Странствия по утраченной Родине. Звенигород

                День двадцать второй      
 
     Звенигород так и остался предчувствием. К сожалению, он не затронул наших душ. Все уникальные монастыри, соборы, храмы, палаты, что проникнуты духом преподобного Саввы Звенигородского и Андрея Рублёва, по сей день ждут наших восторгов, достойных их красоты, исторической значимости и почтенной старины.
     Преподобный Савва Звенигородский – «основатель и первый игумен Богородице-Рождественского (Саввино-Сторожевского) монастыря в Звенигороде; Звенигородский чудотворец. Один из наиболее известных русских святых, духовный подвижник России, «покровитель царей» и «защитник Москве», исцелитель, прозорливец, «всем грешным прибежище». Первый по времени и положению ученик преподобного Сергия Радонежского.
«.С монастырём и именем Саввы связано множество чудес, два из которых (посмертные) стали историческими. Первое — это спасение преподобным Саввой царя Алексея Михайловича от медведя во время охоты, а второе — явление преподобного пасынку Наполеона Бонапарта Евгению Богарне в дни захвата французами Москвы в 1812 году. Богарне, не разорив по просьбе явившегося ему старца монастырь, успешно пережил эпоху наполеоновских войн, как и предсказал ему Савва, а его потомки породнились с русской царской семьёй и жили в России.
Ныне по посещаемости паломниками монастырь стоит на третьем месте в России после Троице-Сергиевой лавры и Серафимо-Дивеевской обители."
     Вот такую святыню и жемчужину архитектуры  мы не смогли оценить по достоинству. Причина была уважительная. Утром на берегу речки Москвы мы слишком плотно и жирно позавтракали (я грешу на топлёное масло, которое  везли уже три недели). Мужчины мои расстроили себе печень и весь день мучились слабостью и дурнотой. Мечтали поскорее уйти в гостиничный затвор. Однако в Звенигороде в сезон отпусков ( да и день был выходной) попасть в гостиницу оказалось делом ещё более сложным, чем в Чехове.
     Служительница гостиницы встретила нас недружелюбно,  поселить в двух или трёх-местный номер отказалась, с явной издёвкой предложила двухкомнатный люкс за почти баснословную для нас цену.
      Злые на всех и друг на друга, мы покинули Звенигород, успокаивая себя тем, что  реку в городе слишком портит многолюдство, и надо бы отыскать  «потише уголок». Да и храмы  пока не действуют - реставрация. Выехали по шоссе на восток, держа путь на Истру. Однако живописность окрест не отпускала. Недаром места эти  называют Подмосковной Швейцарией ( интересно, почему в нашей советской стране красоты  холмистого ландшафта принято было сравнивать со швейцарскими. Швейцария – земля благословенная?) Звенигород и звенигородская земля – явление исконно русской культуры, олицетворение исконно русской природы. Можно даже сказать, здесь сконцентрировалась русская национальная идентичность.
      Исконность и задержала нас. Через два-три километра  всё-таки свернули с шоссе в лесопарковую зону и скоро оказались  в дачном посёлке Академии Наук   Мозжинка. Под взглядами академических рафинированных дачников проехали длинную череду великолепных (по советским ещё меркам) усадеб: красивые деревянные дома под сенью старых лип, елей и клёнов. Никакой огородной деятельности в Мозжинке мы не заметили. Посёлок вписан в большой живописный парк. Таблички категоричного содержания отрицали всякую возможность стоянок. Но мы, набравшись наглости, всё-таки выехали из санитарно-охранной зоны на широкий прибрежный луг. Близость полюбившейся реки, безлюдье, чистые ручьи, струящиеся по зарослям и кущам лесопарка – всё сулило хорошую стоянку. Решено было остаться здесь на весь следующий день для отдыха и восстановления пошатнувшегося здоровья.
     Нашу вечернюю уединённость  чуть-чуть нарушали интеллигентные пожилые дамы с собачками – любительницы вечерних купаний. Мы тоже решили последовать их примеру и снова вошли в упругий напор вод реки Москвы.
Потом согрели вечерний чай .  Пили его только с сухарями (для очистки организмов).
               
