Внук купальской ночи. Охота на слова

Мы жили по календарям советской эпохи, но чутко прислушивались к тому, что говорили взрослые о прошлом, о традициях, обычаях и привычках. У нас всегда в доме был отрывной календарь: праздники обозначались на его страницах. Новый год, зимние каникулы, день рождения Владимира Ильича Ленина, День Советской Армии, Международный женский день…

Но у матери моей был свой календарь, без всяких записей, без бумаг. Я до сих пор не понимаю, каким образом она знала все праздники, многих святых, приметы.   Некоторые праздники помнила. Когда Рождество Христово, к примеру, а когда Крещение Господне, то в старые времена на прудах делали большую прорубь в форме креста – иордань, чтобы купаться… Сейчас я выписываю такие праздничные дни прошлого на отдельный листочек, а мать знала их по каким-то своим признакам. Она не смогла бы назвать их за весь год, но при их приближении не забывала ничего. От неё я узнал, что святую воду набирают в крещенскую ночь - на 19 января, но есть и другие дни, когда вода отличается особой чистотой и не зацветает при длительном хранении. В частности,  в дни солноворотов (зимой и летом), в дни равноденствия (21 марта и 21 сентября в канун Рождества Пресвятой Богородицы), а ещё в Благовещение Пресвятой Богородицы – 7 апреля. Не один десяток лет я набираю воду в ночь на Крещение, кладу в неё серебряную монету, и вода стоит иногда больше года, в прозрачном кувшине нет даже привычной полоски на стенках, указывающей на первоначальный уровень. Употребляю эту воду обычно во время болезни.

А совсем недавно я случайно узнал, что чистая вода с уникальными свойствами бывает ещё в Петровки. Помню, мать напоминала мне, чтобы я зимой не раскрывал широко дверь, потому что «не Петровки». В Петровки обычно двери открытыми держали, это же конец июня – начало июля.

Петров пост (Апостольский пост, Петровка) — это один из четырёх многодневных годовых постов, который установлен в честь святых апостолов Петра и Павла, постившихся с целью приготовления себя к евангельской проповеди (Деян. 13, 3). Петров пост начинается через неделю после Троицы и продолжается от 8 до 42 дней, в зависимости от пасхального цикла. Заканчивается он всегда в день памяти Петра и Павла, 12 июля (29 июня ст. ст.).

На Петровки приходится и день Ивана Купалы (иначе - Иванов день, Купальская ночь). Яркий   народный праздник восточных славян, посвящённый летнему солнцестоянию и наивысшему расцвету природы. Отмечается  24 июня (7 июля). По времени проведения совпадает с христианским праздником Рождества Иоанна Предтечи.
В советские времена из праздника пытались вытравить религиозное содержание, но отмечали, допустим, в Кыштыме, как праздник русской берёзки.

А вот Сергей Есенин почему-то приписал свой день рождения к этому летнему празднику духовной и телесной чистоты.

Матушка в Купальницу по лесу ходила,
Босая, с подтыками, по росе бродила.

Травы ворожбиные ноги ей кололи,
Плакала родимая в купырях от боли.

Не дознамо печени судорга схватила,
Охнула кормилица, тут и породила.

Родился я с песнями в травном одеяле.
Зори меня вешние в радугу свивали.

Вырос я до зрелости, внук купальской ночи,
Сутемень колдовная счастье мне пророчит.

Только не по совести счастье наготове,
Выбираю удалью и глаза и брови.

Как снежинка белая, в просини я таю
Да к судьбе-разлучнице след свой заметаю.
1912

Это стихотворение я прочитал в 14 лет, меня очень удивило, что Сергей Есенин перенёс  день своего рождения с 21 сентября к 23 июня,  к кануну Ивана Купалы. Зачем? Хотел изменить свою реальную биографию? Доказать божественное происхождение своего поэтического дара? Скорее всего, это  поэтическая условность. Вызвана она тем, что одно время подпал под влияние писателя Алексея Ремизова и его книги «Посолонь», где год представлен как набор ярких поэтических образов. Так вот, писатель Алексей  Михайлович  Ремизов, действительно, родился на Ивана Купалу, он связывал свою жизнь и своё  творчество с сонмом домовых, леших и прочей сказочной лесной нежитью, о чем он не раз писал и говорил. Можно предположить, что под воздействием одного из рассказов А. М. Ремизова Есенин опоэтизировал и свой день рождения. Кстати, с Ремезовым Есенин познакомился в первый свой приезд в Петроград в марте 1915 года. 

