Прошлое будущее

Моросивший полдня дождь закончился, но обещал вернуться. Рваные серые тучи отступили, приоткрыв над Москвой пронзительную синеву осеннего неба. Выглянуло солнце. Привычная летом активность, загубленная прогнозом погоды, воспрянула духом и потянула на улицу.

– Ну не сидеть же весь выходной дома, – подумал я, перебирая в память подзабытый межсезонный гардероб.

Парк встретил запахом сырости, прелой травы и оранжевыми кляксами листьев клёна на чернильно-мокром асфальте. Ранней осенью деревья особенно красивы, искренне стараясь порадовать буйством красок перед маленькой зимней смертью.

Боковая тропинка свернула в ельник и вывела на широкую асфальтированную площадку, слишком неуютную для местных маргиналов и, по-видимому, предназначенную для массовых гуляний. Но место тут было отдалённое и для мероприятий весьма неудобное. Обычно здесь хозяйничал ветер, а сейчас расположился непонятно откуда появившийся луна-парк.

– Странно, вчера его здесь не было, – память безуспешно ворошила вчерашний день, но луна-парка не находила. Ошибиться я не мог, поскольку проходил этим путём дважды в день, на работу и домой.

Для аттракционов локация была тем более неудачной, как и нынешняя погода, вернее – непогода. Звучала музыка, но приглушённо и слишком тихо, чтобы кто-то смог обратить на неё внимание. Посетителей не было вовсе, и привычный детский смех сменил скрип пустых раскачиваемых ветром качелей. Покрытые крупными каплями карусельные лошадки сиротливо навевали тоску. Апофеозом яркой безнадёжности выглядел рыжий клоун с красным носом и нарисованной улыбкой, укрывшийся под широким чёрным зонтом. Он одиноко скучал перед вагончиком с вывеской «Комната ВСЕГО».

.

Необычность аттракциона заставила подойти поближе. Привычные и знакомые с детства «Комната страха» и «Комната смеха» сейчас вызывали лишь снисходительное раздражение много повидавшего умудрённого жизнью человека.

– Здрасте, здрасте. Добро пожаловать, – словно с давним знакомым поздоровался клоун, подзывая меня рукой.

Вблизи он выглядел ещё более метафорично – дождевая капля оставила у него на щеке след, похожий на слезу, размыв толстый слой разноцветного грима.

– А всё – это что? – мой вопрос прозвучал предельно глупо.

Клоун заулыбался по-настоящему и положил руку на стеклянный барабан, наполненный небольшими золотыми билетиками.

– Всё – это всё. Но каждый выбирает для себя что-нибудь одно, самое главное. Только, чур, не подглядывать – удачу не обманешь.

Тысяча рублей невелика плата, чтобы наконец-то узнать, что для тебя важное. Протянув скомканную купюру, я запустил руку в ворох шелестящих билетиков и вытащил первый, попавшийся под руку. На обратной стороне было крупно напечатано: «Любовь».

– О, поздравляю, – искренне обрадовался клоун, небрежно отрывая краешек с надписью «Контроль». Разорванная пополам «Любовь», сверкнув на прощанье, незамедлительно отправилась в мусорку. – Чудеса начинаются!

Он проводил меня внутрь аттракциона и захлопнул дверь. Затем лязгнул засов и послышался звук уходящих шагов.

– Эй, – неуверенно крикнул я и на всякий случай стукнул кулаком по металлической обшивке двери.

– А где любовь? – спросил я, на всякий случай прислушиваясь. Ответом была тишина.

Я остался один, а на вопрос, так долго мучавший людей всех времён и народов, так никто и не ответил. Внутри помещения было пусто, лишь тусклый красный свет выхватывал из темноты металлическую лестницу, подозрительно глубоко спускавшуюся вниз. Обратной дороги не было, а значит ничего другого не оставалось, как идти вперёд.

– Что ж, потратить выходной на поиски любви – не самый плохой вариант, – рассудил я, отважно спускаясь по лестнице, не забывая при этом внимательно поглядывать себе под ноги.

.

