Дети Небесного острова. том 2. глава 51

"Тернистый путь"

Меж тем по холодным побелённым стенам продолжали плясать зазубренные языки разгорающегося пламени. Великолепный дворец, прежде казавшийся сердцу милой девушки таким родным, ныне обернулся для неё настоящим нескончаемым адом. Она пробыла в нём, в должности ближайшей советницы и личной служанки своей венценосной матери чуть более трёх лет, с самого момента её инаугурации, досконально изучила каждую тропинку, исполненную из тонкой сверкающей серовато-белой плитки, нередко замысловатые сплетения внутренних коридоров, всякий их поворот, всякий угол, наизусть знала, к чему ведёт любая дверь, какие то и дело встречались ей в повседневном быте, когда господская дочь, желая услужить милостивой матушке, ежечасно сновала по этим совершенно различным проходам, и никогда не терялась, находя перед собой две одинаковые створки, потому что могла запросто различить их, едва напрягши  свою память…
Вследствие этого, дорогая, нежная Люселия, никогда не смела допустить к себе и мысли, что когда-нибудь это древнее величественное сооружение, резиденция, где правило отведённый им судьбою срок большинство благородных монархов Небесного острова, уже давно ставшее для неё истинным её домом, вдруг в один момент обернётся для неё таким чужим, будто бы и вовсе незнакомым. В тот самый момент, когда все ценности и мироустройство, ранее казавшиеся абсолютно незыблемыми и вечными, дали предательскую трещину, когда народ, совсем недавно готовый носить на руках свою владычицу, сговорился, чтобы безжалостно вонзить ей в спину мятежный клинок недовольства и восстания…
Теперь Люселия, впопыхах спасаясь от ужасной беды, всё чаще и чаще испытывала такое чувство, кое прежде ей было почти неизвестно – чувство замешательства: она терялась в этих стенах, задыхалась в них и ощущала, что за каждым новым поворотом её может ждать что-то неизведанное, но определённо неминуемое. Но раз за разом она перебарывала себя и свои тёмные страхи, вспоминая отрадный лик госпожи Анн, обычно светлый и открытый, однако моментально потерявший весь свой блеск и изящество, когда она запомнила её в последний раз, перед тем, как направилась в срочном порядке поднимать с постелей гостей, какой бы неловкости ей это не стоило. Тем не менее, прекрасные фиолетовые глаза матушки освещали ей путь везде, проливали своё сияние на самые мрачные закоулки дворца, где явно не доставало подвесных канделябров, именно они вели её в сём пространстве, ставшем для неё отречённым и пугающим…
«Небесный остров, ты ли это?.. – промелькнуло в её думах, когда господская дочерь вновь устремила свой взор к следующему минующему окну -  я совсем не узнаю тебя. Где сейчас прячется доброта, радушие и процветание, где то счастье, отвага, надежда и воодушевление, непременно пропитавшие собой твои леса, поля, рощи и равнины, где тот звонкий, сладкоголосый смех?.. я слышу лишь гневные, ослеплённые крики, я вижу сомкнувшуюся вокруг Небесного острова небывалую злобу и чёрную решимость… вспышки раскалённого беспощадного огня, который готов поглотить в своих жарких тисках само небо... Облачный щит возник далеко неспроста. Но почему все против госпожи? Почему винят её в своих бедах?.. они пришли сюда с губительным огнём, надеются низвергнуть свою повелительницу и положить конец надуманным страхам. Они считают, что это правильно, ведь они хотят защитить Небесный остров но… какой ценой. Неужели они, творя всё это, совершенно не понимают, что своими действиями сами уничтожают то, за что так неотрывно боролись – они ранят Небесный остров в самое его сердце…»
В действительности, шум, крики и возня, непрерывно доносившиеся из всех малейших щёлок, лишь усилились, стали громче, а потому Люселия припустила шаг. Она поспешила перевести свой взгляд на чету дорогих гостей Небесного острова из Окружных долин – сэра Вильгельма, леди Мэделлин и их старшего сына Чарльза, которых старалась не выпускать из виду весь тяжкий путь – Пускай не так давно она шла с ними почти вровень, сейчас она весьма отстала и была крайним человеком, замыкающим данную процессию. Хотя, в сложившейся ситуации это было ей, скорее, на руку: она могла использовать их силуэты в качестве своеобразного ориентира и одновременно приглядывать за ними, как того бы и хотела от неё госпожа.
