Пристанище божьих коровок

Глава 1 знакомство

Есть знакомства, которые переворачивают всю твою жизнь. Есть люди, которые рождают тебя заново. Вторая волна КОВИД застала нас во Франции, где мы работали над установкой отопительной системы в доме у потомка русских эмигрантов. Не буду называть имя этого человека, по крайней мере сегодня. Скажу только, что один его пра-пра-пра дружил с Екатериной Великой, а другой являлся настоятелем Казанского собора в Санкт-Петербурге, и сам император Александр второй пожаловал их роду титул и красивую фамилию с латинским звучанием. Эта семья переехала жить во Францию задолго до Октябрьской революции и обосновалась в Ницце. В семье нашего нового знакомого были священники, художники и врачи, а сам он всю свою жизнь занимался геологоразведкой - искал нефть на дне мирового океана (интернациональный проект, финансировавшийся сразу несколькими странами). Когда мой муж начал заниматься планом центрального отопления в их загородной резиденции под Парижем, я высказала скромную мысль, что хотела бы познакомиться с потомком русских аристократов, в ответ на что получила приглашение провести вместе с детьми неделю в их доме, пока мой муж будет занят работой. В итоге карантин оказался для нас удивительным приключением среди озёр и лесов, в кругу невероятно гостеприимной семьи, история которой переплетается с историей Российской империи, семьи, которой удалось сохранить и преумножить свои богатства, знания и культурные традиции, и воспоминания о которой я пронесу через всю свою жизнь.
Мы приехали вечером, после ужина в придорожном ресторане, и хозяйка дома, с радушием и скромностью, ничем, за исключением разве что старинного украшения на шее, не выдававшими в ней маркизу и наследницу французского средневекового замка 13 века (я не подозревала об этом до самого конца поездки), показала нам наши три комнаты.
Проснувшись утром, мы открыли ставни и на нас просыпался дождь из божьих коровок! Живых! Оранжевые с двумя жирными точками, желтые с множеством мелких пятен, крошечные нежно-розовые и даже чёрные с четырьмя красными пятнышками - здесь были представители всех разновидностей, всех величин и окрасок. Букашки усыпали ковёр, железный детский горшок и, не теряя времени, побежали врассыпную. Эти глянцевые жучки сидели на отполированных за десять десятков лет перилах винтовой дубовой лестницы, делили со мной по утрам краешек чайной пары, забирались в рукав свитера у малыша, которому выделили лестничный пролёт для игр с разноцветными машинками - тоже, кстати, модели «коксинель». Хозяин дома, высокий пожилой мужчина, подошёл ко мне со словами:
- C’est «божья коровка», mon papa me expliqu;, quand j’;tais encore petit. C’est correct, n’est-ce pas?
Я пришла в восторг от Пьера, (первая часть его имени звучала именно так). И от него самого, и от его дома с живописными картинами на стенах, веяло вечностью. День обещал быть интересным.

Глава 2 Дом с красными ставнями

Дом был построен более ста лет назад на фундаменте старого замка (сохранились даже рвы вокруг, теперь осушенные и наполненные дружно растущими грибами), декорирован в легком игривом стиле, с огромным количеством старинных гравюр, изображающих птиц со всего земного шара. Их красные деревянные рамочки перекликались с рамой на дверях такого же цвета, покрашенных следующим поколением ***их, уже годами позже. На верхнем этаже лестницу венчал подробный план владений, с указанием точного месторасположения фермы, охотничьих домиков, мельницы, озёр и леса. Все здание снаружи сохраняло тот же характер, что и внутри: красные ставни, будто маки, перекликались с яркими камелиями, розами, цикламенами, кровавым японским кленом и пышным девичьим виноградом.
На мои наблюдения Пьер-Шарль ответил просто:
- это Моник, это всё моя Моник!
(Потом хозяйка дома объяснила нам, что декор в доме она делала с одобрения свекрови, продолжая и кое-где усиливая этот жизнерадостный стиль. Например, яркий цветочный мотив на обоях был продолжен шторами, которые Моник шила сама. Затем он переходил в тонику на вазах, бурлящих изысканными букетами из шёлка и папье-маше. Но больше всего мое внимание привлекли не яркие цветочные обои и даже не огромный камин, в котором можно было запросто зажарить целого барашка, а многочисленные шкафы, скрытые в стенах. Они практически ничем не выдавали своего существования, и даже были оклеены теми же обоями, что и стены. В каждой комнате было по две, а то и по четыре неприметные створки. При беглом рассмотрении шкафы эти были похожи на двери комнаты, запирающиеся на ключ, и при этом являлись вместительными потайными хранилищами одежды, кухонной утвари, книг и различных бумаг. Меня привлекла внешняя аккуратность и сравнительная дешевизна такой мебели. Без малого два года назад мы купили собственный дом и теперь искали недорогие и эффективные решения в организации пространства).
В доме ***ских чувствовалась упорядоченность бытия. Дом жил и дышал в своём ритме, и в поведении его обитателей и в том, как в этот ритм встраивались гости, ощущалась завидная гармония, легкость и мастерство хозяйки:
Завтрак - дела. Обед - прогулка. Ужин - сон.
Хозяин дома, не смотря на богатство и почтенный возраст, все время был занят работой. Ничего общего с Чеховскими апатичными персонажами из «Вишнёвого сада», - он напоминал скорее Андрея Штольца, хоть и был русским по крови. Пьер-Шарль, как и герой Гончарова, стремился сделать родное поместье рентабельным, вникая во все дела своей обширной патримонии. Налоговая система во Франции такова, что земля в собственности должна работать, иначе ее владельца ждут непомерные долги. Каждый год, согласно законам, нужно платить налог на роскошь. А дом этот, как и вся усадьба в целом, был настоящей роскошью.
Мы собирались все вместе за обеденным столом, шутили, ели фазанов, кабанов, хрустящий хлеб, сыры и десерты. Пьер-Шарль демонстрировал обширные знания Российской истории, он так же оказался прекрасным рассказчиком анекдотов на английском языке, с великолепным акцентом и вызывающими восторг актерскими способностями. Разговоры то и дело перебивались его вопросами к моему мужу о том, как идёт работа. Иногда они уезжали вдвоём, чтобы купить бойлер или микропроцессор, а заодно и хлеб к ужину, а так же petit pain au chocolat для меня.
Тем же вечером мне позволено было сервировать стол.
- Ну, не пожалейте об этом!
В детстве и юности я очень любила читать, и меня часто занимал вопрос, когда одна из героинь Чехова уехала в Париж, какая же жизнь ее там ожидала? Продолжение Чеховым так и не было написано, поэтому я, как журналист со стажем, решила провести своё расследование, раз уж мне предоставилась возможность увидеть воочию потомков русских эмигрантов во Франции. Меня одолевала масса вопросов, но «потомки» не торопились с ответами, и, в свою очередь, тоже задавали мне свои вопросы:
- Вы православная?
- Я - да, а вот ребёнок у нас не крещёный. У нас с этим вышел настоящий казус. Хотели покрестить малыша, пригласили будущего крестного из Санкт-Петербурга, моего племянника, который преподаёт высшую математику в университете информационных технологий. Приехал, и тут он нам говорит, я не могу быть крёстным, так как я убежденный атеист. Дальше - больше. Отправились мы по городу погулять, кругом - католические церкви, и ни одной православной! Получается, чтобы ребёнку помолиться в церкви, нужно добираться поездом. Зачем изолировать малыша  таким образом с раннего детства? Сегодня он ходит в католическую школу, а подрастёт, сам сделает свой выбор.
- Пьер-Шарль посмотрел на меня: в католической школе ему будут привиты христианские ценности, а это главное, это то, на чем строится европейское общество. - И тут же, улыбаясь, добавил: Россия не стала мусульманской страной, так как князя Владимира не устроили условия запрета на алкоголь, а в византийской церкви привлекла красота богослужения.
- Кстати, в России сегодня многие молодые люди совершенно отказываются от алкоголя, любого.
- Да? Это неожиданная и приятная новость для меня.
- А церковь в последнее время заметно усилила своё влияние.
Тут в разговор вступила Моник:
- Я думаю, это спасёт Россию. Она, как живой единый организм, находит в себе силы для регенерации, и вера - это ее иммунный ответ, способный оздоровить и омолодить общество.
- А кем хочет стать твой старший сын? - поинтересовался Пьер-Шарль.
- Его интересуют космические технологии.
- Пьер-Шарль отнёсся к моим словам более чем серьезно:
- Конечно, ведь это русская традиция!
- К тому же, я против ручного труда, - добавил мой муж Пьер, на что мне захотелось возразить:
- А я - за. Мужчина должен оставаться мужчиной. Уметь прибить гвоздь, повесить полку, как бы банально это ни звучало, знать, как разжечь огонь...
- Чтобы прибить гвоздь - достаточно позвонить в специальную службу, придёт человек, и полку повесит, и заодно всю стену отштукатурит! - но я не соглашалась:
- Тогда другой пример: мой сын ездил на озеро с друзьями и с девочками. Стали они делать барбекю, ребята не могли ни дрова сухие найти, ни шампуры заточить. Мой сын был единственный, кто сумел пожарить сосиски и накормить девочек, ну и кто ушёл с девочками, как вы думаете?
- Тот, у кого было больше денег, заметил мой муж. Вы, женщины, как и мы мужчины, всегда смотрите назад. Простите, На зад. Но мы смотрим в целом, а вы - только на левую ягодицу. Вот вы, месье Пьер, где храните свой бумажник?
- Я - в нагрудном кармане!
- А, значит, вы en homme de c;ur, вы сердечный человек!
Тут уж я выложила свой последний веский аргумент в пользу ручного труда:
- А вдруг война? катастрофа, торнадо, цунами? Придется выкручиваться! Тут уж не позвонишь человеку, который придёт и все отштукатурит...
После ужина Пьер-Шарль объявил:
- Я назначаю вам рандеву завтра в семь сорок пять на этом самом месте. Позавтракаем и сразу отправимся на ферму. Я покажу вам наших шотландских коров.