Лестница оказалась даже глубже, чем можно было предположить, и закончилась у входа в узкий туннель. Здесь было темно, влажно и тепло. Пахло затхлостью. Невысокие каменные своды густо покрывала паутина, местами опускавшаяся до пола и перегораживавшая проход. Путешествие за любовью обещало быть томным, раз уж я оказался в такой дыре.

Пробираться в темноте сквозь паутину было утомительно и через некоторое время в ушах появился звон, что было неудивительно, учитывая недостаток кислорода. Постепенно звук усиливался, становился отчётливее, пока не превратился во вполне различимый звук волынки. Приободрившись, я ускорил шаг, и вскоре буквально ввалился в просторное большое светлое помещение в стиле loft. Отряхнувшись, подождал пока отвыкшие глаза вновь привыкнут к свету, затем оглянулся и обалдел.

– О, да! – непроизвольно вырвалось откуда-то из глубин меня. Ярко освещённую комнату заполняли вешала с одеждой, а вокруг них сновали полуодетые и даже полураздетые женщины, бросавшие на меня недвусмысленные взгляды.

– Ну наконец-то, сколько можно ждать! – командный голос откуда-то из-за спины внезапно разрушил очарование идиллии. – Быстро раздевайся!

Не позволяя упрашивать себя дважды, спустя 10 секунд я остался в одних брифах, ибо жизненный опыт подсказывал, что на снятие трусов должна последовать отдельная команда.

И команда последовала, но немного не та, на которую я рассчитывал. Умелые руки быстро надели на меня жёлтый балахон и подтолкнули вперёд со словами:

– Вперёд, твой выход!

– Мне клоун обещал... любовь... – нелепо пытался возразить я, спотыкаясь о разбросанные на полу вещи.

– Какой клоун, мужчина? Не морочьте нам голову. Не задерживайте шоу, – голос из-за спины прозвучал ещё более требовательно. И обращаясь уже не ко мне, добавил:

– Девочки, начинаем унисекс.

.

Меня всегда мучил вопрос, рискнули бы сами модельеры надеть то, что намоделировали другим? Длинные полы надетого на меня полёта фантазии жили своей жизнью, то и дело норовя зацепиться за подиум. Конечно, если это красивое английское слово подходит к открытому металлическому переходу между зданиями, установленному на приличной высоте. Оставалось только восхищаться девушками, грациозно демонстрировавшими это модное безобразие в таких ужасных условиях. Кое-как пройдя по переходу, я вернулся обратно, мечтая побыстрее снять ненавистный балахон, однако был вынужден остановиться. Внутрь помещения вели две абсолютно одинаковые двери, и возникла мучительная проблема куда пойти. Появилось ощущение, что от этого выбора зависит очень многое и именно здесь и сейчас решается что-то важное для меня. То, что повлияет не только на мою судьбу, но и на будущее моих детей и внуков.

– Удивительно, что две двери, а не три двери, – не без сарказма подумал я, решительно открывая правую. Причина была банальна – для правши так было удобнее.

Оставив неразгаданной "страшную" тайну левой двери, я очутился в той же самой, наполненной женской суетой комнате. Чудом отыскав свою одежду в грудах разноцветного тряпья, я подошёл к администратору узнать, где здесь можно спокойно переодеться.

– Там, – не глядя буркнул он, показав на ближайшую дверь, откуда только что вышло несколько девушек.

– Но я же мужчина.

Администратор медленно поднял на меня взгляд и посмотрел, как на полного идиота, после чего какое-либо желание задавать вопросы пропало окончательно.

.

На улице меня ожидал сюрприз... под названием Санкт-Петербург. Невский проспект сверкал великолепием фасадов, его красоту не умалял даже привычный мусор, разбросанный по тротуарам вольным балтийским ветром.

– Хорошо, что Питер, а не какая-нибудь... Европа, – слово «...опа» было непозволительным в культурной столице России. Шок и растерянность сменили здравая рассудительность и желание побыстрее вернуться домой. – Ай да клоун...