 Бежавший раньше за её спиной чиновник Окружных долин, неожиданно вырвался вперёд и поравнялся с супругой, от его сонливости не осталось и следа: вместо неё в проступивших жилах потекла внезапная бодрость, лицо его отчего-то налилось красным – то ли от бликов огня, то ли от скорого бега. Он продолжал нервозно сжимать свои сухие губы, но глаза его были полны суровой и неуклонной решимости. Вильгельм временами поддерживал жену, уверенно направляя её вперёд и помогая превозмогать трудность, когда она выдыхалась и уставала, чуть ли не поскальзываясь на подоле ночного платья. Их одиннадцатилетний сын, бесстрашный Чарльз, был по-прежнему удивительно резов и свеж, порой тоже выравнивался с родителями, чтобы чем-то им помочь. Когда леди Мэделлин из-за чрезмерной торопливости и напряжённости едва могла идти вперёд, мальчик немедленно схватил её за руку и с необыкновенным упорством, но и аккуратностью, начал увлекать её за собой.
Люселия прекрасно понимала бедную аристократку, так как и её скованное отрывистое дыхание было готово сорваться, и из-за этого что-то начинало гореть у неё в груди, поначалу слабо и незаметно, затем сильнее и ощутимее. Советница чувствовала, что нещадно истёрла свои маленькие балетки почти полностью, став чувствоваться ей, как податливая и нестойкая вата, на мир же она смотрела словно сквозь полупрозрачную расплывчатую вуаль. Служанка и опора госпожи уже очевидно измучила себя своим упрямством, упорством, но не позволила себе отдохнуть ни на секунду, постоянно, с робкой щепотью надежды, настойчиво напоминая себе, что всякий путь, будь он хоть длинным, хоть коротким, но всегда приведёт к верному заключению.
Так и их тяжкий путь подходил к концу, поскольку уже через пару минут, продлившиеся, казалось бы, целую нестерпимую вечность Очень скоро советница резко поняла, что весь тот гул, затеянный восставшими у стен дворца, стал неизбежно, медленно, но верно отходить куда-то прочь, поодаль, оттого что внутренние помещения дворца стали наполняться своими собственными звуками, равномерно ударявшимися о чуткие стены и вздымавшимися высоко, к самому верху, до самых величавых и гордых башен, а затем планомерно, поневоле заставляя дрожать дворцовый фасад, будто громоздкий звучный колокол,  ясно доносящимися из глубины коридоров. Среди того трепета она хорошо разобрала беспокойный шёпот, частые взволнованные оклики и, переполненные трепетом беседы.
- что же это такое?.. Скажите, достопочтенные друзья, неужели наша обитель в самом деле превратилась в предмет издёвок бунтовщиков?..
- простите, милые судари! – мне о том ничего неизвестно. Но недавно я пересёкся с одним слугой из приказного двора и он сказал мне, что стены дворца местами уже полыхают.
- варвары! Поджигатели! И после этого они смеют мнить нашу госпожу предательницей! Они сами достойны того, чтобы их окрестили этим словом! Я находилась при господском дворе при трёх правителях, и думаю, что вы так же, как и я хорошо понимаете значение этого дворца – это душа, святыня Небесного острова. Её нельзя разрушить!
- этот дворец был домом для многих наших предков, дела которых мы продолжаем, но, может быть, стоит подумать и… о нас самих?..
- госпожа подумала – я чувствую, что она уже подумала. Анн сильная и решительная, я уверена, она не даст в обиду ни себя, ни нас!
