***

Рамочное утро стрекотало от жужжания пчел - был жарко телу, хотя дул ветер. Я пронзился лихим завтраком, который состоял из без повествовательного начала, он был одной секундой - даже не длился, а только махинация с ложкой йогурта оттопырено свисала как солнце, луч которого что-то косит. Стук в дверь. Это культурное постукивание согнутым пальцем и слышно было топот нервной подошвы. Пришедший заслонил левым кулаком дверной глазок. Я не открыл дверь. Что по-вашему умалишенный? Если я не вижу, кто это. Прострелили замок и открыли дверь. Я стразу поднял руки в вверх, никто в меня не выстрелил, но только разбили окна, померили одежду и ничего не забрали - это признак чего? Возможно, они попросту хотели позабавиться без привлечения полиции - нужен был риск и азарт. Не тронув меня, не чесали затылок, красноречиво изъяснялись. Это были женщины, у них выпирали груди. Я был под прививкой от коронавируса, так что их заразил. Но я не думаю, что универсальное поощрение их спасло пенистым обручем авторитета, который они испытывали при внедрении своих душонок в будничность чужого человека, Другого. Мне также безразлично, что чувствует посторонний во всей адекватности, что он трицепси не более, который шагает и мыслит украдкой. Они вернулись - надо спрятаться под кровать. Улизнуть не получится уже. Прятки.

- Чертов святой, у его тут икона стоит. Ха! - грохотом они мылились в препинаниях от кашля. Смех их доносился эхом. Так как комната была почти что не обставлена.

- Я коп, у меня находится по периметру камеры наблюдения, мои представители сейчас на вас смотрят. Убирайтесь.

- Православный коп, ха, задиристо.

- Я ненавижу религию, это картина, а не икона, так что ради эстетики я ее сюда поставил.

- Ну да...

- Убираемся, девочки!

- Катитесь...- сказал я с долей безумия.

Кардинальный скрип моего ума забыл о девственности безумия, которое есть подушка безопасности в этой  жизни. Волосы мои стоят торчком от этой мысли. Моя постепенность отражает рациональность. И я готов к обратной стороне. Смотрю под кривой логикой на зеркала, которые уже не сделаны из песка, зеркала моего существования, что не объясняется стеснительностью души, которая всегда приравняет все системе, что стоит перед глазами и не дает различить все прочее. Телепатия современности есть мифологический принцип, который во всем ищет смысл. Никогда так мы не искали смысла. Стук в дверь. Это что опять они, хотя я очень сомневаюсь.

- Дружок, открывай, э-э-э, открывай. - с занудством порхающего над собой.

А это Георгий, точно, как же иначе?

- Мы видали, как тебя присобачили к стенке, э-э-э... - говорит он с симптоматикой эксклюзивного раздражения.

- Нет, уж я не совсем такой резвящийся, чтобы меня приковывали к чему-либо.

- Ты думаешь о том же, о чем и я? - сказал он с намеком угрызающим и больным.

- Да. Думаю, да. - я снял маску, которая украшала мое лицо, я снял кофту и тогда только ответил.

- Как же тебе выспаться со всякими посещениями? - с вопросительностью, где вопросительный знак становится вверх ногами.

- Я сам не знаю, я же на первом этаже живу, все заглядывают, зато не скучно. Все не предсказуем. Правда, это непредсказуемость приелась. Она слишком постоянна. Качественно упрямый современный возглас не будет редким только потому что у вас есть уже представление сонное пусть, но уже с признаками, то есть это значит постоянств непостоянства всегда может разочаровать.   

Меня выслушали почтенно как будто бы, так что я под экстазом тарахтел и не скрывал незнакомое чувство, когда меня полностью слушают. Ранее это случалось так редко. Но это Георгий. Он слушает меня даже когда я его перебиваю, стук моего голоса обязателен - эти удары издаются зверски. Я говорю очень быстро. И делаю паузы только, когда у меня бьется воображение в уникальной стройности, когда сжимается все в одной личинке памяти.