Глава 3 Мельница.

На следующий день, суетливо собравшись, и затем ещё полчаса бегая в поисках друг друга по этажам, а потом вокруг дома и среди хозяйственных построек, и то и дело перезваниваясь, мы, наконец, выдвинулись в путь. Пьер-Шарль возглавлял экскурсию, уверенно шагая и помогая себе отполированной за долгие годы палкой. Из кармана у него торчала какая-то книга. Рядом шёл мой муж, в широкополой австралийской шляпе, держа за руку малыша, а я брела следом, то прислушиваясь к разговору, то останавливаясь, чтобы сделать несколько фото.
- Как я горжусь своими камелиями! - воскликнул Пьер-Шарль, когда мы проходили мимо охотничьего домика. Мы с малышом остановились понюхать эти знаменитые цветы. У стены росло два куста цветов с розовыми и белыми лепестками. Вопреки ожиданиям, аромат у них оказался довольно слабый и ничем не примечательный.
Затем мы прошли мимо ещё одного домика, служившего псарней, и направились к прудам. Природа создавала меланхоличное настроение, но у меня возникло ощущение, что я снова готовлю репортаж на выезде, вот уж правда, бывших журналистов не бывает, и я по привычке навострила уши.
Пьер-Шарль показывал небольшой домик над ручьём, поясняя, что ещё совсем недавно он производил здесь электричество для своего поместья. Чтобы вода под колесом текла быстрее, они с помощниками лопатами выпрямили русло речушки. Свои слова хозяин то и дело подтверждал картинками из книги, написанной и опубликованной им несколько лет назад. Надо сказать, что ручьев, искусственных бассейнов и плотин перед домом было предостаточно.
Мы шли по искусственной дамбе, представлявшей собой земляную насыпь, поросшую травой, а слева и справа от нас находились пруды и два ручья: один прямой, как струна, и холодный, а другой извилистый, местами заболоченный, поросший пышными кустами травы на кочках, которая свисала вниз и напоминала дамские кринолины. В этих местах обитали утки, крупные нутрии, бобры и дикие кабаны. Последние, между прочим, нагоняли страху во время прогулки, так как вся дамба и берега рек были изрыты их острыми клыками. Кабаны переворачивали слой дерна, разыскивая под ним сладкие корешки.
- а что делать, если я увижу кабана? - не удержалась я от вопроса, на что Пьер-Шарль ответил полушутливо:
- Фотографировать!
Я тут же наметила пути спасения в случае опасности : через определенные промежутки вдоль реки размещались пункты наблюдения: невысокие площадки с перилами и четырьмя-пятью ступенями. Пьер-Шарль сдавал свои угодья в аренду для сезонной охоты на кабана, так что под ногами то и дело попадались крупные стреляные гильзы. Но даже инстинкт самосохранения не помешал мне задержаться, чтобы сфотографировать такой же перекрёсток дороги и реки, как виденный где-то в детстве на картинах Шишкина!
Пьер-Шарль уводил нас дальше, с детским восторгом показывая тропы в родном лесу, где он с малолетства знал каждый кустик. Я замешкалась, чтобы сфотографировать диковинный чёрный гриб конусовидной формы, как откуда-то снизу выпорхнул длиннохвостый фазан! Нагулявший за лето жирок, он тяжело набирал высоту, сердито бухча и шумно взмахивая крыльями. Наконец мы увидели просвет и поле, огороженное лентами под электрическим напряжением. Коров не было видно, зато повсюду валялись коричневые лепешки. Мы пролезали под электрическими проводами, в то время как Пьер-Шарль удерживал их своим деревянным посохом. Вдалеке виднелись два новеньких курятника, которые квохтали и кукарекали на все лады:
- здесь у нас содержатся куры, которые могут выходить гулять на лужайку в течение дня, так что они содержатся в гуманных для животных условиях, курам, конечно, лучше, да и нам тоже - биояйца стоят дороже и продаются очень бойко! - заметил хозяин усадьбы со знанием дела, - но пойдёмте дальше, только не ходите по полю, иначе вы притопчете траву!
И он строго прижал нас посохом к краю поля. Я старалась не наступать на светло-зелёные ростки и то и дело получала в бок лёгкий разряд электричества, которое настойчиво просачивалось сквозь одежду.
- Вот там живет наш фермер, который арендует у меня землю. Он производит на продажу сено для животных. Знаете, есть солома, а есть ещё сено...
Я знала. Каждое лето мы детьми вместо Артека и моря ездили к бабушке в деревню, где отец с четырьмя братьями метал высокие стога сена, пока его сестры сгребали сухую траву граблями с деревянными зубьями. Потом это сено на телеге перевозили в сарай, вплотную примыкавший к дому, и закидывали наверх на сеновал, где нам разрешалось спать, постелив простынь и подушку. Так мы все ночи напролёт купались в сладких ароматах трав и сухих цветов!
Закончилось поле и мы уже не шли, а почти катились по чёрной скользкой жиже, исхоженной невидимыми коровами. Показалась ещё одна речушка. Наш проводник указал рукой на дом с огромным мельничным колесом чёрного цвета. Тут его лицо омрачилось:
- моя мама продала мельницу. Вот уже несколько лет я пытаюсь вернуть ее обратно, но новые хозяева ни в какую не соглашаются ее продать. Они выбросили весь механизм мельницы и оставили только это колесо в качестве украшения...
- почему?
- Чтобы выиграть дополнительное пространство. Теперь это их загородный дом... А остальные дома, чуть подальше, видите? - я сдаю.
Мне показалось, что Пьер-Шарль вёл нас не к ферме, а именно к этой мельнице, столько в его глазах было грусти и сожаления. Я всецело разделяла его чувства: около века назад моя семья тоже лишилась мельницы, только не из-за продажи. Дедушка моей мамы был раскулачен и посажен в тюрьму, оттого что оказывал сопротивление, пока государственные чиновники описывали мельницу, лошадей, телеги и все его хозяйство, вытаскивали подушку из-под головы умирающего родствниика ...
Мы посмотрели ещё одну плотину, где мой муж подобрал себе посох с верхушкой, аккуратно заточенной бобром, - изящное украшение! -
и повернули к ферме. Навстречу нам вышла молодая симпатичная француженка с заметно округлившимся животиком. Мы с малышом пошли кататься с горки, пока она рассказывала хозяину, как идёт работа по утеплению дома и остальных построек. Государство развернуло программу, по которой за символическое одно евро можно нанять фирму и с ее помощью покрыть изоляцией крыши, - работа и материалы полностью оплачиваются правительством Франции. Тут к дому подъехал огромный трактор, из него выпрыгнул приятный молодой человек, которому на вид не было ещё и тридцати:
- Здравствуйте!