- для меня эти стены всегда были надёжным кровом, никогда бы не подумала, что мне будет так страшно в них оставаться, бояться за свою жизнь…
Эти и другие голоса, отскакивавшие от стен, леденящие, наполненные проникновенным холодом боязни, потрясением и неуверенностью в дальнейшем будущем, Люселия смогла разобрать прежде всего – потом это становилось лишь труднее, ведь дрожащие звуки сдавленных страхом речей только крепчали и накалялись, смешиваясь в единый угнетённый хор, фразы которого, неминуемо перекрывавшие друг друга, различить было очень непросто. Возможно, это происходило из-за того, что побеги испуга, растерянности и паники, взращённые внезапно настигнувшей бедой, всё глубже пускали свои цепкие и болезненные корни в мысли и чувства людей, а, быть может, она просто приближалась к тому флигелю дворца, который им назначила госпожа – именно там находился заветный зал витражей.
И советница Анн подтвердила свою догадку, узрев, что торопливый шаг четы Окружных долин, шедших перед ней, вдруг выровнялся, и пусть и не лишился своей стремительности, но стал гораздо твёрже и слаженнее. Встав на носки и вытянувшись в рост что есть силы, она окончательно уверилась в предположении, увидев поодаль впереди, у того самого места, где затейливый коридор вновь приобретает свою развилку, поразительное скопление людей.
Громадная толпа представляла собой плотный, круг, сомкнутый представителями совершенно разной деятельности и статуса тесными и тяжкими рядами. Он оказался настолько непросторным, что внутри него совершенно нельзя было и рукой взмахнуть, чтобы ненароком не задеть кого-то, не говоря уже о свободном передвижении. Гурьба дворцовых посетителей и служащих казалась довольно мирной, но на самом деле она по-настоящему бурлила и шевелилась, была очень неспокойна и заражала неприятным возбуждением всех тех, кто приближался к ней. Люди переживали, беспокоились за свою участь, поэтому не могли устоять на месте и даже в столь некомфортных условиях умудрялись как-то сновать в сей толпе, делиться опасениями и прогнозами с окружающими – кто-то, стараясь сохранять душевное равновесие, рассуждал о последующем ходе событий, кто-то в запале призывно выкрикивал имя госпожи, а кто-то просто молчал, сложа на груди руки и с болезненно-бледным видом наблюдал за происходящим.
И только сделав ещё несколько верных движений в их сторону, Люселия поняла, что все пристальные взоры дворцовых людей были направлены на массивную, широкую дверь, которая хоть и была довольно приметной, но абсолютно потерялась из поля зрения при таком обилии присутствующих.
- зал витражей! Это же так?.. – тотчас же встрепенулся чиновник Окружных долин. Ещё немного приубавив шаг, он порывисто обернулся и, с некоторой настойчивостью присмотревшись к Люселии, вопросительно указал пальцем на тяжёлую дверь.
- точно так, ваше высокопревосходительство… - тихо подтвердила служанка, скромно преклонив голову и опустив глаза.
- там должны быть наши дети! – достаточно сильно дёрнув своего мужа за рукав, не преминула напомнить ему Мэделлин.
- и госпожа Анн!.. – немедленно воскликнул Вильгельм.
Таким образом, супруги не дали себе даже думать об отдыхе и совместно, чувствуя нежданный прилив сил и бодрости, бросились к толпе. Они не сразу заметили светлую изящную фигурку, которая в считанные мгновенья обогнала их, и сейчас пыталась ворваться в самый центр толпы, с многократным смущением, робостью и неуклюжестью пытавшуюся раздвинуть сплотившихся людей локтями. Это и была Люселия, преданная советница, исполнительная служанка и дочь, чьи думы сейчас были всецело сосредоточенны вокруг правительницы Небесного острова.
Аккуратно, стараясь не причинять участникам толпы особого неудобства, всякий раз отпуская для них самые вежливые извинения, Люселия всё-таки пробилась в её гущу, оказавшись заключённой между двумя влиятельными купцами, прибывшими во владения госпожи Анн, чтобы обсудить с ней новые аспекты торговли на Небесном острове, и ныне гостящими у неё. Напрочь позабыв про своё изнеможение и усталость, она собралась с духом: ноги, казалось, сами донесли её туда.
