамушка грел в руке бурбон со льдом. На кухне шеф готовил для них мясо по-венетски. Сыщик рассказывал главное о том, к чему он пришёл в процессе расследования.

– Знаете, а ведь я почти сразу об этом подумал. Буквально с первых дней расследования. Просто представил, куда теоретически она могла исчезнуть так, что ни Полицейский Департамент, ни алхимики со своими командорами, ни Долороса с тайной полицией никак не могут её отыскать. Всю метрополию прошерстили. Нет, всю федерацию. Как сквозь землю провалилась. На ум пришли три варианта. Первый – доминионы – сразу исключаем – там колониальный режим, все люди на виду. То есть, среди людей там только плантаторы и те, кто трудится на плантациях. И, естественно, администрация. Есть ссыльные. Как и в Доре. Любому человеку затеряться там трудно. При первом запросе из центра в доминионе найдут и выдадут любую вошь. Да и такой девушке, как Надя, и вовсе затеряться там невозможно. Второй вариант: Королевство Мутанг. Тоже отбрасываем. Без рассуждений.

– Да, в Мутанг сбежать невозможно. Проще на луну улететь, – согласился Перона.

– Остаётся Бонги. Розовая мечта юных бунтарей, авантюристов и разных мечтателей. Вот там затеряться вполне возможно. Там относительно свободный режим. Таких юных и привлекательных особ, как Надя, там полным-полно. Там их специально разводят. Там тепло, хорошо, свобода, нулевая преступность за исключением мелкого воровства… Но вот попасть туда практически невозможно. Однако существуют легенды, что кому-то это всё же удалось. У кого-то, говорят, получилось сбежать в рай.

– То есть вы уже достаточно уверены, что девушка в Бонги? – спросил Перона. Лицо его, чисто выбритое, выглядело непривычно. Чистые пушистые волосы лежали мягким облаком на голове. В воротнике свежей сорочки присутствовал галстук-бабочка.

– Да. Почти не сомневаюсь. Она улетела туда с молодым человеком по имени Цезус Цара.

– Улетела?

– Да. Но давайте я всё по порядку расскажу, как развивался ход моих мыслей.

– Я весь внимание.

– Поначалу все эти интриги, тайные встречи с алхимиками, потом с генерал-бургомистром, ночное свидание с Долоросой – всё это порядком сбивало меня с толку. "Что происходит?" – не мог понять я. Почему все они, вся власть, да и весь мир сошли с ума по поводу обыкновенной девчонки с Пограничного? Это у меня как-то не состыковывалось в голове. Вся эта мистика, конец света… Ситуация начала немного проясняться после того, как я решил на время отбросить всю эту раздутую околомистическую ахинею – просто не обращать внимания. В конце концов, человек в глазах толпы случайно при определённых обстоятельствах может предстать тем, кем он не является. Кого-то с подходящими внешними данными и определёнными личными качествами толпа может принять за мессию, даже если он сам об этом в страшном сне не мечтал. А в нашем случае в дело ещё и вмешалась политика. Там довольно запутанный клубок влияний и интересов получается. Хотя, конечно, сама по себе Надя может быть незаурядным человеком, может обладать способностями выше среднего, и внешне заметной. Это им только на руку. Мои мысли подтвердил и Долороса в Замке Справедливости. Но Долоросу больше интересуют последствия всего того, что кем-то замешано. Ничего ещё не зная в точности, он желает предотвратить возможные проблемы – найти и спрятать Надю в своей башне. Вреда он ей по всей видимости не причинит. Он просто хочет завладеть главной козырной картой в большой игре. Как, впрочем, и барон фон Зайчек. Только вот насчет барона я до конца не разобрался: действительно ли он верит в то, что мне говорил. Он говорил о каких-то мистических знаках, показывал картинку в книге, эмблему какого-то фон Мистиха.

– Эрхарда фон Мистиха. Средневековый учёный-мистик, астроном, занимался проблемами эсхатологии. Наиболее известен по своим тайным эмблемам – рисункам эзотерического содержания, – прокомментировал Перона и улыбнулся светлой улыбкой радостного ребёнка.