- Покажите моим гостям шотландских коров, пожалуйста!
- Хорошо. Возьмёте на обратном пути яйца?
- Спасибо, не откажусь!
Мы полюбовались чёрными, как смоль, коровами, и зашли в крытый ангар. Часть его служила гостиницей для лошадей на время скачек. В нескольких километрах отсюда проходят популярные на всю Францию соревнования скаковых лошадей и Пьер-Шарль, как опытный бизнесмен, за умеренную плату предоставляет четвероногим участникам соревнований полный пансион. Фермеру, изголодавшемуся в полях по общению, в охотку было поделиться своими проблемами. Он жаловался на то, что в последние годы из-за сильной жары и засухи у него заметно упали урожаи. Я вспомнила слова нашего друга, учителя географии, о том, что в Бельгии по тем же причинам хотят прекратить выращивание кукурузы, - культуры, которая требует немало влаги.
- но ведь у вас тут сплошные озёра!
- Качать воду из рек и озёр можно лишь в количествах, регламентированных государством! Нам этого объема катастрофически не хватает... Фермер ещё долго жаловался на жизнь, но Пьер-Шарль оборвал его на полуслове и повернул обратно:
- Нам пора! Нельзя расстраивать Моник, нам нельзя опаздывать к обеду, поспешим!
Обратно мы шли по автомобильной трассе, которая разрезала пополам владения ***ских. С одной стороны простирались поля и озера, с другой - бесконечный лес. Пьер-Шарль указал рукой на ровную высокую сосну:
- это пихта Дугласа, ее посадила ещё моя мама. Их тут много, я выставил некоторые на продажу, это очень ценный материал. А на их месте мы посадим новые! Я провела взглядом бывалого грибника по обочине дороги и заметила два боровика, но радость моя смешалась с горечью: что осталось у моей семьи после репрессий? Где лошади, жернова, дом со ставнями? Нам не осталось ничего - только грибы в лесу... Мою печаль прервало восклицание Пьера-Шарля:
- Эти невыносимые кормораны! Видите, видите? Там, над озером! Подарок экологов. Они съели в наших озёрах всю рыбу! - над озером метнулись чёрные птицы. Весь остаток пути мы слушали историю о том, как экологи взялись защищать этих птиц от старинных традиций немцев, датчан и скандинавов подавать в ресторанах омлет из яиц корморанов:
- С тех пор, как эти идеологи наложили свой запрет, численность корморанов увеличилась настолько, что полностью уничтожила наш семейный бизнес - разведение рыбы. Вы, наверное, заметили, сколько у нас озёр?! Одна птица за день съедает триста граммов рыбы в день, вот и посчитайте...
Наконец, мы добрались до дома, Моник ожидала нас за уже сервированным столом. Мы с мужем поспешили поделиться впечатлениями:
- у вас огромные владения! Мы не обошли и третьей части, а у меня уже ноют ноги...
- и что удивительно, такая тишина вокруг, покой.
- У вас дома не так?
- Неет, у нас в деревне дома стоят друг на друге. Мы живем на склоне горы, поэтому от соседей сверху очень сложно отгородиться, порой мне кажется, что они видят даже наши мысли! А если посадить деревья в качестве изгороди, то те закрывают солнце и у нас в саду ничего не растёт...
- однажды соседи позвонили предупредить, что у нас в салоне - пожар. На самом деле мы установили камин, разожгли его, а соседи увидели через стекло веранды пламя и забеспокоились.
- Когда я выхожу в сад, мне кажется, что на меня устремлены тысячи глаз... -  а у вас здесь такое умиротворение!!!
- К тому же, соседи нас все время критикуют. Например, считают, что мы плохо обращаемся со своей собакой только потому, что она живет в будке на улице.
- А где же ей ещё жить!
- Наши соседи берут своих собак на ночь в спальню...
Моник поставила на стол керамическое блюдо с кусками обжаренного до золотистой корочки мяса.
- А какую кухню предпочитают в России?
- Давайте подойдём к этому вопросу с географической точки зрения: у нас в стране есть моря, леса, поля, реки и озёра, то есть, теоретически у нас есть все: рябчики, куропатки, олени, осетры, сомы, стрелядь и кальмары... но это только теоретически, так как я никогда не видела этих продуктов на столе своих родителей. Ничего, кроме, разве что, грибов... хотя и фазаны, и оленина, и утиные грудки, - все это в избытке имеется в Бельгийских супермаркетах, в стране, в тысячу раз меньшей, чем Россия...
- Хотя у нас в Бельгии больше всего любят кроликов, - заметил мой муж.
- Кроликов? Я столько наелся их в войну, что на всю жизнь хватило, в те годы кролики были единственным источником протеина в здешних местах, - и Пьер-Шарль завершил обед интереснейшей историей про то, как его семья организовала в своих лесах охоту на диких кроликов, без единого выстрела, что оказалось очень важно в то время, когда сложно было раздобыть не только привычную еду, но и патроны, и порох.
- Видите ли, мой отец разводил таких животных, разновидность куниц. Они находили кролика в норе, которая имеет множество коридоров, и загоняли его в тупик. Затем на поверхности собаки вынюхивали это место и давали знак. Мы, в свою очередь, лопатами раскапывали нору.
- А с какими собаками вы охотились? С терьерами или таксами?
- лучше всего для такой охоты подходили коккер-спаниели.
- Расскажите сегодня эту историю и вас тут же назовут мучителем животных.
- Да, сколько молодых людей сегодня, следуя веянию моды, добровольно отказываются есть животное мясо...
- Да ведь испокон веков так и было, только аристократы могли есть мясо, а простолюдинам чаще доставались лягушки.
- Да теперь и лягушки дороги, а простолюдинов, то есть нас с вами, снова убеждают по телевизору, что мясо вообще вредно, и что лучше стать вегетарианцем, дабы не загрязнять атмосферу большим количеством ферм.
- А я недавно видела репортаж, где показывали, как сушат червей и делают из них протеиновую муку, которую потом добавляют к макаронам. Чем не экологичное и к тому же недорогое решение проблемы голода на планете!
- Ну нет, никакие экологи не заставят меня есть червей!
- Макароны, это макароны из червей!
- Да пусть и так, все равно не буду! Но есть идеи, которые мне нравятся, например, разведение животных в условиях, приближенных к их естественной среде обитания, куры на свежем воздухе, например.
Мы дружно убрали тарелки, Моник принесла десерт, хорошо удавшийся шоколадный бисквит, а Пьер-Шарль ещё долго отвечал на вопросы, подтверждая наши догадки и развеивая сомнения.
После обеда, наспех убрав тарелки в посудомоечную машину, я попросила у Моник корзинку и отправилась одна за грибами. Увиденные во время прогулки боровики не давали мне покоя...