Стихотворение широко цитировалось критиками в качестве  доказательства народных истоков творчества Есенина. «С первых же минут своей жизни Есенин приобщился к народно-поэтическому миру, — писал, например, П. Н. Сакулин. — Он — „внук купальной ночи“. Матушка в купальницу по лесу ходила, собирала „травы ворожбиные“; тут и сына породила» (журнал «Вестник Европы», Пг., 1916, № 5, май, с. 204). Н. Н. Вентцель отмечал в некоторых строках стихотворения «влияние кольцовского стиля» (газета «Новое время», илл. прилож., Пг., 1916, 27 августа, № 14539).

Купальница — канун праздника Ивана Купалы, приходившийся на 23 июня. Народные поверия, которыми отмечены этот день и день Ивана Купалы (24 июня), были связаны с языческими верованиями в силы, способные выполнить желание человека. В этот день как бы раскрываются потаенные силы природы: вода получает силу смыть с тела недуги и наделить человека крепостью и здоровьем; особую, целебную или колдовскую, силу получают травы и цветы; из земли выступают клады и сокровища — и человек получает возможность добыть их и т.п. С этими поверьями связаны такие обряды, как купание в воде или в росе, прыгание через костер, сборы трав, поиск цветов папоротника или разрыв-травы и т.д.

К этому времени огородные дела в основном закончились, время прополки ещё не наступило, дела покосные – далеко впереди. Время, когда можно отдохнуть душой и телом.

Насколько мне помнится, в детстве на Аграфену-Купальницу мать моя ходила в лес собирать лечебные травы, считая, что в это время они самые полезные. Среди трав всегда была стародубка, адонис весенний, горицвет, по-латински  Ad;nis vern;lis семейства лютиковых (Ranunculaceae).

У этой травки много названий, это и заячий мак, и заячья трава, и мохнатик, и чёрная трава, и черногорка. Придя из леса, эту траву мать всегда заваривала в виде чая, но мне не давала даже попробовать, чтобы не навредить.
Оказывается, все части растения ядовиты, помогает больным, здоровым может навредить. Снимает судороги у наркоманов, используется для промывания желудка при отравлениях.

«Внук купальной ночи» – это не Сергей Есенин, это , скорее, Алексей Ремизов. Я открыл его недавно и совсем случайно в связи со словом ПОСОЛОНЬ.
Есенин упомянул «травы ворожбиные»... По поверьям, многие растения в купальницу и в ночь на Ивана Купалу получают колдовскую или целебную силу.
Завершить эту растолковку хочу одним из рассказов из книги «Посолонь» (1903), её написал Алексей Михайлович Ремезов. После основного текста даны некоторые комментарии из книги и не только.



КУПАЛЬСКИЕ ОГНИ[80]

