Одна Абсолютно Счастливая Жизнь

ОДНА АБСОЛЮТНО СЧАСТЛИВАЯ ЖИЗНЬ

для любителей мемуаров

 
ВСТУПЛЕНИЕ

    Счастливо прожить жизнь хочет каждый человек! Но возможно ли это? Не слишком ли многое входит в понятие «счастливая жизнь»? И здоровье, и любовь, и семья, и материальное благополучие, и много чего ещё… Возможно ли вместить всё это в одну человеческую жизнь? Может быть, это просто не дано человеку и лучше ему сосредоточиться на чём-то одном? На деньгах, например, или здоровье.  Может «счастливая жизнь» - это просто идеал, такой же как «справедливый  закон» или «вечный двигатель»?  Идеал, к которому можно и нужно стремиться, но достичь который невозможно. Очень даже может быть!
   И все же каждый человек старается прожить свою жизнь максимально счастливо!

ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ

             И  для начала эту счастливую жизнь надо прожить.  Видя под фотографией или на памятнике даты жизни, две главные даты для любого человека, мы невольно мысленно меняем  местами дату смерти и дату рождения, превращаем  тире в минус, и подводим бесстрастный математический итог прожитым годам.  Не вдаваясь в подробности и не зная, что вместила эта одна отдельная человеческая жизнь, мы выносим свой безапелляционный приговор. 
                Если это всего лишь двадцать лет или около того,  мы говорим, сожалея: «И не пожил совсем…»  Может быть, у этого человека было счастливое детство, может быть даже веселая, яркая, бесшабашная юность, но точно не «счастливая жизнь».
           Если итог наших мысленных вычислений оказывается где-то около сорока лет, мы говорим: « Ну, это ещё ничего», подразумевая, что человек этот вряд ли успел порадоваться успехам своих детей, и точно не понянчил внуков.
       Если в результате наших вычислений получается больше шестидесяти лет, мы говорим: « Это нормально »,  зная, что очень многие успевают прожить именно столько.
       Если же кому-то удается прожить больше восьмидесяти, мы говорим: « Молодец, пожил своё!»
             А сколько все-таки надо прожить, чтобы не скорбеть и не сожалеть о своей или чьей-то безвременной кончине или преждевременном уходе? 
               Ведь средняя продолжительность жизни меняется, растет.  Раньше люди взрослели в 15, совершали подвиги в 25 и благополучно умирали в 35, не успев растерять зубы, не зная, что такое инфаркт и инсульт, и не догадываясь о вреде холестерина. Фраза  прошедших эпох «пожилой господин тридцати пяти лет» в наше время сменилась фразой  «молодой человек сорока с небольшим лет».  Средняя продолжительность жизни выросла вдвое и продолжает расти.  Так сколько же надо прожить в наше время, чтобы не было стыдно за эти бесцельно прожитые годы хотя бы в количественном отношении?
          Кстати, представления об этапах человеческой жизни тоже меняются. Детство можно смело продлевать до 25 лет, ведь известно, что организм человека продолжает расти примерно до этого возраста, а потом он только лишь обновляется, стараясь не менять своих физиологических параметров.  Да и обучение в наше время очень часто длиться не меньше.  К тому же многие молодые люди и после этого срока продолжают жить с родителями, оставаясь по существу детьми.
                Молодость тоже можно продлить лет до 50. Информации так много, мир такой разнообразный, а надо успеть так много – посмотреть мир, везде побывать, всё попробовать,  найти своё место в жизни и достойного спутника. А рожать можно и после 40, современная медицина позволяет.
      Как назвать период с 50 до 75? Я предлагаю зрелость. «Зрелый мужчина 65 лет» или «зрелая женщина 60 лет». Звучит неплохо!  Если следить за собой, заниматься спортом, давать организму умеренную физическую нагрузу, правильно питаться, не нервничать по пустякам, то можно и в 60, и даже в 70 лет сохранять прекрасную физическую форму и богатое духовное содержание.
           И хотя «каждому овощу свой срок», но после зрелости всегда и обязательно наступает увядание.  Примерно с 75 лет наступает старость, но не немощная и жалкая, а вполне достойная, благородная старость, полная неспешных раздумий, подведения итогов, воспоминаний,  написания мемуаров. Итак, до 25 детство, до 50 молодость, до 75 зрелость, а с 75 старость…
      И хотя человеку всегда всего мало, и всегда хочется большего, но после ста лет можно и на покой. Вечный…   
                Слово «человек» состоит из двух частей.  «Чело», то есть голова или ум, и «век», то есть сто лет. Получается, что  человек – это тот, кто с умом прожил сто лет. Неплохое определение!
       Давайте на этой цифре и остановимся. Согласитесь, что    человек, проживший сто лет, многое видевший, многое переживший, успевший о многом подумать, многое попробовать и многое совершить, в каком-то смысле даже уставший от жизни, и умирать будет спокойно.  Не без сожаления, конечно,  но с меньшим сожалением, чем двадцатилетний молодой человек или сорокалетний зрелый мужчина.  Хотя с другой стороны, кто их знает, этих молодых.  Процент самоубийств в молодежной среде самый высокий. Вообще, молодые всё делают легче – легче живут, легче влюбляются, легче расстаются друг с другом и даже с жизнью прощаются легче. А старики  живут долго, так долго, что привыкают жить. Жизнь  для них становиться вредной привычкой, плохо влияющей на  здоровье.  А с вредными привычками расставаться тяжело…
                Подведем итог. Ста лет вполне достаточно, чтобы узнать все радости и познать все прелести жизни. Конечно, за сто лет неизбежно придется столкнуться и с трудностями, и с горестями, хотя бы для того, чтобы было с чем сравнивать. Продолжать рассуждать можно, конечно, бесконечно, но давайте всё-таки остановимся.  Остановимся хотя бы потому, что наша жизнь не бесконечна. И сойдемся на том, что 100 лет вполне до100точно, чтобы стать счастливым на 100 процентов!
                Кстати, если прожить  больше ста лет, то и считать прожитые годы будет довольно легко.  Вообще пора уже для удобства зрителей и посетителей кладбищ  даты жизни усопших, ушедших и просто умерших писать в обратном порядке, чтобы проще было считать.  А ещё  лучше в столбик…  Лучше  для живых, конечно!

ИСТОРИЧЕСКИЙ ФОН

             История  человечества – это непрерывная череда  событий преимущественно разрушительного характера. Природные катаклизмы, вооруженные  конфликты, стихийные  бедствия и техногенные  катастрофы следуют нескончаемым потоком.  Более того, все победы, достижения и изобретения человечества – это всего лишь разнообразные попытки решения насущных проблем, за которыми возникают всё новые и новые проблемы, требующие  новых решений, вновь приводящих лишь к тому, что одни проблемы сменяются  другими, которые опять приходится  решать.
       Например, когда наши далекие предки уничтожили всю съедобную живность и растительность  и даже выкопали все съедобные корешки, им пришлось изобрести земледелие. Когда плодородные земли окончательно истощились и уже не могли прокормить непрерывно увеличивающееся население, люди придумали химические удобрения. А теперь, когда и с помощью этих удобрений нам уже не удается получить необходимого количества продовольствия, мы используем генную инженерию и питаемся генно-модифицированными растениями и животными. И всё это происходит только потому, что чем больше мы едим, тем больше нас становится, и тем труднее нам прокормится! Человек всегда решает проблемы, им же самим и созданные. И всегда выбирает такие способы решения, которые создают новые проблемы.
            Возможно ли, в этом хаосе проблем, катастроф и  исторических событий найти место хотя бы для одной счастливой человеческой жизни?  Такое место, где эту ничтожную с общечеловеческой точки зрения, но самую главную с точки зрения отдельно взятого человека жизнь не испортила бы какая-нибудь война, революция, эпидемия или катастрофа?
       Как много людей, видя происходящие или предстоящие исторические, а значит обязательно и катастрофические события, надвигающиеся на них, в отчаянии пытались покинуть тот исторический период, во время которого им довелось жить. Куда только не уносило их воображение в поисках более спокойной и  более предсказуемой жизни с менее жестокими и менее бесчеловечными  нравами.
              Но существует ли хотя бы одна историческая эпоха пригодная для обычной счастливой человеческой жизни, не слишком насыщенная разного рода событиями,  делающими обретение этого простого человеческого счастья практически невозможным?
             Можно, наверное,  было бы выбрать близкую и понятную нам эпоху построения развитого социализма в одной отдельно взятой стране.  Представим себе человека, родившегося сразу после Великой Октябрьской Социалистической Революции, не растерявшего своих высоких идеалов и веры в светлое будущее в периоды коллективизации, индустриализации, массовых репрессий и всеобщей мобилизации. Пережившего несколько тяжелейших войн, выпавших на долю родной страны, без особого ущерба для здоровья, возможно,  даже благополучно почившего накануне перестройки и так и не узнавшего, что весь этот социальный эксперимент был одной большой ошибкой, а потому уверенного в том, что жизнь была прожита счастливо. Но, как мы с вами понимаем, период этот длился немногим более семидесяти лет, а потому для счастливой жизни не совсем подходит в силу недостаточной продолжительности.  Извините, не вмещается даже одна счастливая человеческая жизнь в рамки этой довольно своеобразной исторической эпохи.
            Но так как предметом нашего исследования является вся история человечества и вся обитаемая часть земли , а не какой-то её отдельный период или отдельная страна, то в этом смысле мы совершенно свободны и можем позволить себе обнаружить и описать феномен одной отдельно взятой счастливой человеческой жизни в любой выбранной нами исторической эпохе и любой стране, не ограничивая себя никакими временными и пространственными  рамками.
                Представим себе на миг эпоху Древнего Египта, один  из самых стабильных периодов существования цивилизации, продлившийся более четырех тысяч лет.  Выберем в этом почти бесконечном временном отрезке  период  правления  какого-нибудь не слишком великого фараона,  памятуя, каким тяжким бременем  ложатся на плечи простого человека деяния великих властителей.
                Выберем не годы правления Хеопса, Эхнатона, Тутанхамона или Рамсеса Великого, опасаясь участия в постройке великих пирамид, в религиозных реформах и великих завоевательных походах, выберем годы правления не слишком известного, но тоже в своем роде замечательного фараона Пиопи или Пепи Второго.
          Несмотря на своё детское имя, этот фараон умудрился установить  рекорд  единоличного правления, находясь  на вершине  власти  94 года. Только представьте себе, вы живете во времена правления Пепи Второго, и ваш отец  жил при нем, и дед, и прадед, а скорее всего и прапрадед. И ваши дети наверняка  тоже будут жить при Пепи Втором. Конечно, такое количество поколений, вместившихся в период правления одного правителя, объясняется прежде всего ранним воспроизводством, характерным для того времени. Отцом тогда можно было стать в пятнадцать, а матерью в тринадцать лет, и всё же…
          Абсолютная стабильность, полная предсказуемость  и ничего нового, никаких открытий, никаких событий, никаких новых фильмов, никаких новостей из мира шоу-бизнеса, вообще ничего нового… Скука! Причем, скука смертная, не щадящая никого, ни бедных, ни богатых, ни старых, ни молодых…
           Складывается впечатление, что и великие египетские пирамиды были сделаны от скуки. Иное объяснение этим  бессмысленным  гигантским сооружениям трудно найти. Хотя нет, есть ещё один вариант объяснения. Чувствуя, что жизнь проходит  впустую, бездарно и бессмысленно, и желая хоть что-то оставить после себя потомкам,  хоть какой-то след в истории…  в общем, очень хотели всем доказать свою значимость и значительность. Но, согласитесь, вряд ли счастливые люди будут всерьёз волноваться  о таких пустяках, как мнение о них  отдаленных потомков…
                Но существует и ещё одно довольно убедительное объяснение, приближающее нас к пониманию жизни в Древнем Египте. Внутри каждой пирамиды скрывается погребальная  камера  фараона,  много таких камер и в Долине Царей около Луксора, да и простые египтяне делали для себя небольшие, скромные погребальные камеры. Дело в том, что все египтяне считали свою земную жизнь всего лишь подготовкой к истинной, вечной, другой жизни.
    А вот это уже серьезно!  Вряд ли можно быть счастливым человеком в этой жизни,  ожидая или мечтая о какой-то другой.  И неважно,  когда эта лучшая жизнь наступит  – после смерти, или после полной и окончательной победы коммунизма, или даже просто завтра… 
                Но это ещё не все уроки, которые нам может преподнести мировая история. Попробуем найти в бесконечной череде исторических эпох и временных периодов самый интересный, самый непредсказуемый момент. Обратимся к, может быть, самому  увлекательному историческому эпизоду, к первой успешной народной демократической революции, ставшей прообразом всех последующих.  Великая Французская революция началась с того, что 14 июля 1789 года восставший народ захватил Бастилию, парижскую тюрьму, символ деспотической власти короля. Каково же было удивление народа, когда оказалось, что в этой тюрьме, в Бастилии, всего семь заключенных ( четыре  фальшивомонетчика, два душевнобольных и один душегубец ) и сто четырнадцать человек охраны. Тут бы им и остановиться, поняв, что не так уж и ужасна эта абсолютная монархия, эта деспотическая власть. Но нет, они продолжили и пошли дальше. Сначала убили короля Людовика 16, потом убийц короля, затем убийц убийц короля и, наконец,  королеву Марию-Антуанетту.  А после всего этого восстановили монархию…   
                Десять лет длилась эта революция со всеми причитающимися ей дополнениями в виде гильотин, репрессий и экспроприаций.  Историки склоняются к мнению, что Великая Французская революция не привела к существенным изменениям во французском  обществе, всё то же самое произошло бы примерно за то же время и без всяких революций.
      Попытка добиться счастья, вырвать его зубами у жизни, приблизить светлое будущее так же бессмысленна и безнадёжна, как и попытка заслужить счастье,  дождаться его или найти где-то там, где тебя нет. Но заметим, что и в том и другом случае всё основывается на вере людей в лучшую жизнь. И абсолютно неважно, где, по их мнению, эта лучшая жизнь находится – в другом мире, в другой жизни, в другой стране, в прошлом, в будущем или где-то ещё…
                Даже если счастливая жизнь наступит завтра, счастливым можно быть только сегодня. Лучшая жизнь та, которую мы проживаем здесь и сейчас. Другой, нет и не будет.  А исторический фон – это всего лишь та сцена, площадка, на которой идет наш короткий спектакль длиной в одну человеческую жизнь, наша частная личная собственная жизнь, наша игра без правил, ставкой в  которой является счастье.  И, как известно,  это шоу, эта игра должна продолжаться при любой погоде и на любой сцене.
         Итак, остановимся, недолго раздумывая, на близкой и понятной нам  всем эпохе освоения человечеством космического пространства, а точнее ближнего космоса. Началась эта эпоха с первого полета человека в космос и выхода на стационарную околоземную орбиту, а завершилась высадкой международной экспедиции на ближайшую к нам планету.Эпоха эта закончилась совсем недавно и длилась как раз сто лет!
      Именно в этом небольшом с точки зрения исторического процесса временном промежутке мы с вами и постараемся обнаружить и описать хотя бы одну абсолютно счастливую человеческую жизнь, которая с точки зрения этого человека и есть вся история,  -  одна абсолютно счастливая жизнь.

БИОГРАФИЯ ГЕРОЯ

                В привычном понимании герой – это человек, совершивший нечто выдающееся, недоступное простым смертным. Герой нашего описания, наш герой, никаких героических поступков не совершал, хотя, конечно, что-то героическое в его попытке стать счастливым человеком среди огромного количества несчастных людей всё-таки присутствует. Более того, мне кажется, что все известные нам герои прошлого  – это простые смертные, попавшие в определенные условия и определенные обстоятельства, в которых им пришлось совершить соответствующие этим условиям и этим обстоятельствам поступки, лишь впоследствии признанные героическими. А ещё все они простые смертные хотя бы потому, что все умерли, и ещё не известно, что бы они выбрали, свой героический поступок или долгую счастливую жизнь, если бы возможность такого выбора у них была.
        Одним словом, жизнеописание  нашего героя самое обычное, самое заурядное и не содержит никаких героических деяний, свершений и побед. Жизнь нашего героя  - это большей частью череда мелких, совершенно незначительных поступков, часто даже бездействие, отказ от принятия какого-либо решения.
                Но всё это в конечном итоге привело к тому, что сам он, да и мы вместе с ним, считаем, что жизнь он прожил абсолютно счастливую…
      В чем и попытаемся убедить нашего читателя!
                1
             Родился наш герой в маленьком провинциальном городке, коих предостаточно на просторах нашей родины. Отца своего не знал, как и многие пришедшие в этот мир, зато мать свою  знал очень даже хорошо, как и подавляющее  большинство пришедших в этот мир естественным путем. Матери ещё не было восемнадцати, когда она встретила отца, которому тогда было уже под шестьдесят. Сразу влюбилась в него и любила всю жизнь. Потом, когда отца не стало, она ещё и возненавидела его за то, что он оставил её одну. Так и прожила долгие годы, любя и ненавидя.
            Отец умер в самом начале весны пятьдесят третьего1, так и не успев поздравить мать с международным женским днём и подарить ей роскошный синий платок, который она потом нашла в его вещах и носила долгие годы.
          Как рассказывала мать, только в день его похорон она поняла, что он был за человек. Весь город вышел проводить его в последний путь. Люди плакали, многие даже вполне искренне, и лишь немногие злорадствовали, радуясь, что, наконец-то  ушел из жизни этот сильный, умный человек, не лишенный конечно, как и все мы, обычных человеческих недостатков.
                2
                После смерти отца мать долго оставалась одна, ни с кем не встречалась, а в пятьдесят седьмом вдруг выяснилось, что она беременна. Врачи удивлялись этому феномену, находя единственное объяснение в том, что её молодой женский организм каким-то чудом сохранял внутри себя мужские половые клетки четыре года.
                Правда, через много лет совершенно случайно выяснилось, что в начале августа пятьдесят седьмого2  она вместе со своей подругой для чего-то на несколько дней ездила в Москву. Подруга эта утверждала, что если бы у них с матерью тогда всё получилось, то жили бы они потом совсем по-другому и совсем в другой стране.  Подтвердить или опровергнуть эти слова никто кроме этой подруги, естественно, не мог, поэтому оставим всё это на совести этой самой подруги.
                Мать беременность сохранила и впоследствии   очень любила рассказывать, как в начале октября пятьдесят седьмого3 вышла она от врача, узнав про свою странную беременность, и шла по улице Тюратамовской,  и решала, сделать аборт  или выйти замуж. Растить ребенка одна не хотела, да и не могла, наверное.  Было холодно и темно, а на ясном осеннем небе сияли тысячи звезд, и почему то казалось, что никогда до этого они не были так близко к земле, как сегодня.  Мать загадала, что если упадет хоть одна звездочка, то ребенка она оставит. Долго шла,  задрав голову и не глядя под ноги, хотела уже остановиться, чтобы потуже завязать не подаренный отцом платок, и тут вдруг одна звездочка подмигнула ей…
          Беременность тоже была удивительная, длилась три с половиной  года. В шестидесятом мать вышла замуж за простого и скромного человека, который её очень любил. Ничего ему про свою беременность не сказала, а в шестьдесят первом  родила мальчика. Хотела назвать его Виктором, но потом всё-таки назвала Георгием.
           Когда они с мужем вышли из роддома и свернули на Байконурскую, бывшую Тюратамовскую улицу, он забрал у неё сына и нёс на руках до самого дома. Погода стояла чудесная, теплая, солнечная, была уже середина апреля, на деревьях распускались почки.  Пока шли домой, мать всё не могла понять, чему так радуются люди на улицах. Все были веселые, улыбающиеся и какие-то растрепанные, пели песни, что-то кричали. А муж был так увлечен сыном, что объяснил всё, только когда уже пришли домой4.  С тех пор все стали называть его Юрочкой, хотя через много лет уже мало кто догадывался, в честь кого и какого события было выбрано такое имя.
                3
    До трех лет говорил очень плохо, постоянно капризничал, любил стучать своим башмачком по столу, и вообще много безобразничал. А осенью шестьдесят четвертого5 вдруг повзрослел, остепенился и заговорил медленно и правильно, как будто стоял на трибуне.
       В детский сад пошел, когда ему было уже почти четыре, в марте шестьдесят пятого6. И все равно это стало для  него огромным потрясением, он впервые остался один, а вокруг не было никого и ничего знакомого, ничего привычного. Он словно оказался в безвоздушном пространстве, где невозможно было жить, нечем дышать.
      Очень хорошо запомнил тот день, когда его в первый раз повели в детский сад. Разбудили очень рано, до этого он никогда так рано не вставал, сидел заспанный,  уже одетый в коридоре, пока мать торопливо собиралась на работу, и не понимал, почему надо куда-то идти и когда будут кормить. Всю дорогу мать его подгоняла, а он никак не мог понять, куда все эти люди так торопятся.
     Наверное, именно тогда всё это и началось – он всегда и везде опаздывал, хотя вроде бы и старался быть как все. В школу пошел на год позже всех, в институт тоже поступил позже остальных, женился, когда все уже разводились, и даже умер, когда все уже давно отдыхали на кладбище.
          Когда мать, наконец, притащила его в детский сад, группа уже давно позавтракала,  малыши расползлись по огромной комнате и разобрали все игрушки. А он стоял за дверью, заглядывая через небольшую щель, и думал, что мог бы быть там, вместе со всеми, мог бы быть как все…
          За спиной у него мать разговаривала со старенькой грустной нянечкой.
- Как зовут мальца то?
- Георгий…
        Почему мать назвала его Георгием, а не Юрочкой как обычно, она и сама не очень понимала. Наверное, потому что для него, да и для неё, начиналась какая-то новая, совершенно не знакомая жизнь…
- Победоносец что ли?
- Да, Виктором хотела назвать, а получился Георгий…
- Ну, значит Гоша…
   У неё все были на «ша», Александр был Саша, Павел – Паша, и даже Анатолий был Тоша, и Антон тоже.
                4
          Походы в детский сад были мучительны, приходилось вставать в темноте, мерзнуть по дороге до остановки, толкаться в тесном и душном троллейбусе и есть холодную манную кашу с комками, запивая остывшим какао с толстой противной пенкой, поэтому под любым предлогом он старался остаться дома. Как-то раз, когда мать в очередной раз поддалась на его уговоры, он сидел на широком подоконнике и смотрел в темноту на людей, которые выходили из подъездов, шли по узким переулкам, вливаясь в общий поток, движущийся по широким центральным улицам, и темной колышущейся массой устремлялись к заводам, фабрикам, школам и детским садам. Смотрел и думал, что и он как все будет ходить всю жизнь сначала в детский сад, потом школу, потом на работу, на завод, а потом…
    Потом он подумал, что, может быть, в доме, напротив, в одном из светящихся окон, сидит на подоконнике такой же мальчик как он и тоже не хочет идти в детский сад. А может быть таких мальчиков много, может быть в каждом светящемся окне на подоконнике сидит мальчик, и все эти мальчики когда-нибудь… умрут… и он умрет.
    Первый раз в жизни он подумал, что когда-нибудь умрет. И это было, пожалуй,  единственное, в чем он почувствовал свою абсолютную похожесть, абсолютную идентичность со всеми  другими людьми. Мысль была совершенно  проста и совершенно невыносима, но особенно невыносимо было понимать, что перед этим ещё придется ходить в детский сад, а потом ещё в школу и на завод…
      Конец известен заранее - мы все умрём. Умрут те, кто это знает, и те, кто этого не знает. Умрут маленькие дети, умрут животные, птицы, рыбы, деревья и цветы. Умрут те, кто думает, что после не будет ничего, и те, кто думает, что что-то потом ещё будет. Умрут старые и молодые, здоровые и больные, богатые и бедные, умные и глупые, добрые и злые, верующие и не очень. Умрет всё живое и всё, что нам кажется неживым. Рассыплются камни, разрушатся горы, высохнут реки, моря и океаны. Умрёт наша любимая и единственная Земля, умрёт наша звезда по имени Солнце, умрет наша огромная галактика Млечный Путь и умрет наша маленькая вселенная, у которой даже нет названия…
     Всё это когда-нибудь обязательно случится. Но сначала умрешь ты, тот, кто читает эти строки, или ты, тот, кто их пишет, или ты, тот, кто воображает, что он их думает…
           Наверное, это самое главное, что надо знать о жизни. Знать, что она закончится… Невозможно даже представить себе какую-то другую жизнь, которая не закончится никогда, но и думать о смерти всё время тоже не возможно, уж слишком это тяжкое и бессмысленное знание. Поэтому мы стараемся не думать об этом, хотя и помним это почти всегда…
         На следующий день он пошел в детский сад, и всё ему казалось глупым, пустым, ненужным, на всём была печать смерти, обречённости, бессмысленности. Но постепенно оживление маленьких детей, играющих вокруг него, передалось и ему. Он наблюдал, как они увлеченно и страстно предаются жизни, уже забыв или ещё не догадываясь о неизбежности  смерти. Особенно его внимание привлекала одна девочка, маленькая, подвижная, круглолицая, с ярким белым бантом, растрепавшейся косичкой и  большими карими глазами.
     Девочку звали Таня, и было в ней столько жизни, столько страсти, столько любви, что глядя на неё, он постепенно забыл о неизбежной, неотвратимой и непонятной смерти...
                5
    Летом шестьдесят восьмого7, когда надо было собираться в школу, покупать форму, портфель, учебники и тетрадки, он заболел. Валялся в постели почти без сознания, а в голове ездили маленькие зеленые игрушечные танки. Врачи так и не смогли понять, что это была за болезнь, но организм сумел всё-таки её победить. Когда осенью все дети пошли в первый класс, он пошел на поправку и маленькие зеленые танки, наконец, перестали ездить в его измученной голове. Выздоравливал долго, очень долго, но к лету шестьдесят девятого  окреп и с нетерпением ждал, когда уже, наконец, начнётся эта школа. К середине июля8 совершенно измучил мать, заставляя её звонить в колокольчик и начинать уроки, после чего часами сидел, сложив руки перед собой и глядя в одну точку, искренне считая, что именно этим и будет заниматься в школе.  Что он там видел, какой фантастический пейзаж, какие далекие планеты?
                6
       Когда осенью шестьдесят девятого наконец-то пошел в школу с ранцем за плечами и букетом гладиолусов в руках, думал, что готов ко всему, но попал как будто на Луну.  Всё было неизвестное и незнакомое, все его одногодки, с которыми он ходил в садик, уже учились во втором классе, поэтому никого из детей он не знал, а школьные учителя были строгие и умные, совсем не такие добрые, как воспитательницы и нянечки в детском саду.
        На первом уроке учительница велела всем по очереди вставать и называть своё имя и фамилию. Когда очередь дошла до него, в классе уже были Саша и Шура, один Валя и одна Валя, Валентин, Женя, и ещё две Жени, один Гоша и один Георгий. Поэтому он встал и сказал: « Егор!» Учительница очень обрадовалась, потому что Егоров ещё не было, а в классе было тридцать человек.
          Уже тогда он заметил, что чем старше становиться, тем более молодые люди его окружают. Школьная учительница была веселее и гораздо моложе грустной нянечки в детском саду. Хотя, возможно, они и были приблизительно одного возраста.
                7
            В школе было интересно, гораздо интереснее, чем в детском саду. Учили читать и писать, а ещё считать. Сначала он не очень понимал, к чему всё это. Но через год9, когда он уже выучился и читать, и писать, а главное считать, его вдруг осенило.
            Оказалось, что очень многое в этой жизни нельзя ни потрогать, ни увидеть, ни услышать, а можно только понять. Можно написать цифры, но нельзя увидеть число, скрывающееся за этими цифрами. Можно написать слово,  прочитать его, и услышать его, но не понимать, что значит это слово. Эта часть жизни была как обратная сторона Луны, которую нельзя увидеть в самый большой телескоп, но которая всё же существует на самом деле. И он отправился изучать эту невидимую и самую важную сторону жизни.
                Но далеко не всё в этой невидимой жизни можно было понять… Однажды учительница рассказывала про разные республики нашей большой и дружной страны, самой большой и самой дружной в мире. Рассказывая про республику Азербайджан, она показала на Ашота. Все дети очень удивились, узнав, что он азербайджан. Учительница поправила: «Не азербайджан, а азербайджанец ». Саша спросил, почему Ашот не живет в своей республике. Ашот обиделся и ответил, что он не умеет по-азербайджански и что вообще он русский… азербайджанец. Оказалось, что в классе есть ещё русские украинцы, один русский армянец и даже один русский немец. Умная Женя спросила: «А тогда кто такие русские? Русские русские что ли? Это уже масло масляное какое-то». Учительница объяснила, что у каждого русского в  роду много разного…, поэтому каждый русский просто русский». Всё это было не очень то понятно.
                8
    А в семьдесят третьем10, когда он перешел в пятый класс, выяснилось, что есть ещё и наука. Эта невидимая сторона жизни оказалась гораздо больше видимой и гораздо важнее её.  Она, как неведомая обратная  сторона Луны, ждала своих первооткрывателей. Науки было очень много: химия, физика, история, география и самая главная – математика. И по каждому предмету был свой учитель, точнее учительницы, но по математике был именно учитель, который знал всю эту самую важную науку.
                И он стал вгрызаться в гранит науки, донимая учителей своими глупыми вопросами и мешая учить других нормальных детей. Учительницу химии он спросил, откуда на земле столько воды, которая, вообще то, могла, конечно, образоваться в процессе сгорания водорода, но ведь кислород, необходимый для этой реакции, выделяют в процессе фотосинтеза растения, которым самим нужна вода.  Учительницу физики спросил, что будет, если двигаясь со скоростью света, включить фонарик. Свет не полетит вообще или время остановиться?  Учительницу истории замучил вопросом, почему греки были такие глупые и не устроили социалистическую революцию, а вместо этого придумали какую-то демократию. Учительницу географии донимал вопросом, почему все горы находятся в одном месте, а не располагаются равномерно на равнинах.  А учителя математики он доставал тем, что, не давая ему дочитать условие очередной задачи до конца, заранее сообщал всему  классу правильный ответ.
              Поезда ещё только отправлялись из пунктов А и Б, велосипедисты ещё только собирались пуститься вдогонку за пешеходами, а он уже всем рассказывал, когда и где они встретятся или догонят друг друга. Учитель математики возмущался больше остальных. Другие учителя просто не знали ответы на его глупые вопросы, а учитель математики не мог понять, как  ему удается решать задачи в уме, даже не дослушав их условия. И это очень раздражало учителя математики, да и не его одного. 
                9
                Нет лучшего детства, чем детство, проведенное  в  империи в период застоя. В период формирования и  роста империи слишком много агрессии, слишком много надежд и ожиданий. В период упадка, распада империи, слишком много депрессии, тоски и разочарования, а во время стабилизации и расцвета империи ты живешь в стране благородных победителей. И не очень важно,  кого они победили – варваров, туземцев, фашистов или капиталистов.   Наш герой провел своё детство в империи победившего социализма, который очень скоро должен был превратиться в коммунизм, потому что любая империя живет мечтой о мировом господстве, к сожалению недостижимому. И это единственный недостаток любой по-настоящему великой мечты.
               Наверное, и ты, мой дорогой и умный читатель, тоже провёл своё детство в этой  самой лучшей и самой большой в мире стране?  Потом, когда ты вырастешь, ты узнаешь о многообразии мнений и разнообразии точек зрения, поймешь, что на многие вопросы просто не существует ответов, а пока ты живешь в империи добра, правды и справедливости, где на все вопросы есть правильные ответы, а бога нет, хотя и очень многое пока ещё не позволено.  И все другие страны тоже  хотели бы так жить, но пока не могут, не доросли ещё.  И пока они не доросли, империя строит стены, реальные и виртуальные, защищаясь от вторжения варваров и их варварских идей. А если кто-то думает по-своему, не так как все, и задаёт неправильные вопросы, то  надо его выслать за стену, или выгнать из класса, чтобы не мешал нормальным людям жить, трудиться и учиться.
              И ты стоишь один в коридоре и думаешь, что не можешь же ты один думать правильно, а все остальные неправильно.  И чувство, что ты один, а все остальные вместе, делает тебя одиноким и несчастным…
     И, может быть, это самый важный момент в твоей жизни. Если ты подчинишься, смиришься, поверишь, что кто-то другой знает лучше тебя, что тебе думать и  как тебе жить, то уже никогда не сможешь стать свободным и счастливым. А если выдержишь и не сломаешься, то, может быть, вспомнишь когда-нибудь с благодарностью этот урок математики, с которого тебя выгнали, урок, который сделал тебя сильнее и лучше.  И вспомнишь  своё счастливое детство в этой самой прекрасной в мире стране…
                10
       А потом вдруг оказалось, что есть ещё одна империя, империя победившего капитализма. И там совсем другая жизнь, другая музыка, другие штаны и  всё совсем другое…
      У нас брюки, а у них джинсы, у нас «Песняры», а у них «Битлз», у нас разведчики, а у них шпионы, у нас квас, а у них кока-кола, у нас водка, у них виски, у нас космонавты, а у них астронавты, у нас «Союз», а у них «Апполон»11. Значит можно по-другому, значит ты не сумасшедший!  Хотя, наверное, и там выгоняют слишком умных мальчиков из класса, только за что-то совсем-совсем другое.
            Начиная с седьмого класса, он стал учиться на одни пятерки. Это было совсем не сложно. Говори то, что нужно, решай примитивные  стандартные задачи, списывай,  и у тебя будет время читать иностранную художественную литературу и учебники по математике для студентов. Все уроки он делал за пять минут, а потом бежал на улицу или в библиотеку, в отдел зарубежной литературы. Участвовал в городских олимпиадах по математике и физике, но первые места всегда занимали какие-то другие мальчики.
            И вдруг в начале восьмидесятого года, когда он учился уже в десятом классе, неожиданно для всех, да и для себя тоже, он выиграл обе олимпиады, и по физике, и по математике. Оказалось, что те два самых умных мальчика, которые вечно занимали первые места по физике и математике, уехали со своими родителями в Америку, эмигрировали… И их там стали называть русскими иммигрантами.
                11
                Летом восьмидесятого12  поехал  поступать в Московский  Университет на математический факультет. Москва была красивая, праздничная, словно радовалась его приезду. Никогда больше он не видел такую Москву. В магазинах лежала колбаса,  докторская и сервелат, и даже пиво, причем  не один сорт, а два - «Жигулевское» бутылочное и баночное «Золото кольцо».  На улицах не было ни инвалидов, ни попрошаек, ни алкоголиков, как в их маленьком провинциальном городке. По бульварным аллеям прогуливались мужчины в строгих костюмах,  на лавочках  сидели и читали газеты другие мужчины, но в точно таких же строгих костюмах. Везде были чистота и порядок, хотя, может быть, он просто не замечал какие-то недостатки, видя во всём всё только хорошее…
                Поступил легко, задачи решались сами собой, и сочинение написалось, как под диктовку. Когда увидел себя  в списках, даже стало жалко тех, кто не поступил и не сможет учиться в Московском Университете. Потом, через много лет,  он понял, что зря за них переживал. Те два мальчика тоже поступили в университет, правда, совсем другой, а потом работали, один в Стэнфорде, а другой в Кембридже. Были ли они и их родители, русские евреи, счастливы в чужой стране, неизвестно, но переживать за них точно не стоило. Просто в те дни ему казалось, что лучше уже быть не может - он был молод, здоров и очень счастлив, что поступил в самый лучший университет самой лучшей в мире страны.
                12
                На первой же лекции по истории математики преподаватель, недовольный тем, что прямо у него под носом кто-то позволяет себе шептаться, грубо прервал его веселое общение с симпатичной соседкой и, направив на него указку, громко потребовал: «Молодой человек, представьтесь,  пожалуйста!»  Он подскочил и едва слышно прошептал: «Георгий…» «Каппадокийский или Лиддийский?» - громко на весь зал, обращаясь к аудитории, спросил профессор.  «Георг…» - в горле застрял ком от осознания собственной ничтожности и некомпетентности.  « Какой? Из шести… Может быть седьмой?» - профессор упивался собственным всемогуществом: «Молодой человек, я здесь для того, чтобы вы стали культурным человеком, чтобы могли отличить дромадера от верблюда, а Бабеля от Бебеля! И в частности, чтобы вы знали, что Святых Георгиев было два, если, конечно, они вообще существовали…  Причём Каппадокийский существовал с существенно большей вероятностью, видимо… А вы себе позволяете…» Преподаватель махнул указкой в неопределенном направлении и продолжил лекцию, а к нему приклеилось прозвище Георг Каппадокийский или просто Георг, потому что других Георгов на курсе не было.
                13
                Учиться было трудно, но очень интересно, поэтому он  получал только отличные оценки и повышенную стипендию. Часто ездил домой к отцу и матери отдохнуть и прийти в себя. Обычно после сессии или на праздники, майские и ноябрьские. Из Москвы вёз колбасу и масло, а в Москву тащил банки с солеными огурцами и вареньем для себя и ребят в общежитии. Поезд шел почти двадцать часов, а он едва успевал выспаться и поесть. По дороге домой его кормили сердобольные тётушки, а во время обратной дороги в Москву ел мамины пирожки. Наверное, и его мать была для кого-то сердобольной тётушкой, когда ехала куда-нибудь в командировку.
        В восьмидесятые годы, да и в девяностые ещё, было совершенно невозможно, да и просто неприлично есть в поезде, не предложив свою еду случайным попутчикам в плацкарте или соседям по купе…
                14
              Осенью восемьдесят второго13  приехал домой на ноябрьские праздники, хорошо отдохнул, отоспался, отъелся, прочитал пару новых книг и дочитал те, что не успел в прошлый раз. Неделя пролетела незаметно, пора было в Москву. В четверг утром одиннадцатого ноября отец ушёл на работу, сказав, что отметиться и скоро вернётся проводить его и помочь  донести тяжёлую сумку с банками. Отец любил постоять на перроне, встретить кого-то из знакомых, поговорить, покурить у вагона. Город был небольшой, все друг друга знали, в детстве отец жил около железнодорожного вокзала, а теперь гордился тем, что его сын учиться в Москве. Вернулся он испуганный, какой-то потерянный: «Брежнев умер!» Стало понятно, почему вчера после программы «Время» вместо фильма показывали «Лебединое озеро». Отец присел, не снимая пальто: «Поезд не отменят?» «Папа, куда он денется! Брежнев обычный человек, такой же, как ты. Мир не перевернётся, солнце не остановиться, даже когда ты сам умрёшь». «Не знаю, не знаю…» - было не понятно, то ли отец не верил, что Брежнев обычный человек, то ли не верил, что когда-нибудь умрёт и сам…
      На вокзале царило тягостное  молчание, люди старались разговаривать негромко, вполголоса. Не было привычного оживления перед отправлением московского скорого. Для многих тогда, в восьмидесятые, поездка в столицу была большим событием, большим даже, чем потом стала поездка в Америку. Отец убежал на работу, единственный раз не дождавшись отправления поезда.
      Тихо сели, тихо поехали. В купе были ещё средних лет женщина на нижней полке под ним и молодая пара с грудным ребенком на полках напротив. Ребёнок был какой-то чересчур тихий, не плакал, не просил ничего, может тоже поддался общему настроению. Попили чай и легли спать, никто даже не поел.
      Среди ночи раздался плач. Примерно час слушали, как ребенок плачет, не переставая, а молодая мать пытается его успокоить, делая вид, что все спят безмятежным сном, хотя никто, конечно, давно уже не спал.  Наконец, женщина встала, включила свет: «Мамочка, я врач. Что у вас с ребенком?» «Ничего, ничего, всё у нас в порядке. Вчера немного приболели, а сейчас горячий немного, вот и не спим», - молодая мать страшно стеснялась, что доставляет людям неудобства, хотя, наверное, уже и в соседних купе никто не спал. «Ну, давайте померяем температуру».  «Да у нас и градусника то нет…» Нашли градусник, померяли, тридцать девять и пять. Ребёнок плакал все сильнее, было четыре утра, темно, долго искали таблетки, наконец, нашли нужные, кое-как напоили, растворив в воде, потихоньку успокоились и улеглись, ребенок затих…
      Через час включили свет, внизу была какая-то возня, ребенок орал как резаный. Пришел начальник поезда, женщина-врач требовала вызвать бригаду скорой помощи на ближайшую остановку поезда. Как назло  перед Москвой поезд шел без остановок. Родители ребенка испуганно молчали, им и самим-то было лет двадцать, не больше. Начальник поезда просил потерпеть, обещал по радиосвязи вызвать  бригаду на московский вокзал. Связь не работала, на ближайшем переезде бросили красную тряпку  с запиской внутри. Началось Подмосковье, пригороды, проезжали мимо больниц и поликлиник.  Отец ребенка забился в угол и дрожал, а ребенок на руках матери уже задыхался и хрипел. Поезд нёсся изо всех сил, мимо пролетали платформы электричек, жилые дома, мосты, туннели, автобусы, автомобили, ветки деревьев, лица людей…
          Наконец, показалась платформа московского вокзала, ребенок уже сипел, всё тише и тише. Поезд ещё двигался, когда в купе ворвался огромный санитар в белом халате с закатанными по локоть рукавами и большими волосатыми руками. Он быстро схватил маленькое бледно-голубое тело затихшего ребенка, казавшееся  крошечным в его огромных руках, что-то пробормотал, бережно положил тельце перед молодой матерью и осторожно вышел.
           Пожилая женщина-врач, по лицу которой беззвучно текли слёзы, взяла свои вещи и тоже тихо вышла из купе. Георгий ещё немного полежал на верхней полке, глядя на всё это сверху, как бы издалека, из ниоткуда, потом осторожно спустился, стараясь не шуметь, взял чемодан, сумку с банками и медленно пошел. Молодая пара осталась в купе с мертвым ребенком. Может быть, они там так и сидят до сих пор…
      Он стоял на вокзальной площади, а вокруг двигались люди, которым казалось, что они живут.  Они суетились, торопились, улыбались, махали руками, а на самом деле они умирали. Смерть была везде и во всём, в их бледных подкрашенных лицах, в их неестественных торопливых движениях, в их неловких попытках казаться живыми. Смерть была рядом. Стоило перестать двигаться, перестать чувствовать, перестать думать и принимать решения, и ты умрешь. Смерть – это бездействие. Если ничего не делать, то однажды проснешься, а тебя уже нет, ты уже умер…
    В общежитии никого не было, пустые коридоры, пустая комната.  Был первый учебный день после ноябрьских праздников, и, наверное,  все уже ушли на лекции и семинары. Он достал из сумки измятый сверток с мамиными пирожками, развернул сначала газету, а потом и белую чистую замасленную бумагу. Пирожки ещё вчера большие, теплые, пышные, вкусные и румяные сейчас лежали перед ним горкой холодные, маленькие, твердые и мертвые…
                15
           Учился он всё хуже и хуже, постепенно теряя интерес к науке, и всё более увлекаясь совсем другими вещами, очень далекими от науки.
                Юность – революция в жизни каждого человека. Свергаются общепринятые авторитеты, разрушаются незыблемые границы, понятия добра и зла становятся размытыми и неопределенными. Впервые в жизни человек задает себе вечные вопросы. Кто я? Почему и зачем я здесь? В чем смысл моей жизни и жизни вообще? И впервые в жизни приходится отвечать на эти вечные проклятые вопросы. А секс, настоящий взрослый секс, которого раньше не было, неожиданно вырывается наружу и заполняет всё, не оставляя места ни для любви, ни для дружбы, ни для чего-то ещё. Первая поездка к морю, первый поход в горы, первый секс, первая любовь, первое разочарование и первое расставание…
             В отличие от науки во всём этом было очень трудно разобраться, очень трудно хоть что-то понять. Многое из того, что случилось с ним в эти дни и ночи, он понял только через много лет.
                16
                В феврале восемьдесят пятого, в начале второго семестра пятого курса, на отчетно-перевыборном собрании, когда комсорг курса, рассказывал про  задачи комсомола в строительстве самого передового общественного строя, он осмотрел аудиторию и с удивлением обнаружил, что ни один человек  в зале не слушает выступление.  Спали, ели, разговаривали, читали и переписывали конспекты, играли в карты, делали все, что угодно, но никто, ни один человек не слушал докладчика.
        Можно было промолчать, но он не смог. Чувствуя, что падает в пропасть, чувствуя, что погибает, но чувствуя, что не может иначе, встал и в наступившей тишине сказал: «Не построим. Никто уже в это не верит…»   
          С первого ряда поднялся представитель парткома и, сняв вдруг запотевшие очки и тыкая в него указательным пальцем, задыхаясь, завопил: «Вот! Из-за таких!  Как ты, и не построим!»
     Вызвали на заседание комитета комсомола факультета. Долго обсуждали его необычный, странный, отвратительный и  вызывающий, провокационный, абсурдный, глупый, непонятный и необдуманный, бессмысленный поступок.  Поступок действительно был бессмысленный и даже иррациональный, но он позволил ему остаться самим собой, позволил ему не изменить себе.
                Вынесли строгий выговор с предупреждением.  На собрании партийного комитета факультета его спросили, понимает ли он последствия своего поступка. Странно, но никто ни в комитете комсомола, ни в партийном комитете не хотел обсуждать возможность построения коммунизма в одной отдельно взятой стране или даже нескольких социалистических странах…  Рекомендовали комитету ВЛКСМ факультета исключить его из стройных рядов строителей светлого будущего.
               Партийно-бюрократическая машина заработала по давно отработанной схеме. Видимо, дальше его должны были исключить из комсомола, отчислить из университета, призвать в армию.
      Но вдруг в этой бюрократической машине что-то заело, что-то сломалось14…
                17
           Всё утихло, он окончил университет вместе со всеми, получил диплом и как все отправился по распределению в один из академических институтов двигать науку, хотя двигать пора было уже совсем в другом направлении. Бывшие идейные строители коммунизма уже жгли в прямом эфире свои партбилеты, организовывали первые коммерческие кооперативы и лучше других понимали, куда всё это катиться. На самом деле они уже давно никого никуда не вели, а просто старались бежать впереди колонны соотечественников, создавая видимость управления её движением. А он сохранил свой комсомольский билет, так и не решившись его выкинуть, потому что не мог отречься от своей молодости, от своей веры в возможное, пусть и бесконечно далекое, но светлое будущее.
       Когда-то он не смог промолчать, когда все молчали, а теперь не мог подпевать в общем хоре…
                18
            Ходил на работу, писал кандидатскую диссертацию, в общем, жил как все. В математическом отделе, где он был младшим научным сотрудником, начальником был доктор наук, лауреат государственной премии Георгий Александрович, заместителем был молодой, тоже доктор наук, но не лауреат, Георгий, тоже Александрович или просто Георгий. Поэтому все стали называть его Жорой,       а  он уже привык, что каждый раз, когда его жизнь менялась, менялось и его имя. Хотя имя было всё то же самое…
           Однажды шел по знакомому маршруту вдоль линии железной дороги, было пасмурно, накрапывал дождь, под ногами хрустел серый гравий, капли едва слышно постукивали по черной ткани зонта. Всё вокруг было какое-то черно-серое и очень тихое, почти беззвучное…
            Вдалеке загудела приближающаяся электричка.  Поняв, что уже не успевает перейти через рельсы по переходу, который был совсем недалеко, замедлил шаг. Электричка всё приближалась, почему то, не переставая гудеть, звук становился все громче и все пронзительнее.  Прямо на переходе  он увидел на рельсах женщину с детской коляской. Она толкала коляску, шевелила ногами, но каким-то образом оставалась на месте, а звук приближающейся электрички всё нарастал, становился всё выше и громче. Он стоял, держал в одной руке зонт, в другой портфель и не понимал, что происходит. Наконец - то сообразил, а после этого и увидел, что колесо коляски за что-то зацепилось, и женщина никак не может сдвинуть её с места. Звук стал нестерпимо пронзительным, невыносимо громким, достигнув максимума, ударил, и стал удаляться, сразу став ниже и тише. Женщина словно мяч отлетела метров на тридцать вперед, а коляска упала на бок рядом с переходом.  Видимо, женщина все-таки успела в последнее мгновение вытолкнуть её из-под колес поезда. Из коляски выпал ребенок, пеленки развернулись. Звук электрички затихал вдали, ребенок плакал, а дождь барабанил по туго натянутой ткани зонта всё сильнее и сильнее.
       Он подбежал к коляске, лежащей на боку, бросил зонт и портфель, бережно поднял двумя руками ребенка, который сразу затих и перестал плакать, прижал его к груди, поставил коляску на колеса одной рукой, уложил в неё ребенка и побежал к женщине.
           Было не понятно, где у неё голова, где руки, где ноги. Перед ним лежала какая-то куча, какое-то месиво, из которого торчала слишком белая и какая-то неживая рука.  Не зная, что делать, он инстинктивно коснулся этой руки, и, наверное, почувствовав это прикосновение, ещё живая женщина последним, каким-то животным, нечеловеческим усилием, перевернулась на спину, открыв свое совершенно белое мертвое лицо.
             А от платформы уже бежали и что-то кричали люди. Не понимая, что он делает, он побежал им навстречу, беззвучно открывая рот и стараясь выдавить из себя хоть какой-нибудь звук. Люди пробежали мимо, как будто его не было, не существовало, и стали что-то делать около мертвой женщины. Но сделать ничего было уже нельзя…
                Он поднял зонт и грязный портфель. Закрыл зонт, отряхнул портфель. Женщина могла спастись сама и спасти своего ребенка, но приняла неправильное решение.
                Смерть неизбежна, но пока ты живешь, надо действовать и принимать решения, и обязательно правильные решения...
              Через несколько дней он узнал в своем институте, что в этот день погибло ещё очень много людей15, которые, наверное,  тоже принимали неверные решения.
                19
               Весной девяносто первого16 жизнь резко изменила направление. Началось всё с, казалось бы, незначительного эпизода. Каждое утро он бежал на работу, боясь опоздать и стараясь быстрее влиться в общий поток людей, проскочить через турникет, выдохнуть, успокоиться и, не торопясь…
       И вдруг перед самыми дверями проходной неожиданно вспомнил, как в детстве боялся, что всю жизнь будет ходить сначала в детский сад, потом в школу, а затем на работу. Вспомнил и остановился. Мимо бежали люди, торопились, открывались и закрывались двери, стучал турникет. И вдруг всё стихло, на часах было уже две минуты десятого, он стоял в одиночестве и понимал, что больше никогда не будет ходить на работу с девяти до пяти…
       Было страшно, было непонятно, как можно не ходить на работу. Все, кого он знал, всегда ходили на работу. Мечтали об отпуске, ждали пенсию и ходили на работу. Казалось, что единственная причина не ходить на работу, - это смерть.  Но сейчас он понимал, что скорее умрет, но никогда больше не будет ходить на работу.
              Нет, он больше не будет. В голове крутилась фраза «я больше не буду, я больше не я, буду я не я, если больше не буду». Только смысл был прямо противоположный, а не такой, как в детстве…
       Не будет, просто потому, что не хочет, или, может быть, уже больше не может. Он развернулся и пошел спать в общежитие.               
                20
             Почти полгода  ходил на работу только за зарплатой. Оказалось, что так тоже было можно. В августе17 пришлось выяснять отношения с начальством, начальство в лице Георгия Александровича уговаривало взяться за ум, защитить кандидатскую диссертацию и быть как все, но он взял отпуск и поехал отдыхать в Крым.  Вначале  декабря18 девяносто первого всё-таки уволился, зарплата к тому времени уже почти ничего не стоила.
         С новым девяносто вторым19 годом поздравлять народ было некому и не с чем, пришлось поздравлять какому-то писателю-сатирику. И началась совсем другая жизнь, невероятная и непредсказуемая. Никто не предполагал, что такое возможно, но теперь можно было всё. Можно было торговать чем угодно, покупать и продавать доллары, ездить куда угодно.
          Летом он уже сидел в Лужниках рядом с памятником Ленину и торговал китайскими кроссовками. Знакомясь с партнерами по челночно-мешочному бизнесу, он называл себя Гога, наверное, потому, что жизнь вокруг была новая, простая и понятная, и хотелось, чтобы имя тоже было новое и  попроще…
                21
        Если людям всё разрешить, то они обязательно начнут убивать друг друга, потому что это самый простой способ решения любых споров и конфликтов.
             Смерть в этой новой непредсказуемой жизни тоже была непредсказуема. В октябре девяносто третьего20 чудом избежал смерти, когда его друга, с которым они вместе торговали, расстреляли в упор через несколько минут после того, как они попрощались. А в начале апреля девяносто четвертого21, выходя из Краснопресненских бань в благодушном настроении, вдруг увидел  несколько машин скорой помощи с включенными проблесковыми маячками и толпу озабоченных милиционеров в серых милицейских плащах. Оказалось, убили крупного бизнесмена, известного мецената и криминального авторитета. Но у входа в баню лежал всего один труп, накрытый серой застиранной банной простынёй. Остальных, по-видимому, уже увезли…
           Как-то раз он позвонил партнеру по бизнесу, узнал в трубке голос его жены, попросил позвать, а в ответ после долгого молчания услышал, что его нет, и больше никогда уже не будет.  Потому что его убили.  Жизнь становилась всё запутаннее и опаснее. Желание жить богато сменилось желанием выжить любой ценой и дожить до более спокойных времен.
             С новым двухтысячным годом22 страну поздравлял   совершенно новый неизвестный человек. Сначала казалось, что это очередной клоун, заменивший президента, как всегда работающего с документами, но говорил этот новый человек  спокойно, уверенно, обдуманно, отвечая за каждое слово. Оказался серьезным человеком, которому тоже уже порядком надоел весь этот цирк.
                22
                Это были, пожалуй,  самые лучшие годы его жизни. В молодости желаний много, но не всегда хватает опыта и денег для их реализации. В старости, когда опыта и денег достаточно, уже нет тех желаний, что в молодости. А тут всё сложилось, всё совпало – и желаний было ещё много, и возможностей уже хватало.
              Ни в чём себе не отказывал, покупал всё, что нужно и не нужно, заказывал больше, чем мог съесть, новую одежду менял на ещё более новую, брал только самые новые модели лучших автомобильных брендов.  Летал бизнес классом, пил выдержанные коньяки, курил кальян, катался на горных лыжах, занимался дайвингом, прыгал с парашютом, отдыхал в дорогих отелях самых популярных курортов, брал в аренду яхты и самолеты.
                Везде и всегда представлялся как Джордж, зная уважительное отношение во всем мире к англо-саксонской нации, и в Египте, и в Индии, и в Китае. Его часто принимали за какого-то важного чиновника или богатого чудака, спустившегося откуда-то сверху, чтобы пошутить, повеселиться и развлечься. А он просто был уверен в себе, доброжелателен и вежлив, принимая все знаки внимания к своей персоне, как должное, вполне естественное и вполне привычное.
      Наверное, в прежние времена в мире не хватало знаний, культуры и цивилизации, а в будущем будет не хватать природных ресурсов, энергии и нетронутой человеком природы. Но сейчас всего этого было вдоволь, всего было вволю, всё было доступно, удобно и недорого. Он не просто жил, он наслаждался, не заботясь о завтрашнем дне, превращая все свои самые несбыточные желания в реальность.
                23
                Он помнил, как в детстве рассматривал изображение сфинкса и великих египетских пирамид на обложке учебника истории древнего мира  для пятого класса. Рассматривал и понимал, что никогда не сможет прикоснуться к этим пирамидам, которым почти пять тысяч лет, никогда не вдохнет сухой воздух пустыни, бывшей когда-то зеленой цветущей долиной Нила.
               В прежние времена только очень богатые и знатные особы могли позволить себе путешествовать по миру, тогда  эти путешествия требовали много денег, времени и сил. А теперь можно было через несколько часов оказаться в любой точке планеты.
                Он объездил весь мир, всё увидел, всё попробовал.  Он побывал в Нью-Йорке на Манхеттене около башен близнецов, посмотрел на низвергающиеся потоки воды и вздымающиеся облака брызг Ниагарского водопада, походил вокруг разрушающихся великих пирамид Хуфу , Хафры и Менкаура в Египте, побродил среди развалин храма Ангкор-Ват в Камбодже, погулял по Великой китайской стене в Бадалине недалеко от Пекина, постоял у бассейнов, построенных вместо уничтоженных башен Всемирного  торгового центра. 
        И каждый раз он как будто попадал на другую планету, где была совсем другая атмосфера, другой воздух, другое солнце, другая вода, другой запах и совершенно другие люди с другими понятиями и представлениями о жизни.
          Он уже бывал на этих планетах в своих мечтах, видел их в телескоп своего воображения, но побывать здесь по-настоящему - это было совсем другое.               
                24
       И совершенно неожиданно для него мир вдруг сделался маленьким, крошечным, удовольствий тоже оказалось совсем немного, секс да еда. Что ещё?
         Все страны были похожи друг на друга, а сидя в отеле, вообще было невозможно понять, в какой ты стране в данный момент находишься. Море везде было соленое, солнце вредное, еда однообразная.
                Попадая в знакомые места, начал замечать, что нигде не становиться лучше. Наоборот, появлялись недостатки, которых до этого не было, или которые он, может быть, раньше не замечал. Его перестали радостно встречать местные жители и персонал в отелях. Все хотели от него только денег, но даже за деньги не могли сделать все как надо…
        Отрезвление наступило весной четырнадцатого года23. Он поехал, как обычно, покататься на горных лыжах  в Андорру. Поселился в любимом отеле, где прекрасно готовили цыплёнка по-каталонски и телятину по-милански. Но всё было не то и не так.  Дорога от Барселоны до Андорры-ла-Вельи  заняла больше времени чем всегда, народа везде было слишком много, еда была не то чтобы не вкусная, но совершенно обычная. Яркое солнце и чистый горный воздух уже не пьянили и девушки улыбались не так, как прежде…
            Он вдруг понял, что никогда уже больше не сможет испытать того наслаждения свободой вседозволенности и все доступности, как раньше. Наслажденье жаждой жизни закончилось. Закончилось так быстро и неожиданно, что теперь было странно, что совсем недавно он рассчитывал, что оно будет длиться вечно.
                25
           Рано или поздно каждый человек должен обратиться от познания мира к познанию самого себя. Лучше, конечно, раньше, хотя и никогда не поздно…
      Простая аналогия всё на ту же тему. Можно бесконечно рассматривать звёзды, пытаясь раскрыть их тайны, но рано или поздно придется обратить внимание на телескоп, через который только и можно увидеть эти самые звёзды. И чем лучше будет твой телескоп, тем больше ты увидишь, больше узнаешь и больше поймёшь. Но самое удивительное, что этот телескоп – это ты, твое тело, твоя психика и твой ум. И без этого телескопа все звёзды на небе – это всего лишь белые точки на темном небе, совершенно неинтересные и непонятные.
                Оказалось, что телескоп  тоже устроен совсем непросто, оказалось, что внутренний мир человека огромен и подобен ещё одному неоткрытому континенту или острову. И он начал наводить мосты, строить переправы от внешней, видимой, объективной стороны жизни к невидимой, внутренней, субъективной стороне жизни. Он словно возвращался к себе, к своим внутренним, тонким ощущениям, которыми  пренебрегал долгие годы, которые старался не замечать, старался игнорировать.  И через этот внутренний мир он увидел и внешний мир совсем по-другому, по-новому.
       Сначала это был небольшой узкий мостик, по которому проходили редкие пешеходы, потом надежный крепкий мост, по которому ездили автомобили, а потом это стал огромный монументальный мост, по которому пошли длинные поезда24.
                И началась новая жизнь…               
                26
               Занимался вокалом, йогой, танцами, ходил даже на какие-то странные тренинги и семинары, где обещали сделать его абсолютно счастливым. Но потом понял, что заниматься надо не всей этой разнообразной ерундой, а… заниматься надо собой. И он занялся непонятно чем, потому что его тело было его, но он не был этим телом.  Его психика была результатом его жизни, его воспитания, но он не был этой психикой.  Даже его ум – это был не он. Он искал себя, понимая, что он не сын, не брат, не муж, не отец, не мужчина и даже не человек,… а кто же он?
     Он понял, что всю жизнь он только и делал, что менялся. Менялись его желания, его мысли, его чувства, его тело, и даже имя его постоянно менялось. Получалось, что он никогда не был собой. Но что значит «собой», ведь он им никогда не был… 
        И он стал искать то неизменное, что было в нем всегда. И тогда, когда он был маленьким и ходил в детский сад,  и тогда, когда он учился в школе и университете, и потом во взрослой жизни. И даже тогда, когда он только появился на свет и не умел ни говорить, ни думать, в нём это уже было. Что же это?
                27
                Он понял. Это была вечная изменчивость, вечная приспособляемость, вечная жажда жизни, вечная радость от того, что уже есть, и вечная тяга к тому, чего ещё нет. Единственным неизменным свойством мира была его изменчивость, а единственным неизменным человеческим свойством  была способность приспособления, соответствия этому изменчивому миру. И, значит, бессмысленны все  его попытки остановить, зафиксировать этот мир и это счастье, которое дарит ему этот вечно меняющийся мир. И, значит, поймать счастье невозможно, можно только плыть по вечно меняющимся волнам, отдаваясь и штилю, и шторму, и …  тут он остановился. Он перестал быть волной на поверхности воды, он стал самой водой, которая остается водой и во время шторма, и во время штиля, и …
      Он рассмеялся, вдруг поняв, что никогда не был собой, в то же время, все время, всегда  оставаясь самим собой. И он отбросил все сомнения, все разочарования, все удачи и неудачи, все ожидания, надежды, впечатления, чувства и мысли…
    Никогда он не был таким спокойным, таким радостным, таким счастливым. Ничто не огорчало, ничто не расстраивало, ничто не могло лишить его этой радости бытия. Он был здесь и сейчас, и этого было достаточно. Он был совершенно счастлив. Это случилось в ночь с восьмого на девятое мая две тысячи двадцать четвертого25  года.
  Ничего особенного не произошло. Просто он осознал себя.
                28
                В мае тридцатого26 он перебрался на природу, в маленький домик у реки, летом прогревающийся под тонкими лучами холодного северного солнца, а зимой согревающийся под толстым слоем пушистого белого снега. Жизнь на природе была проста и размерена, на заре вставал, на закате ложился. Начал писать, прошлое вставало перед его мысленным взором, превращалось в почти осязаемые зримые образы, становилось словами, гладко и ровно заполнявшими чистые листы белоснежной, как снег за окном, бумаги…
        Неправда, что каждый человек – это целая вселенная. Когда человек рождается, ничего у него внутри нет. А вот если он проживет лет шестьдесят или семьдесят, тогда действительно внутри образуется целый мир. Тот мир, который прошел за эти годы перед его глазами, тот мир, который менялся на его глазах, тот мир, который он сам создал внутри себя, и которого в реальности уже не существует, которого уже нет.
                И у каждого этот мир  свой. У кого-то этот мир совсем маленький – одна маленькая планета, вокруг которой вращается тусклая звездочка, а у кого-то необозримая вселенная с миллиардами галактик, звездных скоплений и туманностей.  И этот внутренний мир человека, и самый простой, и самый сложный умрет вместе с ним, вместе с этим человеком. Поэтому, предчувствуя это, он проситься наружу, хочет вырваться из человека, чтобы остаться жить в настоящем, в миллиарды раз более сложном мире, как одна из возможных картин этого огромного непознаваемого мира.
                29
      Одну книгу, книгу своей жизни, может написать каждый человек, если, конечно,  у него есть способность, какой-то маленький талант, облекать свои мысли, впечатления и воспоминания в слова. Такие слова, при прочтении которых, у другого человека в воображении  тоже рождаются образы, чувства и мысли. У него этот талант был, поэтому он и писал.   
       В какой-то момент вся его предыдущая жизнь стала казаться ему материалом, который надо было накопить, впечатлениями, которые надо было пережить, мыслями,  которые надо было продумать, чтобы потом было о чем писать. Он, конечно, прожил жизнь искренне, честно, не задумываясь о том, что когда-нибудь все то, что он в данный момент переживает, превратиться в слова какого-то текста. Но сейчас, когда  прожитая жизнь просилась наружу и требовала осмысления, когда хотелось избавиться от неё, освободиться, обрести спокойствие,  казалось, что когда всё это выплеснется наружу и застынет сугробами исписанных листов белоснежной бумаги, он сможет, наконец,  увидеть всё разом, целиком и поймет, какой во всём этом был смысл, для чего всё это было нужно. Как будто вся жизнь была прожита только для того, что бы потом можно было найти смысл этой прожитой жизни…
      Всё, что застывало на бумаге снежинками букв, исчезало из его памяти и больше не волновало, не беспокоило его. Постепенно исчезали все события, которые он когда-то пережил, все люди, которых он когда-то встретил, все мысли, которые он когда-то передумал,  и все чувства, которые он когда-то испытал.
           Сознание его постепенно возвращалось к состоянию сознания новорожденного, не обремененному знанием мира, существовавшего до его рождения.
                30
                Приступы счастья становились все регулярнее, случались все чаще. Он почти всё время находился в этом состоянии всепоглощающего счастья. Весной сорок второго27 эти вспышки слились в один луч света, летящий сквозь темноту вселенной. Источник этого света был неясен, скорее всего, он уже давно растворился в бесконечном потоке пространства и времени, но луч продолжал лететь, постепенно рассеиваясь и тускнея.
                Только теперь он понял, что никогда не был собой, не был таким, как теперь, а лишь старался стать собой, стать настоящим. А настоящим можно быть только в настоящем. Тот, кем он был раньше, остался там, в том времени, в том далеком прошлом, которое нельзя вернуть.
             Все, с кем он когда-то общался, все, для кого он был Юра, Гоша, Егор, Георг, Гаго, Жора, Гога, Джордж, к этому времени уже ушли из жизни… а для всех живущих, пока ещё остававшихся на земле, он был просто Георгий. Ирония судьбы состояла в том, что только в конце  жизни он стал тем, кем должен был быть с самого начала.
        Вокруг было много новых людей с совершенно новым, другим, чистым сознанием, но с совершенно такими же желаниями, мечтами, надеждами и мыслями, как и у него когда-то, очень давно. Он заранее знал всё, что с ними случиться. Все они были в самом начале пути, в начале долгой дороги к счастью, как им казалось, а на самом деле к себе.               
                31
                Случайные его посетители, редкие знакомые и многочисленные потомки постепенно слились в один сплошной поток лиц, проплывающих перед его взором. Они словно марсиане, прибывшие на Землю, пытались понять эту жизнь, этот мир, его законы, правила и исключения из этих правил. Они задавали разные вопросы и сами отвечали на эти вопросы, а потом снова задавали те же вопросы и снова давали неправильные ответы. И некому было им помочь, некому ответить, все, кто знал ответы на эти не такие уж сложные вопросы, уже давно покинули этот мир.  На Земле уже давно никого не было…
               12 апреля 2061 года28 последний луч сознания угас в его глазах, глаза закрылись.  Ещё какое-то время на его лице блуждала легкая улыбка, но потом и улыбка замерла и перестала быть улыбкой. Он снова изменился, изменился в последний раз, наконец-то став собой и окончательно перестав быть собой, перестав изменяться, став вечным и неизменным…
       Круг перевоплощений замкнулся, пророчество сбылось, жизнь закончилась смертью, и он стал героем нашего небольшого исследования, маленькой звездочкой, погасшей в глубинах чьей-то необозримой вселенной…
                12 апреля 2061 года29 он умер, стал историей. Его жизнь, его судьба наконец-то пересеклась с жизнью и судьбой нашего вечно меняющегося мира…
   
                ИСТОРИЧЕСКИЕ ФАКТЫ

1 5 марта 1953 умер генералиссимус Сталин

2   27 июля – 1 августа 1957 Московский Фестиваль Молодежи
               
3   4 октября 1957 первый спутник на орбите Земли
 
4   12 апреля 1961  первый человек в космосе Юрий Гагарин
    
5   14 октября 1964 Брежнев сменил Хрущева
               
6   19 марта 1965 первый человек в открытом космосе Леонов

7   21 августа – 11 сентября 1968 советские танки в Праге

8   21 июля 1969 первый человек на Луне Нил Армстронг

9   17 ноября 1970 начал работу Луноход-1 (СССР)
               
10  15 января 1973 начал работу Луноход-2 (СССР)

11  17 июля 1975  стыковка кораблей СОЮЗ-АППОЛОН
       
12  19 июля-3 августа 1980  Московская Олимпиада 80
         
13  10 ноября 1982 умер Брежнев
               
14  23 апреля 1985  Апрельский Пленум ЦК КПСС

15  26 апреля 1986 авария на ЧернобылЬской АС

16  17 марта 1991 референдум о сохранении СССР

17  18-21 августа 1991 антиправительственный путч в СССР      

18  31 декабря 1991 новогоднее поздравление Задорнова            

19  4 октября 1993 обстрел парламента РФ               

20  5 апреля 1994 убийство Отари Квантришвилли               

21  31 декабря 1999 новогоднее поздравление Путина             

22  17 марта 2014 Крым вошел в состав России               

23  16 мая 2018  открыто движение по Крымскому мосту       

24  8 мая 2024 Путин покинул пост президента России            

25  9 мая 2024 Путин становится председателем партии « Единая Русь», объединяющую партии нескольких независимых государств «Великая Русь», « Белая Русь»,  «Малая Русь» и «Новая Русь»               

26  1 марта 2030 Малороссия, Новороссия, Белоруссия и Россия создают общее государство Союз Стран Руси, столица ССР Санкт-Петербург, президент ССР Путин

27  1 марта 2042 Путин покидает пост президента ССР             

28 12 апреля 2061 Первые люди на Марсе представители международной  команды КНР, Индии, ЕС, США и ССР               

29 12 апреля 2061 в возрасте 100 лет умер Георгий, он же Юра, Гоша, Егор, Георг, Жора, Гога, Джордж и все остальные.