Глава 4 Узелки на память.

В деревне мы всегда ходили за грибами рано утром, чтобы успеть первыми, но здесь такой необходимости не было - ведь лес всецело принадлежал одной семье, так что конкурентов у меня не имелось. Я решила пойти по дороге в сторону озера. Пьер-Шарль признавал только белые грибы, так что я с некоторым сожалением оставляла позади нарядные сыроежки, кряжистые подосиновики, загадочные зелёные моховики на кривых ножках и грузди на засолку. Этому была и ещё одна веская причина: последний раз я собирала грибы лет пятнадцать назад, в России, в хвойном лесу, а тут - Франция, дубовые рощи, и попадавшиеся мне на пути грибы отличались от привычных северных собратьев. Неизменным оставался только гриб боровик, именно таким он впечатался мне в сетчатку глаза с самого детства!
Первый боровичок в корзинку, второй третий, - я облегченно вздохнула: уже не стыдно возвращаться домой! Идти дальше страшновато, но спортивный азарт и любопытство толкали вперёд. Тут неожиданно в ушах зазвучал мягкий наставнический голос отца:
- Вера, ты иди вдоль дороги, вглубь леса не удаляйся, грибы воздух любят. Взгляд рассеивай, глаза не напрягай, мозг сам тебе сигнал подаст, не пропустишь!
Отец ходил за грибами почти бегом, я за ним еле поспевала. Чем большее расстояние пройдёшь, тем полнее станет корзинка! Я старалась рассуждать, как отец, запоминая в первую очередь повороты и развилки, направление движения, яркие ориентиры, чтобы не заблудиться. Иногда забиралась поглубже в лес, но ненадолго. Отец всегда брал с собой компас, но у меня компаса не было.  То и дело накатывал дождь, заливая меня водой, перемешанной с опавшими листьями, закручивал ветер, погода сильно хмурилась. Но я чувствовала себя в лесу, как дома, и сличала новые грибы с оставшимися навсегда в памяти картинками: фактура шляпки, цвет среза, тип почвы и деревья рядом, индивидуальное или дружное «поселение», несъедобные двойники... Не смотря на сильную сырость в воздухе, в ногах у меня оставалось приятное ощущение сухости и мягкости, так как мы с мужем всегда носили по две пары тонких носков. Я обожала его маленькие хитрости, когда знания, полученные им на архитектурном факультете и за время работы в строительной сфере, он применял в быту. Муж говорил, что двое носков создают циркуляцию воздуха при ходьбе: воздух всасывается из первого носка и вытягивается вторым носком наружу, отчего ноги всегда остаются сухими и чистыми.
Вместе с названиями грибов папа завязал мне узелки на память, рассказывая во время таких походов, как его дед бежал от раскулачивания в глухой лес, как выкопал землянку и тут же принялся строить новый дом. Ему помогали сыновья и дочка-подросток, моя бабушка. А пока дед моей мамы сидел в тюрьме, так как сопротивлялся коллективизации, его жена бродила вместе с детьми от дома к дому, представляясь погорелицей. Чтобы ее не репрессировали как врага народа и не отобрали детей, придумала себе другую фамилию, Смелова. Это, пожалуй, единственное наследство, которое мне досталось от прабабушки, творческий псевдоним Смелова. И уверенность в том, что она у нас была очень смелая. А в остальном - полное безмолвие, мы - люди без корней. Вот так я всю жизнь пытаюсь понять, кто я, откуда пришла и зачем живу на свете? Не очень-то приятный старт осознавать, что одна твоя бабушка жила в землянке, другая побиралась, а прадед сидел в тюрьме, за то, что любил и умел работать. Пусть он и был реабилитирован позже, но вернуть землю и имущество не удалось...  А у меня в кармане любовь к лесу, грибам и псевдоним Вера Смелова. Скажете, это уже немало? Да, есть с чего начать. Вот только куда идти? Когда собираешь шампиньоны, двигаешься хаотично, беспорядочно, а вот месьё Пьер-Шарль идёт все время прямо. И за спиной у него пихты Дугласа, что посадила для него мать на их земле. И он каждый год только улучшает семейную усадьбу и радуется результатам от завершенного дела. Его земля и дом, на которой он стоит - это и есть Родина, Патрия. Нет земли и дома на ней - нет и родины.
Отца хоронили по военным традициям: накрыли бездыханное тело русским флагом, выстрелили из ружей. Отпевать и читать молитву никто не стал, - его племянник, мой двоюродный брат, служил в местной церкви и признался батюшке, что новопреставленный Николай часто вёл с ним споры о существовании Бога. Узнав об этом, батюшка отказался отпевать моего отца и даже запретил молиться за него. Похороны прошли без меня, КОВИД запер все границы и не дал мне сказать отцу последнее «прости»...
Как-то раз, вернувшись из дальней поездки и пережив там немало трудностей, я рассказала отцу, что научилась молиться. Я стала читать ему «отче наш», а папа, убежденный «атеист», рассказывавший мне в детстве, что там на небе не свечки, как утверждала бабушка, а дальние планеты, взял меня за руку, и продолжил слова молитвы. Первый и последний раз, когда мы с отцом молились вместе...
Я наткнулась на пузатую шишку, подняла глаза вверх и увидела красивейший кедр. Папа... Спи спокойно, русский Витязь... Спасибо тебе, что научил меня думать, что научил меня сражаться, что научил меня побеждать.
Вдруг мои мысли нарушило какое-то шевеление впереди. И тут я увидела их...  Семейка косулей то смотрела на меня, то переглядывалась друг с другом, словно решая, что дальше делать. Они вышли из леса на водопой и не торопились уходить. Я успела достать фотоаппарат и запечатлеть лесных жителей. Они заворожили меня, от восторга и страха, что дикие животные отрезали путь домой, у меня захватило дух. Мы стояли и смотрели друг на друга, как вдруг один из них отвернулся от меня, переглянулся с собратьями и грациозно прыгнул в лесные заросли. Два разных мира, два разума. Я словно увидела жителей иных планет, и восторженная, поспешила домой.
Перейдя дорогу, я прошла мимо пихты Дугласа и коснулась ее рукой. Это дерево Пьера-Шарля, дерево его матери. Вот она - вечность. Люди никуда не исчезают, люди никуда не уходят. Все верно, от отца мне остались не только грибы в лесу, но ещё и его воспоминания, знания, которые сохранились в нашей семье, и огромное желание жить, карабкаясь все выше и выше. Наши предки были гордые, смелые и честные люди, которые любили свободу и труд. И если у них было, что отобрать, значит, они умели работать и руками, и головой. Дома Моник выразила восторг по поводу моего подарка:
- Какие красивые, мы их сейчас же пожарим!
- Спасибо, я хотела быть полезной.
- Чем планируете заниматься завтра?
- Если вы позволите, я бы хотела поиграть на фортепиано.
- Конечно!