Уехать в Москву проблем не было, но смущало два момента – отсутствие денег и пара зарешеченных киосков на углу Лиговки. А также расклеенные где попало плакаты с Ельциным и таксисты на «девятках». Смутное ощущение абсурдности происходящего окончательно развеял продавец газет – я оказался в прошлом.

Потребность в деньгах отпала сразу, не возвращаться же в Москву к самому себе. Оставалась надежда вернуться в настоящее через вторую дверь, да и то слабая, возможно она вообще заперта. Вариант вернуться прежним маршрутом в луна-парк я даже не рассматривал.

Но Питер я любил и жалко было упустить шанс погрузиться в чарующую атмосферу северной столицы. Может быть именно поэтому я здесь?

– А что, если именно здесь я встречу её – ту самую, с которой навсегда и в один день? – мечтательно подумал я, на всякий случай оглядываясь по сторонам. Но кроме подозрительно разглядывавшего меня милиционера ничего примечательного на горизонте не наблюдалось. Встреча с представителем правопорядка в мои планы не входила, я развернулся и подчёркнуто неторопливым шагом направился поклониться святая-святых моего поколения – крейсеру Аврора. Однако, от знакомых достопримечательностей постоянно отвлекали табло обменных пунктов, вызывая искреннюю зависть нынешним курсом валют.

– Эх, сюда бы сейчас, да с моими нынешними деньгами, – поностальгировал я, вновь вспомнив, что денег-то у меня с собой как раз и нет.

.

Выплыв из-за поворота, крейсер величественно указывал вдаль орудиями главного калибра. Его символьный профиль пробудил череду дорогих сердцу воспоминаний – ярких, как и само детство, откуда они были родом. Мощь корабля неизменно вызывала уважение и внушала гордость за Отчизну и её былые победы.

Ввиду безденежья о том, чтобы подняться на борт можно было не мечтать, оставалось лишь любоваться крейсером со стороны, белой завистью завидуя стайкам девчонок и мальчишек, заполнивших палубу броуновским движением.

Внезапно в толпе мелькнуло знакомое лицо.

– Да нет, не может быть...

Словно что-то почувствовав бешено заколотилось сердце, беззвучно умоляя:

– Ну посмотри же ещё... Ещё раз... Чудеса случаются...

И не обмануло – прямо передо мной, опираясь на леера, стоял мой тогда ещё восьмилетний, а ныне тридцатилетний сын. Давным-давно он действительно побывал с классом на экскурсии в Санкт-Петербурге на День знаний.

– Так вот почему на улицах так много школьников с букетами и озабоченными родителями, – мелькнуло во мне запоздалое осознание отца, которого ещё не научили быть дедушкой.

.

– Ни-ки-та! – непроизвольно крикнул я. Сын узнал меня, помахал рукой и бегом помчался к трапу. Двадцать лет не прошли бесследно, но голос с возрастом почти не меняется. Все умные мысли про пространственно-временной континуум и парадоксы времени мигом вылетели из головы, стоило ему подбежать. Я подхватил его, обнял и держал до тех пор, пока не успокоилось его расшалившееся от бега сердце.

– Привет, пап.

Картинка мира качнулась и расплылась, то ли от этого самого континуума, то ли от слёз. Слишком долго держать на руках почти взрослого 8-летнего сына было непозволительно, и пришлось аккуратно его отпустить.

– Привет. Ну, как тебе Аврора? – спросил я и отвернулся смахнуть накатившую слезу.

– Она суперская, – коротко ответил сын, оглядываясь на одноклассников, которые дружно оседлали ту самую пушку. С растрёпанным ветром, светло-русым хохолком он стал похож на весёлого воробушка. И уже успел, как и подобает мальчишке, перепачкать нос и щёку чем-то безусловно интересным.

Увлечённый впечатлениями, он не заметил мою скрытую капюшоном седину. А я стоял, держал его за руку, и не было на свете никого счастливее меня. Как же я истосковался по той искренней любви, которую получал, когда мой сын с детской непосредственностью смотрел вокруг в основном моими глазами. Когда я был для него половинкой этого замечательного мира, а второй половинкой была мама. Как соскучился по бесконечной детской любви, не замутнённой взрослостью, а значит самой настоящей...