СУБЪЕКТИВНОСТЬ СЧАСТЬЯ

        Надо признать, что  счастье является субъективной категорией, не поддающейся ни количественному,  ни качественному измерению, и представляет собой большей частью ощущения радости, удовольствия и удовлетворения, испытываемые каждым индивидуумом преимущественно индивидуально. Невозможно объективизировать эту категорию и утверждать, что кто-то может быть счастливее или несчастнее другого. Человек может быть только или счастлив, или несчастлив, или находиться в процессе обретения счастья. Тем более невозможно говорить о необходимых и достаточных условиях достижения счастья. Глупо, например, говорить о невозможности счастья без нового дорогого сотового телефона. Это такая же глупость, как утверждать, что путь к богу проходит только через какую-то определенную религию и никак иначе, будто других путей к богу в природе не существует. Кстати, эту аналогию можно продолжить.
         Если подумать, то владельцы сотовых телефонов очень похожи на приверженцев  новой религии. Они искренне считают тех, у кого нет сотового телефона, отсталыми, общаются преимущественно только со своими единоверцами, пытаются обратить неверующих в свою религию, покупая  или даря им новый сотовый телефон. У них даже есть своё религиозное приветствие, с которого они начинают любое общение, да и культовый предмет постоянно с ними. Но самое главное, что они, также как традиционные верующие, при любой возможности, как только появляется свободное время, вместо того, чтобы  подумать, посидеть, успокоится, начинают что-то бормотать, что-то смотреть, копаться в своем телефоне, всячески стараясь не замечать реальную жизнь. Это очень походит на молитву и прочие отправления религиозного культа.
        Герою нашего исследования довелось значительную часть жизни прожить без сотового телефона и не менее значительную часть в эпоху сотовых телефонов. И надо признать, что наличие этого технического устройства  или отсутствие  его не помогло и не помешало нашему герою быть счастливым. Существенного отличия в количестве счастливых людей на  тысячу  трудоспособного населения в эти столь разные эпохи тоже  обнаружено не было, что свидетельствует о полной независимости счастья от наличия любых технических устройств, как и от отсутствия таковых.
    Завершая аналогию, надо признать, что приверженность к той или иной религии, тоже не является гарантией счастливой жизни. Если бы хоть одна религия давала какое-то преимущество, то за последние полторы тысячи лет люди бы уже разобрались и потянулись в правильном направлении. Но мы этого не наблюдаем, ни одна религия не стала преобладающей.  Наличие огромного количества религий лучшее доказательство полной бесполезности любой из них для обретения счастья.
              А вот зависимость счастья от самого индивидуума вполне очевидна. Дети почти все счастливы, потому что имеют возможность не работать и совершенно не заботиться о завтрашнем дне. Старики наоборот почти все несчастны  в связи с надвигающейся перспективой болезненного и нежелательного ухода из жизни. Но заставьте ребенка ежедневно работать,  и очень скоро он станет несчастным, подлечите старика, поправьте его здоровье, обещайте ему ещё лет двадцать веселой жизни, он расцветёт и, наверное, какое-то время  даже будет счастлив. Может сложиться впечатление, что счастье  - это отсутствие забот, возможность не работать и хорошее здоровье. Но и это не так! Как много молодых, здоровых, состоятельных и состоявшихся людей кончают собственную жизнь самоубийством от какого-нибудь пустяка в виде несчастной любви, непонимания окружающих или бессмысленности бытия. И в то же время, как много глуповатых, не очень здоровых чудаков,  довольно счастливо влачащих свое жалкое существование с точки зрения более обеспеченных слоев населения.
                Особенно подчеркнем, что невозможно узнать у самого человека, счастлив он или нет. Существуют, конечно, косвенные признаки счастья.  Всегда весел, не унывает, всем доволен, постоянно что-то напевает, говорит, что у него  все хорошо,  прекрасная жена, отличные дети, великолепная работа.  Согласитесь, что это похоже или на не вполне психически здорового человека,  или на человека, пытающегося создать видимость счастья, и радующегося любому пустяку, какому-нибудь шампуню, крему для бритья или моющему средству, как в рекламе.  Всё дело в том, что счастье – это не то, чем можно похвастаться, не то, что можно предъявить окружающим. Человек, нашедший своё счастье, скорее всего, спрячется с ним в укромном месте, и будет его там потреблять втихомолку, а не будет всем и каждому демонстрировать его, рассказывая, где и как его найти. 
             Таким образом, подытожим, что счастье категория трудноуловимая и крайне субъективная, а потому беспристрастно описана быть не может. Если наш герой от чего-то испытывал радость или даже восторг, то это, может быть, происходило  лишь в силу его слабых  умственных способностей, особого психического склада и низкого культурного уровня. Возможно, что те же самые события в жизни другого человека оставили бы его равнодушным и не сделали счастливым. В то же самое время чувство счастья, переживаемое нашим героем, вполне реально и может быть довольно точно и подробно описано. Поэтому предоставим возможность описания счастья ему самому. Пусть он сам, так сказать от первого лица, расскажет, как и почему он был счастлив все эти долгие годы.

ОБЪЕКТИВНОСТЬ СЧАСТЬЯ

               Я умер, меня уже нет. Я уже стал частичкой истории, одним из многих, кто побывал в этом мире, попытался стать счастливым и покинул этот мир.
     Почему я считаю свою попытку удачной, почему я думаю, что прожил счастливую жизнь? Действительно, вы правы, я прожил всего одну жизнь. Если бы я прожил две жизни, то мне было бы,  с чем сравнивать, я  мог бы понять и рассказать вам, как надо было жить, чтобы быть счастливым. Но жизнь устроена так, что мы не можем ничего в ней исправить, изменить в нужном направлении.  Однажды сделав свой выбор, однажды приняв решение, совершив поступок, или не совершив его, мы меняем траекторию своей жизни раз и навсегда. И исправить потом ничего уже нельзя…
               Это ощущение, что каждый раз принимая решение, я изменяю траекторию своей жизни и уже никогда не смогу вернуться назад и что-то исправить, меня преследует с самого детства. Поэтому я никогда не мог доверить кому-то, принимать за меня мои решения, совершать за меня мой выбор. Никогда и никому, ни родителям в детстве, ни старшим товарищам в молодости, ни великим писателям и философам во взрослой жизни. Зато и винить кого-то за последствия моих решений мне никогда не приходилось.
      Как я совершал этот выбор? Я всегда делал только то, что хотел. В тех случаях, когда я не знал, чего хочу, я не делал ничего. Это довольно странно, наверное, но я действительно бездействовал, когда не мог понять себя, не мог принять решение, не мог сделать выбор. Но если уж я чего-то хотел, осознавал свое желание, то я не принимал никаких самых разумных доводов, не позволяющих мне реализовать своё желание. Я делал то, что хотел, несмотря ни на что.
                В детстве у меня даже была поговорка, в каком-то смысле описывающая эту мою стратегию. « Лучше уж ввязаться в драку и получить по морде, чем потом всю жизнь жалеть, что испугался и отступил ».
               Конечно, большая часть нашей жизни проходит, не требуя от нас никаких  судьбоносных решений.  Проходит спокойно, по инерции, без напряжения душевных и физических сил. Например, мы идем в школу и учимся десять лет, принимая только отдельные, маленькие, частные решения. Но потом возникает важный вопрос, ехать или не ехать в Москву, поступать или нет. В какой институт, на какую специальность, это уже частности. А потом снова пять или шесть лет жизни по инерции, и снова важное решение, снова выбор. Куда идти работать и работать ли вообще?
                Если продолжить аналогию жизни с некоей траекторией движения, то траектория получается довольно странная. Долгое, довольно хаотичное движение в каком-то неопределенном направлении, а потом резкая смена курса, резкое изменение направления движения. Я и сам не в восторге от такой траектории. Где же медленное непрерывное поступательное движение к высокой цели, где героическое преодоление трудностей на славном пути, где, наконец,  торжество победы и радость успеха.
       Ничего этого нет, впереди у всех только одно – смерть. Так, может быть, счастливая жизнь – это не прямая, соединяющая точку рождения и точку смерти, не черточка между датами, а кривая, стремящаяся побывать в большем количестве разнообразных областей жизни, пока не прервалось её неупорядоченное хаотическое движение?
           Не знаю, каждый сам делает свой выбор, каждый сам рисует траекторию своей жизни. Более того, каждый сам оценивает свою жизнь. Что толку от того, что тебе завидуют, считают тебя успешным, состоявшимся и прочее, если ты сам не чувствуешь себя счастливым, сожалеешь о принятых решениях, совершенных поступках и мучаешься, не в силах сам оценить свою жизнь.
                Я считаю, что прожил счастливую жизнь, и это окончательное решение, потому что я уже умер. Изменить мою жизнь и изменить мое мнение о моей жизни уже ничто не может, это уже невозможно. Но почему я считаю мою прожитую жизнь абсолютно счастливой?
                Во-первых, я прожил долгую жизнь, почти сто лет. Я не могу сказать, что я чего-то не успел, где-то не побывал, чего-то не увидел, не попробовал. Во второй половине жизни мне было очень интересно, куда движется общество, как идет развитие технического прогресса, какие ещё открытия готовит нам наука. Но и это к концу жизни мне стало совершенно понятно и не очень интересно.
             Во-вторых, в моей жизни не было непоправимых трагедий. Были, конечно, смерти близких людей, были травмы, были болезни. Но все это было естественно, вполне ожидаемо и предсказуемо. Я не остался в детстве без матери или отца, я не потерял ни руку, ни ногу, ни какой-то ещё важный орган. Я умер здоровым, веселым, умиротворенным, в трезвом уме и здравой памяти.
                В-третьих, и может быть, это самое главное. Я не сожалею об упущенных возможностях. Если я не стал великим  певцом, то не потому, что не научился петь, а потому, что у меня от природы не было голоса. Если я не стал великим борцом, то не потому, что меня не взяли в секцию борьбы, а потому, что другие были ещё сильнее. Если я не стал великим математиком, то не потому, что не поступил в университет, а потому, что не хватило ума или у меня другой ум, совсем не математический.
                Во мне не осталось нераскрытых талантов, нереализованных возможностей, я это знаю совершенно точно. А это, может быть, самое главное, что омрачает жизнь любого человека. Невозможно быть счастливым, осознавая, что жизнь не случилась, что чего-то не успел, чего-то не попробовал, что все могло быть совершенно иначе. Это изучение, освоение, познание самого себя, может быть, даже важнее познания окружающего мира. Лично я умер, совершенно ясно осознавая, что я сделал все, что мог, всё, на что был способен, полностью раскрывшись этому миру, растворив  свой богатый внутренний мир в окружающем пустом и однообразном пространстве.
            Я расскажу вам о своей счастливой жизни, не надеясь на понимание, не желая приукрасить  свою жизнь, ничего не скрывая, ни о чем не умалчивая. Потому что я умер, и вы уже не можете ничего мне сделать. Вы не можете меня осудить, не можете поблагодарить, не можете похвалить, не можете возненавидеть, не можете полюбить. Точнее можете, но мне уже все равно, меня уже нет. Я совершенно свободен от вашего мнения, от мнения общества, от норм морали и приличия, потому что я умер.
            Я умер, но для вас я всё еще жив. Я жив, пока вы читаете этот текст, когда-то написанный мной, пока вы слышите мой голос, который ещё не потонул в бесконечной глубине пространства и времени, где в конечном итоге когда-нибудь исчезнете и вы…  И вот тогда я умру окончательно…
                А пока я расскажу вам о своей жизни, о чем хочу и так, как хочу. Одним словом, я буду делать то, что хочу, как я это делал всю свою сознательную и особенно, конечно, бессознательную жизнь.
 
ПРО ПИТАНИЕ

                Еда - это самое важное в жизни каждого человека. Она как воздух, пока она есть, пока еды хватает, человек её почти не замечает, но если человек не поел, то он не может спать, не может думать, не может ничего делать. Когда мы хорошо поели, мы можем общаться, можем петь, можем танцевать, можем получать удовольствие от жизни. Но сначала надо хорошо, вкусно и много поесть.
            Вкусная еда, здоровая пища, полноценное питание…                Кто-то представил борщ, обжигающе острый, горячий, дымящийся, в тарелке полной до краев, с  янтарной, золотистой, переливающейся тонкой пленкой жира, и кусочком черного ржаного хлеба под ломтиком белоснежно прозрачного сала и зубчиком чеснока.           Кто-то представил стейк средней прожарки, серо-розовый на срезе, сочный, ароматный, посыпанный молотым черным перцем,  и бокал прохладного молодого красного вина.   Кто-то представил спелый розовый помидор и молодой хрустящий огурец, порезанные крупными кусками, политые темно-зеленым оливковым маслом и присыпанные фиолетовыми листьями свежего базилика, и большой кусок теплого белого хлеба с поджаристой корочкой.
 У каждого свое представление о вкусной и здоровой пище. Но на самом деле человеку для питания нужны не кушанья и блюда, а белки, жиры и углеводы, и ещё совсем немного витаминов, минералов и микроэлементов. А все эти вещества есть практически в любой пище животного или растительного происхождения. В Таиланде я ел насекомых. Были там и какие-то похожие на наших тараканов, и какие-то похожие на наших дождевых червей. Но больше всего мне понравились толстые белые жирные личинки, похожие на личинок нашего майского жука. Я ел их жареными, отрывая им головы с большими черными глазами и мощными челюстями. Они были довольно вкусные, немного сладковатые.
             Когда-то в детстве мы, мальчишки, выкапывали из мягкой влажной весенней земли таких же личинок, сажали их в пустые спичечные коробки и наблюдали, как они постепенно превращаются в майских жуков. Но никогда нам не приходило в голову есть этих личинок. Когда нам хотелось есть, мы отрезали большой кусок серого хлеба, намазывали его сливочным маслом и посыпали сахаром. Или накладывали  на кусок хлеба толстый слой томатной пасты, а сверху посыпали солью. Насекомые в Таиланде были очень сытные, чистый белок. Но удовольствие и удовлетворение нам все-таки дарит еда, к которой мы привыкли с детства. Я ел кобру, она напомнила мне сухую телятину. Я ел крокодила, чем-то это походило на старую жесткую курицу. Мы всегда будем сравнивать вкус любой новой пищи с уже знакомым нам вкусом. Наверное, африканец, впервые попробовавший гусятину, скажет, что она очень похожа на мясо аллигатора, но только жирнее. Мы всё время ищем тот вкус, который запомнили в детстве, который стал для нас вкусом вкусной еды. Любая еда для кого-то вкусная, потому что у каждого свой вкус, и поэтому о вкусах не спорят… 
                У каждого народа, у каждой местности есть своя самая вкусная еда. Наверное, самых вкусных крокодилов готовят где-то в Африке, я в этом не разбираюсь.  А вот самый вкусный борщ я ел на Украине. С правильным салом и правильными пампушками. Оказывается, борщ надо есть со сладкими белыми пампушками, и обязательно на Украине. А с черным ржаным хлебом надо есть щи, и желательно в России. Довольно смешно наблюдать за нашими соотечественниками где-нибудь на Гоа, в Таиланде или Египте, когда они едят там борщи и пельмени. Каждой стране соответствует своя собственная пища, самая вкусная и здоровая именно для этой страны, её и надо там вкушать.
           Самый вкусный шашлык в своей жизни я ел, конечно, на Кавказе. Мы, молодые студенты, шли по туристическому маршруту, надеясь за несколько дней преодолеть Большой Кавказский хребет и выйти к Черному морю. Рюкзаки были полны консервов, а души ожиданием впечатлений и приключений. Очередной переход и подъем на гору к месту предполагаемой стоянки оказался труднее ожидаемого. Когда мы, наконец, добрались до места, сил готовить ужин ни у кого уже не было…
            Словно из-под земли на склоне  появился горец на красивом гнедом коне. Меня каждый раз удивляла  способность местных жителей не замечать крутизны склона. У них даже коровы паслись на полях с такими уклонами, на которых я с трудом стоял. Вот и этот горец ехал по склону, который мы только что с трудом преодолели, так, как будто под ногами у него был московский бульвар. Подъехав, он остановился и дал нам себя рассмотреть. На голове у него, конечно, была черная папаха, на поясе болтался кинжал, а поперек седла лежал  грязно-белый баран.  Горец,  глядя куда-то вдаль, довольно равнодушно поинтересовался: «Шашлык будете?» Это была их вторая особенность, они всегда всё делали спокойно и невозмутимо.  «Сколько?» - так же без лишних предисловий вопросом на вопрос ответил ему я от лица всей нашей группы. «Двадцать пять»,  - последовал совершенно флегматичный ответ. «Двадцать», - прозвучало с моей стороны почти без паузы. Нас было двадцать человек, обед из трех блюд в университетской профессорской столовой стоил рубль, я посчитал цену вполне адекватной. Видимо, горец тоже решил, что по рублю с человека будет нормально: «Хорошо». Он скинул барана на землю, привязал коня к дереву и начал.
           Через минуту в центре поляны возвышался огромный костер, сложенный из заранее приготовленных дров в виде остроконечной пирамиды. Пока мы смотрели на быстро разгорающийся костер на фоне медленно догорающего заката, баран дернулся пару раз и затих, так и не издав ни звука. Ещё через несколько минут его туша уже висела на ветке дерева, а горец, ловко орудуя своим огромным кинжалом, снимал грязно-белую баранью шкуру, словно тесную перчатку со вспотевшей руки. Когда шкура упала к его ногам, он начал срезать огромные куски свежего мяса и складывать их на эту шкуру, казавшуюся ослепительно белой на фоне ярко зеленой травы. Солнце уже скрылось за горой, стало прохладно, от шкуры и мяса, лежащего на ней, поднимался пар. Туман, образовавшийся на остывающем горном склоне,  стекал длинными молочными языками в ущелье, на дне которого шумела и сверкала в сумерках быстрая горная река…
         Тем временем горец принес из кустов охапку только что срезанных веток орешника и начал счищать с них кору.  Я решил помочь ему, но мой складной нож рядом с его гигантским кинжалом казался зубочисткой. На эти толстые гладкие ветки горец насаживал огромные куски баранины, поддевая их со шкуры острием своего универсального кинжала. Наверное, дрова он тоже рубил этим кинжалом, а не топором как все обычные люди. По моим прикидкам на каждой ветке уместилось около килограмма баранины. У меня уже был небольшой опыт приготовления  шашлыка, но я не мог себе представить, что горец будет делать дальше.
              Костер к  тому времени почти прогорел, пирамида сгоревших поленьев обрушилась, рассыпавшись ярко-малиновыми углями, жар которых  обжигал  лицо даже на приличном расстоянии. Горец разровнял угли, но почему то не своим кинжалом, а длинной неочищенной веткой с листьями, потом положил прямо на угли недалеко друг от друга два больших сырых, ещё не расколотых осиновых полена, а затем разложил на них палки шашлыка.  Только теперь, глядя на эту картину, я понял, откуда это словосочетание – палка шашлыка.  Ветки орешника сильно прогнулись под тяжестью мяса, куски баранины почти касались раскаленных углей. Уже через несколько секунд мясо задымилось и с него начал капать жир. Шипение отдельных капель жира слилось в один высокий протяжный звук, хорошо знакомый тем, кто хоть раз готовил настоящий шашлык. Горец снял папаху и стал махать ею, сбивая языки пламени, образующиеся от вспыхивающего жира. Правой рукой он держал папаху, а рукавом левой руки, державшей все тот же кинжал, вытирал пот со лба. Только теперь, видя испарину на его голове и потемневшие подмышки  серой суконной рубахи, я понял, что и он обычный человек, а не полубог с гигантским кинжалом. Горец несколько раз перевернул шашлык, давая ему подрумяниться равномерно со всех сторон, острием волшебного кинжала ловко сорвал один кусок, который уже давно болтался на ветке, собираясь упасть прямо в угли, откусил от этого куска, закрыл глаза, глубокомысленно пожевал и жестом руки пригласил всех к трапезе: «Готово!» Каждый взял по палке шашлыка, а одна досталась горцу.
            Никогда я больше не ел такого шашлыка! Мясо было нежное, сочное, пряное. Все происходило на моих глазах, горец  не солил, не перчил, не мариновал мясо ни в вине, ни в кетчупе, ни в майонезе. Высокое звездное небо, ночная тишина, иногда нарушаемая криком какой-то птицы, шум далекой горной реки, запах остывающего костра, улыбки подруг и друзей – вот что придавало вкус этому шашлыку.
            Рецепт любого мясного блюда должен начинаться со слов «возьмите хороший кусок мяса». Если у вас его нет, то лучше не начинайте, все равно ничего не получится. Свежее  мясо и раскаленные угли – вот что такое настоящий шашлык!
                Я очень люблю мясо, но ем его крайне редко и никогда не ем с хлебом, а только с овощами. Мясо с хлебом, с тестом, с зерном – это самая главная народная еда, сытная и доступная, но слишком тяжелая, трудная для переваривания, хотя и хорошо насыщающая еда, в которой есть всё необходимое для полноценного питания. Суть её в сочетании животной и растительной пищи, белков, которые есть в мясе, углеводов, которые есть в зерне, и жиров, которые есть в  любой растительной и животной пище . Пельмени, пироги, манты, беляши -  всё это мясо с хлебом. Пшеницу можно заменить рисом, кукурузой, картошкой, всё это тоже углеводы. Если взять баранину с рисом, то получиться плов. Любая еда в каком-то смысле «плов», то есть белки, жиры и углеводы. Сосиски с  картошкой фри, котлеты с картофельным пюре, макароны с мясным фаршем, спагетти с сыром, - все это тоже «плов». И даже суши – это тоже плов, правда холодный и с рыбой, но все равно «плов».
                Мне очень нравится узбекский плов с изюмом, курагой, нутом, зирой, кумином и тмином, приготовленный в казане на открытом огне, с крупными кусками баранины,      моркови, и большой головкой чеснока на высокой горке риса. Я не люблю мясо с хлебом, с рисом мясо усваивается гораздо приятнее и легче
       Но все-таки главное – это мясо. Больше всего я люблю молодую нежирную баранину, ягненка. Говядину люблю меньше, лучше, конечно, телятину. Конину тоже люблю, но тоже молодую, жеребенка. Звучит как «ребенка», но детей я не ел, взрослых тоже.  А вот свинину я не люблю любую, то есть никакую. Говорят, что внутренности свиньи почти невозможно отличить от человеческих внутренностей…
    В детстве я не очень любил мясо, но ел его каждый день. Утром с кашей, гречневой, рисовой или овсяной.  Днем суп с мясом, борщ, щи или харчо и большой кусок мяса на дне опустевшей тарелки. Вечером мясное жаркое с картошкой жареной или отварной. Я считал, что еда – это мясо, а всё остальное это дополнение к мясу, гарнир.
     Из птицы я люблю нежирную утку, хотя утка нежирной не бывает, и гуся, те его части, которые не слишком жирные. Гораздо меньше люблю индейку и курицу, только если они достаточно жирные.
    Из рыбы люблю форель, лосося и осетрину, все её виды: стерлядь, белугу, калугу и прочее. Люблю акулу и тунца, это почти мясо, а вот креветки и мидии – это почти не мясо, это почти растения. Если расположить всё мясо по степени легкости и чистоты, то список будет приблизительно такой.
             Криль, мидии, креветки, крабы, лангусты, раки, лобстеры, омары, белая рыба, красная рыба, лягушки, земноводные, крокодилы, змеи, драконы, птицы, баранина, конина, говядина, свинина и человечина.  Человечина тоже  распространенная и доступная еда, которую люди ели всегда, а не только в блокадном Ленинграде и во время голодомора. Я человечину никогда не пробовал и уже, наверное,  не попробую, слишком тяжелая пища во всех смыслах, в моральном смысле тоже. Вы конечно заметили, что чем ближе мясо к растительному миру, тем оно легче для переваривания. Совсем без мяса, то есть без белка, тоже нельзя, поэтому желательно есть чистое свежее мясо, без признаков разложения и порчи.
          Ученые выяснили, что травоядные животные получают белок не только из травы, а ещё и из насекомых и их личинок, которых в траве содержится до десяти процентов. А северные олени, живущие там, где насекомых совсем немного, едят леммингов и мышей. Большие обезьяны, гориллы, шимпанзе и орангутанги потребляют в дикой природе до килограмма мяса в день, поедая насекомых, птиц и даже мелких обезьян. Но своих сородичей, в отличие от человека, они не едят.
    Я не знаю людей, которые не ели бы мяса. Они ели его вчера, или на прошлой неделе, или в детстве, или в виде молока матери.  Мясо можно заменить молоком, яйцами, икрой, орехами, сыром, в которых тоже очень много белка. В любом случае без белка невозможно.
    Молоко очень трудный для переваривания продукт, хотя и не такой трудный, как сырое мясо. Поэтому люди научились варить мясо и створаживать молочные продукты, творить из молока творог, простоквашу, кефир и сыр. Сыр, особенно твердый выдержанный сыр - это прекрасный белок и полноценные жиры.
                Когда я приехал в Москву, мое питание резко изменилось. Оно менялось и до этого по разным причинам. На мое питание влияла и экономическая ситуация в стране, и мои путешествия по миру, и возрастные изменения, постоянно сопровождавшие меня всю мою долгую жизнь.
          Первые полгода своей жизни я вообще ничего не ел кроме грудного молока. Никогда потом мое питание не было таким полноценным и таким однообразным.
       Я помню, как лежу в комнате на кроватке, освещенный ярким утренним солнцем, и помню чувство насыщения, переполняющее мое огромное тело, заполняющее собой всю вселенную. Видимо это было после кормления, после того, как я до отвала наелся грудным человеческим молоком…
                Мать говорила, что я не могу этого помнить, ведь мне было тогда не больше года. Но когда мы зашли с ней в комнату, в которой когда-то жили, я совершенно точно и однозначно показал ей место, где стояла моя кроватка, показал, откуда светило солнце. Ни кроватки, ни солнца в комнате в тот момент не было, потому что здесь уже давно никто не жил, и был уже поздний вечер.
        Мы заехали с матерью в этот дом и нашли эту комнату, когда мне было уже тридцать пять лет, когда у меня самого уже были дети. Но вкус молока матери я тогда помнил, помню его до сих пор и буду помнить до конца жизни…
                Я пробовал грудное молоко моей жены, когда она кормила им моих детей. Вкус был совершенно другой, совершенно не похожий на вкус молока моей матери, немного противный и слишком сладкий. Наверное, мне просто так показалось, ведь в детстве мне не с чем было сравнить вкус материнского молока, это было первое, что я попробовал в жизни.
                Мы меняемся, и меняются наши вкусы, наши вкусовые пристрастия. Но все-таки самое резкое изменение пищевых предпочтений произошло именно тогда, когда я приехал в Москву.
                Меня пригласили в гости, в семью очень состоятельных москвичей. Пригласила девушка, за которой я тогда ухаживал. Папа её был генерал, его возили на служебной «Волге», хотя у него была своя точно такая же, только не черная, а бежевая, гражданский вариант. Квартира была в огромном сталинском доме с мусоропроводом на кухне.  Я был впечатлен, моя жизнь проходила в домах, общежитиях и квартирах, в которых никакого мусоропровода никогда не было, даже в подъездах. Потолки в три с половиной метра тоже производили впечатление. В общем, сомневаться в их материальном благополучии не приходилось.
        На столе было всё: салаты, винегрет, заливная рыба, икра, фрукты и даже бананы в вазе рядом с яблоками и черешней. Не было только мяса... Я подумал, что мясо подадут потом, а это все закуски к вину, которое разливали в высокие хрустальные фужеры.
          Когда мама моей подруги пошла на кухню, я подумал, что сейчас она принесет большую сковородку какого-нибудь мяса и кастрюлю отварной картошки под крышкой, из-под которой вырывается пар. Но она принесла свежие горячие печеные пирожки с капустой, яйцом и зеленым луком. Я съел один пирожок, отметив, что у моей мамы пирожки вкуснее, но промолчал и продолжал ждать мясо.
          Мама подруги несколько раз спросила меня, почему я так мало ем, не болею ли я, или может я на диете. Я не болел и не сидел на диете, я ждал мясо.
              Мама подруги снова пошла на кухню и вернулась с огромным тортом. Кажется, у подруги, а, может быть, у её сестры, был день рождения. Я не мог ни о чем думать, я почти не соображал, я ждал мясо, я хотел мясо.
          Когда я понял, что не дождусь, что ничего уже больше не будет, то не выдержал и спросил: «А еды больше не будет?» Генерал удивленным взглядом обвел стол, заполненный разнообразной пищей, и обиженно спросил: «А это разве не еда?» «Но это не мясо…» - выдавил я из себя, у меня закружилась голова, и потемнело в глазах.
    В этот момент все за столом поняли, что еда для меня – это мясо. Но самое главное, что это понял я…
                Я несколько раз пробовал  какое-то время не есть мясо. Это было почти невозможно, я постоянно хотел мясо. Я был самый типичный мясоед, который не мог прожить без мяса ни дня. Видимо мой организм извлекал из мяса какие-то необходимые ему вещества, которые не умел извлекать из другой пищи. Но постепенно я привык обходиться без мяса, мой организм научился извлекать нужные вещества и из другой еды. Был даже период, когда я шесть лет не ел мясо, совсем, абсолютно. Только яйца, икра и сыр. Был период, когда я целый год не ел животную пищу, только хлеб и кашу. Потом я полгода не ел пищу, приготовленную на огне, только фрукты, овощи, подсолнечное и оливковое масло, мед, орехи. Три летних месяца я ел только виноград, яблоки, арбузы и морковь, и больше ничего. А в сентябре я не ел ничего кроме воды. От воды тоже можно почти отказаться. Одного стакана утром хватает на день, остальное организм впитывает через кожу, когда мы купаемся или плаваем, и из воздуха, когда мы дышим.
       Всё, что попадает в наш организм извне, становится для нас наркотиком, если мы получаем это ежедневно. Но наркотиком может стать только то, что организм человека вырабатывает сам. Организм  производит необходимый белок для строительства собственного тела из других белков, попадающих  в организм вместе с едой. В крови организма всегда содержится алкоголь и никотин, даже если человек не курит и не пьет, организм производит эти вещества сам.  Поэтому наркотиком для человека может стать и алкоголь, и никотин, и даже мясо. Если мы принимаем извне какие-то вещества, которые организм вырабатывает сам, он привыкает вырабатывать их в меньшем количестве. И если мы перестаем их принимать извне, то нам их уже не хватает, и возникает наркотическая зависимость.
           А вот цианистый калий не может стать наркотиком, его можно принимать совершенно спокойно, не беспокоясь, что возникнет наркотическая зависимость от этого вещества.
                Но самым главным наркотиком, созданным  человечеством для человека, является сахар. Это энергия, горючее, на котором работает наш организм. Из любой еды мы стараемся извлечь углеводы, чтобы потом превратить их в глюкозу, единственную еду, которую можно вводить прямо в кровь, минуя пищеварительный тракт. И это дает нам прилив сил, энергию, хорошее настроение. Именно поэтому люди так любят сладкое, торты, конфеты. Сахара в чистом виде не существует в природе, его придумал человек, научился извлекать, так же как алкоголь, никотин, опиум и морфий из природных материалов. И сахар стал для человека самым важным и самым распространенным в мире наркотиком. Если вам не нравиться вкус чая, кофе, какого-то другого напитка или еды, то добавьте сахар, и все сразу станет вкусным.
               Привыкая получать сахар в чистом виде, организм разучивается  добывать его из еды и впадает в обычную наркотическую зависимость. Это самая распространенная  зависимость, которая даже не считается наркоманией.  Многие люди даже не знают, что они не могут прожить без сахара и дня.
            Я никогда не любил сладкое, предпочитая соленый хрустящий огурец или соленую вяленую рыбу. Соль тоже может стать для человека наркотиком, потому что на самом деле является совершенно необходимым для нас веществом. Содержание соли в нашей крови такое же, как в древнем океане, из которого когда-то вышла жизнь.
     Бывает разная степень наркотической зависимости. Если вы не можете без чего-то даже один день, то вы конченый наркоман. Если вы можете продержаться только неделю, то это средняя степень зависимости. Если вы выдерживаете целый месяц, то это самая слабая степень зависимости. А если вы можете обойтись без чего-то больше месяца, то вы сможете обходиться и дольше, значит вы независимый человек. Это касается всего, и наркотиков, и алкоголя, и сахара, и даже самой еды.
                Многие, и мои родители в том числе, смеялись, говорили, что я занимаюсь ерундой. Я их понимаю, они выросли во времена, когда еды было мало, люди не доедали, поэтому не привередничали. Отец до конца жизни ел какие-то дешевые консервы, колбасу и прочую ерунду, хотя никакой необходимости в этом уже давно не было.
   А я вырос в эпоху пищевого изобилия, мне очень повезло, у меня всегда был огромный выбор. Поэтому я питаюсь очень избирательно, стараясь питаться только чистой легкой пищу, и в то же время очень непритязательно, потому что моему организму безразлично, из какой пищи извлекать необходимые белки, жиры и углеводы.
             Мой рацион питания очень близок к питанию моей бабушки, выросшей в послереволюционной деревне, где выбора никогда никакого не было. Мясо ели раз в год, ни консервов, ни колбасы не было, творог, яйца, мед, летом ягоды, зимой квашеная капуста, даже сахара не было. Чай пили не вприкуску, а вприглядку, как говорила бабушка. Пьешь чай и смотришь на головку сахара в шкафу, который отец привез из города с ярмарки. Стоит эта головка в шкафу, и откалывают от неё маленькие кусочки только по большим праздникам.
        Бабушкина стратегия питания  в те времена была очень простая: «Ешь все, что найдешь!» А моя стратегия в совершенно других исторических условиях была совершенно другая: «Ешь только то, без чего помрешь!»
     А питались мы почти одинаково, она привыкла к простой здоровой пище, а я себя приучил к такой пище. Иногда разные стратегии в различных обстоятельствах могут дать одинаковый результат. Такое случается… 
                Питались мы с моей бабушкой очень похоже, и может быть поэтому она прожила девяносто девять лет, а я почти сто.
                Кстати, о чае и кофе. Прекрасные напитки, легкие наркотики. Но лучше пить воду. Обязательно утром стакан чистой воды, а потом сладкий кофе со сливками, это и белки, и жиры, и углеводы, поэтому можно довольно долго не есть. Вечером чай, почти ничего, горячая вода и запах, можно даже похудеть.  И лучше всего пить талую воду. Замораживаешь, но не до конца, всё, что не замерзло, выливаешь, а чистый лед размораживаешь.   Я так делал последние семьдесят пять лет своей жизни…
                Вкус пищи определяется не только ею самой и окружающими условиями. Очень важно ваше собственное состояние. Если вы угнетены, подавлены, то любая пища кажется вам безвкусной. Если вы возбуждены, влюблены,  то вы тоже не замечаете вкуса пищи, он вам безразличен.
      Я голодал 30 дней. Вообще человек может голодать без ущерба для здоровья 40 дней, как Иисус Христос в пустыне. Это гораздо менее вредно, чем длительное недоедание или неполноценное питание. Никогда простые яблоки и обыкновенная морковь, с которых я начал питание после голодовки, не казались мне такими вкусными. Я тогда впервые ощутил необычный вкус гречки, необыкновенную сладость винограда и удивительную остроту мёда. Если хотите узнать настоящий вкус еды, поголодайте хотя бы неделю и вам откроется истина.
               С тех самых пор я не ем колбасу и консервы, в них присутствует какой-то  привкус, до такой степени неестественный,  что я не воспринимаю эти продукты как что-то съедобное. Но это в условиях, когда у меня есть выбор, а, например, в блокадном Ленинграде эти же самые колбаса и консервы казались бы мне изысканными деликатесами.
         В начале девяностых нашей соседкой по коммуналке была старая блокадница Катерина Семеновна. Родилась она в Петербурге в начале двадцатого века в обедневшей дворянской семье. Февральскую революцию встретила радостно, с энтузиазмом, а октябрьскую уже с меньшим оптимизмом. Когда я с ней познакомился, ей было почти девяносто лет, и была она конченой пессимисткой.  Из рассказов Катерины Семеновны действительно можно было сделать вывод, что жизнь с годами становиться только хуже. Самые страшные рассказы были про блокаду. Она утверждала, что сначала в Ленинграде съели всю еду, потом всех собак, кошек, голубей и крыс, затем все свечи, кожаные вещи и столярный клей, и, наконец, стали есть собственные экскременты. Те, кто это делал, выжили, а кто не смог, тот умирал. Катерину Семеновну вывезли в Москву в самом конце блокады…
     А были и те, кто ел человечину.  Матери ели собственных детей, дети собственных родителей. Это тоже белки, жиры и углеводы…
       Когда однажды я все-таки спросил Катерину Семеновну, как ей самой удалось выжить в этом аду, чокнутая старушка тяжело вздохнула и надолго умолкла. Умерла Катерина Семеновна в девяносто втором, совершенно не удивившись очередному распаду империи, и до конца сохраняя ясность сознания и любовь к простой, натуральной пище.
    Соль и сахар я теперь тоже не ем. Хотя я не могу избежать употребления этих  веществ в составе других продуктов, но в чистом виде для питания я их не использую.
           Пищевые привычки и вкусовые пристрастия могут измениться не только под воздействием внешней среды или в результате голодовки, что тоже по существу является лишь внешним воздействием. Иногда мы можем изменять стереотипы питания сознательно.
   В детстве я не знал слов хамон, пармезан, фуагра и думал, что трюфели – это вкусные шоколадные конфеты. Я знал только один дорогой и редкий продукт, который появлялся у нас дома раз в году  на новогоднем праздничном столе. Продукт был настолько дорогой и ценный, что открыв банку, родители раскладывали его тончайшим слоем на крошечные кусочки белого хлеба, намазанные толстым слоем сливочного масла, и ставили в самый центр праздничного стола, заставленного менее ценными закусками и салатами настолько, что не видно было скатерти.  К тому времени, когда этот редкий и ценный продукт, наконец, можно было попробовать, он уже успевал заветреться и подсохнуть, становился вязким, прилипал к зубам, и ничего кроме соленого вкуса я в нем не чувствовал. Родители называли этот продукт «икра», причем не просто икра, а с придыханием, уважительно. Потом я узнал, что это так называемая красная икра, хотя выглядела она золотисто желтой и даже немного оранжевой. Ещё я узнал, что бывает и черная икра, значительно более дорогая и редкая. Видимо тогда в детстве у меня и сформировалось это странное отношение к икре, как к редкому, дорогому, ценному продукту.
         Через много лет, когда у меня появилось желание и возможность разобраться со своим питанием, я стал пробовать икру. Оказалось, что не вся красная икра одинакова. Мелкая красноватая икра – это икра нерки,  крупнее и желтоватая – это икра кижуча, а ещё бывает икра кеты, лосося и форели. Бывает свежая икра, а бывает малосольная, соленая, в железе и стекле, дальневосточная и норвежская, вкусная и не очень. И я начал есть икру, а не пробовать. Я ел её со свежим белым хлебом и сливочным маслом,  с лавашем, с блинами, с гречневой кашей, ложкой, до отвала, до отвращения. Я ел её каждый день, утром на завтрак и вечером на ужин, я запивал её коньяком и закусывал ею водку, много лет она стояла передо мной на столе. Удивительно, но мои дети, выросшие совсем в другие времена, и никогда не знавшие, что икра ценный и дорогой продукт, не любили икру. Когда я ставил на стол тарелку полную свежей красной икры, они смеялись надо мной и удивлялись, как можно так долго есть одно и то же. Можно, если ты веришь, что это редкий, ценный и дорогой продукт.
                В Америке в конце девятнадцатого века существовал закон, запрещавший чаще двух раз в неделю кормить заключенных лобстером. Но не потому, что это расточительство, а для того, чтобы это не превратилось в издевательство. Тогда это был самый дешевый, доступный и простой продукт, потому что лобстер в изобилии водился в прибрежных водах. А теперь это ценный и дорогой продукт, который подают в ресторанах. Закон наверняка всё ещё действует и вряд ли кто-то его нарушает,  но уже совсем по другим соображениям. Точно не из страха нести ответственность за нарушение.
            И, наконец, я наелся. Икра стала для меня обычным продуктом, который я ем, когда мне хочется и обычно это бывает зимой. Кстати, икра стоит гораздо дешевле хамона (простая сыровяленая свинина), который я не люблю, пармезана ( выдержанный твердый сыр), который я ем с удовольствием, и фуагры ( жирная гусиная печень), к которой я совершенно равнодушен.   
                Но, и это ещё не вся правда о еде. Человек сам не может переварить практически ни один продукт. Единственное вещество, которое он может усвоить самостоятельно, это глюкоза, сахар, чистые углеводы. Её можно вводить прямо в кровь, минуя пищеварительную систему.
       Для переваривания всего остального требуется много разных веществ ( соляная кислота, желчь и прочее), которые вырабатывает наш организм. Но самое главное, что нам нужно, это наша  микробиота, без которой мы не сможем нормально питаться. 
                Что это такое? Это исторически сложившаяся совокупность бактерий и микробов ( более тысячи разных видов), живущих в нашем пищеварительном тракте, которые едят нашу пищу. А мы едим то, что съели они. Микробиота взрослого человека весит от двух до трех килограмм. Некоторые вещества, которые мы едим, нам вообще не нужны, но нужны нашей микробиоте. Нам, например, совершенно не нужна клетчатка, но она нужна нашей микробиоте. Я люблю свою микробиоту, поэтому кормлю её и пребиотиками, и пробиотиками, и конечно клетчаткой. Самый полезный продукт для нее – это мечниковская простокваша, в которой есть все необходимые бактерии  и даже болгарская палочка.  С её помощью в Болгарии делают самый вкусный и полезный в мире кисло-молочный продукт, он называется  «кисло мляко». И, конечно, я ем траву,  салат,  кинзу, базелик, петрушку,  чеснок, в которых очень много клетчатки.
                Если бы у нас не было нашей микробиоты, мы не могли бы есть нашу любимую еду. Может быть,  поэтому непривычная для нас еда кажется нам невкусной,  просто наша микробиота  не может её съесть.
   Важность микробиоты для животных трудно переоценить. Например, все травоядные имеют двухкамерный желудок. В первой камере их микробиота ест траву, а во второй камере часть этой микробиоты, а это уже белок, а не клетчатка, переваривается для нужд самого хозяина микробиоты.
       Микробиота живет внутри нас и постоянно обновляется, приспосабливаясь к нашему питанию, микроорганизмы все время размножаются и умирают. Только пятьдесят процентов наших экскрементов - это непереваренные остатки пищи, всё остальное - это наша мертвая микробиота, белок, который можно использовать для питания, поэтому очень многие животные, лишенные человеческой брезгливости, едят свои и чужие экскременты с удовольствием. Лучше уж есть собственные экскременты, чем умереть от голода.  Так же, как лучше уж пить собственную мочу или морскую воду, чем умереть от обезвоживания. Моча на девяносто девять процентов состоит из воды, даже в морской воде меньше воды, чем в моче.
       Когда я был маленький, отец мне говорил: « Старайся, сынок, учись, станешь умный, станешь богатый, и будешь хоть каждый день есть икру…» Потом я много думал об этом, представлял, как я когда-нибудь смогу есть икру большой столовой ложкой, и как для этого надо будет много учиться, стараться, а не баловаться, не играть с ребятами во дворе. 
              И я решил, что уж лучше я буду делать то, что хочу, уж лучше буду веселый и здоровый, а когда проголодаюсь, буду есть черный хлеб с маслом, посыпанным белым сахарным песком, чем буду всю жизнь мучиться из-за этой непонятной икры. Ведь человеку, для того чтобы жить счастливо, нужны не икра, хамон или пармезан, дорогие и редкие продукты, а нужны белки, жиры и углеводы, которые есть во всех самых простых и обычных продуктах…
                Вот собственно и всё, что касается еды.

СЕКСУАЛЬНАЯ   СОСТАВЛЯЮЩАЯ
 
                Впервые о сексе я задумался довольно поздно. Я занимался сексом, интересовался сексом, но никогда не задумывался о нем всерьез. Тема эта настолько важная и всеобъемлющая, что говорить о ней серьезно чрезвычайно трудно. А толчком к этим размышлениям послужил незначительный эпизод  юмористического характера, произошедший со мной во время прохождения медицинского осмотра.
             Я стоял перед врачом, одетым в белый медицинский халат и смешную, ещё более белую шапочку, абсолютно голый. Врач очень внимательно рассматривал мой небольшой многострадальный, много повидавший и много где побывавший член,  а я смущенно молчал.  Совершенно неожиданно врач спросил меня.
- Со скольких лет живете половой жизнью?
- В смысле, доктор?
- Во сколько лет впервые провели ночь с женщиной?
- Прямо не знаю, что сказать, доктор. В детстве спал с мамой, потом иногда с сестрой, и даже с теткой, сестрой отца спал…
- Я имею в виду,  занимались сексом.
- Доктор, а если бы я был гомосексуалистом?
- Тогда с мужчиной естественно. Но я надеюсь, что вы не…
- Нет, нет, доктор, я нормальный, то есть обычный. Не знаю, как это правильно сказать. Но я затрудняюсь ответить на ваш вопрос. В детском саду мы залезали в постель к девчонкам. Это считается?
- Конечно, не считается! Хорошо, будем предельно точны. Когда впервые, находясь в постели с женщиной, вы испытали оргазм?
- А не в постели можно? Пусть мой первый раз будет где-нибудь в лесу на траве.
- Хорошо, без постели, просто с женщиной. Если, конечно, вы, мой дорогой,  не гомосексуалист, в чем лично я уже начинаю сомневаться.
- В первый раз, находясь в постели с женщиной, доктор, я испытал оргазм, не успев снять штаны. Это как, считается?
- Не знаю, как отнеслась к этому ваша первая женщина, но у меня это не считается. Надеюсь, что во второй раз у вас всё получилось?
- Второй раз мы не успели, доктор, нас прогнали…
- Какая все-таки у вас была интересная сексуальная жизнь! Хорошо, в другой раз, надеюсь, всё получилось?
- А другого раза у нас, доктор, не было. Она, моя первая женщина, ушла к другому мужчине.  Точнее уехала к мужу в другой город.
- Забавно. А со второй женщиной?
- Со второй женщиной, доктор, тоже не совсем всё сложилось к сожалению…
- Теряюсь в догадках! Не смогли испытать оргазм?
- Да нет, смог. Испытал, но не туда…
- Опять не туда! Боюсь даже предположить, а куда?
- Сзади, ну, туда. Она была девушка, доктор, ей было нельзя.
- Понятно, а туда значит можно. Странная, надо сказать, у вас была девушка, то есть вторая женщина. Ну, а с третьей то всё, наконец, получилось?
- Да, получилось, доктор, но тоже не туда. Но не так, как со второй…
- Вариант остался только один, поэтому даже не спрашиваю куда. Но очень хочется узнать причину.
- Причина простая, доктор, у неё была менструация.
- Понятно. Почему же вы не использовали проверенный вариант, так сказать. Я имею в виду, как со второй, как с девушкой?
- Ну, вы знаете, доктор, я предлагал, конечно. Но она так никогда не пробовала, поэтому не захотела, отказалась.
- Теперь понятно, почему вы переключились на мужчин…
- Что вы, доктор, что вы! Я не такой!
- А, напрасно, мой дорогой! Совершенно напрасно! У мужчин менструаций не бывает, да и девственность они не блюдут. И вообще они менее капризны.
- Я как-то, доктор, не задумывался об этом. Мне просто нравятся женщины. И капризы их нравятся. Я люблю, когда все непредсказуемо. Одним словом, мне нравятся красивые женщины.
- Начинаю подозревать, что это у вас ненадолго. Мужчины тоже встречаются очень красивые. Итак, формулирую окончательный вариант.  Когда впервые вы ввели свой пенис во влагалище женщины и после этого испытали оргазм?
- Живой?
- Что «живой»?
- Живой женщины?
- Дорогой мой, вы меня пугаете!
- Просто вдруг пришло в голову…
- Что у нас осталось? Дети, животные, вещи? Что ещё?
- Вещи, доктор, уже были. В  штаны, помните?
- Да, извините, забыл. Так, когда все-таки?
- Кстати, и собачка у меня была, доктор… любила полизать.
- Уже не удивляюсь, мой дорогой!
- И дети, можно сказать, были…
- Мой дорогой, это же уголовно наказуемое деяние?!
- Не пугайтесь, доктор! Собачка очень молоденькая была,   два года всего…
- Успокоили!
- Извините, доктор, я шутил. Просто я очень стесняюсь. Я очень поздно начал заниматься сексом. Поздно, очень поздно…
- Не томите, дорогой…
 - В двадцать лет…
- Мой дорогой, поверьте мне, это нормально. Вот в тринадцать или тридцать три – это действительно поздно или рано. А в двадцать – это совершенно нормально.
- Извините, доктор. Это у меня всё от смущения…
- Перейдем ко второму вопросу. Надеюсь, что он займет  у нас гораздо  меньше времени, чем первый. Итак, сколько раз в неделю в среднем вы занимаетесь сексом?  Уточняю, испытывая оргазм.
- А, когда я один занимаюсь, это считается сексом?
- Вы онанизм имеете в виду?
- Ну, да…
- Считается, всё считается, мой дорогой.
- Доктор, я опять стесняюсь. Мало, очень мало.
- Позвольте мне решать, много или мало. Итак, сколько?
- Двадцать, доктор…
- Не врите, мой дорогой. Прошу вас, не врите.  Двадцать было очень давно и неправда. Сколько сейчас?
- Нет, правда, было. А теперь, доктор, три. Иногда, два, но чаще три. Три, доктор.
- Отличный результат, мой дорогой.  Среднестатистический результат для вашего возраста. Последний, третий вопрос, наконец-то. На что-нибудь жалуетесь?
- Да, скучно как-то это всё, доктор…
- Ну, мой дорогой! С вашим-то воображением и таким богатым сексуальным опытом! Представьте себе, что вы в штанах на сеновале с мертвой женщиной, и к тому же девственницей.
- Ужасная картина, доктор. Что я там с нею делаю?
- Ну, не знаю. Идет война, вы молодой боец, солдат, она медсестра, тоже молодая девушка, вы попали в окружение, кругом враги, фашисты, вы прячетесь в стоге сена. Представьте, мой дорогой, что вы никогда до этого не занимались сексом с женщиной, а она, медсестра, тоже девственница. Она смертельно ранена и просит вас заняться с ней сексом, перед тем как  умрет. Вы начинаете, всё хорошо, и тут она умирает…
- Доктор, доктор, я успел? Я кончить успел?
- Не знаю, дорогой мой, не знаю.
- До того, как она умерла, или после?
 - Это ваша жизнь, ваши фантазии, мой дорогой! Вам и решать, успели вы или нет.
- Доктор, а возбуждает!
- Да, мой дорогой, да! Весь наш секс в нашей голове, в нашем воображении. Самый сексуальный орган человека – это его мозг. Три раза в неделю максимум по пятнадцать минут, а воображение работает круглосуточно, даже во сне. Каждый мужчина испытывает в среднем около двухсот сексуальных импульсов, сексуальных фантазий в сутки.
- Да, вы что, доктор? Значит моя повышенная сексуальность это что, нормально?
- Мой дорогой, у вас совершенно нормальная обычная сексуальная жизнь, абсолютно среднестатистическая. И ваши, как вам кажется, странные сексуальные фантазии – это тоже совершенно нормально. Наоборот, было бы странно, если бы вы не фантазировали, а просто занимались сексом как животное.  Мы люди, человеки, а не животные, и сексуальность у нас человеческая, а не животная. Лев может заниматься сексом до ста раз в сутки, но только один раз в год, во время течки у львиц его прайда, а человек занимается сексом все время, круглый год, ежедневно, если не в реальности, то в своем воображении, в своей голове.
- А как же гомосексуалисты, доктор? У них тоже что-то с головой?
- Ну, да, они так решили, им так удобнее. Может  недостаток  внимания в детстве, может девочка обидела или мама не любила, или даже умерла. Никаких физиологических различий не существует, всё в голове. Один лев сильнее другого совсем не намного, а люди – это совершенно другое дело. Один человек не может поднять двадцать килограмм, а другой поднимает двести. Всё это работа сознания, работа мозга. Так что не переживайте, всё у вас нормально, всё у вас в порядке!
- Спасибо, доктор, успокоили. Есть о чем задуматься…
                ______________________________

                В первый раз я столкнулся с женским коварством в детском саду, в садике, как мы его тогда называли. Многое  из той жизни я уже не могу вспомнить, но этот эпизод вижу отчетливо, в мельчайших деталях.
       В детском саду или в садике всё происходило в одной большой комнате. Сутра в этой комнате мы завтракали, сидя за маленькими столиками на крошечных стульчиках, потом в этой же комнате мы играли и рисовали, чиркая цветными карандашами в книжках раскрасках, а в тихий час все в той же комнате мы спали. Доставали раскладушки, ставили их в один ряд поперек комнаты, разворачивали матрасы и стелили постели. Сначала все это делали наши воспитательницы и нянечки, а мы им помогали, потом делали мы, а они нам помогали.  А затем все это мы делали уже сами, самостоятельно.
     Туалет у нас тоже был один на всех. Это была небольшая комната с окном на улицу, в которой стояли рядышком два детских унитаза, гораздо меньшего размера, чем взрослые, и две детских раковины, тоже очень маленькие. Такой был удивительный туалет для мальчика и девочки, для мужа и жены. И я помню, что действительно, очень часто рядом со мной на соседнем унитазе сидела какая-нибудь девочка из нашей младшей детсадовской группы.
                Но потом, в средней группе, что-то случилось, откуда-то появился стыд, какая-то тайна, какой-то запрет.  До сих пор не могу понять, откуда всё это взялось, но мы перестали ходить в туалет по одному. Мы, мальчишки, шли в туалет небольшой компанией, и пока двое делали свои дела, остальные держали дверь, чтобы никто не мог войти. Девчонки тоже ходили в туалет только компаниями.
              Однажды мой друг Павлик, самый сильный мальчик в нашей средней группе, заметил, что девчонки пошли в туалет втроем. Мы с ребятами немного подождали, а потом дружно, с криками навалились на дверь. Девочка, которая её держала, отлетела к окну, другая соскочила с унитаза и забилась в угол, а третья так и осталась сидеть на унитазе. А мы с мальчишками хохотали, показывали на них пальцем и кричали: «Смотри, смотри!», хотя увидеть, конечно,  ничего не могли…
              Через несколько дней на дверях нашего туалета появилась крепкая задвижка, и мы, с нашими девочками, стали ещё дальше друг от друга…
                В старшей группе наш мальчишеский интерес к девчонкам стал ещё сильнее, мы пытались подглядывать за ними через дырочку в двери туалета, а они затыкали это отверстие с той стороны полотенцем. То, что было у нас между ног, нам было хорошо известно и совершенно понятно. Два маленьких яичка в кожаном мешочке и одна небольшая писька с утолщением на конце и складкой кожи. А что у них там внутри – это было загадкой, которая  становилась все мучительнее и всё притягательнее. Наверное, всё это так и осталось с нами на всю жизнь, - наша мужская простота и открытость, и их женская таинственность и закрытость.
           В старшей группе перед тем, как ставить раскладушки и застилать постели, мы заранее договаривались с нашими девчонками, кто рядом с кем будет лежать в тихий час. А потом поднимали одеяла, объединяя наши внутренние пространства, и там, в этой интимной уединенности разговаривали, рассказывали друг другу какие-то детские истории, страшные-страшные сказки про черную комнату и гроб на колесиках, анекдоты про крокодила Гену и Чебурашку. И каждый мальчик старался договориться и лечь с той девочкой, которая ему нравилась.
          Мне очень нравилась Таня, маленькая, глазастенькая, с миловидным круглым личиком,  двумя короткими косичками и большими бантами. Скорее всего, именно тогда и сформировался в моём подсознании тот тип женской красоты, который я потом старался найти во всех женщинах. Мне всегда хотелось, чтобы моя избранница была маленькая, гибкая, круглолицая и большеглазая.
                Я уговорил Таню лечь рядом со мной в тихий час.    Когда мы с ней вдоволь наговорились, и она даже немного посмеялась над новым анекдотом про  милиционера – заику и мальчика, который «спасибо, уже не надо», я вдруг неожиданно для самого себя  сказал: «А покажи мне свою писю…» Я очень надеялся, что она согласиться, потому что ребята рассказывали, что другие девчонки уже несколько раз соглашались. Но ведь это была не просто девочка, это была Таня, поэтому с замиранием сердца я ждал, что она ответит. Она долго молчала, а потом очень тихо, шёпотом сказала: «Давай! Только ты первый…» Я с готовностью, очень быстро спустил трусы и придвинулся к ней поближе.
                Она внимательно смотрела на мой маленький, сморщенный, замявшийся в трусах между ног член, потом своим остреньким тонким пальчиком аккуратно и деликатно прикоснулась к нему, немного потрогала, а затем, осмелев, расправила и очень ласково погладила, словно какого-то дикого зверька. Я дрожал в нетерпении, а она, освоившись, зажала мой маленький член в  своем нежном кулачке и немного потянула. Я не выдержал: «Давай теперь ты. Снимай трусы».  Она отвернулась и легла ко мне спиной: «Не хочу. Не буду». «Это нечестно! Мы же договорились, ты обещала…» - я старался не шуметь, хотя чувствовал себя жестоко обманутым.
               Тихий час подходил к концу, никогда до этого я ещё не сталкивался с женским коварством…  И ещё не знал, что в любви ни о чём договориться нельзя… А ещё я не знал, что  больше никто и никогда не будет относиться к моему члену так естественно, трепетно и нежно, как Таня. 
                Когда мы были уже в самой старшей,  подготовительной группе, подготовительной к школе, конечно, и к настоящей взрослой жизни, по всей вероятности, Павлик однажды сказал, что ему нравится Светка, и что теперь никто не должен к ней приставать и лежать с ней в тихий час. В этот момент Павлик был такой важный, как павлин.
                Не знаю почему, но я вдруг почувствовал, что мне тоже очень нравится именно Светка. И я бесстрашно возразил, что я не согласен, и что, если я захочу, то буду к ней приставать  и лежать с ней в тихий час, если она согласится.  Мне давно хотелось побороться с Павликом, всех остальных мальчишек в подготовительной группе я уже поборол, а с Павликом ещё ни разу не боролся.
              Мы катались по зеленой траве, как мангуст и кобра из книги «Рикки-Тикки-Тави», которую нам читала наша любимая воспитательница. Я был, конечно, мангуст, и хотя Павлик был явно сильнее и здоровее меня, как кобра, но я не сдавался, как настоящий мангуст. Нас растащили…
       А после тихого часа Павлик подошёл ко мне и протянул руку: «Мир?» «Мир!»- ответил я: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись, а если будешь драться, я буду кусаться!» «А кусаться нам нельзя, потому что мы друзья!»- ответил Павлик. И мы решили, что не будем больше любить Светку, раз она мешает нашей дружбе.
                Я не хотел ходить в садик, особенно в подготовительную группу, и старался каждый раз уговорить маму, оставить меня дома одного. Но когда все-таки приходил, эта детсадовская жизнь так увлекала меня, что мне не хотелось уходить домой.
                Через много лет, когда я из любопытства заглянул в наш старый детский садик, я очень удивился, увидев эту небольшую комнату, в которой мы проводили так много времени, и этот маленький туалет с крошечными детскими унитазами. Все было такое маленькое, почти игрушечное, но чувства, которые мы тогда испытывали, были большие и самые настоящие.
             Я зашел в наш любимый яблоневый сад с беседкой и песочницей, который раньше казался мне таким огромным, что в нем можно было заблудиться. Оказалось, что в саду растет всего несколько небольших деревьев. Я нашел  ту самую клумбу, по которой мы катались с Павликом, сцепившись в смертельных любовных объятьях.
        Когда дети совсем маленькие, очень трудно отличить мальчиков от девочек. Порой,  даже невозможно, пока не заглянешь в пеленки. Бывают девочки с очень короткими волосами, а бывают мальчики, которых забыли постричь. А потом у девочек появляются косички и бантики, юбочки и кофточки, а у мальчиков синяки и ссадины, какая-то злость в глазах, драчливость. Дистанция растет, пропасть увеличивается и всё сильнее взаимный интерес, взаимное притяжение. В детстве это порой проявляется довольно странно. Дернуть за косичку, поставить подножку, заставить её расплакаться, разозлиться, чтобы она заметила тебя, выделила тебя из толпы других мальчишек. Подарить цветок или отдать игрушку – это как-то не по-мужски, потому что сделать это может любой. Сделать ей приятно или заставить обратить на себя внимание – это очень разные вещи. Ты особенный, сильный, умный, смелый, а приятно может сделать кто угодно, даже самый слабый. Она должна полюбить тебя не потому, что ей с тобой хорошо, а потому что ты самый лучший. Да и сам ты никогда не обратишь внимания на девчонку, на которую не смотрят другие ребята. Ведь тебе, самому лучшему, самому сильному и умному, тоже нужна самая-самая красивая. А что такое красота, ты ещё не знаешь и считаешь красивым то, что считают красивым другие. Ведь ты ещё маленький, ничего не знаешь, не можешь, и пока только хочешь быть самым сильным и/или умным.
               __________________________________