 Глава 5 Моник.

Сразу после завтрака Пьер-Шарль и Моник повели меня в гостиную.
Растворили ставни, чтобы впустить свет, включили батареи, и я с удивлением увидела... роскошный концертный рояль! Радости моей не было предела: можно на нем поиграть?!! - спросила, в восхищении открывая клавиатуру.
- Конечно, доставьте нам удовольствие!
- А я буду готовить обед с музыкальным сопровождением!
Я осталась одна в «цветочной» гостиной: среди витой светлой мебели стояли вазы с пышными шелковыми букетами, обои пестрели крупными цветками и даже в окна снаружи заглядывали желтые и нежно-розовые розы. Комната начала быстро согреваться. Выбрав одну из новеньких партитур с известными композиторами, я не смогла найти подставку над клавиатурой и разместила ноты на пюпитре слева. Играть пришлось вслепую, повернув голову влево.
Господи, как давно это было!.. Почему я ушла тогда с выпускного вечера и так и не зашла к учительнице, стоявшей на пороге школы и предлагавшей свою помощь в подготовке к училищу? Она не была моим преподавателем, но видела, что происходило...
- душа плакала, пока пальцы скользили по клавиатуре: Бетховен, Шуберт, Чайковский, Кюи... - мои дорогие, мои любимые...
В одной из тетрадей мне попалась пьеса Мусоргского «Слеза», я взяла первые аккорды, быстро разучила мелодию, и тут зазвучали родные мотивы из далеко-далекой теперь страны. Как хорошо!
Часа через два в салон вошла Моник, чтобы сфотографировать свою случайную гостью за роялем, - так началась наша дружба. Хозяйка дома тоже играла, и на крышке рояля - это были ее ноты...
- Знаете, я стала лучше понимать музыку Моцарта, живя в Европе. Горные ручейки, деревья, завитые плющом, горы и листья - все это Моцарт.
Иногда мы гуляли вдвоём с Моник, после завтрака или после обеда, если у неё не было срочных дел.  Мы незаметно перешли на имена, при этом оставаясь на «вы». Разговаривали о наших общих увлечениях литературой, шитьем, музыкой, о моих первых первых пробах пера:
- Я раньше думала, что только мужчины способны придумывать названия. Это у меня никогда не получалось. На работе режиссёр давал названия всем моим репортажам!
- Нет, не только мужчины способны придумать название...
- Я иногда жалею, что оставила карьеру,
- Не жалейте, не жалейте об этом, для женщины, да и для мужчины тоже, самое главное в жизни - это семья, дом. Это единственная ценность, ради которой можно даже умереть. И потом, у вас все получилось: замечательные дети, крепкий брак, вы заняты семьей, а это нелегко.
- А этого достаточно?
- Конечно, конечно достаточно! Я тоже вынуждена была оставить работу в хирургии, где я была медсестрой. Дело в том, что мой муж часто уезжал в рабочие поездки, а когда на короткое время возвращался, я отлучалась на ночные дежурства, получалось, что наши графики не совпадали... Посмотрите, какой замечательный гриб! Мы его сорвём, почистим и заморозим, вот только от грибов руки чернеют...
- А руки можно хорошо растительным маслом отмыть. Мой муж всегда так делает.
- Да, я заметила, какие всегда чистые и мягкие руки у вашего мужа. Что вы сейчас читаете ?
- Пытаюсь закончить «Синюю птицу» Метерлинка. Живем в Бельгии, на родине автора, а я так и не прочла за все это время... да и на Малыша это действует волшебным образом: бежит в постель со всех ног, а как только прочту полстраницы - уже спит!
- Да, прекрасное произведение... «счастье внутри нас»...
Я часто вглядывалась в лицо Моник и никак не могла понять, сколько же ей лет, она казалась мне такой молодой и красивой! Она была бесконечно добрая, сдержанная, всегда внутренне спокойная. В то же время в ней чувствовалась сила характера и твёрдость. В моей новой знакомой не было совершенно ни зависти, ни злости, ни капли снобизма. Она жила, наверное, совсем не зная ругательных слов, ну уж точно, никогда не произнося их. Хамство Моник не замечала, - она водила машину, и мы говорили об этом, - просто игнорировала, как бы глядя поверх него. В ее милосердии, внимании к людям, в умении выслушивать и сопереживать, а ещё в некотором аскетизме в быту, чувствовалось католическое воспитание.
Помню, как только приехав, я вскользь заметила, что не переношу лактозу, но справляюсь в крайнем случае, глотая пилюли. С тех пор, без лишних слов поняв, что мне непросто, Моник ни разу за всю неделю не использовала молочный продукт ни в одном блюде!
А я с интересом наблюдала за меню, так как пыталась разгадать секрет красоты, молодости и стройности хозяйки дома. Но секрет был не в том, что ели на обед члены семьи ***ских. А, скорее, в том, как они это делали.