– Вот-вот. Очень увлеченно рассказывал. И убедительно. Тоже хотел заполучить Надю. Но я говорю, все они меня только запутывали. Честно говоря, я уже не знал, где искать… Хоть одну реальную зацепку. И вот всплыло одно пропущенное звено, о чём мне сообщил комиссар Поц. Он сам, собственно, шёл проработать этот контакт. Оказывается, Надя некоторое время, совсем недолго, посещала Школу искусств, класс фортепиано, где и познакомилась с Цезусом Царой. Цезус Цара – вроде бы на первый взгляд обычный молодой человек, воспитывался двоюродным дедушкой, хозяином антикварной лавки. Лавка на первый взгляд небогатая. Дедушка умер и оставил внучатому племяннику, который на самом деле был ему вместо сына, наследство: саму лавку со скарбом и несколькими жилыми помещениями и ещё кое-что кроме этого, подозреваю, посущественнее лавочки. Цезус в права наследования официально не вступил, то есть за документами не явился. Потому, что получил от дедушки перед его кончиной деньги, возможно, драгоценности, короче, сундук с сокровищами. Дедушка его был азои, как и сам Цезус, сектант-эвер по некоторым сведениям. А такие люди, насколько мне известно, финансовые накопления предпочитают держать при себе, в основном в золоте, в надежных тайниках и сейфах. И ключ к сокровищам передают лично на смертном одре избранным наследникам. Так принято. Азои доверяют только тем банкам, хозяевами которых сами являются. Понимаете, к чему я клоню? – Мамушка глотнул бурбона. Кусок льда гулко звякнул о стекло стакана.

– Молодой человек получил наследство в виде непосредственных денег, возможно, золотыми монетами, – ответил Перона.

– Да. И, скорее всего, немалую сумму. Парень даже насчет переоформления лавочки не явился. Короче говоря, этот Цезус – и является ключевым звеном всей истории. Его личность и складывает всю картину в единое целое, где большой стрелкой указано правильное направление поиска. И сам Цара – довольно оригинальная фигура. Сейчас я попробую показать, как и почему именно под влиянием Цары и с его основным участием – не забываем, что у него появились крупные деньги – наша пропажа оказалась там, где она сейчас в неге и блаженстве загорает под тёплым солнышком. А началось всё с любви. Как в романах. Ну и пусть. Любовь так любовь. С любовью мотивация обоих становится просто железобетонной. Любовь меняет многое, если не всё.

– У кого любовь?

– У них. У Цезуса Цары и Нади. Они познакомились в Школе искусств, и со слов учителя музыки влюбились друг в друга.

– Это чудесно! – магистр расцвёл в улыбке.

– Что чудесно? – не понял сыщик.

– Любовь. Это прекрасно.

– Да. Но для нас это неважно. Впрочем, некоторые особенности поведения проясняет. Цезуса в Школу искусств приводит дед. Сам Цезус, я думаю, не горел желанием заниматься музыкой. Позже он был вовлечен в подпольную политическую борьбу, несколько раз бывал на тайных собраниях актива анархо-синдикалистов под началом Ковака. К тому моменту он уже был знаком с Надей. Собрания проходили по ночам на фабрике. Кто и как втянул Цару в подпольную деятельность нам также неважно. Впрочем, я думаю, он сам, мятежная душа, искал путей реализации своих благородных порывов, так сказать. Сбежал в ПромСектор, устроился подмастерьем. А дальше… было бы желание. Короче говоря, юноша работает на фабрике и посещает подпольные собрания. Перспектива стать продолжателем дела своего деда, то есть антикваром-старьёвщиком, его не прельщает. Всё это я, разумеется, домысливаю. Рисую картину. На самом деле нам не важно, как всё происходило в деталях. Нам даже любовная подоплёка неважна. Есть факты: Цезус контактировал с Надей и был увлечён революционными идеями, посещал тайные собрания. Занимался ли он конкретной подрывной работой, принимал ли участие в акциях, в стычках с вандало-анархистами, точно сказать не могу, но думаю, что нет.
Вот, представьте себе юношу-идеалиста, возмущенного социальной несправедливостью, – как известно, у него погиб на заводе отец от несчастного случая, а следом от болезни и нищеты скончалась мать. Ему ещё и 4-х не было. Двоюродный дедушка поддерживал их, как мог, но, видимо, мать его была ещё и гордячкой. Сам Цезус тоже вырос гордым, чувствительным, вдумчивым. Он рано начал писать стихи. Его способности к стихосложению подпольщикам показались полезными. Самое главное, сам Цезус, можно сказать, жил жаждой правды, поисками справедливости. Он пришёл к анархистам, повинуясь чистым порывам своего горячего сердца, жаждущего правды, образно выражаясь. Он не мог без боли смотреть на тяжкую жизнь рабочих, на их по сути пожизненное рабство, на болезни детей и на все-все ужасающие несправедливости нашего социального обустройства.