                Ранней весной шестьдесят восьмого года отец купил  «Москвич-412». Вполне возможно, что это было самое важное событие в его жизни. Я не знаю, с покупкой какого автомобиля в наше время можно было бы сравнить приобретение  такой машины в шестьдесят восьмом году. И дело не в цене, и не в том, что не все могли купить такую машину, даже имея необходимую сумму, и совсем не в её современной конструкции, хотя на тот момент она была самой совершенной машиной, лучше «Запорожца» и «Волги», а «Жигули» ещё не выпускали. Дело в значимости события. 
                В нашем пятиэтажном доме из пяти подъездов по четыре квартиры на этаже было всего три машины: бежевая «Волга ГАЗ 24», на которой ездил какой-то важный генерал, красный  «Запорожец ЗАЗ 966» инвалида с первого этажа и наш зеленый «Москвич ИЖ-412».  Отец всегда ставил машину во дворе так, чтобы её было видно из окна на кухне, а потом каждые пятнадцать минут проверял, на месте ли она, боялся, что её украдут.  На ночь отец всегда ставил машину в гараж, который был в четырех километрах от нашего дома. Обратно он шел пешком, но тогда все так делали, никого это не удивляло.
         После приобретения машины у нас началась совсем другая жизнь. На дачу мы ездили в любое время, а не по расписанию автобуса, который ходил крайне редко. Часто ездили за грибами, за ягодами и на рыбалку. Даже ездили в соседний город, в котором снабжение было чуть лучше и в магазинах можно было купить куриц, а иногда и колбасу. Зимой на машине ездили редко, только иногда на подледную рыбалку. Собственно и ездить зимой на машине было особенно некуда, поэтому многие на зиму машину ставили в гараж. И никакой зимней резины тогда не существовало, любая резина была всесезонная.
     Как-то раз, когда я только пошел в первый класс,  отец подвез меня до школы, просто потому что ему было по пути, хотя от нашего подъезда до ворот школы  было всего метров восемьсот. Я сразу почувствовал, как изменилось ко мне отношение и учителей, и одноклассников после того, как они увидели меня выходящим из машины.   В те годы наличие в семье машины было самым главным, если не единственным признаком материального благополучия. Квартиры давали бесплатно, хорошую  одежду  было трудно достать, а питались все примерно одинаково.
                Однажды к нам в гости пришли довольно дальние родственники, которых мы едва знали. Мужчина, приходящийся каким-то троюродным братом моему отцу, женщина и их дети, сын примерно моего возраста и дочь года на два или три старше меня с уже заметной красивой грудью и длинными распущенными волосами. Сразу пошли во двор, хотя мать несколько раз приглашала их к столу. Отец с плохо скрываемой гордостью несколько раз обошел вместе с ними машину, потом завел, подождал, пока мотор как следует прогреется, и пригласил всех садиться. Глава семейства сел впереди рядом с отцом, а остальные сзади. Проехали несколько кругов вокруг нашего дома, машина остановилась, мотор заглох, все молча вышли из машины, аккуратно закрыли двери. «Ну, вот!»- сказал ихний отец: «На поезде я ездил, на машине катался, можно уж и помирать!» Подумал немного и добавил: «Нет, на самолете ещё не летал…»
                Чтобы купить машину, родители занимали деньги у кого только могли. « Москвич-412» стоил 4936 рублей, а зарплаты у родителей были небольшие, 120 у матери и150 рублей у отца. Основную часть, тысячу пятьсот рублей, дал дед, отец моей матери, тысяча с чем-то была у родителей, остальное собирали по родственникам и друзьям, по сто рублей, по двести.  Когда посчитали всё, что собрали, выяснилось, что все равно не хватает пятьсот рублей, машина стоила почти пять тысяч. 
           Отец вышел во двор покурить. Курил он редко, только по праздникам от веселья после выпивки и во время тяжких раздумий, как в тот раз.  Подошел сосед тоже покурить:        « Что, сосед, не весел?» «Да вот, машину дают на работе,    а денег не хватает…»- выдохнул отец.
         Машины тогда распределялись строго по очереди, на всех не хватало, как, впрочем, и всего остального, денег в том числе. «Тоже мне горе!»- весело отреагировал сосед, глубоко затянувшись: «Сколько не хватает то?» «Пять сотен…» - грустно выдохнул дым отец. Сосед молча притушил недокуренную сигарету и через минуту вернулся с деньгами: «Держи! Отдашь, когда сможешь». Расписок тогда никто не брал, сроков никто не устанавливал. Отец с матерью рассчитывались с долгами несколько лет.
      Когда мы ездили за грибами и ягодами, обычно брали кого-нибудь из родственников, машин ни у кого не было, а у нас место в машине всегда было. В этот раз мать с нами не поехала, поехали только мы с отцом и ещё его двоюродный брат с дочерью, которая, получается, приходилась мне троюродной сестрой. Моя бабушка и её дедушка были братом и сестрой. Звали её Галя, оба имени были на согласную, и даже на одну букву. Я сразу увидел в этом  знак, Гоша и Галя…
             Ехать было по тогдашним понятиям очень далеко, километров пятьдесят, поэтому выехали мы рано, часов в пять утра. Пока ехали, отцы впереди о чем-то монотонно разговаривали, а мы молча сидели каждый в своём углу и пялились друг на друга.
                Когда доехали, солнце уже поднялось, на траве лежала роса, а в траве светились  спелые ягоды земляники. Это самое  вызывающее, самое яркое сочетание цветов в природе. Прохладный зеленый цвет хлорофилла и красный цвет тепла, огня. Словно брызги крови на траве, словно угольки, рассыпанные по полю, ягоды земляники горели в траве.
          «Остаешься охранять машину!»- отец уже собирался уйти, но увидев мой умоляющий взгляд, остановился, потряс  ключами перед моим носом и положил в подставленную ладонь. Он не любил оставлять ключи от машины ни мне, ни матери и обычно уходил, закрыв её, но сегодня он понял, что я очень хочу перед этой девчонкой тоже немного побыть хозяином машины.
                Взрослые ушли, а мы, дети, стали собирать ягоды рядом с дорогой, по которой приехали. Их и здесь было очень много, хотя, конечно, это была не малина, которую можно собирать, практически не сходя с места. Мы понемногу двигались в том направлении, куда ушли родители. Отец был знатный сборщик ягод, он мог за день собрать двенадцатилитровое ведро земляники или два ведра малины.  Я за это время едва успевал собрать только трехлитровую банку. Но сегодня я даже и этого не мог, всё мое внимание было приковано к Гале. То я нес ей особенно крупную ягоду, то ветку, на которой было сразу с десяток крупных красных ягод и ещё несколько мелких зеленых. А Галя улыбалась и загадочно молчала.
      Мы оба были в синих шерстяных спортивных костюмах с белыми полосками на вороте и рукавах, оба в черных резиновых сапогах, чтобы не промочить ноги, и даже в вязанных шапочках. Солнце поднималось всё выше, становилось все жарче. Сначала мы сняли шапки, потом расстегнули молнии на воротниках, а потом Галя сняла куртку, стянув её через голову.  Под курткой у неё была белая футболка. Я только успел увидеть её стройную загорелую спину под задравшейся на мгновение футболкой, а когда она повернулась ко мне лицом,  груди, небольшие, но туго обтянутые растянувшейся трикотажной тканью.  Лифчик она ещё не носила, поэтому соски остро торчали под тонкой, немного просвечивающей белой футболкой. Я задохнулся, а она сделала вид, что не заметила. А, может, и правда не заметила…
              Очень скоро Гале тоже надоело собирать землянику, и мы пошли со своими полупустыми банками по пыльной дороге обратно к машине, которая виднелась вдалеке. Наверное, мы съели гораздо больше, чем собрали. Я видел маленькие косточки земляники, прилипшие к её припухлым губам, но стеснялся об этом сказать.
                Когда мы дошли до машины, я по-хозяйски открыл ключом дверь, внутри было жарко, кузов уже успел нагреться на солнце. Я разложил все сиденья, получилась довольно ровная мягкая площадка, как большая постель посреди земляничной поляны. Мы сняли сапоги и залезли на эту постель с ногами. Я достал припрятанные в кармане чехла переднего сиденья карты, и мы стали играть в подкидного дурака.
          Почему то дураком всё время оставался я, наверное, потому, что все козыри все время были на руках у Гали. Мне очень хотелось выиграть, поэтому в конце очередной партии я припрятал две карты, девятку и шестерку, за резинку штанов, сделав вид, что хочу потереть спину, а оставшимися двумя козырными отбился. Галя удивилась, потому что только что у меня на руках было шесть карт, а после захода с двух десяток должно было остаться четыре, а не две. Она пристально посмотрела мне в глаза и, видимо, сразу поняла, что я смухлевал. И тут началось…
          Она хотела обязательно найти эти две карты и поэтому схватила меня. Я к тому времени уже год занимался борьбой, поэтому не сомневался, что легко справлюсь с ней, хотя она была старше меня на два года и выше на голову. Галя оказалась очень сильной и ловкой девчонкой.  Силы были почти равны, но я знал приемы.  Я дернул её за руку, зашел ей за спину и обхватил за пояс. Но когда я оказался у неё за спиной, она оттолкнулась ногами от приборной панели и упала на меня, а я упал на спину…
        Мы оба тяжело дышали, она лежала на мне, а я лежал, обнимая её и чувствуя руками её мягкие груди. Я уткнулся лицом в её шею за правым ухом, завиток её мягких волос щекотал мне нос. Мы оба устали, успокоились, она больше не вырывалась и не сопротивлялась. От неё пахло земляникой и потом. Я не могу описать этот запах, но помню его и смогу отличить от тысячи других. Это запах солнца, запах лета, запах ветра, теплой дорожной пыли, выпавшей росы, далекого детства и земляники, засохшей на её нежных губах…
                Мы лежали, тяжело дыша и не шевелясь, боясь спугнуть друг друга каким-нибудь неловким движением. Я чувствовал ладонями рук её мягкие соски, а она, наверное, чувствовала мои горячие ладони на своей груди и мое жаркое дыхание, от которого шевелились её растрепавшиеся волосы.  «Ты меня обманул?»- это были первые слова, которые я услышал от неё. Голос у Гали был ласковый, нежный, бархатный. Вибрация звука передалась мне через её плотно прижатую к моей груди спину. Хотелось сказать ей: «Говори, говори, говори что угодно, только не спугни эти мгновения абсолютного счастья…» Я с трудом выдавил из себя:
- Да…
- Зачем?
- Не знаю…
- Очень хотел выиграть?
- Хотел…
- Но ведь играть надо честно!
- Надо…
- Тебе не стыдно?
- Стыдно…
- Скажи, что больше не будешь!
- Не будешь…  Не буду.
                В этой жизни мы о чем-то разговаривали, что-то выясняли, о чем-то спорили. А в той параллельной, настоящей жизни мы лежали на огромной постели посреди земляничной поляны и обнимались, ласкались, таяли, истекая запахом спелой земляники, свежего пота, и всё крепче прижимаясь  друг к другу. 
                Мы лежали молча,  наше дыхание выровнялось. Я медленно, очень медленно опустил правую руку, нащупал край её футболки и запустил под неё свою руку.  Мою грубую, холодную ладонь обожгла её нежная, тонкая, горячая кожа. Я скользил по этой гладкой коже, поднимаясь всё выше и выше и, наконец, нащупал маленькую упругую грудь, которая целиком уместилась в моей ладони.  Мягкий сосок в центре моей ладони пульсировал, увеличивался и твердел. Всё это я видел не глазами, а кожей моих ладоней, ставших такими чуткими и нежными, что я чувствовал каждый волосок на её коже. Под правой грудью у неё была маленькая, едва заметная родинка. Эта родинка, которую я не видел, но чувствовал своей обнаженной кожей, заставила меня немного сжать её нежную грудь. Она слегка повернула голову ко мне, подставив свою правую щеку, и я прижался губами к этой щеке, нежной, мягкой, душистой, теплой.  Моя правая рука скользила всё ниже и ниже, я почувствовал маленький, едва заметный пупок, почти потерявшийся в этой шелковистой коже, потом тончайшие, гладкие и упругие как реснички волоски, а затем мои пальцы опустились во что-то мягкое и влажное…
             Мы лежали, затаив дыхание, это что-то, влажное и нежное, пульсировало в моих пальцах между её стройных ног, и какая-то новая незнакомая мне энергия поднималась внутри меня навстречу этой пульсации, этой вечной энергии бытия…
                Я увидел её через несколько лет. Она стояла в коричневой школьной форме, немного укороченной по моде тех лет так, что видны были её красивые круглые коленки. Белый фартук обтягивал налитую высокую грудь, длинные волнистые каштановые волосы были собраны в конский хвост, как тогда говорили. Она была в туфлях на высоких каблуках, что зрительно удлиняло её и без того длинные, стройные ноги. Ногти на пальцах были покрыты ярко-розовым лаком, на губах тоже была розовая помада, глаза  были слегка подведены, ресницы накрашены, настоящая секс-бомба…
                В ней не было ничего от моей Гали, от той милой девчонки, с которой я испытал самые сладкие мгновения своей жизни. Это была самая обычная самка, жаждущая мужского внимания, откровенных взглядов, готовая к спариванию и оплодотворению.
            Самое главное в сексе – это невинность, нежность, чуткость. Не знаю, какие ещё слова подобрать, чтобы передать те ощущения, которые я испытал в те несколько мгновений в раскалившейся на солнце машине, наполненной запахом земляники и двух по-детски чистых подростков, не знающих и даже не подозревающих, что они занимаются сексом. Они просто обнимали друг друга, ласкали друг друга, дышали друг другом, наслаждались друг другом, не задумываясь о том, чем они занимаются….
           Самый большой сексуальный орган человека не мозг, а кожа. Нежная, чистая, тонкая кожа, пахнущая спелой земляникой и свежим потом…
                Секс - это запах, прикосновения, ощущения...   Если вы, коснувшись её, не чувствуете, как пробежала искра, какой-то ток, какая-то энергия между вашими телами, то это не секс.                Если, вдыхая её запах, вы не хотите задохнуться, утонуть в этом запахе, это не секс, а просто спаривание с целью… даже не знаю с какой целью. С целью избавления от излишней семенной жидкости.
                _______________________________

                В детстве мы все время проводили во дворе. Приходили из школы, бросали портфели, снимали форму и сразу бежали во двор играть в футбол, зимой в хоккей, строить штаб, ловить майских жуков, лазить по чердакам, бегать по стройкам и приставать к девчонкам, которые играют в классики и прыгают на резинке.  Любимым занятием было зажать какую-нибудь девчонку с уже обозначившимися формами и пощупать её груди или сиськи, как мы тогда небрежно цедили сквозь зубы. Было в этом что-то высокомерное. «Бабы не люди!» - так мы думали и говорили, не понимая, что они, девчонки, совершенно другие, можно сказать, с другой планеты. Да и мы, мальчишки, наверное, тоже были для них тогда пришельцами с другой планеты, как далекие и непонятные марсиане.
                Наверное, правильно будет сказать, что они были для нас венерианки, если мы для них были марсиане.  В любом случае мы были с разных планет.  Мы, мальчишки, с Марса, а они, девчонки, с Венеры…
                А встретились мы между Марсом и Венерой, на Земле, под ярким Солнцем нашего общего советского детства. У нас были свои секреты, а у них свои. Мы играли в карты и курили за гаражами, а они писали какие-то записочки, переписывали стихи и вели дневники.
      Однажды кто-то из ребят во дворе принес голые карты, которые привез его старший брат, вернувшийся из армии.  Я долго рассматривал этих странных бесстыдных женщин, улыбавшихся мне с фотографий. Никогда я не видел таких женщин в жизни, но были они чем-то похожи на продавщиц из универмага, только ещё наглее.  Потому, наверное, что те продавали вещи, а эти себя. Я долго  рассматривал карты, на пиках и трефах были брюнетки, а на червях и бубнах блондинки и шатенки. В основном все были молоденькие, но на старших картах женщины были постарше, а самые развратные были на тузах и королях. Кто-то очень тщательно подбирал фотографии.
                В это же самое время, в школе, моя соседка по парте вела дневник, записывала туда какие-то стишки, вклеивала какие-то вырезки из журналов мод. Сидели мы все парами, мальчик с девочкой, но за несколькими партами сидели только девочки, потому что в классе их было больше. И сами они были больше  и выше нас, потому что начали  уже расти. Некоторые носили лифчики и сережки, и, наверное, у некоторых уже были менструации. В общем, их уже интересовала любовь, а нас всё ещё секс. Они становились женщинами, а мы оставались мальчишками, разрыв между нами все увеличивался…
             А потом я нашел книгу «Гинекология и акушерство». Мои родители работали инженерами на механическом заводе, а тетя, папина старшая сестра, была врачом в женской гинекологической консультации. Вот у неё-то в книжном шкафу за  стройными рядами собраний сочинений великих писателей я и нашел эту замечательную книгу с картинками.
                Картинки были очень подробные и интересные, но ещё интереснее был сам текст. Я узнал много новых слов: коитус, пенис, клитор, влагалище, большие и малые половые губы, фелляция, мастурбация, узнал, как правильно одевать на матку колпачок и презерватив на пенис.  Узнал о венерических болезнях, немного испугался, так и не поняв, почему они называются венерическими, а не  марсианскими, например.
                Закончилась первая четверть пятого класса, начались осенние каникулы, по ночам было очень холодно, к утру лужи замерзали. В футбол в такую погоду играть уже не хотелось, а в хоккей играть было еще нельзя. По утрам я ходил на восьмичасовой сеанс в наш районный кинотеатр «Ударник» по абонементу, выданному в школе. Я, кажется, уже в пятнадцатый раз посмотрел «Операцию Ы», в пятый раз «Кавказскую пленницу», в третий «Брильянтовую руку» и один новый фильм «Невероятные приключения итальянцев в России», в котором какая-то красивая зарубежная артистка раздевалась за прозрачной занавеской. Во время этого эпизода мальчишки пихали друг друга в бока и вытягивали шеи изо всех сил.
                А днем делать было совершенно нечего. Во дворе болтался только Вовка из параллельного 5 «Б». Я рассказал ему все самое интересное из «Гинекологии и акушерства», а он мне из «Этики и психологии семейной жизни», которую нашел в родительской спальне.
                По двору прошла ненормальная Роза, у которой родители были тихие алкоголики с первого этажа из пятого подъезда. Было ей пятнадцать лет, училась она уже в восьмом классе интерната для умственно отсталых детей, домой приезжала редко. Если бы она молчала, то её можно было бы принять за вполне нормальную девчонку, хоть и немного косую. Но говорила она так, что понять было почти ничего невозможно, глухо, невнятно, каким-то утробным голосом. В последнее время она сильно изменилась, выросла, похорошела, появились грудь, бедра, на лице горел румянец, природа брала свое…
     Когда Роза к нам подошла, мы с Вовкой сидели молча, говорить было не о чем. Она остановилась перед нами и начала: «Слышь, че…че покажу то…че сидите… то…вам… че делать неча…а че…я могу.. слышь че… пойдем че!» Понять её как всегда было очень трудно, но делать нам с Вовкой все равно было нечего, поэтому мы пошли за ней.
        Пришли в подвал, в котором раньше хранились дрова, а после того, как в нашем доме провели газ, сделали кладовки для жильцов. Длинный узкий коридор с частыми дощатыми дверями под номерами квартир, тусклая электрическая лампочка, пол, усыпанный опилками и какими-то тряпками. В конце коридора стоял Толик, местный юный алкоголик, который вечно ошивался около углового винного магазина и ко всем приставал, выпрашивая копеечку.
                Толик как всегда был пьян, но на ногах ещё стоял, в руке у него была почти пустая бутылка какого-то дешевого крепленого. Роза подошла к нему, расстегнула ширинку, спустила штаны и достала член, большой, мягкий, безвольно смотревший в пол: «Че…ну че …давай…че». Толик допил вино и бросил бутылку, она мягко и гулко ударилась в опилки. Роза начала ему дрочить.
     Если бы я был один, я бы сбежал. Но рядом был Вовка, который мог подумать, что я трус или что я никогда ничего подобного не видел. Член у Толика наконец-то поднялся, Роза легла перед ним на пол и раздвинула ноги, между ног у неё было что-то темное влажное черно-розовое. Толик навалился на неё сверху и начал дергаться и мычать. Мы с Вовкой сидели у стенки на корточках и ждали, когда все это кончиться. Мысль, что и нам когда-то придется делать это, была невыносима. Толик начал пыхтеть, потом что-то пробурчал,  затем сполз с Розы, перевернулся на спину и затих. Роза лежала и улыбалась: «че…ну вот…че…не бойся…че». Она схватила мою руку и засунула себе между ног. Рука провалилась во что-то склизкое, противное, теплое…  Я выдернул руку, Вовка сидел на корточках, зажмурившись и сжимая свои руки коленками.  Роза утомленно закрыла глаза, а мы с Вовкой выскользнули из темного подвала.
              Яркий солнечный свет ослепил, как после долгого киносеанса. Во дворе по-прежнему никого не было. «Ты как, после обеда выйдешь?» - спросил Вовка. «Да, давай…» - я поплелся домой.
              После обеда я подошел к окну, посмотрел во двор. Вовки там не было. Я боялся, что если он там сидит, то придется тоже выходить, а выходить что-то совсем не хотелось.
        Помню, как я тогда решил, что никогда в жизни не буду этим заниматься, настолько это было мерзко и противно. Во мне до сих пор остается какое-то непонятное мне самому отвращение к половому акту, как к чему-то грубому, животному, безобразному, даже грязному…  все эти мутные выделения, липкие жидкости, неприятные запахи и раздражающие звуки…
           Теперь-то я знаю, что какие люди, такие и отношения, и поступки, и секс. А ещё я узнал, что со стороны секс – это довольно неприятное, а в чем-то, наверное,  даже и отвратительное зрелище. Может быть, нигде больше нет такой огромной разницы между субъективным и объективным восприятием, как в сексе.
                _________________________________

              Сексуальный опыт определяется не количеством сексуальных контактов и уж тем более не количеством сексуальных актов. Огромное количество арифметических действий, производимых бухгалтером, не делает его математиком, а огромное количество слов, напечатанных секретаршей, не делает её писательницей. Сексуальный опыт передается от одного партнера к другому партнеру без слов, невольно, исподволь. Чтобы его приобрести, надо встретить  сексуально более опытного партнера, который может вас сексуально развить, можно даже сказать, развратить. Мы хотим получать удовольствие от секса, поэтому приспосабливаемся к партнеру, пристраиваемся к нему, а он пристраивается, привыкает к нам. Как правило,  первый раз всегда какой-то суетливый, немного сумбурный. Но потом, когда волнение уляжется, эмоции успокоятся, сексуальное общение может стать взаимным обогащением, взаимообогащением.
               Вполне возможно, что бухгалтер научит секретаршу считать, а она его печатать. Мы познаём нашего партнера, а через него познаём себя, и, возможно, что наш партнер делает то же самое.  Пока этот процесс продолжается, нам интересно, мы продолжаем наше сексуальное общение, приобретая сексуальный опыт. Когда этот процесс останавливается, нам становиться скучно, и мы ищем нового сексуального партнера.
                Бухгалтер может найти какого-нибудь врача, а секретарша инженера. Заметьте, что бухгалтером, врачом и инженером может быть как женщина, так и мужчина. Сексуальным опытом с нами может поделиться кто угодно.  Но постепенно, приобретая сексуальный опыт, мы индивидуализируемся, становимся разборчивее, выясняем свои сексуальные предпочтения, а значит, у нас остается все меньше вариантов, все ограниченнее выбор, все реже мы встречаем подходящего нам сексуального партнера.
                Поэтому, наверное, мы видим так много пар бухгалтеров, врачей и инженеров. Интересно, как долго можно продолжать эту сомнительную аналогию. Кстати, секретарша – это всегда женщина.  Одинокая, сексуально не удовлетворенная, сексуально не развитая женщина. К сожалению, такое тоже бывает.
                Летом семьдесят шестого года, перед восьмым классом, мы с родителями поехали отдыхать на море, в пансионат от завода, на котором родители работали инженерами. Я впервые увидел море, бескрайнее, темное, могучее, с тяжелыми серыми облаками над ним и огромными волнами, накатывающими на берег и откатывающимися назад по ровному влажному песку. Когда я наступал на этот блестящий песок, он проваливался, а в темную вмятину от моей босой ноги сразу набиралась вода.
         На следующее утро море было абсолютно спокойное, прозрачное, тихое. Дети с криками забегали в это теплое море и выбегали, разбрасывая прилипающий к ногам сухой горячий песок. Я часами плавал, ныряя под набегающие волны, скользил по поверхности, опускался в глубину и поднимался к солнцу. Море было совсем не такое, как вчера, не грозное, не страшное, а ласковое, доброе.
            В пансионате каждый вечер под теплым южным небом в открытом концертом зале проводилось какое-нибудь культурное мероприятие, показывали фильмы, устраивали самодеятельные концерты и даже приезжали артисты.  Культмассовым работником, а по совместительству и инструктором по физкультуре была очаровательная девушка лет двадцати, скорее всего студентка какого-нибудь института культуры. Она прекрасно играла в волейбол и на баяне, пела, танцевала. Мы познакомились, когда она готовила концерт силами отдыхающих, в котором и я тоже принимал участие. Жила она все лето в пансионате в отдельном домике, поэтому была очень загорелая, почти коричневая, хотя на пляже я её никогда не видел. Звали её…
                Честно говоря, я не помню, как её звали. Назовем её Мариной, надо ведь как-то назвать, а Марина значит морская. Хотя нет, Мариной нельзя. Любви у нас так и не случилось, поэтому её имя должно быть на гласную букву.  Назовем её Арина, хотя вот уж как её точно не звали, так это Ариной. Имя было какое-то другое, какое не помню, но точно другое.
         Секрет открылся скоро. Мне надоело лежать на пляже рядом с родителями, и я пошел вдоль берега моря, посмотреть, что там дальше. Дальше не было ничего интересного, пустой песчаный пляж, точно такой же, как около нашего пансионата, а до следующего, как нам говорили, было около трех километров. Совершенно не помню, как  назывался наш пансионат. Кажется, он носил название «Солнечный», а следующий «Волна», а может быть и наоборот. В общем, какие-то слова, вырванные из окружающего прекрасного пейзажа и не вызывающие никаких ассоциаций ни с солнечным днём, ни с морской волной. Я шел, глядя под ноги на свою короткую темную тень, и думал, как здорово жить здесь на море, купаться каждый день, загорать, позабыв о привычных сугробах и морозах. Почему то мне не приходила в голову мысль,  что здесь тоже бывает зима, тоже  бывает холодно, а море иногда даже замерзает.
  Понемногу начали попадаться большие черные камни вулканического происхождения.  Некоторые камни были величиной с наш «Москвич-412».  Впереди виднелось нагромождение таких  камней,  через которые надо было перебраться, чтобы попасть в «Волну» или «Солнечный».    В данном случае название не имело значения, идти можно было и с той, и с другой стороны. Я в другой пансионат не собирался, но продолжал по инерции идти, огибая камни то справа, то слева.
      За очередным камнем моя тень упала на её обнаженную грудь. Арина приподнялась, опираясь на локоть, равнодушно взглянула на меня, заслонившись рукой от слепящего солнца: «А, это ты…». И перевернулась на живот, но не от стеснения, а как бы, не желая меня слишком смущать. Я успел увидеть темные волосы на её лобке. На голове волосы у неё были очень светлые, выгоревшие на солнце, а под мышками волос вообще не было. Лучше бы она не переворачивалась. Женская грудь меня никогда не возбуждала, большая даже вызывала отвращение. Всегда нравилась маленькая, крепкая, с соском, торчащим вверх, но даже и такая грудь просто нравилась. Из всех частей женского тела  меня по-настоящему всегда привлекала и возбуждала только женская попка.   
        А попка у Арины была прекрасная, небольшая, крепкая, как два спелых персика, вызревших под жарким южным солнцем, и загорелая, как всё её тело. Видимо, Арина всё время загорала здесь одна, без купальника, вдалеке от отдыхающих, сохраняя определенную дистанцию. Все эти мысли промелькнули у меня в голове, пока я стоял, завороженно глядя на это обнаженное загорелое женское тело. «Что стоишь? Садись!» - вывела она меня из оцепенения, пристально взглянув мне в глаза. Честно говоря, я думал, что Арина меня прогонит, поэтому быстро присел и продолжал молчать. «Снимай плавки, погрей попу. Попы у всех одинаковые, » - она отвернулась в другую сторону. Я послушно стянул плавки  и присел рядом с ней на песок. Она на меня не смотрела, но то, что я сидел голый рядом с обнаженной взрослой женщиной, меня практически парализовало. Я делал вид, что не смотрю на неё, но краем глаза подглядывал, наслаждаясь видом красивых рук, стройных ног и загорелой спины, особенно загорелой там, где начиналась попа. На спине у неё не было ни малейшего признака светлой полоски, обычно выделяющейся на спинах загорелых женщин. «Пойдем купаться!» - Арина вскочила и побежала к морю, я за ней.
                Когда мы вынырнули и над поверхностью воды были только наши головы, мы смогли поговорить.        « Не беспокойся, оттуда не видно, в купальниках мы или нет, » - Арина рассмеялась: «В смысле в плавках или нет!»      Я тоже засмеялся, глядя на её мокрое улыбающееся лицо. «Никогда не купался голый?» «Всегда купаюсь, когда никого рядом нет» «Купаться без всего приятно, гораздо приятнее, чем в купальнике. Ничто не стесняет. Или ты стесняешься?» «Уже нет…» « Тогда поплыли!» И мы поплыли, два обнаженных загорелых молодых тела, похожих сверху, наверное, на обитателей этого теплого ласкового моря.
                А потом мы вышли на берег и упали рядом на покрывало, подставив солнцу спины и глядя друг другу в глаза, и долго разговаривали обо всем. Её любимой книгой были «Алые паруса» Александра Грина  (А. и Г., Ассоль и Грей, Арина и Георгий), которую я тоже, конечно, читал. А я рассказал ей про свою любимую повесть «Над пропастью во ржи» Джерома Сэлинджера, случайно найденную в старом номере журнала «Иностранная литература».
     Вечером показывали кино «Высокий блондин в желтом   (черном) ботинке». Я первый раз видел этот прекрасный веселый фильм, смеялся над нелепым Пьером Ришаром, восхищался элегантным Жаном Рошфором, напевал чудесные  мелодии Владимира Космы. Конечно, все эти имена я узнал гораздо позже, а пока я от души смеялся вместе со всеми, глядя на огромный экран на фоне звездного южного неба. Когда я увидел в вырезе на спине вечернего платья Мирей Дарк её восхитительную попку, тут же вспомнил загорелую попку Арины.
                Всю ночь я не мог уснуть, как только закрывал глаза, сразу видел, как мы с ней плывем, скользим по поверхности, два светлых силуэта посреди темного моря. Было душно, я лежал без одеяла, моё загорелое тело в темноте казалось еще темнее.  Я представлял, как в своем домике лежит Арина, одна, обнаженная и загорелая, почти черная на белой простыне…
         Я был уверен, что такое не может повториться, поэтому на следующий день всё утро просидел с родителями на пляже. А в обед Арина, совершенно спокойно, как будто вчера ничего особенного не произошло, подошла ко мне в столовой и пригласила к себе в домик.
              Родителям я сказал, что пошел к ней готовиться к концерту. Была дикая жара, все попрятались в корпусах и домиках, на пляже никого не было. Пока я шел к Арине, меня знобило, наверное, утром на пляже я все-таки немного обгорел.
          Половину комнаты Арины занимала огромная кровать, накрытая покрывалом, на котором мы вчера с ней загорали. А на столе возвышался огромный арбуз, темно-зеленый, почти черный, с большим желтым пятном, на котором он, видимо,  лежал на бахче. Я таких арбузов никогда раньше не видел. Арина подошла к арбузу с ножом: «Будешь?» Я кивнул, она подумала и протянула мне нож: «Давай, мужчина!» 
          Я срезал с арбуза крышечку с длинным подсохшим хвостиком  и с размаху воткнул нож. То ли я слишком сильно воткнул, стараясь показать, какой я мужчина, то ли арбуз был перезрелый, но он хрустнул и раскололся пополам, обнажив красную мякоть с мелкими черными косточками и брызнув алым соком на белую скатерть. Арина рассмеялась,  кровь прилила к моему и без того красному лицу.
                Мы сидели на кровати, поджав ноги по-турецки, и ели арбуз большими столовыми ложками, вырезая из его спелой сочной мякоти  большие полукруглые куски, но вкуса я почти не чувствовал. Рядом со мной была настоящая взрослая женщина, которую я вчера видел совершенно обнаженной, и которая этого совершенно не стеснялась. Комната была наполнена теплом её большого сильного тела и запахом сладкого свежего арбуза. У меня закружилась голова от всего этого…
       Арина заглянула за шиворот моей футболки: « Да ты сгорел! Снимай футболку и ложись». Я послушно стянул футболку, чувствуя, как она царапает воспаленную кожу, и лег на живот. Арина достала из холодильника стакан со  сметаной, зачерпнула её ладонью и положила мне на спину. Я вздрогнул, сметана была очень холодная. Арина размазывала её по моему телу, ласково гладила мою спину, плечи, шею, и мне становилось все легче и легче. Я закрыл глаза и, кажется, уснул…
             Когда я открыл глаза, Арина спала рядом со мной, накрывшись белой простыней, лежа на животе и повернув голову ко мне, точно так же как вчера, когда мы были на пляже. Глаза её подрагивали под тонкими веками, может быть, ей снилось, как мы плывем с ней по морю, два темных силуэта на фоне прозрачной светлой воды, уплывая все дальше и дальше от берега…
               Не знаю, сколько я проспал, но чувствовал я себя совершенно здоровым. Я пошевелился, Арина открыла глаза: «С добрым утром… а, может быть, с добрым вечером?»  За окном уже были сумерки, мы лежали молча, но эта тишина была наполнена нашим общим дыханием, нашими общими снами, чем-то, что возникло между нами…
     Впервые я спал с настоящей взрослой женщиной. Арина протянула ко мне руку и пригладила мои влажные растрепавшиеся волосы: «Намажь мне спинку кремом…»    Я откинул простыню, она была под ней совершенно голая.  Я выдавил крем из тюбика, белая горошина крема резко выделялась на её загорелой коже. Я ласкал её, гладил эти плечи, эту спину, ягодицы, попу, всё ниже, ниже, ниже и ниже…
               Холдену Колфилду было семнадцать, а мне только пятнадцать, но скоро я тоже должен был стать настоящим взрослым мужчиной. Арина научила меня сдержанности, научила меня наслаждаться сексуальной энергией, научила скользить по её поверхности, как по морским волнам, не погружаясь в неё с головой, не рискуя захлебнуться и утонуть. Я чувствовал, как эта энергия поднимается во мне всё выше, выше и выше, заполняя меня изнутри, наполняя мою душу любовью ко всему живому.
      А капитана Грея звали Артур, Артур и Ассоль. Я верил, что у влюбленных  имена должны начинаться с одной буквы, или хотя бы оба имени должны начинаться на согласную букву, или на гласную.
     Я все-таки вспомнил, как её звали.  Её звали Марина, морская, неземная…
                _____________________
       
        Я не хотел разделять секс и любовь. Я, как и все, хотел, чтобы у меня была одна любовь на всю жизнь, и чтобы у нас с ней был прекрасный секс. Это так просто представить, вообразить в своих фантазиях и мечтах, но так сложно обрести в реальной жизни. Но я верил, что я её встречу…
         В жизни секс и любовь очень трудно разделить, а видя мать и дитя, сделать это почти не возможно. Она любит его, ласкает, обнимает, целует, кормит грудью, глядя на него влюбленными глазами, открывая ему свою душу, отдавая ему своё тело в полное распоряжение на двадцать четыре часа в сутки, разделяя с ним каждый вдох и соединяя с ним каждый выдох. Она с ним почти одно целое, она ещё помнит, что он был её частичкой, был ею самой. Но в младенце постепенно просыпается разум, возникает сознание, образуется личность, создается индивидуальность. И к матери возвращается разум, она понимает, что потерялась в этой любви, растворилась в своем ребенке, деградировала как личность.
                Счастье единения продолжается совсем не долго, только пока она кормит его грудью, пока он абсолютно беспомощен, пока тиран бессилен. Но как только у ребенка появляются зубы в прямом и в переносном значении этого выражения, и он уже может причинить боль, тогда начинается борьба двух разумов, двух сознаний, двух личностей. Через несколько лет эти же мать и дитя могут быть бесконечно далеки друг от друга опять же в прямом и переносном смысле.
           Разум разделяет их, разум, как острый нож, который создан не для любви, а для выживания, для борьбы за себя, за свои интересы, за свою жизнь. Нож может резать хлеб, а может резать человека. Разум может объединить людей в борьбе за выживание, а может разъединить.
            Разум может заставить мать убить своего ребенка и может заставить ребенка убить свою мать. Можно, конечно, сказать, что они сошли с ума, но это могут быть абсолютно разумные действия в определенных обстоятельствах. Например, если не хватает еды для выживания. Мать убивает младенца, потому что без неё он все равно не выживет, а взрослый ребенок убивает старую мать, потому что он моложе, сильнее и у него больше шансов выжить.
          Разум все разделяет, все просчитывает, все пытается предвидеть. Мы разделяем пространство и время, хотя не можем представить одно без другого, мы разделяем прошлое и будущее, не зная, что такое настоящее, мы разделяем добро и зло, хотя знаем, что добро может оказаться злом, а зло обернуться добром.
              Адам и Ева потеряли рай, когда отделили одно от другого. Они могли жить вечно, не разделяя добро и зло, секс и любовь, единицу и двойку, пока они были одно.
                Сначала у Адама была Лилит,  которую бог тоже создал из праха. Но у Адама с Лилит что-то не получилось, видимо слишком они были одинаковые. И тогда бог создал из ребра Адама Еву. Ева была для Адама как младенец для матери, она была частью его самого. Любили ли они друг друга? Вопрос не уместен, разве у них был выбор, разве Адам выбрал самую красивую из женщин, разве Ева выбрала самого сильного из мужчин. Они не знали, что такое любовь, а значит и не испытывали любви друг к другу.
                Но они решили испытать любовь  и испытали её сексом. За что и были изгнаны из рая. Не надо испытывать терпение бога, не надо заниматься сексом. Спросите у любого ребенка, за что Адама и Еву выгнали из рая, и любой ребенок скажет: «За то, что они занимались любовью…»
              С тех пор живут люди, добывая еду в поте лица, рожая в муках, болея и умирая, но наперекор богу занимаясь сексом. Нас изгнали из нашего детского рая, лишив крова и пищи, оставив только радость секса, и подарив в качестве компенсации удовлетворение от оргазма.
            А как же любовь спросите вы? Любовь, конечно, есть, раз есть секс, только оказалась она маленькой, почти незаметной, и не выдерживает уже никаких испытаний, постоянно заставляя сомневаться в своём собственном существовании. Любовь – это то, что делает секс приятнее, не более того…
    Самое главное в этом определении то, что отделив одно от другого, секс от любви, мы всё ещё пытаемся связать их, соединить, определить одно через другое, любовь через секс, интуитивно чувствуя, что когда-то это было одно, единое, целое и неделимое…
           Может быть, это было в глубоком детстве, когда этим нас одаривала  мать, родившая нас и кормившая нас своей грудью. Но теперь мы уже не можем вернуться в тот рай и только мечтаем о том, чтобы нашелся человек, который любил бы нас,  и которого любили бы мы, которому было бы с нами хорошо,  и с которым было бы нам хорошо…
                А ведь это могут быть четыре совершенно разных человека! В моем случае это были четыре разных женщины.  Но обо всем по порядку. Звали их Алёна, Лена, Алеся и Лина. Сначала были Алёна и Лена, точнее сначала Лена… или всё-таки Алёна? Неужели я забыл, неужели я не помню?
        Каждый раз вспоминая, мы не просматриваем запись, а воссоздаем эту запись вновь, заново воссоздавая и проживая события прошлого, добавляя утраченные фрагменты, исчезнувшие детали. Это научный факт, это может заметить каждый, обратившись к собственной памяти в попытке воссоздать в своем воображении прошлое. Поэтому в процессе многократных воспоминаний, воспроизведений, дополнений и добавлений, одни и те же факты совместной жизни людей через много лет могут быть совершенно разными в их сегодняшнем восприятии. Описывая свою прошлую жизнь, я в какой-то мере фиксирую её, пытаюсь остановить прожитые мгновения, надеясь, что они предстанут передо мной, перед моим мысленным взором, перестанут изменяться, и я смогу наконец то подробно их рассмотреть и понять, что же тогда произошло…
               Но нет, эта внутренняя жизнь моих воспоминаний не прекратиться никогда, пока не прекратиться моя жизнь, пока я не перестану меняться. Новый жизненный опыт, новые впечатления изменяют моё восприятие, и я снова вижу прожитую жизнь как-то по-новому, по-другому.
      И только когда я умру, мои воспоминания наконец-то остановятся, замрут, перестанут изменяться, оставаясь только словами на бумаге, нулями и единицами в виртуальном пространстве…
       Ещё какое-то время эти воспоминания будут оживать в воображении тех, кто будет их читать, ещё какое-то время они будут меняться в зависимости от того, кто их читает…
         И только когда умрет последний человек, способный понять то, о чем я пишу, последний человек, способный вызвать в своей душе похожие чувства, способный воссоздать картину моего прошлого в своем воображении…
         Только тогда это прошлое умрет окончательно, не способное никого заинтересовать, никого взволновать, никого затронуть…
         Но как быть, если я действительно не могу вспомнить, с кем  у меня сначала возникли отношения, возникла надежда на понимание, на любовь, на секс. Я на самом деле, действительно этого не помню…
            Если бы это было возможно, я бы описывал эти одновременно возникающие взаимоотношения одновременно, но я не могу писать два разных предложения, два разных слова разом, вспоминая два разных события. И даже если бы я смог это сделать, то вы не смогли бы читать их одновременно, это не возможно, человек не может жить две жизни одновременно…
            Поэтому сначала мы влюбляемся в одного человека, потом разочаровавшись в нем, в другого, потом в третьего, десятого. Бывает, конечно, что одни взаимоотношения уже заканчиваются, уже пропадает надежда на вечную любовь и безумный секс, а на фоне этих угасающих умирающих взаимоотношений уже возникают новые, где все это только ещё манит, только ещё прельщает. Любой нормальный человек, конечно, хочет сначала закончить одни отношения, а потом уже начать другие, но не всегда так получается, потому что душа все время просит любви, а тело секса. Вот и живут люди, занимаясь сексом с несколькими партнерами одновременно, хотя и не одномоментно. Иногда даже на одной кровати, если по-другому жилищные условия не позволяют. Живут, пытаясь разобраться в своих таких сложных противоречивых чувствах, пытаясь понять самих себя, они ещё любят или уже любят, они ещё могут любить или уже не могут терпеть. Тонкостей много, оттенков ещё больше, и всё же должна же быть какая-то логика в их чувствах, какой-то смысл в их поступках…
                Но вопреки всякой логике и без всякого смысла у меня возникли взаимоотношения с двумя девушками одновременно. Одинаково неопределенные, одинаково притягательные, хотя девушки были совершенно разные. Только имя у обеих было одинаковое, обеих девушек звали  Елена, но одна называла себя Лена, а другая Алена. Лично для меня в этом не было ничего удивительного, меня и самого никто никогда не называл так, как назвали когда-то при рождении.
               Случилось это на втором курсе, в самом начале второго курса. До этого на первом курсе были какие-то мимолетные влюбленности и какие-то попытки начать полноценную сексуальную жизнь, но влюбленности не превратились во что-то большее, а попытки не увенчались успехом. От каких-то вариантов я отказался сам, какие-то отказались от меня, но все это было легко и не серьезно.
         Расскажу только один забавный случай, может быть, самый нелепый из всех случившихся на первом курсе.
               __________________________________

         Каждую субботу в нашем общежитии на одном из пяти этажей проходила дискотека. Это модное новое слово тогда только появилось, появилась светомузыка, но сама музыка была точно такая же, как раньше на танцах. Песни Антонова и Аквариума звучали вперемешку с песнями Битлз и Би Джиз.
   Лично для меня дискотека была местом, где можно было прикоснуться к понравившейся девушке, ощутить её запах, почувствовать,  есть ли какое-то взаимное притяжение, и конечно для начала посмотреть, приглядеться, оценить, перекинуться взглядом. Очень часто зрительное впечатление, восприятие на расстоянии, совершенно не соответствовало ощущениям, возникающим во время медленного танца. Неприятный запах, резкие движения тела, напряженные руки, лежащие на моих плечах, разрушали иллюзии, оставляя лишь разочарование. До сих пор не понимаю, может быть, эти девушки так выражали мне свое неприятие? Отстранялись, напрягались, выделяли плохо пахнущие вещества, или действительно это было несовпадение, несоответствие двух людей. В любом случае мне никто не нравился. Надо было как-то начинать серьезную взрослую половую жизнь, а начинать было совершенно не с кем.
    И все-таки одна девушка мне понравилась. Медленный танец не разочаровал, запах был приятный, движения легкие, пробежала какая-то искра, которую я вполне отчетливо ощутил. Она обнимала меня нежно, ласково, хотелось остаться в этих объятьях, ощущая постепенный подъем сексуальной энергии, толкающейся где-то внизу живота.
            Это было в самом начале первого курса, любовные взаимоотношения среди моих однокурсников ещё только возникали, ещё только формировались, поэтому я был почти уверен, что у неё ещё никого нет, что это не просто так, что мне не показалось. Хотя, конечно, это могло быть не просто совпадение, соответствие двух людей, возможно, она так выражала мне свою благосклонность, выделяла приятный запах и прочее. Звали её Юля.
                Не помню, каким образом, но мы очутились на лестничной площадке между этажами.  Вверху грохотала дискотека, внизу были слышны какие-то разговоры, а мы целовались. Она сидела на подоконнике спиной к окну, за которым была теплая сентябрьская ночь, а я стоял между её стройных ног и целовал её мягкие податливые губы. Сексуальная энергия поднималась все выше, сердце мое стучало, дыхание прерывалось, мне не хватало воздуха, я отрывался, делал несколько больших глотков воздуха и снова впивался в её губы, ощущая вибрацию возбуждения.
                Дискотека закончилась, прозвучал последний медленный танец, все начали расходиться. За моей спиной прошло несколько человек, что-то обсуждая, о чем-то оживленно переговариваясь. Кто-то присвистнул, видимо узнав одного из нас, а может быть обоих, но этот кто-то промолчал, никак не выразив свое отношение,  и просто прошел мимо, за что я ему до сих пор искренне благодарен. Он не разрушил, не опошлил наше уединение, не хлопнул меня по плечу, не пробормотал унизительное «ну-ну». Я не знаю, кто это был. Может быть, это был я, только в тот раз я не целовался на лестничной площадке с девушкой, а шел к себе в комнату, не найдя никого, но веря, что найду.
                Все разошлись по комнатам, стало тихо, ещё какое-то время мы постояли на площадке, а потом пошли по длинным коридорам общежития, искать уединенное место, подальше от случайных взглядов любопытных глаз наших сокурсников, чтобы продолжить то, чем мы начали заниматься.  На каждом этаже была большая рекреация, в которой стояли диваны и кресла, и я надеялся, что мы найдем хотя бы один свободный диван, но все диваны уже были заняты. В одной рекреации я почти поверил в удачу, но этот диван тоже был занят, просто парочка лежала очень тихо, почти беззвучно. Я заметил их, только когда почти уткнулся носом в чью-то белеющую в темноте спину.
                Сексуальное возбуждение постепенно улеглось, это почувствовали оба, и я, и она. Мы шли по коридору, держась за руки, и уже не испытывая такой мощной тяги друг к другу, как всего несколько минут назад. Около своей комнаты Юля остановилась, заглянула в приоткрытую дверь, разочаровано пожала плечами и скрылась, чмокнув меня на прощание в губы. Мне нечего было ей предложить, но я очень надеялся на продолжение.
               Не помню почему, но в течение недели я к ней так ни разу и не подошел поговорить, пообщаться, только здоровался и улыбался. Было много учебы, много тренировок, я готовился к первенству университета по борьбе. Честно говоря, не хотелось изображать любовь, потому что никакой любви и не было. Юля была очень хорошая девчонка и очень даже симпатичная, но я ничего к ней не испытывал, хотя и продолжал надеяться на секс.
              Через неделю на дискотеке я безуспешно пытался  найти Юлю, но её не было. Дискотек в нашем студенческом городке было много, в каждом корпусе была своя дискотека, а корпусов всего семь, поэтому искать её было почти бесполезно. Я пригласил на медленный танец нескольких девушек, понюхал их, потрогал, и разочарованный пошел спать, оглушенный громкой музыкой и неслышной никому сексуальной неудачей.
       В нашей комнате мы жили вчетвером, я и Серега спали на кроватях у окна, а на кроватях у входа спали два Андрея. Имена были одинаковые, а сами Андреи были абсолютно разные.
                Один Андрей хорошо учился, был порядочный, аккуратный. В конце первого курса женился на девушке, с которой я его познакомил, когда понял, что сам он познакомиться с ней никогда не решится.  Девушка была абсолютно обычная и нормальная, не склонная к глупым авантюрам и сексуальным экспериментам, четко и ясно понимавшая свою жизненную программу: выйти замуж, родить, любить, растить. Такой, знаете ли, минимум, он же и максимум. Они поженились, родили ребенка, девочку. У меня даже есть подозрение, что они не изменяли друг другу ни разу, что может быть вполне нормально и даже желательно для женщины, но совершенно не нормально для мужчины.
         Другой Андрей был абсолютной противоположностью первого, учился ужасно, пил, курил, гулял. Женат был семь раз только официально, а неофициально значительно больше. Все его жены были совершенно одинаковые стройные блондинки примерно двадцатилетнего возраста. Поэтому собственно ему и приходилось жениться так часто.
              Давайте, чтобы как-то их отличать, назовем одного Андрей Белов, положительного, разумеется, а другого Андрей Чернов. Самое удивительное, что одного из них действительно так и звали в реальной жизни.
          Хочу сделать одно признание. Очень часто в конце фильма, а особенно фильма эротического содержания, можно увидеть надпись: « Все имена, факты и события, описанные и показанные в фильме, являются плодом воображения авторов, сценаристов и режиссеров фильма. Совпадения с реальной жизнью являются случайными и непреднамеренными». Признаюсь, что в моих воспоминаниях все с точностью до наоборот. Описывая реальные события своей жизни, я использую имена реальных людей и реально существовавшие обстоятельства, лишь иногда добавляя какие-то незначительные детали, но не потому что хочу как-то приукрасить прошлую жизнь, а от того только, что не помню все в мельчайших подробностях.
    Но в данном случае, наверное, из каких-то эстетических соображений  я отступаю от данного правила и честно признаюсь, что один из Андреев в жизни носил совершенно другую фамилию.
     Итак, Белов был женат на одной женщине всю жизнь, а Чернов был женат много раз на разных женщинах. Напрашивается вывод, что Белов всегда был верным мужем, а Чернов изменял всем своим многочисленным женам. Но давайте задумаемся…
           Белов спал сначала с молодой женщиной, потом со зрелой женщиной, а потом и с довольно пожилой дамой.   А вот Чернов никогда не изменял однажды выбранной сексуальной партнерше, и всегда жил с этой молодой сексуальной двадцатилетней блондинкой.
       То есть, если мы отбросим общепринятую мораль, то получается, что Белов – это сексуально не разборчивый аморальный тип, которому все равно с кем заниматься сексом, а Чернов, наоборот, очень верный и преданный сексуальный партнер, никогда не изменявший своей единственной сексуальной партнерше. И наоборот, Белов был верен одной женщине всю жизнь, а Чернов изменял всем своим женщинам.
                Приходится признать, что сексуальная верность и общепринятая любовная верность – это очень разные вещи. Но этот факт не вызывает никакого удивления, если согласиться с тем, что секс и любовь абсолютно разные вещи. Общественная мораль игнорирует эту разницу, пытаясь все свести к любви и не замечать секс, как плохо контролируемую и не очень понятную область человеческого бытия. Но мы себе этого позволить не можем, потому что нашей целью является не счастье всего человечества в будущем и не общественный порядок в настоящем, а всего лишь наше личное человеческое счастье, невозможное без полноценной счастливой сексуальной жизни.
                Но вернемся к прерванной истории. Напомню, когда я вернулся с дискотеки, так и не найдя Юлю, Серега и Белов были уже в комнате, а Чернова как обычно не было. Мы спокойно легли спать, давно привыкнув к тому, что Чернов  может вернуться под утро или даже к вечеру следующего дня, а может пропасть на неделю.
                Среди ночи дверь тихонько приоткрылась, и послышались осторожные шаги. Но осторожными они казались только Чернову и его спутнице, а мы проснулись от грохота распахнутой двери и топота двух пар ног…
                Я приподнялся, стараясь разглядеть ту, что согласилась на секс с Черновым в комнате с тремя неравнодушными свидетелями. То, что это была стройная блондинка, меня совершенно не удивило. Удивило другое…
           Когда я рассказывал про Юлю, я намеренно не описал её внешность. Иначе вы бы не испытали даже подобия того удивления, которое испытал я, когда понял, с кем Чернов стоял на пороге нашей комнаты.
          Вы, наверное, уже догадались. Юля была стройной молодой блондинкой, и именно она стояла на пороге нашей комнаты под руку с Черновым.
                Конечно, она не была виновата в том, что понравилась мне, и не виновата, что понравилась Чернову,  не виновата, что согласилась на секс с Черновым, который возможно ей даже не очень нравился, так же, как и я, наверное.  Только секс, ничего личного…
         Надо было просто смириться с простым и очевидным фактом, что секс и любовь – это совершенно разные вещи… Но смириться с этим фактом я не мог и не хотел,  хотя всё, что я видел вокруг, мне казалось лишь различными проявлениями разнообразных сексуальных влечений разной степени интенсивности…
                Встречаются двое, и возникает какое-то странное чувство, какая-то напряженность, взаимное влечение, предчувствие, предвосхищение секса. Разве это любовь?
                Эти двое занимаются сексом, может быть, самым прекрасным и самым лучшим сексом в своей жизни, если есть, конечно, с чем сравнивать, и им это очень нравиться. Разве это любовь?
                Они привыкают друг к другу, к запаху, к голосу, к характеру, к привычкам. Только вдумайтесь, они привыкают к привычкам…  К сексуальным привычкам друг друга они тоже привыкают. Если сравнивать не с чем, то можно, конечно, воспринимать эти сексуальные привычки как единственно возможный способ получения сексуального удовлетворения.  Кто-то любит со светом, кто-то в темноте, кто-то под музыку, а кто-то без. Мне, например, очень  нравиться слушать музыку «Биджиз» семидесятых и «Электрик Лайт Оркестра» во время секса.  Но разве это любовь?
                Затем эти двое договариваются заниматься сексом только друг с другом, пытаясь как-то отгородиться, защититься от сексуальной стихии, бушующей вокруг. Но разве это любовь? Ведь в любви ни о чем договориться нельзя…
                Все это, конечно, не любовь. А я хотел любви, хотел восхищаться человеком, с которым буду заниматься сексом. Восхищаться женщиной, конечно, но именно как  человеком. Поэтому я решил, что надо сначала полюбить, а потом уже заниматься сексом.
                С Леной и Алёной я учился на одном курсе математического факультета Московского Университета, но с Леной я учился в одной группе, а с Алёной на разных потоках. Лену я видел почти каждый день, а  Алену, как мне кажется, ни разу не видел до второго курса. Обе эти мои симпатии возникли именно на втором курсе, в самом начале второго курса…
       У меня не поворачивается язык назвать эти симпатии первой любовью. Обычно первая любовь бывает только одна. Ну, если очень повезет, то бывает ещё одна первая любовь, так сказать, вторая первая любовь. Но все равно все это происходит естественным путем, сначала первая первая любовь, потом вторая первая любовь, то есть все происходит последовательно…
          Может быть, поэтому меня так волнует вопрос, какая встреча произошла раньше. Мне очень хочется навести какой-то порядок в своих воспоминаниях, как-то определиться, понять, какая из симпатий была первой любовью, а какая второй. Но я не могу найти ответ на этот мучающий меня вопрос.
       Алёна и Лена помочь мне не могут, потому что в начале второго курса они ещё не были знакомы,  познакомил я их значительно позже.
                Друзья моей молодости, с которыми я учился в университете и жил в одном общежитии, тоже не могут мне помочь. Их нет рядом со мной, они остались только в моей памяти, молодые, красивые, почти лишенные недостатков и несовершенств. И чем дольше я живу, тем моложе и чище они становятся, постепенно превращаясь в далекий и недостижимый идеал, друзья моей прекрасной молодости. Молодость – мечта всех достаточно долго поживших на этом свете…
        Когда я мысленно обращаюсь к ним, друзьям моей молодости, пытаясь получить ответ на свой вопрос, они только улыбаются мне из глубины нашего общего прекрасного прошлого, потому что все, что было когда-то, осталось там, в том далеком прекрасном прошлом, которое продолжает жить только в нашей памяти, только в наших душах, только в нашем воображении…
             Поэтому приходится признать, что у меня было две первых любви, причем развивались  и происходили они одновременно и параллельно…
   Так бывает, так случается…                Так бывает, так случается…       
   Ты видишь человека каждый                Ты словно сталкиваешься с   
   день, здороваешься с ним,                человеком, останавлива-   
   разговариваешь, обменива-                ешься и не можешь пройти
   ешься ничего не значащими                мимо него. Словно вся твоя
   фразами. Но его как будто не                предыдущая жизнь была
   существует, он один из мно-                движением к этой точке      
   гих, которые живут  рядом с                встречи, словно ты всю    
   тобой, дышат с тобой одним                жизнь  ждал,  когда же 
   воздухом, видят то же, что и                эта встреча произойдет.      
   ты, слышат те же звуки, чув-                Ты видишь человека в       
   ствуют те же запахи.                первый раз, впервые            
   Ты живешь своей жизнью,                говоришь с ним, впервые               
   а он своей…                слышишь его голос,               
   Но однажды ты видишь этого                чувствуешь его запах,   
   человека как будто                ощущаешь его присутствие,               
   впервые, словно                но тебе кажется, что ты         
   до этого никогда не видел.                знал его всю свою жизнь.               
   Как будто до этого ты видел                Тебе понятны все его         
   его только вскользь, мельком,                чувства и все его мысли.         
   только частями, только                Ты видишь его и               
   краем глаза, а теперь вдруг                удивляешься, как ты мог   
   увидел всего разом и целиком.                жить без него, не чувствуя         
   Ты видишь его и удивляешься,                его рядом, не наслаждаясь      
   как ты мог не замечать его,                его присутствием, как была               
   как мог не понимать,                пуста и одинока твоя жизнь      
   насколько он прекрасен, как                без него…               
   была пуста и бессмысленна               
   твоя жизнь без него… 
            Ты живешь рядом с другим человеком, и он живет рядом с тобой, но вы живете как будто в параллельных мирах, в которых все  одинаково кроме одного – в твоем мире нет его, а в его мире нет тебя…
       Траектории наших жизней,  словно две параллельные прямые, движутся рядом, никогда не пересекаясь. Но однажды это происходит, однажды это случается и параллельные пересекаются…
              В нашем огромном, почти бесконечном, и все же замкнутом и ограниченном  мире, подчиняющемся вечным и неизменным законам, где царствует разум, где все логично и понятно, параллельные никогда не пересекаются.  Но иногда, вопреки разуму, вопреки всякой логике и без всякого смысла, непонятно каким образом рождается любовь и параллельные прямые пересекаются.  Такое бывает, такое случается…
    Как я мог целый год учиться с Леной в одной группе и не замечать, как она умна, как красива, как привлекательна? Наверное, потому, что мы жили в разных мирах. Она жила в мире большого, очень большого города, а я всё ещё жил в мире маленького провинциального городка, где свои представления о жизни, о достатке, о культуре и, самое главное, свои представления о большом городе.
                В нашем маленьком городе, где почти все были знакомы, никто не проходил мимо, не заглянув тебе в глаза, не поздоровавшись с тобой хотя бы взглядом, а в Москве люди проходили мимо так, как будто тебя не существует. Я почти год считал, что все москвичи гордые, высокомерные и презирают приезжих. Потом я, конечно, понял, что они такие же люди, как и все остальные, просто привыкшие жить в большом, очень большом городе, и очень многие из них  тоже когда-то были приезжими. Папа Лены генерал, очень умный и многого добившийся, когда-то тоже был приезжим, об этом мне рассказала сама Лена. Да и она родилась не в Москве. И только её младшая сестра стала коренной москвичкой, потому что родилась и выросла в этом большом городе.
     Но в школу Лена пошла уже здесь, в Москве, поэтому считала себя настоящей москвичкой, с подозрением относилась к приезжим, отчетливо акала и употребляла много незнакомых и непонятных мне слов. От неё я впервые услышал слово «модерновый». Сначала подумал, что это что-то модное, популярное, но потом разобрался и привык к этому новому некрасивому слову.
             До встречи с Леной я думал, что знаю, какие книги нужно читать, какие стихи учить, какие фильмы смотреть, какие песни слушать. Но оказалось, что это только часть того, что нужно знать, оказалось, что существуют ещё книги Булгакова и Зощенко, которые не найдешь в библиотеке,  стихи Цветаевой и Мандельштама, которых не учат в школе, песни Галича и Дольского, которые не услышишь ни по радио, ни по телевизору. Именно Лена дала мне прочитать ротапринтное издание поэмы Венедикта Ерофеева «Москва - Петушки», в которой я сразу почувствовал и Пушкина, и Гоголя, и что-то ещё, что-то новое, необычное, незнакомое, неудобное, непривычное для литературы, но совершенно  обычное для жизни…
                Мы ходили с Леной в кино, но не в те кинотеатры, которые были всем известны, а в другие.  В одном таком маленьком кинотеатре на Старом Арбате мы смотрели фильм «Четвертый». Главную роль в нём играл Высоцкий, а танцевал  Лиепа. Фильм был черно-белый, без ярких погонь и искрометного юмора, но мне понравился. Я подумал, что этот фильм о настоящей американской жизни, о вопросах, волнующих настоящих американцев.
           Лена играла на гитаре и пела, тогда все пели и играли. Голос у неё был слабый, очень нежный и высокий. Пела она разные песни, в основном Вертинского.  Но однажды, перебирая струны, она прочитала стихотворение:

 Когда умру, схороните меня с гитарой в речном песке,
 
 В апельсиновой роще старой, в любом цветке,
 
 Когда умру, буду флюгером я на крыше, на ветру...
 
 Тише, тише, тише, когда умру…

                Я тогда не знал, что это Федерико Гарсиа Лорка, и подумал, что это её собственное. Мне стало невыносимо жалко Лену, я представил, что она действительно умерла,    и мир сразу потускнел, стал проще и беднее. Она придавала этому миру глубину, смысл, наполненность. Наверное, тогда и появилось у меня какое-то чувство к ней похожее на любовь. Может быть, любовь – это когда тебе с человеком интересно, интереснее, чем без него…
                ________________________

    Как я мог целый год ходить по длинным университетским коридорам, сидеть в огромных многолюдных аудиториях на лекциях и бесконечных комсомольских собраниях, жить в одном общежитии на одном этаже, и ни разу не столкнуться с Аленой, ни разу не увидеть её, ни разу не оказаться рядом с ней? Наверное, новая непривычная жизнь так оглушила и ослепила меня, что я перестал замечать привычное, знакомое, понятное, родное.
     Когда я увидел Алену в первый раз, я как будто узнал её, как будто когда-то давно я расстался с ней, потерял её, а теперь снова встретил, снова нашел. До приезда в Москву она жила всего в нескольких сотнях километров от меня, что в масштабах нашей огромной страны считается практически рядом, в таком же маленьком городке, как и мой провинциальный городок. Мы были почти соседи, говорили на одном языке, с полуслова понимая друг друга, чувствуя друг друга кожей. Она была мне  как сестра, с которой я вырос, от которой у меня не было никаких секретов, с которой я всегда был самим собой.
     Между нами было такое полное понимание, что я очень удивился, однажды услышав от неё незнакомое мне слово. Она тоже этому очень удивилась и несколько раз повторила это слово: « Кондовый, кондовый, кондовый». Оказалось, что это простой, простоватый, грубый, невосприимчивый, неумный, исконный, тупой, ограниченный, короче кондовый. Почему то до этого раньше я никогда не встречал это емкое, точное и многозначное слово.
                Город, в котором выросла Алёна, был ближе к Уральским горам, там было гораздо больше склонов и вершин.  Наверное, поэтому она умела кататься на горных лыжах, а у нас в городе никто на таких лыжах никогда не катался.  Когда на Ленинских горах я впервые увидел настоящих горнолыжников, то застыл в изумлении.
    В нашем городе была одна приличная горка, до которой мы с мальчишками бежали на обычных беговых лыжах, а потом несколько раз спускались, пытаясь удержать разъезжающиеся пятки. Ради этих нескольких секунд мы и бежали на эту единственную высокую горку и с трудом поднимались по крутому склону с лыжами в руках. Я даже сам додумался привязывать шнурками пятки ботинок к лыжам, чтобы хоть как-то управлять ими во время спуска.
           А тут настоящие горнолыжники в шлемах, в очках, в высоких ботинках, намертво прикрепленных к широким горным лыжам, проносились мимо меня вниз, поднимая облака белоснежного искрящегося снега, а потом поднимались вверх, сидя парами в креслах подъемника, улыбаясь и о чем-то весело переговариваясь.
   Я долго стоял завороженный этим зрелищем. Всё уже было давно придумано, все уже давным-давно существовало, надо было только научиться, освоить, овладеть…
          Алена недолго учила меня кататься на горных лыжах.  Очень скоро я уже летел с горы, повторяя за ней все виражи, старательно сгибая колени и вытягивая вперед руки, а иногда даже обгоняя её.
                Вечером в общежитии ребята часто собирались за общим столом и пели песни, передавая гитару из рук в руки по кругу.  Пели в основном известные песни, но были и такие, которые за пределами университета мало кто знал.

    Приходи ко мне Глафира,Я намаялся один,
               
    Приноси кусочек сыра,мы вдвоем его съедим!
               
    Лучше быть сытым, чем голодным,
               
    Лучше жить в мире, чем в злобе!
               
    Лучше быть нужным, чем свободным,
               
    Это я знаю по себе! Это я знаю по себе!

                Мы с Аленой тоже часто сидели вместе со всеми, слушали, подпевал. Однажды она взяла гитару и спела песню:

 Когда б мы жили без затей,
               
 Я нарожала бы детей,
               
 От всех кого любила,
 
 Всех видов и мастей.
 
 И гладя головы мальцов,
               
 Я б вспоминала их отцов,
               
 Одних отцов семейства,
               
 Других совсем юнцов.

