По эту сторону молчания. 54. Варя

И туда, в этот дом Оконников должен был идти. Так хотела Тамара Андреевна. Он же отнекивался, говорил, что ни за что не пойдет, ну, хоть режь его.

-Я никуда не пойду. Представляю, как Галина Яковлевна лезет ко мне целоваться. Противно. Плеваться хочется, - сказал он Тамаре Андреевне.

-А, вспомнила. Ты плюнул на меня, - оживилась тут Тамара Андреевна, которая до этого момента, казалось, скучала: что еще нужно сказать, чтоб он пошел, ведь пойдет, еще минута и скажет: «Ладно».

-Ну и что?- с досадой в голосе и не только – это своего рода раздражение было написано у него на скисшем лице.

-Что значит что? – уже с вызовом переспросила его Тамара Андреевна.

Зачем туда идти, если все там чужое. Все обставлено условностями, которые перенести, перетерпеть невозможно. Варя, как казалось Оконникову, там тихо страдала. По всей квартире иконы. Они лезли в глаза со всех стен, из всех углов. Он не видел, но она рассказывала, что Галина Яковлевна имеет привычку, когда приходит, обливать водой углы из дырявой бутылки. У них на кухне под столом этой воды несколько бутылей. «Ха, ха!» - смеялся Оконников. Галина Яковлевна, может быть, и неплохая женщина, только чересчур набожная. От этого все ее странности.

Им открыла Варя: молодая женщина среднего роста, смущенная и неуверенная, чему причина ее положение, из-за чего безобразный живот, который не скрыть под широким льняным халатиком, да и к чему, ведь есть такие, что рады ему и, она тоже рада, если б не тяжело и потом неудобно ходить, передвигаясь, как утка, по маленькой квартирке.

Сюда же, к двери, за Вариной спиной, выбежал мальчик трех лет – Толик.

-Здравствуйте, - сказала Варя, и смущения на лице добавилось. Оно нисколько не испортилось из-за беременности. Наоборот появилась какая-то одухотворенность.  Лицо светилось внутренним светом, как у верующих, фанатично преданных отцу нашему, Господу Богу. Сторонний наблюдатель непременно отметил бы это обстоятельство, и еще то, что его овал, чуть подпорченный, и все ж такой милый, черты лица правильные, брови черные, серые глаза, ко всему этому розовые губы, как роза. С уверенностью можно сказать – она красавица.

-Как ты себя чувствуешь? – спросила ее Тамара Андреевна, разуваясь.

-Хорошо, - тихим голосом произнесла она.

-Черновы приехали? - спросила она. - Толенька, - и погладила крутящегося здесь же мальчика.

-Здравствуйте, - из спальни вышел их зять (о нем и подробно позже) и, ища, где есть пространство, чтоб просунув руку, достать руки Оконникова, поздоровался.
 
Они опять пришли раньше Черновых, хотя были уверены, что те уже там. Оконников сидел в кресле и скучал. Тамара Андреевна с Варей были на кухне.

Когда в комнату вбежал Толик, Оконников подозвал его к себе. «Как дела? - спросил его он. - Кто на фотографиях?» «Где?» - спросил его в свою очередь Толик, который уже знал, что тот обязательно спросит его о фотографиях, знал, что это такая игра, когда показывают на стену и спрашивают, кто на ней, и поэтому вступил в нее. «Ну, там. На стене», - уточнил Оконников. «А там», - сказал он и вырвался из его рук. «Не знаешь?» - подзуживал его он. «Знаю. Это бабушки Гали папа и мама», - отбежав от него на середину комнаты, сказал он. Оконников рассмеялся: «Ха, ха! А я думал, что Пьеро и Мальвина».

На первом фото Баба Яга, но симпатичная, как кукла с фарфоровой головой и голубыми волосами: широко распахнутые глаза и пухлые щечки. На втором он «видел юношу: поникнув головою, Мальвины имя он в отчаянье шептал»;  печальные бровки, опущенные уголки губ выдавали в нем человека склонного к унынию. Ах! Если б кто-нибудь другой, не Мальвина – очень практичная женщина, тогда, как знать (и будь это ветреная, глупая простушка), тогда он был бы не таким печальным. Хотя я забыл: в душе он, видно, был поэт.

-Чем говорить глупости,лучше б поиграл бы с ним, - вмешалась Тамара Андреевна. – Ведь чушь собачья. Если б умное, что сказал. Так нет – обязательно какую-то дурь. И такую, что заденет за живое, оскорбит. Тебе приятно, когда вот так о тебе? Неприятно. Не надо! Ты всегда нервничаешь. И это еще хорошо, что нервничаешь. А, бывает, что с ума сходишь. Неужели не понимаешь, что говоришь? Кому? Чему ты его учишь?

-Он маленький. Не понимает. Да, Толик? Не понимаешь, - Толик кивнул, что не понимает.

-Все он понимает. В среду он спросил у Галины Яковлевны, где, мол, теперь Пьеро и Мальвина. Можешь представить силу ее возмущения. Если она не забыла об этом случае, а она не забыла, потому что не так много времени прошло, и такое не забывается, то тебе несдобровать.

-Ой, ее, ей! Как я испугался.

-Тебе лучше сегодня сидеть и помалкивать. Я тебя знаю: обязательно какую- то чепуху скажешь. Тут тебе и припомнят Пьеро с Мальвиной.

-Я их спрошу о Втором Ватиканском соборе.

Оконников не успел договорить. Вдруг звонок. Он вздрогнул и посмотрел на дверь. И все-таки мимо него проскользнула мысль, неприятно задев его, о том, что Толик его сдал.

-Все. Идут, - сказала Тамара Андреевна с иезуитской улыбкой.

Мимо него, на секунду задержавшись в двери, чтоб сказать «здравствуйте», пробежала Галина Яковлевна. 

-Здравствуйте, - ответил ей Оконников, приподнявшись в кресле, но не встал.