Обеденная церемония.
Раньше я питалась по принципу: можно есть низкокалорийную пищу в большом объёме. В самом начале эта идея казалась мне гениальной: можно позволять себе  любые фрукты, овощи и есть всякий раз, как только появлялось чувство голода. На работе я бесконечно грызла яблоки, а обзаведясь семьей, часто сидела за столом, заедая ананасом или бельгийской грушей то голод, то волнение, то скуку. Я жевала фрукты, чтобы убить время или просто так, в своё удовольствие, либо хрустела от усталости делать что-либо ещё.
В доме ***ских все было иначе. В промежутках между едой никто. никогда. ничего. не ел. После легкого непродолжительного завтрака семья тут же занималась работой. Все снова собирались вместе в тринадцать часов дня, за красиво сервированным столом. Обед, равно как и ужин, представлял собой неторопливую церемонию:
авокадо или грейпфруты, красиво нарезанные, подавались на небольших тарелках, которые ставились поверх основных. Фрукты либо дыни подавались в собственной кожуре, но при этом уже были предусмотрительно отделены от неё. Затем наступала очередь супа, за которым следовало жаркое, а после - сырная тарелка, (для детей - творожок), которая сменялась десертом, и завершала всю неспешную трапезу чашечка кофе. Отдельное слово нужно сказать о столовых приборах: тяжелые массивные серебряные вилки, ложки и ножи делали увесистым каждый кусочек, отправленный в рот!
Рядом с каждой тарелкой стояли стаканы под воду и вино. (Последнее, конечно, не относилось к детским местам). Причём бутылка вина открывалась только тогда, когда было подано и съедено первое блюдо. Моник не приносила следующее блюдо, если хоть один из участников трапезы все ещё был занят предыдущим. Количество еды, которое накладывалось на тарелку, было невелико, но после шестой смены блюд есть уже совершенно не хотелось, так как в глазах, в желудке и в голове наступало чувство насыщения. Таким образом, обед проходил за разговорами, в неторопливом ритме, с паузами между каждым блюдом, и, конечно, никакого телевизора в столовой!
Моник ставила тарелку на стол и произносила:
- Угощайтесь!
Я неизменно брала ложку, вставала и накладывала... нет, не себе. Как в нашей семье, сначала самому старшему мужчине, потом нетерпеливому ребёнку...
- нет, нет, поправил меня Пьер-Шарль, и даже не по часовой стрелке - сначала даме!
Человек может за короткий срок научить быстрее, чем целый учебник. По книжке сложно запомнить количество тарелок и бокалов, расположение вилок и ножей, а здесь все запоминалось быстро и казалось максимально логичным. Сдержанность, умеренность в еде, простота блюд и обед с паузами - вот секрет стройной фигуры, легкости и энергичности!
(Дома я попробовала соблюдать новый режим, невзирая на то, что в посудомоечную машину по три раза в день отправлялись десятки практически чистых тарелок и стаканов. Какой же это был труд! Кстати, я довольно легко отказалась от перекусов между едой, от плотных английских завтраков, после которых нужно ещё время, чтобы переварить количество съеденной пищи, взамен чего получила дополнительное время и энергию  на домашние и творческие дела. Самым сложным - нет, невозможным! в этом эксперименте оказалось... приготовив обед, разложив по тарелочкам свежие закуски, позвать всех и... ждать, не прикасаясь к хрустящему салату, прозрачному рамону, воздерживаться от того, чтобы ущипнуть хоть крошку горячего хлеба или опрокинуть в рот хотя бы единственную оливку! И при этом не сердиться, когда домочадцы спускались к столу с опозданием )
После обеда мы вместе убирали со стола и складывали тарелки в посудомоечную машину, болтали.
- А раскройте мне свой секрет, я пробовала много раз шоколадный бисквит у друзей, знакомых, но ваш - самый лучший. Другие были то слишком жирные, то слишком сухие, а ваш - сочный! Как вы этого добились? Мой вот всегда суховат...
- Надо его немного недопекать, вот мой секрет!
- Чудесно! Это то, как я пеку мои любимые круассаны с шоколадом: их нужно поставить в очень горячую, до 200 градусов духовку, на короткий период, чтобы они надулись,  подрумянились, а внутри оставались сочными! А если оставить их в духовке при низкой температуре и надолго, то они просто высохнут и никакого чуда не произойдёт.
Как-то раз Моник заметила, показывая чугунный горшочек:
- Это кастрюлька моей бабушки!
Бережливость - это было ещё одно ее качество. Не смотря на богатство ***ских, или, именно в этом и кроется секрет достатка? Всю неделю Моник была одета в классическую шелковую блузку, розовый кардиган, на полтона темнее, чем блуза, в серую юбку и капроновые чулки. На ногах - удобные туфли, на затылке - незаметный пучок. В последний день, пока мы разговаривали на улице, я заметила, что от ее шелкового розового воротничка расходятся какие-то нитки и попыталась убрать их.
- Моник со смехом объяснила мне, что накануне подшивала воротничок, пока рабочие делали сигнализацию в доме, но не успела обрезать хвосты.
Вскоре к нам подошёл Пьер-Шарль и через пару минут разговора тоже потянулся рукой к торчащим из воротничка ниткам. Мы заулыбались. В этом была вся Моник - скромная, мягкая, по-монашески аскетичная. Шопоголизм явно обошёл ее стороной. Я задумалась, такой же была и моя бабушка, которую я очень любила, но на память от которой у меня не осталось ни одной вещи, ни одного предмета! Хотя я очень хорошо помню многие из ее предметов обихода: отполированная до сияния мутовка из древесного сучка, в котором ветки расходились в разные стороны, прялка, крючки для вязания лоскутных ковриков (как искусно она умела подбирать цвета!), высокие пышные подушки, деревянный стол с пузатыми ножками, трюмо, и множество керамических стопок в серванте, окрашенных переливающимся красками, от нежно-голубых, радужных, до кофейно-шоколадных. А ещё сувениры, привезённые из поездок на курорт в Сочи! Моя бабушка была простой крестьянкой, с огородом и коровой в хлеву, но от профсоюза ездила на отдых на море, где вряд ли загорала под пальмами, так как не снимала платок с головы и всю жизнь ходила в длинной, до пят, юбке. Ну так о чем это я? Ах да, о бережливости. Сегодня  маркетологи неустанно придумывают новые цвета, новые опции, новые инструменты. Среди нас поселилось нечто, чего я в доме ***ских не заметила - маркетинг. И он вовсе не направлен на определение и удовлетворение потребностей человека. Маркетологи заняты придумыванием вещей, которые ломаются и устаревают быстрее, чем отрастают листья на деревьях. Маркетологи создают все новые и новые способы убедить вас в том, что новые предметы лучше и нужнее предыдущих, так что если они ещё не износились и не сломались, все равно пора их заменить на новые. «Дорогая, это не современно!» - кричат они тебе вслед. Купив же новую вещь, вы все равно чувствуете себя неудовлетворенным, ведь это не совсем то, чего вы хотели, не совсем то, что вам было нужно. Вы покупаете очередной свитер, но не можете купить вместе с ним стройную фигуру или локоны, как у той модели с картинки, или покупая автомобиль, не становитесь супергероем. Возникает разочарование от обмана, нет того эффекта, который был при просмотре рекламы! А тем временем люди, которые создают моду, одеваются в чёрное или белое. Люди, которые открывают рестораны - худы и стройны. Люди, которые наладили производство сухих завтраков с яркими персонажами питаются со своей личной фермы биопродуктами. Их дети учатся и воспитываются в спартанских условиях. Они питаются простой и здоровой пищей. Маркетинг - это такая огромная чёрная пиявка, которая высасывает из нас не просто деньги - она сосет наши мысли, наши дни и ночи, которые перетекают в годы, она сосет наше будущее.
Счастье внутри нас. У меня ушло несколько лет на то, чтобы понять это. Простая необходимость одеться на фоне финансовых возможностей и продаж онлайн превратилось в шопоголизм. Ведь вместо того, чтобы выбирать платья, сумки, можно заниматься воспитанием детей, читать книги, гулять... Счастье внутри. Как убедить в этом сына-подростка? Самовыражаться надо через обширные знания истории, через владение языками, через виртуозное умение владеть каким-нибудь инструментом, будь то кларнет или стамеска. Но не через футболку с яркой картинкой, и не через самые дорогие кроссовки, и не через окрашенные и завитые в парикмахерской волосы...
Новый ремонт, новые обои, новый стиль, новый автомобиль, новая игрушка... как все это прекратить? Комиссионные магазины в Европе переполнены старинной мебелью из ценных пород дерева, и все это продаётся за центы! Все хотят дизайнерские, спрессованные опилки, которые пойдут пузырями уже через пять лет. Но на пять лет вперёд никто и думать не хочет! Шкафы в доме ***ских молчаливо соглашались со мной.
Как не застрять в когтях маркетинга? Как сделать так, чтобы люди не выбрасывали со смехом добротную бабушкину посуду и мебель, потому что она, смешно сказать, вышла из моды!