    До этого я даже не знал, что она играет на гитаре и поет, но тогда все пели и играли. Голос у неё был низкий, бархатный, да и вся песня была будто про неё, хотя эта песня, как я потом узнал, была Вероники Долиной. Я представлял, какой она будет доброй и заботливой матерью, какой хорошей женой. Когда я был с Аленой, жизнь казалась мне простой и понятной, с ней мне всегда было хорошо. Наверное, тогда у меня и появилось это чувство к Алёне, очень похожее на любовь. Может быть, любовь – это когда тебе хорошо с человеком, лучше, чем без него…
 Так я и жил, утром встречаясь с Леной, а вечером с Аленой. С Леной мы вместе учились, иногда сбегали с лекций, гуляли по Москве, ходили в кино, а с Алёной катались на горных лыжах и пили чай с домашним вареньем. С Леной мне было интересно, с ней я узнавал много нового, она заставляла меня посмотреть на привычную жизнь как-то по-другому.  А с Аленой мне было хорошо, с ней я взрослел и становился все увереннее в себе.
                При этом я ещё успевал учиться на одни пятерки, получал повышенную стипендию, тренировался, выступал на соревнованиях  и даже стал победителем первенства Московского университета по борьбе.
       Так прошел целый год, летнюю сессию я тоже сдал на отлично. Небольшая группа ребят с нашего курса решила после экзаменов пойти в туристический поход, из Псебая в Сочи через Большой Кавказский хребет к Черному морю. Мы с Аленой присоединились к ним.
            Поход был тяжелый, выматывающий, но интересный. Впервые я увидел дикую природу Кавказа, бурные горные реки и заснеженные величественные вершины, пьянящий горный воздух и обжигающее слепящее солнце. На одной из стоянок мы ели настоящий кавказский шашлык из баранины, которая ещё утром бегала по этим крутым склонам,- это был самый вкусный шашлык в моей жизни.
            Мы с Аленой сидели рядом, глядя в уходящее вниз глубокое ущелье, в которое стекал туман, образующийся на быстро остывающем склоне горы. Этот туман, словно слой прозрачного снега, выравнивал склон, укрывая большие острые камни, всюду торчащие из земли, поросшей высокой густой травой. Казалось, что можно встать на лыжи и ухнуть вниз по склону, скользя по прозрачному туману, как по снегу, вниз, туда, где шумела холодная быстрая горная река.
    Туман двигался очень медленно, плавно обтекая деревья, кусты, камни, и постепенно спускаясь вниз. Удивительно, но очень скоро туман заполнил собой всё ущелье и стал подниматься вверх, наполняя все огромное пространство от склона той горы, на которой была наша стоянка, до склона  соседней горы. Казалось, что еще немного, и он скроет все вокруг, и догорающий костер, и горца с кинжалом на поясе, присевшего на остывающий теплый камень рядом с нами, и задумчиво жующего шашлык, и нас с Аленой, прижавшихся друг к другу и опьяненных этой красотой…
           Но туман остановился раньше, место стоянки было выбрано не случайно именно на этой высоте.  Звук горной реки утонул в этом плотном густом тумане и стал почти не слышен в сгустившихся сумерках.  Наступила тишина, наполненная  теплом угасающего дня, холодом приближающейся ночи, отблесками потухшего костра, мерцанием появляющихся на небе звезд, дыханием отдыхающих людей и криком далекой птицы…
       А потом мы преодолели перевал и спустились к морю. Уже не в первый раз я был на Черном море, и каждый раз оно было разное. Здесь в Сочи море было яркое, жгучее, соленое, а весь берег усыпан черной крупной галькой. Мы купались, отдыхали, загорали, наслаждаясь солнечными жаркими днями и теплыми южными ночами.
    Мы  с Аленой лежали, взявшись за руки, вдалеке шумело море, а за окном этому шуму вторил легкий шелест листьев эвкалипта, едва освещенного скудным светом молодой луны. Набежали тучи, и стало совсем темно. Мы замолчали, я повернул  голову к Алене, но лица не разглядел, увидел только блеск её глаз, обращенных ко мне.
            Первый поцелуй был немного неловким, каким-то неуклюжим. Она рассмеялась, я улыбнулся и вытянул руку перед собой, пытаясь разглядеть пальцы в этой внезапно наступившей темноте: « Совершенно ничего не видно…»        « Вот и хорошо…» - Алена прижалась ко мне, обдав меня жаром собственного тела.
                Мне казалось, что я большой, огромный, а она маленькая, гладкая скользила по мне, оказываясь то на моей шее, то на груди, то на бедрах, то на животе. Но потом она стала расти, и я утонул в ней, она была везде, и справа, и слева, и сверху, и даже снизу. Я лежал неподвижно, а она  ласкала меня, целовала, вылизывала, обнимала, сжимала в объятьях, то так крепко, что мне становилось больно, то так нежно, что я чувствовал только легкие прикосновения её воздушных волос. Затем она взяла мою руку и сжала её своими горячими ногами, рука сразу стала мокрой, а она сжимала её всё сильнее, сильнее и сильнее…
              Сексуальная энергия растекалась по моему телу, то поднимаясь вверх и приливая к голове так, что в глазах все начинало темнеть и кружиться, а мысли путаться, то опускаясь вниз и скапливаясь в коленях так, что ступни ног сводило, а икры немели. Но эта энергия ещё не могла сконцентрироваться и вырваться наружу миллиардом маленьких атомных взрывов. Эта энергия ещё бродила внутри меня, и от этого все мое тело гудело и покалывало.
              Алена прижималась ко мне все сильнее и сильнее, сжимая мою руку своими ногами все крепче и крепче. Дыхание её становилось все глубже, сердце билось все чаще…  и вдруг на одно мгновение её дыхание прервалось, сердце остановилось, тело напряглось, и по нему пробежала судорога.  Она словно задохнулась, словно умерла на долю секунды, окаменев, став бесчувственной и неподвижной.  В следующую секунду она выдохнула и расслабилась, выпустив меня из своих объятий…
       Я лежал молча, за окном был слышен шум моря, шелест листьев эвкалипта и что-то шептала моя первая женщина, которую я довел до оргазма. Это слово приобрело смысл, перестав быть абстрактным понятием, наполнившись реальным содержанием, теплым морским воздухом, влажным запахом эвкалипта и ни с чем несравнимым вкусом женщины.
                Я очень хотел, чтобы наши взаимоотношения с Аленой превратились во что-то большее, но наши хорошие отношения так и осталис хорошими отношениями, не превратившись  во что-то большее…
                Потом Алена улетела на самолете домой, а я на поезде вернулся в Москву. В городе было жарко  и душно, как часто бывает в середине лета в этом большом и шумном городе. Но сейчас Москва была почти безлюдна,  от раскалившегося на солнце асфальта поднимались волны горячего воздуха, превращавшие привычные очертания московских улиц в дрожащие миражи над пустыней опустевших проспектов и площадей.
                Я уже собирался купить билет до своего родного Мухосранска, но сам не знаю почему, позвонил Лене, абсолютно  не надеясь, что мне кто-то ответит.
                Она ответила сразу, как будто сидела у телефона и ждала моего звонка, совершенно не удивившись моему бодрому голосу в телефонной трубке. Лена сразу пригласила меня на день рождения своей младшей сестры, предупредив, что будут только её родители и сестра со своим женихом. Будет просто семейный ужин.
    Я сдал чемодан в камеру хранения и купил букет чайных роз у старушек, торговавших цветами на привокзальной площади. В метро было прохладно и довольно много народа, особенно на кольцевой линии, на которой и находятся все московские железнодорожные вокзалы.
                Когда я подходил к огромному сталинскому дому, в котором жила Лена со своей генеральской семьей, солнце уже садилось, на город опускалась благодатная прохлада. Асфальт медленно остывал, отдавая накопленное за день тепло холодному вечернему воздуху.
    У входа во двор на двух гигантских тумбах возвышались огромные красные гранитные шары, назначение которых было мне не совсем понятно. Видимо, они должны были внушить случайному посетителю этого дома мысль о собственном ничтожестве, возвышаясь над ним символом  абсолютного совершенства абстрактной формы, не требующей никакого конкретного содержания.
                Около подъезда стоял дворник, поливая из черного резинового шланга клумбу с чайными розами, почти такими же, как и те, что я купил на вокзале.  Дворник подозрительно посмотрел на мой букет, видимо прикидывая, не сорвал ли я эти розы у соседнего подъезда, но потом отвернулся, потеряв ко мне всякий интерес, и полностью поглощенный своим очень важным делом.
           Двери в подъезде были тяжелые, дубовые, лестницы  широкие и с такими же, как двери, дубовыми поручнями. Всё здесь было крепкое, надежное, кондовое…
            Лифт остановился на площадке между этажами, на каждом из которых было всего две двери. Квартира была огромная, с мусоропроводом на кухне и выходом на черную лестницу, по которой, видимо, должна была ходить прислуга. Нашлась и комната для этой прислуги, которой в  квартире уже или пока ещё не было, поэтому сейчас это помещение рядом с кухней использовалось как огромная кладовая. Но самым удивительным в этой квартире был туалет, потому что туалетов было два. Один небольшой, с унитазом, раковиной и сидячей ванной, а второй огромный, с гигантской ванной и маленькой низкой раковиной рядом с унитазом, видимо, для мытья ног, как я тогда подумал. Гораздо позднее я узнал, что это биде, и оно предназначено совсем не для мытья ног. Маленький туалет находился между кладовой и кухней, а большой между двух огромных спален, в одной из которых возвышалось   супружеское ложе генерала, а во второй жили сестры. Были еще кабинет генерала, столовая, гостиная и еще какие-то комнаты…
             Все это мне тихим голосом рассказала Лена, пока её мама и по совместительству жена генерала колдовала на кухне, а сам он ещё не вернулся из академии. Вот только про биде ничего не сказала, постеснялась, наверное.
          Наконец генерал пришел из своей академии, тут же из недр квартиры появилась сестра со своим молодым человеком, и все уселись за стол. Оказалось, что сестра Лены училась в медицинском институте в одной группе со своим женихом, поэтому мысленно я стал называть их «гинеколог и акушерка». В процессе непринужденной застольной беседы постепенно выяснилось, что и генерал со своей боевой подругой тоже когда-то учились в одном классе. И мы с Леной тоже учились в одной группе, это натолкнуло меня на определенные несложные размышления.
                Мое хамство, являвшееся вполне естественной реакцией на непривычную и даже в чем-то фантастическую обстановку, не знало границ, поэтому я предложил тост за единство личного и общественного. Генерал радостно и совершенно искренне меня поддержал, добавив, что это прекрасно, когда личное и общественное совпадают. Только Лена посмотрела на меня подозрительно, почувствовав в моих словах какую-то иронию.
                Но думал я в это время совсем про другое. Половая связь генерала и его супруги не вызывала никаких сомнений, сексуальные отношения сестры и её жениха были также в каком-то смысле легитимизированы предстоящей свадьбой, а вот мой статус был совершенно не определен. Пока я только учился с Леной в одной группе, и никакой другой связи между нами не было.
              Генерал со своей боевой подругой был немного фамильярен, позволив себе погладить её немного ниже талии в тот момент, когда она ставила на стол большое блюдо с горячими пирожками. Гинеколог тоже в какой-то момент приобнял акушерку за плечи одной рукой, держа при этом  в другой руке хрустальный фужер с вином и что-то весело рассказывая.
    Пока за столом шел разговор о погоде и видах на урожай, я представил, что было бы, если бы и я приобнял Лену, как гинеколог, а потом погладил её по попе, как генерал.
               Вечер близился к концу, генерал немного захмелел, расслабился и позволил себе рассказать анекдот про Брежнева, что, наверное, в его системе ценностей было высшим проявлением свободомыслия и независимости суждений. Жить Брежневу оставалось всего три месяца, но ни я, ни генерал, ни тем более Брежнев этого не знали…
               Статус жениха, видимо, ещё не позволял гинекологу оставаться на ночь в доме родителей невесты, поэтому мы с ним отправились кратчайшим путем к ближайшей станции метро, едва успевая до закрытия. По дороге он рассказывал мне, какая это прекрасная семья, какой умница генерал, выбившийся в люди из простой семьи, а теперь, только представь себе, преподающий в академии. Было не очень понятно, кого он пытался убедить, меня или себя. Сам гинеколог тоже был, как и генерал, как и я, как и Брежнев, из простой семьи, правда, из простой московской семьи. Поэтому он отправился к себе в свои Черемушки, а я на Казанский вокзал.
                Когда мы прощались с Леной, она сказала мне, что завтра они всей семьей едут на дачу, но чтобы я все равно утром ей позвонил.
                Ночь была теплая, поэтому я вполне комфортно устроился на лавочке в ближайшем к вокзалу сквере, но все же под утро пришлось перейти в зал ожидания, на улице стало довольно прохладно и выпала роса, от чего трава и лавочки стали мокрые. С трудом дождавшись восьми часов, я набрал заветный номер и долго слушал длинные гудки. Почти уже смирился, что мне никто не ответит и чуда не произойдет, но в этот момент услышал голос Лены.
- Это, ты?
- Я…
- Ну, вот…  Все уехали на дачу…  А я сказала, что устала, что болею. И теперь одна жду тебя…
                Огромный сталинский дом уже не казался таким огромным, гранитные шары у входа обрели какой-то, ещё не совсем понятный смысл, а двери подъезда распахнулись легко и приветливо.
          Мы позавтракали остатками праздничного ужина, и сегодня вчерашние пирожки показались мне гораздо вкуснее. Солнце  поднималось все выше, от утренней прохлады и росы не осталось и следа, ещё один жаркий день в душном городе постепенно набирал обороты. Я смотрел из открытого окна на проезжающие далеко внизу машины и спешащих куда-то людей. Они знали, что ждет их впереди, а я этого совершенно не знал. Но зато это знала Лена.
                Она откинула одеяло с ещё не убранной постели: « Полежим…» Мы лежали, глядя в потолок, за окном шумел вечно куда-то спешащий город, а здесь, в этой комнате, время остановилось. Я слышал, как идут большие кабинетные часы  в соседней комнате, слышал, как едет лифт в подъезде, как шумит вода, вырываясь из шланга и падая на чайные розы…   
              Лена подняла свою голую длинную красивую ногу к потолку: « Почему то так ноги выглядят гораздо красивее…» Действительно, её и без того длинная и стройная нога казалась ещё длиннее и стройнее. Видимо, расслабленные мышцы под действием силы тяжести немного изменяли  свою форму. Стопа стала острее, икра переместилась ближе к колену и стала немного больше и круглее, а бедро тоньше у колена, но объемнее около ягодицы. Мы любовались её  ногой, и я гладил эту ногу рукой, постепенно спускаясь от тонкой щиколотки к идеально ровной икре, мягкому бедру, напряженной ягодице и ниже, ниже, ниже, ниже…
        Лена прикусила губу  и отвернулась от меня. Я видел только её правое ухо и непослушный завиток волос, выбившихся из косички, но я знал, что она смотрит в зеркало на двери платяного шкафа, в котором я тоже видел отражения наших обнаженных тел.
                Внутри меня бушевала сексуальная энергия, не находя для себя выхода. Я очень хотел довести Лену до оргазма, чтобы она испытала это чувство освобождения, облегчения, расслабления, остановки непрерывного диалога с внешним миром, слияния с ним…
        Левой рукой я гладил её по спине, чувствуя, как по ней пробегают мурашки, а правой ритмично скользил все глубже и глубже, чувствуя, как мои пальцы все сильнее увлажняются, и как твердеет бугорок у входа в эту манящую глубину между её голых длинных стройных красивых ног…
            И в этот момент я ощутил, как из меня вытекает эта, казавшаяся такой безграничной, сексуальная энергия, превращаясь в тонкую струйку липкой мутной белесой жидкости. Это произошло без судорог, без напряжения, без каких – либо внешних проявлений происходящих внутренних процессов. Я понял, что впервые испытал оргазм, который оказался совсем не таким, как я его представлял. Не было никакого фейерверка чувств, не было взрыва эмоций или бури ощущений. Не было ни необыкновенного восторга, ни безумного наслаждения. Было несколько миллиграмм непонятной субстанции…
      Но я сразу почувствовал, как у меня пропал интерес к Лене. Мне уже не хотелось ласкать её, гладить её спину, восхищаться формой ног. И вообще все это казалось теперь немного глупым…
                Лена лежала ко мне спиной, поэтому не видела, что произошло, но почувствовала и поняла, что что-то случилось: «Что случилось?»
        Я не знал, что ответить: «Я и сам не знаю. Наверное, это оргазм. Хотя, это слишком громкое слово для того, что случилось…»
          Я очень хотел, чтобы наши взаимоотношения с Леной стали более глубокими, более реальными, превратились во что-то большее. Но все замерло на каком-то странном уровне эстетства, какого-то недостижимого, невозможного идеала.
               С Аленой мне было хорошо, мы с ней были очень похожи. Она была словно из моего детства. Казалось, что именно с ней я всегда занимался сексом, с ней ел спелую землянику, с ней плавал голый в теплом ласковом море.
             А с Леной мне было интересно, потому что мы были с ней совершенно разные. Она была другая, не похожая на меня, из другого мира, мира других ценностей, других представлений обо всем, даже о сексе. Наверное, её представления о сексе были более свободные, более современные, более модерновые.
            Если бы любовь и секс не разделялись, если бы это было одно и то же, то оргазм вполне мог бы стать критерием любви между мужчиной и женщиной, её материальным выражением. Я, конечно, имею в виду женский оргазм.
             Мужской оргазм в отличие от женского оргазма гораздо более простая вещь. Мужчина может достичь оргазма  практически с любой женщиной и даже без женщины вообще, поэтому мужской оргазм не может быть критерием любви.
            Если мужчина может довести женщину до оргазма, значит, она любит его, а если мужчина хочет довести женщину до оргазма, значит, он любит её. Это почти так и есть…
         Моя попытка как-то связать женский оргазм и любовь, конечно, довольно сомнительна, но любая теория – это всего лишь попытка толкования, объяснения наблюдаемых фактов реальной жизни. К сожалению, в то время реальных сексуальных фактов в моей жизни было совсем не много, поэтому, наверное, и теория получилась не слишком убедительной. Хотя я считаю, что эта моя теория ничем не хуже распространенного убеждения, что подтверждением истинной любви является одновременное совместное достижение  оргазма сексуальными партнерами. 
                _____________________________

        До сих пор не могу понять, почему я тогда считал, что обязательно должен сделать выбор. Но я действительно тогда так думал, решая, с кем мне быть, с Леной или Аленой. И, наверное, от бессилия принять решение, от невозможности сделать выбор я совершил странный, необъяснимый и бессмысленный поступок.  Я много раз в своей жизни и до этого, и после совершал подобные абсурдные поступки, единственным смыслом которых было изменение сложившейся ситуации. Когда жизнь стабилизировалась, обессмысливалась, останавливалась в своем развитии, абсурдный поступок выводил её из равновесия, заставлял измениться, обрести новый смысл. Но всё это я понимал гораздо позже, а тогда я просто совершал странные поступки, сам не понимая, для чего я это делаю…
           Я познакомил Алену и Лену. Они сразу понравились  друг другу, подружились. Только теперь, когда они вдвоем стояли передо мной в реальности, а не только в моем воображении, я понял и увидел, как они похожи. Обе невысокие, стройные, почти такого же роста как я, обе круглолицые, большеглазые, светловолосые. Только у Лены волосы были пепельного оттенка, а у Алены рыжего. Обе голубоглазые, только у Алены в глазах таился зеленоватый отблеск, а у Лены золотистый. Пепельно-золотистая и рыже-зеленая…
             Алена была немного шире, крепче, поэтому Лена казалась немного выше, но когда они стояли рядом, то были совершенно одного роста и похожи как сестры. Алена выглядела чуть старше, может потому что в глазах её было чуть больше снисходительности и жизненного опыта, а в глазах Лены было больше любопытства и иронии, но обе они были прекрасны, веселы и улыбчивы. Молодость всегда весела, всегда беззаботна, потому что все впереди, все ещё будет, все ещё возможно…
                Втроем нам было и интересно, и хорошо. Жизнь продолжалась и мне не надо было выбирать, не надо было ничего решать, на какой-то краткий миг текущая ситуация гармонизировалась. Мы ходили в кино, гуляли по Москве. Была осень, было тепло, солнечно, на мокром асфальте лежали яркие желтые и красные кленовые листья и никто из нас не думал о том, что скоро, очень скоро наступит зима.
      Зима наступила неожиданно, уже в ноябре можно было вставать на лыжи. За несколько дней снег лег на землю ровным толстым слоем. Мы с Аленой  учили Лену кататься на горных лыжах. Она увлеклась, ей понравилось, хотя в отличие от нас с Аленой была она гораздо менее спортивна.
    Ситуация постепенно менялась, Алена и Лена общались все больше. Однажды я не смог пойти с ними кататься на лыжах, и они пошли без меня. Когда я уставший вернулся с тренировки, они сидели в общежитии в комнате Алены и пели друг другу свои песни под гитару. Тогда я впервые подумал, что им может быть хорошо и без меня.
       После зимней сессии третьего курса, последней сессии, которую я сдал на пятерки, после соревнований по борьбе, последних соревнований, которые я выиграл, мы втроем поехали в горы. Поехали в Карпаты на университетскую горнолыжную базу, называвшуюся, конечно же, «Эдельвейс». Благородный белый цветок, который никто из горнолыжников никогда не видел…
           Сначала доехали на поезде до Львова, погуляли по этому удивительно красивому древнему городу, а потом уже на другом поезде доехали до Рахова, недалеко от которого и была наша турбаза.
                Катание было прекрасное, снег свежий, погода солнечная, но через неделю начался снегопад. Несколько дней подряд снег валил так, что невозможно было выйти за порог. Мы целыми днями пили чай, пели песни под гитару и валялись втроем в одной постели. Еще долго после этого я ощущал на себе их запах, я пропах  Леной и Аленой, Аленой и Леной… 
        В те дни я не думал о том, что будет дальше, в те дни мне было с ними хорошо. Мне не нужно было выбирать, мне не нужно было с Леной думать об Алене, а с Аленой о Лене. Все было хорошо и казалось, что всегда все будет хорошо…
                Но потом мы  вернулись в Москву, вернулись к обычной жизни с учебой, с тренировками, с серым низким сырым московским небом.  И все закончилось…  Потому что если ты не выбираешь сам, то жизнь выбирает за тебя, а её выбор всегда непредсказуем.
          Как я мог видеться с ними каждый день, ходить с ними в кино, гулять с ними по городу, кататься с ними на лыжах и не замечать, что происходит с ними, с нами, со мной… 
          Видимо, я жил в своем воображаемом придуманном мире, где все хорошо, где все любят друг друга, где секс и любовь это одно и то же. Но в реальной жизни все было совсем не так…
                В общем, однажды я застал их в постели. Они занимались сексом, они любили друг друга, они доставляли друг другу удовольствие, они делали все то же самое, что и со мной, но без меня. Я был им не нужен, им было хорошо и без меня. Я  ревновал,  я бесился от ревности, я умирал от ревности, а они смеялись, стыдливо прикрываясь одеялом.  Впервые я испытал ревность, это гнусное глупое липкое чувство собственной ненужности и никчемности.   
                Я окончательно убедился, что никакой любви нет. Есть разнообразные  чувства, возникающие в связи, по поводу и вместе с сексом. Только сексуальная потребность, необходимость как-то организовать и осмыслить эту потребность заставляет человека использовать понятие любви. Тебя любят, только пока ты нужен, пока не могут без тебя обойтись. И ты любишь, только пока есть потребность любви…
                И как-то сразу мне все надоело. Надоело быть хорошим, надоело учиться на одни пятерки, надоело выступать на соревнованиях, надоело разговаривать с Леной об искусстве, надоело с Аленой пить чай с домашним вареньем, надоело, что одна вечно меня поучает, а другая во всем поддерживает. С Леной мне было неудобно, некомфортно, а с Аленой скучно, одна была для меня строгой злой мамой, а другая доброй. Но мне уже не нужна была никакая мама.  Мне больше не хотелось видеть ни Алену, ни Лену…
             Секс безлик и сиюминутен, а любовь  индивидуальна и безвременна. Для секса подходит практически любая, а для любви нужна одна единственная. Близкая, родная, как Алена, и далекая, недостижимая, как Лена. Чтобы с ней было не только интересно или только хорошо, а интересно и хорошо…
      Может быть, просто пришло время стать настоящим мужчиной, который берет от жизни не то, что она ему предлагает, а то, что ему нужно, то, что он сам хочет.
                ________________________

                Я увлекся атлетической гимнастикой, как тогда называли культуризм, довольно давно и успешно появившийся на Западе, а теперь распространявшийся и у нас в Союзе. Приобщил меня к этому занятию мой сосед по комнате и друг по общежитию Серега, такой же, как я невысокий, такой же, как и я от природы не очень сильный. Нам нравилось таскать железо, нравилось качаться, наблюдая, как увеличиваются наши бицепсы, трицепсы, косые и широчайшие, как выделяются под кожей живота кубики пресса и прорисовываются  икроножные и камбаловидные мышцы голени.
                Я перестал учиться, перестал выступать на соревнованиях, я не видел в этом больше никакого смысла. Даже повышенная стипендия перестала меня прельщать. Мы с Серегой могли за ночь разгрузить сорока тонный железнодорожный вагон с сахаром и заработать по двадцать пять рублей. Каждый мешок весил пятьдесят килограмм, всего в вагоне было восемьсот мешков, по четыреста на брата. За один мешок мы получали  шесть с четвертью копейки. Эти несложные вычисления я провел в уме, когда узнал, что за разгрузку вагона платят  пятьдесят рублей, одну повышенную стипендию. Две ночи, после которых болит все тело, и не надо целыми днями разбирать доказательства никому не нужных теорем.
             Но потом оказалось, что мой тренер по борьбе и замдекана нашего факультета очень хотят, чтобы я всё-таки продолжал выступать на соревнованиях, потому что за это факультет получал очки в университетской спартакиаде. Меня оформили лаборантом кафедры физвоспитания, и я стал получать ещё пятьдесят рублей к своей повышенной стипендии и бесплатные рублевые талоны на обеды в профессорской столовой.
                Но за деньги я боролся с меньшим энтузиазмом, чем за победу, да и учился я за деньги хуже, чем из спортивного интереса.  Летнюю сессию третьего курса я сдал с двумя четверками, ни одного соревнования не выиграл, из лаборантов меня уволили, стипендию дали обычную, как всем. Мне больше не хотелось быть лучшим, самым умным, самым сильным. Не хотелось, чтобы меня любили, и самому больше не хотелось никого любить.
                После экзаменов я поехал в студенческий строительный отряд под Ржевом. Мы строили длинные коровники,  огромные склады химудобрений и небольшие жилые дома. Я вдоволь намахался топором и лопатой, оказалось, что я неплохой плотник и отличный землекоп. Физическая подготовка мне тоже очень пригодилась. Работали мы по десять, двенадцать часов в день и многие, не столь тренированные, как я, студенты не выдерживали таких нагрузок.
           Раз в неделю у нас был выходной, обычно в субботу. Сутра мы ходили в баню, а вечером на деревенскую дискотеку. Я был там всего один раз, не мог смотреть на тупые румяные рожи деревенских девок, лузгающих семечки. А другим ребятам нравилось, в основном, конечно, нравились простые незамысловатые взаимоотношения  с местными женщинами.  Секс в деревне не считался каким-то серьезным делом, требующим продолжительного предварительного знакомства. Общение московских студентов с деревенскими бабами, среди которых было довольно много разведенок с детьми, наверное,  чем-то напоминало общение молодых дворян с крепостными девками. Слишком уж велика была разница культурных уровней.
    А потом неожиданно приехали Лена и Алена. Чистенькие, ухоженные, городские, они довольно нелепо смотрелись в этой деревне, по колено утонувшей в грязи и навозе. Только глядя на них, я увидел, как всего за месяц изменились, а точнее опростились, опустились молодые московские студенты, которых теперь интересовали только работа, еда и секс. Математика, искусство, философия – все это осталось где-то там, в другой жизни, а в этой жизни все это было совершенно не нужно и не понятно. И Лена с Аленой здесь тоже были совершенно  не нужны и не понятны.
         Я думаю, что они появились потому, что их отношения исчерпались.  Чувствуя это, они приехали, надеясь вернуть те счастливые мгновения, когда мы были все вместе, когда нам всем было хорошо. Но вернуть, конечно, было уже ничего нельзя. В жизни вообще ничего вернуть нельзя, можно только помнить…
           Когда-то давно, классе в третьем или четвертом я перестал понимать девчонок. Они вдруг неожиданно выросли, стали другими, изменились не только внешне, но внутренне. Они начали разговаривать на каком-то другом, своем девичьем языке, у них появились какие-то свои темы для разговоров и секреты. Они перестали драться с нами, мальчишками, а если дрались между собой, то совсем не так, как мы.
            Я видел несколько раз такие драки. Девчонки не пытались выяснить, кто из них сильнее, не соблюдали никаких правил, никаких условностей. Они дрались не до первой крови, как мы, мальчишки, а до полного взаимного уничтожения, выдирая волосы, кусаясь, царапаясь и выкалывая глаза.
    Тогда в детстве мы, мальчишки, как будто отстали от них. Они превратились в маленьких женщин, а мы ещё очень долго оставались обычными безусыми юнцами. А теперь мы наконец-то догнали их и по росту и по развитию.
           На моей верхней губе появились небольшие тонкие черные усики, которые я не торопился сбривать, зная, что как только это сделаю, придется бриться каждый день. Я и сексом не торопился начинать заниматься, предчувствуя, что потом уже не смогу без него обойтись.
        И вот теперь, когда казалось, что наконец-то я догнал девчонок, ставших женщинами, я вдруг понял, что за эти годы они стали настолько другими, что мне уже никогда до конца не понять их, что они  навсегда останутся для меня загадочными существами, живущими по другим законам, по другой логике. А им никогда не понять меня, соответственно...
            В субботу вечером все ушли на дискотеку, в отряде остались только Лена, Алена и я. Я лежал на кровати на высоко поднятой подушке, скрестив на груди руки. Я так много и тяжело работал, что мог часами просто лежать, ничего не делая, ни о чем не думая, ничего не чувствуя.
     Вошла Лена и села в ногах моей кровати.
- Почему ты нас не замечаешь?
- Я здесь, чтобы работать, а не развлекаться.
- Ты нас больше не любишь?
- Не знаю, не думал об этом.
- Женись на мне…
    Я вспомнил душный жаркий московский день, огромный сталинский дом, красные гранитные шары на высоких тумбах, чайные розы и наши отражения в зеркалах, я вспомнил все, что было тогда, год назад. Вспомнил, как глядя на её тонкую голую спину, неожиданно для самого себя сказал тогда: «Выходи за меня…» Сказал и тут же понял, как это глупо звучит. Я лежал у неё за спиной, за ней…
                Лена тогда промолчала, только вздрогнула так, что я понял, она меня слышала. Тогда Лена была сильная, свободная, смелая, а теперь я был сильный и свободный, поэтому я довольно равнодушно произнёс: «Раздевайся, ложись…» Лена закрыла лицо руками и долго сидела молча, а потом ушла.
      А потом пришла Алена.
- Что с тобой? Ты устал?
- Нет, все нормально.
- Мы уже три дня здесь, а ты ни разу не поговорил с нами.
- С тобой?
- Со мной тоже…
- Раздевайся, ложись, поговорим.
               Год назад в Сочи темной южной ночью на берегу Черного моря она обнимала меня, прижималась ко мне своим жарким телом и шептала в ухо: «А теперь ты…давай… ты…» Тогда я промолчал, потому что не мог выбрать, а теперь молчала она. Алена всегда меня хорошо понимала, вот и теперь она заглянула мне в глаза и сразу все поняла: «Тебе все равно с кем…» Она была совершенно права, теперь мне было уже все равно…
                Настоящий мужчина тот, кто может покорить женщину или девушку, а настоящая женщина та, которая может удержать мужчину. Я не был для них настоящим мужчиной, а они не были для меня настоящими женщинами. И вообще никаких «нас» больше не было…
         Я должен был стать настоящим мужчиной и научиться покорять настоящих женщин, а они должны были стать настоящими женщинами и научиться соблазнять настоящих мужчин. 
        За два летних месяца в стройотряде я заработал тысячу рублей, двадцать повышенных стипендий, почти два года отличной учебы или двадцать железнодорожных вагонов с сахаром.
       Пока Лена с Аленой не были знакомы, мне было с ними хорошо, они были для меня как жена и любовница. Когда я уставал с Леной, я шел отдыхать к Алене, когда мне надоедала Алена, я шел за новыми впечатлениями к Лене.     Я жил равноудаленно от Лены и Алены, потому, наверное, и не мог сблизиться ни с той, ни с другой. Конструкция была устойчивая и могла бы существовать и дальше. Но я их познакомил, и они понравились друг другу, подружились, возник своеобразный треугольник. Все трое мы были равноудалены друг от друга, и поэтому вместе нам было так хорошо. Я думал, что эта устойчивая фигура сможет существовать довольно долго, но я ошибался. 
         Не надо знакомить жену с любовницей, можно в итоге потерять обеих.  Алена и Лена  понимали друг друга лучше, чем я их. И постепенно я удалился от них, стал чувствовать свою ненужность и никчемность. Конструкция разрушилась, потеряла устойчивость.
                В основе любви лежит сексуальная потребность. И если эта потребность не может быть удовлетворена естественным способом, то она будет удовлетворена любым другим. 
         В стройотряде со мной произошел случай, изменивший мои представления о сексуальных отклонениях, существующих в природе.
       Мы с Серегой копали траншею под фундамент склада химудобрений, и к обеду довольно сильно углубились. Углубились настолько, что когда к краю траншеи подъехал председательский уазик, мы увидели только колеса, забрызганные грязью. Потом мы увидели черные кирзовые сапоги председателя, а потом и самого председателя. Он присел на край траншеи, почти касаясь полами пиджака только что выкопанной земли.
              Все мужики в деревне ходили в серых или черных телогрейках разной степени изношенности и потертости, но председатель всегда ходил в пиджаке, надетом на рубаху или свитер в зависимости от погоды. Сутра было довольно прохладно, поэтому председатель сегодня был в свитере и, конечно, пиджаке. 
- Ребята, спасайте! В телятнике пол провалился, телята    могут пораниться.
- И что нам за это будет?
- Закрою наряд рублей на пятьдесят или теленка дам.
- Это отряду, а нам?
- Там вас парным молочком напоят, а потом отдохнете. Сюда сегодня уже не вернетесь. Командир в курсе!
- Ладно…
                Мы бросили лопаты, сели в председательский уазик и поехали, подпрыгивая на кочках и проваливаясь в глубокие грязные лужи, оставшиеся после дождя. В огромном длинном телятнике нестройными рядами стояли телята и мирно жевали комбикорм, засовывая свои короткие морды в бесконечное мятое корыто, уходящее куда-то вдаль. Посередине телятника несколько метров этого корыта были заполнены комбикормом, но телят здесь не было.
        Сапог провалился почти до колена, я с трудом вытащил ногу из сапога, опираясь на Серегу, и стоял, держась за столб, пока он хохотал, вытаскивая мой сапог из навоза:        «Засосала эта жизнь, засосала.               
  Нам бы водочки стакан,
  Нам бы сала…»
                Тема деградации московских студентов в колхозе была настолько актуальна, что даже нашла отражение в устном народном творчестве. Никто уже и не помнил автора этих незамысловатых стихов, но цитировали их все    с удовольствием.
       Мы с Серегой решили не мучиться, сколотили большой щит из крепких новых сосновых досок, занесли его в телятник и положили на место провала. Все равно телят скоро увезут,    а весь навоз вместе со сгнившим полом выгребут из телятника бульдозером…
      До сих пор не понимаю, почему это началось. Когда мы с Серегой укладывали щит, телята стали мычать громче и дружнее. Они и до этого мычали, но в разнобой, недружно. А тут вдруг замычали все вместе. Мычание становилось все громче, громко зазвенели длинные цепи, которыми телята были прикованы к столбам. Телята были здоровые трехлетки с приличными рогами. Сначала я подумал, что они балуются или дерутся…
            Вот один теленок запрыгнул передними ногами на другого теленка, вот ещё один попытался сделать то же самое, но сорвался и упал на колени. И тут я увидел…
        Там, где у коров вымя, у телят торчали члены. Точнее, я думал, что это члены…  И вот из этих, поросших  шерстью членов, стали вылезать настоящие длинные острые розовые пенисы, которые дрожали, вибрировали, вожделели, пытаясь дотянуться до чего-нибудь, во что можно было залезть, войти, выплеснуть скопившуюся сексуальную энергию. С этих длинных острых розовых пенисов капало, текло и брызгало. Телята запрыгивали друг на друга, лизали друг друга, кусались, брыкались, мычали, срываясь на крик. Волна странного и непонятного спонтанного сексуального возбуждения поднималась все выше и выше…
               Мы с Серегой завороженно наблюдали эту картину. Все эти телята никогда в своей жизни не видели телок и скоро все должны были стать  мясом, телятиной, так и не познав радостей секса, но переполняющая их молодые тела сексуальная энергия заставляла телят вставать на дыбы и бросаться на себе подобных в попытке реализовать свой сексуальный инстинкт любым доступным способом…
    Неожиданно все закончилось. Розовые мокрые пенисы скрылись в мохнатых членах, телята успокоились, словно и не было только что этого массового сексуального безумия, этого группового сексуального помешательства…
                Мы вышли из телятника, навстречу нам шли  две молодые доярки в чистых белых халатах с ведром парного молока посередине между ними, словно две медицинские сестры.  Доярки,  увидев нас, остановились, откуда-то появилась чистая литровая стеклянная банка, в которую они налили молоко. Серега залпом выпил полбанки, а остальное передал мне, я тоже отхлебнул. Не знаю, вырабатывал ли тогда мой организм лактозу, но к молоку я был совершенно равнодушен, настоящей едой я тогда искренне считал только мясо. Молоко было теплое, сладкое и пахло коровой и доярками. А может, это доярки пахли молоком и коровами…
         Они стояли, глядя как мы пьем молоко, улыбались и молчали, но в их ласковых  взглядах явственно читалось: «Пейте, пейте, сколько хотите! Небось, в Москве такого молочка не попьешь! Пейте, пейте, мальчики…» После сцены в телятнике я уже не думал, что секс с этими деревенскими бабами совершенно невозможен…
                _______________________________

                Любая любовь прекрасна, даже самая маленькая, самая мимолетная, самая случайная. Потому что любая любовь – это мгновения счастья или мгновения ожидания счастья, мгновения надежды на счастье, и все эти краткие мгновения прекрасны. Ведь большая часть нашей жизни проходит совершенно буднично, однообразно, бесцветно, несчастливо, вспомнить нечего…
                К сожалению  чаще всего любовь рассеивается как наваждение, перестает расти, развиваться, укрепляться и постепенно умирает, исчезает.  Пропадает надежда на счастье, и ждать больше нечего. Многие люди, не понимая этого, продолжают жить друг с другом, мучают друг друга, продолжая надеяться не понятно на что.
                Я не понимаю, что такое несчастная любовь, я не знаю, что это такое. Сами люди делают свою любовь несчастной, ту любовь, которая вначале была счастливой. Умение влюбляться, испытывать симпатию к другому человеку, конечно, очень важное умение, но ещё более важно понимать, кто достоин любви, а кто нет.
        « Я не подарю свою любовь недостойному этой любви человеку» - вот принцип здоровой созидательной любви.
   « Любовь зла, полюбишь и козла» - принцип нездоровой, разрушительной любви, заранее обреченной на несчастье, страдание и боль.
        Конечно, любой человек может обмануться, ошибиться, поэтому если мне кто-то нравиться, я делаю небольшой шаг навстречу, ожидая и от него такого же встречного шага. Эта осторожность, расчетливость в любви, может быть, не позволяет или мешает сблизиться, но защищает от трагических ошибок и горьких разочарований.
       В этом смысле я никогда не влюблялся по-настоящему, бездумно, безоглядно, бессмысленно, безответно. Потому что никогда не понимал, как можно не оценить, не полюбить такого человека, как я, которого я люблю долгие годы, и который, несомненно,  достоин любви.
                Мои отношения с Аленой и Леной закончились, перестав изменяться. Наверное, нужно было что-то сделать, чтобы они вновь ожили, вновь стали желанными, но мне ничего делать уже не хотелось. Одновременно начавшиеся отношения одновременно же и закончились…
               На четвертом курсе мы с Серегой переселились в студенческое общежитие в Главное Здание Московского Университета.  Теперь нас в комнате было всего двое. Белов жил с молодой женой в семейном общежитии, а Чернов остался в нашей старой комнате, куда и продолжал таскать молоденьких белокурых первокурсниц.
                В ГЗ, как мы все называли Главное Здание, было очень удобно, все было под рукой, все было рядом в одном месте, и спортивный зал, и столовая, и парикмахерская, и бассейн, и даже до горнолыжного склона было рукой подать. Мы с Серегой продолжали качаться, продолжали таскать железо, благо до зала теперь можно было дойти прямо в тапочках.
         Вместе с нами в общежитии жили и студенты старших курсов других факультетов. Такого раньше не было, раньше в нашем корпусе жили только студенты математического факультета и никакого другого. А теперь мы постоянно сталкивались с филологами, психологами, историками и даже философами. Они были немного другими, годы учебы уже успели наложить на них свой отпечаток.
                С нами вместе качался один довольно дохлый паренек с философского факультета, хотя никакой склонности к философствованию я в нем не замечал. На наших глазах он становился все здоровее, набирая массу, наращивая  мышцы, прорабатывая рельеф, и постепенно становясь живым воплощением здоровой марксистко-ленинской философии, утверждавшей приоритет материи над сознанием и чуждой всякому смирению во всех его формах и проявлениях. Он то и познакомил нас с новой компанией старшекурсников с гуманитарных факультетов. Все девчонки в этой компании были с филологического факультета, а ребята с разных факультетов, хотя с математического мы с Серегой были одни.
                Как правило,  мы собирались вечером в комнате у девчонок, пили чай, иногда кто-то приносил торт, играли на гитаре, пели песни, разговаривали, общались. Первое время я сидел, образно выражаясь, открыв рот, то есть, совершенно не понимая, о чем идет речь.  В этой компании  я впервые услышал о Ницше, о Фрейде, о Набокове, о Гессе, о Борхесе и о Томасе Манне. Мир, который мне когда-то открыли Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Толстой, Достоевский и Чехов, мир, который затем оживили Зощенко, Булгаков, Платонов и Замятин, вдруг  заговорил со мной обо мне, о моих сегодняшних мыслях и чувствах.
            Именно в этой компании мне однажды подсунули «Заводной апельсин» Энтони Берджеса на английском языке. Было удивительно читать русские слова, написанные  латинскими буквами, но содержание этого бесконечного монолога было ещё удивительнее.  Текст был о чем-то большем, о том, что всегда присутствует в нашей жизни, но лишь изредка прорывается наружу, заставляя нас  ужасаться и стараться не думать о том, что мы увидели и узнали…
                Сереге эта компания не понравилась, он вообще не очень любил философию и литературу, считая всё это пустой болтовней. А мне почему то захотелось во всем этом разобраться, захотелось понять этот другой ненаучный способ описания реальности.
              Все девушки в этой компании были какие-то другие, не такие, как на нашем факультете. Может быть более раскованные,  более сексуальные, более раскрепощенные, более вызывающие. Они и вели себя по-другому, и даже одевались немного иначе. Мне такие девушки совершенно не нравились.
               Но одна из них мне сразу приглянулась. Была она невысокая, стройная, круглолицая, большеглазая, двигалась легко. В общем, она полностью соответствовала тому типу женской красоты, который меня привлекал, который я всегда искал.  Пахло от неё приятно, было в этом запахе что-то знакомое, узнаваемое и что-то новое, необычное, какой-то привкус легкой горечи. У неё было довольно необычное имя, скорее даже не имя, а какое-то окончание многих женских имён. Галина, Алина и даже имя  Лена слышались мне в её имени. Звали её Лина… 
           Между нами сразу установилась какая-то странная внутренняя, непонятная мне самому, необъяснимая связь. Как-то раз за чаем в комнате у девчонок собралась вся наша разношерстная компания, и зашел разговор о Томасе Манне, точнее о его романе «Волшебная гора», который я как раз недавно одолел. Речь зашла о некоторых вопросах психоанализа, затронутых в этом романе, и затронутых, наверное, впервые в мировой литературе. Переключились на Фрейда, потом на Абеля и Юнга, затем на Шопенгауэра и Ницше, постепенно добрались и до Достоевского…
           Я внимательно следил за ходом мысли участников дискуссии, не встревая в разговор и не высказывая своего мнения, потому что меня неожиданно озаботил простой и незамысловатый вопрос, настолько простой, что я даже стеснялся его озвучить.
          В результате дискуссии ребята пришли к выводу, что теория психоанализа – это научное шарлатанство, впрочем, не сильно отличающееся от любой другой научной теории, с  трудом подвергающейся проверке на практике.  А вопрос, который мучал меня, был крайне прост. Я не мог понять, почему всех этих умных, известных и давно умерших людей все присутствующие называли исключительно по фамилиям, и только Томаса Манна всегда с именем. Никто не говорил Зигмунд Фрейд, Карл Густав Юнг, Альфред Абель, Фридрих Ницше, Артур Шопенгауэр или Федор Михайлович.
      Удивительно, но Лина заметила моё смущение. Она поманила меня, мы вышли в коридор.
- Почему ты молчишь? Ведь ты недавно прочитал этот роман. Тебя что-то смущает…
- Они все говорят об очень умных и интересных вещах, а меня мучает простой  дурацкий вопрос…  Почему они называют Томаса Манна по имени?
Я даже не успел договорить, Лина сразу все поняла.
- Потому что у него был брат, тоже писатель, Генрих, Генрих Манн.
                И я вспомнил… Классе в пятом, когда я увлекался приключенческой литературой и перечитал всего Фенимора Купера, Вальтера Скотта, Майна Рида и Александра Дюма, мне неожиданно попалась в руки книга «Молодые годы короля Генриха IV». Помню, как позабавило дважды написанное на обложке разными шрифтами имя, Генрих написал книгу о Генрихе. Немецкий писатель по имени Генрих написал о французском короле Генрихе Наваррском Бурбоне. И, конечно, вспомнил фамилию, тоже написанную на обложке, Манн, две буквы «Н». Кажется, это значит первый человек… Только теперь я понял, что это был старший брат Томаса Манна, первый брат, первый человек…
         У меня, так же как у Томаса Манна, был брат, которого я всегда немного стеснялся. Брат – близнец, не очень хорошо развитый физически, слабый от природы, и в то же время грубоватый, порой эмоционально не чуткий, и одновременно с этим легкоранимый, недостаточно развитый интеллектуально и не очень хорошо образованный, но стремящийся к познанию, открытый для всего нового, живой, способный меняться. Мне всегда хотелось, чтобы он, мой брат близнец, стал лучше, сильнее, умнее. Чтобы я перестал его стесняться…
     Но вот почему то его сексуальное развитие никогда не вызывало у меня никаких нареканий. Видимо, эта сфера жизни человека настолько индивидуальна, настолько тонка и неуловима, что никакие нормы, стандарты и правила здесь неприемлемы. Никогда мне не приходила в голову мысль, что сексуальное развитие моего брата идет как-то не так, как должно идти. Никогда не приходила мысль, что он отстает в своем сексуальном развитии или недостаточно сексуально развит, или наоборот сексуально развращен. И дело здесь не только в получении удовольствия, ведь удовольствие - это только часть сексуальной жизни любого человека.  Секс – это и страдание, и терпение, и понимание…
     Попытка написать учебник о том, как  надо получать и доставлять удовольствие в сексе, заранее обречена на неудачу. Можно описать все позы для занятий сексом, можно описать все способы, но все это возможно только с тем, кто тебе близок, кто тебе интересен, и уж как минимум не противен. И каждый новый человек в твоей жизни, каждое новое сексуальное увлечение заставит тебя  переписать этот учебник о счастливой сексуальной жизни.
          Невозможно так же дать четких рекомендаций, когда нужно начинать заниматься сексом серьезно, по-взрослому. Может быть, когда встретишь нужного, своего человека, или когда будет уже все равно с кем, когда гормоны уже невозможно будет сдерживать, когда ни о чем другом уже будет невозможно думать, когда нестерпимо захочется, наконец, познать женщину, а вместе с ней и весь этот мир во всей его полноте.
         А потом случилось то, что обязательно должно было когда-нибудь случиться. Серега ушел в гости к своей новой девушке, на этот раз москвичке, родители которой уехали на дачу, и я остался в комнате совершенно один. Я убрался, купил торт, бутылку советского шампанского  и десять презервативов. А вечером пришла Лина и осталась на ночь…
      Мы выпили шампанского, голова немного закружилась, а потом она улыбнулась и исчезла: «Я в душ, я быстро…» Вернулась она мокрая, улыбающаяся, завернувшись в белое полотенце и держа обеими руками густую копну каштановых волос над головой. Я сидел, глядя на неё и не зная, что делать. Лина остановилась в дверях, звонко рассмеялась, отпустила волосы и вскинула руки вверх.  Её каштановые волосы рассыпались по обнаженным плечам, полотенце упало, открылись ослепительно белые подмышки, и я увидел её всю…
        Её тело, словно лицо, улыбалось мне. Ярко-розовые острые соски, смотрели на меня как два глаза, отверстие пупка то сжималось, то разжималось при каждом движении её гибкого тела словно ноздри, жадно вдыхавшие и выдыхавшие воздух, а ниже был рот и маленькие нежные  розовые полуоткрытые губы, ждущие поцелуя…                Она была идеальным сексуальным объектом для реализации всех моих сексуальных фантазий. Гладкая нежная кожа без родинок, пятен и шрамов, запах  молодого чистого тела с едва уловимым привкусом полынной горечи, ласковый тихий нежный голос, всё понимающий взгляд больших карих глаз и самое главное, я чувствовал, что она любит меня…
          В первый раз я просто забыл про презерватив, а потом оказалось, что иногда можно и без презерватива. И сегодня был именно такой день, когда можно было всё…   
           Оргазм был довольно поверхностным и не проник в глубины моего сознания и тела, а тем более подсознания. Второй произвел гораздо большее впечатление. Когда я начал в третий раз, Лина стала гладить меня по спине, видимо, тоже успокоившись и постепенно приходя в себя. Я стал двигаться медленнее, немного отвлекся, даже начал о чем-то размышлять, и тут меня накрыло. Я на мгновение потерялся во времени и пространстве, я забыл, где я нахожусь, кто я такой, зачем всё это, отчего и почему. Я как будто на долю секунды покинул собственное тело, оставив вместе с ним все свои удачи и неудачи, мечты и разочарования, боль, страдание и наслаждение. Наверное, это было похоже на маленькую смерть, хотя, конечно, я ещё не знал тогда, что такое смерть…
                Менее чем за месяц практически ежедневных, а точнее еженощных встреч с Линой, я реализовал все свои самые желанные, тайные, запретные, грязные, отвратительные, постыдные, скрытые сексуальные фантазии. По большому счету это всего лишь три, всем хорошо известных способа полового сношения между мужчиной и женщиной. Обычный секс, или традиционный, а ещё более точно вагинальный, анальный и оральный. Самый естественный способ оказался и самым приятным, конечно, при условии достаточной подвижности и силе мышц женского влагалища. Недостаточность этой самой подвижности и силы, как правило,  и приводит к двум другим способам.
        А дальше уже начинаются нюансы. Можно в темноте, можно при свете, можно в тишине или под музыку, можно в состоянии легкого алкогольного опьянения, а можно на трезвую голову, можно ночью, вечером, утром после сна, в полусне, не просыпаясь, почти не раздеваясь, в бассейне, в бане, в лесу, в ночном пустом вагоне метро, в лифте. Лина никогда не была против секса, она соглашалась заняться сексом в любой обстановке, в любое время, в любом состоянии, но всегда как бы немного нехотя, как бы немного смущаясь. И, тем не менее, это каждый раз случалось.   
       Я мог растянуть удовольствие на несколько десятков минут, а мог сделать это за несколько секунд. Именно столько занял этот процесс в одном из скоростных лифтов Главного Здания Московского Университета.
               Наши представления, предположения и ожидания имеют очень мало общего с реальной действительностью. Пока не погрузишься в пучину разврата, думаешь, что тебя там ожидают райские кущи и неземные наслаждения, а реальность проста, груба и сурова.
             У всех женщин вдоль, а не поперек, у всех разного размера, ширины и глубины.  Желательно, конечно, чтобы её размеры совпадали с твоими размерами. Когда у женщины происходят мышечные сокращения, это приятно. Влажность должна быть достаточной, но не избыточной. Всё должно длиться как можно дольше, чтобы возбуждение успело проникнуть во все уголки тела, сознания и особенно подсознания, но не слишком долго…
                Потом какое-то время необходимо оставаться в прежнем положении, расслабляясь, успокаиваясь и ощущая, как волна блаженства растекается по всему телу, постепенно достигая кончиков пальцев рук и ног...  Это процесс расширения кровеносных сосудов и капилляров. То же самое происходит в бане, если как следует распариться, а после этого окунуться в ледяную купель. Или, если хорошенько продрогнув на морозе, зайти в теплую комнату и выпить рюмку водки, а лучше коньяку.
                А после всего этого совершенно необходимо побыстрее перейти ко сну, не отвлекаясь на абсолютно ненужные и бессмысленные  в данной ситуации разговоры.   
                Однажды мы всей нашей дружной сумасшедшей разношерстной компанией попали в гости к сынку какой-то партийной шишки. Квартира была огромная, комнат много, конечно два туалета. Вот в одном из них мы с Линой и пристроились. На всякий случай я включил воду, чтобы её шум скрыл те звуки, которые неизбежно сопутствуют этому приятному физиологическому процессу, занявшему в тот раз всего несколько минут.
                Народа было много, многих я не знал, все пили, танцевали, звучал модный тогда рок-н-ролл и на русском, и на английском языке. В одной из комнат с выключенным светом смотрели «видик», как тогда говорили.
         На экране какой-то парень в белых кроссовках, очень модных в те годы, на сцене какого-то огромного театра танцевал под одну из самых пронзительных песен Высоцкого. «Хоть немного ещё постою на краю…» - звучал хриплый надрывный голос, а парень взлетал над сценой на фоне пустого зрительного зала.
            Я вспомнил фильм « Четвертый», советский фильм семьдесят второго года, об американцах, готовых на все ради того, чтобы вкусно есть и сладко спать. А теперь я смотрел американский фильм « Белые ночи» восемьдесят пятого года о советских людях, готовых на все ради коммунистической идеи, которая тоже предполагает, что когда-нибудь все люди на земле будут вкусно есть и сладко спать.
                По существу эти два фильма, в одном из которых танцевал Лиепа, а в другом Барышников, были об одном и том же, о человеческом стремлении к счастью. Только американцы хотели счастья для себя и сейчас, а советские люди хотели счастья для всех и потом. Обе идеи были совершенно утопичны, нельзя быть счастливым среди несчастных людей и нельзя быть счастливым когда-то потом.
                Но можно стать счастливым здесь и сейчас, если окружить себя счастливыми людьми, создать островок счастья в этом безумном несчастном мире, стать частью этого целого, цельного, единого, счастливого мира. И это совершенно реальная мечта, которая вполне достижима, которую можно осуществить. С этим согласны все, и все стараются в меру своих сил и способностей эту мечту сделать реальностью. И в Америке, и в России, и в других странах люди хотят быть счастливыми, хотят окружить себя близкими, родными, друзьями, хотят создать семью, родить детей, построить дом или квартиру, и чтобы всем вокруг было хорошо, чтобы все были сыты, одеты, обуты, здоровы и счастливы…  И чтобы никто не умирал.
       Каждый из этих фильмов был полуправдой или полу ложью, что в принципе одно и то же, хотя и пишется по-разному, в одном случае вместе, а в другом раздельно.  Первый фильм был советской полуправдой об американской жизни, а второй американской полу ложью о советской жизни. Можно было даже подумать, что эти два фильма о двух разных мирах, один о безнравственной  Америке и высоконравственном Союзе, а другой о прекрасных свободных Штатах и тоталитарных несвободных Советах. Почти ничего не было в этих фильмах общего, что указывало бы на то, что они описывают одну и ту же реальность, тот мир, в котором я родился и жил.
     И все же реальность всегда прорывается на страницы книг и экраны кинотеатров. Реальность нельзя скрыть, её невозможно избежать. В фильме «Четвертый» можно увидеть Высоцкого с танцующим Лиепой, а в фильме «Белые ночи» можно услышать Высоцкого с танцующим Барышниковым. А в реальности Высоцкого можно было и увидеть, и услышать…
           Но я не успел. Когда я приехал в Москву поступать в университет, он еще был жив, но когда я сдал экзамены и поступил, его уже не было, он уже умер, его уже даже похоронили. Я не столкнулся с этой реальностью, настоящей реальностью Высоцкого.  Для меня он так и остался только голосом на магнитофонной пленке, изображением на киноэкране, звездочкой на карте моей вселенной, которая при ближайшем рассмотрении, наверное,  оказалась бы звездной туманностью или даже целой галактикой, состоящей из миллиардов далеких и прекрасных звезд.
             Кстати, в реальности Барышников, так же как в кино, сбежал из СССР в США. А Лиепа не сбежал, но тоже очень много танцевал по всему миру, и в Софии, и в Афинах, и в Дании, и даже в Австралии, и очень много снимался в кино. Наверное, даже больше, чем Барышников.
     И Лиепа в фильме «Четвертый», и Барышников в фильме «Белые ночи» начинали свой танец, стоя на коленях, но потом какая-то внутренняя сила, энергия, жажда жизни, которая все время слышится в голосе и песнях Высоцкого, заставляла их распрямиться, раскрыться и взлететь…
                Из тюрьмы реальности к свободе мечты. Любое искусство это всегда бегство из существующей реальности в воображаемый мир, а жизнь - это попытка создания этого воображаемого мира в действительности…
        Фильм закончился, кассету перемотали и поставили снова. Я просмотрел фильм ещё раз с самого начала до самого конца и внимательно прочитал все титры, а потом пошел посмотреть, что делается в других комнатах.
      В одной из комнат парень с гитарой пел песню Майка Науменко «Моя сладкая N». Среди слушающей публики была и Лина, она пристально глядела на поющего парня. Лично мне эта песня очень напомнила песню Лу Рида «Сладкая Джейн» ( Lou Reed «Sweet Jane» )
              Было уже очень поздно и хотелось спать, но такие тусовки обычно заканчивались только под утро, к открытию метро. Делать было нечего, парень пел плохо, мне стало скучно, снова захотелось секса. С трудом я перехватил взгляд Лины и глазами объяснил ей, чего хочу. Она поняла и сказала мне, тоже глазами, чтобы я шел в туалет и ждал её там.
             Я зашел в туалет, там по счастью никого не было, закрыл дверь и стал рассматривать разные бутылочки и баночки, которыми была заставлена полка под зеркалом. На всех были только латинские буквы, ни одной с нашей кириллицей.
              Легкий деликатный стук в дверь вывел меня из задумчивости. Лина проскользнула в дверь и быстро закрыла её за собой. И только тут я понял, что у меня больше нет презервативов. Лина рассмеялась: «Ну, тогда только сзади…», присела над биде, подмылась, а потом встала ко мне спиной и наклонилась, держась руками за край ванны.
           Я взял одну из баночек с кремом и обильно смазал её анальное отверстие.  Мой член уже немного затвердел, но все ещё оставался достаточно острым, поэтому легко вошел в эту маленькую скользкую дырочку. Я был уже довольно сильно возбужден, наверное, потому что пока ждал Лину, вспоминал, как три года назад почти точно в такой же квартире занимался сексом с Леной. Может быть, поэтому оргазм был очень бурным. После него какое-то время мне было совершенно безразлично все окружающее, я даже перестал понимать, где нахожусь.
                ________________________