– Хороший, чистый человек, – со вздохом сказал Перона.

– Да. Хорошее сердце. Но идеалист. Поэт. Наверняка, он представлял себе благородное дело революции несколько иначе, чем оказалось в реальности. Идеализировал. На практике, конечно, всё несколько отличается. Итак, вот такой человек состоит в отношениях с Надей. Влюблён. Вероятно, читает ей свои стихи. Делится мыслями об обществе, власти, обо всём. Ведь она – своя, из Пограничного, из рабочей семьи. Далее у нас опять много простора для додумывания. Но надо опираться на факты. Разочарования у Цезуса в методах революционной борьбы ещё не произошло. Он просто отвлёкся на любовь. Но в это время его привлекли к ответственной и интересной задаче: принимать непосредственное участие в издании запрещённой газеты "Красный рассвет", в которой ему отвели целую поэтическую колонку. Возможно, Ковак заметил, что парень теряет интерес к борьбе, и вот так решил простимулировать. Вскоре Коваку стало известно и о Наде. Но к тому моменту широкая молва о Наде-спасительнице только зарождалась. Нет, разумеется, были расхожие сплетни о конце света, о мессии, но никто ещё не говорил о Наде. Во всяком случае так широко, как сейчас. Однако Ковак решил, что и простая девушка может оказаться полезной в борьбе. Это он сейчас говорит, что Надя – знамя освободительной борьбы. В те дни, я думаю, она ещё не была знаменем. Хотя, вероятно, Цезус не мог удержаться, чтоб не рассказать товарищам, какое она необыкновенное создание. Необыкновенное? Незаурядное? Всё – в борьбу! Всё – на пользу! Конечно, влюблённый всегда всё преувеличивает, но тем не менее. Цезусу стали намекать, а позже открыто и настоятельно рекомендовать, чтоб он склонил девушку к революционной борьбе, привив ей анархо-синдикалистские идеалы. Тем более, она из своих. Не могу сказать, что там в деталях происходило, но Ковак и товарищи ни разу лично не встретились с Надей. Возможно, просто не успели.

Мамушка глотнул бурбона и закурил папиросу. Выпустив первую струю голубого дыма, он продолжил:

– Я думаю, планы у подпольщиков на девушку были большие. Однако далее произошёл некий казус – вот тут влюблённость нам помогает всё объяснить. Цезус Цара действительно отвлёкся от политической борьбы на свои личные романтические чувства. Ведь он не был закоренелым революционером, таким, который всем готов пожертвовать ради революции, и свою личную жизнь способен принести на её алтарь. Цезус был всего лишь юным пылким влюблённым поэтом. Возможно, он страшился, что подпольная борьба в какой-то степени отдалит от него девушку, а может быть опасался, что Ковак – сильная мужественная личность – заберёт её у него.

– Заберёт?

– Отобьёт. Но это так, предположение. Так или иначе, в душе юноши в те дни происходила настоящая борьба. Он не знал, как ему быть. Делить свою возлюбленную с революцией он не желал, прямо порвать с товарищами не мог, боялся; возможно, не находил в себе сил. Он не знал, куда ему идти. Всё-таки он уже глубоко был вовлечен в подпольную деятельность. Вероятно, его шантажировали, пугали отделом "П". К Наде к тому моменту тоже уже начали являться странные люди с непонятными предложениями. Но девушка подверглась давлению с противоположной стороны. Это были алхимики. Они стали подступаться к ней. Не могу сказать, какие конкретно предпринимались шаги, кто к ней приходил, какие послания она получала. Я думаю, что по традициям Департамента Алхимии и Астрологии это было что-то весьма странное и пугающее для простой девушки из рабочей семьи. Алхимики, наверное, уже организовали за ней слежку. Всё это, мягко говоря, девушку не могло не тревожить. Возможно, она подозревала, что всё это как-то связано с подпольной деятельностью её возлюбленного Цары. А возможно и нет. С двух сторон, с двух противоположных фронтов на нашу влюбленную парочку, наших наивных голубков, надвигаются тучи. И сгущаются. Мы здесь можем только примерно предполагать структуру, цели и задачи тех сил, что стояли за тучами. А они…