Ностальгия по давно забытому чувству вновь пронзительной тоской резанула сердце. Захотелось многое объяснить, предостеречь, но любые слова казались пустыми и никчёмными.

– Нет, я не стану говорить с тобой о будущем. Это твой жизненный опыт, и пусть он останется с тобой, – мысленно решил я, и вместо этого ещё раз обнял сына. – И почему я так редко делал это раньше?

Сожалеть было бессмысленно, и я не принял бы любой ответ на этот вопрос.

– Пап, я пойду, а? – он ждал моего согласия, не решаясь уйти и оставить меня одного. Восхитительно-интересный мир манил его своими тайнами, с каждым днём уводя всё дальше и дальше от меня.

– Какой хороший сын у меня вырос, – с любовью подумал я, любуясь им пока ещё свысока. А вслух ответил:

– Ну конечно иди, сынок. Ещё увидимся.

.

Обратный путь запомнился мне смутно. Весь в любви, ничего не замечая вокруг, я старался подольше сохранить переполнявшие меня чувства. Дефиле закончилось, и огромная гардеробная было безлюдна за исключением уборщицы, которая так увлечённо материла всех тех, кто «ходют и мусорют», что не обратила на меня никакого внимания.

Открыв левую дверь, я ожидал увидеть что угодно: старинный склеп, избушку бабы Яги, мавзолей Ленина, но за ней оказался обычный коридор с крашеными стенами и тусклым дежурным освещением. Пройдя чуть вперёд, я на всякий случай вернулся и попытался открыть входную дверь, но безуспешно – мышеловка захлопнулась, отрезав путь назад. Оставалось надеяться, что впереди меня подстерегают только приятные сюрпризы.

Наивный.

Сюрпризы оказались разными и неожиданными, если этот эпитет вообще применим к слову «сюрприз». Первый из них меня порадовал – коридор вывел в центральный зал Ленинградского вокзала:

Следующий скромно поджидал меня на большом табло и привёл в ступор. Судя по дате, я оказался в будущем.

Вам не доводилось оказаться в будущем? Это всё равно, что оказаться голым в незнакомом месте. С прошлым всё проще – оно знакомо и предсказуемо, в отличие от туманного и не всегда светлого будущего. Если бы тогда меня попросили кратко охарактеризовать своё состояние, я бы, не раздумывая, ответил – растерянность.

– Эй, пацан, посторонись, – зычно прокричал мне носильщик, умело лавируя тележкой вдоль переменчивого фарватера зала. Я послушно посторонился.

– Странно. Молодым человеком иногда называют, особенно со спины, – удивился я, проходя мимо витрины кафе. – Но, чтоб так...

И замер.

Из зеркального отражения на меня смотрел незнакомый мальчишка. Кругом сновали люди, а я стоял и беспомощно крутил головой, не зная, что теперь делать и как поступить. Я бы простоял так целую вечность, но в какой-то момент народ схлынул, и я увидел... его. В центре зала стоял и смотрел искрящимися любовью глазами мой так безвозвратно повзрослевший сын.

Безумно соскучившись, я подбежал и уткнулся ему в грудь.

– Привет, сын, – поздоровался он, прижимая к себе и гладя мою коротко стриженную голову. – Ну как съездил? Как Питер? Аврору видел? Суперская, правда?

Я стоял, крепко прижавшись, и слушал, слушал, слушал... Кто я теперь ему – отец или сын – не имело для меня никакого значения. Главное – это любовь, которую он мне дарил. Не привычно-ровную, как данность, любовь взрослого сына к родителям, а яркую, горячую и нежную любовь к своему маленькому сыну.

Мне было спокойно с ним рядом, его уверенность наполняла собою и меня, и постепенно от былой растерянности не осталось и следа.

– Какой всё-таки хороший у меня вырос сын, – подумал я.

А у двери с надписью EXIT, широко улыбаясь, стоял тот самый клоун и призывно махал мне рукой.