                Природа изначально разделила людей на мужчин и женщин, на юношей и девушек, мальчиков и девочек, самцов и самок. Сначала разделила физиологически, затем психологически, а потом и феноменологически, и онтологически, и экзистенциально.  Мы разные генетически, физически, и поэтому по-разному относимся к сексу.
                А начинается всё с различия продуктов жизнедеятельности мужского и женского организма. Мужской организм вырабатывает половые клетки, сперматозоиды, самые маленькие клетки человеческого организма, но вырабатывает их очень много. Женский организм производит яйцеклетки, самые большие клетки человеческого организма.
     Мужчина производит 150 000 сперматозоидов в секунду, а женщина 1 яйцеклетку в месяц. Получается, что мужской организм производит половых клеток в 4 000 000 000 (четыре миллиарда) раз больше, чем женский организм. Всего за месяц один мужчина может оплодотворить всех половозрелых женщин нашей планеты детородного возраста. А женщина может родить всего несколько раз за всю жизнь…
           Эта физиологическая разница порождает разницу психологическую. Мужчина может, хочет и мечтает оплодотворить всех женщин. А женщина вынуждена выбирать только одного мужчину, хотя ей достаточно и одного сперматозоида. Мужчина постоянно мысленно оплодотворяет всех женщин без исключения, а женщина мысленно оценивает всех мужчин, чтобы выбрать одного единственного. В глубине души каждый мужчина испытывает абсолютно абсурдное желание переспать со всеми женщинами, а каждая женщина вопреки здравому смыслу хочет понравиться всем мужчинам. Это внутренняя установка, действующая в глубинах подсознания, и поэтому не осознанная, приводит к совершенно разным стратегиям поведения. Мужчина пытается покорить женщину, завоевать её, доминировать, чтобы потом заняться с ней сексом. А женщина пытается очаровать мужчину, понравиться ему, подчиниться, чтобы  потом использовать, и в сексе тоже. Мужчина не должен нравиться, он должен уметь покорять и завоевывать, а женщина не должна завоевывать и покорять, она должна нравиться, чтобы её хотели покорить и завоевать. Внешность для мужчины не имеет принципиального значения, а для женщины  внешность – это самое главное.
          Удивительно, но мужчина сначала занимается сексом, а потом уже думает, а женщина сначала думает, а потом может быть занимается сексом. Для мужчины с секса начинаются взаимоотношения с женщиной, а для женщины отношения заканчиваются сексом. Потому что последствия для них совершенно различные. Секс ничего не меняет в жизни мужчины, он ему никак не вредит, не изменяет его. А женщина может забеременеть, это изменит её внешность, здоровье, существует даже риск смерти. Последствия секса для мужчины и женщины совершенно разные, поэтому  мужчина стремиться к сексу, но секс для него не очень важен, после секса он уже через несколько минут готов снова пуститься в поиски нового секса. А женщина не стремиться к сексу, потому что секс для неё слишком важен и может стать концом сексуальной жизни, пусть даже только на какое-то время.
                Эта разница стратегий поведения вполне явно закреплена в общественном сознании. Если отбросить условности и фарисейскую мораль, то общество считает по-настоящему успешным мужчиной того, у которого было много женщин, а настоящей успешной женщиной ту, которая нашла своего единственного мужчину и смогла родить. То есть успешный мужчина и успешная женщина, это те, кто добился своего, но добиваются они совершенно разного. В каком-то смысле секс для мужчины – это победа, а секс для женщины – это поражение.
            Настоящий мужчина гордится своими сексуальными победами, часто преувеличивая их количество, а настоящая женщина скрывает свои сексуальные поражения, часто преуменьшая их количество. И вот это уже серьезное, практически неразрешимое, противоречие.
     Если представить, что в некотором воображаемом мире все мужчины сексуально счастливы и имеют столько секса, сколько хотят, то надо согласиться с тем, что женщины в этом мире почти все несчастны.  Если в некотором другом воображаемом мире все женщины сексуально счастливы, имея единственного, верного и любящего мужа, то надо признать, что почти все мужчины там несчастны.
           На практике реализуется некоторый промежуточный вариант. Только немногие мужчины имеют  достаточно секса, чтобы чувствовать себя сексуально счастливыми, и только немногие женщины имеют достойного мужчину, не чувствуя себя брошенными и несчастными.
     Оргазм для мужчины и оргазм для женщины тоже имеют совершенно разное значение. Для мужчины он совершенно необходим, это завершение полового акта, это и цель, и смысл секса для него. Мужчина без оргазма не может, потому что должен оплодотворить, должен выбросить свои половые клетки, желательно много и далеко, а поэтому оргазм должен быть мощным и обильным.  А для женщины он не так важен, она может забеременеть и без оргазма.
               Во многих культурах женский оргазм порицается, считается излишним, избыточным удовольствием. А в некоторых странах девочкам даже вырезают клитор с целью сделать оргазм для них невозможным.
      Мужчина занимается сексом, ожидая оргазм, а женщина может испытывать приятные ощущения, наслаждаться, не задумываясь об оргазме и не стремясь к нему. Для женщины важен сам процесс, а для мужчины важен только результат. Женщине вполне достаточно одного оргазма в месяц, а мужчине оргазм необходим при каждом половом акте.
             Мужчина, придавая преувеличенное с точки зрения женщины значение оргазму, старается и её довести до этой, как ему кажется, высшей точки наслаждения, а женщина с молчаливого согласия мужчины старательно изображает  этот с её точки зрения пресловутый и никчемный оргазм. Мужчина ищет способы достижения, а женщина сохраняет достигнутое… Это относится в полной мере и к оргазму в частности, и к сексу вообще.
     Итак, обладая разной сексуальной физиологией и разной сексуальной психологией, мужчина и женщина, тем не менее, стремятся найти что-то общее, объединяющее их в сексе. Проще всего назвать это любовью. Этим емким словом вообще можно назвать практически все что угодно.
       На самом деле, общим для мужчины и женщины в сексе является то удовлетворение, которое они испытывают, подчиняясь этому базовому природному инстинкту, инстинкту размножения, почти такому же сильному, как инстинкт самосохранения.  Мужчина и женщина отдаются этой силе, этой природной энергии, каждый исполняя свою роль, выполняя свое предназначение.
        Наши отношения с Линой были предельно откровенны. Я никогда не пытался довести её до оргазма, а она никогда его со мной не испытывала и не имитировала. Я получал от неё то, что хотел, а она давала мне всё, что я хотел…
            Однажды я возвращался с учебы в общежитие, поднимался в лифте на свой этаж, в том самом лифте, в котором совсем недавно занимался сексом с Линой. Тогда в кабине мы были только вдвоем, и она казалась мне огромной, как комната без мебели, а сейчас в кабину набилось человек двадцать, и она казалась маленькой и тесной.
              Я почувствовал на себе чей-то взгляд, обернулся и увидел её. Это была девушка, высокая, стройная, красивая. Я немного смутился. Нам всегда кажется, что окружающие каким-то образом могут проникнуть в наше сознание, понять, о чем мы думаем. Вот и сейчас у меня мелькнула мысль, что на моем лице каким-то образом отразились те несколько сладких коротких мгновений, когда я испытал самый быстрый в своей жизни оргазм в стремительно поднимавшемся скоростном лифте. Но я тут же отбросил эту мысль, пытаясь найти какое-то более рациональное объяснение этого неравнодушного взгляда. Появилась абсурдная мысль, что я ей понравился, и что этим заинтересованным взглядом она хочет дать мне понять, что не против того, чтобы со мной познакомиться. Мысль тоже была довольно абсурдной, потому что взгляд был уж слишком прямым и откровенным, немного даже недоуменным. Обычно, флиртуя, девушки посылают более легкие, более игривые взгляды.
          Лифт остановился, она вышла, я вышел за ней, хотя это был не мой этаж. Она стояла, явно дожидаясь, когда я к ней подойду. Не придумав ничего лучше, я начал.
- Мы, кажется, где-то встречались?
- Ты, не помнишь?
- Нет…  А, что действительно встречались?
- На дискотеке, на прошлой неделе. Ты сам пригласил меня на медленный танец.
- И познакомились?
- Не успели, песня кончилась.
- Ну, что ж, разрешите вас пригласить?
Я запел всем известную песню Джо Дассена.
Если б не было тебя,
Я бы па-па-па па-па,
И па-па, па-па-па, па-па-па,
И даже па-пу-па, па-пу-па-пу-па-а-а…
Она рассмеялась, положила руки мне на плечи, и мы начали танцевать. Я продолжал напевать эту минорную мелодию, заменяя слова бессмысленной абракадаброй случайных слогов. Вокруг ходили люди, открывались и закрывались двери лифтов, а мы танцевали…
               Была она выше меня на полголовы, поэтому если бы я захотел её поцеловать, мне бы пришлось  встать на цыпочки, как это делают женщины во время поцелуя, а ей пришлось бы склонить голову, как это делают мужчины. Но меня это никогда не смущало…
                И тут я вспомнил. Тогда на дискотеке она была разгоряченная, потная после быстрого танца. Запах был не очень приятный, показался даже слегка отвратительным. И хотя внешне она мне понравилась, и двигалась она легко и свободно, но я всё-таки решил тогда, что это не мой типаж, и сделал вид, что не успел спросить её имя, с какого она факультета, с какого курса и прочие несущественные мелочи. А сам отправился к Лине, где секс в каком-то виде мне всегда был гарантирован.
            Сейчас её запах меня не раздражал, было в нем даже что-то интересное, что-то новое, незнакомое. Я перестал напевать.
- Ну, теперь, когда я сам контролирую продолжительность мелодии, можно, наконец, узнать имя прекрасной незнакомки?
- Алеся, факультет почвоведения, четвертый курс.
- Всегда мечтал узнать, чем занимаются на этом загадочном факультете с таким романтичным названием.
- Тайна сия велика есть…
Алеся загадочно улыбнулась и закатила глаза, а потом вдруг неожиданно стряхнула с себя это шутливое настроение и совершенно серьезно, просто и откровенно сказала.
- Да тем же, чем и на всех других факультетах. Живут… Едят, пьют и спят… друг с другом.
Мне понравилась такая откровенность. Мы отошли от лифтов и остановились в коридоре около широкого мраморного подоконника огромного окна.
- Я ведь не сказал, как меня зовут.
- А я знаю. Когда ты тогда ушел с дискотеки, я подошла к ребятам, с которыми ты был, и спросила.
- Так просто?
- А в жизни все просто. Приходи ко мне вечером…
   Вечером я к ней пришел. В комнате было несколько ребят и девчонок, пили чай и что-то бурно обсуждали. Оказалось, что они готовятся к КВНу, и я помог им переделать какую-то известную песню. Когда песня была готова, а весь чай выпит, начали расходиться. Уже в коридоре она меня задержала, крепко взяв за руку.
- Слушай, задержись немного. Ты же математик? Помоги разобраться, у меня в курсовой какой-то непонятный статистический критерий…
Все ушли, а мы вернулись в комнату. Она достала курсовую и начала её листать.
- Что, так бы и ушел?
- Да, нет. Вернулся бы.
Я показал ей глазами на свою джинсовую куртку, которая так и осталась висеть на спинке стула. Алеся рассмеялась и, наконец, нашла нужную страницу.
- Давай, объясняй!
- Ты серьезно?
- А куда торопиться? У нас вся ночь впереди…
- А соседка?
- Уехала в свой Крыжополь…
- На самом деле?
- Не веришь?
- Да я про Крыжополь. Он существует?
- Я тоже с Украины, из Харькова. А Крыжополь рядом с Молдавией, между Винницей и Одессой. А ты?
- А я из Мухосранска…
Алеся рассмеялась, а потом совершенно серьезно сказала.
- Смешно…  Но это правда, жить можно только в Москве.  Давай, объясняй. Вот он, этот дурацкий критерий.
 Когда всё закончилось, и мы уже лежали рядом на кровати, отдыхая и расслабляясь, оказалось, что я даже не успел раздеться. У меня были только расстегнуты ремень и молния на джинсах. А Алеся была совершенно голая, но в лифчике. Она лежала слева от меня, указательным пальцем левой руки выводя какие-то загадочные узоры на стене, правой рассеяно лаская мой всё ещё большой, но уже мягкий член, глядя куда-то в даль, и рассказывая, как ей понравилось тогда на дискотеке танцевать со мной, как она чувствовала во время танца, какие у меня большие и мягкие мышцы, и как она удивилась, когда я исчез. У меня была своя версия тех событий, но лежать с ней рядом было легко и приятно. А потом мы сделали это ещё раз, и ещё раз…
    Она научила меня расстегивать лифчики, никогда до этого я не знал, какие у них сложные застежки. Надевая лифчик, она застегивала его на груди, чашечки в это время смешно болтались сзади, а потом разворачивала его и натягивала лямки. А снимал лифчик всегда я, это была моя почетная обязанность, и, пожалуй,  единственная. Всё остальное она делала сама. Я лежал на спине, а она…
    Я не могу подобрать другого слова, чтобы описать то, что она делала со мной. Может быть, странно использовать это слово для описания секса, но именно это слово максимально точно передает те ощущения, которые я испытывал с Алесей. Она выдаивала меня…
          Лежа на мне, она почти не шевелилась, но мышцы её влагалища то сжимались, то расслаблялись, заставляя меня замирать от наслаждения. Сначала влагалище сжималось у самого входа, у основания моего члена, потом волна мышечного напряжения начинала двигаться к головке члена, внутрь влагалища. Прокатившись по моему члену от основания до головки, эта волна исчезала где-то в глубине, а через некоторое время уже накатывала следующая волна.
                Алеся не прижималась ко мне, а наоборот, вставая на колени, немного отодвигалась от меня. Я видел, как её удлинившиеся половые губы вытягиваются, охватывая мой член у самого основания. Она словно выдаивала меня…
        Когда одна волна мышечных сокращений исчезала в глубине влагалища, накатывала новая. Эти волны становились всё сильнее и чаще, и, наконец, сливались в одну бесконечную волну. Напряжение достигало максимума, по телу Алеси пробегала судорога, и она падала на меня всей тяжестью своего тела. Из груди её вырывался стон, а потом она долго лежала на мне, тяжело дыша всем телом и расслабляясь. А я лежал неподвижно, не шевелясь, наслаждаясь этими мгновениями …
          Я даже не знаю, в какой момент этого процесса я сам испытывал оргазм. Да это было и не очень важно. Я только чувствовал опустошенность и легкость, удовлетворение и умиротворенность. Все внутри и вокруг меня наполнялось счастьем и смыслом …
               А потом Алеся начала со мной экспериментировать. Сначала она попробовала миньет. Очень осторожно сжимая рот и смешно тараща глаза, как будто взглядом спрашивая  меня, не больно ли мне, она двигала губами вдоль моего члена, стараясь не касаться его зубами. Мне было приятно, но губы она сжимала значительно слабее, чем влагалище. Когда я, наконец,  кончил, она убежала в туалет, задыхаясь от смеха, одной рукой зажимая рот, а другую руку держа под подбородком лодочкой, видимо, боясь пролить всё содержимое на пол.
    Вернулась Алеся веселая,  улыбаясь влажными от моей спермы губами, и упала на кровать рядом со мной: «Нет, это не для меня. В чем тут кайф, я не понимаю!»
      Однажды, когда я как обычно лежал на спине, смотрел, как она раздевается и ждал, когда все начнется, Алеся вместо того, чтобы взять презерватив и надеть его, аккуратно раскатывая резиновое колечко от головки к основанию члена, достала тюбик с детским кремом и обильно смазала кремом мой слегка напряженный пенис. Затем встала надо мной в полный рост и осторожно присела, стараясь сразу попасть  в цель, или точнее сказать на цель.  Оказалось, что сделать это не так-то просто. Ей пришлось помучиться, придерживая мой член около основания одной рукой, другой опираясь на мою грудь и одновременно стараясь расслабить мышцы анального отверстия.  Наконец мой член провалился в какую-то пустоту, а тугое кольцо  анального отверстия опустилось к его основанию. Алеся то привставала, то снова приседала, двигая это кольцо вдоль члена и стараясь, чтобы он не выскочил обратно. Один раз это все-таки случилось. Алеся с большим трудом, потея и чертыхаясь, пристроила член на место. Когда я кончил, она слезла с меня и легла на кровать: «Интересные, конечно, ощущения, но не понятно, зачем так мучиться». Она лежала рядом, усталая, вспотевшая, а потом вдруг вскочила: «Кажется, мне срочно в туалет!»
                В этот момент я понял. Для меня сексуальным объектом была Лина, с ней я делал все, что хотел. А для Алеси сексуальным объектом, с которым она делала все, что хотела, был я…
   В общежитии всегда было трудно найти место для занятий сексом. На старших курсах в общежитии Главного Здания стало полегче. Я мог всегда договориться с Серегой, чтобы он погулял где-нибудь часок другой. А потом Серега нашел москвичку, к которой стал частенько уезжать на ночь. Родители её были состоятельные москвичи, поэтому каждую неделю уезжали на собственной машине на собственную дачу на все выходные.  Ночь с субботы на воскресенье Серега всегда проводил со своей новой девушкой, и поэтому наша комната была в полном моем распоряжении.
            Серега любил повторять, что полюбить  девушку с московской пропиской и хорошей квартирой значительно легче, чем обычную. Особенно актуально для нас это стало на пятом курсе, когда все вдруг захотели остаться в Москве, вместо того, чтобы ехать по распределению в свой родной Крыжополь или Мухосранск. Некоторые ради этого были готовы выйти замуж и даже жениться.
                Каждый раз, когда Серега уезжал к своей девушке-москвичке, я приглашал Лину или Алену к себе на ночь. Это было самое удобное время. В субботу вечером  проходила  дискотека, гремевшая на все общежитие до одиннадцати, а в воскресенье утром в общежитии царила тишина, студенты отсыпались.
                Каждый раз я был в затруднении, не зная, кого пригласить. С Линой я был агрессивен и даже немного груб. С ней я был дикарь, которого она облагораживала, которого иногда водила в театры, подсовывала хорошие книги и много рассказывала об искусстве. А с Алесей я был культурный, спокойный и снисходительный, мы много смеялись, она рассказывала мне о себе, о своих проблемах, обо всем, что её волновало. Обе были хорошие, добрые, и мне с обеими было хорошо, поэтому приглашал я их по очереди. Не знаю, догадывались ли они о существовании друг друга, но меня всё устраивало, и я не собирался их знакомить.
         Когда Серега возвращался в общежитие в воскресенье вечером, он всегда искренне интересовался, с кем я провел ночь. До сих пор не знаю, кто ему больше нравился, Лина или Алеся. Хотя, может быть, ему, так же как и мне, нравились обе…
       А мне интересоваться было нечем, я знал, с кем он был ночью.  Поэтому, чтобы поддержать разговор, я спрашивал его о других более конкретных интимных вещах, и мы откровенно рассказывали друг другу обо всем.
            Не помню, как это произошло, может быть, кто-то из нас прихвастнул, а другой не остался в долгу, но в итоге мы с Серегой поспорили. Поспорили, у кого за одну ночь будет больше оргазмов. Долго обсуждали правила, условия, но сошлись только на том, что всё должно начаться в полночь субботы и закончиться в полдень воскресенья. Это было единственное условие, с которым оба согласились.
         Десять дней прошли в строгом воздержании. Лина ко мне сама никогда не приставала, а от Алеси я ловко ускользал несколько раз, придумывая разнообразные благовидные предлоги. В пятницу днём я сказал Лине, чтобы она приходила на ночь в субботу, а Алесе сказал приходить в воскресенье утром, когда Серега якобы уйдет на тренировку.
             Всю неделю я ел сметану, которая, как считалось, способствует потенции, и много спал.  К концу недели я чувствовал, как сексуальная энергия переполняет меня. Накануне в пятницу вечером я купил тридцать шесть презервативов. Пока кассирша пробивала чек, а продавщица заворачивала в оберточную бумагу получившийся довольно большой сверток, я мысленно производил несложные вычисления. Получалось, что этого количества хватило бы почти на год, если заниматься сексом раз в десять дней, а стоимость этих занятий была бы немногим меньше цены одной бутылки водки. Один презерватив стоил тогда десять копеек, как две поездки в метро в один конец, или одна туда и обратно, то есть в два конца.
         Сравнение полового акта с поездкой в метро меня позабавило. Я представил длинный грохочущий поезд, несущийся в узком, темном и теплом туннеле, и вспомнил, как мы с Линой занимались сексом в пустом вагоне метро на перегоне от станции Спортивная до станции Университет. На Ленинских или Воробьевых горах состав тогда уже не останавливался, поэтому мы не торопились, наслаждаясь ночным видом Лужников, открывающимся из окна вагона. Лина стояла на коленях на мягком кожаном диване сиденья, опираясь руками на узкий подоконник огромного окна, а я стоял сзади и смотрел в окно через её плечо. В общем, когда поезд затормозил и остановился на платформе станции, мы уже сидели абсолютно  довольные и почти одетые.
      Этот бессвязный поток мыслей прервала молоденькая  улыбающаяся продавщица, протягивающая мне сверток с презервативами. Я взял его, чувствуя, как колом стоит член в моих тесных голубых джинсах.
    « Сердечко моё, душечка моя…» - надрывался какой-то сладкоголосый тенор на дискотеке так, что эти простые английские слова было слышно даже у меня в комнате. Я лежал в постели голый, закрыв глаза, чувствуя, как каменеет мой член, и с нетерпением ожидал окончания дискотеки. Было уже минут пятнадцать двенадцатого, когда, наконец, поставили последний медленный танец. Минут через пять раздался тихий стук в дверь, Лина всегда была крайне деликатна. Я закричал что-то невнятное, уже не в силах сдерживать себя, она вошла, и я набросился на неё…
        Лина смущенно улыбалась, вытирая сперму со своего живота полотенцем, трусики, которые она так и не успела снять, тоже были мокрые, а я, глядя на неё, думал, что презервативов, пожалуй, все-таки хватит, учитывая то, что один я уже сэкономил…
    Потом я сделал это ещё три раза, затем мы попили чай с тортиком, потом немного подремали, и я сделал это ещё три раза. Завязанные презервативы я аккуратно складывал под кровать. А потом я уснул…
                В половине восьмого зазвонил будильник, Лина ушла, а я снова уснул. В половине девятого пришла Алеся и начала меня доить. В первый раз я испытал оргазм, практически не просыпаясь, второй и третий раз тоже помню с трудом. Удивительно, но член стоял, хотя сперма, как мне казалось, уже давно закончилась. И всё же каждый раз, когда я завязывал презерватив, я видел, что кое-что во мне все-таки ещё оставалось…
      С десяти до  одиннадцати я слушал Алесю, ничего не понимая и набираясь сил для финишного рывка. Комната к этому времени уже была пропитана атмосферой секса, запахом секса, вкусом секса, секс витал в воздухе, заражая все вокруг. Может быть, поэтому Алеся была так необычайно возбуждена и заставила меня сделать это ещё три раза.
                Совершенно удовлетворенная она лежала молча, рассеяно выводя указательным пальцем на стене свои загадочные узоры. Было уже почти половина двенадцатого, я собрался с силами и залез на Алесю. Это было настолько необычно и непривычно для наших с ней сексуальных взаимоотношений, что я вновь возбудился и довольно быстро достиг оргазма. После непродолжительного отдыха я снова взгромоздился на  Алесю, она сопротивлялась, говорила, что у неё там уже всё болит, что там уже всё стерлось до крови, что я её насилую. Я молча продолжал, уже ни на что не надеясь…
     Это длилось почти бесконечно, но в двенадцать десять я все-таки кончил в пятнадцатый раз.  Доказательства лежали под кроватью, пятнадцать, точнее четырнадцать использованных презервативов с моей спермой…
       Я вырубился, поэтому не знаю, как и когда ушла Алеся. В шесть вечера меня разбудил Серега, мы сходили в столовую, поели. Серега тоже был как выжатый лимон, но, кажется, чувствовал себя лучше, чем я. Он ещё мог шутить, а у меня сил на это уже совсем не было.
              Мы вернулись в комнату, вырвали из общей тетради два листка и каждый написал свой результат. Обменялись, я развернул Серегин листок и удивился. Семнадцать… Серега и лёжа тоже жал больше меня… Сережа и лёжа тоже жал больше… Сережа и лёжа тоже… И Сережа тоже…
    Мужчина мечтает о сексе, стремится к нему и забывает о нём, как только это случается. А женщина избегает секса, опасается его, потому что знает, что это изменит её, изменит всю её жизнь и останется с ней навсегда.
            Для мужчины каждая женщина неповторима, с ней он ищет чего-то нового, необычного, забывая всех своих предыдущих, так же, как он забудет и эту, когда встретит новую. А для женщины все её мужчины постоянно с ней, она их всех помнит, всех их любит и/или ненавидит.
       И особенно, конечно, помнит своего первого мужчину, он навсегда останется для неё единственным.  Именно его она выбрала когда-то, отдалась ему всем телом и душой, такое забыть нельзя.
                Через какое-то время после начала наших встреч с Линой я задумался, почему она такая мягкая, покорная,  даже безропотная. Почему она воспринимает себя только как сексуальный объект, не претендуя на роль  субъекта, обладающего собственными потребностями и желаниями.
              Она рассказала мне, что её первым  мужчиной был молодой аспирант почти на десять лет старше её. Ей было восемнадцать, а ему двадцать семь. Он покорил её, очаровал, рассказывая  о литературе, читая стихи, пел песни, показывал  Москву, водил в театры и кафе, был благороден и вежлив, и тоже когда-то учился на том же филологическом факультете…
          Жил он в отдельной комнате с душем и туалетом в Главном Здании Московского Университета, обедал в профессорской столовой, ложился спать поздно, а вставал ещё позже. Она боялась остаться у него на ночь, боялась, что соседки по комнате подумают что-то, поэтому сбегала с утренних лекций и приходила к нему, когда он ещё спал. Она залезала к нему в его теплую постель, чувствуя, что кого-то обманывает, кого-то предает, и готовая за это расплачиваться и страдать. Может быть, она обманывала себя, предавала свои мечты… 
               А потом он закончил аспирантуру и уехал домой в Тартуский университет, к жене и детям, о которых никогда тактично не упоминал.
           И был ещё один студент с факультета журналистики, который, видимо, почувствовав эту её покорность и безропотность, овладел ею без её согласия. Это можно было бы считать почти изнасилованием, если бы она сопротивлялась, но она отдалась ему, почти не противясь…
       Трудно провести грань между изнасилованием, то есть половым актом по принуждению, и обычным рядовым совокуплением по обоюдному взаимному согласию. Во взаимоотношениях мужчины и женщины всегда есть какой-то элемент принуждения к соитию со стороны мужчины в силу разного отношения к сексу. Мужчине хочется, чтобы это случилось как можно раньше, до возникновения устойчивой эмоциональной связи, а женщине хочется, чтобы это случилось как можно позже, желательно после установления этой самой эмоциональной связи и выполнения всевозможных ритуалов и формальностей. Мужчина всегда торопит события, а женщина их оттягивает. Иногда эта агрессия со стороны мужчины бывает чистой имитацией, когда оба опытны и прекрасно знают, чем все кончиться. Иногда это становиться игрой, которая нравиться обоим. Лично я никогда не настаивал на близости, мне всегда казалось, что только обоюдное искреннее желание может быть причиной для секса. Хотя невозможно ожидать этого от девушки, которая ещё не знает что такое близость с мужчиной, что такое секс, что такое страсть. Это, пожалуй, единственное исключение, когда мужчина вынужден один принимать решение, принимая и всю ответственность за это решение на себя и становясь в каком-то смысле насильником…
          ______________________________
               Это мое проклятие – высокие, красивые, стройные женщины. Они считают меня легкой добычей, они ловят меня своими большими красивыми руками, оплетают своими длинными стройными ногами, опутывают легкими воздушными волосами, впиваются в меня своими мягкими сочными губами, сжимают сильными узкими влагалищами и высасывают из меня всю мою мужскую силу, которой у меня и так не слишком много…
        Каждый раз я обманываюсь, каждый раз мне кажется, что это я их очаровываю, влюбляю в себя, покоряю своим легким искрометным юмором, веселым добрым нравом, сильным тренированным телом и глубоким оригинальным парадоксальным умом. И каждый раз я надеюсь на  долгие духовные отношения, на нежный неторопливый секс, на чуткость и понимание, но каждый раз они просто и грубо хватают меня, бросают в постель и насилуют долго и нудно, осуществляя все свои самые грязные и порочные сексуальные фантазии…
        Все это происходит потому, что я для них не настоящий мужчина, грубый, бесчувственный и ограниченный. Я для них всего лишь игрушка, маленькая, мягкая и безобидная.  Я для них всего лишь имитация настоящего мужчины. Самое удивительное, что в реальной жизни я сильнее и умнее очень многих этих так называемых настоящих мужчин, но все это результат обучения, тренировки, работы над собой, а не природных данных и способностей. А секс – это природа, это инстинкты, это стихия, которую нельзя обуздать, нельзя обмануть, нельзя сымитировать.
         Поэтому эти высокие стройные женщины каждый раз говорят мне, какие у меня красивые маленькие руки, какой у меня красивый небольшой член, какой я хороший и ласковый любовник. Они пускают меня во все свои самые интимные тайны и во все свои сексуальные отверстия, уверяя, что никогда ни с кем об этом не говорили, и никогда ни с кем этого не делали. И рассказывают про всех своих первых и настоящих мужчин, которые их молча насилуют и тут же  засыпают, отвернувшись к стенке. Они думают, что говорят мне что-то приятное, что я тоже скажу им, что у меня таких нежных, чистых, ласковых, как они, никогда не было. Но я не могу им этого сказать, потому что все они грубы, бесчувственны и эгоистичны. И я тоже хочу быть грубым, бесчувственным  и эгоистичным. Хочу делать им больно своим большим и толстым членом, хочу, чтобы они боялись меня, чтобы они удовлетворяли мои сексуальные фантазии, а не свои желания … Но я не могу, мне жаль этих одиноких несчастных высоких красивых женщин,  вынужденных подчиняться грубым и равнодушным мужчинам, для которых они, так же как я для них, всего лишь сексуальная игрушка, с которой можно поиграть, с которой можно побаловаться, а потом положить в дальний угол и забыть на несколько дней. Они так и делают, эти женщины, возвращаясь в свой реальный мир, к своим настоящим грубым, тупым и бесчувственным мужчинам, которые даже не замечают, что их женщины стали немного другими, стали немного счастливее и немного мягче.  А потом эти женщины вспоминают обо мне и приходят утром, днем, вечером, а иногда даже и ночью, чтобы забыться, отдохнуть от реальной жизни, от которой никуда не денешься. Я их фантазия, их сон, их мечта, очень далекая от реальности, которой можно только потешиться какое-то время, но жить всерьез, жить по-настоящему, конечно, нельзя…
       Леся-Алеся была первой в этом длинном ряду высоких стройных красивых женщин. Тогда я еще ничего этого не знал, не понимал, все это было впервые. Потом это ещё повторялось несколько раз, пока я не стал угадывать этих женщин издали. Я перестал очаровываться ими, их откровенностью, их красотой, их смелостью. Я сразу вижу того высокого, грубого, настоящего мужчину, который стоит у них за спиной. Может быть это образ отца, которого они боялись с детства, а теперь хотят приручить, сделать  нестрашным. Или ещё чей-то образ, брата, деда, учителя. Может быть это так, может быть совсем не так, это их выбор, их жизнь. Я не хочу быть для них ненастоящим мужчиной, которого не существует в реальной жизни, не хочу быть только имитацией мужчины. Я тоже настоящий, только не из их жизни. Не из той, где засыпают, отвернувшись зубами к стенке, а из той, где засыпают глядя друг другу в глаза и держась за руки…
         Раньше или позже, но что-то подобное обязательно должно было случиться, уж слишком все легко и просто было с Лесей. Она никогда не капризничала, не пыталась меня контролировать, не предъявляла никаких претензий, не знакомила со своими друзьями, не рассказывала про свою семью. Мы просто занимались сексом, получали удовольствие без обещаний и обязательств. Это меня настораживало, так могла вести себя только женщина, которая знает, что расстанется с тобой.
                Мы познакомились с Лесей в начале пятого курса, когда до окончания университета было ещё далеко, когда о нем никто из нас ещё всерьёз не задумывался. Но уже тогда я чувствовал, что не только это неизбежное расставание стоит за её поведением, за её желанием  просто получать удовольствие, не усложняя наши взаимоотношения, не углубляя их, не задумываясь о будущем.
                Один из кэвээнщиков с факультета почвоведения  предупредил меня, что завтра из Киева приезжает муж Алеси. Новость была удивительная, но особенно удивительно было то, что у Леси вообще есть муж. Когда я с трудом нашел Лесю и вызвал её с лекции в коридор поговорить, она заметно нервничала, видимо прекрасно понимая, о чем пойдет речь. Мы закурили, я молчал.
- Настучали?
- У тебя есть муж?
- Я тебе говорила! Но ты же меня никогда не слушаешь!
- То есть ты мне говорила: «У меня есть муж. Я замужем. Я замужняя женщина».
- Нет, но я тебе намекала!
  Она действительно рассказывала мне про какого-то парня, с которым они учились в одной школе. Он был  старше её на год, уехал поступать в Москву и поступил в университет то ли на географический, то ли на геологический факультет. Вслед за ним она и поехала в Московский Университет.
          Это был её первый мужчина, и она у него тоже была первой женщиной. Алеся рассказала мне про их первую ночь. Он был пьян, может быть выпил, чтобы не бояться, а может быть, просто так. Ей было очень больно, было много крови, а он после этого сразу уснул и захрапел. Всю ночь она проплакала, слушая его пьяный храп, а утром он уехал в Москву…
                Потом он изредка приезжал на каникулы в Харьков, они встречались, а через год и она приехала в Москву и поступила в университет. Учились они на разных факультетах, каждый жил своей жизнью, но регулярно занимались сексом, хотя подходящих условий для этого не было. Если бы тогда поженились, то могли бы жить в отдельной комнате в семейном общежитии, но он этого не хотел. А когда он окончил университет, и получил распределение в Киев, то заставил её с ним расписаться. Может никого лучше не нашел, а может просто привык к ней за пять лет…
- Да, я его уже полгода не видела. Я уже не понимаю, замужем я или нет…
            Это действительно было странно. Как можно любить человека, если ты не видел его полгода, если ты уже забыл его запах, цвет его глаз, вкус его губ… Но в любом случае Леся солгала. Она как Чук и Гек не сказала про телеграмму, то есть про мужа, потому что никто не спрашивал. Но муж все-таки был, и был где-то рядом…
                На следующий день мы с ним встретились. Я шел по длинному коридору, соединяющему корпуса Главного Здания, а он стоял и ждал меня. С ним был ещё один, видимо, тоже описатель и изучатель Земли и её похотливых обитателей. Я его сразу вспомнил, он тоже был в комнате у Леси в тот первый вечер.
     Муж был крупный, на голову выше меня. По его фигуре, по широкой спине, крепкой шее, развитой трапеции и наличию широчайших  мышц я сразу узнал в нем бывшего борца. Боролся он, скорее всего, в категории восемьдесят килограмм, а я в шестьдесят. Иногда я даже гонял вес и переходил в пятьдесят шесть. Скорее всего, с таким большим преимуществом в весе он бы справился со мной, но я заглянул ему в глаза и понял, что драться он не будет. Мимо шли люди, о чем-то весело переговаривались, все было почти так же, как тогда, когда мы познакомились с Лесей. Только тогда всё было пропитано любовью и сексом, а сейчас ненавистью и злостью.
- Ну, что? Не ждал?
- Я вообще не знал, что у неё есть муж, что она замужем…
- Теперь знаешь!
- Теперь знаю…
- Предупреждаю! Чтоб я тебя больше с ней не видел!
- Не увидишь… Хотя ты и раньше не видел.
Я посмотрел на второго, но тот отвел глаза.
     Через неделю муж уехал, а ещё через неделю Леся-Алеся вытащила меня прямо с лекции в коридор. Она была похудевшая, осунувшаяся, словно побитая, но глаза были веселые и озорные.  Мы курили под лестницей, было очень тихо, ни в коридоре, ни на лестнице никого не было, говорить было не о чем.
- Ну, как ты?
- Нормально. А ты?
- Тоже нормально…
     Сигарета догорала, разговор закончился, так и не успев начаться. И тут неожиданно Леся задрала юбку, трусиков под юбкой у неё не было. Меня всегда удивляло, что на голове у Леси волосы были каштановые, почти рыжие, а там, между ног, волосы были абсолютно черные.
- Хочешь?
- Нельзя…
- Можно!
               Штамп в паспорте ещё никогда и никому не мешал заниматься сексом, поэтому мы пошли ко мне в общежитие и предались разврату. Теперь, когда у Леси появился муж, это называлось именно так, а не иначе. Хотя делали мы то же самое, что и раньше. Но в этот раз Леся доила меня как-то особенно сладострастно…
         А потом всё закончилось. Мы окончили университет, Алеся уехала к мужу в Киев, а я остался работать в Москве. Было в ней что-то настоящее, какая-то природная стихийная сексуальность, не терпящая никаких условностей, приличий и ограничений. Леся с почвоведения, почти ведьма…
                __________________________
                Во время учебы в Московском Университете я часто ездил в студенческие спортивные оздоровительные лагеря и на базы отдыха. Теоретически достать туда путевку мог далеко не каждый студент, нужно было хорошо учиться, участвовать в университетской спартакиаде, получить справку в поликлинике, иметь рекомендацию комитета комсомола. Но на практике путевки получали практически все, кто хотел. Я ещё несколько лет после окончания университета ездил отдыхать на море как студент. Путевка стоила двадцать пять рублей, смена длилась двадцать четыре дня, за это время мы успевали прожить целую жизнь, маленькую летнюю студенческую жизнь…
            Вечер знакомств, КВН, День Нептуна, на который собиралось всё побережье, конкурс студенческой песни, гала-концерт лучших номеров смены и, самое главное, каждый вечер была дискотека, где все девушки пахли солнцем, морем и сексом.
            Мы пили местную чачу и вино, курили, купались по ночам голышом, загорали полностью обнаженные на нудистском пляже, вообще делали всё, что хотели, ощущая себя совершенно взрослыми и абсолютно свободными… 
  Про нудистский пляж надо рассказать немного подробнее. За время, прошедшее с первого московского молодежного фестиваля пятьдесят седьмого года до второго фестиваля восемьдесят пятого, многое изменилось, не говоря уже о том, что прошло почти тридцать лет. В пятидесятые годы люди, стесняясь и скромничая, делали только то, что было разрешено,  а в конце восьмидесятых те же самые советские люди цинично и нагло делали почти все, что было запрещено. В том числе и загорали обнаженными.
            Вдалеке от нашего студенческого лагеря было одно уникальное место. Прямо в море, недалеко от берега, лежали огромные плоские камни, лишь совсем немного возвышающиеся над спокойной гладью прозрачной воды, сквозь которую прекрасно было видно морское дно, усыпанное ракушками. Казалось, что до них можно дотянуться рукой, но на самом деле до дна было несколько метров, и можно было смело нырять, ничем не рискуя. Вылезать из воды на эти камни было так же легко и удобно, как на бортик бассейна.  Вот это уникальное место и облюбовали молодые, красивые студенты и студентки. Самые смелые, спортивные, продвинутые, без комплексов и предрассудков, не стесняющиеся своего тела, шли загорать именно сюда. Конечно, находиться  обнаженными в общественном месте было нельзя, это было административным преступлением, но мы весело преступали и загорали. Тогда все было так,- «если нельзя, но очень хочется, то можно». Просто рядом с нами всегда лежали наши плавки и купальники, и когда мы слышали стрекотание лодочного мотора и видели приближающийся милицейский катер, мы спокойно надевали наши купальники и плавки, чтобы не быть задержанными за «хулиганство и нарушение общественного порядка».
            Мы с Серегой своих тел не стеснялись. Наоборот, мы гордились своими телами. В эти тела было вложено много тяжелого труда, много часов изнурительных тренировок. Мы часами разглядывали себя в зеркале, обсуждая, какие мышцы ещё надо подкачать, какие пучки проработать, на какую группу мышц обратить внимание. И теперь наши тела, созданные силой нашего ума, нашего сознания, были вполне достойны, как мы считали, всеобщего обозрения. Поэтому  мы с Серегой тоже ходили  на камни людей посмотреть и себя показать.
                Трудно было только в первый раз, пришлось все утро пролежать  на животе, чтобы никто не увидел наши возбужденные эрегированные члены. Но через несколько дней мы уже совершенно спокойно смотрели на молодые прекрасные женские тела, привыкнув к этому зрелищу и понимая, что обнаженное женское тело ещё не повод  для секса.
             Члены у нас с Серегой были вполне стандартные, не особенно большие, но и не маленькие. Я много раз в этом убеждался в бане, в бассейне, в спортивных раздевалках и общественных туалетах. Поэтому мы спокойно лежали на спине, подставив животы, расслабленные члены тела и просто члены лучам жаркого южного солнца. Конечно, появление в зоне видимости прекрасной обнаженной незнакомки заставляло нас немного напрячься,  кровь приливала к нашим членам, немного увеличивая их в размерах, но это было ничто в сравнении с тем, как они уменьшались, после купания в холодной морской воде. Иногда, когда море было особенно холодным, даже яички втягивались внутрь, и между ног оставалась только небольшая морщинистая складка кожи, мало чем напоминающая член с яйцами в его боевом рабочем состоянии.
                Как-то раз мы с Серегой встали утром раньше обычного, и решили перед завтраком сходить позагорать «на камни». Когда мы пришли, на камнях ещё никого не было.  Камней было много, и все они были разные. Многие было маленькие одноместные, комфортно лежать на которых мог только один человек. Но были и большие, огромные, семиместные, восьмиместные и даже десятиместные. На одном из самых больших камней мы и расположились, наслаждаясь утренней тишиной и покоем после вчерашней шумной и суетливой попойки…
     Наверное, мы задремали, и поэтому не видели, как они появились. Когда я перевернулся на живот, оказалось, что на одном из камней, недалеко от нас расположились две  девушки. Девушки, так же как и мы, загорали без купальников, но оценить степень их привлекательности на таком расстоянии было совершенно невозможно, поэтому я предложил Сереге сплавать на разведку.
               Видя, что девушки тоже смотрят на нас, мы надели плавки и красиво нырнули, войдя в воду почти вертикально в попытке произвести на них впечатление. И произвели, но совсем другим способом…
             Мы надели плавки, чтобы красиво нырнуть, чтобы доплыть, чтобы плавки были под рукой, когда и если появятся милиционеры, но девушки то лежали совершенно голые. Поэтому, когда мы вылезали на их камень веселые, мокрые и в плавках, они инстинктивно прикрыли руками свои интимные части тела.
        И тут Серега выдал: «Не бойтесь, девчонки, мы свои!», и решительным жестом спустил мокрые плавки до колен, обнажив свою единственную интимную часть тела. Я послушно последовал его примеру. Мы стояли перед ними, спустив плавки до колен, словно представляя им для обозрения свои половые органы.  Девчонки улыбнулись, опустили руки и раздвинули ноги, словно представляя на наше обозрение свои интимные части тела, свои половые органы. И тут произошло чудо! Наши с Серегой съежившиеся от холодной воды члены вдруг ожили и как по команде встали во фронт, стремительно увеличиваясь в размерах, слегка подрагивая и вытягивая свои головки в сторону прекрасных незнакомок.
               Девчонки расхохотались, а мы с Серегой, стараясь преодолеть внезапное смущение, продолжили знакомство.
- Осталось только познакомиться…  Георгий!
- Сергей!
            И тут одна из девчонок, та, что была ближе ко мне, аккуратно взяла мой вытянувшийся к ней член, немного встряхнула и ответила.
- Марина!
- Алина!
               Вторая сделала то же самое с Серегиным членом. Тут уж расхохотались и мы с Серегой. Девчонки как будто соревновались  с нами в раскрепощённой смелости, в сексуальной свободе…
            Тем же вечером после дискотеки Марина и Алина, две молоденькие загорелые студентки биологического факультета уже пили красное вино на веранде нашего с Серегой домика. Как-то само собой получилось, что мы с Мариной устроились на моей кровати, а Серега с Алиной в другом углу комнаты на его кровати. Мы лежали в темноте, шепотом переговариваясь между собой, и громко переговариваясь  друг с другом через всю комнату.
Шепотом…
- Интересно, о чем они там разговаривают?
- Не знаю. Наверное, о том же, о чем и мы.
- То есть ни о чем?
- Наверное…
- Давай спросим?
- Давай…
Громко!
- О чем вы там говорите?
- А вы?
- А мы о вас! Хотели узнать, о чем вы там говорите.
- И мы хотели…
- А мы Авас!
- И мы Авас!
Всеобщий дикий хохот… А потом все стихло и мы занялись сексом. Девчонки были совсем без тормозов, и через какое-то время предложили нам поменяться парами. Мы конечно согласились, но возник вопрос, кто будет переходить. Мы с Серегой лежали в своих постелях, поэтому предложили поменяться девчонкам. Но они возразили, что тогда получиться, что они глупенькие шлюшки, готовые прыгнуть в постель к любому. Тогда мы с Серегой взяли их на руки и перенесли, с трудом разойдясь посреди комнаты. И хотя Марина была довольно рослой спортивной  брюнеткой, я легко справился с её весом. А Алина была стройной миниатюрной блондинкой, поэтому  Серега нес её, высоко подняв на вытянутых руках, потом подержал несколько секунд над моей кроватью, а затем неожиданно убрал руки. Алина с хохотом и визгом упала в мою постель…
         Она пахла по-другому и немного пахла Серегой. За несколько лет я привык к Серёжиному запаху, и легко отличал его от других.
      А потом мы пошли купаться. Вода была теплая, гораздо теплее, чем утром. Искупавшись, мы с Серегой стояли на берегу, а две прекрасные обнаженные незнакомки, так неожиданно появившиеся в нашей жизни, весело плескались в свете полной луны, заставляя ломаться и исчезать лунную дорожку, протянувшуюся  по темной воде к нашим с Серегой умиротворенным, успокоившимся членам.
     Казалось, что сегодня утром они, эти русалки, вынырнули из моря, отбросили свои плавники, прикинулись обычными девчонками, прожили один день обыкновенной счастливой человеческой жизни, а сейчас снова исчезнут в морских волнах, на прощанье весело ударив хвостом по воде… 
         Всего через несколько лет, в начале девяностых годов я попал в Германию, тогда ещё Западную Германию, в Мюнхен. Около бассейна пятизвездочного отеля «Олимпик Плаза» прогуливались две старые седые голые немки с отвисшими до пояса иссохшими грудями, с обвисшими худыми морщинистыми задницами и коктейлями в руках. Вокруг сидели толстые жирные голые бюргеры в очках, пили пиво и читали газеты, не обращая  никакого внимания на голых старух.
   Я зашел в сауну, стеклянные двери легко распахнулись, обдав меня сухим ароматным воздухом. На последней ступеньке, под самым потолком сидели два пожилых немца. Их отвисшие члены слегка раскачивались, когда они жестикулировали, что-то оживленно обсуждая. А прямо под ними, на нижней ступеньке лежала молодая красивая обнаженная немка. Подняв руку, она легко могла потрогать эти холодные, увядшие, безжизненно повисшие члены.
              На нашем университетском нудистском пляже мы гордились своими молодыми загорелыми тренированными мускулистыми телами и наслаждались  юными обнаженными девичьими прелестями с торчащими вверх сосками налитых грудей и крепкими круглыми ягодицами. А здесь секс был низведен до уровня биологической потребности, совершенно естественной, а потому бессмысленной и безобразной.
      ________________________________
          Почему самка выбирает самого сильного, умного и красивого самца?
           Конечно, потому что каждая самка, даже ничего не зная о генах и наследственности, все же надеется, что её   детеныши или дети будут такими же сильными, умными и красивыми. А ещё она надеется, что сильный и умный самец сможет лучше прокормить и защитить её саму и её потомство, если не сбежит сразу после спаривания.
                Но самая главная причина в том, что самка всегда выбирает всё самое большое, яркое и красивое. Грехопадение Евы произошло не тогда, когда она, вкусив запретный плод от древа познания добра и зла, усомнилась в Адаме, а гораздо раньше, когда она выбрала на этом дереве самый большой и красивый плод.
        В то лето в студенческом лагере собралось много ребят, которые играли в КВН в своих факультетских командах. Ещё были девчонки из танцевального коллектива при Доме Культуры Московского Университета. Вот эти ребята и девчонки и выступали на всех наших обще лагерных мероприятиях. Ребята придумывали сценки, писали тексты, переделывали песни, сочиняли шутки, а девчонки танцевали. Компания была очень разношерстная, с разных факультетов, много было физфаковцев, то есть с физического факультета, а не то, что вы подумали, но с математического я как всегда был один.
              В тот год я участвовал почти во всех мероприятиях. На Дне Нептуна я был министром-распорядителем при дворе морского царя, ещё был ведущим на конкурсе студенческой песни, даже был капитаном нашей команды КВН, когда мы играли с Университетом Дружбы Народов, лагерь которого был совсем недалеко от нашего лагеря. Меня все знали, я был популярен. Когда я танцевал на дискотеке с незнакомой девушкой, я чувствовал, что она видит перед собой не просто парня, а парня, которого знает весь лагерь. Я прекрасно понимал, что эта девушка видит во мне не столько реального человека, сколько популярную личность, но я уже знал цену этой дешевой популярности.
               В нашей большой творческой компании была одна девушка, которая мне нравилась. Была эта девушка очень пластична и артистична. В образе русалки на Дне Нептуна она была холодной, недоступной, неземной, а в образе цыганки на КВНе она была веселой, озорной,  очень земной, и немного даже приземленной. Часто во время репетиций она оказывалась рядом со мной, мне это было приятно, и я чувствовал, что ей это тоже приятно. Так же как я, она уже окончила университет и работала в каком-то институте, так же как я, не первый год приезжала в летний студенческий лагерь. У нас было много общего…
    Мне нравилось её стройное красивое тело, результат долгих репетиций у станка в хореографическом зале. Наверное, и ей нравилось мое сильное спортивное тело, тоже результат тяжелых тренировок в спортзале. Я закончил математический, а она психологический факультет, в этом тоже было что-то общее. Математика пытается анализировать абстрактные сущности, а психология реальные человеческие души. Но, пожалуй,  абстрактные математические сущности имеют гораздо больше отношения к реальности, чем мечты и иллюзии, которыми наполнены наши души…
  Как-то после очередной дискотеки и последующей за этим вечеринки, на которой было выпито немало красного вина и чачи, мы всей нашей большой шумной компанией пошли купаться. Ночь была жаркая, душная, темная, новолуние, небо было затянуто низкими тучами, даже звезд не было видно. К тому же все мы были навеселе, поэтому очень скоро разбрелись по берегу и потерялись. Мы с ней тоже потерялись… Оставшись одни, долго лежали, обнявшись, пьянея всё больше от этой жаркой темной южной ночи, и друг от друга…
     Я не люблю возвратно-поступательные движения в сексе. Для меня секс – это что-то на уровне вибраций, энергии, перетекающей между телами, а не просто ритмичные механические движения двух тел. Но в этот раз мне не оставалось ничего другого, она лежала  передо мной, раздвинув ноги, и все время повторяла: «Давай, давай…» Почему то я никак не мог в неё войти. Я толкал её, пихал, прижимал к земле, под её спиной звонко шуршала морская галька, она стонала, но я никак не мог в неё войти. Наконец мой член провалился внутрь, и только тут я понял, что я впервые стал первым мужчиной…
    Через несколько дней я ещё раз попробовал  заняться с ней сексом. Она томно вздыхала, изображая страсть, все было наиграно, выдумано, неестественно. А мне, почему то не хотелось учить её настоящему искреннему сексу, не хотелось доводить её до оргазма, не хотелось развращать, не хотелось проникать во все уголки её тела, не хотелось утонуть в её запахе, не хотелось, чтобы она любила меня…
    Может быть, это и есть критерий любви? Если ты хочешь, чтобы другой человек любил тебя, значит, и ты его хочешь любить, или уже любишь…  А если тебе безразлично, любит он тебя или нет, значит, между вами и нет никаких чувств…
    Но не существует никакой любви вообще, есть женская любовь, а есть мужская.
              Когда женщина любит, она готова отдаться, готова поверить, что это тот самый мужчина, которого она ждала всю жизнь, с которым ей будет надежно и спокойно.   
       Когда мужчина любит, он перестает покорять, перестает насиловать, он готов поверить, что это та самая женщина, которую он искал всю свою жизнь, с которой ему будет хорошо и приятно.
          Когда мужчина и женщина влюблены, то они готовы поверить, что вместе им будет спокойно и хорошо…
    Для женщины любовь – это когда не страшно после секса, когда исчезает неопределенность, когда больше не надо никого ждать. Для мужчины секс – это когда не хочется сбежать после секса, когда не надо больше никого искать, когда определенность не тяготит.
                Мне никогда не хотелось остаться ни с одной женщиной… И постепенно я пришел к мысли, что такой женщины просто не существует, что я никогда никого не смогу полюбить…   
                _____________________________
 
                Я перечитал написанный мной текст и ужаснулся. Я представил себе читателя, которого возмутило все прочитанное. Тут и петтинг, и онанизм, и оральный, и даже анальный секс, и групповой, и дефлорация… В общем все виды половых сексуальных извращений и почти нет обычного нормального секса. Может сложиться превратное впечатление, что я сексуальный маньяк, предпочитающий извращенные формы секса, или извращенец, описывающий только нестандартные сексуальные взаимоотношения.         А как же чистые искренние человеческие отношения?
      Я представил себе и другого читателя, такого, который прочитал мои воспоминания и теперь завидует мне. Может быть, этот читатель тоже мечтал иметь много разных красивых женщин, мечтал попробовать разные формы секса, мечтал о групповом сексе или просто хотел заняться сексом с любимой женщиной на безлюдном морском берегу, но так и не решился на это.
      Я понимаю и первого читателя, который презирает меня, и второго, который завидует мне. Более того, я даже допускаю, что это один и тот же читатель, одновременно и презирающий меня и завидующий мне. Но ничего изменить в моей жизни уже нельзя, все это уже случилось, я уже прожил жизнь, я уже сделал свой выбор.
            Когда то очень давно, в глубоком детстве, классе во втором или третьем, со мной произошел небольшой эпизод, который, наверное, объясняет сделанный мной выбор…
           Я вернулся с Новогодней Елки с подарком, который давали каждому ребенку после представления. Это была красивая бумажная коробка полная конфет. Помню, как я разбирал, раскладывал перед собой эти конфеты. Были ириски, были карамельки, была сливочная помадка, и было несколько шоколадных конфет, которые я очень любил в детстве, может быть, только потому, что очень редко ел, «Ласточка», «Чародейка», «Маска»…
             Сначала я съел одну шоколадную конфетку, потом вторую, затем третью. В общем, когда в комнату заглянула мама, я съел уже почти все шоколадные конфеты.
           Мама сказала, что я нехороший мальчик. Потому что хороший мальчик ел бы каждый день только по одной шоколадной конфетке. А ещё хороший мальчик угостил бы всех, прежде чем есть самому. А совсем-совсем хороший мальчик вообще бы не ел шоколадные конфеты, потому что от них болят зубы.
             И вот тогда-то я и сделал свой выбор. Я решил, что пусть я буду плохой мальчик, пусть у меня будут болеть зубы, но я буду есть шоколадные конфеты, потому что мне это нравиться, потому что мне этого хочется.
            И с сексом все было точно так же. Я решил, что буду заниматься сексом так, как мне нравится, как мне хочется. Мне безразлично мнение окружающих, мне все равно, считают ли окружающие меня нравственным или безнравственным, нормальным или извращенцем…
       Потому что от этого зависело слишком многое, от этого зависела вся моя жизнь, от этого зависело, буду я счастлив или нет.
                Я сделал свой выбор. Я согласен быть плохим, но счастливым, и не согласен быть несчастным, даже если все будут считать меня очень и очень хорошим человеком.
                _________________________

        Когда тебе двадцать, когда у тебя ещё нет сексуального опыта, когда ты немного влюбляешься в каждую свою партнершу, вполне естественно, что тебя очень волнует вопрос « сколько было у неё до меня?» И ты стараешься узнать это, мучаешь свою девушку разговорами, потому что это очень важно для тебя, тебя это волнует.
            Когда тебе сорок, когда ты уже все видел, все знаешь, все попробовал, тебя это уже не волнует, потому что ты уже и так знаешь примерный ответ на этот сакраментальный вопрос. Тебе это уже почти безразлично, тебя гораздо больше волнует другой вопрос «сколько было у меня до неё?» И ты пытаешься подсчитать, путаясь и сбиваясь…
            Но, тем не менее, каждый из нас, проживая свою сексуальную жизнь, записывает свою собственную индивидуальную сексуальную последовательность в скрижали собственной уникальной истории.
                У моей первой женщины я был третьим, у моей второй женщины я был вторым. Я не знаю, каким по счету мужчиной я был у моей третьей, четвертой, пятой и шестой женщин. Наверное, лучше всего отобразить эту неопределенность крестиком. Крестиком обычно отмечают прожитый день, состоявшийся факт, что-то оставшееся в прошлой жизни. У моей седьмой женщины я был первым…
       Таким образом, моя долгая и насыщенная сексуальная жизнь, которую я уже описал, может быть выражена следующей довольно  простой последовательностью:
3, 2, Х, Х, Х, Х, 1, …
   Это всего лишь одна из многих возможных сексуальных последовательностей, за каждой из которых стоит чья-то реальная история, чья-то сексуальная жизнь. Напишите любую сексуальную последовательность и представьте, что за ней стоит…
35, 7, 1, …
  Может быть, это сексуальная последовательность Лины.
1, 2, …
  А это Алеси…
                Существуют, конечно, и особенные сексуальные последовательности. Например, вот такая.
1, 1, 1, 1, 1, 1, 1, 1, 1, …
                Это так называемая идеальная сексуальная последовательность, о которой в тайне мечтает каждый мужчина. На самом деле в реальности это одни мучения, никакого удовольствия. Но в мусульманстве эта глупая последовательность ожидает  каждого мужчину, погибшего в битве с неверными. Тысячи девственниц ждут воинов джихада после смерти в раю… Ужасная участь.
        А такую сексуальную последовательность, наверное, можно назвать справедливой:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, …
  Встречаются люди с примерно одинаковым сексуальным опытом, меньше недопонимания, меньше ревности. Но в нашем сумбурном мире вряд ли стоит рассчитывать на такую форму справедливости…
Х, Х, Х, Х, Х, Х, Х, …
                Эту сексуальную последовательность я бы назвал последовательностью публичного дома, когда всем на все наплевать, когда все просто занимаются сексом, не вдаваясь в излишние подробности. Унылая безликая последовательность, прикрывающаяся беззаботностью, за которой скрывается безразличие.
                _________________________
    
         Всю свою жизнь я любил одного человека. Может быть не самого лучшего, не самого умного и доброго, но все же неплохого, вполне достойного любви. Так сложилась моя жизнь...
                В самом начале моей жизни я любил всех людей, но тогда я любил всё живое и весь огромный безграничный мир, не очень выделяя себя из этого удивительного и прекрасного мира, который дарил мне свет, тепло, любовь и жизнь.
      Но потом я узнал, что в этом мире есть не только добро и любовь, но есть ещё зло, холод, боль и смерть. И я разлюбил весь мир, продолжая любить своих близких, папу, маму, бабушку, дедушку, тетю, сестру, воспитательницу и ребят в детском саду. А потом в школе появились новые ребята и учителя, любить которых было уже труднее. Люди вокруг становились все злее, все непонятнее, все опаснее. Незнакомых людей я начал бояться, не доверяя им, а незнакомых вокруг было гораздо больше, чем знакомых. И любви в мире стало гораздо меньше, чем нелюбви.
    А потом оказалось, что и отец с матерью любят себя больше, чем меня. И это вполне естественно, ведь они были обычные люди, не лишенные, как и все люди, обычных человеческих недостатков и естественного  обычного человеческого эгоизма.
            Но  себя я продолжал любить, хотя это было и не просто. Ведь можно разлюбить себя, изменить себе, предать себя, возненавидеть себя, возненавидев вместе с собой весь мир, пусть и не очень совершенный, не идеальный, но все же достойный  любви.
             А, может быть, недостойный? Но у меня нет выбора, нет других вариантов, у меня нет другого мира, более достойного моей любви, и у меня нет другого меня, у меня нет брата-близнеца, более умного, более доброго, хорошего и совершенного.
    Долгие годы я любил себя, стараясь не разочаровать себя и стараясь не разочароваться в себе. Это было не трудно, ведь я всегда знал все свои мысли, все свои чувства, заранее предвидел все свои поступки, поэтому не мог поступить так, как не хотел, как считал не правильным.         Я всегда был искренен и честен с самим собой. Мне трудно представить, что может быть иначе.
    Когда выясняется, что кто-то не любит себя, я каждый раз очень удивляюсь. Я себя люблю, хотя и знаю, что я не самый умный, не самый хороший, не самый сильный, не самый добрый и далеко не самый красивый. Я люблю себя таким, какой я есть. Я люблю себя просто так, ни за что. Мне не нужны причины, чтобы любить себя.
     Когда я вырос и повзрослел, выяснилось, что меня никто не любит кроме меня. У всех своя жизнь, многие любят только себя, многие не любят никого, даже себя. А мне хотелось любви, хотелось вернуться в тот мир детства, где меня все любили и я всех любил. Я, конечно, понимал, что вернуться туда, в прошлое, в детство невозможно, потому что в жизни вообще ничего вернуть нельзя…
    И тогда я решил создать такой мир, свой мир, мир любви, тепла, добра и света, в котором я буду счастлив. Любовь, наверное, нельзя найти, но, возможно, можно создать…
                Многие, очень многие люди не понимают этого и всю жизнь ищут свою вечную настоящую любовь, пробуя, перебирая различные варианты, каждый раз вдохновляясь своими мечтами, своими иллюзиями, и каждый раз вновь разочаровываясь, и каждый раз вновь расставаясь со своими надеждами, и  с каждым разом становясь все циничнее и злее.
     Расскажу одну историю, которая происходила на моих, да и не только на моих, глазах в течение пяти лет.
            На нашем курсе училась небольшая группа кубинских студентов, приехавших в Советский Союз с приличным знанием математики, но с абсолютным незнанием русского языка. Не знаю, кто формировал эту группу, но было их десять человек, пять мальчиков и пять девочек. Ребят звали Хорхе, Луис, Габриель, Гарсия и Родригес, а как звали девушек, я не помню, да, наверное, и не знал никогда…
               Так вот эти кубинцы, которые совершенно не знали русского языка, через пару месяцев разбились на пары. Так и ходили парочками, взявшись за руки, и на лекции, и в столовую, и на собрания, и в общежитии. Тогда я впервые задумался о важности языка в сексуальных отношениях. Я, наверное, вообще не сумел бы заниматься сексом с женщиной, с которой не могу откровенно обо всем говорить. А говорить откровенно на чужом для тебя языке почти невозможно…
                Русскоязычное население нашего курса тоже старательно разбивалось на парочки. Какие-то пары были стабильны, и существовали по многу лет. Какие-то были не так стабильны и очень быстро распадались. А вот кубинцы в этом отношении были удивительно стабильны и по-прежнему ходили парочками, взявшись за руки, безмятежно улыбаясь и не понимая простейших речевых оборотов русского разговорного языка.
                Как-то раз мы с Серегой шли по длинному университетскому коридору, я был несколько подавлен очередной трагедией на личном, а точнее сексуальном фронте, поэтому, когда увидел одну из кубинских парочек, идущую нам навстречу, выказал Сереге свое искреннее восхищение: «Ну, можно же по-людски!» Серега уточнил: «В каком смысле?» «В смысле, встретились, полюбили и живут, радуются жизни, не бегают, не ищут, не изменяют…» Серега расхохотался: «Ты серьезно?» «А что?» - я остановился в недоумении…
           Оказалось, что за четыре прошедших года кубинцы неоднократно менялись парами, ссорились, ругались, мирились и даже возвращались к прошлым прерванным взаимоотношениям. Просто я, поглощенный собственной жизнью, этого не замечал, все они были для меня на одно лицо, особенно девушки, все черненькие, глазастенькие и кудрявенькие. В общем, за пять лет кубинцы перебрали все возможные варианты…    
            Так и мы, как эти кубинцы, все перебираем и перебираем тех, кто говорит с нами на одном языке, пробуем как-то договориться, пытаемся как-то полюбить… 
       Но, может быть, нужно найти не того, кого ты будешь любить, и кто будет любить тебя, а того, кого ты сможешь полюбить, и кто сможет полюбить тебя. Разница почти неуловима, почти неощутима, но очень существенна, то есть существует.
             В юности секс очень часто случается неожиданно и непредсказуемо, может быть, поэтому он почти всегда приносит радость и доставляет удовольствие.  Но в юности не хватает подходящих условий для занятий сексом, мало свободных помещений, не хватает презервативов. Из-за этого в личной жизни образуется какой-то хаос, то секс без любви, то любовь без секса, то вообще ни того, ни другого. С годами все становиться более предсказуемо, осмысленно, определенно. Отношения развиваются последовательно,  секс можно планировать, все входит в какие-то рамки, становиться более ожидаемо. Может быть, поэтому секс уже не всегда доставляет удовольствие и удовлетворение…
                А может быть, главная причина в том, что секса становиться много, иногда даже слишком много. Ведь сексом, так же как едой, можно объесться. Единственное средство для восстановления аппетита – это голодание, а единственное средство для восстановления сексуального аппетита – это воздержание. И ты уже начинаешь  задумываться, стоит ли заниматься сексом каждый день. Может быть, лучше сегодня почитать какую-нибудь хорошую книжку, а завтра получить от секса больше удовольствия, испытать более глубокое удовлетворение.
     В психологии существует «конфетный тест», который часто применяют для изучения детской психики. Перед ребенком кладут конфету и предлагают ему или съесть эту конфету прямо сейчас, или потерпеть двадцать минут и получить ещё одну такую же. Многие дети не выдерживают и съедают конфету, некоторые терпеливо ждут и мучаются.
               Большинство детей, съевших конфету, пытаются как-то оправдаться, объяснить своё поведение, получить отпущение грехов. Дети, выдержавшие испытание, гордятся собой, преувеличенно радуются, хотя получают за это всего лишь одну маленькую конфетку. На основании этого теста психологи даже делают выводы, утверждая, что дети, успешно прошедшие тест, добиваются в жизни большего, становятся более успешными членами общества.
     Дилемма, стоящая перед ребенком, довольно странная. Или нужно, махнув на всё рукой, выбрать маленькое удовольствие здесь и сейчас, или страдания будут вознаграждены двойной  порцией удовольствия в отдаленном будущем. Разве может удовольствие в будущем компенсировать страдание в настоящем? Или важно только количество конфет?
      Если бы это был действительно научный эксперимент, то ребенку предлагали бы несколько конфет, например три, и объясняли бы, что он получит через двадцать минут ещё столько же конфет, сколько не съест. Наверное, кто-то из детей съест сразу все, а кто-то будет терпеть, чтобы получить побольше конфет. В жизни ведь тоже некоторые люди живут, не очень задумываясь о завтрашнем дне, предпочитая жить одним днем, и получают в будущем кучу проблем, а другие люди живут, откладывая на потом исполнение заветных желаний, и умирают, не успев использовать заработанные деньги…
        Я, наверное, съел бы две конфеты, подождал сколько нужно, а потом съел ещё две. Самая вкусная, конечно, первая конфета. Её проглатываешь сразу, почти не ощущая вкуса. Вторую конфету уже можно распробовать не торопясь. А после перерыва съесть ещё две конфеты, вспоминая и сравнивая…
     Думаю, что четырех конфет вполне достаточно, чтобы оценить их вкус в полной мере. А уж семи конфет точно было достаточно…
               _______________________________

           Откуда эта странная идея найти одну единственную женщину, чтобы потом прожить с ней долгие годы?
              Во-первых, это удобно. Не надо постоянно менять место своего временного пребывания, оставляя в прошлом  куски собственной окровавленной плоти, а потом подолгу зализывая образовавшиеся душевные раны.
      Во-вторых, это возможно. Ведь живу же я как-то с собой, смиряясь со своими многочисленными и многообразными психофизиологическими особенностями и недостатками.  Конечно, существует и другой, не менее распространенный вариант.  Можно ведь завести для себя любимого несколько разных женщин, одну женщину для нормального секса, одну для анального, одну для орального и ещё одну для разнообразия. Именно такое количество жен совершенно официально разрешено иметь в мусульманстве. Можно вообще собирать всех понравившихся тебе женщин, встретившихся на твоем долгом и славном жизненном пути. Получиться довольно внушительный гарем, прокормить и проконтролировать который будет ещё сложнее. Но даже если предположить, что у тебя на них хватит времени и денег, то стоит ли идти к счастью таким изощренным окольным путем?
             Одна женщина или много? В основе этих двух принципиально разных вариантов лежит совершенно разное отношение к женщине. В первом случае женщина признается полноценной личностью, а во втором случае женщина не считается полноценным человеком, достойным человеческого к ней отношения.
           У меня такое отношение к женщинам было в школе, классе в четвертом или пятом, когда разница между нами мальчишками и девчонками достигла максимума. Я тогда искренне считал, что « курица не птица, а женщина не человек». Но потом я вернулся к мнению, что женщины тоже люди, обладающие разумом и интеллектом, но просто немного другие, со своими специфическими особенностями. По существу это был возврат к глубокому  детству, когда мальчики почти ничем не отличались от девочек.
                Оставалось только найти эту женщину, этого человека в женском теле, в чем-то такого же как  я, а в чем-то, наверное,  совершенно другого… Но такого, с которым я мог бы говорить на одном языке.
                ________________________
           Мы не можем соединить секс и любовь в этом мире, потому что люди вокруг нас, такие же, как и мы, так же, как мы, разделяют любовь и секс.
             Мы можем разделить секс и любовь только в нашем сознании, в воображении, а в жизни секс – это и есть любовь, а любовь – это и есть секс. Если секс – это материальное проявление любви, то  любовь – это идеальное представление о сексе. Любовь нематериальна, идеальна, а секс реален и очень даже материален. Секс делает любовь страстной, а любовь делает секс возвышенным… Кажется, я уже зациклился на этой теме, но все равно выскажусь до конца…
      Проститутка в борделе мечтает о любви, ненавидя своих клиентов и постепенно привыкая не к любви, а к ненависти. Монашка в монастыре мечтает о сексе, привыкая к воздержанию и отвыкая от секса. Поэтому лучшие проститутки молоденькие, неопытные, ещё не научившиеся ненавидеть и не разучившиеся любить. А лучшие монашки…  В общем, молодая монашка лучше старой проститутки!
                Молодые девушки вообще лучше старых женщин, потому что ещё не окончательно разделили секс и любовь в своем сознании. Поэтому любая молоденькая девушка, занимаясь с тобой сексом, пусть невольно, пусть даже бессознательно, но все же немного любит тебя. Ты это подсознательно чувствуешь и наслаждаешься и сексом, и любовью за те же деньги.
             Конечно, любовь купить нельзя, нельзя заслужить, нельзя добиться, нельзя взять. Можно только отдать, надеясь на взаимность. Любовью за любовь, иная плата не принимается, да и эта плата принимается далеко не всегда. А вот секс купить можно и можно его добиться. Что ещё раз подтверждает моё утверждение, что любовь и  секс - это абсолютно разные вещи. Я опять повторяюсь, кажется…
       В моей жизни однажды был случай, когда я добивался секса. Добивался грубо, настойчиво и упорно. Никогда до этого и никогда после я так не делал, потому что считаю, что секс дело добровольное. Если хотя бы один из двоих его не хочет или просто не расположен к сексу в данный момент времени в данной точке пространства, то ничего хорошего из этого точно не получится…
           Заканчивалась смена в летнем студенческом лагере на берегу Черного моря, все постепенно разъезжались по домам. Мой друг и сосед по комнате Серега уже уехал, оставив мне на прощанье неиспользованный презерватив, как оберег, гарантию, что случайного секса у меня уже не случится. Он считал, что я разбрасываюсь, размениваюсь, напрасно трачу себя, увлекаясь то одной, то другой девушкой. Лично я так не считал, увлекаясь только сексом, а не девушками, и лишь на короткое время, как я тогда думал, забыв о любви.
                Я не уехал вместе со всеми, потому что не купил вовремя билет на поезд, и теперь остался на свой страх и риск в домике, в который в любой момент могли заявиться новые жильцы. В соседнем домике, так же как я, осталась одинокая милая девушка, которую я очень хорошо знал. Мы оба надеялись, что новые жильцы придут заселяться только утром, билеты на разные поезда у нас были на следующий день.
       Не помню, как её звали, а фамилия была Видишева. Разных имен не так уж много, фамилий гораздо больше, поэтому в нашей большой студенческой компании мы предпочитали называть друг друга по фамилиям.  Мы сидели с Видишевой на веранде её домика и лениво перебирали самые яркие моменты стремительно пролетевшей смены. Конечно, вспомнили арию нудиста на мотив арии Мистера Икса в исполнении неподражаемого Георга Отса:
Снова туда, где нету людей,
Снова туда, где море теплей.
Скажут враги: «Вот бесстыжий артист!»
Скажут друзья: «Будь смелее, нудист!»
      Да, я шут, я циркач, так что же?
      Надоели мне ваши рожи!
      Все вы так от меня далеки, далеки,
      Никогда вам не снять трусы!
              Трусы роняю я легко на песок,
              Когда б вы знали, как мой друг одинок,
              Живет без ласки, боль свою затая-я-я-я,
              Всегда быть в плавках – его судьба-а-а-а!
                Ария произвела фурор на КВНе и, наверное, надолго запомнилась всем, кто её слышал и видел. Во время исполнения арии я снимал огромные семейные трусы в цветочек, под которыми были голубые плавки, под которыми в свою очередь были маленькие телесные плавки с приделанным бутафорским членом.
                В конце арии я лишь на мгновение показывал  бутафорский член, а раскланивался уже в голубых плавках. Многие, особенно в дальних рядах, были уверены, что я действительно на сцене обнажался. Но мне казалось это совершенно не уместным, все прекрасно знали, что мы с Серегой каждое утро загораем без плавок на камнях вместе с такими же без башенными студентами и студентками. В середине восьмидесятых в этом действительно было что-то  вызывающее и смелое…
                После исполнения этого номера я пользовался в лагере определенной,  и, по-моему, совершенно заслуженной, популярностью.
                Я  показал Видишевой презерватив, который мне оставил Серега, и намекнул открытым текстом, что это мой последний презерватив, который мне очень хотелось бы использовать по назначению. Это были не пустые слова, в нашей студенческой среде наличие или отсутствие резинки часто становилось самой главной, а порой и единственной причиной для разврата или воздержания.
             Хотя существовала и противоположная точка зрения.  Считалось, что идти к девушке с презервативом это плохая примета, что так можно остаться и без секса. Поэтому многие шли на свидание без резинки, а потом бегали с вытаращенными глазами, пытаясь раздобыть вдруг ставшее совершенно необходимым резиновое изделие номер два.
         Я считаю, что, действительно, наличие презерватива в кармане меняет психологию поведения мужчины. Мужчина становиться  более прямолинеен, более агрессивен, а стало быть, менее привлекателен для женщины. Женщины хотят, чтобы все было нежно, ласково, непредсказуемо, легко, спонтанно. Когда у мужчины нет в кармане резинки, он не так настойчив, понимая, что получив согласие, будет вынужден бежать за резинкой, презервативом или изделием номер два, кому как больше нравится называть это совершенно гениальное безотказное и надежное противозачаточное средство, но бегать за ними не нравится никому. Поэтому, действительно, эта полезная вещь может выполнять функцию оберега, защищающего от секса.
         Видишева отреагировала на презерватив с юмором: «Последний патрон … Застрелись!» Я попытался сострить: «Мои патроны только для милых «дам», а не «дам, но не вам». А стреляюсь я методом постепенного удушения…». Получилось не очень.  КВН, День Нептуна и конкурс студенческой песни, в которых я принимал активное участие, осушили источник моего искрометного юмора до дна: «Видишева, это будет отличное завершение сезона! Гарантирую семнадцать мгновений, точнее, конечно, минут, неземного наслаждения».
       «С секундомером засекать собрался?» - Видишева была не в настроении. У меня тоже на душе было нехорошо, но я пытался сохранять оптимизм: «Засекать будешь ты, а я буду стараться. Но, если серьезно, Видишева, мы остались одни, впереди долгая ночь, никого нет, никто не узнает, я у тебя не первый и не последний… « Вы симпатичны, я чертовски симпатичен, чего зря время терять!»
      Наверное, я бы так не пошутил, если бы знал, что через несколько дней в Риге на сцене умрет Андрей Миронов.
     «Перестань ёрничать!» - Видишева закурила, курила она редко и очень красиво, элегантно. Я закурил вместе с ней. Мы молча сидели в темноте, почти не видя друг друга. Только два красных огонька медленно плавали в темном душном вечернем воздухе начала августа тысяча девятьсот восемьдесят седьмого.
           Окончательно стемнело, но вставать и включать свет не хотелось. Я знал, о чем думает Видишева, я думал о том же самом. Третья смена начиналась завтра, но новые жильцы могли прийти и сегодня. И тогда ни о каком сексе не могло быть и речи. Я это понимал и Видишева тоже, поэтому наш разговор был просто болтовнёй, не относящейся к делу. Я чувствовал, что Видишева не против. Курила она редко, только когда нервничала, поэтому вполне могла решить заняться сексом для поднятия настроения или просто так, без причины. Для секса не нужны причины, вполне достаточно одного желания желательно двух человек, иначе это не секс, а онанизм.
             В этот момент в темноте послышались шаги, голоса и вопрос, обращенный в пустоту: «Это семнадцатый домик?» Видишева разочарованно, но довольно бодрым голосом, все еще находясь в образе гостеприимной хозяйки домика, ответила: «Да, да! Идите сюда!» «А, почему без света сидите?» - из темноты материализовались два молодых небритых человека, нагруженные рюкзаками и чемоданами. Я встал, включил свет и отошел в сторону, уступая место молодым неофитам, видимо, впервые попавшим в летний студенческий лагерь. Об этом свидетельствовала появившаяся на столе  бутылка красного «Арбатского»,  которую они притащили из самой Москвы. Вино было очень кстати, Видишева немного расслабилась.
                Я рассказал им немного о местных достопримечательностях, рассказал, где покупать чачу, сколько она здесь стоит, и как отличить хорошую чачу от плохой чачи. Что такое чача, они уже знали. Действительно, это были второкурсники геологического факультета, приехавшие в лагерь сразу после летней практики. Они сидели, не решаясь спросить, что мы собираемся делать дальше, хотя я видел, что им уже очень хочется спать.
      «Пойдем, Видишева…» - я взял чемодан, который она, так же как и я, собрала ещё с вечера. Шансы на секс увеличивались, в моём домике ей труднее было бы мне отказать.
     Чемодан у Видишевой был довольно тяжелый, раза в два тяжелее моего: «Видишева, сама ты на вокзал утром этот чемодан не дотащишь…» Видишева молчала. «Придется мне тебя проводить…» - я делал вид, что чемодан тяжелее, чем это было на самом деле, но Видишева молчала.  «Уж и не знаю…» - попытался я ещё раз.  «Иди, давай, иди!» - Видишева и сама прекрасно все понимала. Идти до моего домика было всего метров пятьдесят, но чемодан и в самом деле был довольно тяжелый.
             Сели, опять закурили. Ко мне тоже могли прийти, но пока никого не было и было непонятно, что делать. Можно было быстро заняться сексом, пока никто не пришел. А можно было подождать ещё немного и заняться сексом спокойно, без суеты, не торопясь. Видишева, видимо, думала  о том же самом. С одной стороны хотелось секса, а с другой стороны было неприятно представлять, как придут молодые поселенцы, и придется вылезать из постели, вставать, одеваться, что-то придумывать… Лучше уж тогда без секса, Видишева тоже молчала. Я не выдержал: «Ну, что делаем? Идём спать или сидим здесь всю ночь как дураки?» «Идем спать…» - Видишева потушила сигарету, зашла в комнату, быстро скинула одежду и нырнула в постель, накрывшись с головой одеялом. Дверь за собой она не закрыла…
        Я ещё немного посидел, нагнетая интригу, спокойно докурил, зашел в комнату, не торопясь разделся, и лег на вторую кровать, справа от Видишевой. Третья кровать, вечная тема для шуток студенческого КВНа, осталась пустой…
       Я немного полежал, глядя в темноту и прислушиваясь к звукам за окном, а затем довольно безразличным тоном  спросил: «Спим?»
- Спим, спим…
- Значит, я иду к тебе?
- Отстань…
- Мы же все равно не уснем!
- Уснем, если постараемся…
- Зачем идти против природы, зачем сопротивляться естественным желаниям организма?
- Тебя послушать, так все так просто…
- А что тут сложного? Я тебе симпатичен, ты мне симпатична!
- А любовь?
- Любовь придумали французы, чтобы за секс не платить!
- Значит, любви нет?
- Не знаю, не видел. А секс точно существует!
- А как же Ромео и Джульетта?
- Они давным-давно умерли …  а мы с тобой пока ещё живы и пока ещё молоды! Лет через десять будешь вспоминать, и думать, какая же ты была дурочка!
- Ты нормальный?
- Более чем. Даже самому противно.
Она молчала, но я почувствовал, что что-то изменилось.
- Я всю смену за тобой наблюдал, как ты купалась по утрам в голубом купальнике, как волосы скручивала, выходя из моря… У тебя родинка под правой грудью и шрам на левой ноге под коленкой…
- Это я в детстве с велосипеда упала…
- А у меня на подбородке… Тоже упал…
В комнате было тихо, в окно проникал прозрачный лунный свет, за окном стрекотали цикады…
- Иди ко мне…
-Иду…
         Я залез к ней под одеяло, руки у меня были холодные, а ноги совсем ледяные. Она рассмеялась: «Вся кровь туда прилила…?!»  Но мои губы уже впивались в её шею, я уже тыкался в её полуоткрытый рот своими губами, правая рука уже скользила от коленки с тонким розовым шрамом вверх, в сладостную глубину её стройных ног, а левая рука уже сжимала её нежную мягкую грудь, и я чувствовал  эту маленькую, едва заметную родинку…  В этот момент на веранде послышались чьи-то шаги, стук в дверь и чей-то неуверенный голос спросил: «Есть тут кто? Или нет никого».
                Я попытался сделать вид, что ничего особенного не происходит, ведь я был уже почти у цели, но Видишева резко оттолкнула меня: «Ты точно не нормальный!»
                Я лег на спину, член торчал вверх, не собираясь опускаться. Голая Видишева лежала рядом со мной, и вдруг она ногтем указательного пальца щелкнула по головке моего члена, дала мне или ему щелбан …от неожиданности я задержал дыхание, а член сразу обмяк и упал.
           Мы хохотали, лежа рядом голые на постели в свете полной луны, появившейся наконец-то из-за прозрачных облаков, хохотали громко и радостно. Представляю, что думали молодые студенты, стоявшие за дверями нашего домика и слушавшие наш дружный веселый беззаботный детский смех …
                Может быть, мы так радостно смеялись, чувствуя облегчение, что не пришлось заниматься сексом с тем, кто нам только симпатичен, но не более того…
                Утром я проводил Видишеву на вокзал, посадил в поезд, поцеловал на прощанье и вернулся в лагерь за оставшимися вещами. Ещё раз искупался в море, наверное, в последний раз в этом сезоне, надо было ехать на работу в институт. До отправления моего поезда было еще несколько часов, но находиться в лагере я больше не мог.  Было невыносимо смотреть на то, как  в наших домиках появляются новые жильцы, как они суетливо осваиваются на новом месте, обживают пространство и приноравливаются ко времени в предвкушении невероятных сексуальных приключений в ожидании настоящей большой любви… Было невыносимо смотреть на то, как начинается эта новая, такая короткая, почти эфемерная летняя студенческая жизнь…
          Я шел к остановке, уходил все дальше и дальше, за спиной постепенно затихали звуки лагеря, звуки веселой беззаботной студенческой жизни.
         Было невыносимо, потому что наша жизнь, моя жизнь, мои студенческие годы закончились. Никогда уже я не буду делиться с другом презервативами, никогда уже я не буду по просьбе друга уходить на пол часика погулять, никогда уже  не буду заниматься сексом с прекрасной незнакомкой в одном углу комнаты, прекрасно зная, с кем и как мой друг занимается тем же самым в другом углу комнаты, ощущая знакомый запах моего тела…
             Никогда уже секс не будет для меня таким легким, таким свободным, таким беззаботным…
                Я сидел на вокзале в ожидании поезда. Ночью я приставал к Видишевой, не только потому, что хотел секса. Или лучше сказать, что совсем не только потому, что желал секса.
               Во-первых, она не была уродиной, к которой не станет приставать мужчина, оставшись с ней наедине в помещении, вполне приспособленном для занятий сексом. По крайней мере, я не хотел, чтобы она так подумала.
                Во-вторых, я знал, что у нее уже есть ребенок, который остался с её мамой в Москве, что живет она непростой нелегкой жизнью, стараясь оставаться веселой беззаботной студенткой, которой когда-то была. Но уже проглядывает в её взгляде тяжкий груз житейских забот, несбывшихся надежд и озабоченность завтрашним днем.
   В-третьих, я и сам чувствовал, что моя студенческая жизнь закончилась, что больше никогда, наверное, я не вернусь сюда, где было так весело и интересно, где мы все еще были детьми, которым наконец-то разрешили заниматься сексом.
           Очень многих это испугало, навсегда поселив в душе страх перед сексом, многих научило быть разборчивыми в своих сексуальных желаниях, и лишь немногим подарило истинную чистую радость бытия, которую может подарить  только секс…
           Находиться в здании вокзала, где люди встречались, обнимались, прощались, целовались, ругались, одним словом жили, мне в тот момент было  совершенно невыносимо.
                Я вышел на перрон, ярко освещенный солнцем, сел на лавочку, поставил рядом чемодан. Достал недавно приобретенную новую книгу Виктора Ерофеева «Русская красавица», но читать не мог, хотя книга была хорошая, о наших несбывшихся надеждах, о наших нереализованных мечтах. Из книги выпал сложенный вдвое листок бумаги. Я его развернул и прочитал.
    Внутри меня живет душа,
    Душа, как маленькое солнце.
    Порою прячется она,
    А иногда на волю рвётся.
    Душа на месте – нет проблем,
    Душа моя, как свет в оконце.
    С душой поём, с душой живём,
    Душа болит, а мы смеёмся…
    Я всё живу и жду, когда…
    Когда моя душа взорвется,
    Когда словами в мир прольётся
    Моя бессмертная душа.
       Удивительно, но стихотворение, написанное мной три недели назад, очень точно совпало с моим сегодняшним настроением…
      Внутри меня было непривычно пусто, последние остатки прожитой, прошлой жизни медленно покидали моё тело. Я чувствовал, как из меня постепенно выходит воздух, запах, атмосфера, которой я дышал все эти годы.
              Я достал презерватив, который мне оставил Серега, и которым я так и не сумел воспользоваться, вскрыл потертую и потрепанную бумажную упаковку,  надул. Получился прозрачный молочно-белый вытянутый и довольно большой воздушный шарик. Я с трудом завязал хвостик презерватива и подбросил его вверх. Он поднялся, подхваченный легким порывом ветра, и полетел, а потом стал плавно снижаться, опустился, коснулся поверхности платформы и неожиданно лопнул так, как будто его и не было никогда…
             Я выдохнул, мне стало легче. Впереди была какая-то новая, совершенно ещё не знакомая мне жизнь, в которой я, зная силу и мощь секса, должен был как-то научиться использовать эту сексуальную энергию только в мирных целях.
                Реальность настолько сложна, противоречива и непредсказуема, что на неё, как на яркое солнце, невозможно смотреть невооруженным взглядом. Поэтому мы стараемся, придумываем теории, идеи, понятия, образы, слова, чтобы хоть как-то описать эту неописуемую реальность.
          Но ничего, что мы придумали, в реальности, конечно, не существует, ничего на самом деле нет. Нет ни секса, ни любви. В реальности вообще ничего кроме элементарных частиц нет. Нет ни времени, ни пространства, ни энергии, все это тоже только понятия, пытающиеся описать окружающую действительность, и позволяющие нам не ослепнуть, когда мы смотрим в лицо неописуемой реальности.
                А раз ничего нет, то мы свободны. Мы можем создавать, творить все, что нам хочется, что нам заблагорассудится.
       Мы можем создать любовь, такую, какую представляли, и любить так, как мечтали.
               Мы можем создать секс, такой, какой воображали, и наслаждаться так,  как фантазировали.
                Мы можем всё это создать, сотворить  из ничего, из пустоты нашей души, которая жаждет наполниться нашими мечтами и фантазиями.
                И тогда наша жизнь станет счастливой…
               
