de omnibus dubitandum 119. 203

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.203. СЛУШАЙ СЮДА…

    Занятие немцами 17(30) апреля Чертково самым непосредственным образом отразилось и на судьбе экспедиции.

    Отряды Щаденко покидали Каменскую. Опасаясь быть отрезанными, они спешили проскочить Лихую. За ними сплошным потоком двигались от Миллерова головные эшелоны 5-й армии Ворошилова. Пропускная способность железной дороги, и так недостаточная, оказалась превышенной во много раз.

    С большим трудом, отстаиваясь часами на полустанках, преодолели ещё несколько перегонов {Судя по отрывочным высказываниям современников, Подтёлков некоторое время ещё пытался двигаться в сторону Миллерово. Большинство же источников утверждает, что экспедиция, не добравшись до Каменской, повернула от Лихой к востоку сразу}.

    Дальше продвинуться было уже невозможно. Движение осуществлялось только в одну сторону. Десятки составов с войсками и беженцами заняли оба пути, растянувшись в степи на десятки километров. Эшелоны то и дело останавливались.

    Красноармейцы выскакивали из теплушек и, не жалея патронов, стреляли вразнобой в появлявшиеся временами германские аэропланы-разведчики. К этому времени известие о занятии Чертково подтвердилось.

    Прорываться на Миллерово теперь не имело смысла. Экспедиция вернулась в общем потоке к Лихой и от неё повернула по железнодорожной ветке на Царицын {Ныне г. Волгоград}. Но и здесь положение было немногим лучше.

    «Переполнение путей эшелонами беспорядочно и панически отступающих партизан (читай шкурников-уголовников - Л.С.) вызывали длительные стоянки и ожидания, – пишет Френкель. – Злоумышленные крушения поездов, порча пути, взрывы мостов, что с адской изворотливостью проделывали на каждой версте возмутившиеся казаки, – всё это вынуждало часто останавливаться, чинить пути и сваливать под откос ломаные вагоны и паровозы». И даже, если задержки были вызваны не только и не столько «злоумышлением казаков», а элементарным развалом в условиях надвинувшегося хаоса и крайним износом подвижного состава, легче от этого не становилось.

    Сразу за Лихой Подтёлков приказал покинуть вагоны и далее следовать походным порядком. На первый взгляд несколько авантюрное решение, если вдуматься, было вполне оправданным и едва ли не единственно возможным. Достоверной информации о том, в чьих руках находится участок железной дороги от Чира до Царицына, не было, и быть не могло. Восстание разгоралось. Даже командиры повстанцев не знали, какими силами будут располагать в ближайшем будущем, и на что этих сил хватит. Во всяком случае, перспектива быть отрезанными от Царицына, представлялась Подтёлкову более чем вероятной.

    Но и в Ростов возвращаться было уже нельзя. Со дня на день его должны были занять немцы. Невозможно было провести мобилизацию и в близлежащих станицах.

    «Отчаянная кровопролитнейшая борьба кругом кипела, – пишет Френкель. – Красные партизанские отряды с большим трудом пробивали себе путь… отбивая железную дорогу у стремительно занимавших и портивших её казачьих банд. Окрестные станицы и хутора огненными языками пламенели, загораясь от орудийных снарядов. Неспособное к оружию станичное население укрывалось в балках, долинах и степях.

    Подтёлков видел безуспешность и безнадёжность всех попыток борьбы в обстановке массового контрреволюционного восстания (никакой контрреволюцией здесь и не пахло, народ восстал против зверей-оккупантов – Л.С.) и полнейшего разложения революционных партизанских отрядов». Гражданский конфликт успел приобрести здесь такие масштабы и ожесточение, когда любой подрыв путей, любое враждебное действие вызывали в ответ немедленный расстрел станиц огнём артиллерии, недостатка которой в многочисленных эшелонах не ощущалось.

    Разумеется, виновных никто не искал, и станицы уничтожались без разбора. Неудивительно, что отношение казачьего населения к отходившим отрядам Красной гвардии, а, следовательно, и к экспедиции, вблизи железной дороги было сплошь враждебным.

    План был прост: повернуть от путей круто на север и, двигаясь по просёлочным дорогам крестьянских волостей, выскользнуть из намечавшегося кольца окружения и выйти к границам Усть-Медведицкого округа. Предполагалось при этом, что крестьяне лежавших на пути сёл будут настроены если не лояльно, то, по крайней мере, нейтрально.

    Что восстание ещё не проникло в северные округа, не затронутые междоусобицей, и удастся сразу же мобилизовать несколько сот фронтовиков. Всё это было, конечно, весьма зыбко и проверить, насколько задуманное соотносится с действительностью, можно было только на месте.

    Однако, несмотря на возражения, высказанные отдельными членами экспедиции, Подтёлков настоял на своём. «Понимаешь, – говорил он, убеждая себя и других, – ведь эта контрреволюция казачья всё больше по темноте; перестрелять всех их нельзя, а побороть ведь необходимо. Ежели я опережу эту двигающуюся красную армию, прорвусь в северные округа (а там контрреволюции ещё нет; это я хорошо знаю), в три дня соберу 4 полка фронтовиков {Непонятно, как Подтёлков собирался осуществлять командование такой массой войск. Ни он сам, ни кто-либо другой из участников экспедиции военными талантами того же Голубова не обладали. Вероятно, предполагалось договориться с офицерами среднего звена, сочувствовавшими Советам. Впрочем, возможно, об управлении мобилизованными частями Подтёлков предпочитал до поры не задумываться, считая эту проблему уступающей в значимости остальным}, двину их против немцев и казацких (это по-еврейски, хотя вполне могло быть при том состоянии Подтелкова, начавшего говорить еврейским языком – Л.С.) "белых банд" (кавычки мои - Л.С.), – тогда будет всё спасено. А если не успею прорваться, вместе с этими эшелонами туда докатятся и волны контрреволюции, и потом будет уже поздно…».