Закатное солнце, прячась в тучу, заскалило зубы[81] — брызнул дробный дождь. Притупил дождь косу, прибил пыль по дороге и закатился с солнцем на ночной покой.
Коровы, положа хвост на спину, не мыча, прошли. Не пыль — тучи мух провожали скот с поля домой.
На болоте болтали лягушки-квакушки.
И дикая кошка — желтая иволга унесла в клюве вечер за шумучий бор, там разорила гнездо соловью, села ночевать под черной смородиной.
Теплыми звездами опрокинулась над землей чарая[82] Купальская ночь.
Из тенистых могил и темных погребов встало Навье[83].
Плавали по полю воздушные корабли. Кудеяр-разбойник стоял на корме, помахивал красным платочком. Катили с погостов погребальные сани. Сами ведра шли на речку по воду. В чаще расставлялись столы, убирались скатертями. И гремел в болотных огнях Навий пир мертвецов.
Криксы-вараксы[84] скакали из-за крутых гор, лезли к попу в огород, оттяпали хвост попову кобелю, затесались в малинник, там подпалили собачий хвост, играли с хвостом.
У развилистого вяза растворялась земля, выходили из-под земли на свет посмотреть зарытые клады. И зарочные три головы молодецких, и сто голов воробьиных, и кобылья сивая холка подмаргивали зеленым глазом, — плакались.
Бросил Черт свои кулички, скучно: небо заколочено досками, не звонит колокольчик, — поманулось рогатому погулять по Купальской ночи. Без него и ночь не в ночь. Забрал Черт своих чертяток, глянул на четыре стороны, да как чокнется обземь, посыпались искры из глаз.
И потянулись на чертов зов с речного дна косматые русалки; приковылял дед Водяной, старый хрен кряхтел да осочьим корневищем помахивал, — чтоб ему пусто!
Выползла из-под дуба-сорокавца, из-под ярого руна сама змея Скоропея. Переваливаясь, поползла на своих гусиных лапах, лютые все двенадцать голов — пухотные, рвотные, блевотные, тошнотные, волдырные и рябая и ясная катились месяцем. Скликнула-вызвала Скоропея своих змей-змеенышей. И они — домовые, полевые, луговые, лозовые, подтынные, подрубежные приползли из своих нор.
Зачесал Черт затылок от удовольствия.
Тут прискакала на ступе Яга. Стала Яга хороводницей. И водили хоровод не по-нашему.
— Гуш-гуш, хай-хай, обломи тебя облом![91] — отмахивался да плевал заплутавшийся в лесу колдун Фаладей, неподтыканный старик с мухой в носу[93].
А им и горя нет. Защекотали до смерти под елкой Аришку, втопили в болото Рагулю — пошатаешься! ненароком задавили зайчонка.
Пошла заюшка собирать подорожник: авось поможет!
С грехом пополам перевалило за полночь. Уцепились непутные, не пускают ночь.
Купальская ночь колыхала теплыми звездами, лелеяла.
Распустившийся в полночь купальский цветок горел и сиял, точно звездочка.
И бродили среди ночи нагие бабы — глаз белый, серый, желтый, зобатый, — худые думы, темные речи.
У Ивана-царевича в высоком терему сидел в гостях поп Иван. Судили-рядили, как русскому царству быть, говорили заклятские слова. Заткнув ладонь за семишелковый кушак, играл царевич насыпным перстеньком, у Ивана-попа из-под ворота торчал козьей бородой чертов хвост.
— Приходи вчера![  — улыбался царевич.
А далеким-далеко гулким походом гнался серый Волк, нес от Кощея живую воду и мертвую.
Доможил-Домовой толкал под ледящий бок — гладил Бабу-Ягу. Притрушенная папоротником, задрала ноги Яга: привиделся Яге на купальской заре обрада — молодой сон.
Леший крал дороги в лесу да посвистывал, — тешил мохнатый свои совьи глаза.
За горами, за долами по синему камню бежит вода, там в дремливой лебеде Сорока-щектухазагоралась жар-птицей.
По реке тихой поплыней плывут двенадцать грешных дев[99], белый камень алатырь, что цвет, томно светится в их тонких перстах.
И восхикала лебедью алая Вытарашка, раскинула крылья зарей, — не угнать ее в черную печь, — знобит неугасимая горячую кровь, ретивое сердце, истомленное купальским огнем.


[80] Купальские огни — канун Иванова дня, с 23 на 24 июня. (АМР)
Купальские огни — Ночь на Рождество Иоанна Предтечи, совпадающая с календарным летним солнцеворотом, сохраняет черты центрального из солнечных или огненных славянских праздников (Потебня А. А. О купальских огнях и сродных с ними существах. Харьков, 1914). Огонь (купальский огненный цветок папоротника) выступает в Купальскую ночь амбивалентной силой, одновременно покровительствующей и губительной, отсюда столь важную роль начинает играть у А. М. Ремизова мотив «зарочного клада», открывающегося только через чью-либо смерть, и сказка превращается в Навий пир.
[81] Солнце заскалило зубы — черт дочку замуж выдает, — так говорится, когда светит солнце и в то же время идет дождь. (АМР)
[82] Чарая — носящая в себе чары. (АМР)
[83] Навье, навы — мертвецы, покойники, выходцы с того света; нава — смерть. (АМР)
[84] Криксы-вараксы — мифическое существо, олицетворение детского крика. Если ребенок кричит, надо нести его в курник и, качая, приговаривать: «Криксы-вараксы! идите вы за крутые горы, за темные лесы от младенца такого-то». Крикса — плакса. Варакса — пустомеля. Вараксать — вахлять, валять. (АМР)