                ____________
      
              Рано или поздно каждый приходит к пониманию, что секс и любовь – это совершенно разные вещи. Самая красивая, умная и привлекательная девушка может оказаться в постели совершенно  не интересной, скучной и холодной. И наоборот, самая сексуальная, страстная и желанная женщина может оказаться грубым, глупым и недалеким человеком.  Кто-то приходит к этому пониманию легко и безболезненно, а кто-то до конца жизни мучается, отождествляя любовь и секс, что совершенно противоречит здравому смыслу и жизненному опыту.
            Понимание этого факта привело меня к выводу, что только гармоничное сочетание любви и секса может меня удовлетворить, и в конечном итоге сделать счастливым. Пусть любовь будет не очень безумной, пусть секс будет не очень страстным, но обязательно должно быть и то, и другое. Я понял это…
                И как только я это понял, появилась она… Двадцать пятого января, в Татьянин день, традиционный праздник окончания зимней сессии, мы собрались в университетском зимнем студенческом лагере всей нашей большой дружной компанией, с которой сделали так много  веселых мероприятий прошедшим летом на берегу Черного моря. Вспоминали День Нептуна, КВН с Университетом Дружбы Народов и, конечно, конкурс студенческой песни.  Пели под гитару, и было в этих наших песнях, в этих наших воспоминаниях  так много солнца, так много лета, так много моря, а за окном лежали такие огромные сугробы снега, что мне стало невыносимо грустно.  Я вышел в коридор и пошел туда, где гремела дискотека, где веселились молодые студенты, которые ещё не знали, как быстро все это кончится, так и не начавшись по-настоящему… И тут я увидел её. Невысокая, стройная, круглолицая, большеглазая она абсолютно соответствовала моему сексуальному идеалу. Двигалась она необыкновенно легко и свободно, хотелось бесконечно смотреть на этот танец, на эти совершенные движения молодого девичьего тела…  Я пригласил её на медленный танец, она приняла моё приглашение, даже не взглянув на меня. Потом так и танцевала, молча, глядя куда-то в сторону. Но это долгое молчание, эта тишина между нами не тяготила ни меня, ни её, и так все было понятно. Запах её был совершенно необыкновенный, легкий, тонкий, едва уловимый на расстоянии, но очень яркий и определенный вблизи. Был в этом запахе и аромат мяты, и лимона, и даже чая, и чего-то ещё, чего-то необычного, чего-то незнакомого.  Я даже не стал спрашивать её, ни с какого она факультета, ни как её зовут, ни сколько ей лет, все было понятно без слов. Молодая красивая студентка первокурсница Московского Университета, впервые попавшая в зимний студенческий лагерь…
      Вернувшись в Москву, я сразу нашел её. Здесь, в городе, она была ещё красивее и чище, чем за городом, наверное, потому что вокруг была обычная скучная московская зимняя слякоть. Все вокруг куда-то торопились, устраивая какие-то свои  незначительные дела, свою никчемную одинокую жизнь, а она спокойно и молча ждала меня, не предполагая ничего о том, что будет дальше.
    Что такое близкие отношения? Для меня это внутренний диалог, внутренний разговор с другим человеком. Диалог этот возникает неожиданно, непредсказуемо, наверное, как результат, как продолжение  живого общения, какого-то внутреннего родства, общности понятий и представлений. Иногда этот диалог так же неожиданно прерывается, как начался, оставляя чувство утраты чего-то хорошего, важного и необходимого. Иногда продолжается долгие годы…
       Между нами такой диалог возник. И хотя разговаривали мы совсем немного, и говорил в основном я, а она большей частью молчала, но этот внутренний диалог не прерывался ни на мгновение. Даже когда её не было рядом, я все равно продолжал этот внутренний диалог с ней. В какой-то момент я понял, что уже не смогу прервать  этот диалог, не смогу забыть её, не смогу вычеркнуть её из своей жизни, как вычеркивал все свои прежние увлечения, и буду всегда думать о ней, беспокоиться за неё…
     Рационально рассуждая, я понимал, что она прекрасно проживет эту жизнь и без меня, без моей помощи, без моего участия. Но иррациональные чувства убеждали меня, что без меня она пропадет, погибнет, сломается в этом жестоком, безжалостном, враждебном… даже не знаю, в каком ещё мире. И никого в этом невообразимо сложном мире кроме себя я не хотел осчастливить, никого не хотел спасать…  Но почему то именно её мне хотелось спасти и осчастливить. Мне хотелось защищать её, заботиться о ней, хотя я прекрасно понимал, что она нуждается в моем участии не больше, чем любой  другой человек в этом безразличном к нашим чувствам огромном, почти бесконечном мире…
                И я решил спасти её от этого безжалостного мира, а может быть мы решили спасаться вместе, но через много лет прожитых с ней, рядом с ней и вместе с ней, я как-то совершенно неожиданно и очень отчетливо понял, что это не я спас её, а она спасла меня. Спасла от бессмысленности одиночества, от бесчувственности, от безразличия.
            Мне очень повезло, у неё не было до меня ни одного мужчины, никто не успел оттолкнуть и обидеть её. В ней не было ожидания разочарования, ожидания предательства и всё ещё было ожидание радости и счастья. Я не сомневался в нашей сексуальной совместимости, потому что каждое прикосновение к ней возбуждало меня, мне хотелось утонуть в её легких волосах, задохнуться в её объятьях, в её легком неуловимом необычном аромате.
            Через несколько месяцев наших почти ежедневных встреч я понял, что она хочет быть со мной и согласна провести со мной долгие годы. Я знал, что могу даже не спрашивать её об этом, ответ будет положительный. Но меня волновал совсем другой вопрос, ответ на который я ещё не знал.
- Я не буду тебя спрашивать, согласна ли ты быть со мной, быть моей…  Я знаю, я уверен, что ты согласна. Но я хочу задать тебе более серьезный, более важный вопрос.
- Задавай…
- Я себя знаю хорошо, уже успел изучить. И жизнь тоже уже немного понимаю, поэтому заранее могу совершенно точно сказать, что буду изменять тебе…  У меня обязательно будут другие женщины. Поэтому хочу заранее знать, что ты будешь делать. Что ты будешь чувствовать, я знаю. Тебе будет неприятно, ты будешь ревновать, но меня это не очень волнует. Меня волнует, что ты будешь делать. От твоего ответа сейчас зависит наше будущее…
- Я думала об этом.  У тебя и до меня были женщины.
- Да. И что ты решила?
- Я тебя уже простила. И я буду тебя прощать…
            Может быть, этот диалог произошел только в моем воображении, а в реальности я ничего не спрашивал, и она ничего не отвечала. Но её ответ на мой вопрос был именно таким, и он меня вполне устраивал. Она оставляла мне мою свободу, она принимала меня таким, каким я уже был…
        Я был свободен в своих поступках, и это было главное. Нельзя быть счастливым, если ты не свободен. Свобода – это, может быть, единственное необходимое условие счастья.
               Под левой грудью у неё было три родинки, две маленькие и одна чуть побольше, почти на одинаковом  расстоянии друг от друга. Наконец я нашел это простое созвездие на небосводе моей вселенной. Именно оно, это созвездие, позволяло мне долгие годы ориентироваться в этом темном и непонятном мире, помогая мне не потеряться в его безграничных просторах, освещенных только светом далеких звезд.
          Я словно Гагарин устремился к этим трем звездам, пытаясь преодолеть земное тяготение обыденности и однообразия. И мне это удалось, я стал первым мужчиной сделавшим это. Никто не помнит второго космонавта, и уж тем более третьего, четвертого. Все знают только первого.  И для неё я смог стать первым  и единственным. Я вырвался из поля земного тяготения, мне это удалось, и я оказался в новой незнакомой вселенной. Наши миры на мгновение встретились, соприкоснулись, пересеклись и …
                И через мгновение снова распались, снова разделились,  снова стали разными вселенными, а мы снова стали отдельными личностями. Но мы могли быть вместе, могли соприкасаться, могли сосуществовать! Впервые мне не хотелось сбежать и не хотелось, чтобы ушла она. Наоборот, мне хотелось снова сблизиться с ней…
      Удовольствие, а точнее удовлетворение, испытываемое мужчиной при дефлорации, носит преимущественно ментальный, скорее даже сакральный характер, но только в том случае, если с девушкой, которая при его участии становиться женщиной, он собирается жить долгие годы, посвящая её во все тайные удовольствия и познавая с ней все сокровенные наслаждения.
     Мы лежали молча, впереди была целая жизнь, в которой я научил её всем премудростям мужского сладострастия, а она открыла мне все тайны женского естества… 
                Она прожила рядом со мной долгие годы, но так и осталась для меня совершенно другой, отдельной, далекой и бесконечной  вселенной.
   Я всю жизнь выбирал, искал, пробовал, стараясь прожить максимально счастливую жизнь, а она никогда ничего не выбирала, ничего не искала, принимая все, что предлагала ей эта жизнь.
               Я прожил лучшую из возможных жизней, самую счастливую, а она прожила единственно возможную для неё жизнь. И, видимо, она прожила более настоящую жизнь, менее выдуманную жизнь, чем я…
      ___________________________

                Я прожил с ней больше семидесяти лет. Не буду утомлять вас долгими несложными вычислениями, но за восемьдесят лет половозрелой жизни я испытал более одиннадцати тысяч оргазмов. Из них около десяти тысяч половых актов я совершил с моей женщиной, а со всеми остальными многочисленными женщинами всего лишь тысячу. Нетрудно видеть, что я занимался сексом со своей женщиной примерно в десять раз больше, чем со всеми остальными женщинами в этом мире. Можно назвать это любовью, можно наркотической зависимостью, но самое главное, что я это делал добровольно. Не потому, что этого требовала от меня общественная мораль, не потому, что я не мог добиться внимания других женщин, не потому, что так сложилась моя жизнь… Я делал это, оставаясь свободным, сохраняя свою свободу.
     Секс – это не хорошо и не плохо. Природа вложила в нас инстинкт размножения, который заставляет нас стремиться к совокуплению. Часто это происходит и не вовремя, и в не очень подходящих для этого условиях, зачастую не совсем обычным способом, а иногда даже не с противоположным полом. Всё это не очень существенные детали, а главное в том стремлении, тяге к совокуплению, энергии жизни, которую нам дарит природа. Подчиняясь этому древнейшему инстинкту, мы на какое-то время от него освобождаемся, перестаем грезить о сексе и воспринимаем окружающий мир радостно и непосредственно, как дети, ещё свободные от этого инстинкта в его материальном проявлении. И эта радость, это блаженство, которое мы испытываем после секса, вовсе не радость обладания, а наоборот,  радость освобождения от необходимости совокупления. Жаль только радость эта длится совсем не долго…
     Мужчина или женщина могут отказаться от секса или могут каким-нибудь способом лишить себя возможности заниматься сексом. Инстинкт, заложенный в нас природой, никуда не денется, но освободиться от него даже на время после этого к сожалению уже не удастся.
   Секс – это не хорошо и не плохо, это источник почти всех человеческих эмоций. Можно наслаждаться чистой водой, не задумываясь, откуда она появилась, а можно найти источник этой чистой воды, дарующей нам радость, наслаждение и жизнь…
             _______________________________
          Я прожил с женой больше семидесяти лет, и часто думал, кем она была для меня в этой долгой счастливой жизни.
       Она была той девочкой, которую я ловил над пропастью во ржи…
     Она была той женщиной, к которой я ехал в электричке «Москва - Петушки»…
      Она была той единственной, которой я отдал свой заводной апельсин…
     Она была моей красавицей, между ног которой для меня всегда благоухал цветок бергамота…
     Потом у меня было ещё много половых связей с другими очень разными женщинами. Каждый раз мне казалось, что секс с ними будет лучше, чем с моей женой. Некоторые связи были одноразовыми,  некоторые кратковременными, некоторые довольно продолжительными, но каждый раз в конечном итоге я разочаровывался.  Признаюсь, в глубине души я всегда был уверен, что моя женщина самая лучшая, что лучше её нет, и не может быть. Может быть, поэтому и не смог найти лучше…
            Я не смог найти для себя женщину лучше, потому что, наверное, те женщины, с которыми я встречался, лучше для каких-то других мужчин, но не для меня.  А, может быть, с годами я просто привык к своей жене,  сросся с ней и физически, и психологически, и интеллектуально. Постепенно стал единым целым с ней, частью её, счастливым с ней…
                ___________________
               
      Теперь, когда моя сексуальная жизнь закончилась, когда я её записал, стараясь описать всё максимально честно и правдиво, мне и самому начинает казаться, что всё именно так и было.  В то же самое время я прекрасно осознаю, что кое-что было не совсем так, а многое даже было совершенно иначе…
         Но сила моего воображения  и моя богатая сексуальная фантазия заставляют вас верить мне, заставляют вас представлять всё, что я описал так, как будто всё это именно так и было. Да я и сам начинаю понемногу верить в это…
  Воображаемый мир сексуальных наслаждений постепенно занимает место реального мира с его бесконечной чередой сексуальных импульсов и половых связей, бессмысленных болезненных совокуплений и прерванных половых актов.
                ____________________
   
                В 1969 году, когда я пошел в первый класс, американский астронавт Нил Армстронг впервые ступил на поверхность Луны. Он известен во всем мире почти так же, как советский космонавт Юрий Гагарин, который в 1961 году, в год моего рождения, первым преодолел притяжение Земли и увидел нашу прекрасную планету из космоса.
            Прямую трансляцию высадки американцев на Луну смотрели почти во всех странах кроме Советского Союза, поэтому все очень хорошо услышали фразу придуманную Нилом Армстронгом накануне и произнесенную в прямом эфире « Это небольшой шаг для одного человека, но огромный шаг для всего человечества».  Юрий Гагарин тоже, перед тем как взлететь, произнес знаменитое «Поехали!», но услышали его тогда лишь немногие.
             Потом, когда Нил Армстронг действительно сделал свой первый шаг по лунной поверхности, он произнес ещё одну фразу, тоже прозвучавшую в прямом эфире, но видимо произнесенную спонтанно: «Удачи, мистер Горски!» Никто естественно ничего не понял. Долгие годы смысл этой фразы для всех был загадкой и только в 1995 году Армстронг рассказал, что он тогда имел в виду…
          В конце сороковых, когда Нил был ещё подростком, он однажды играл на заднем дворе своего дома в бейсбол. Мяч перелетел через забор и упал под окном спальни соседей мистера и миссис Горски. Маленький Нил, который был в хороших отношениях с ними, недолго думая перелез через забор, чтобы забрать мяч, и невольно стал свидетелем интимного разговора супругов в спальне. Мистер Горски умолял свою жену заняться с ним оральным сексом и чем-то ещё, в чем подросток тогда ещё не очень разбирался. Миссис Горски противилась, злилась и в пылу ссоры заявила: «Оральный секс?! Тебе нужен оральный секс и ещё все эти мерзости? Ты получишь всё это только после того, как соседский мальчишка  будет пешком гулять по Луне!»
      Мораль этой забавной истории крайне проста и понятна. Как бы далеко мы не улетели от нашей любимой Земли, до каких бы прекрасных звезд и восхитительных планет не добрались, в какой бы новой и неизведанной вселенной не оказались, но для стопроцентного абсолютного счастья нам всегда будут нужны полноценная вкусная еда, настоящий неограниченный ничем  секс, ну, и кое-что ещё…

ДОМИНИРУЮЩАЯ   ДОМИНАНТА

                Наверное, самый первый случай проявления инстинкта доминирования, который я запомнил в своей жизни, случился со мной в детском саду, в садике, как мы тогда говорили. Случилось это в тот самый день, когда я впервые пришел туда. Утром мать почему-то очень долго собиралась, и в итоге мы опоздали. Когда я переоделся в летние шорты и сандалии с носками, наша младшая группа уже давно позавтракала,  все дети разбрелись по большой комнате и играли в разные игры. Кто-то складывал кубики, стараясь, чтобы получилась целая красивая картинка, кто-то собирал пирамидку из разноцветных деревянных колечек, подбирая их по размеру так, чтобы меньшего размера кольца лежали сверху  больших, кто-то рисовал цветными карандашами. Мальчики играли в машинки, девочки в куколок…
        Я заглядывал через приоткрытую дверь в эту огромную комнату, наполненную шумом, возней и возгласами детей, заглядывал, боясь войти, в нерешительности переминаясь, остановившись  на пороге. Я нервничал, я думал, что если бы мама так долго не собиралась, то я сейчас был бы там, вместе со всеми, а не мучился здесь один, не решаясь сделать первый шаг. Я уже тогда чувствовал, ещё не понимая этого, что, как только я войду туда, к этим незнакомым детям, мне придется отстаивать свое право на существование, придется бороться за себя, за свою индивидуальность. Дома я был такой один единственный и уникальный, там я был центром моей маленькой вселенной, которого все любили и понимали, а здесь таких детей, как я, было много, очень много…
       Потом мать часто рассказывала, как она  весь день на работе  переживала, беспокоилась, думала, что меня обижают другие дети, что я плачу и жду её. Но когда она вечером пришла забрать меня из садика домой, то застала неожиданную картину. Я сидел в центре комнаты с кучей игрушек, а все остальные несчастные запуганные дети жались по углам, боясь ко мне подойти.
            И мать успокоилась, поняв, что в этой жизни я смогу за себя постоять, не дам себя в обиду, а может быть, даже  ещё и буду обижать других…
              _____________________________

              Животные, звери, птицы, рыбы и даже некоторые насекомые, прежде чем спариваться, прежде чем приступать к еде, обязательно выясняют, кто из них доминирует, кто здесь главный, кто сильнее, крупнее и  агрессивнее.  И тот, кто побеждает, получает право на лучший кусок, территорию и самку, а по существу право на лучшую жизнь и право на продолжение рода.
           Даже на водопое во время засухи, когда дикие звери хотят только пить и почти не способны драться, они не будут пить, пока не определят, кто должен  сделать это первым, раньше других. Сначала пьет слон, самый большой и сильный, потом лев, царь зверей, а уже потом все остальные звери.
                Инстинкт доминирования, так же как инстинкты самосохранения и размножения, сопровождает нас всю нашу долгую или совсем короткую жизнь, даже если мы этого не замечаем или не хотим замечать. Мы всегда стремимся выжить, мы всегда стремимся размножиться и мы всегда стремимся доминировать, и в этом наша суть…
         Даже если вы сейчас со мной не согласны, то это тоже одно из проявлений инстинкта доминирования. Ведь вы всегда и во всём хотите быть лучше и умнее других, хотите быть правым хотя бы в чём-то, хотите отстоять своё мнение, вы хотите доминировать…
               Конечно, этот инстинкт самый неважный из всех инстинктов, ведь проиграв, уступив право спариться с самкой более сильному самцу, мы можем спариться с другой самкой, а проиграв борьбу за территорию, за кусок мяса, мы можем прокормиться и в другом месте, найти другой кусок мяса. Но в то же время это самый главный инстинкт, потому что всегда и везде все сначала выясняют, кто здесь главный, а уже потом начинают охотиться и спариваться, захватив или лучшую территорию и лучшую самку, или то, что осталось.  Часто все силы уходят на эту борьбу за доминирование, и уже не остаётся никаких сил ни на спаривание, ни на охоту.
            Лев бьется с другими львами за право обладания прайдом, а охотятся потом, добывают еду только львицы, только самки, а сам лев лишь раз в год оплодотворяет всех  самок своего прайда. И, конечно, отбивает атаки других самцов, сохраняя власть над прайдом. Как правило, длиться все это совсем не долго, два, три года. А потом новый молодой самец захватывает власть в прайде и первым делом убивает всех львят, детей предыдущего хозяина прайда, потому что проигравший  утерял право на спаривание с самками и  на продолжение рода.
             В детстве все было просто, надо было быть самым сильным, самым шустрым, самым ловким. В детстве я никогда и никому не проигрывал, просто потому что я никогда не сдавался. Я не мог побороть Павлика, я катался  по клумбе, задыхаясь в его крепких объятьях, пока нас не растащила наша любимая воспитательница, но я не сдался…
          Уже тогда в глубоком детстве у нас появились первые правила. Не бить, не пинать лежачего, драться только до первой крови, не говорить взрослым, кто первый начал драку…
        Можно подумать, что у животных тоже есть какие-то правила, но это не так. Если животные не убивают друг друга, выясняя отношения, то не потому, что это не хорошо, а только лишь потому, что это слишком накладно. Добивая, убивая соперника, можно очень сильно пострадать. Пострадать до такой степени, что добытая победа станет бессмысленной. Поэтому животные перестают драться, как только один из них признает своё поражение и сдается.
       А люди могут убить, воткнув нож, спустив курок, нажав на кнопку, легко и просто, раз и навсегда выяснив, кто здесь главный, и раз и навсегда устранив конкурента.  И поэтому в бесконечной борьбе за доминирование люди в отличии от зверей втыкают, спускают, убивают, нарушая самое простое и самое главное, а может быть, и единственное правило «не убий». Люди убивают много и легко, сбрасывая бомбы, запуская ракеты, нажимая на кнопки, принося в жертву своей победе интересы всей популяции…
      В детстве я думал, что существуют только две жизненных позиции – одна на помосте, на сцене, на арене, то есть там, где идёт борьба за доминирование, и другая в зрительном зале, так сказать, среди публики, где никто не претендует на победу.  И, конечно,  единственно возможной для себя,  я считал позицию, в которой ты живешь на полную катушку, в которой ты напрягаешься изо всех сил, в которой ты не знаешь - победишь или проиграешь.   
                Но потом я понял, что существует ещё одна жизненная позиция, третья. Можно быть вне игры, но не среди наблюдателей и зрителей, а над схваткой.  И я имею в виду не судей, которые всегда необъективны, всегда предвзяты, всегда за кого-то, ну, хотя бы за действующего чемпиона. Можно быть не судьей, не режиссером, а автором, продюсером, который устанавливает правила, а может изменить эти правила, который пишет сценарий, а может изменить этот сценарий.  Можно быть тем, от кого зависит, кто будет судьей, а значит, кто станет победителем, тем, кто может заставить публику забыть прежнего кумира и полюбить нового…
            Когда  в самом начале  девяностых я достиг своего максимума в борьбе и понял, что на большее уже не способен, что никогда уже не стану чемпионом мира и уж тем более олимпийским чемпионом, я решил закончить свою недолгую и не очень успешную спортивную карьеру. Как раз в это время Советский Союз развалился, проиграв в борьбе за доминирование, проиграв в необъявленной холодной войне, но так никому и не проиграв в настоящей горячей войне. Времена были смутные, чувствовалось, что начинается какая-то новая, неизвестная, совсем другая жизнь. Даже не помню, как это получилось, с чего всё началось. Сначала захотелось попробовать себя в качестве тренера, мне всё-таки было чем поделиться с молодыми борцами. В результате каким-то образом я попал на заседание президиума федерации борьбы. Уже через год на очередной отчетно-выборной конференции меня выбрали президентом московской федерации борьбы.
                В каком-то смысле это было вполне закономерно, в детстве я часто бывал председателем совета класса, председателем пионерской дружины лагеря, комсоргом группы, старостой курса, недолго был даже комсоргом математического отдела института, в котором закончилась моя научная трудовая деятельность. А в каком-то смысле это было совершенно неожиданно, потому что я никогда к этому не стремился…
     Отношение ко мне сразу изменилось. Мои прежние соратники и соперники теперь при встрече угодливо и торопливо протягивали мне руку, приветливо улыбались, словно я снова стал победителем, снова был на верхней ступеньке пьедестала. Это было одинаково неприятно воспринимать как от друзей, так и от врагов. Однажды, когда один особо предусмотрительный тренер старательно « вылизывал мне задницу », я не выдержал и прямо его спросил, зачем он это делает. Ничуть не смутившись, абсолютно искренне он ответил, что делает это на всякий случай, на перспективу.  А от меня по большому счету зависело не так уж много, я никому ничего не давал, я только решал, кому дать, а кому нет. Мне было совершенно безразлично, кто будет главным судьей, кто победит на очередном турнире, кто поедет на очередной чемпионат. Находясь на этой выборной должности, я думал всерьёз только об одном, как выиграть следующие выборы на пост президента федерации.
              Любой человек, однажды получивший власть, на самом деле всерьез думает только об одном, как эту власть сохранить и удержать. Потому что если ты потеряешь власть, то уже не сможешь ничего сделать, ни плохого, ни хорошего. С тобой перестанут угодливо здороваться, тебе перестанут  подобострастно улыбаться, ты сразу станешь всем неинтересен, безразличен, ты станешь обычным человеком, лишенным какой-либо власти. Поэтому любая власть нужна, прежде всего, для удержания власти, а всё остальное довольно случайно и непреднамеренно.
            Но всё-таки одно дело на этой должности мне надо было сделать обязательно. Российская Федерация Борьбы решила, что очередной Чемпионат России пройдет в Москве, и московская федерация, то есть я,  должна была его организовать. Я не знал, где найти деньги, чтобы арендовать зал, заказать медали, грамоты и цветы. Государство к этому времени уже самоустранилось из этого процесса, у него и самого уже не хватало денег ни на что, и накопилась куча больших и почти неразрешимых проблем.
            Я бегал по Москве, пытаясь найти спонсоров или меценатов. Не помню кто, но кто-то мне подсказал, что можно поговорить на эту тему с Президентом недавно учрежденной партии «Спортсмены России» Отари Квантришвили. С трудом нашел телефон общественной приемной этой новой партии. Трубку сняла какая-то девушка, представившаяся ответственным секретарем. Когда я объяснил ситуацию, она долго с кем-то советовалась, прикрыв трубку телефона ладонью, а потом сказала: «Отари Витальевич ждёт вас завтра в три часа дня в Краснопресненских банях». На тот момент это были одни из лучших бань в Москве, хотя и не такие шикарные и престижные, как знаменитые «Сандуны».
                Рядом с довольно большим бассейном в центре огромного зала было несколько парных, в том числе и финская сауна, и турецкий хамам, и русская парная.  Банщик, к которому я обратился, сначала куда-то ушёл, а затем ко мне подошёл крепкий молодой парень, судя по отбитым ушам-пельменям и непомерно развитым широчайшим мышцам спины, тоже бывший классик, как и его босс. Парень внимательно меня осмотрел, хотя на мне не было ничего кроме простыни и тапочек, и повел куда-то в глубину здания. В конце длинного коридора в небольшой комнате за столом, на котором стояло несколько кружек с пивом, сидел, завернувшись в простыню, большой раскрасневшийся после парной грузин.
              Мы немного поговорили о моих проблемах, а потом он долго рассказывал мне что-то о беспошлинных квотах на алкоголь и сигареты, которые государство выделило всем спортивным организациям. Я понял только, что он хочет контролировать все вновь возникающие финансовые  потоки в только ещё появляющейся новой либеральной экономике. Когда разговор подошел к концу, грузин с истинно грузинским широким гостеприимством предложил: « Я сейчас в ресторан, здесь недалеко. Присоединяйся, угощаю!» Я, давно усвоивший, что ничего бесплатного в это жизни не бывает, тактично и благоразумно отказался: « Спасибо, я, пожалуй, ещё немного попарюсь…»
        Когда примерно через час я в благодушном настроении выходил на улицу, у входа в баню стояло несколько машин скорой помощи, несколько милицейских машин с включенными проблесковыми маячками и группа озабоченных милиционеров в одинаковых серых плащах. На сухом пыльном асфальте лежало чье-то тело, прикрытое грязной белой простыней, рядом темнели пятна свежей крови.
         Деньги я нашел, чемпионат провёл, но через два года добровольно покинул пост президента Московской федерации борьбы, пробыв на нем меньше трех лет, дважды выиграв выборы, и не сомневаясь в победе на предстоящих. Никто не понял истиной причины такого поступка. Ходили слухи, что в отношении меня возбуждено уголовное дело, что я испугался, что мне угрожали, и было даже покушение. На самом деле я просто понял, что оставаясь на этой должности, я постепенно меняюсь, становлюсь другим…
      И мне не очень нравились эти изменения, я хотел оставаться собой, быть собой…
           _________________________________

                Когда после детского сада я попал в школу, оказалось, что быть самым сильным совсем не главное, а главное быть самым умным. И я снова стал стараться, только теперь уже по-другому, решая задачи быстрее всех, отвечая на все самые сложные вопросы и запоминая самые разнообразные разнородные противоречивые факты.
             Но и этого было недостаточно, чтобы доминировать. В нашем классе был один мальчик, который нравился всем нашим девочкам, хотя он и не был в классе самым умным и самым сильным. Просто он был очень высоким, красивым, с большими голубыми и томными глазами, очаровавшими всех девчонок нашего класса, и к тому же он писал стихи. Стихи с моей точки зрения плохие, про какую-то кошку на окошке, и всякую другую дребедень. А я не был красивым и стихов не писал вообще никаких…
      Конечно,  мне хотелось бы быть лучшим везде и во всем, но приходилось выбирать, и я шел туда, где у меня получалось лучше всего.  А бороться у меня получалось хорошо и даже очень хорошо.  Меня было очень трудно повалить, за мгновение до начала движения соперника я уже чувствовал, что он собирается делать. У меня были обострены тактильные ощущения, как говорил наш тренер. Оказалось, что победить Павлика я не мог только потому, что он был намного выше и тяжелее меня. А всех ребят своего веса я всегда клал на лопатки за несколько секунд, совершенно спокойно и почти не напрягаясь.
     Наверное, разные виды человеческой деятельности, разные виды спорта и разные весовые категории существуют только лишь для того, чтобы победителей было как можно больше, чтобы хоть как-то удовлетворить инстинкт доминирования, присущий абсолютно каждому человеку. Но жизнь - это игра без правил, без весовых категорий, и поэтому в жизни так мало победителей, так мало счастливых людей.
             Инстинкт доминирования преследует нас постоянно. Если человека хорошо покормить, то на два или три часа он забудет о еде. Сексуально удовлетворенный человек тоже освобождается от инстинкта размножения хотя бы на несколько минут. Но инстинкт доминирования преследует человека постоянно, почти не отпуская его. Мгновения торжества победителя так редки, так быстротечны...
         Когда я выиграл свои первые соревнования по борьбе, я был совершенно счастлив.  Я стоял на верхней ступеньке пьедестала почета совершенно пьяный от своей собственной победы. Все мне аплодировали, улыбались, кричали что-то радостное и ободряющее. Я видел все это вокруг себя словно в тумане, словно в некотором отдалении от себя, я уже не принадлежал этому миру простых смертных, не познавших истинной радости победы, радости торжества победителя. Мне нечего было больше желать, мое счастье было почти абсолютно,…  но длилось оно всего несколько мгновений.
               Как только я спустился с пьедестала, все вокруг как по команде перестали мне улыбаться, аплодисменты стихли, а на пьедестал уже поднимались победители следующей весовой категории. Только тут я заметил, что в руках у меня обыкновенная  бумажная грамота, а на шее легкая алюминиевая медаль, выкрашенная золотой краской. Это были обычные городские соревнования  среди начинающих молодых борцов, впереди были краевые, областные, республиканские, всесоюзные соревнования, а может быть даже чемпионат мира и Олимпийские игры…
              Конечно, нам всегда кажется, что существует тот желанный предел, та грань, за которой можно будет сказать себе, что ты добился всего, чего хотел, или всего, чего мог.  Но это только иллюзия, инстинкт доминирования беспощаден и ненасытен, и никогда не может быть удовлетворен полностью, окончательно и навсегда, как, впрочем, и любой другой инстинкт. Как только мы достигаем желанной цели, перед нами тут же открываются новые перспективы, новые цели. Удовлетворить инстинкт доминирования невозможно, так же как невозможно достичь линии горизонта.
         Через много лет, когда я уже сам не боролся, а был Президентом Московской федерации борьбы, меня пригласили на юбилей выдающегося борца шестидесятых Виктора Кровопускова.  Имя было говорящее само за себя, а сам он действительно такой и был, настоящий жесткий, даже жестокий победитель…
          В моем представлении он добился в спорте всего, что было возможно, он был многократным  чемпионом страны, чемпионом мира и  даже Олимпийских игр.  Я произнес в его адрес какие-то хорошие приличные слова, поздравил  с юбилеем, и несколько раз назвал его олимпийским чемпионом, каждый раз подчеркивая, что в отличие от остальных чемпионов, бывших олимпийских чемпионов не бывает. Пока я говорил речь, юбиляр становился все мрачнее, лицо его наливалось кровью, а челюсти сжимались все сильнее, желваки на скулах перекатывались под кожей как бильярдные шары в тесной лузе. Я не мог понять, что происходит. Имя перепутать я не мог, про все его достижения упомянул…
               Наконец юбиляр не выдержал: «Сколько можно! Двукратный, двукратный олимпийский чемпион!» Открылась бездна. Я, да и не только я, а все находящиеся в зале простые смертные вдруг поняли, какая пропасть разделяет нас, обычных чемпионов страны, мира и олимпийских игр, и его, двукратного чемпиона олимпийских игр. Он был, несомненно, прав, выиграть Олимпиаду два раза, наверное, в четыре раза труднее, чем один раз. Удивительно было другое, его инстинкт доминирования, его тщеславие, его гордыня так и не были удовлетворены.  Может быть, потому что он не смог выиграть три раза? Наверное, так же переживает и завидует трехкратный олимпийский чемпион четырёхкратному чемпиону, а тот пятикратному.  А тот, кто выиграл олимпиаду больше всех раз, переживает, что его рекорд будет когда-нибудь в будущем кем-нибудь побит…
                Инстинкт доминирования так же невозможно удовлетворить как инстинкты выживания и размножения. Подчиняясь инстинкту выживания, мы все время ищем способы сделать нашу жизнь лучше, легче, безопаснее, комфортнее, сытнее. Подчиняясь инстинкту размножения, мы все время, даже имея постоянного сексуального партнера, ищем  другие варианты, чтобы вновь и вновь ощутить удовольствие удовлетворения своего желания, своей похоти.  А подчиняясь инстинкту доминирования, мы все время ищем новые цели, новые вершины, чтобы достигнув этих целей, покорив эти вершины, снова испытать радость и торжество победителя. Но,  даже понимая всё это, мы все равно навсегда обречены стремиться удовлетворить эти природные инстинкты, следовать им каждое мгновение своей недолгой невесомой и почти бессмысленной жизни…
          Всего один раз в своей спортивной карьере я выиграл приличные соревнования.  Это был  Чемпионат Москвы по борьбе. Именно тогда, стоя на верхней ступени пьедестала, я с совершенной очевидностью понял, что любая победа случайна и непредсказуема.
    Я не рассчитывал выиграть эти соревнования, но выиграл, потому что главные мои соперники по разным причинам не вышли на помост. Один заболел, другой травмировался, а самый сильный вообще не стал участвовать, чтобы не тратить силы перед  Чемпионатом России, который он надеялся выиграть и выиграл. Любая победа всегда в какой-то мере случайна. Но мы приписываем заслугу своей победы исключительно себе. Зато, когда мы проигрываем, мы находим тысячи причин проигрыша, не зависящие от нас.
     ______________________________
      В детстве мне очень нравилось побеждать и неважно в чем. Во дворе мы вообще играли во все подряд: в футбол, хоккей, снайпер, волейбол и пионербол, лапту, прятки и жмурки, пан-город, казаков-разбойников и настольный теннис, который тогда назывался почему-то пинг-понг.
    Мне было неважно во что играть, главное было победить, выиграть любым способом. Проблема была в том, что мы с ребятами не очень хорошо знали правила, по которым играли. Спорили до хрипоты засчитывать или не засчитывать забитый гол, можно или нельзя было так осаливать, нарушение это правил или нет.
      Никогда не забуду, как в наш двор пришел незнакомый мальчик, родственник одной нашей девочки, приехавший в гости из другого города, и выиграл всех нас в настольный теннис. Оказалось, что подавать надо, подбрасывая  шарик вверх, из одной зоны по диагонали в другую, да ещё нельзя  касаться рукой стола, а вот бить ладонью можно, даже если в другой руке теннисная ракетка. До сих пор не знаю, врал он или говорил правду, но по этим правилам мы все ему проиграли.
    В общем, получалось, что по одним правилам выигрывает один, а по другим другой. Значит, все зависит от правил, по которым мы играем, а ещё больше зависит от судьи… Тот мальчик сам себе был судьей.
       Но и это ещё не всё. В нашем дворе лучше всех в пинг-понг играли Вовка, Димка и я. Но кто из нас играет лучше всех, выяснить было совершенно невозможно, потому что Вовка всегда выигрывал Димку, Димка всегда выигрывал меня, а я всегда выигрывал Вовку…
             До сих пор не понимаю, как такое было возможно, но действительно играть с Димкой мне было неудобно, я злился, промахивался и в итоге всегда проигрывал. А вот с Вовкой играть было одно удовольствие, все получалось, все удавалось, все удары ложились точно в стол.
                Как бы точно и подробно  не были прописаны все правила,  всегда возможна такая ситуация, что не понятно, кто победил, а кто проиграл. Одинаковые результаты с точностью до сотых долей секунды, до десятых долей сантиметра, одинаковые оценки с точностью до тысячных долей балла…
               Ещё одна примечательная история с настольным теннисом случилась, когда в феврале восемьдесят третьего после зимней сессии мы с Аленой и Леной ездили кататься на горных лыжах в Карпаты на университетскую турбазу «Эдельвейс». Катание было замечательное, яркое солнце, плотный снег и восхитительно прекрасные горы, густо поросшие хвойным лесом.
      Пустыни, джунгли, степи – многое на нашей планете поражает воображение обычного городского жителя среднерусской полосы, но только море и горы вызывают во мне настоящий восторг, прилив энергии и опьянение жизнью.  Так было и в этот раз, когда рядом со мной были две очаровательно прекрасные милые девушки, а вокруг восхитительно прекрасные горы и леса, покрытые ослепительно белым искрящимся снегом…
         Через неделю начался снегопад, сильнее которого я больше не видел нигде и никогда в жизни.  Невозможно было выйти из дома, снег валил и валил, засыпая дороги, дворы, двери и даже низкие окна. Дорожка от нашего жилого корпуса до столовой постепенно превратилась в узкий коридор, в котором было трудно разойтись с идущим навстречу тебе человеком. Дворник почти непрерывно чистил эту дорожку, с трудом выбрасывая снег за образовавшиеся почти вертикальные стены. По этой узкой дорожке мы и ходили взявшись за руки три раза в день на завтрак, обед и ужин, все остальное время проводя в комнате, играя на гитаре, разговаривая обо всем на свете, общаясь, рассказывая друг другу все самое сокровенное, самое личное, самое интимное…
       Но было и ещё одно развлечение на нашей занесенной снегом турбазе. В вестибюле столовой стоял теннисный стол, на котором непрерывно велись  ожесточенные баталии любителей этой несложной  с виду игры. Правило было простое, тот, кто выигрывал, продолжал играть, а проигравший уступал место следующему, желающему сразиться с победителем. Несколько раз, проходя мимо, я отмечал крайне низкий технический уровень игроков. Нелепые движения, плохо поставленные удары, полное отсутствие тактики, стратегии и просто хоть какой-то логики в игре не оставляли никаких сомнений в моей победе в случае участия, а поэтому не вызывали никакого желания участвовать.
               Но через несколько дней снегопада, когда в нашей комнате повисло тягостное молчание, когда все песни уже были спеты, истории рассказаны, а чай выпит, я решил все- таки сходить в столовую. Лена, увлеченная разучиванием какой-то новой песни, даже не заметила, как я собираюсь, а Алёне, вопросительно взглянувшей на меня, я вполголоса бросил равнодушно: «В теннис поиграю…» и пошел, предвкушая легкий триумф.
    Все так и случилось, как я предполагал. У каждого, кто начинал играть со мной, я очень быстро находил слабые места в базовой технике и, используя эти слабые места, довольно легко добивался победы. Через час все, кто находился около стола, уже были мной обыграны, а некоторые и не по одному разу. А я, разыгравшись, начал позволять себе вольности, то перекладывал ракетку в левую руку, которой тоже играл неплохо, то брал ракетку другим хватом, как держали тогда ракетку некоторые китайские мастера пинг-понга. Мне все удавалось, я доставал самые безнадежные топ-спины, я гасил в самый край стола, теннисный шарик после моего удара попадал в сетку и всё же каким-то чудом переваливался на сторону соперника.
     Среди любителей тенниса, собравшихся в вестибюле столовой, были не только отдыхающие московские студенты, но и местные жители. Их было легко узнать по загорелым лицам и совершенно ужасному говору.  В Московском Университете училось много иногородних, говоривших совсем не по-московски, но по сравнению с местными все они говорили на идеальном русском языке. Горцы-гуцулы, как они сами себя называли, говорили на какой-то ужасной смеси немецкого, венгерского, польского, украинского и русского. Это было вполне понятно, ведь  за последние сто лет они успели побывать подданными и Австро-Венгерской империи, и Польши, и Украины, и даже Советского Союза.
    Местные ребята были крепкие, здоровые и агрессивные. Когда они мне проигрывали, то им казалось, что все это происходит случайно. Они не видели и не осознавали, что мое понимание игры гораздо глубже, что у меня теннисный шарик летит не просто в стол, а в тот угол, который я заранее наметил, где им неудобно играть, что их ошибки не случайны, а поражение закономерно.
        Неожиданно один из местных парней, которого я уже почти додавил, прервал партию, исход которой уже был предрешен, и уступил место новому игроку, только недавно появившемуся в столовой. Я сразу узнал этого высокого красивого парня, он работал на подъемнике, помогая горнолыжникам садиться в кресло подъемника, а иногда и выключая и включая подъемник, если что-то шло не так. Среди местных это была элита, как правило,  такие ребята и сами неплохо катались на лыжах и говорили по-русски вполне сносно. Был он почти одного возраста со мной, но гораздо здоровее и, по-видимому, сильнее. Играл он очень хорошо, справа бил вообще отлично, а вот слева стабильного удара у него не было. Ноги у него тоже работали слишком медленно. Как говорил наш тренер: «Ударить то ты ударишь, да только ты сначала добеги!» Как и во многих игровых видах спорта, быстрые ноги и правильно выбранная позиция почти полностью определяли результат дальнейших действий.
       Как только мне удавалось перевести игру с удобной для него диагонали на неудобную, он сразу же проигрывал. Подачи у него тоже были однообразные, их было всего две, одна резаная, другая крученая. Через некоторое время я с ними вполне освоился. В общем, победа была делом времени, техники, тактики и стратегии, как говорил наш добрый старый тренер.
     Я выровнял счет и уже начал выигрывать, когда заметил, что происходит что-то ненормальное. Слишком уж бурно реагировал на каждое проигранное очко этот парень, слишком уж внимательно и напряженно следили за нашей игрой остальные местные. Партию я выиграл 21:17, но парень не уступил место следующему желающему, а властно и безапелляционно заявил: « Ещё играем!», остальные промолчали…
             Во время второй партии я наконец то понял, что происходит… Парень этот был местным королем пинг-понга. Он играл лучше всех местных и всегда выигрывал всех приезжих отдыхающих, как бы отстаивая честь местного населения, в прошлом с избытком униженного, завоеванного, покоренного, как бы доказывая, что и они тут не лыком шиты, сами с усами и знают себе цену. Это был простой, грубый, кондовый деревенский парень, который никогда не был ни в Киеве, ни в Москве, ни даже во Львове. Жизнь в деревне была скучной и однообразной, лишь на три зимних месяца в году эта маленькая неприметная карпатская деревня превращалась в горнолыжный курорт всесоюзного значения…
  Но зато этот парень лучше всех играл в настольный теннис! Нельзя было отбирать у него это. Это было единственное, в чем он доминировал, или думал, что доминирует…
            Вообще в общении с местным населением все время чувствовалась какая-то натянутость, какая-то особенная напряженность. Ничего подобного я никогда не чувствовал ни в Крыму, ни в Одессе, ни в Киеве, ни в других городах Восточной Украины. Все это можно было выразить одним словом, относящимся почти ко всем жителям Западной Украины, - «бандеровцы». Они и сами этого не скрывали, признаваясь в своей неприязни к «кацапам» и «москалям».
       В общем, мне стало понятно, что дело тут не только в пинг-понге. Скорее всего, после проигрыша этот парень скажет мне что-нибудь обидное, начнет задирать меня, мы подеремся, я даже, может быть, смогу его победить  каким-нибудь болевым или удушающим приемом, если перед этим он не успеет сломать мне челюсть или нос своим здоровенным кулаком. 
            И тут я вспомнил про Лену и Алену, двух молодых беззаботных московских студенток, которым предстояло ещё целую неделю жить на этой турбазе с загадочным названием «Эдельвейс». Кстати, точно так же называлась немецко-фашистская горная дивизия, сорок лет назад захватившая Эльбрус, самую высокую вершину Европы, находящуюся на территории Советского Союза, но, конечно, не в Карпатах, а на Кавказе…
              При счете 19:17 я начал проигрывать, но никогда я не играл так «хорошо». После моих ударов шарик пролетал в миллиметре от края стола, попадал в самый край сетки, скользил по этому краю, и все же падал на мою половину. Вторую партию я проиграл 19:21, а третью 21:23 на «больше-меньше». После этого я поднял руку нового, а точнее прежнего победителя с зажатой в ней ракеткой вверх, подтверждая его безусловную победу…
         Но это была и моя победа, хотя об этом не знал никто кроме меня. Это была моя победа над самим собой, над собственным тщеславием, собственной гордыней, собственным безрассудством…Трудно даже представить, как бы я тогда проиграл, если бы не победил себя.
     Только на следующий день во время завтрака в столовой я заметил, что других девушек кроме  Лены и Алёны на нашей турбазе нет.  И, наверное,  до этого тоже не было, просто я этого не замечал…
     В те годы вообще спортом занимались преимущественно только мужчины, автомобили водили исключительно только мужчины, да и на горных лыжах катались в основном только мужчины…
                ________________________

                Борьба за доминирование идёт всё время, не прекращаясь ни на мгновение. Закончиться она может только в случае «моей» победы. Но моя победа – это всегда «чьё-то» поражение, поэтому эта борьба не закончится никогда…
               Если человек окажется на необитаемом острове, где будет всё необходимое для выживания, или в чужой незнакомой стране, где будет всё необходимое и для выживания, и для размножения, он будет изо всех сил стремиться снова оказаться в человеческом обществе или родной стране, чтобы, как он думает, общаться и сотрудничать, но на самом  деле,  чтобы снова включиться в борьбу за доминирование,  без которой жизнь для него теряет всякий смысл. Вся жизнь борьба, покой нам только сниться…
   А общение и сотрудничество – это всего лишь оборотная сторона инстинкта доминирования. Сотрудничать хорошо, когда есть общая цель или общий враг, а общение нужно лишь для лучшего взаимодействия и взаимопонимания  в процессе этого самого сотрудничества. Во всех других случаях общение – это способ манипулирования, используемый для достижения разнообразных целей, в конечном итоге ведущих к тому, что всё наконец-то станет «по-моему», восторжествует «моя» правда, жизнь потечёт по «моим» правилам, по «моим» законам.
          Люди почти не умеют сотрудничать, почти не умеют договариваться, предпочитая соперничать и, конечно, всегда надеясь победить. Существует всем хорошо известный «конфетный тест», когда ребенку дают большую вкусную конфету, но просят её не есть, а потерпеть, обещая ещё одну через полчаса, если он не съест эту конфету. Очень забавно наблюдать за детьми, которые не знают, что их снимают скрытой камерой. Кто-то закрывает глаза, чтобы не видеть конфету, кто-то даже залезает под стол, некоторые разворачивают конфету, откусывают немножко, а потом заворачивают фантик так, чтобы было незаметно...
      Но в данном случае речь о сотрудничестве. Существует ещё одна модификация этого теста, когда в эксперименте участвуют два ребенка. Происходит почти то же самое, но при этом каждый ребенок пытается склонить другого к своей стратегии поведения. Один говорит другому: « Да давай съедим эти конфеты прямо сейчас!», а другой отвечает: «Лучше потерпим немного, зато потом получим ещё по конфете…» Они уговаривают друг друга, потому что вместе легче, легче решиться и сделать задуманное, да и терпеть вместе тоже легче.
                Одна пара малышей  напомнила мне наши взаимоотношения с женой. Шустрый темненький мальчик упрашивал: « Давай! Давай съедим эту большую вкусную конфету!», а маленькая, но рассудительная беленькая девочка успокаивала его: « Эти конфеты совсем не такие вкусные, как ты думаешь. Подождем немного, подождем…» Мальчик умолял: « Давай прямо сейчас! Давай!», а девочка охлаждала его пыл: « Обязательно, но попозже, попозже…» 
                Но речь сейчас не о сексе, а о сотрудничестве. Так вот, ни одна пара малышей не додумалась съесть одну конфету, разделив её пополам,  чтобы потом получить ещё по одной конфете. Нет, каждый ребенок считал только своё решение правильным, и склонял к этому решению другого ребенка.  К сожалению,  взрослые мало чем отличаются от детей.  Каждый человек, каждое сообщество, каждый народ, каждая страна – это центр мира, добра и истины в последней инстанции. Верующие хотят обратить  всех в свою веру, просвещенные хотят всех просветить, цивилизованные всех окультурить.
                Но иногда, хотя такое бывает совсем не часто, одно существо уступает другому без борьбы. Например, встречаются в тайге два медведя, долго смотрят друг другу в глаза, и один из них уступает, признавая превосходство соперника. Среди людей такое тоже бывает.  Иногда перед схваткой на борцовском ковре, когда я протягивал  две руки сопернику для традиционного борцовского рукопожатия,  и  наши глаза на мгновение встречались, что-то щелкало внутри. И в этот момент мы оба понимали, кто выйдет из этой схватки победителем, хотя оба были настроены на победу, оба много тренировались и весили почти одинаково, выступая в одной весовой категории.
                Однажды такое случилось в большом красивом сталинском доме во время праздничного ужина. За одним столом собрались генерал от науки со своей верной женой, молодой врач со своей молодой невестой, дочерью этого генерала, ещё одна младшая дочь генерала и я – ухажер этой самой младшей дочери. Ужин шёл своим чередом, атмосфера за столом была непринужденная, врач шутил, генерал рассказывал анекдоты, а я сидел молча, дожидаясь, когда же, наконец, подадут основное блюдо. Основным блюдом тогда в моем представлении могло быть только мясо…
    Когда я понял, что мяса не будет, я не сдержался. Из меня вырвалась какая-то природная  энергия, до этого момента сдерживаемая, подавленная. Помню, как в глазах у меня потемнело, и мелькнула мысль, какие они тут в Москве все слабые, изнеженные, даже мясо не едят…
   И все за столом мгновенно  это почувствовали, замолчали и испугались, вдруг поняв, что от этого непонятного дикаря можно ожидать чего угодно, что он совершенно непредсказуем и очень опасен.  Культура часто пасует перед природой, не в силах сдержать вырвавшуюся на волю стихию…
          ____________________