                День двадцать третий
   
      Тихий теплый вечер,  безлюдье на прибрежном лугу укрепили нас физически и психологически.  Однако утром (оно тоже выдалось очень тёплым и солнечным) мы неожиданно для себя оказались  чуть ли не в центре пляжа. Чего  никак не могли предполагать, оценивая вечером свежесть и невытоптанность луговых трав. Загорающие академические дачники, как нам мнилось, с осуждением поглядывали на нашу палатку, одинокую и вызывающе ярко-синюю, и на костровище, среди трав, хотя костровище было заложено до нас, мы всегда старались использовать старое, обгоревшее уже место.  Ямка с упаковками от пищевых московских дефицитов тоже была организована не нами (и не по нашим скромным возможностям была эта редкостная снедь). И всё же мы чувствовали себя слегка виноватыми в осквернении дорогой сердцам академиков природы. Академики не  предполагали  в нас истинных её ревнителей и экологов. Хотя наши велосипеды на это и намекали.
     Во второй половине дня неожиданно налетели тучи, разогнав купающихся. Луг обезлюдел, а мы закрылись в палатке, которая под струями дождя и порывами ветра опять превратилась в уютное тёплое убежище. Лежали среди мокроты на крохотном сухом островке и с  надеждой ждали, когда развиднеется и исправится погода.
      Но погода исправляться не пожелала. Тучи всё сгущались, угрожающе темнели и уже похожи стали на грозовые. Ветер переходил в шквалистый. Палатка трепетала, порываясь сорваться с кольев. Мы поняли, что не заснём под её резкое хлопанье. Главное, на лугу  она была весьма предпочтительным объектом для молний.
Быстро приняли решение о передислокации в более безопасное место. Под угрозой разгула стихий сложились с необычайной скоростью. Хотя муж мне до сих пор вспоминает, как я отказывалась тронуться с бывшей уже стоянки , пока не почищу зубы. Ручей, впадающий в речку казался мне идеально чистым.
      Вдали на взгорке  виднелся сосновый лесок.  Там и решили  переночевать. Пока добрались, ветер стих, и гроза пошла стороной. Под защитой сосен безмятежно спали до утра, хотя под соснами наша палатка оказалась не единственной. Видно, лесок был давно обжит туристами. Но народ оказался спокойным.




      Как минимум семь столетий Звенигород был административным, культурным и духовным центром огромной территории, форпостом Москвы на западных рубежах. В XIV-XV веках центром удельного княжества, в последующем – крупнейшего Звенигородского уезда (включавшего в себя земли от Кунцева и современного Красногорска до Истры), с 1929 года - Звенигородского района. Уже в наши дни город перестал быть административным центром обширных территорий, но сохранил самостоятельность, получив статус города областного подчинения.
Звенигород знаменит своими памятниками: созданные по заказу Юрия Звенигородского белокаменные Успенский собор на Городке с росписями Андрея Рублева и собор Рождества Богородицы Саввино-Сторожевского монастыря имеют общероссийское и мировое значение. Отсюда же происходит Звенигородский чин, хранящийся в Третьяковской галерее. В XVI-XVII вв. монастырь в Звенигороде становится одной из главных резиденций московских царей и местом богомолья, куда на поклонение к мощам преподобного Саввы стекалась вся Россия, в это же время формируется его уникальный архитектурный ансамбль. В XIX-XX веках в Звенигороде творят художники Исаак Левитан и Мария Якунчикова, писатели Антон Чехов и Михаил Пришвин, композитор Сергей Танеев.
В 1822 Звенигороду посвящает поэтические строки Александр Пушкин, проводивший детские годы в имении бабушки в Захарове:
          На тихих берегах Москвы
          Церквей, венчанные крестами,
          Сияют ветхие главы
          Над монастырскими стенами.
          Кругом простерлись по холмам
          Вовек не рубленные рощи,
          Издавна почивают там
          Угодника святые мощи.