– Да, ситуация сложная, – согласился Перона и зажёг спичку, чтобы раскурить свою короткую трубку. Стакан перед магистром всё ещё оставался почти полным. Магистр, кажется, не столько пил вино, сколько смачивал им рот.

– Юноша и девушка вовсе ничего не могли понять. Они только чувствовали, что во что-то основательно влипли. Парень, естественно, во всём винил себя. Влюблённые впали в тёмное романтическое настроение. Готовились к чему-то страшному, давали друг другу клятвы, и, скорее всего, зная в общих чертах психологический портрет Цары, можно сказать, что даже собирались вдвоём уйти из этого мира в случае чего.

– Да вы что? А вы не преувеличиваете? – спросил магистр, вздёрнув брови.

– Нет. Думаю, что всё так и было. Подсказывает интуиция старого сыщика. Короче говоря, ситуация уже была на грани, и тут умирает дед Цары и оставляет ему сундук золота в наследство. У дедушки была…

– Но как это помогло им улететь в Бонги? Тут одних денег мало, пусть даже целый сундук золота.

– Погодите. Я об этом и собираюсь рассказать. В поисках информации о Царе, я встретился с одной женщиной. Она много лет проработала у антиквара домработницей. Дальняя родственница то ли его самого, то ли его покойной жены. Она знала Цезуса с детства, помогала, присматривал, кормила. Сейчас к сожалению, выглядит не лучшим образом, много пьёт. Она случайно обмолвилась, что её сводный брат служил старшим лифтёром на дирижабле. А именно на дирижабле "Рух". Из трёх дирижаблей только "Рух" долетает непосредственно до побережья Бонги с остановкой в Мутанге. Кстати, "Рух" официально принадлежит Департаменту Алхимии и Астрологии.

– Я не знал, что между Изерброком и Бонги налажено воздушное сообщение, – произнёс магистр.

– Да, уже давно. Только, разумеется, этот рейс закрытый. Как, впрочем, и другие рейсы в южную сторону через Тагир.

– И кто же летает в Бонги?

– Думаю, те же самые привилегированные люди, которые летают в Мутанг. Самые высшие сановники Триполи и члены их семейств, кровные потомки королевской семьи, избранные граждане, обладающие алмазной картой. Ну а также представители нескольких богатейших семейств федерации.

– В общем, закрытый кружок избранников-небожителей, – заключил Перона и пригубил вино.

– Вот именно. Простому смертному попасть на дирижабль невозможно. Для этого необходимо самое меньшее входить в узкий круг друзей генерал-бургомистра либо триумвирата. Либо иметь неофициальные нигде не зафиксированные связи в среде обслуживающего персонала чином не меньше старшего лифтёра.

– А старший лифтёр, извиняюсь, чем он занимается? Каковы его функции? Разве дирижабли оборудованы лифтами?

– Нет. Лифт есть на причальной башне, через которую на дирижабль попадают пассажиры и грузы. В общем, старший лифтер, переправляет избранников с земли на "небеса". Он, можно сказать, посредник между земным и небесным. Проверяет допуск, определяет места, распределяет грузы. Должность очень ответственная и почётная. Пожизненны государственный пансион, лечение, пенсия и всё, что положено.

– Но сам лифтёр не имеет права на полёт?

– Нет. У него нет допуска. Да и зачем ему лететь? Его обязанности целиком на земле, в крайнем случае на верхней точке причальной башни.

– И вы думаете, что беглецы при помощи этого лифтёра тайно попали на дирижабль?