                А ровно через год я был уже не гостем на ужине у столичного генерала, а бойцом студенческого строительного отряда Московского Университета.
            Работали мы под Ржевом, работы было много, мы строили коровники, склады химических удобрений, жилые дома, хотя на самом деле мы все время только копали, таскали, кидали и колотили. Каменщики, которые грамотно кладут кирпич, у нас, конечно, тоже были, но это были или аспиранты, или тридцатилетние бывшие студенты. А нас, настоящих студентов, молодых бойцов стройотряда на каждого такого каменщика приходилось по десять человек. Мы месили раствор, таскали кирпич, копали траншеи под фундамент, ставили опалубку.
       Но была и ещё одна самая тяжелая работа, на которую посылали далеко не всех, а только самых крепких и сильных бойцов. Это была работа на бетономешалке, и была она так тяжела, так утомительна, что те бойцы, которых туда посылали, работали только до обеда, а вторую половину дня отдыхали. Суть работы была крайне проста. Стоя около огромной кучи цемента, надо было быстро загрузить большую бадью этим самым цементом. После чего бадья поднималась наверх и опрокидывалась  в бетономешалку, где цемент смешивался с гравием и водой. Вода естественным образом подавалась по трубе, гравий по транспортеру, а вот цемент надо было загружать вручную …
                За то время, пока два бойца загружали бадью, бетономешалка успевала сделать смесь и вывалить её в борт стоящего ЗИЛа.  Несколько кубов бетона, и вот уже подъезжает следующий самосвал. Всё было отмеряно и отрегулировано…
           Пятьдесят совковых лопат цемента, по двадцать пять с каждой стороны бадьи. Двадцать пять лопат кидаешь ты, двадцать пять кидает твой напарник, потом нажимаешь на кнопку, бадья поднимается наверх, вываливается в бетономешалку и спускается вниз. И всё начинается снова. Двадцать пять лопат, кнопка, перерыв. Минуту кидаешь, минуту отдыхаешь, и так до обеда. В час тридцать бадей, по семьсот пятьдесят лопат на человека, за пять часов  сто пятьдесят бадей, семь тысяч пятьсот лопат на двоих…
   После завтрака командир, взрослый уже дядька, давным-давно закончивший университет, подошел ко мне: « Идём к Хетагу. Поедете на бетономешалку…» Хетаг был здоровенный  крепкий осетин, над которым подтрунивали все кому не лень. Был он обычный туповатый деревенский парень, спустившийся в Москву прямо с гор, частенько катающийся в метро просто так, чтобы полюбоваться красивыми станциями и до сих пор называющий троллейбус рогатым автобусом.  Хоть он и не был лишен определенных способностей, например, мог с легкостью перечислить все станции метро любой ветки от одного конца до другого и обратно, ни разу не сбившись, всё же было не понятно, как он смог поступить в Московский Университет. Складывалось ощущение, что в каких-то высоких кабинетах, где гордились тем, что в нашей самой прекрасной стране мира учатся студенты ста пятидесяти семи национальностей из ста восьмидесяти семи стран мира, а может быть и наоборот, было принято решение, что хотя бы один осетин обязательно должен учиться в Московском Университете. По крайней мере, других осетин я не встречал, хотя они, конечно, были. Ещё с нами учились кубинцы, китайцы и даже корейцы, северные, разумеется. Кубинцы и китайцы ходили обычно небольшими группами, а корейцы всегда и везде ходили по двое.  В нашем стройотряде тоже были два таких корейца. Работали они хорошо, а по вечерам перед сном ( спали мы все вместе в огромном спортзале деревенской средней школы) обязательно молились, рассказывая, как прошёл день, своему вождю Ким Ир Сену, фотография которого у них всегда стояла на тумбочке около кровати.
           Молитва остальных бойцов была значительно короче. Обычно, когда все ложились, успокаивались, и наступала, наконец, полная тишина, кто-нибудь очень громким шёпотом, так чтоб было слышно на весь огромный спортзал, жалостливо говорил: «Вот и ещё один день прошёл…» А все остальные, набрав побольше воздуха в легкие, громко, во весь голос орали: « Ну и хер с ним!» После чего раздавался дружный хохот, и  все мы, молодые и не очень бойцы студенческого строительного отряда Московского Университета, засыпали крепким здоровым безмятежным сном…
   Я узнал от этих корейцев, что в Корее всего пять основных фамилий, которые носит большая часть населения, а фамилия Ким вообще у каждого пятого. У нас тоже, конечно, есть свои  Смирновы и Ивановы, но их всё-таки значительно  меньше, чем Кимов, Цоев и Ли.
            Как-то раз во время обеда, подсаживаясь к корейцам, я неудачно пошутил: « Привет, бойцы, привет, корейцы! Давно хотелось узнать, кто из вас эго, а кто альтер эго?» И почему-то, увидев их недоуменные взгляды, добавил: « А то вы все время вместе, все время рядом… как Северная и Южная Корея». И совсем уж смутившись, закончил:               « Точнее, как Восточная и Западная  Германия…»
     Кто мог тогда в восемьдесят третьем году предположить, что всего через десять лет Германия воссоединится, а Советский Союз распадется.  Работали корейцы всегда вдвоем, но на бетономешалку их ни разу не посылали, берегли дорогих иностранцев.
    Когда мы подошли к Хетагу, командир бодрым голосом сказал: « Привет, Хетаг! Пойдёте сегодня с Георгием на бетономешалку!» И добавил, видя разочарованный взгляд осетина: « Ты не смотри, что он небольшой. Он сильный, он борьбой занимался!» «Какой борьбой!» - Хетаг встал, и, возвышаясь надо мной, а был он значительно шире меня и выше на целую голову, как бросил пренебрежительно: «Пойдём, Гагик!»
       Когда мы встали к бадье, Хетаг расправил свои могучие плечи и бросил первую лопату, я бросил вторую. Он бросал, а я добрасывал, он задавал темп, а я поддерживал, он работал первый номер, а я второй. Если сравнивать нашу работу с музыкой, то он кидал на первую долю, а я на вторую.  И первая доля была сильной, а вторая слабой, как это обычно и бывает в классической музыке.
             Так продолжалось больше часа, но постепенно Хетаг начал уставать. Так иногда случается, сначала оркестр играет бодро, весело, но постепенно музыканты устают и начинают играть медленнее, теряют темп. Поэтому в оркестре или в ансамбле музыкантов должен быть кто-то, например, дирижер или ударник, кто держит темп, не дает музыкантам замедлиться.
      Когда бадья опускалась, Хетаг уже не стоял наготове с лопатой полной цемента, вместо этого он сначала тяжело вздыхал, затем зачерпывал цемент, совсем не стараясь захватить побольше, и только потом переворачивал лопату в бадью. И всё изменилось, хотя со стороны заметить это, наверное, было невозможно, потому что по-прежнему  первую лопату кидал Хетаг, а вторую я. Но вторая доля стала сильной, а первая слабой, как в рок-н-ролле. Теперь уже я ждал, когда он кинет свою лопату, теперь уже я работал первый номер.
    А ещё через час случилось неизбежное.  Когда бадья опустилась в очередной раз, я, не дождавшись Хетага, бросил первую лопату, а он безропотно бросил вторую. И снова как в бодром военном марше первая доля стала сильной, а вторая слабой. Ещё около часа Хетаг пытался угнаться за мной, цемента в его лопате становилось всё меньше, дышал он всё тяжелее, и, наконец, взмолился: « Не гони, Гоги! Мы так до обеда не дотянем… Притормози, дорогой». Я, не переставая работать, ответил: « Страна, дорогой», - кинул лопату: « ждёт от нас трудовых подвигов»,- ещё лопата: « бетон», - лопата: « хлеб строительства», - лопата: «цемент», - последняя лопата: «был такой роман в середине двадцатых ». Я нажал на кнопку: « В общем, дорогой, бери больше, кидай дальше и ни о чём не думай!» Я не собирался его жалеть.
       Последний час Хетаг стоял, тяжело опираясь на лопату и грустно глядя, как я работаю, и лишь в конце бросая свои две, три полупустых лопаты в полную бадью.
            Когда мы вернулись в отряд, нас встретил командир: «Ну, как Хетаг? Всё нормально?» Хетаг неопределенно махнул рукой: « Гаго меня совсем замучил, слушай…» И обиженно добавил: « Я больше с ним на бетономешалку не пойду…» А я устало рассмеялся: « Нам хлеба не надо, работу давай!»
       Примерно через неделю, когда этот трудный день уже почти растворился в череде других таких же тяжелых и однообразных дней, я во время завтрака оказался с подносом в руках рядом с Хетагом: « Привет, Хетаг!» «Привет, Гаго!» - Хетаг немного даже  привстал со стула в знак уважения. Я смутился и чтобы как-то поддержать неизбежный разговор продолжил: « А что значит твоё имя, Хетаг?» « Так звали легендарного осетинского героя!» - Хетаг даже выпрямил спину…
     Я промолчал, но на самом деле так назвал свою поэму Коста Хетагуров, который в конце девятнадцатого века одним из первых начал писать на осетинском языке. Поначалу он считал себя художником, даже учился в Петербургской академии художеств, но потом увлекся литературой и начал писать. А когда писал эту поэму, сочиняя несуществующую древнюю осетинскую легенду, не придумал ничего лучше, как назвать главного героя в честь самого себя. Поэму, кстати, так и не закончил, но у осетин появилось новое древнее имя. Ничего этого я, конечно, Хетагу не сказал... Культура в конечном итоге всегда побеждает природу, а иначе, зачем вообще она, эта культура, была бы нужна.
     -------------------------------------------
      Конкурируют все со всеми везде и всегда. Конкурируют разные виды животных и растений за природные ресурсы, за территорию, за место под солнцем. Наш вид уже давным-давно победил в этой борьбе и, возможно, что это произошло  только благодаря внутривидовой конкуренции, значительно превосходящей конкуренцию межвидовую. Мы уже давно победили всех мамонтов, всех львов и тигров. И теперь самой страшной угрозой для человека является сам человек, никого человек не боится так, как другого человека.
              И в этой жесточайшей конкуренции человек хочет признания своей правоты, своей победы именно у тех, с кем конкурирует. Это невозможно, никогда побежденный не признает своего поражения, никогда не сдастся, всегда будет жаждать реванша.
            И никогда не появится кто-то, кто окончательно нас рассудит, решит, кто здесь победитель, а кто побежденный, кто прав, а кто виноват, кто хороший, а  кто плохой. Не прилетят более разумные и более гуманные чем мы инопланетяне, не свершится страшный суд, не вернется бог. По крайней мере, не в этой жизни…
              А в этой жизни мы обречены на бесконечную и бессмысленную борьбу за доминирование, в которой никакая победа никогда не будет окончательной, а никакое поражение никогда не будет полным… Хотя бы потому, что способов конкуренции человек придумал огромное множество. Это только дикие животные конкурируют вообще, и победитель получает всё – и лучший кусок, и лучшую территорию, и лучшую самку, а люди конкурируют очень по-разному. Кто-то старается стать самым богатым, кто-то самым популярным, кто-то самым умным, сильным и красивым, а кто-то старается петь лучше всех.
      И одна из самых притягательных целей для человека – это власть. Именно в борьбе за власть люди больше всего лгут, обманывают, предают и убивают. Но как бы люди не превозносили, не обожествляли власть, на самом деле любая власть нужна только для того, чтобы принимать правильные решения.  А иногда любое решение лучше, чем никакое, такое тоже бывает.
         Случилось это летом восемьдесят второго года после летней сессии второго курса.  Я со своей подругой Алёной и ещё несколькими своими однокурсниками впервые в своей жизни, а как впоследствии выяснилось, одновременно с этим и в последний раз в своей жизни, отправился в поход по горам Кавказа. Маршрут был трудный, многодневный и очень красивый, вдоль глубоких живописных ущелий и быстрых горных рек, мимо голубых озер и грохочущих водопадов, через перевал Большого Кавказского хребта к побережью Черного моря. Руководил нашей группой из двадцати неопытных туристов молодой улыбчивый парень, который был не намного старше меня. Он постоянно шутил, подкалывал нас и вел по едва заметным горным тропам, ориентируясь по только одному ему известным приметам.
           Во время одного особенно длинного перехода, когда наша группа двигалась вдоль склона горы, а солнце уже склонялось к закату, когда от усталости мы уже не видели ничего вокруг кроме рюкзака впереди и камней под ногами, когда хотелось только дойти до стоянки, помыться поесть и отдохнуть, движение неожиданно прекратилось.
      Я стоял на узкой тропе, почти упираясь в рюкзак Алёны, ощущая тяжелое дыхание кого-то позади меня и не понимая, что происходит. Сделав шаг в сторону,  и увидев всю нашу цепочку, растянувшуюся вдоль склона, я увидел и руководителя, замершего в голове группы. Вся веселость его куда-то испарилась, он стоял молча, не в силах принять решение, куда двигаться дальше. Может быть, пропала примета, по которой он всегда ориентировался, какое-нибудь старое сухое дерево или большой камень. Может быть, он свернул не туда, приняв за знакомую тропинку  пересохшее русло горного ручья, весной пробившего себе новую дорогу с вершины горы. Может быть, произошло ещё что-то, но в любом случае руководитель нашей группы  не знал, куда идти и что делать, и поэтому замер  в нерешительности… 
             Можно было вернуться вниз и постараться найти нужный поворот, можно было продолжать идти вдоль склона, надеясь выйти на знакомую тропинку, но времени было слишком мало. Ночь в горах наступает внезапно, за несколько минут темнеет так, что не видно пальцев вытянутой руки. Солнце уже касалось горных вершин, уже ощущалась вечерняя прохлада… Надо было принимать какое-то решение.
       Я решительно сошел с тропы и стал подниматься вверх по склону к росшим немного выше деревьям, не обращая внимания на камни, посыпавшиеся из-под ног, и надеясь найти там более или менее ровную площадку, чтобы хотя  бы сбросить наши тяжелые рюкзаки. Остальные потянулись за мной, последним шел руководитель группы.
               Рядом с деревьями обнаружилась едва заметная тропинка, которая уже через несколько минут привела нас к месту стоянки. Когда мы вышли к костровой площадке, последние лучи солнца ещё освещали глубокое ущелье, на дне которого шумела река, и на краю которого нам предстояло ночевать. Мы сбросили рюкзаки и упали на ещё теплую мокрую траву, не в силах ни развести огонь, ни приготовить какую-нибудь еду. На наше счастье из леса выехал грузин в черной папахе и с белым бараном поперек седла…
                На следующее утро после традиционной гречневой каши, грузинского чая и сушек с маком, когда мы грелись под  лучами ещё не обжигающего утреннего солнца рядом с уже  собранными рюкзаками, руководитель группы  подошел к нам, и, глядя на меня совершенно серьезно, без ставших для всех нас уже привычными  шуточек, спросил:    « Ну, что? Идём?» Я не торопясь поднялся: « Пойдём», - и взял свой  рюкзак.  Вчера я проявил себя как человек, способный в трудной ситуации принять решение. Совершенно случайно это решение оказалось правильным, но этого было вполне  достаточно, чтобы все, и улыбчивый парень в том числе, зауважали меня…
                ___________________
                Через двадцать с лишним лет со мной случилась совершенно другая история, но с очень схожими  обстоятельствами.
          Мы с моей женой и детьми отдыхали в Геленджике, и по иронии судьбы отдыхали в доме отдыха Московского Университета. Жена была постоянно  занята, гуляла с детьми на детской площадке, ходила с ними  на аттракционы и в аквапарк, а мне заняться было совершенно нечем и деться было совершенно некуда.
        Однажды возвращаясь с пляжа, я заметил небольшую группу отдыхающих, занимающихся на ковриках йогой под тенью раскидистых деревьев нашего дома отдыха. Из чистого любопытства и от нечего делать я присоединился к ним. Оказалось, что эта небольшая группа энтузиастов, стихийно собравшихся вокруг одного бородатого веселого мужчины немного старше меня и, видимо, работавшего в университете каким-то преподавателем, живет интересной и насыщенной жизнью. Утром они все вместе делали зарядку, днем занимались йогой, а вечером собирались на местной спортплощадке, философствовали,  и иногда играли в волейбол. Выяснилось, что они уже даже успели  сходить в короткий однодневный туристический поход без ночевки по живописным окрестностям Геленджика, а теперь планировали ещё один поход, теперь уже с ночевкой, к водопаду на реке Жане. Я никогда не любил туристические походы с их неустроенностью, отсутствием элементарных гигиенических удобств и монотонными долгими пешими переходами, но на этот раз от нечего делать согласился.
    После завтрака мы забрали в столовой дома отдыха сухой паек, заранее заказанный накануне, уложили небольшие рюкзаки, захватили коврики и двинулись в путь. На обычном рейсовом автобусе добрались до подножия гор и начали подниматься вдоль быстрой горной реки. Через несколько километров увидели небольшой водопад, около которого стояли экскурсионные автобусы. Оказалось, что подняться сюда можно было и на автобусе. Руководитель нашей группы, глядя на восторженных экскурсантов, увлеченно фотографирующихся на фоне водопада, скептически заметил: «Разве это водопад! Вот у нас будет настоящий водопад!» - и победоносным взором обвел свою паству.
         Подниматься становилось все сложнее, в одном месте пришлось перебраться на другой берег реки, перепрыгивая с одного торчащего из воды камня на другой. Наверное, весной эти камни были скрыты бурным потоком воды, но сейчас в середине лета горная речка обмелела и больше походила на небольшой ручей, почти потерявшийся среди   валунов разного размера. Солнце уже клонилось к закату, а никакого шума падающей воды я по-прежнему  не слышал. Даже если бы мы успели до сумерек выйти к этому мифическому водопаду, все равно костер пришлось бы разжигать уже в полной темноте. Я тактично вполголоса поинтересовался у нашего самозваного руководителя, всё ли идет по плану, и успеваем ли мы выйти к водопаду до наступления ночи. Он громко, так чтобы было слышно всей группе, ответил: «Не дрейфь, прорвемся!» Многие из нашей группы рассмеялись, а кто-то из молодых даже добавил:  «Не волнуйтесь, всё будет хорошо!» Но я всё-таки немного волновался, и прорываться никуда не собирался, а в светлое будущее, так же как и в темное прошлое уже давно не верил. Потому что всех нас ждали сумерки настоящего, смеркалось с угрожающей быстротой…
        Птицы, которые обычно активизируются на рассвете и перед закатом, стали петь значительно громче, да и край солнца уже касался вершины горы. Я немного отстал, и, двигаясь в самом конце группы, старался вспомнить маршрут, по которому мы только что прошли. Поняв, что всё-таки наверное смогу вернуться обратно самостоятельно, на очередном изгибе тропы  дождался, когда группа скроется за огромным валуном, развернулся и очень быстро стал спускаться вниз по только что пройденному маршруту. Больше всего меня беспокоило, успею ли я до наступления темноты перебраться на другую сторону реки.
   Я успел и перешел реку, когда было ещё довольно светло, но последний километр относительно ровной тропы пришлось идти, ориентируясь на шум водопада, который был где-то внизу. Мне очень повезло, около водопада в абсолютной темноте стоял автобус с включенными фарами. Кому-то из экскурсантов стало плохо, и весь автобус ждал, когда этот кто-то попьет водички, оклемается и дойдет до автобуса. Я сказал, что отстал от предыдущей экскурсии, что в общем, было недалеко от истины, и что мне только до города.  Жена сильно удивилась моему появлению, она думала, что я уже давно сижу у костра, слушая шум водопада…
               На следующий день к обеду появилась группа незадачливых туристов. С трудом удалось выяснить, что ночь они провели на крутом склоне горы, обхватив стволы деревьев руками и привязав себя к ним веревками и шнурками, чтобы не упасть в реку, а до водопада так и не дошли.
             Во время ужина я подсел к нашему бородатому руководителю, который был мрачен и не расположен к общению, и, не обращая никакого внимания на его плохое настроение, спросил, что пошло не так и почему всё так неудачно получилось. Он раздраженно ответил: « Да разве с такими людьми можно ходить в поход! Они даже утром отказались идти к водопаду!»
   Для любого человека всегда велик соблазн подчиниться указаниям свыше, решениям властей, мнению авторитета. Особенно легко это сделать вместе с другими такими же, как ты, в общей массе. Проблема только в том, что власть никогда не несет никакой ответственности за свои решения. Расплачиваться всегда приходится нам, простым смертным, больше некому…  Да и те, кто у власти, такие же простые смертные, как и мы. Других нет, не было и не будет.
      _______________
                Я ехал на своей машине в общем потоке других  автомобилей, и все они казались мне совершенно одинаковыми. У любого автомобиля четыре колеса, фары, стекла, зеркала и прочее, всё одно и то же. Но внутри этих автомобилей сидят люди, и эти люди больше всего на свете хотят выделиться, хотят быть заметными, уникальными, особенными.  Кто-то хочет выделиться тем, что едет быстрее всех, всех обгоняет, подрезает. У кого-то самый дорогой автомобиль, у кого-то самый навороченный, а у кого-то самый необычный. Кто-то нарушает правила, а кто-то наоборот педантично их соблюдает, с преувеличенной  вежливостью пропуская пешеходов на переходе и этим мешая всем другим участникам движения. Все эти очень разные люди удивительно одинаковы в своем стремлении любой ценой выделиться, привлечь к себе внимание, быть не хуже остальных и хоть в чем-то лучше других.
              Забавно наблюдать за молодыми, агрессивными водителями, которые хотят всех обогнать и не дать никому обогнать себя. Постоянно разгоняясь и притормаживая,  они создают аварийные ситуации, жгут колодки и резину ради нескольких секунд на финише, упиваясь ощущением собственного превосходства над окружающими.
             Не менее смешны и опытные водители, старающиеся все делать аккуратно и не спеша, экономящие бензин и берегущие своё любимое авто, и гордящиеся своим многолетним стажем за рулем.
                И те, и другие просто едут из точки А в точку В, перемещаются в пространстве и времени, а добравшись до пункта назначения, тут же забывают, кого они обогнали и кто обогнал их. И вообще, финиш у всех один и одинаковый…
       Я ехал заниматься вокалом, потому что хотел научиться петь и желательно петь хорошо. Но что это значит «петь хорошо»? Можно стремиться к некоему абстрактному идеальному пению, пойти по пути так сказать классического вокала. Прекрасно звучать во всех регистрах, иметь большой диапазон, желательно ми третьей октавы, красивое вибрато и длинное легато, естественно всё это на опоре с хорошо поставленным дыханием. Одним словом бельканто, прекрасное пение. Не знаю, замечали ли вы, что все по-настоящему хорошие классические певцы поют приблизительно одинаково, даже однообразно. Порой на слух трудно отличить одного от другого, потому что все они поют близко к идеалу, без ошибок, без погрешностей, без недостатков.
                Но есть и другой путь – найти свой голос, свою уникальную манеру пения, свой стиль. И твои недостатки, твои особенности, твои неправильности станут твоим стилем, твоей манерой пения. Кто-то поёт на связках, хрипит, кто-то тянет гласные, кто-то грассирует, и такая манера пения становится узнаваемой, становится интересной. И если всё это не надумано, если всё это идет от души, если за всем этим стоит что-то искреннее и настоящее, если все это органично, то такое пение воспринимается естественно. А голос становится узнаваемым, не похожим на других, не таким как все…
                Ничего этого я тогда ещё не знал, я просто хотел научиться петь и желательно петь хорошо. Вместе со мной в вокальной студии занималось ещё несколько начинающих певцов и певиц. Все они были значительно моложе меня, все с прекрасными голосами, все с амбициями, и все они не понимали, для чего я пытаюсь научиться петь, зачем мне всё это нужно. А вот наш педагог по вокалу, бывшая оперная певица, о таких вопросах  не задумывалась, искренне полагая, что уметь петь должны все, а научить этому можно практически любого. Было бы желание, как говорится, а оно у меня было.
                Когда подошло время отчетного концерта, педагог по вокалу тактично поинтересовалась у меня, кто придет полюбоваться на моё выступление, сколько человек. И очень сильно удивилась, узнав, что никто не придет. Мне действительно некого было пригласить, да и хвастаться, по правде говоря, было нечем. Голос у меня был самый обычный, техника пения посредственная. Педагог осторожно попыталась выяснить, не сильно ли я обижусь, если моего выступления в концерте не будет. Откровенно говоря, я ходил сюда учиться петь, а не выступать бесплатно на публике, поэтому обиделся я не очень сильно.
          Но за неделю до концерта выяснилось, что не хватает выступающих, не хватает номеров, и я, конечно, согласился. В первом отделении выступал  детский хор, а во втором  выступали солисты. Кроме меня во втором отделении нашего концерта участвовали ещё Паша, прекрасный, порой уходящий в инфразвук, глубокий, насыщенный бас, Саша, классический тенор, непонятно на кого больше похожий, на Козловского  или Лемешева,  Даша, довольно приятное не колоратурное сопрано,  Маша, меццо-сопрано,  и Любаша, то ли мелодраматическое, то ли просто драматическое, но очень красивое  меццо-сопрано.
      Когда я только пришел заниматься в вокальную студию, молодежь порывалась называть меня по имени и отчеству, но я настоял на своем.  Сказал, что раз уж Любу называют Любашей, то пусть тогда и я буду Гоша, теноровый баритончик, как любила говорить наша наставница.
    За три дня до концерта программа с точки зрения нашего педагога выглядела примерно так: « Сначала выпустим Дашу, пусть люди вспомнят Алябьева. Потом на контрасте хорошо пойдет Паша со своей «Блохой». Потом Маша, Гоша, потом Саша подарит нам чудные мгновенья. А потом порадуем публику, дадим ей насладиться классическим вокалом в великолепном исполнении Любаши!»
               За день до концерта после очень нервной и почти трехчасовой репетиции программа несколько изменилась: «Попробуем начать с Паши, он меньше всех лажает. Да там и петь то  всего три ноты…Потом Даша, Саша, Маша, Гоша… Честно говоря, не ожидала от него. Поучитесь, как надо владеть собой! Что значит взрослый, ответственный человек! Ну, и завершим Любашей… Люба! Да не нервничай ты так! У тебя прекрасный голос, великолепные данные, внешность, формы! Что тебе ещё надо? Что ты всё психуешь?»
           А за полчаса до концерта, после распевания и прогона всех номеров, педагог собрала нас и огласила новый вариант программы: « Итак, не буду объяснять, что, как и почему, но окончательный порядок выступлений будет такой: Саша, Маша, Паша, Даша, Любаша, Гоша…Должно же быть в концерте хоть что-то, что можно слушать».
                Я долго стоял за кулисами, слушая, как терзают свой голос и чужой слух мои младшие товарищи, мучаясь сами и мучая ни в чем не повинную публику. Каким-то образом они умудрялись петь и при этом одновременно думать о том, как они поют, как звучат и как это всё звучит и выглядит со стороны. Естественно, ни соловья, ни короля на сцене не было, и естественно никто не являлся как мимолетное виденье, в общем, чудное мгновенье не случилось. Просто на сцене страдали люди, пытаясь выдать свои завывания и стоны за пение. Наконец все отмучились, и настала моя очередь…
                Я вышел к микрофону, выдохнул, улыбнулся, почувствовал, как выдохнули и успокоились люди в зале, глубоко вдохнул и начал петь.

   Далеко, далеко за морем стоит золотая стена,
   В стене той заветная дверца, за дверцей большая страна.
    Ключом золотым открывают заветную дверцу в стене,
    Но как отыскать этот ключик, никто не рассказывал мне…
     В стране той пойдешь ли на север, на запад, восток или юг,
     Везде человек человеку надежный товарищ и друг.
      Прекрасны там горы и долы, а реки как степь широки,
      Все дети там учатся в школах и славно живут старики.
       В стране той не ведают горя, погода прекрасна всегда,
       Туда мы отправимся скоро, смелее, в дорогу, друзья!

      Секунду публика молчала, находясь под впечатлением, но в следующее мгновение взорвалась аплодисментами. Всего несколько минут люди вместе со мной наслаждались музыкой, мечтой, сладкой мыслью о возможном, всеобщем,  всечеловеческом счастье,… и они были благодарны мне за эти мгновения. 
              После концерта наш педагог по вокалу ненадолго задержала меня: « Георгий, вы меня поразили! Лично у меня никогда не было такого контакта с публикой. Даже  я с моим опытом на несколько секунд потерялась, не слышала, как вы поёте, увлеклась, задумалась, ха-ха-ха, попала под ваше так сказать обаяние. Удивили и порадовали!»
       Да, мне удалось на сцене не думать о том, как я пою, а просто петь, наслаждаясь музыкой, получая удовольствие от пения и думая о том, о чём я пою…
         Обычно люди поют, когда им хорошо, на каком-нибудь празднике,  когда они выпьют, когда они отдыхают, ни о чём не думая, ни о чём не беспокоясь. И на концерте они хотят того же. Хотят, чтобы человеку на сцене было хорошо, чтобы он получал удовольствие, жил на сцене, думал, переживал, а не мучился. И тогда им в зале тоже будет хорошо, и они тоже смогут получить удовольствие.
                Я ехал на своей машине, возвращался домой после концерта и думал о счастье. Я ехал в общем потоке автомобилей, таких разных, таких непохожих друг на друга, разной формы, разного размера, разного цвета, разных кампаний  производителей, разных моделей, разных комплектаций, разного года выпуска, в конце концов.  На каждом из этих автомобилей жизнь оставила свои особенные следы, свои отметины: вмятины, царапины, трещины, сколы. Но все эти машины были созданы, чтобы ехать, и они ехали в общем потоке примерно с одинаковой скоростью…
             Конечно, я как всегда рассуждаю о человеческом счастье. Пусть все мы разные, и представления о счастье у нас разные, но должно же быть что-то общее, без чего никакой человек не может быть счастлив.
                Можно питаться чем угодно, есть самую дорогую и вкусную пищу, или самую простую и дешевую, или даже голодать. Добровольное продолжительное голодание даже полезно для здоровья. Но в любом случае питание должно быть полноценным, с достаточным количеством белков, жиров, углеводов, витаминов и микроэлементов, и конечно доставлять удовольствие.
                Можно заниматься сексом с кем угодно, с красивыми стройными длинноногими моделями или  с душевно, духовно близким тебе человеком. Можно даже не заниматься ни с кем, сознательное воздержание благотворно, благородно и даже способствует духовному развитию. Но в любом случае секс всегда должен дарить радость и умиротворение.
                Можно побеждать в конкуренции с другими, можно проигрывать, надеясь когда-нибудь все-таки победить, можно даже отказаться от этой борьбы, смирив свою гордыню. Искреннее смирение разумно и сохраняет силы. Но нельзя в этой борьбе или отказе от борьбы потерять себя, изменить себе. Наоборот, в этой борьбе необходимо познавать себя, оставаясь собой, получая удовлетворение от любого исхода этой борьбы…
                Но, может быть, всё это только необходимые условия для счастья, но совсем не достаточные. Может быть нужно что-то ещё…

     Когда б я был великим человеком
     И умер, совершив великие дела,
     Тогда б моим красивым звучным именем
     Назвали улицы, проспекты, города.

     Когда б я был хорошим человеком
     И умер, совершив хорошие дела,
     Тогда б моим хорошим добрым именем
     Назвали теплоходы, самолеты и дома.

     Когда б я был обычным человеком
     И отмотал свой срок как все сполна,
     Тогда б моим простым обычным именем
     Назвали мальчиков, родившихся вчера.

     Я не великий, не хороший, не обычный!
     Я не такой как ты! Ты не такой как я!
     Что в имени тебе моём, звучащем непривычно?
     Что в имени твоём, привычно прозвучавшем для тебя?

ЭПИЛОГ

      Большую часть этого текста я написал довольно давно, много лет назад, когда у меня совершенно неожиданно появилась потребность осмыслить прожитое, в каком-то смысле даже пережить все заново, и когда возможность такого осмысления появилась…
          Помню, как закончив писать, закончив вспоминать, закончив осмысливать, я испытал глубокое радостное чувство облегчения. Я словно освободился от груза прожитых лет, тяжкого груза накопленных смыслов и впечатлений. Тогда много лет назад я закончил текст, выложил в интернет и продолжил жить.  Как будто  начал новую жизнь с чистого листа, начал писать новую книгу…
            Теперь читая этот текст, я удивляюсь, как хорошо он написан, как подробно, как осмысленно, хотя уже давно не разделяю многих мыслей, которые автор пытается донести до читателя. Скажу даже откровеннее, текст кажется  мне довольно глупым и совершенно бесполезным, он никак не повлияет на читателя, никак не поможет ему  разобраться в собственной жизни и тем более не поможет ему стать по-настоящему счастливым. Сомневаюсь, что в этом может помочь вообще какой-то текст, ведь подавляющее большинство людей искренне считают себя счастливыми, правда, исходя из своих собственных представлений о счастье. Потому что быть несчастным, значит проиграть эту жизнь, эту игру без правил другим людям, которые всеми силами создают видимость собственного счастья по той же самой причине.  Поэтому люди никогда не признаются, что они несчастны, даже если у них нет семьи, детей, близких, не хватает денег, плохое здоровье, приходится ходить на нелюбимую работу, скудно питаться, не имея собственного жилья…
       А очень многие просто хотят, чтобы в их жизни всего было много. Много денег, много секса, много всего и побольше, побольше!  Так они понимают счастье, совсем не стремясь ни к какой гармонии, ни к какому порядку, а лишь стремясь получить от жизни максимально много.
        Вряд ли возможно получить от жизни всё, что хочется, но получить всё, что нужно, вполне возможно. Отличить одно от другого довольно сложно, поэтому, когда человеку кажется, что у него есть почти всё из того, что ему хочется, то на самом деле у него нет почти ничего из того, что ему действительно нужно…
                Но с другой стороны этот текст – это, пожалуй, единственное, что останется после его, автора, точнее моей, а ещё точнее нашей общей смерти.   Мне уже почти сто лет, я уже чувствую приближение финала, финиша, конца… Можно даже сказать смерти, хотя я ещё точно не знаю, что это такое, но видимо очень скоро мне это предстоит узнать. Поэтому собственно я и взялся за этот текст, чтобы как-то завершить его, подвести итог, чтобы найти нужные слова. Попробую…
                Вот и прожита ещё одна счастливая жизнь. Одна почти 100% счастливая жизнь прожита почти на 100%. Всё было хорошо, только немного грустно, что закончилась эта жизнь, закончилась эта книга, этот странный текст о счаст…
          
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ   СВЕДЕНИЯ

                Вышеприведенный текст появился в интернете летом 2020 года во время переживаемой человечеством  пандемии коронавируса. И, возможно, появился только благодаря этой эпидемии и последовавшим за ней режимом самоизоляции. Затем на протяжении почти сорока лет этот текст неоднократно подвергался разнообразным, но незначительным изменениям, а последнее изменение в текст было внесено 12 апреля 2061 года. После этого данный текст существовал в неизменном виде, в котором и был представлен вам выше.
            Вполне возможно, что этот  текст не отвечает на главный вопрос нашего исследования, не создает так сказать полной картины счастливой жизни обычного человека. Совершенно непонятно, как нашему герою удавалось все эти годы чувствовать полноту жизни в настоящем, надеясь на лучшее в будущем и не сомневаясь в правильности принятых решений в прошлом. Одним словом, не понятно, как ему удавалось все время быть счастливым.
          Конечно, его пищевые пристрастия, эксперименты с голоданием, любовные истории, сексуальные похождения,  творческие поиски и достижения многое объясняют, но далеко не всё. Уверены, что для лучшего понимания жизни нашего героя совершенно необходимо подробнее изучить более  прозаическую сторону его жизни, так сказать, практическую её часть.  О таких вещах довольно трудно говорить с другими людьми абсолютно откровенно, поэтому даже если бы мы имели возможность общения с Георгием, могли бы задать ему в лицо интересующие нас вопросы, то вряд ли бы получили вполне искренние, исчерпывающие и удовлетворяющие нас ответы. Но к счастью у нас есть другой способ дополнить картину его жизни, узнать интересующие нас подробности этой счастливой жизни. Ведь его жизнь оставила  в реальности множество материальных  следов и неопровержимых свидетельств в виде воспоминаний друзей, товарищей и родственников, многочисленных квитанций об оплате услуг ЖКХ, налогов на недвижимость и транспортные средства, штрафов ГИБДД ( Государственная Инспекция Безопасности Дорожного Движения ), выписок из ЕГРН  ( Единый Государственный Реестр Недвижимости ) и домовых книг, трудовых, медицинских и сберегательных книжек, банковских платежных поручений,  пластиковых дебетовых, скидочных и накопительных карт,  договоров купли – продажи,  актов приема – передачи,  нескольких паспортов общегражданских,  а также заграничных с многочисленными визами и отметками о пересечении разнообразных  государственных границ, одного свидетельства о заключении брака, нескольких свидетельств о рождении детей и, естественно, двух свидетельств о его собственном рождении и смерти, огромного количества фотографий, черно – белых начала шестидесятых, тонированных конца шестидесятых, цветных на плохой выцветшей бумаге середины восьмидесятых и ярких прекрасно сохранившихся девяностых годов, нескольких маленьких квадратных полароидных снимков начала тысячелетия и бесконечного количества цифровых снимков первой половины двадцать первого века, неподверженных  к счастью никаким заметным изменениям.
                Ещё осталась одна старая  девяти с половиной миллиметровая целлулоидная кинопленка с любительским фильмом о Празднике Нептуна в спортивно – оздоровительном лагере Московского Университета, несколько кассет в формате VHS с записью различных мероприятий в домашней обстановке, в ресторанах и на природе, пара компакт-дисков с видами разных стран и бесконечное количество никого не интересующих коротких видео в цифровом формате. Все эти материальные свидетельства его долгой счастливой жизни складываются в совершенно определенную картину, сомневаться в подлинности которой не приходится.
     Во-первых, сразу бросается в глаза то, чего в его жизни не было. Не было уголовных дел, хотя гражданские дела были, не было тяжелых болезней и хирургических операций, хотя лазерная коррекция зрения всё же была, не было серьёзных аварий, хотя мелких и незначительных было предостаточно. Одним словом не было событий, вызовов окружающего мира превосходящих обычные человеческие возможности, выходящих за грань возможностей среднего человека вообще и героя нашего исследования в частности. Может быть, это и есть счастье простого обычного среднего человека – отсутствие трагических, катастрофических, разрушительных событий, то есть отсутствие несчастий, ведь в каком-то смысле счастье – это обычная жизнь в промежутках между несчастьями. Что, конечно, не отменяет вполне понятных жалоб этого самого  счастливого человека на то, что жизнь его прошла довольно скучно и слишком однообразно.
   Во-вторых, как об этом свидетельствуют многочисленные финансовые документы, Георгий никогда никому не был должен крупные суммы денег, никогда не брал кредитов, не покупал акции, не вкладывал деньги в инвестиционные фонды и не играл на бирже.  Удивительно, но ему всегда хватало денег! Может  это и есть счастье в самом  простом и примитивном смысле? Причём, удивительно, но хватало денег Георгию не только на  еду и одежду, но и на приобретение автомобилей и даже недвижимости…
          С одной стороны это, конечно, можно объяснить скромностью его желаний, полагая, что он никогда не желал большего, чем мог себе позволить. Но с другой стороны, возможно, что он всегда умел находить способы и возможности осуществить, реализовать свои самые смелые и дерзкие с его точки зрения, конечно, мечты. В каком – то смысле именно во взаимном соответствии желаний и возможностей обычного человека, возможно,  и заключается секрет его счастливой жизни.
          Что, впрочем, не освобождает  от внутренних терзаний этого самого счастливого человека, полагающего, что жизнь его могла бы быть лучше, ярче и насыщеннее, не будь он так скромен в своих желаниях и мечтах.

КВАРТИРА МАШИНА

    Никогда машина не была для Георгия чем-то большим, чем просто « средством передвижения ». Возможно, так сложилось потому, что машина в семье маленького Гоши появилась очень рано, когда он ещё ходил в детский сад.    В первом классе сидя на коленях отца и ещё не дотягиваясь ногами до педалей, он уже уверенно рулил на безлюдном загородном шоссе. Когда подрос, переключал скорости, стоя левой ногой на педали сцепления, а двумя руками изо всех сил толкая и дергая ручку переключения передач. Классе в пятом отец стал разрешать ему ставить машину в гараж, сам так и не освоив в совершенстве  этот, наверное, все-таки самый сложный маневр вождения. А маленький Гоша делал это виртуозно, задним ходом въезжая в гараж так, что пассажирская  дверь оказывалась всего в нескольких миллиметрах от стены, зато водительская открывалась нараспашку.
                В десятом классе он уже катался всю короткую летнюю ночь напролёт с друзьями по пустынным улицам маленького провинциального городка, взяв машину отца без спроса. Под утро, когда уже почти совсем рассвело, а молодая шумная веселая компания возвращалась  домой, из кустов вышел пожилой милиционер и остановил их за  превышение скорости. Заспанный хмурый  милиционер взял три рубля, так и не посмотрев права, которых у Георгия тогда ещё не было. В восемьдесят пятом он несколько месяцев ходил в автошколу, хотя всё, чему там учили, уже давно знал и умел.
         В первый же день практических занятий проехал через всю Москву, пугаясь широких дорог и многочисленных, как ему тогда казалось машин. Маршрут закончился выездом на Кутузовский проспект и разворотом у Триумфальной арки, автошкола находилась почти напротив Бородинской панорамы.   
          Перед окончанием университета  после окончания автошколы Георгий наконец-то получил права и водил автомобиль до последних дней своей долгой жизни.
                Наверное, можно было прожить и без этого, пользуясь только общественным транспортом и такси, ведь и в прежние времена тоже можно было не уметь ездить верхом и не разбираться в лошадях, пользуясь экипажем или каретой. Но всё-таки вождение автомобиля всегда было для Георгия не просто передвижением, а ещё и удовольствием, таким же, как верховая езда и горные лыжи, и делало его жизнь свободнее, быстрее и в чём-то счастливее.
       Обладание машиной для него всегда было естественно, поэтому он никогда не воспринимал машину как средство самовыражения, объект преклонения или свидетельство благополучия.   Первую машину он приобрел почти сразу после окончания университета, заработав на неё за два лета в стройотряде.  Купил такую же, как у отца, только не седан, а комби, « ИЖ – 412 Комби » небесно-голубого цвета. Потом была серо-голубая  « Жигули ВАЗ – 2104 », светло-серая «Шкода Фелиция » лифтбэк, темно-серый «Фольксваген Бора Вагон», почти такой же « Фольксваген Пассат», « Ауди А4 Allroad», а потом пошли разные корейские и китайские автомобили.  Всегда брал универсалы, считая такой кузов, пожалуй, самым практичным и уж точно самым вместительным.
      Было и ещё одно предпочтение при выборе автомобиля. Георгий считал, что автомобиль может быть любого цвета, если он серый. Самые первые его машины тоже большую часть времени были серые, но скорее от грязи, а не из-за  выбора Георгия. Но потом действительно все машины, на которых он ездил, можно было назвать серыми.
             Наверное, ни один цвет не имеет столько оттенков и столько вариантов, как серый цвет. Серо-бежевый, серо-коричневый, серый асфальт, серый алюминий, серебристо-серый, жемчужно-серый, дымчато-серый, серо-буро-малиновый и многие другие странные названия этого цвета от фирм производителей. Георгий всегда ездил на сером универсале, и тогда, когда все ездили на черных седанах, и когда все ездили на белых хэчбеках, и когда на красных кросоверах.
                Прекрасно разбираясь в машинах, в устройстве мотора и конструкции подвески, Георгий отлично понимал, что после ста тысяч километров пробега любая машина изнашивается и требует ремонта. Поэтому, когда подходил срок, он, не задумываясь, продавал старый автомобиль и покупал  новый.  Но каждый раз, расставаясь с прежней машиной и приобретая  следующее авто, Георгий испытывал чувство сожаления.  Прекрасно понимая, что новая машина лучше, больше, легче в управлении, комфортнее, современнее, возможно даже экономичнее, он, тем не менее, жалел, что расстается с хорошим проверенным автомобилем, который при соответствующем ремонте мог бы ещё служить ему долгие годы.
            Однажды сев за руль машины с кондиционером, Георгий  уже не мог представить себе машину без этой опции. Тоже было и с другими не менее полезными и удобными опциями. Дольше всех продержалась механическая коробка передач, первый автомобиль с автоматической коробкой он купил только в начале двадцать первого века, до этого справедливо полагая, что механика надежнее и экономичнее. Постепенно его требования к автомобилю становились все выше, Георгий уже не представлял себе автомобиль без климата-контроля, круиза-контроля, дистанционного запуска, многочисленных систем безопасности, датчиков температуры, давления, топлива и чего-то ещё, камер заднего, бокового и ещё какого-то вида, подогревов сидений, стекол, руля, форсунок и всего, что только возможно.
      А ведь было время, когда оставляя свою первую машину на ночь под окном, Георгий уносил домой аккумулятор и магнитолу, надевал противоугонное устройство на педали, снимал руль для надежности, а на колеса прикручивал секретки, чтобы не унесли.   А утром смахнув нападавший снег, сняв все, что не нужно, и приспособив все, что нужно обратно, радовался, что машина завелась  сама, что не пришлось крутить тугую ручку стартера. И очень довольный эти приятным обстоятельством он потом ещё несколько раз обходил автомобиль кругом, проверяя, не спустили ли за ночь колеса, не потекла ли тормозная жидкость, не капает ли масло и не вытек ли тосол из радиатора.
           В общем, каждая следующая машина Георгия была значительно лучше предыдущей, поэтому, когда дилетанты спрашивали  его,  как опытного автомобилиста, какая все-таки машина самая лучшая, имея в виду, конечно, марку или модель автомобиля, он всегда отвечал уверенно: «Новая!»
    Единственный раз Георгий испытал восторг, приобретая автомобиль, когда покупал его не для себя, а для жены. До этого случая при покупке нового автомобиля жена всегда полагалась на выбор Георгия, справедливо считая, что он разбирается в машинах лучше, но в этот раз она попросила его купить оранжевый автомобиль, и это было её единственное безусловное требование к новой машине.    
         А единственной моделью в таком цвете на тот момент был «Мини Купер». Георгий, не признававший  маленькие машины, все же решил попробовать проехаться на этой смешной и милой мультяшной машинке.  Она его поразила, она ехала словно по невидимым рельсам, легко вписываясь в самые опасные повороты, преодолевая самые крутые подъемы и обгоняя самые мощные автомобили.  Он купил её, не раздумывая, а потом иногда брал у жены  покататься эту удивительно простую и приятную оранжевую машинку.
            Ездил Георгий много, почти каждый день. Мог за двенадцать часов доехать от Москвы до своего родного города, до которого был тысяча двести километров. Часто ездил на машине на юг, в Сочи или Крым, преодолевая это расстояние за день. Однажды в середине девяностых с женой и маленькими детьми ездил в Варну, в Болгарию, проехав за трое суток больше трех с половиной тысяч километров и остановившись на ночь только два раза в Киеве и Бухаресте. А потом две недели они катались по болгарскому побережью Черного моря…
                К концу жизни Георгий часто думал, что скоро уже вряд ли  сможет водить автомобиль. Вспоминал отца, который тоже очень переживал, когда в последние годы из-за пошатнувшегося здоровья перестал водить машину.  Но технический прогресс и тут пришел на помощь Георгию. В конце первой четверти двадцать первого века появились системы, позволяющие сильно облегчить и обезопасить управление автомобилем. Автомобиль сам останавливался перед препятствиями, избегал столкновений с другими автомобилями и редкими пешеходами, предупреждал об опасности, читал дорожную разметку и знаки. С такой помощью водить мог даже почти слепой и совершенно некоординированный человек, надо было только, как в далеком детстве вовремя поворачивать руль, когда отец ласково пихал тебя коленом под зад. А к середине двадцать первого века все автомобили уже были оснащены  автопилотом, и можно было доехать до любого места назначения, сидя в одиночестве за рулем и ни разу не дотронувшись до него. Или вообще сесть сзади и смотреть, как за окном проносятся дома, деревья, лица людей, и представлять, что за рулем сидит отец, который лучше тебя знает, куда и как нужно ехать.
    Но все-таки иногда на безлюдном участке дороги Георгий брал управление автомобилем на себя, выжимал педаль акселератора до упора, и крепко держа руль в слабеющих руках, наслаждался тем, как исчезает ровное дорожное покрытие под капотом его мощной машины.
      Может быть, надежды человечества на технический прогресс не оправдались в целом, и он не сделал всех людей счастливыми, но Георгия как водителя, как рядового автомобилиста технический прогресс точно осчастливил, подарив ему возможность долгие годы наслаждаться свободой передвижения с большой скоростью и максимальным комфортом.
         Может в этом и заключается счастье, жить, точно зная, что завтра наверняка будет лучше, чем сегодня, и уж точно лучше, чем вчера. Счастье, как непрерывное улучшение жизни…
        _______________________________

       Что касается квартирного вопроса, то это совсем другая история, требующая отдельного подробного рассмотрения. Если автомобиль - это средство передвижения, то квартира – это средство пребывания на одном месте в перерывах между движением. И обычно эти перерывы значительно продолжительнее самого движения, поэтому Георгий всегда считал, что гораздо важнее в какой квартире человек живет, чем на какой машине он ездит.
        В городе, в котором прошло  детство Георгия, было всего два варианта проживания. Либо в частном доме с печным отоплением и удобствами во дворе, либо в государственной квартире с горячей водой, водяным отоплением, газовой плитой,  маленькой кухней и крошечным туалетом. Конечно, жить в такой квартире было хоть и тесно, но гораздо удобнее, чем в собственном доме, а никаких других вариантов просто  не было.
               Когда Георгий попал в Москву, он увидел многие другие возможные варианты проживания обычных, таких же, как и он людей, а вовсе не императоров и капиталистов. Больше всего его поразила квартира одного генерала, с дочкой которого он учился в одной группе. Когда дочь генерала  пригласила его на день рождения старшей сестры, и он попал в эту просторную квартиру с двумя туалетами и биде, расположенную на седьмом этаже огромного сталинского дома с гигантскими красными гранитными шарами на высоченных постаментах при въезде во двор, внутри него что-то произошло…
            Георгий вдруг понял, что именно так должен жить нормальный, уважающий себя и других человек. Человек не должен упираться в дверь туалета лицом, когда сидит на унитазе, а после этого человек не должен выходить из туалета, не помыв руки. Человек не должен обедать на кухне за крошечным столом, упираясь спиной в горячую батарею, не должен просить других немного привстать или чуть-чуть подвинуться, когда ему нужно выйти из-за стола. Но больше всего его поразили два туалета, потому что человек не должен терпеть, когда ему хочется, и не должен заставлять терпеть других,… и ещё, конечно,  биде.
            Георгий с тоской подумал тогда, что возможно и он когда-нибудь, может быть, когда так сложится, или если повезёт, возможно, будет жить в такой же вот квартире с двумя туалетами и биде, но он тут же отбросил эту мысль, эту мечту, как совершенно невероятную, несбыточную и невозможную...
          Но через двадцать лет это неожиданно осуществилось. Он тогда уже мог позволить себе купить хорошую дорогую квартиру, поэтому долго приценивался, долго выбирал, прикидывал, раздумывал. Риелторы водили его по разным квартирам, с ремонтом, без ремонта, в центре, на окраине, на разных этажах, в разных районах, а он все никак не мог решить, что же выбрать. И вот во время очередного просмотра, когда он разглядывал простенький ремонт, недорогую сантехнику и рассеяно слушал риелтора, в его сознание совершенно неожиданно ворвалась эта давняя мечта.
       Риелтор бодро шла по пустой квартире, звонко цокая каблуками, распахивала двери, улыбалась и торопливо объясняла: « Это кухня, видите, какая большая, с балконом, это туалет, это гостиная, два окна во двор, можно сделать две комнаты, если захотите, это спальня с лоджией, это вторая спальня тоже с балконом, это ещё один туалет, это ванная…» Георгий остановился как вкопанный: « Ещё один туалет…два туалета… беру!»
             Потом были и другие квартиры, ещё лучше и больше, был трехэтажный таунхаус  с туалетами на каждом этаже, и с биде в каждом туалете, был дом с огромным участком земли на берегу реки, но никогда больше Георгий не был так счастлив.
              Может быть, счастье – это когда твоя давняя мечта, о которой ты уже, кажется, забыл, от которой ты уже почти отказался, вдруг неожиданно исполняется. Счастье, как исполнение несбыточной мечты…

РОДИТЕЛИ ЖЕНА ДЕТИ

             Для каждого человека его родители самые важные люди на свете. Если бы их не было, то не было бы всех нас живущих на этой земле, поэтому самый древний культ – это культ предков.
                В детстве родители для нас – это боги, которые создали нас, родили нас,  одарили нас своей любовью, и каждый день дарят нам тепло и еду. Без родителей мы бы не родились, не выжили и не стали  людьми. Эти всемогущие боги, подарив нам однажды жизнь, потом долгие годы учат нас быть людьми, говорят нам, что хорошо, а что плохо, что можно, а чего делать никак нельзя.
                Если мы нарушаем их заповеди, то они ругают и наказывают нас, если мы их слушаемся, то нас хвалят и вознаграждают. И если что-то не так, то виноваты в этом, конечно, всегда только мы, а не безгрешные боги или их нелепые законы. Некоторые люди так до конца жизни и пытаются выполнять все заповеди этих суровых богов,  винят себя и ждут расплаты, когда нарушают их, хвалят себя и ждут награды, когда случается заповеди соблюдать.
       А потом выясняется, что боги не всемогущи, да ещё и ссорятся между собой, что их легко обмануть, ускользнув  от их пристального внимания, легко перехитрить. К тому же одни боги хотят одного, другие другого, а угодить всем невозможно, как невозможно служить всем богам одновременно. И мы, наконец-то, понимаем, что наши родители не боги, а обычные люди, не самые сильные и не самые умные, хоть и не самые плохие…
          И как все обычные люди, наши родители любят себя, хотят, чтобы у них всё было хорошо, чтобы у них были нормальные, хорошие, воспитанные дети, как они это, естественно, понимают. Послушные, красивые, способные, умные, но не умнее их. Они, как и все другие люди, хотят доминировать, хотят властвовать хотя бы над собственными детьми. Многие уже взрослые дети до конца жизни не могут победить в этой борьбе собственных уже немощных старых родителей, так и оставаясь на всю жизнь в чём-то маленькими и беспомощными детьми.
              А тот, кто победил в этой борьбе, преодолел своих родителей,  начинает видеть, как он похож на них, начинает понимать, как много они ему дали, как многим он им обязан.  И он начинает ненавидеть родителей в себе, не хочет быть таким, как они, хочет быть лучше, чем они, хочет быть другим…
           Если удается и это, то исчезает неприязнь, исчезает соперничество, остается только любовь, благодарность, уважение и память детства…
   _______________________________
        Отношения Георгия с родителями сложились очень удачно. И самая главная удача была в том, что они, его родители, у него были. Была нормальная мать, которая выкормила его собственной грудью, был нормальный отец, который воспитывал его по большей части собственным примером, а не грубым словом или кулаком. Родили они его не слишком рано, когда сами ещё были детьми, и не слишком поздно, когда ничего детского в них самих уже не осталось. Всегда искренне радовались всем его успехам, и никогда особенно  не противились  его разнообразным увлечениям. Отношения с родителями у Георгия всегда были нормальные, но на отношениях Георгия с отцом надо всё же остановиться особо…
         Если у вас в детстве не было сильного, властного отца, то в дальнейшем у вас обязательно будут психологические проблемы,  и вы вряд ли сумеете чего-то добиться в этой жизни, как-то противопоставить себя этому миру. Но если у вас такой отец был, то со временем он сам стал для вас проблемой, требующей какого-то решения.
               Отец Георгия был сильный, властный, не терпящий возражений красивый мужчина, которого Гоша никогда не называл отцом, а всегда, до самого последнего дня только папой. А отец наоборот всегда называл себя именно отцом, и всегда подчеркивал, что Георгию с ним очень сильно повезло: « Цени! У меня в отличие от тебя отца не было, всё делал сам!»
                В раннем детстве маленький Гоша был абсолютно уверен, что его папа самый умный, самый сильный и может абсолютно всё. Когда в детском саду его самый большой и в прямом, и в переносном смысле друг Павлик уронил свой маленький игрушечный металлический пистолет в унитаз, а воспитательница, надев резиновую перчатку и несколько минут повозившись в глубине унитаза с брезгливым выражением лица, разочарованно подвела итог недолгих поисков: « Всё, уплыл ваш пистолетик!», Гоша высокомерно заметил: « А мой папа достал бы пистолет!»
             Вечером после работы отец пришел забирать сына домой, но Гоша схватил его за руку и молча потащил к воспитательнице, та объяснила ситуацию и добавила:           « Гоша  почему-то уверен, что вы достанете пистолет!»  Отец, изрядно уставший после долгого рабочего дня и не настроенный решать  чужие проблемы, всё же быстро соорудил из подвернувшейся алюминиевой проволоки длинный крючок, и через пару минут извлёк из унитаза мокрый, но совершенно не пострадавший пистолетик. Гоша громко и радостно подытожил:  « А я вам говорил! Мой папа самый лучший, мой папа может всё!»
     Отец водил машину, ловил рыбу, собирал ведрами ягоды и грибы, строил дачу и баню, зарабатывал деньги, всё это в какой-то мере, конечно,  оправдывало его деспотизм, его нетерпимость к чужому мнению и абсолютную уверенность в собственной правоте.  Но чем старше становился Гоша, тем труднее ему было всегда и во всём подчиняться отцу, безропотно выполняя все его указания.  Только отец в их семье решал, что делать, как делать и когда делать.
    Правда, однажды Гоша увидел гораздо более жесткий вариант отцовского деспотизма. В гости пришли дальние родственники, семья троюродного брата отца. Такая же семья как у них - папа, мама, сын и дочь, только девочка была старше своего брата, в отличие от их семьи, где Гоша был старше своей сестры. Красивая стройная темноволосая девочка с уже сформировавшейся небольшой грудью и кругленькой попкой очень понравилась Гоше, и ему нестерпимо захотелось услышать её голос, хоть немного поговорить с ней неважно о чём.  Не придумав ничего лучше, он задал ей банальный вопрос: « А в какой школе ты учишься, в каком классе?» В небольшом провинциальном городке, где всё это происходило, было всего несколько школ, поэтому, когда подростки знакомились, они первым делом выясняли, кто в какой школе учится, и Гоша был в этом не оригинален.
                Девочка испуганно посмотрела на своего отца, и только после того, как он ей кивнул, взглядом разрешив говорить, очень тихо и невнятно что-то забормотала в ответ. В этой семье всё делалось только с разрешения отца, с его согласия и одобрения. Никто не садился за стол раньше отца, не начинал трапезу раньше отца, и не вставал без его разрешения из-за стола.  Гоша понял, что этот отец будет теперь всегда незримо присутствовать в жизни этой милой красивой застенчивой девочки, и никогда она не сделает ничего без оглядки на своего строгого деспотичного отца…
          В пятом классе авторитет Гошиного отца пошатнулся. Гоша очень любил математику и с легкостью решал любые задачки, но всё же иногда попадались  слишком сложные, с которыми Гоша всегда бежал к отцу, и тот всегда помогал ему разобраться. В этот раз отец надолго замолчал, пытаясь найти решение, а Гошу через несколько минут осенило, и он с радостью, увлеченно рассказал отцу решение, только позже сообразив, что впервые в жизни его самый умный папа  не смог решить задачу, которую Гоша решить сумел.
              Через год отец уже вообще не понимал те задачи, которые Гоша щелкал как орешки. А ещё через год Гоша выиграл  у отца в настольный теннис, хотя именно отец когда-то научил его играть в эту игру. Причём выиграл не за счет силы и скорости, а за счёт хитрости, стратегии и тактики. Отец ломился вперед, уверенный в силе и точности своего удара, а Гоша обманывал, менял ритм, дистанцию, и в итоге выиграл. Отец раздраженно бросил ракетку: « С тобой стало невозможно играть!» А к десятому классу Георгий и машину водил уже лучше отца, сам менял тормозные колодки, и сам заклеивал камеры в шинах. 
                Но было одно дело, в котором отец продолжал доминировать. Это всегда происходило на даче. То надо было вскопать грядку, и отец показывал, как это надо делать, а потом замечал, что сам он сделал бы это всего за час, но ему придется заняться более важными и сложными делами. Гоша копал эту грядку целый день, переживая, что отец будет ругать его за нерасторопность. То надо было спилить старую сухую яблоню и превратить её в дрова для бани и шашлыка. Отец утверждал, что сам он сделал бы это всего за день, а Гоша трудился и потел целых два дня. В общем, отец лучше копал и лучше пилил, по крайней мере, теоретически. Но однажды и этому пришел конец…
            Георгий приехал домой в конце лета после работы в студенческом строительном отряде, приехал похудевший, осунувшийся, мечтая отдохнуть и отоспаться перед трудной учебой и тяжелыми тренировками. Но в первый же день после приезда отец вывез всю семью на дачу и потащил сына перекапывать огромный участок земли под посадку картошки и других овощей в следующем году.
         На замечание, что это можно было бы сделать и через неделю, и через месяц, отец грубо ответил, что это надо делать именно сейчас, пока не начались дожди, и что он не собирается всё это делать сам, один, когда сын уже уедет в Москву  учиться. На вполне естественный вопрос, сколько они сегодня будут копать, отец ответил с издёвкой: « Пока не вскопаем!», а потом уже более миролюбиво добавил:          « Надеюсь, к вечеру управимся,… может, ещё и в баню успеем сходить…»
           Георгий молча разделил огромный участок на две половины, прочертив лопатой неровную линию, и зло предложил отцу: « Выбирай!» Тот усмехнулся: « Хочешь из работы  устроить  соревнование?» « Хочу, потому что хочу есть и хочу спать, а копать вообще не хочу. Но если ты настаиваешь, то я вскопаю, … а  свою половину копай сам!» - Георгий решительно воткнул лопату в землю.
          Поначалу отец пытался угнаться за сыном, но потом начал уговаривать его немного отдохнуть, не торопиться, не превращать приятную работу в тяжелый труд, Гоша молча копал. Через час отец остановился и предложил докопать завтра, Гоша молча копал. Ещё через час отец перестал копать и долго смотрел, как Гоша копает, не снижая темпа, потом произнёс: « И что ты хочешь мне доказать?» Гоша молча копал, не обращая на него никакого внимания. Отец тяжело вздохнул и тоже стал копать.
   Ещё через час отец остановился и примирительным тоном сказал: « Ну, хорошо! Ты доказал, работать ты умеешь. Отдохнём?» Гоша молча копал. Примерно через полчаса он закончил, ушел в дом, помылся, поел и уснул.
      Отец закончил свою половину уже в темноте, вернулся злой, раздраженный, обессиленный и долго ругал мать по какому-то совершенно незначительному поводу.
     Гоша проснулся и долго лежал, не включая свет, слушая, как отец ругает мать, и думая: « Надо постараться не быть похожим на него… надо постараться…»
       __________________

     После окончания университета Георгий приезжал домой всё реже, но раз в год приезжал обязательно. Когда у него появилась своя семья, он приезжал с женой и детьми, иногда только с детьми, чаще всего с младшим сыном, который очень любил жить на даче с дедушкой и бабушкой,  а они внука тоже, конечно,  очень любили и баловали.
          В последний приезд Георгий заметил, что отец сильно изменился, похудел, осунулся, всё больше молчал, ни с кем не ругался. Георгий понял, что отец умирает, в нем уже не было воли к жизни, он уже почти смирился со своей скорой смертью.
            В первый же день, в день приезда, вечером после ужина, когда все были веселы, возбуждены, рады встрече после долгой разлуки, отец молча ушел к себе, лег и долго лежал, не включая телевизор, который раньше так любил смотреть. Отец лежал неподвижно, глядя то в пустой белый равнодушный  потолок, то в черный молчащий экран телевизора.
                Георгий вошел, прикрыл дверь и прилёг рядом. « Ты знаешь, я прожил неплохую жизнь…» - начал отец:       « Когда я был маленький, я никогда не думал, что буду так хорошо питаться». Действительно, отец Георгия родился в тридцать седьмом, ещё до войны, и, наверное, не помнил, как и чем питался в предвоенные годы, но очень хорошо запомнил тяжелые военные годы. И особенно голодные послевоенные, когда его матери, бабушке Гоши давали на работе, а работала она всю жизнь на мясокомбинате, на месяц всего пол килограмма сливочного масла.  Все это масло доставалось старшей сестре отца, тете Георгия, которая потом стала врачом, а в те годы училась в медицинском училище. Каждое утро, перед тем как уйти на учебу, она съедала на завтрак бутерброд с маленьким кусочком  масла,  потому что бабушка считала, что сливочное масло очень полезно для мозгов. А отец Георгия видел это, завидовал и страдал, мечтая об обычном сливочном масле.  Но потом жизнь в стране наладилась, еды стало много, и сливочное масло перестало быть чем-то необыкновенным.
     « Всю жизнь я ел столько, сколько хотел, еды мне всегда хватало, а на Новый Год у нас иногда даже была икра. Ты помнишь ту красную икру?» Отец взял Георгия за руку, и Георгий ответил на  это рукопожатие, тоже слегка сжав худую холодную руку отца.
        « И машина у меня всегда была. Была, когда ни у кого машин ещё не было», - продолжал отец: « А ты знаешь, я ведь никогда не хотел машину. Я всегда хотел мотоцикл, у нашего соседа, друга моего отца, ещё до войны появился новый мотоцикл. Он нас, детей на нем катал, и я всегда мечтал, что когда-нибудь и у меня будет такой же черный мотоцикл, блестящий, красивый.  У нас и денег то  тогда с матерью  на машину  не было, только на мотоцикл.  Но повезло, вместо мотоциклов институт почему-то получил новые машины, и деньги каким-то чудом сами собой нашлись.  Ты помнишь нашу первую машину, наш зеленый «Москвич - 412 »?» 
                Георгий лежал молча, слушая отца, давая ему возможность выговориться  и слегка сжимая его дрожащую руку. « И с женой тоже повезло. Хорошая у нас мама, правда? Терпела меня всю жизнь», – продолжал отец. И вдруг тихим голосом добавил: « Ты не думай, у меня много было девчонок кроме мамы…» Георгий не знал, так ли это было на самом деле, и что для отца значило «много», но точно знал, что каждый настоящий мужчина, для того чтобы чувствовать себя счастливым, должен думать, что женщин в его жизни было «много». Отец так думал, а значит, чувствовал себя счастливым, и это было хорошо…
     « И дети у меня замечательные. Ты окончил университет,  живешь в Москве, чего ещё желать. Я горжусь тобой…» - отец так говорил редко, обычно наоборот, приводил в пример других своих знакомых, у которых дети добились большего, устроились лучше, как он говорил.  До конца жизни отца раздражало, что Георгий занимался, чем попало, то есть тем, чем хотел, и не стал академиком, как отец втайне об этом всегда мечтал. Он думал, что все академики  счастливые бородатые люди, почти небожители, чем-то похожие на бога, в которого отец не верил, но на которого всё же немного надеялся.
               Георгию стало жаль отца, хотя он и понимал, что когда-нибудь это обязательно должно будет  случиться. Пожалуй,  действительно жизнь отца прошла довольно удачно, неплохо. Но все-таки одного отец сделать в этой жизни не сумел и не успел…
     Он не разобрался с собой, со своим характером, со своими мечтами, своими желаниями. Его отец, дед Георгия, которого Гоша никогда не видел, ушел на фронт добровольцем в первые месяцы Отечественной войны и пропал без вести. Отцу Георгия тогда было всего четыре с половиной  года, и хотя он смутно помнил своего отца, помнил, как весело катался с ним на соседском новеньком мотоцикле, но всё же самые важные годы детства, проведенные без мужского воспитания, наложили свой отпечаток на характер отца.  В чем-то его характер стал очень вздорным, очень поверхностным, очень женским.   Да и мотоцикл отец, конечно, давно мог себе купить…
 Неожиданно для самого себя Георгий негромко запел:

    Далеко, далеко за морем стоит золотая стена…

Отец слушал молча, не перебивая, ничего не спрашивая, только иногда тяжело и грустно вздыхая.  Когда песня подошла к концу, и Георгий уже собирался спеть последнюю строчку, он вдруг представил, как неуместно, как фальшиво прозвучат сейчас эти бодрые слова, полные надежды на близкое счастье:

  Туда мы отправимся скоро, смелее, в дорогу, друзья!