Глава 6 Прощание

Наша работа подходила к концу, оба Пьера все чаще улыбались, чувствуя радость от завершенного дела. По такому случаю за обедом хозяин даже открыл бутылку вина двадцатилетней выдержки. Вино имело превосходный коньячный цвет и вкус, напоминающий пино или ликер.
- я так и не спросил, откуда вы родом, поинтересовался Пьер-Шарль.
- Наверное, географическая широта и долгота вам мало о чем скажут, не смотря на то, что вы геолог, да и само название города - оно менялось уже три раза: Хлынов, Вятка, Киров. Лучше я назову вам имена людей, которые родились либо учились в наших краях: Константин Эдуардович Циолковский, Пётр Ильич Чайковский, Виктор Михайлович Васнецов... а хотите, я вас развеселю?
- Сделайте милость!
И я рассказала почти детективную историю о том, как в Кировской области, в Яранской библиотеке в дни Октябрьской революции были забыты картины русских передвижников, в том числе - одного из основоположников абстракционизма Василия Кандинского. И как эти картины через почти сто лет, уже после прекращения существования Российской империи и даже после распада Советского Союза, совершенно случайно были найдены. История эта широко обсуждалась в прессе в России и зарубежом, а искусствоведа, нашедшего картины, Анну Шакину, пригласили для проведения семинара в Лувр.
После обеда Пьер-Шарль повёл нас с сыном смотреть, как работают спроектированные им шлюзы. Мужчина склонился над бетонной конструкцией, разгреб руками упавшую и начавшую бродить листву, и попытался поднять «заслонку». Деревянная заслонка поддалась только с третьего раза, и по другую сторону насыпной дамбы, в соседний пруд хлынула ледяная вода. Пьер-Шарль объяснял, как регулировать уровень воды в прудах, показывал, как можно легко собирать сетью рыбу, открыв один из шлюзов, а потом, подкравшись к завороженному этими манипуляциями ребёнку, схватил его сзади за курточку и качнул в сторону пруда! Шутка удалась: я расхохоталась, а Жюль заблестел на нас огненным взглядом. Потом мы осмотрели ещё несколько бетонных конструкций, а я все спрашивала, за какой срок это было построено и сколько человек для этого было привлечено. В высокой фигуре Пьера-Шарля чувствовалась порода, и хотя он и не был красавцем, (в первый день мне бросились в глаза его оттопыренные уши и огромный нос), но уже через пару дней я этого более не замечала. Передо мной стоял обаятельный остроумный мужчина, представитель русской императорской интеллигенции.
В конце прогулки хозяин усадьбы провёл нас за дом и показал дорогу, ведущую в лес:
- если пойдёте по этой дороге, увидите грибные места, там ещё моя бабушка боровики собирала!
Остаток дня прошёл в обычных домашних хлопотах: я хотела помочь Моник и вызвалась сделать уборку в наших комнатах.
- Что вы, оставьте!
- Нет-нет, это самое малое, чем я могу отблагодарить вас за приём...
После ужина, уложив ребёнка спать, я дочитала «Синюю птицу». А утром мы в спешке паковали чемоданы, укладывали перепачканные глиной сапоги, складывали в машину инструменты. Мой муж давал последние разъяснения сторожу, пенсионеру польского происхождения, женатому на молоденькой филлипинке, о том, как устроена и как работает отопительная система и как управлять ею при помощи микропроцессора. Сторож сердился, ему совсем не хотелось вникать в суть дела, так как он планировал в ближайший год переехать жить на Филлипины, чтобы зажить там беззаботной жизнью со своей темноглазой женой. (Он уже продал по увещеваниям супруги квартиру во Франции и подыскивал дом на родине жены, ни минуты не опасаясь стать жертвой коварного плана. Не первый европеец попадает в сети миниатюрной девушки с карими глазами, которая привозит иностранца на свою родину, оформляет все покупки на своё имя и разводится, оставляя пылко влюблённого и при этом сильно немолодого мужа ни с чем... Но сторож усадьбы ***ских и слышать об этом ничего не хотел, ведь ласки его юной жены красноречиво говорили об обратном: по вечерам в их окне можно было увидеть два силуэта: обнявшись, как на первом свидании, они сидели перед экраном телевизора, и он получал искусно приготовленную еду из ее рук).
Тщетно пытаясь объяснить сторожу, как работает микропроцессор, мой муж повёл в бойлерную пожилого хозяина дома, заново начав свой рассказ.
За столом Пьер-Шарль шутил, что никогда ещё так не утомлялся:
- Я прекрасно себя чувствовал, пока давал распоряжения рабочим, устанавливающим на доме сигнализацию, я был все ещё бодр, пока давал указания по поводу предстоящих скачек, но абсолютно выбился из сил, как только месье Пьер начал показывать мне две кнопки, одна из которых означала режим «я на каникулах», а другая - режим «я болен»... вот в этот момент я почувствовал, что прогресс меня обогнал.
- За чашкой чая, который во всем доме пили только Пьер-Шарль и я, (остальные предпочитали кофе), мне захотелось задать вопрос:
- Вы чувствуете себя русским?
Мой собеседник задумался:
- Я был воспитан, как француз...
За него ответила супруга:
- У моего мужа русская душа!
Когда пришла пора прощаться, Пьер-Шарль вышел на порог своего дома, выпрямился по-гусарски в шутливо-серьезной манере, и произнёс:
- Да прибудет с вами Бог! Берегите себя, и малыша особенно.
Мы обнялись, не смотря на КОВИД. Никогда и нигде после переезда в Европу я не чувствовала себя так спокойно и так умиротворенно.  За все время пребывания у меня ни разу не возникло желания заглянуть на сайт онлайн-шоппинга, что я делала всякий раз, когда мне хотелось «уйти» от напряженной, давящей действительности. То ли от влажного, свежего воздуха дикого леса и простирающихся рядом озёр, то ли от бесконечной доброты и мягкости хозяев, которые подарили мне неделю абсолютного покоя, но мои мысли больше не прыгали и не скакали в голове, мешая сконцентрироваться на работе. Я ощущала умиротворение и радость бытия, да ещё, пожалуй, печаль, оттого что приходится расставаться со ставшими мне такими близкими людьми.
Не успела машина выехать из ближайшего городка, как я стала скучать по Моник, невероятно тихой и спокойной, как река в лесу ***ских. Мне будет не хватать ее вопросов по утрам: «Хорошо ли вам спалось?»
Мы возвращались в Бельгию, а я все задавала себе один и тот же вопрос: почему у меня текли слёзы во время прощания? Что успело произойти, измениться в моей жизни за эти четыре дня? Ведь мы не слетали на Луну, не съездили в Дисней-Лэнд, не выиграли миллион, так почему же я так крепко обняла Моник на прощание? Единственный ответ, который я могу дать - это то, что за эти четыре дня, впервые за десять лет жизни в Европе, я почувствовала себя дома. На меня никто не кричал, никто надо мной не посмеивался, никто не пытался нажиться или возвыситься за мой счёт, никто не пытался напомнить мне, что здесь я не в своей стране. Я не ждала удара сзади и даже расслабилась и выпрямила спину, перестав каждую минуту настораживаться. Воспоминание о том, как мы с мужем начинали строить собственный бизнес, о бесконечных судах, в которых нам невольно приходилось участвовать, криминальный поджог нашего грузовика, доверху набитого инструментами и материалами, и существование в течение полугода на грани нищеты с грудным ребёнком на руках, затем четыре года труда на автопилоте в глубочайшей депрессии на грани нервного срыва, переезд на новое место, покупка дома и тупая агрессия соседей, перемешанная с завистью, все это удалилось и померкло. Здесь мне было легко. Здесь были друзья. Я не хотела уезжать, не хотела возвращаться в жестокий эгоистичный мир, к неуравновешенным, нетерпимым людям. И если есть где-то место на земле, куда я хочу вернуться, если есть место, где я знаю, меня не обидят и ничего плохого со мной не произойдет - это здесь, в моем тихом пристанище, в пристанище божьих коровок. Каким же счастьем было побывать там...