Как-то раз я позвонил Георгию и саблей махнул своим языком, укусив его усы страстно и беспардонно, с нависающим портретом собственного воображения. Он хотел меня обнять, но я не почистил зубы, так что это действие криво повлекло за собой прочие приставания дружеской воды. Но вот Георгий приболел и отчаянно боролся не только с психологическими странностями, но также с огромным физиологическим недугом. Я странствовал по своей комнате очень не нежно, тряс паркет переглядыванием с ним и исправлением его трещин.

- Я не могу так рисковать, чтобы ты от меня заразился и потому мы еще дольше не будем видеться. Как же иначе устранить пробел между нами? - говорил Георгий с сносной вульгарностью, шаблонностью. Предохранялся так, будто бы ему приходилось разжалобить ненавистную безобразность. Он скакал на своем стуле с грустью.

- Мы можем с тобой встретиться в масках, так что будем защищены! - ответил я с предусмотрительностью и гигантской свежестью предложения. Шипящий поток мыслей просто заставил меня высказаться.

- Да, но все-таки наши рты будут открыты и выпускать то, что не стоит. Мы будем в комнате, в которой я кашлял и чихал.

- Но меня лично вдохновляет риск, люблю делать то, что запрещено, но не то, что запрещено законом. То, что в событийности контекста кажется запретным плодом. Я зачастил с этим делом вознаграждения моей потенции к тому, чтобы вырваться за границы. Расширить границы. Обнаружить тайну, которая на самом деле волнуется и хочет быть раздетой с одной стороны для удовольствия, но тем не менее придерживается несуразной путанице в том, как поступить.

- Я считаю, что нам не следует видеться два дня минимум. Мы должны выждать.
- он говорил это с акцентом приблизительным, не проникающим.
- Я понял.- отрезал я коварно.- Послушай все-таки я могу или покончить с собой сегодня, или могу попросту реалистично встретиться с тобой. Не могу сказать, что решать тебе. Но мне так плохо, неважно, что я не просто хочу с тобой встретиться более того, я должен растормошить всю закоченелость.
- Пойми! Так безопасней! Все, пока. - неотзывчиво опровергнул всю дружбу.
- Пока. - от безнадежности я умирал медленно.

Кстати, как-то раз Георгий создал скандал в кафешке одной. Мы заказали два кофе. Но потом передумали. И знаете, что мы отказались. Заявили, что прочь все из наших рук, мы обойдемся.

Я сказал: "Официантка, вы понимаете, нам надо срочно уйти, но мы не можем оплатить заказ.

Георгий сказал: "Мы спешим, если хотите вызывайте полицию, я сам майор полиции"

Это было красиво, так как огромный скулистый маневр опроверг все ожидания официантов. Меня попросту раскрасило объемистое предъявление. Они не хотели упускать нас.

- Стойте, подождите, вас Бог не простит! - вопила официантка, с открытыми руками и птичьими замашками.

- Досвидания!
Мы выбежали и принялись сочинять смешные стишки. Мы даже не обсуждали этого. Только трепетали о будущем.

Я снова вернулся в квартиру и ко мне когда я шел, приближался в к двери стучались псевдо-герои. Я решил понаблюдать и увидел прискорбную жалость к ним в моей голове, так как они были не умалишенные, но абсолютно трезвые, врывались уже в который раз. У них развилась зависимость от безопасности в отношении прочего хлама, который они дробили, к которому прикасались, но не теряли снавровку, кипятились и кричали, ловили свинские побуждения через антенну своего принуждения ломать. Они как мотоциклисты, которые любят скорость скандировали любопытные фразочки и бежали после этого прочь. Напомню, они знают, что от этого им ничего не будет. Безнаказанность при некоторой вине очень притягательна, скоро станет популярной. Я даже уже почти знаю, что от них ждать - все всегда по-разному, но тем не менее, в этой разнице есть что-то от привычности.
Я часто думаю о своем потенциале и потенциале Георгия, который мы бросаем в урну. У этих ребятишек тоже имеется некая возможность, но только она слишком сосредоточенна на безопасности и отгороженности.

Я виню огромный кусок своей человечности, которая должна быть побритой.