– Да. Именно так и думаю. У лифтёра есть возможности организовать это. К тому же он давно знает всю команду, от пилотов и механиков до стюардов. Разумеется, там всё строго, все вымуштрованы, проверены, морально устойчивы, и в обычных обстоятельствах не пойдут на нарушение. Овчинка выделки не стоит. Но у лифтёра ко всему прочему есть ещё один инструмент, который он получил от Цары – деньги. Кстати, сам лифтёр недавно вышел на пенсию. А что? Получил он Цезуса вознаграждение за услуги, купил домик с садом где-нибудь в Вейи, и…

– И не побоялся рисковать? Всё-таки всю жизнь честно проработал на государство, дослужился до высокой должности. Репутация, уважение. Ведь в случае раскрытия аферы ему, насколько понимаю, угрожало… угрожает…

– Тюрьма. Десять лет в Замке Справедливости, не меньше. Преступление против государства. А из Замка выхода нет.

– Вот я о том и говорю. Не страшно ему было рисковать?

– Не знаю. Возможно, за много лет работы, он досконально изучил и свою башню, и схему перевозок, и сам дирижабль. Увидел, что риск минимален, можно устроить все так, что он якобы не причем, система контроля обнаружила слабое место. А возможно, он проникся к беглецам сочувствием, просто пожалел. Понял, что побег в Бонги – это единственный их шанс на спасение. Молодые, романтичные, наивные, добрые, ни в чем не повинные ребята. А юноша, можно сказать, вырос на руках у его сводной сестры. У самой сестры жизнь не сложилась, и он, порой, чувствует свою непонятную вину перед ней. И ещё – деньги. Цезус предложил ему сумму, многократно превышающую всю его возможную будущую пенсию. Он всю жизнь возил на лифте привилегированных людей, сталкивался с ними близко, всю свою жизнь. Это тоже, бывает, накладывает отпечаток, а иногда толкает на неожиданные рисковые поступки. Если человек работает лифтёром в обычном доме – тёплое местечко, покой, – то это одно, там, действительно, мысли о любом риске пугают и доставляют дискомфорт. Но здесь…

– А вы с ним ещё не беседовали?

– С лифтёром? Нет. Зачем? Это бесполезно. И бессмысленно. Допустим, мы сейчас разыщем его, где бы он ни проживал в своем домике садом. Притом, его же нужно будет сразу арестовывать? Иначе, при первой беседе – а зачем это к нему явились – и в принципе зная, зачем, – он сразу же пустится в бега. Поймать его будет не сложно. И опять – застенки Замка Справедливости, допросы, даже до пыток дело дойдёт, старик во всем признается. Как и в случае, если с моей подачи его сразу арестуют и увезут в Замок Справедливости. Он признается, да, помог проникнуть преступникам на дирижабль, объяснил, как остаться незамеченными и как по прибытии в Бонги незаметно покинуть борт. Старика закрытым судом приговорят к 10 годам, но мы-то знаем, что в Замке Справедливости это равно пожизненному. Ну и чего мы добьёмся? Мы узнаем то, что нам и так уже известно. Цезус и Надя – в Бонги. Мы и без лифтёра об этом прекрасно знаем. Я  в отделе даже ничего и говорить не буду о лифтёре. Зачем? Сейчас я это только между прочим, приватно рассказываю, доверяя вам свои мысли. А в департаменте что-нибудь придумаю. Да хотя бы просто, ничего выдумывая, скажу, что Надя находится в Бонги, мол, мне это точно известно. Я даже, может быть, видел её в имажинаторе в случайном имаго с Лазурного моря. Сделаю доклад по всей форме. Свою работу сыщика по договору я выполнил, определил местоположение объекта. А показывать ход своих рассуждений и что-то кому-то доказывать, я не обязан, поскольку я не судья, и не государственный следователь, а всего лишь частный наёмный сыщик. Так что пускай выкладывают оставшуюся часть гонорара и до свидания. Или, если хотят, пусть отправляют меня самого в Бонги, чтоб я там довёл расследование до логического завершения. Командировочные, билет с эксклюзивным доступом, что там ещё полагается… В общем-то, я не против смотаться в Бонги, кхе-кхе, – сыщик усмехнулся. – Или пусть сами летят и ищут её там. При должном усердии рано или поздно найдут. Разумеется, нужна большая команда, соответственно – большие командировочные расходы и так далее. Я же своё дело, можно сказать, сделал. Надя точно находится в Бонги. Могу даже с относительной точностью обозначить время её отбытия. О Цезусе вообще ничего не скажу. Это не имеет значения. Пусть ищут. Мне на Цезуса заказа не было. Вообще, я не уверен, что министерство найдет Надю на Бонги раньше, чем Долороса или алхимики. У алхимиков – преимущество: они могут затормозить перелёт на Бонги для всех, кроме себя. Просто воспрепятствуют проходу на свой дирижабль. По закону, конечно, не имеют права, но у них, конечно, есть инструменты. Пока наш департамент переоформляет свою команду на другой дирижабль, пока на дирижабле согласуется экстренный рейс в Бонги, алхимики тем временем уже давно будут там. И уведут добычу у сыскарей из-под носа. Зайчек останется без Нади. Так что, скорее всего, в отделе подумают-подумают и согласятся, что эффективнее всего будет тихо переправить меня самого в Бонги. Конечно, тот факт, что я лечу в Бонги не скрыть от алхимиков. Но с ними я уже общался, я могу на доверии объяснить им всё. Просто скажу, что полетел проверить один след по нашему общему делу поиска Белой Тары. Возможно, она находится на священной горе на Тагире. Раху и Кету не дремлют, идут по следу.