Глава 7 Беспардонный Париж

Наш путь домой лежал через столицу Франции. Это был предпоследний день октября 2020 года, только что во Франции был объявлен второй ковидовый карантин, парижане спешили по домам. На дорогах яростно метались озверевшие люди: автомобили выезжали на перекрёсток на красный свет, игнорируя остальных, чтобы при смене сигнала быть первыми, чем создавали просто вавилонское столпотворение! Автомобили поворачивали из крайне правого в крайний левый ряд, создавали свой собственный, пятый, а то и шестой ряд на дороге. Со всех сторон бесконечно гудели клаксоны, а когда и их не хватало, водители выскакивали из-за руля, крича и сотрясая руками. Автомобили ехали, поворачивали, обгоняли во всех направлениях, касаясь друг друга бамперами. Затешись между ними регулировщик, - его бы стёрли в порошок! Казалось, наступил конец света... В конце концов, для чего нужны образование, воспитание, культура? - да чтобы не жить в мире тотального беспардонного хамства, эгоизма, безразличия к ближнему. Уметь сдерживаться в словах, сдерживаться в еде, сдерживаться в поступках, чтобы долго и счастливо жить, украшая эту землю собой и своими делами. Урезонить взбесившихся французов не могли ни бесконечные сигналы, ни даже предупреждающие знаки на перекрёстках, в точности копирующие происходящее и грозящие вычислить и вербализовать нарушителей. И во всей этой круговерти пассажиры скутеров успевали восхищенно запечатлевать на телефон Эйфелеву башню, музей Ив Сен Лорана и освещенную триколором Сену. Пробки растворились только к десяти часам вечера, на дорогах кое-где оставались лежать перевёрнутые скутеры, рядом суетились полицейские и скорая помощь, а мы, обессиленные, припарковались на обочине, около церкви Святого Северина. В пудрово-синей тьме ночи на нас с любопытством глазели каменные гаргульи.
Я выпрыгнула из машины, чтобы сфотографировать обгоревший, покрытый лесами Собор Парижской Богоматери. Год назад мы с детьми несколько часов наблюдали по прямой трансляции, как горела его кровля, исчезал в пламени шпиль, рушились часы, у меня стоял ком в горле, мы не могли оторваться от ужасающего зрелища. Теперь же собор не выглядел ни раненым, ни хромым, он все так же величественно возвышался над нами, смертными. Его тело было покрыто лесами, словно гипсом, но весь внешний облик словно усмехался: «Врешь, не возьмёшь!»
Рядом с книжным магазином на левом берегу Сены журчал фонтан, который кто-то остроумно-изящно украсил аппетитным виноградом и сережками-вишнями. Я еле сдержалась, чтобы не отщипнуть пузатую ягоду и не потащить ее в рот. Одиноко потоптавшись в Латинском квартале и сделав достаточно снимков мрачного, но все так же величественного, символа Франции, я повернула обратно. Малыш на заднем сиденье нашего новенького Опеля играл с поздравительными открытками и конвертами из Макдональдса. Наклеивал персонажей и вслух адресовал каждую открытку то любимой собаке, то старшему брату. Я улыбалась: главное в жизни - это по-прежнему семья и накопленные знания. Моя дорога светла. Муж завел мотор, впереди у нас было ещё шесть часов пути.