            И в последний момент заменил их другими, которые непонятно откуда и каким образом сами собой пришли ему в голову:

    Туда ты отправишься скоро, а вслед за тобою и я…

И спел он эту строчку очень тихо, спокойно, постепенно замедляясь, всё тише, тише и тише… и наступила тишина. Они долго лежали молча в этой тишине, держась за руки, а потом отец дрогнувшим слабым голосом спросил сына:« Я умру...? » « Мы все умрем…» - тихо, почти неслышно ответил Георгий.
        Когда перед отъездом они прощались с отцом, стоя у вагона московского поезда,  за окном которого испуганно, но весело махал руками и беззвучно открывал рот их сын и внук, у Георгия промелькнула мысль, что он видит отца в последний раз.  Но он суеверно отогнал эту мысль, надеясь ещё увидеться, ещё пообщаться, ещё поговорить…
           Отца не стало всего через пару месяцев, было ему почти восемьдесят, ушел он из жизни тихо, не мучаясь, не страдая, не валяясь беспомощно месяцами в холодной постели, жизнь его действительно сложилась довольно неплохо…
       Георгий видел его тело, сам опускал его в могилу, сам кинул последнюю горсть земли, но ничем помочь своему папе  уже не мог, не мог даже спеть ему эту прощальную  песню. Поэтому спел её молча, про себя и только для себя, не проронив  ни звука…
   ____________________

        Жизнь так устроена, что очень часто довольно молодые люди, которые по существу ещё сами являются детьми,  становятся молодыми родителями. Ещё не разобравшись до конца с собственными проблемами,  с собственными родителями, они уже начинают воспитывать собственных маленьких детей. А потом, когда с повзрослевшими детьми начинаются проблемы, они даже не подозревают, что это последствия их собственных, тех, старых, когда-то не до конца решенных проблем.
        У Георгия таких проблем не было, когда он стал отцом, все свои проблемы со своими родителями он уже давно решил, поэтому своих детей воспитывал совершенно спокойно и сознательно, зная точно, что воспитывать, как воспитывать и когда воспитывать.   
               Естественно, что сначала он был для своих детей деспотичным тираном, которого они боялись, который  устанавливал законы и правила, который мог их покарать, а мог помиловать.  Но тираном и деспотом он стал вполне осознанно, прекрасно понимая, что больше просто некому взять на себя ответственность за воспитание его детей, поэтому бил, но никогда не избивал, ругал, но никогда не оскорблял, хвалил, но не восхищался. И дети прекрасно понимали, что тиран великодушен,  а деспот справедлив.   
                Когда дети окончательно уяснили, что врать бессмысленно, обмануть почти невозможно, а воровать  совсем невыгодно, он стал для них строгим наставником, который точно знал, чему учить детей, как учить и когда учить.
                Когда дети научились быть терпеливыми, ответственными и сознательными, он стал для них старшим товарищем, который мог помочь в любом деле, решить любую задачу, ответить на любой вопрос.  А потом он стал для своих детей добрым другом, который всегда понимал их, который поддерживал их в трудную минуту, и мог дать дельный совет в любой ситуации.
        И совершенно неожиданно для детей он стал великим демократом, который разрешал им всё, не давал прямого ответа ни на один вопрос, всё ставил под сомнение, ни в чём не был уверен. Правда,  дети к тому времени уже и сами стали взрослыми людьми…
            А потом он стал для своих детей, у которых уже тоже появились свои дети, патриархом, отошедшим от дел. Они шли к нему только с самыми важными и серьёзными вопросами, на которые не могли ответить сами.  А общаясь с ним, всегда чувствовали,  что заглядывают в бездну, в которой были не только ответы на все их вопросы, но и такие вопросы,  которые они ещё не додумались задать…
       Заканчивал разговор Георгий со своими детьми всегда одной и той же фразой: « Поступай, как знаешь…», считая, что лучше самого человека никто не знает и не может знать, как ему жить. Никогда Георгий не хотел, чтобы его дети чего-то добились в жизни, справедливо полагая, что такое желание родителей свидетельствует только об их собственной нереализованности и неудовлетворенности.
     В  детстве на маленького Гошу сильнейшее впечатление произвёл один незначительный эпизод, произошедший во дворе дома, где он тогда жил.  В пятом подъезде на первом этаже этого дома жила семья тихих алкоголиков, в которой была единственная не совсем нормальная  дочь, звали её Роза. Внешне она была вполне обычная, хоть и немного косила, даже симпатичная, но говорила бессвязно, низким утробным голосом, постоянно мычала. Училась Роза в интернате для умственно отсталых детей, в пятнадцать лет начала спать с кем попало, а в шестнадцать забеременела неизвестно от кого. Вернулась из роддома с ребенком, гуляла с ним по двору, казалось, что даже как-то поумнела, начала более внятно и осмысленно разговаривать.
              В тот день Гоша с Вовкой и Димкой играли во дворе в пинг-понг. День был жаркий, до школы, а Гоша в этом году шёл уже в пятый класс, была ещё целая неделя…
           Во дворе кроме них никого не было, только инвалид всё возился со своим стареньким красным «Запорожцем». Когда наигрались до одурения, когда как всегда  Гоша несколько раз выиграл Вовку, Вовка Димку, а тот Гошу, и уже сидели просто так, умирая со скуки, и не зная чем заняться, когда  Димка лениво начал рассказывать, как он две смены провел в одном и том же пионерском лагере: «В начале было ничего, нормально, а потом всё то же самое, только ребята другие…» - во двор с коляской вышла Роза. Коляска была какая-то маленькая, как будто ненастоящая, да и сама Роза была как будто не совсем настоящая мать. Может просто коляска была слишком старая, с таким уже давно никто не ходил, из какой-то потёртой клеёнчатой ткани в крупную разноцветную клетку и на слишком маленьких колёсиках.       
« Пойдём, посмотрим! Я таких маленьких детей ещё никогда в жизни не видел», - предложил Вовка. Подошли, Вовка развернул пелёнки, маленький желтый сморщенный  как старичок ребенок зажмурившись, молча сучил ручками и ножками, между ног у него ничего не было. «Девочка», - сказал Вовка, осторожно тыкая пальцем в тугой, раздутый животик ребенка, как будто накачанный воздухом изнутри. «Да,… девочка,…самая красивая, самая умная!» - радостно забормотала Роза.  «Как назвали ребёнка то?» - строго спросил Димка, явно повторяя чужие интонации, видимо позаимствованные у кого-то из взрослых. «Роза… Розочка!» - радостно выдохнула Роза. «Чё, другого имени не было?» - сильно удивился Димка, сразу изменив свой тон.  «А чё? Хорошее имя», - ответила Роза, явно никак не связывая своё собственное имя с именем дочери.
     « Роза будет чемпионкой мира по фигурному катанию», - произнесла она на одном дыхании длинную, совершенно невозможную для неё фразу, которую видимо, все-таки долго репетировала, чтобы добиться такого произношения. Фигурное катание в те годы было очень популярно, по телевизору только его и показывали, да ещё хоккей с шайбой. « С чего вдруг?» - удивился Вовка.  « А мы будем много тренироваться, » - не унималась Роза. « Ага!» - иронично отозвался Вовка: « Все много тренируются, да только что-то не все чемпионы!» « А мы будем два раза в день тренироваться!» - всё никак не унималась Роза. « Ага!» - тренируйся тогда сама два раза в день, сама будешь чемпионкой!» - зло и с издёвкой ответил Вовка. « Ты чё? Мне же нельзя, я же не нормальная…» - примирительно и совершенно спокойно, как о чём-то само собой разумеющемся, сказала Роза. Ребенок перестал дергаться и затих, так и не издав ни звука. Из уголка его рта вытекала тонкой струйкой слюна, что-то с ним всё-таки было не так…
  Через много лет Георгий понял, что любая ненормальность всегда начинается именно с того, что человек уверяет себя, что он чего-то не может, что ему чего-то нельзя, что он чего-то не достоин.
      А потом Гоша с мамой поехали в магазин за тетрадками и новой школьной формой. Форма была красивая, куртка почти как джинсовая, только из темно-синего материала. Пластмассовую нашивку с изображением открытого учебника на фоне жёлтого солнца Гоша сразу спорол, терпеть не мог ничего лишнего и в карманах никогда ничего не таскал.
                Примерно через неделю он вдруг совершенно неожиданно вспомнил, что давно не видел Розу с её ребенком, мать в это время как раз готовила его любимые пирожки с яйцом. Гоша зашел на кухню и остановился в дверях, мать стоя у стола раскатывала тесто на доске, поэтому пройти было некуда: « Мам, а куда делась Роза? Почему не гуляет со своим ребенком?» Мать, не переставая раскатывать тесто и не поднимая глаз, ответила: « Куда делась Роза… уехала в свой интернат…»  Соседи в те годы знали друг о друге почти всё, угощали друг друга едой, давали деньги взаймы, иногда довольно крупные суммы.
- А ребенок где?
- А ребенка отдали в дом малютки. Совсем слабенький был, даже головку не держал, не плакал совсем. Даже хуже Розы…
             Именно тогда, хотя ему было всего тринадцать лет, Георгий понял, что детям нужны не еда, не одежда,  и не красивые игрушки, а нормальные счастливые родители. И он решил постараться стать счастливым, хотя бы ради того, чтобы его  будущие дети тоже могли стать счастливыми.
        _______________________
                Если отношения родителей и детей представляют собой некоторую восходящую или нисходящую траекторию, что естественно зависит только от того, с чьей точки зрения,  мы эти отношения рассматриваем, а объясняется это тем, что родители стареют в то время, как их дети взрослеют, то отношения между супругами носят принципиально иной характер, представляя собой некую колеблющуюся траекторию, остающуюся, тем не менее, в определенных пределах. Можно, наверное, назвать такие отношения постоянным противостоянием, в котором каждый стремиться занять доминирующую позицию, но не стремиться её сохранить, с радостью уступая партнеру, подспудно понимая, что полная и окончательная победа неизбежно приведет к разрыву этих отношений.
        Георгию повезло с женой, за семьдесят с лишним лет совместной жизни он так и не сумел  до конца её понять, окончательно её покорить и полностью убедится в её любви к нему. Она противостояла ему до конца, по крупному и в мелочах, по вполне объяснимым причинам и без видимых причин, а порой и вовсе без всяких причин. Иногда ему казалось, что уж теперь-то он точно знает, что она скажет, что сделает, но каждый раз она делала что-то новое, что-то такое, что заставляло его в очередной раз удивиться и восхититься своей женой.
         А вот случаи совпадения с женой его уже не удивляли совершенно. В молодости, когда жена произносила фразу, готовую сорваться с языка Георгия, или совершала какое-то действие, которое он уже и сам готов был сделать, Георгий поражался. Как могут два совершенно разных человека быть столь похожи в своих проявлениях, мнениях, действиях, оценках? Он давно убедился, что в главном, в основном, они с женой очень похожи, очень одинаковы. Может быть, так было всегда, а, может быть, это так  сказывались долгие годы, проведенные рядом, годы прожитые вместе… В любом случае жена всегда была нужна Георгию, без неё он не представлял себе свою счастливую жизнь. И, тем не менее, поводы для противостояния у них всегда находились.
    Например,  Георгий всегда спарывал все этикетки с новой одежды, даже лейблы фирм производителей, считая, что от этого одежда не становится ни хуже, ни менее удобна, а жена не отрезала никакие, даже те, которые положено было отрезать. Георгий считал, что она это делает ему назло, и иногда всё-таки отрезал этикетки с одежды жены, когда она этого, естественно, не видела, потому что немного её побаивался.
          Как-то раз,  на дне рождения  друга Георгия, один из гостей, произнося тост, предложил  поднять бокалы за того человека, который будет подавать  патроны юбиляру, когда весь мир будет против него. Георгий не сразу понял, что речь идёт о жене его друга, подумав, что имеется в виду какой-то очень близкий и преданный товарищ юбиляра. Для Георгия жена всегда была гораздо больше, чем даже самый верный, самый преданный друг. Он был уверен в ней настолько, что считал, что скорее  он сам предаст её, чем она предаст его. И поэтому всегда немного её побаивался, подозревая, что она гораздо сильнее, чем ему это кажется.
          Опишем  подробно противостояние только по одному поводу между Георгием и его женой, продолжавшееся долгие годы, хотя и других противостояний по другим поводам было немало.  Поводом к этому противостоянию послужила обычная туалетная бумага. Вообще туалетная бумага занимала гораздо более важное место в жизни Георгия, чем могла бы занимать при других жизненных обстоятельствах.
                Начать придется с детских лет Гоши, когда туалетной бумаги в природе или, по крайней мере, в нашей самой большой и передовой в мире стране просто не существовало. Всё население использовало вместо неё старые и\ или прочитанные газеты, не претендуя ни на что другое. Но в конце шестидесятых началось массовое производство туалетной бумаги в СССР. Сначала бумага не пользовалась спросом, но после широкомасштабной рекламной компании  в газетах, что очень забавно, и на телевидении, что совсем не удивительно, когда спрос был создан, туалетная бумага неожиданно стала дефицитом, то есть созданный  спрос  уже никак невозможно было удовлетворить.
            Поэтому в маленьком провинциальном Мухосранске туалетная бумага так и не появилась. Наши доблестные космонавты выходили в открытый космос, продажные американские астронавты высаживались на Луну, а в Мухосранске, как и во всей остальной России не было туалетной бумаги, которая лишь иногда появлялась в далекой столице.
         Когда в восьмидесятом году Гоша вернулся домой из  Москвы после первой успешно сданной сессии с одними пятерками и двумя рулонами туалетной бумаги, отец поднял его на смех. Он искренне не понимал, как можно тратить деньги на это дело, а от нахлынувшего  возмущения  даже не мог подобрать нужное слово. До конца жизни он так и не смирился с тем, что мир меняется, и так и не научился  любить себя, пользуясь только старой мятой газетой, как привык это делать когда-то в далеком детстве. Как говорила мать, от этого, наверное, и умер. А Георгий радовался, что отец не дожил до того времени, когда газет совсем не стало.
    Жена в отличие от отца пользовалась туалетной бумагой с удовольствием и с большим размахом. А когда в начале двухтысячных ассортимент туалетной бумаги значительно расширился, начала использовать только самые дорогие сорта, многослойные, с красивым рисунком и приятным запахом. Это была другая крайность, Георгий не понимал, зачем так беспокоится, если потом всё равно пользуешься биде. Но жена считала, что её попка достойна только самой лучшей туалетной бумаги. Попка у неё действительно была очень упругая и красивая,  поэтому Георгию на такую попку  было не жалко никаких денег.
       Но не это было камнем преткновения между мужем и  женой в вопросе туалетной бумаги. Когда они только начинали свою семейную жизнь в конце восьмидесятых в огромной  двадцати восьмиметровой  комнате большой коммунальной квартиры на проспекте Вернадского около метро Университет, никаких проблем не было. Просто каждый из жильцов носил бумагу с собой, посещая туалет. А вот когда они, наконец, в начале девяностых приобрели собственную крошечную квартирку, начались проблемы.
       Оказалось, что жена вставляет рулон туалетной бумаги в бумагодержатель не как все нормальные люди свободным концом наружу, то есть к себе, а, наоборот, к стене, то есть от себя!   Когда Георгий попытался  объяснить ей, что его способ более правильный, более гигиеничный и, что самое главное, более распространенный, то наткнулся на глухую стену полного непонимания. Двухчасовая  беседа и все попытки Георгия убедить её в правильности  и разумности своего варианта закончились  полным провалом и фразой: « Вот такая я неправильная! Ошибся, когда выбирал!»
  В течение нескольких лет Георгий методично перевешивал бумагу каждый раз, когда она висела неправильно, а вот жена перевешивала бумагу бессистемно, хаотично, от случая к случаю, выводя его из себя, и когда перевешивала бумагу, и когда не перевешивала тоже.
           Когда они, наконец, переехали в большую квартиру, Георгий не стал вешать бумагодержатель на стену, а купил другой, огромный, на большой подставке и поставил его на пол туалета, надеясь, что теперь-то вопрос будет снят. Но оказалось, что и у этого бумагодержателя есть внутренняя и внешняя сторона. Противостояние продолжалось.
       Когда Георгий путешествовал по Америке в начале двухтысячных, в одном из придорожных мотелей он впервые увидел бумагодержатель сразу для двух рулонов туалетной бумаги. Георгий перевернул  один рулон бумагой внутрь, хотя изначально оба рулона висели бумагой наружу, сделал фотографию и отправил жене по интернету, надеясь, что это самый разумный способ разрешения долгого и бессмысленного противостояния. Но как назло после возвращения из Америки пришлось покупать новую квартиру с двумя туалетами, а жена заявила, что теперь в своем туалете он может вешать бумагу хоть поперек, а в её туалете бумага будет висеть, как положено, то есть внутрь.
      Георгий к этому времени уже порядком устал от этого вечного противостояния и махнул на всё рукой. Жена ездила на собственной машине, одевалась вызывающе и вешала бумагу в своем туалете, как ей вздумается. Георгий даже не заходил в её туалет, чтобы не расстраиваться и не портить себе настроение.
       А ещё через несколько лет они приобрели трехэтажный таунхаус.  Туалеты были на каждом этаже, подниматься или спускаться не хотелось, поэтому  Георгий шёл в  ближайший туалет, стараясь не обращать внимания на то, как висит бумага. А висела она так, как повесил её тот, кто последним менял закончившийся рулон. Перевешивать рулоны всем участникам противостояния просто надоело…
           Бесцельно бродя по интернету, Георгий однажды наткнулся на статью « Как  правильно установить  рулон туалетной бумаги в настенном бумагодержателе». Статья была из солидного научного журнала,  поэтому  Георгий на мгновение поверил, что сейчас он, наконец,  узнает, как правильно  должна висеть туалетная бумага. Но оказалось, что правильно повесить невозможно. Просто существовало два хорошо известных способа, и можно было, конечно, воспользоваться любым…
         Но дальше началось кое-что интересное. В результате серьезных научных исследований выяснилось, что 87% людей пользуются первым способом, то есть вешают бумагу наружу, как Георгий, и только 13% процентов использует второй способ, то есть вешают бумагу внутрь, как его жена. К тому же выяснилось, что вопрос этот чрезвычайно принципиальный, и процент людей, которым совершенно безразлично,  какими образом  установлена бумага,  ничтожно мал.
       Дальше было ещё интереснее. В результате тщательных психологических исследований на основе разнообразных тестов было доподлинно установлено, что приверженцы первого способа склонны контролировать ситуацию и чаще меняют свих сексуальных партнеров, чем беззаботные приверженцы второго способа, склонные к стабильным половым связям. Это описание идеально подходило к Георгию и его жене…
    Далее авторы статьи замечали, что соотношение правшей и левшей среди людей так же составляет примерно 87 к 13.       И хотя здесь не было полного соответствия, то есть не все левши предпочитали второй способ и не все правши первый, тем не менее, авторы статьи выдвигали гипотезу о преобладающем развитии разных полушарий головного мозга у приверженцев разных способов.
                Далее авторы немного углублялись в сравнение правшей и левшей, напоминая хорошо всем известные факты,  о примерном равенстве соотношения правшей и левшей в спорте и творчестве, о преобладании  правшей в интеллектуальной деятельности и о преобладании левшей в художественной деятельности.
           А далее авторы  сообщали малоизвестный, совсем недавно установленный научный факт, о примерном равенстве правшей и левшей на заре цивилизации, десять и более тысяч лет назад.  Это было установлено в процессе исследования огромного количества наскальных рисунков, найденных в местах стоянок древних людей. По этим рисункам довольно легко было определить, правшой или левшой был их автор. 
      Прочитав статью, Георгий понял, что вопрос  туалетной бумаги был лишь проявлением очень глубоких и очень принципиальных различий между ним и его женой. Георгий начал думать об этом и замечать многое, что раньше проходило мимо его сознания. Он заметил, что маленькие дети, которые ещё не умеют говорить, почти всегда тянутся за игрушкой левой рукой. Он заметил, что о том, что даётся нам легко и без усилий, мы говорим «одной левой».
                И он понял, что всё «правильное» не несет никакой объективной ценности, являясь  по существу всего лишь мнением «правого» большинства. Но в мире всегда сохраняется небольшая доля неправильного «левого». Во времена социализма, то есть по существу во времена торжества левой идеологии, был широко распространен лозунг « наше дело правое» и тем не менее, существовало выражение «левые заработки» и «продать налево». В некоторых странах до сих пор  сохраняется левостороннее движение, а некоторые люди всё ещё вешают бумагу внутрь, к стене, неправильно, не давая правым окончательно утвердиться в своей правоте…
                Георгий попробовал повесить туалетную бумагу способом, которым никогда в жизни не пользовался, и ему показалось, что так бумага висит совсем даже не плохо, даже как-то аккуратнее.
     Он предложил и жене тоже попробовать другой способ, на что она ответила: «Да я уже давно вешаю так, как тебе нравиться!» « Мне никогда так не нравилось, просто я всегда считал, что так правильно…» - Георгий говорил эту фразу, одновременно с ужасом осознавая, что прежнее противостояние никуда не делось, что оно по-прежнему продолжается…
                Постепенно Георгий понял, что хотя он всегда воспринимал жену, как нечто новое, к чему он стремился, оставив в прошлом старое, повзрослев и покинув свою прежнюю семью и прежнюю жизнь, но на самом деле жена была для него возвратом к  истокам, приближением к корням. Он обрёл с ней когда-то утраченное счастье семейной жизни, такой как в детстве.  Всё новое как всегда оказалось хорошо забытым старым… И  только теперь он наконец понял, что жена всё время гармонизировала его жизнь, не давая ему установить полный и окончательный порядок, который бывает только на кладбище.
                Георгий был благодарен ей за это и, наконец, окончательно смирился с тем, что это и есть нормальная счастливая семейная жизнь – постоянное противостояние.

РАБОТА  УЧЁБА

         Первое и самое главное, что надо сказать о трудовой деятельности Георгия, это то, что он никогда не работал в самом простом и привычном для всех смысле этого слова, он никогда не работал работу. Он, конечно, много трудился, иногда даже тяжело и с напряжением всех своих скромных моральных и физических сил, но никогда он не работал только ради денег или каких-то других материальных благ.
              Он всегда делал только то, что ему было интересно, и всегда получал не только удовлетворение от результатов своей деятельности, но и удовольствие от самого процесса.
               Конечно, перед Георгием, так же как перед любым мыслящим человеком, всегда стояла дилемма, делать то, что хочется, или делать то, что нужно, то, что когда-то в раннем детстве тебе велели взрослые, а теперь услужливо и настойчиво подсказывает здравый смысл. А подсказывает он всем всегда одно и то же: « Сначала обеспечь свое существование, свое пропитание, свою безопасность, а уже потом будешь делать то, что хочется, то, что доставляет тебе удовольствие, радость и другие положительные эмоции. А пока потерпи, поработай, потому что так надо».  В общем, всем хорошо известная дилемма между «надо» и «хочется». Большая часть здравомыслящих людей всегда поступают, как положено, то есть сначала делают то, что «надо», и занимаются  тем, что им действительно «хочется», только по остаточному принципу, называя это увлечением, хобби или как-то ещё. При этом «надо» они делают с большим запасом, производя еды больше, чем могут съесть, приобретая одежды больше, чем могут износить, зарабатывая  денег больше, чем могут потратить. Конечно, к услугам этих людей всегда найдется очень дорогая еда, новая модная одежда,  новейшие престижные автомобили  и роскошная недвижимость, но это уже далеко не то обеспечение выживания, с которого всё начиналось.
     Георгий то ли в силу недостатка здравого смысла, то ли в силу сложившихся обстоятельств, наоборот всегда сначала делал то, что ему нравилось, а только потом то, что было нужно. В детстве он мог целый день проиграть во дворе, а уроки делал уже на самих уроках. На математике, пока какой-то троечник мучал задачу у доски, и заняться было всё равно нечем, он делал русский, на уроке русского языка он делал химию, на химии просматривал историю и так далее. Он всегда делал то, что ему нравилось, между делом занимаясь тем, что было нужно. Когда ему нравилось бороться, он занимался спортом, а между делом учился, когда ему нравилась математика, он увлеченно решал задачи, а между делом проходил другие предметы, когда нравилось петь, он пел, между делом занимаясь всем остальным. И всегда он занимался тем, что ему нравилось так искренне, так самозабвенно, так увлеченно, с такой самоотдачей, что очень скоро это становилось работой.
      Когда он выиграл свои первые городские соревнования по борьбе, ему начали давать талоны на бесплатное питание в ресторане «Центральный», где днём были комплексные обеды, а вечером самое популярное место в городе.  Когда он выиграл районную олимпиаду по математике, его послали сначала на городскую олимпиаду, а потом и на республиканскую,  и учителя по другим предметам перестали придираться к нему по пустякам. Когда он успешно выступил на отчетном концерте вокальной студии, ему сначала предложили поездить с концертами по Подмосковью, а потом предоставили постоянную работу в ресторане.
         Конечно, Георгий не был идиотом, и когда видел, что можно легко заработать много денег, никогда не упускал такой возможности. Первый раз он поехал в стройотряд из интереса, на второй год его уже назначили мастером, и все уважительно называли Мастер Гаго, а на третий год он поехал только для того, чтобы заработать на свой первый новый автомобиль. Но когда он купил машину, то перестал ездить в стройотряд, не находя там для себя ничего нового и интересного кроме денег. На рынке в Лужниках Гога проработал больше года, когда его прибыль была почти 50% в месяц, когда ему было там весело и интересно. Но когда он заработал на первую квартиру, то с легкостью отказался от этих больших, но очень небезопасных и нелегких денег. Хотя, конечно, отказаться от привычного образа жизни, от привычной  деятельности, от привычного рода занятий было для него не всегда так просто…
     Труднее всего было отказаться от любимой математики. Долгие годы он занимался этой самой главной, как он всегда  считал, наукой. Сначала пять лет в школе, потом пять лет в университете и ещё пять лет в институте. К тому времени, когда это случилось, он уже был младший научный сотрудник, уже написал кандидатскую диссертацию, уже разослал её рецензентам и начал сдавать кандидатский минимум… и вдруг понял, что всё, что больше уже не может, что больше ему это не интересно, что больше его это не увлекает, что математика уже давно превратилась для него в обыденность, в банальное зарабатывание денег, в муторное отбывание времени на службе, в бессмысленную возню.  Прошла любовь, пропал интерес, пропало увлечение. Он стоял около проходной института, на часах было ровно девять часов, толпа научных сотрудников рвалась к турникету, а он стоял и скорбел о прошедшей любви. Прозрение настигло его не вовремя и не к месту, но ничего поделать с собой он теперь уже не мог.
      Георгий стоял неподвижно перед опустевшей проходной и задавал себе вопрос, а правильно ли он поступает. Перед каждым из нас, как перед каждым мыслящим человеком, иногда, пусть и не очень часто, встает этот вопрос. Но что значит этот вопрос, что мы обычно вкладываем в понятия «правильно» и «неправильно», чем отличается «верный» путь от «неверного»? Ведь правильный или правый - это всего лишь противоположность  левого, менее распространенного. А верный путь – это всего лишь неизменный, такой же, как и прежде.
    Ведь если задуматься, то речь никогда не идет о смерти, о выживании, речь всегда идет об успехе, о признании, то есть об оценке других людей. Тебе хочется поступить именно так, но поступаешь ты иначе, более правильно, более разумно. Так ты думаешь, так тебе кажется, а на самом деле ты поступаешь не так, как хотел…
     И совсем не важно, что будет потом, важно, что сейчас ты поступил не так, как хотел. Ты предал себя, ты изменил себе, ты не поверил себе, ты отказался от себя, тебя больше нет…  Будет кто-то другой, более успешный, может быть, более обеспеченный, наверное, более разумный, возможно, но это будешь уже не ты…
                Так, или примерно так рассуждал Георгий, стоя неподвижно у проходной института, но через несколько минут он развернулся и пошел спать в общежитие.  Правда сон с него как рукой сняло, голова была ясная, а душа его наполнилась радостью, словно внутри освободилось место для чего-то нового, чего-то ещё неизвестного.
        А вот ничего нового Георгий никогда не боялся, точно зная, что сумеет этому новому научиться, к этому новому приспособиться.  Дело в том, что детство Георгия прошло в условиях почти идеально подходящих для раскрытия всех  его природных данных, для усвоения любых необходимых знаний, для развития всех его разнообразных способностей. Одним словом, детство его прошло в Советском Союзе, где любое образование было бесплатным, где можно было ходить в любой кружок, в любую спортивную секцию, где преподаватели  и тренеры занимались с детьми не ради денег, а ради результата.  Конечно, нужно было иметь соответствующие способности, пройти отбор, сдать вступительные экзамены и самое главное, нужно было иметь желание, но не деньги. Поэтому в детстве, то есть до двадцати пяти лет, Георгий научился очень многому, почти всему, что потом понадобилось ему в жизни. Научился бороться, научился решать задачи, научился работать, но самое главное, он научился учиться! Учиться, учиться и учиться! Это стало для него  потребностью, такой же, как сон и еда. Он продолжал всё время чему-нибудь учиться всю свою жизнь, до самых последних дней. Уже в зрелом возрасте он научился пользоваться компьютером, программировать, научился петь, играть на фортепиано, научился кататься на горных лыжах, прыгать с парашютом и погружаться с аквалангом, научился зарабатывать и правильно тратить деньги. Может быть, поэтому он никогда не боялся нового образа жизни, нового рода и вида деятельности, новой профессии, успев за одну жизнь прожить несколько разных жизней.
     Очень многие люди мечтают о таком разнообразии в своей жизни, и некоторым людям иногда даже удается немного изменить вид своей деятельности. Например, артист становиться режиссером, спортсмен тренером, ученый преподавателем. Но согласитесь, что это не сильно меняет сферу деятельности человека, это всё та же область применения его способностей, те же навыки, те же полушария мозга, те же нейроны  и те же мышцы.
           Иногда какой-нибудь артист заявляет, что благодаря своей замечательной профессии, исполняя разные роли, играя разных людей, он был и спортсменом, и ученым, и рабочим, и музыкантом. Согласитесь, что и это ложь. Он был спортсменом, который никогда не выиграл  ни одни соревнования, ученым, который никогда не написал ни одной статьи, рабочим, не построившим ни одного дома, музыкантом, не заработавшим ни копейки своей музыкой.
                Более честно поступают  те, кто ведут параллельную деятельность, называя её своим увлечением или хобби. Иногда они действительно достигают в этом мастерства, но так и не решаются заняться этим своим увлечением профессионально, и даже не представляют, как отличается их  необязательная любительская деятельность от настоящей профессиональной работы за деньги.
          Когда Георгий работал инструктором на горнолыжном курорте, он очень быстро понял, что главное в этой работе уметь общаться с клиентами, а вовсе не уметь кататься на горных лыжах лучше всех.
              Когда Георгию, как певцу,  предложили поработать с концертами, он и не представлял, что это такое. Оказалось,  что спеть хорошо одну песню может почти любой вокалист, если это будет удобная для него песня, в удобной для него тональности, в удобном темпе, а вот отработать целый концерт, в котором будут совершенно разные песни в абсолютно разных тональностях, могут совсем немногие.  А уж настоящими профессионалами становятся только самые крепкие, самые выносливые певцы, с луженой глоткой и мощной диафрагмой, которые могут исполнять и быстрые заводные песни, и медленные лирические.
                Когда Георгий работал ведущим разнообразных  корпоративных мероприятий и всевозможных праздников, свадеб, дней рождения и юбилеев, он очень быстро разобрался, что в этой работе главное уметь договориться с заказчиком, угодить клиенту, который платит деньги, понять чего он хочет, а потом создать нужное настроение на самом празднике. Главное было именно это, а не что-то другое.
            Поменять профессию кардинально, сменить род своей деятельности, изменить образ жизни, задействовать другое полушарие своего мозга, другие мышцы и другие нейроны, хотя бы один раз в жизни удается далеко не каждому.   А Георгию это удавалось несколько раз. Он был и хорошим спортсменом, и неплохим математиком, и прекрасным тренером, и довольно старательным руководителем, и умелым горнолыжником, и хорошо оплачиваемым певцом  и  очень успешным ведущим.
       Всю жизнь Георгий делал только то, что ему нравилось, то, что его увлекало, то, что в тот момент он любил больше всего. Это ли не счастье?!

ЗДОРОВЬЕ

                Когда взрослые спрашивали маленького Гошу, кем он собирается стать, когда вырастет, наивно ожидая услышать от него в ответ что-то вроде «космонавтом» или «пожарником», он всегда  очень твердо отвечал, пристально глядя им в глаза: «Дизайнером!» 
       Тогда это слово было мало кому известно, а обозначало оно художника прикладного искусства, который придавал законченный эстетичный вид продуктам промышленного производства.  Многие взрослые  смущались, но делали вид, что знают, что это такое, многозначительно кивая головой: «Ну, ну…молодец…»  А Гоша, наслаждаясь их смущением, спрашивал: « Вы хоть знаете, что это такое?» Взрослые ещё больше смущались, и отходили в сторону, неодобрительно обращаясь к родителям Гоши, если они были рядом: «Ну, и мальчик у вас!»
     Но летом шестьдесят восьмого, когда Гоша собирался идти в школу, и для него уже был приготовлен красивый костюмчик с новыми ботиночками, а букварь и чистые тетрадки уже были любовно уложены в новенький блестящий ранец, он заболел. Болел очень тяжело и долго, и никто не мог понять, что это за болезнь, врачи никак не могли поставить точный диагноз.
           Ослаб до такой степени, что уже почти не хотел жить, а жить, так мучаясь и страдая, не хотел точно. Но организм каким-то чудом всё-таки победил болезнь, может быть, какие-то вирусы или какие-то микробы наконец то сдались, а может быть какие-то антитела и фагоциты, наконец то начали вырабатываться, но он выздоровел и запомнил на всю оставшуюся жизнь, что нет ничего важнее и нужнее здоровья, навсегда уяснил для себя, что если ты болеешь, если тебе постоянно плохо, то тебе ничто не интересно, ничего не нужно, даже сама жизнь…
     Когда после этой болезни его спрашивали, кем он хочет стать, когда вырастет, он неизменно отвечал: «Здоровым человеком».  И глядел пристально  на толстых, седых и лысых взрослых, которым  было то всего  около тридцати, так же как его молодым ещё родителям. Но Гоше они казались глубокими стариками, и таким, как они, он точно быть не хотел…
    Когда впоследствии разговор с друзьями заходил о самом главном в жизни, а важным для сверстников Гоши в разные периоды жизни было разное, то секс, то деньги, то семья, и они спрашивали  об этом Георгия, он неизменно отвечал: «А для меня самое главное – это здоровье, здоровье для меня всегда на первом месте. Второе, третье, четвертое, пятое, шестое и седьмое места свободны, а на восьмом месте профилактика здоровья - физкультура и спорт!» Друзья всегда смеялись над этими словами, полностью признавая их справедливость, но всегда тут же забывая о своем собственном здоровье, занимаясь другими, более важными вещами, а здоровьем собираясь заняться позже.
       А Георгий по существу всегда занимался только своим здоровьем, относясь ко всему остальному  гораздо менее серьезно. Это совсем не значит, что он себя жалел, берег и баловал. Наоборот, он себя постоянно тренировал, изучал  и развивал, занимаясь то борьбой, то теннисом, то бегом, то горными лыжами. Он то голодал, то вегетарианствовал, то обливался холодной водой, то моржевал, то ходил на массаж, то в баню.
   Хотя медицина за время жизни Георгия сделала огромный шаг вперед, но она всегда, как во времена его молодости, так и во времена его старости, занималась только болезнями человека, а не его здоровьем. Медицина спасала, лечила, избавляла от боли, не давала умереть, но не могла, да и не хотела сделать человека здоровым настолько, чтобы он получал радость и удовольствие от жизни.
                Пожалуй, единственной областью медицины, в которой  окончательно были решены все проблемы, стала стоматология. В начале семидесятых годов маленького Гошу зубной врач лечил, а точнее мучил, рассверливая ему больной зуб без всякого обезболивания бормашиной, так называемой «прялкой», которая вращалась благодаря хаотичным движениям его ноги, и затем замазывая дырку цементом.  А в начале второй половины двадцать первого века, когда Георгию было уже девяносто, ему абсолютно безболезненно просто вставили тридцать два новых зуба, выращенных из его же собственных зубов. И не смотря на то, что зубы у Георгия всегда были очень плохие, очень слабые, последние годы своей жизни он прожил, щеголяя новыми красивыми ослепительно белыми зубами. 
      Ещё медицина очень помогла Георгию со зрением. Несколько раз он делал себе лазерные хирургические операции коррекции зрения, и в итоге видел довольно сносно до последних дней жизни. Всё остальное для своего здоровья Георгий сделал себе сам.
     После долгих и разнообразных экспериментов в области питания он выработал собственную систему питания. На завтрак  всегда старался есть пищу богатую углеводами, в обед ел белковую пищу, а на ужин ел много клетчатки, мечниковскую простоквашу, пил кефир, чтобы ночью его микробиота  могла отдохнуть, восстановиться.  И всегда очень чутко прислушивался к своему организму, всегда ел только то, что организм действительно хотел.
          Он, например, всегда любил куриные и перепелиные яйца и всегда ел их, и тогда, когда их трудно было купить в магазине, а по телевизору всем рассказывали о вреде холестерина, и тогда, когда яйца лежали в магазинах  в изобилии, и вдруг оказалось, что холестерин не так уж и вреден. Систему своего питания Георгий называл «системой интуитивного питания», и пока шли споры о правильном питании, а споры эти шли всегда, сколько помнил себя Георгий, он придерживался своей системы,    не дожидаясь окончательного решения этого вопроса.
         Была у него и своя собственная система физических упражнений. После двадцати пяти лет, когда он закончил бороться и попрощался со спортом,  Георгий перестал подвергать свой организм экстремальным физическим нагрузкам, почувствовав, что уже не так быстро и хорошо восстанавливается,  как раньше. Занимался исключительно физкультурой, немного, по два три часа, но каждый день. Обязательно стоял на голове в позе лотоса несколько минут, ходил на руках, подтягивался, отжимался, болтался на палке и крутился в кольцах. Среди упражнений, которые он ежедневно практиковал, были и элементы йоги, и элементы хореографии, и гимнастики, и ушу, и акробатики, но все они были направлены на сохранение и развитие суставной подвижности, и поддержание мышечного тонуса.
      Очень внимательно относился ко сну. Если в молодости мог позволить себе спать мало, а иногда и совсем не спать, и всё же чувствовал себя хорошо, то потом положил себе за правило обязательно высыпаться, иначе чувствовал себя целый день разбитым, уставшим.  После того как оставил работу в институте, где рабочий день начинался ровно в девять часов утра, больше никогда не работал так, чтобы надо было утром вскакивать и куда-то бежать. Считал это чуть ли не главным условием счастливой здоровой жизни. Каждое утро очень медленно вставал, бездельничал, пил кофе, думал, вспоминал и мечтал…
              С пятнадцати лет спал только на жесткой абсолютно ровной постели. Между досками и простынями клал одеяло из овечьей или верблюжьей шерсти, таким же одеялом и укрывался, всегда на ночь открывая настежь окна в спальне.  Кроме этого обязательно два три раза в неделю ходил в баню, где парился от души до полуобморочного состояния, а после этого спал как убитый.
                Умер Георгий абсолютно здоровым человеком. В последний вечер долго и неторопливо писал что-то на листке чистой белой бумаги, затем очень быстро набрал всё это на клавиатуре и очень долго смотрел на получившийся текст.   А потом оставил всё, как было, видимо так до конца и не доделав…
          Прилег,  позвал жену и детей, которые уже несколько дней жили с ним, собравшись перед его юбилеем и почему-то ожидая чего-то подобного. Попрощался с детьми, сказал, что все было хорошо, но все равно жаль расставаться.
                Поцеловал жену, закрыл глаза и словно уснул. Ещё долго они сидели все вместе у его постели, думая, что вот сейчас он проснётся, снова откроет глаза, снова начнет говорить…

СТРУКТУРА СЧАСТЬЯ

                Если постараться как-то систематизировать все человеческие желания, представить их все в некотором едином пространстве, то можно получить, как один из возможных вариантов, следующую схему:

 ДЕНЬГИ СЛАВА ВЛАСТЬ               
 КОМФОРТ СЕКС ЗНАНИЯ
 ЗДОРОВЬЕ ЛЮБОВЬ ПОНИМАНИЕ
               

                По оси абсцисс желания расположены от грубых материальных до возвышенных идеальных.  То есть ось абсцисс – это некоторое движение желаний от материи через энергию к информации, к тому, что уже нельзя потрогать, нельзя ощутить, нельзя почувствовать.
      По оси ординат эти же желания расположены от глубоко личных, индивидуальных до общественных, социально значимых. То есть ось ординат – это градация желаний от сугубо субъективных, никак не проверяемых экспериментально, которые относятся к внутренней субъективной реальности, до вполне отчетливо фиксируемых на практике, другими словами, объективных, относящихся к объективной внешней реальности.
    О наполнении этой схемы в описанных нами координатах прозорливый читатель может подумать самостоятельно, мы же продолжим наше исследование одного частного случая обыкновенной счастливой жизни.
                Конечно, было бы неплохо получить от жизни всё желаемое в полном объеме, причём желательно было бы именно «всё и сразу». Но любой здравомыслящий человек, прекрасно понимая  ограниченность всех своих сил и срока своей жизни, как правило,  вынужденно выбирает  какую-то стратегию поведения, выбирает что-то для него главное из всех этих желаний, к чему он будет по мере сил стремиться в первую очередь, пусть и смутно надеясь  впоследствии получить и всё остальное.
                Например, какой-то человек выбирает своим приоритетом славу, надеясь затем как-то превратить  свою популярность  в деньги и надеясь благодаря этой славе  получить какое-то положение в обществе, а, может быть, и свой кусочек власти. Далее он предполагает потратить деньги на материальные ценности, хороший дом, удобную машину, полезную еду, то есть обрести некий комфорт, который позволит ему наслаждаться жизнью долгие годы.  Но мы то знаем, что для того, чтобы наслаждаться жизнью, прежде всего необходимо здоровье.  Кроме этого этот человек предполагает, что раз он будет знаменит и популярен, то его все будут любить, у него будет много друзей и секса.
     Заметим, что предполагая всё это, он ведь ещё попутно претендует на понимание жизни, считая, что обладает достаточными для этого знаниями. Кстати, меньше всего люди стремятся к познанию, которое находится где-то между «знанием» и «пониманием»  на вышеприведенной схеме.
       Но, к сожалению, чаще всего в процессе достижения славы этот человек растрачивает свое здоровье, остается одинок в личной жизни и выясняется, что приобретая  своих поклонников и сторонников, он приобрел одновременно и врагов, и завистников.
      Существуют, конечно, и другие стратегии достижения счастья. Очень распространена, например,  стратегия достижения счастья через деньги, которые потом можно превратить и в популярность, и в здоровье, и в любовь, и во всё остальное.  Но потом вдруг оказывается, что здоровье не купишь, а любят тебя лишь за твои деньги… Но любые стратегии – это удел сильных, целеустремленных, цельных личностей, готовых ради достижения цели на многое, если не на всё. Поэтому иногда, жертвуя очень многим, если не всем, сильные личности всё-таки достигают своих целей.      
              А удел большинства обычных средних людей – это бесконечное хаотичное блуждание в рамках очень простой вышеприведенной схемы. Кто из них в юности не мечтал о славе, богатстве и власти?  Кто из них в зрелые годы не мечтал о материальном достатке, о комфортной, активной, веселой, насыщенной разнообразными, в том числе и сексуальными, событиями жизни? Кто из них в старости не мечтал о тихой, спокойной, здоровой жизни  полной любви и понимания окружающих?
     Но вернемся к герою нашего исследования, зададимся вопросом, какова была его стратегия достижения счастья. Теперь, зная его жизнь довольно подробно, мы видим, как он добровольно отказался от власти, когда понял, что не может вынести её нелегкое, а иногда и тяжкое бремя. Мы видим, как он равнодушно  относился к славе, узнаваемости и популярности, хотя мог бы попытаться их завоевать. Как спокойно он относился к деньгам, не видя в них ничего другого кроме возможности приобретения  нужных и необходимых вещей. Как безразлично он относился к комфорту, превыше всего ценя именно здоровье, а не комфорт.  Как адекватно относился к сексу, понимая, что только любовь делает его по-настоящему возвышенным наслаждением. Как никогда не стремился к бессмысленному накоплению знаний, предпочитая  глубокое понимание немногих фактов поверхностному знанию большого количества разнообразных фактов…
    Казалось бы, можно предположить, что Георгий с детства стремился к здоровью, любви и пониманию… Но вряд ли это так, ведь вступая в эту жизнь, он и понятия не имел о том, что его ждет впереди. К чему же всегда стремился Георгий, что он ценил больше всего, от чего он не мог никогда отказаться?
                Нам кажется, что мы нашли ответ на этот вопрос в одной записи, сделанной Егором, тогда ещё учеником пятого класса «В» общеобразовательной средней школы, в своем дневнике читателя, который он старательно вел, посещая городскую библиотеку. В этом дневнике он  записывал названия прочитанных книг, имена и годы жизни авторов и оставлял свои короткие комментарии.После прочтения повести Генриха Манна «Молодые годы короля Генриха 4» Гоша оставил короткий комментарий, а потом на отдельной странице добавил короткий текст, который, как нам кажется, две ответ на вопрос, что же больше всего он ценил в своей жизни.
                « Жить надо, получая удовольствие от жизни, но, не впадая в зависимость от этого удовольствия, потому что высшее удовольствие – это свобода, и в выборе  разных удовольствий  тоже. Ведь удовольствием может быть и само удовольствие, и воздержание от этого удовольствия.  Жизнь может быть одним сплошным удовольствием, если ты действительно свободен, поэтому свою свободу я ценю превыше всего, пренебрегая ради неё всеми прочими удовольствиями.
    Конечно, свобода очень разнообразна, как разнообразно всё в нашей жизни. Любовь, например, может быть и любовью к жене, и любовью к детям, и к родителям, а может быть и любовью к самой жизни. Свобода тоже может быть всего лишь свободой выбора или финансовой свободой, или свободой перемещения в пространстве, или даже сексуальной свободой.  Но важней всего для меня та свобода,  для которой очень трудно подобрать верное определение,  которую часто называют внутренней свободой,  для которой,  казалось бы, не нужно ничего, но для которой на самом деле нужен целый мир…»
    И именно ради этой свободы Георгий всегда был готов на всё, именно её он боялся потерять больше всего на свете, именно этой свободой он дорожил с самого детства.  Хотя тогда он был почти абсолютно не свободен, был зависим от всех, особенно от своих самых близких людей, от своих родителей, от учителей, от друзей.  И все-таки уже тогда он этой истинной внутренней свободой  обладал, и сумел прожить жизнь, так и не утратив своей внутренней свободы, этой высшей ценности своей жизни.
               Заметьте, что в нашей схеме нигде нет «свободы», как ценности, как желания, как цели жизни. Образно говоря «свобода» находится вне нашей схемы, одновременно и выше всего, как абсолютно идеальное желание, и ниже всего, как то, чем мы уже обладаем от рождения.  Абсолютная свобода доступна только тому, кто всё может и всё знает, то есть только богу, а потому не может быть желанием обычного человека,  а свобода, которая дается нам от рождения, как способность поступать по собственному разумению, не может быть нашим желанием, потому что мы ею, как нам кажется, уже обладаем.
                Свобода предполагается, подразумевается, как совершенно необходимое, но совершенно недостаточное условие достижения счастья. И как часто люди жертвуют своей свободой, надеясь получить взамен что-то более существенное, а получив это, готовы пожертвовать всем, чтобы вновь обрести свободу …
   Гоша, Егор, Гаго, Георг, Жора, Гога, Георгий сумел прожить  свою жизнь, не утратив свою свободу, не растеряв её, не разменяв её на жизненные блага и ценности. И, наверное, это самое главное счастье в жизни…

САМОРЕФЛЕКСИЯ САМОСОЗНАНИЯ

      Когда Гоша был совсем маленький, он как все дети, был невинен, безгрешен, писал в пеленки, тянулся к игрушкам левой рукой, не узнавал свое отражение в зеркале и не стеснялся своей наготы. Но потом, когда искра его сознания разгорелась, когда он начал говорить, а потом и думать, он узнал свое отражение в зеркале, понял, что он голый, начал стесняться и начал рефлексировать.  Он постоянно видел себя со стороны, постоянно думал, правильно ли он поступает, и что будет, если он будет делать то, что ему хочется, а не то, что нужно.  Он научился сдерживать свои желания, научился пользоваться только правой рукой, научился принимать только правильные решения, но утратил свою невинность и непосредственность. Теперь ему хотелось быть умным, сильным и красивым, но «хотеть быть» и «быть» - это совершенно разные вещи…
           Летом семидесятого года, когда ему было уже девять лет, и он собирался идти во второй класс, Гоша услышал по радио в передаче «Пионерская зорька» загадку о трех мудрецах.
     «По дороге шли мудрецы и спорили, кто из них умнее. Навстречу им попался торговец колпаками, и мудрецы попросили его разрешить их спор. У того как раз в мешке оставалось два белых колпака и три черных. Торговец  велел им закрыть глаза, и пока они сидели, закрыв  глаза,  он надел на каждого мудреца черный колпак, а два белых спрятал обратно в мешок. Когда мудрецы открыли глаза, торговец  велел им, не снимая свои колпаки, не заглядывая в мешок, и не разговаривая друг с другом, ответить на вопрос, какой на них колпак.
      Мудрецы немного посидели молча, а потом один из них сказал, что на нем черный колпак, и объяснил, как он до этого додумался.  Остальные мудрецы признали, что он самый умный…  Как этот мудрец догадался, что на нём  именно черный колпак?» Примерно так прозвучала эта загадка в детской радиопередаче.
                Услышав загадку, Гоша сейчас же представил, как думает самый мудрый мудрец: « Если бы на мне был белый колпак, то кто-то из этих двоих тоже неглупых мудрецов, увидев перед собой белый колпак, подумал бы: « Если бы на мне был белый колпак, то третий мудрец, видя перед собой два белых колпака, конечно,  догадался бы, что на нем черный колпак. Но он молчит, значит, он не видит два белых колпака. А значит, на мне черный колпак!» Но они оба молчат, а значит, они не видят перед собой ни одного белого колпака! И это может означать только одно – на мне черный колпак!» Так думал самый мудрый мудрец.
    И все эти мысли были так понятны Гоше, так просты, что он даже удивился, в чем же тут собственно заключается загадка. Но когда он задал эту задачку своим друзьям во дворе, то никто не смог её решить, а некоторые даже не смогли понять решение, которое он несколько раз очень медленно и очень подробно им рассказал. Когда он загадал загадку папе, тот тоже не смог её разгадать, а потом и понять её разгадку. А Гоша не мог понять, чего они все не понимают…
          Было ему тогда только девять лет, и он ещё не знал, что больше всего люди отличаются друг от друга своим интеллектом. Кто-то с трудом формулирует теорему Ферма, а кто-то с легкостью гипотезу Пуанкаре.
      Через несколько лет Гоша понял, что все люди обладают разным уровнем рефлексии. Например, ненормальная Роза почти не видела себя со стороны, поэтому всегда говорила, что думала, и делала, что хотела. И многие одноклассники Гоши мало чем отличались от неё.
   Но были и другие, более рефлексирующие. Соседка Гоши по парте или Егора, как его называли одноклассники, часто доставала маленькое зеркальце и украдкой, думая, что её никто не видит, поправляла волосы. Она очень хотела быть красивой, очень хотела нравиться мальчикам.
       Она видела свое отражение в зеркале перед собой, она рефлексировала, но она не видела другое зеркало, немного в стороне, на стене класса, в котором отражалась и она, и её отражение, и то, как она хочет быть красивой, как она хочет нравиться всем мальчикам в классе, как она рефлексирует.
                А Гоша видел всё это, и видел, как он сам хочет быть самым умным и сильным, и уже понимал разницу между «хотеть быть» и «быть», потому что у него был уже другой или следующий уровень рефлексии сознания. Но так как само по себе сознание это и есть рефлексирующий интеллект, то можно сказать и проще,  уровень сознания и самосознания  Гоши был несколько выше, чем у его одноклассников.
              Многие люди, глядя на своё отражение в зеркале, думают, что видят себя, но это не так. Они видят лишь свое отражение, в котором всё перевернуто и всё наоборот, в котором правое кажется левым, левое правым, правильное неправильным, правда ложью, а ложь правдой. Если бы они увидели отражение этого отражения, то всё стало бы на свои места, все стало бы ближе к реальности, правое стало бы правым, а левое левым. И Гоша это начал понимать…
      Он начал понимать, что нельзя доверять мнению других людей о себе, что мнение других людей о нас – это наше отражение в других людях, а мнение нас о самих себе – это отражение отражения, которое гораздо ближе к истине.
                Вопрос, конечно, о нашей независимости, о нашей свободе от мнения других людей. Как часто мы волнуемся, переживаем, беспокоимся, думаем о том, что скажут о нас, что подумают о нас другие люди. И разговор сейчас не идёт  о каких-то очень серьезных вещах, наоборот,  об очень простых - об одежде, о прическе, о словах. Большинство людей одеваются, как все, стригутся, как все, говорят, как все, а в итоге думают как все, то есть не думают совсем. Потому что мышление – это творческий акт, который никак не зависит от мнения окружающих. Но это только в теории, а на практике, если все будут утверждать, что дважды два пять, то нам проще с этим согласится, чем идти против мнения большинства.
         Гоша, внимательно наблюдая за собой, видел, как он старается быть как все, как он боится мнения окружающих, как он зависим от мнения большинства, и поэтому старался не быть, как все, старался быть другим, думая, что так он сохранит свою индивидуальность.
              Апофеозом его бессмысленных усилий стал эпизод, случившийся на пятом курсе в феврале восемьдесят пятого. На комсомольском собрании курса он встал и сказал, что мы, наша страна, никогда не построим ни коммунизм, ни социализм, ни с человеческим лицом, ни в отдельно взятой стране, ни развитой, никакой вообще. Два месяца он думал, что ему конец, что он пойдет в армию, и вот там уже точно будет, как все.
            Его таскали по заседаниям, по каким-то собраниям, выносили выговоры, прорабатывали, вразумляли… и вдруг всё кончилось. Оказалось, что он одним из первых выразил общее мнение, а вовсе не выступил против мнения большинства.
                А он, Гоша или Георг, как его тогда все называли, думал только о том, что было бы, если бы  злополучное собрание проходило всего на месяц раньше. Наверняка его исключили бы из комсомола, отчислили из университета, забрали в армию и жизнь его пошла бы совсем другим путем. Никогда он не был так близок к провалу…
               И Георгий понял, что пытаясь быть не таким как все, он и был как все. Ведь все хотят быть как все, но немного лучше. Георгий понял, что все понятия и представления, в рамках которых он рассуждал, были навязаны ему именно обществом, в каких-то нужных ему, обществу, а не Георгию, целях. И он перешел на другой уровень рефлексии и почти перестал рефлексировать. Больше никогда он не отстаивал правду, не боролся за справедливость, не пытался сохранить свою индивидуальность. Он просто отбросил эти понятия, навязанные ему обществом. Он больше не хотел никому нравиться и не хотел нравиться всем, он хотел нравиться только себе, и это был первый шаг к тому, чтобы перестать «хотеть быть», а просто «быть», то есть «быть собой»…
           Конечно, пришлось по-новому взглянуть на жизнь, освоить новые понятия, новые представления. Но зато в рамках этих новых понятий многие неразрешимые раньше вопросы легко разрешались. Приведём только один пример его изменившихся представлений о жизни…
          С раннего детства Гоша слышал разговоры о смысле жизни. То ему говорили, что смысл жизни в борьбе, то в постепенном приближении к истине, в познании законов бытия, то в построении справедливого общества, то в счастье всего человечества, то в служении обществу, то в творчестве, то в любви, в наслаждении, то ещё в чём-то. Гоша, конечно, мог повторить все эти слова, но самому себе ответить на этот вопрос не мог никогда, постоянно и бесконечно блуждая своим мысленным взором среди бесчисленного количества разнообразных вариантов ответа на это несложный вопрос. 
                Но как только он отказался от понятий и идей, навязываемых  обществом, ответ дался ему легко и просто. Предлагаем вашему вниманию один небольшой фрагмент его дневниковых записей, обращенных к самому себе, и найденных среди незаконченных стихотворений, недописанных рассказов и не выложенных в интернет  текстов. Вероятнее всего, что эти записи относятся к восемьдесят шестому или седьмому году, ко времени пребывания  Георгия в студенческом лагере на берегу Черного моря. Этот текст мы нашли на обратной стороне короткого и совершенно заурядного стихотворения «Моя душа». Вот этот фрагмент:
    «Может быть не всегда можно ответить на вопрос, в чем смысл жизни данного человека в данный момент времени в данной точке пространства в данных обстоятельствах, но то, что этот смысл существует, можно утверждать совершенно определенно.
                Он либо старается обеспечить свое выживание, либо удовлетворить свое желание размножаться, либо пытается найти способ доминировать. Других жизненных смыслов не существует или все другие смыслы сводятся к этим трем базовым смыслам.
             Если мы хотим найти смысл жизни, выходящий за пределы нашей земной жизни, то это может быть только или смерть, которая отделяет нашу жизнь от небытия или другой жизни, или смысл жизни нам не доступен и станет понятен кому-то, но не нам, после нашей смерти.
                В общем, никакой проблемы смысла жизни нет, потому что он точно есть. Всё существующее имеет смысл, всё лишенное смысла исчезает, отмирает, и наоборот, как только что-то исчезает, умирает, так сразу пропадает и весь смысл его существования.
      Если мы исчезнем, умрем, мир легко обойдется без нас, и либо нас просто не будет, либо на наше место придут другие. Более того, все окружающие нас люди мечтают, чтобы мы исчезли, покинули этот мир, освободили жилплощадь и перестали потреблять ограниченные ресурсы. Они видят смысл в нашем существовании только в том случае, если мы помогаем им выживать, размножаться и доминировать. И никакого другого смысла в нашем существовании они не видят и никогда не увидят.
                Никто не видит во мне меня, все видят только сына, брата, друга, товарища, сотрудника, начальника, подчиненного, человека или кого-то ещё в зависимости от обстоятельств. 
     И только я вижу в себе самого себя, только мне не нужен смысл моего существования. Я есть, и этого достаточно, я живу не для кого-то  и не для чего-то, и не для какого-то смысла. И мне безразлично, видит ли кто-то в моей жизни хоть какой-то смысл…»   
     Примерно в это время Георгия окончательно перестало волновать, что думают о нем окружающие, он перестал стесняться своего тела, своей наготы, перестал узнавать себя в зеркале и многое стал делать левой рукой.  Он уже больше не хотел быть как все, и не хотел быть не как все.   Он всё больше становился собой, в чем-то очень похожим на других, таким же, как все, а в чем-то очень не похожим на остальных, очень своеобразным, не таким, как все.
              И окружающие это сразу почувствовали. Однажды Георгий стал невольным свидетелем разговора о нем двух сотрудников института, в который его распределили после окончания университета, и в котором он проработал почти шесть лет.  Георгий или Жора, как его тогда называли, шел по длинному и узкому институтскому коридору, когда встретил старшего научного сотрудника из отдела физики высоких энергий, с которым недавно познакомился. Тот стоял у входа в лабораторию и общался с каким-то новым, очень молодым сотрудником, скорее всего со стажером. Гоша поздоровался с ними и пошел дальше по своим  делам.
                Когда он свернул за угол, удивительная акустика вытянутого гулкого коридора позволила ему расслышать разговор  СНС со стажером.
- Кто это?
- Как бы тебе объяснить…это Жора, Георгий. Хороший спортсмен, МНС, без пяти минут кандидат, характер нордический… В общем истинный ариец, если ты понимаешь о чём я… 
            Они ещё долго что-то говорили о нём, но Георгий, он же Жора, уже давно ушел по длинным гулким коридорам гестапо и по своим делам, равнодушный к чужому мнению, то ли шпион, то ли разведчик несуществующей страны…

САКРАЛЬНАЯ СВОБОДА
   
           Исследуя жизнь нашего героя, мы изучили все тексты, написанные самим Георгием, все свидетельства очевидцев, и все многочисленные документы, и кино, и фото, и видео материалы, чтобы как можно полнее и подробнее описать его счастливую жизнь. Но, оказалось, что была ещё одна сторона его жизни, о которой невозможно сказать ничего определенного, от  которой не осталось и не могло остаться никаких материальных доказательств её существования и никаких  объективных свидетельств. Лишь какие-то короткие обрывки фраз, вырванных из контекста, какие-то едва понятные мысли, промелькнувшие между строк, но без этой грани его существования вряд ли жизнь нашего героя можно назвать абсолютно счастливой и полноценной. 
    Итак, мы попытаемся описать эту скрытую, невидимую, почти неосязаемую, почти не поддающуюся описанию, и, тем не менее, очень важную сторону его жизни, без которой невозможно представить его долгую жизнь ...
         Сколько себя помнил маленький Георгий, в его жизни всегда присутствовала религия. Бабушка ходила в церковь и иногда брала с собой маленького внука, в семье на пасху всегда красили яйца и пекли куличи, а однажды он даже ходил с друзьями на крестный ход. Было весело, что-то такое среднее между Новым Годом и первомайской  демонстрацией трудящихся, кстати, в календаре пасха тоже всегда была посредине между этими праздниками.
         Отец, когда приходил к бабушке, всегда крестился на иконы в углу, хотя был коммунистом, и по идее не должен был верить в бога. Но во времена детства маленького Георгия марксизм-ленинизм прекрасно уживался с иуда-христианством, а Маркс, Энгельс и Ленин со святой троицей.
         Религия никогда не интересовала маленького Георгия, в его мире было так много невидимого, неощутимого, к чему можно было прикоснуться только умом, только интеллектуально, что было не до неё.  Он даже решил для себя, что если математика описывает невидимую сторону объективной внешней реальности, то религия – это описание невидимой стороны внутренней реальности человека. Но эта внутренняя реальность до поры до времени его не очень-то заботила, может быть, потому, что была ещё не очень развита, ещё не очень реальна.
    А вот в университете религия его всерьёз заинтересовала. Несколько раз он пытался разговаривать с верующими людьми, но каждый раз у него было ощущение, что они пытаются втолковать ему какую-то очень сложную теорему, так и не объяснив, с какими математическими объектами имеют дело. Было очень похоже на теорию множеств, которую он как раз в это время изучал: « Пустое множество является своим подмножеством, но не является своим элементом». Постоянно употреблялись хорошо знакомые слова, но в каком-то ином смысле, что приводило к полной потере смысла вообще, то есть любого смысла.
    Георгий прочитал несколько вариантов Нового Завета, почти весь Ветхий Завет, Коран с комментариями, не до конца Бхагавадгиту, Книгу Перемен и даже Книгу Мертвых, но так и не докопался до сути. Везде утверждалось, что у человека есть какая-то душа, что существует нечто называемое Богом, но что делать с этим, было не ясно. Математика ведь тоже оперирует с нематериальными объектами, в реальности не существует ни чисел, ни операций, ни множеств, но математические результаты легко проверить, и они реально влияют на нашу реальность. А если невидимый мир никак не влияет на реальный мир, то какая разница,  существует он или нет?
     А вот реальное влияние религии на жизнь было вполне ощутимо. Религия говорила людям, как есть, как одеваться, как говорить, как думать, но Георгий для себя это всё уже давно выяснил и не нуждался в чужих рекомендациях. Особенно конечно смешные рекомендации религия давала по поводу секса. Ислам разрешал иметь четыре жены, а христианство только одну, но зато оно разрешало алкоголь. Получалось, что в некотором межрелигиозном пространстве  алкоголь приравнивался  к  трём женщинам.       У Георгия с сексом были самые простые и понятные взаимоотношения, да и алкоголь он тоже любил, что совершенно никак не вписывалось в концепцию этих двух очень похожих религий. Другие религии по другим причинам, но тоже не подходили Георгию. Все они пытались навести какой-то порядок в жизни людей, но в  жизни Георгия порядок уже давно установился и вполне его удовлетворял. А вот со своей внутренней субъективной нематериальной реальностью пришлось разбираться самостоятельно…
               Как хороший спортсмен Георгий всегда прекрасно чувствовал своё тело, свои мышцы. Иногда мышцы болели, иногда работали на пределе возможностей, но он всегда всё время их чувствовал. И часто замечал, что даже во время покоя, во время отдыха, когда это совсем не требовалось, некоторые мышцы оставались немного напряженными, не расслаблялись до конца. А чтобы отдохнуть и восстановиться, нужно было, чтобы они расслабились. Георгию пришлось научиться сознательно расслаблять все мышцы своего тела. Постепенно он к этому привык, и мог расслабиться и отдохнуть практически в любой обстановке.
      Сначала он расслаблял мышцы лица, лоб, брови, виски, скулы, веки, щёки, челюсть, губы, затем мышцы рук, пальцы, ладони, запястья, предплечья, локти, бицепс, трицепс, плечи, потом мышцы ног, пальцы ног, ступни, лодыжки, голени, икры, колени, бёдра, передняя поверхность бедра, задняя поверхность, ягодицы и, наконец, мышцы спины, косые мышцы, лопатки, трапеция, шея…
          Сначала мышцы расслаблялись, затем становились тяжелыми, теплыми, а потом можно было провалиться в глубокий сон, поэтому Георгий научился засыпать практически в любой ситуации, накануне ответственных соревнований, после досадного проигрыша и даже, когда за стеной шумят соседи.
        Оказалось, что не всеми мышцами можно управлять сознательно. Глубокие скелетные мышцы начинают работать только тогда, когда тело старается сохранять  положение равновесия, сопротивляясь силе гравитации. Поэтому эти мышцы невозможно натренировать  ни подтягиваниями, ни отжиманиями, такие упражнения почти не влияют на способность удерживать стойку на руках или на голове. Дыхательными мышцами можно управлять сознательно, но если ими не управлять, то они работают  автоматически по заданному стереотипу. Невозможно так же управлять сердечной мышцей, она работает, ритмично сокращаясь и расслабляясь, и не управляется сознанием. Но можно влиять на работу сердца, изменяя своё дыхание. Если дышать медленно и глубоко, то частота сердечных сокращений уменьшается, а пульсации становятся сильнее. 
                Георгий стал наблюдать за тем, как дышит сам, и как дышат другие. Он стал замечать, как во время борьбы перед броском его соперник делает глубокий вдох и задерживает дыхание, как во время секса перед оргазмом перестает дышать его партнерша. Контролируя дыхание можно влиять на работу сердца и даже на эмоции, можно не поддаваться панике в моменты опасности и не поддаваться волнению во время стресса. Георгий научился постоянно контролировать свое дыхание, он контролировал его и во время борцовской схватки, и во время занятий сексом.
       Очень скоро Георгий научился чувствовать свой пульс, он начинал чувствовать его сразу, как только этого хотел. А потом он услышал звук собственного тела. Тело звучало постоянно, издавая высокий звенящий звук, как будто ударил колокол, и звук его постепенно стих, но осталась легкая вибрация. Звук этот менялся, иногда был выше, иногда ниже. Когда Георгий болел, звук почти исчезал, а в моменты эмоционального подъема и прекрасного физического самочувствия звук становился громче, сильнее, переполняя его так, что Георгий  не мог сдержаться и начинал кричать. Потом он привык к этому состоянию и просто пел, чаще про себя, а иногда и вслух.
     Чувства Георгия обострились, он больше видел, больше слышал, больше замечал. Теперь, когда он закрывал глаза, он видел не темноту, а миллиарды мельчайших точек разного цвета, от темно красных до ультрафиолетовых.  Георгий начал замечать и свои мысли…
         Иногда Георгий ложился, полностью расслаблял тело, успокаивал дыхание, выравнивал пульс, звук его тела становился ровным, высоким, мерцание разноцветных точек перед закрытыми глазами постепенно успокаивалось, и он наблюдал свои мысли. Мысли появлялись ниоткуда, некоторые мысли были совсем простые, как легкие облачка, а некоторые большие, сложные, готовые пролиться потоком слов. Но если Георгий просто наблюдал за ними, то они исчезали, и простые, и сложные, и легкие, и тяжелые.  Постепенно мыслей становилось всё меньше, и, наконец, выглядывало солнце, свет чистого сознания…
            Это был чистый свет, рождавшийся сам из себя, все остальное в этом мире светилось этим отраженным светом. Это тоже была мысль, но мысль, на которую  невозможно было смотреть, которую было невозможно обдумать и невозможно осознать. Если бы можно было её выразить в словах, то это было бы что-то вроде «я есть,…я здесь», но понять это было невозможно, и невозможно осознать…
        Можно было не смотреть на эти облака, и невозможно было смотреть на это солнце, но можно было окунуться в это чистое небо, где все это было, все вопросы и все ответы на эти вопросы, все ответы и все вопросы для этих ответов…
                В этой пустоте не было ничего и было всё… Здесь всё было бессмысленно, и здесь был смысл всего,      и бессмысленность пустоты, и пустота бессмысленности,     и смысл бессмысленности, и бессмысленность смысла…
          Георгий часто приходил сюда, чтобы побыть в этом потоке чистого света, потоке чистого сознания, перестать думать, перестать беспокоится, заглянуть в свою пустоту, осознать своё сознание.  Он мог попасть сюда в любой момент и в любой обстановке, мог оказаться здесь, сидя на скучной лекции, или во время долгого ожидания начала соревнований.  Это место всегда было рядом, всегда было с ним, он всегда был в нём, да он и был им …

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

                Складывается странная ситуация… Казалось бы, мы максимально подробно, максимально тщательно и скрупулезно описали жизнь одного простого обыкновенного человека с целью выяснить, почему он считал свою жизнь абсолютно счастливой и абсолютно состоявшейся. И, казалось бы, нам это почти удалось… Описаны все значимые факты его жизни, приведены и проанализированы все тексты, написанные им самим и о нем.  И всё-таки нас не покидает ощущение, что можно было бы написать об этом простом обыкновенном человеке ещё столько же, так и не приблизившись к завершению нашего исследования, к пониманию, почему он считал свою жизнь абсолютно счастливой. Это довольно странно, ведь его жизнь уже закончена, завершилась, и в неизменном виде предстает перед нами, совершенно доступная для всестороннего изучения и всеобъемлющего исследования…
    С другой стороны, если познание атома, неизменного последние семнадцать с половиной миллиардов лет, бесконечно и неисчерпаемо, как утверждают классики, то почему прожитая жизнь пусть и простого, обычного, среднего человека, состоящего из миллиардов и миллиардов этих самых атомов, может быть полностью исследована и окончательно понята?
               Чтобы не быть голословными, приведём только один пример. Когда в начале семидесятых годов маленький Гоша всерьёз увлекся математикой и познакомился со знаменитой  теоремой Ферма, он думал, что эта теорема никогда не будет доказана в общем виде для любого N, по крайней мере, не при его жизни, уж слишком простая у неё была формулировка. Примерно в то же время Гоша узнал, что он живет при социализме, и что когда-нибудь обязательно наступит коммунизм. Правда, в отличие от теоремы Ферма это было невозможно никак проверить, но маленький доверчивый Гоша в это тоже искренне поверил, хотя и не думал, что когда-нибудь доживет до коммунизма, потому что никак не мог вообразить себе общество, где нет денег, и все делают что хотят.
        Но в конце девяностых теорема Ферма всё-таки была доказана, и выяснилось, что коммунизма в обозримом будущем не будет, а социализма по существу и не было. Правда, это очень сложное и очень длинное доказательство смогли прочитать и понять всего несколько человек в мире, но Георгий жил в материальном плане так, как никогда не надеялся жить даже при коммунизме.
                К тому же можно было продолжать надеяться, что когда-нибудь будет найдено другое доказательство теоремы Ферма, изящное, короткое, простое и понятное, а люди когда-нибудь будут  жить так прекрасно, что коммунистам двадцатого века эта жизнь покажется раем на Земле, несмотря на существование денег в какой-то форме и отсутствие абсолютной свободы в любой.
                Одним словом, жизнь сложилась не совсем так, как предполагал маленький Гоша, но всё случилось гораздо быстрее и гораздо лучше, чем ожидал повзрослевший Георгий.       
        И для него это было ещё одной очень веской причиной считать свою жизнь абсолютно счастливой. В общем, вспоминать и пытаться понять его жизнь так можно бесконечно…
      Вполне возможно, что если взглянуть на его жизнь под другим углом, или с другой точки зрения, или из другой эпохи, а не из нашей эпохи освоения дальнего космоса, которая ещё только началась и ещё так далека от своего завершения, то жизнь этого обыкновенного человека эпохи освоения ближнего космоса, такой простой, понятной и близкой нам, предстанет совсем иначе… 
            И жизнь его уже не покажется такой безоговорочно счастливой, а наоборот, покажется кому-то такой же убогой и несчастной, как жизнь какого-нибудь средневекового крестьянина, лишенного какой-либо, а может быть, и всякой возможности быть счастливым…
       Очень даже может быть! Но наш герой, наш Георгий, он же Юра, он же Гоша, он же Егор, он же Георг, он же Гаго, он же Жора, он же Гога свою жизнь уже прожил и считал свою прожитую жизнь абсолютно счастливой.
                И сделать с этим уже ничего нельзя…