– Дружище, вам так хочется побывать в Бонги? – с улыбкой спросил магистр.

– Ну было бы неплохо на старости лет. Только это, конечно, маловероятно. Никто меня в Бонги не отправит, несмотря на все мои доводы. Они сами все рванут туда, как только услышат из моих уст единственное слово: Бонги.

– И что, думаете, поймают её там? – магистр сквозь ленты трубочного дыма хитро прищурился на сыщика.

– Поймают. Даже если я не скажу про Бонги. Рано или поздно сами додумаются.

– И что с ней будет?

– Не знаю. Это в зависимости от того, к кому конкретно она попадётся в руки.

– А вы бы хотели, чтоб к кому она попала?

– Хм. Непростой вопрос, – на этот раз хитро прищурился сыщик. – Меня, в принципе, это не должно волновать. Моё дело маленькое. Конечно, никому из этих… упырей лучше в руки не попадаться. Но, если выхода нет, то лучше, думаю, к Зайчеку.

– К Зайчеку? Почему?

– Он, если не врёт, хочет на ней жениться.

– Да уж. Прекрасный выход. Наш Зайчек ведь мечта, а не жених. Просто принц. А то, что она любит другого, это ничего, разлюбит, раз такое дело.

– Ну а что делать?... Это лучше, чем Башня алхимиков или Замок Справедливости.

– Но вы же можете оставить всё, как есть. Не делать доклада. Просто скажите, что всё, девушка пропала бесследно. И найти её невозможно. Вы же всё равно получите какую-то часть денег.

– Да. Что-то получу. Но дело не в деньгах. Они в любом случае докопаются. Это ясно. Возьмут след. Комиссар Поц при всей своей приобретенной глупости догадается лично проработать линию Цезуса Цары. Проверит антикварную лавку, найдёт ту женщину и выйдет на лифтёра. Лифтёра возьмут, дальше… всё, как я говорил. И ещё всё-таки есть шанс, что меня самого отправят в Бонги. Тогда там я смогу запутать следы… Если, действительно, самое лучшее – это чтобы девушка и парень оставались на свободе.

– Но ведь вы этого и хотите? Мамушка? – магистр испытующе поглядел на сыщика.

Тот молчал, опустив глаза в стол. Большим и указательным пальцами она зажал кончик носа и потеребил его.

– Этого? А? Вы же не хотите, чтоб их нашли? Вы же добрый? – допытывался философ.

– Нет. Это не имеет значения. Просто на самом деле мне иногда кажется, что я многого не понимаю в этом деле. А вот так, не разобравшись, я не могу отдать им Надю.

– Но ведь они всё равно на неё выйдут. Ещё и бедного старика-лифтёра измучают и посадят понапрасну. И вас лишат возможности хоть на что-то повлиять. Так?

– Вы правы, мой дорогой Перона. Давайте выпьем. В любом случае, мне в ближайшее время нужно идти в департамент и что-то там сказать, – сыщик посмотрел на дно своего пустого стакана, поднял голову, оглядел зал и вздёрнул руку, увидев кельнера.

– Господин Якоб, будьте любезны ещё бурбона, – попросил сыщик, когда кельнер подошёл.

Стакан магистра был наполовину полон.