    В Белой Калитве наняли подводчиков, и до разъезда Грачи экспедиция продвигалась вдоль дороги уже на телегах. Здесь Подтёлков имел разговор с Щаденко. Тот тоже отнёсся к его желанию уйти от железной дороги с большим сомнением, предложив оставаться в расположении его отрядов и с ними пробиваться на Царицын.

    Понятно, что среди многих тысяч красногвардейцев участники экспедиции могли чувствовать себя в относительной безопасности. Но о мобилизации казаков речи бы уже не шло. Подтёлков предложения не принял.

    Следовать в чьём-то обозе и отказаться от активной борьбы и права принимать решения, в конечном счёте, от власти, он не пожелал.

    22 апреля (5 мая) от разъезда Грачи экспедиция уходила от железной дороги в степь. «…Вереница пароконных подвод, – пишет И.П. Толмачёв, – вытягивалась медленно по шляху, в сторону от полотна железной дороги. Сбоку, придерживая шашки, шагали казаки-ездовые, а позади, на малой скорости, двигался легковой автомобиль с установленным на сиденье пулемётом {Судя по тому, что другие источники об автомобиле не упоминают, остаётся предположить, что, если таковой и принадлежал экспедиции, то был оставлен в одном из сёл из-за поломки или отсутствия горючего. Взамен его у тавричан приобрели тачанку}.

    Подтёлков и Кривошлыков молча подошли к нам… Я невольно вспомнил нашу первую встречу с Фёдором Григорьевичем. Как изменился он с тех пор! Мало осталось от прежнего улыбчивого, огромного, чубатого казака. Весь он как-то сжался, ссутулился, широкоскулое лицо осунулось, казалось, стал ниже ростом…».

    Подтёлков осознавал степень риска, пожалуй, отчётливее многих других.

    Поначалу, впрочем, всё складывалось благополучно. Непрерывная полоса крестьянских поселений протянулась вплоть до Усть-Медведицкого округа. Отношение неказачьего населения к участникам экспедиции, как и ожидалось, было приветливым и доброжелательным. Не возникало никаких проблем с жильём для днёвок и ночлега. Столь же легко удавалось закупать в необходимом объёме продукты питания и всё необходимое {Перед первым же селом Подтёлков, предупреждая возможные инциденты, остановил колонну и, подозвав команду, пояснил: – Слушай сюда. Теперь мы будем ходить через деревни и станицы. Так смотри у меня, чтобы никого не обижать. За всё, что берёшь, надо платить. Насильно брать ничего нельзя. Женщин ни-ни, не сметь обижать. Надо со всеми вежливо обращаться и всё по-братски разъяснять. Плохо будет, если кто провинится… Мы революционеры, и должны держать себя по-революционному, во всём подавая пример… И, происшествий не было. Во всяком случае, о каких-либо жалобах со стороны населения, ничего не известно}.

    Но внезапный переход от разгоравшегося у железной дороги гражданского конфликта к размеренной спокойной жизни мирных сёл таил в себе немалую опасность.

    Отряд Подтёлкова был собран из разных людей, по-разному относящихся к боевой подготовке, субординации и дисциплине. Сам Подтёлков, будучи председателем Донского СНК, осуществлял в большинстве случаев и командование. Но зачастую отдавали распоряжения и другие члены комиссии. А командир, начальник, обладающий всей полнотой власти, определён не был. Не была очерчена и структура. О боевых возможностях отряда, не разбитого на взвода и, отделения, оставалось только догадываться. Как предполагалось управлять им в реальном бою, не совсем понятно.

    Вероятно, Подтёлков надеялся на решимость агитаторов и опыт казаков-фронтовиков. А ещё больше, на то, что экспедиции до мобилизации казаков, вступать в бой не придётся. В любом случае отряд не являлся строевой частью.

    Переклички и поверки, судя по всему, если и проводились, то нерегулярно и не всегда. Для объявления распоряжений Подтёлков не выстраивал личный состав, а просто объявлял своё решение перед немногими собравшимися.

    Темп движения постепенно снижался. На расстояние, которое при желании можно было преодолеть за три дня, экспедиции потребовалось почти пять суток.

    Эти, как казалось, «мелочи» и привели вскоре к трагической развязке. Впрочем, последствия проявились сразу же.

    Едва экспедиция углубилась в степь, её стали покидать казаки, уроженцы ближайших станиц. И отток их по мере продвижения к северу не прекращался. Уходили по одному, по двое. Используя предлог {Казаки просились «на побывку» и, вероятно обещали присоединиться к экспедиции позже}, и безо всякого предлога.

    Были и отставшие, решившие переждать события в радушных крестьянских сёлах Донецкого округа. Всего отряд покинули свыше 30 человек. Какие-либо дисциплинарные меры не применялись. Экспедиция достигла вначале Скосырской, а затем, продвигалась вдоль берега реки Берёзовой.

    В слободе Процыко-Берёзовской провели митинг. Заметно повеселевший Подтёлков, вновь уверовавший, что всё ещё может получиться, выступал с речью. Говорили и некоторые агитаторы.