Знакомые лица, чуть вздёрнутые от всепоглощающей натянутой обстановки в гуще придворного люда она нашла достаточно быстро: почти немедленно узрела она главного повара дворцовой кухни, с несколькими своими помощниками – поварами более меньших рангов и господскими дегустаторами, притаившимися у самого края, ближе к окончанию всеобщего собранья, чуть поискав, обнаружила она спальника госпожи, рьяно о чём-то перешёптывающегося с одной из высокопоставленных дам, привлечённых к свите госпожи, точно напротив них, но на другом конце тесных рядов, стоял личный цирюльник правительницы с несколькими девицами-служанками –теми, что, по обыкновению своему, непременно помогали Анн собраться за туалетом: наносили ей широкими кистями плотные слоя традиционных белил, подкрашивали ей губы и ресницы.
Однако, несмотря на обилие хорошо известных ей прислужников, к которым она, по долгу службы, была должна обращаться регулярно, и со многими из них состояла в приятельских отношениях, сердце советницы забилось с удивительной скоростью, ведь госпожи Анн, её матушки не было нигде видно.
- простите, вы не знаете, где сейчас госпожа Анн?.. – решилась учтиво осведомиться девушка, аккуратно дотронувшись до плеча одной из простых прислужниц, ведающих об уборке и чистке главных комнат дворца, что фактически терялись в толпе узкой приземистой группой.
Служанка судорожно вздрогнула, опешив от её неожиданного прикосновения, но оглянувшись и увидев светлое личико ближайшей советницы и дочери Анн, заметно перевела дух.
- как же хорошо, что это ты, Люселия! - облегчённо выдохнула та, попытавшись выдавить из своих уст хотя бы самое отдалённое подобие улыбки, что получилось у неё с большим усилием – я уже давно не замечала рядом госпожи, но она должна быть где-то неподалёку. Дворец опустел, ни в одних покоях, залах, башнях ни одной живой души – все люди мгновенно набежали сюда единой широкой волной, едва заслышав приказание, никто из нас до этого не видал ничего подобного. Как ты думаешь, что же с нами будет?..
Испуганная бедняжка посмотрела на неё с таким вниманием, с такой требовательностью и одновременно слепой доверчивой мольбой, будто ища в её чертах доказательство того, что всё, что сейчас происходит – не взаправду: может быть, это какая-то случайность, досадное недоразумение или просто учебная проверка, а, возможно, всего лишь страшный сон?.. Люселия даже отпрянула в сторону от её напора, она бы хотела, чтобы всё было именно так, как вещали широко распахнутые глаза прислужницы, но тотчас поняла, что ей не остаётся ничего, кроме как посочувствовать ей, а потому милосердно покачала светловолосой головкой.
- госпожа Анн непременно найдёт выход, в этой ситуации мы просто обязаны положиться на неё, - как можно более ровно и поддерживающе заговорила советница, не давая волю страху – пусть знает каждый человек, находящийся в этих стенах, что этот дворец стал для нас чем-то большим, чем обителью правителей Небесного острова, он стал нашим домом, жизнью, а значит и мы все стали родными друг для друга. Независимо от чина, положения при дворе повелительницы, мы стали одной верной семьёй. И пускай мы сейчас переживаем не самые лучшие времена, мы должны схватиться друг за друга, сплотиться меж собой ещё крепче. Мы всё преодолеем, если будем держаться вместе и если госпожа поведёт нас, я верю в это, верю во всех нас!..
Глаза простой служанки так и вспыхнули восхищением при этих словах, хотя на её бледном лице до сих пор продолжали играть злорадные отблески огня, свет которых ни на секунду не унимался в ближайших окнах. Пусть Люселия молвила негромко, стараясь не встревожить покой стоявших рядом людей, но довольное число лиц всё же заинтересованно повернулось к ней, уловив её тон, и в большинстве их взглядов, обращённых прямо на неё, она прочла неизгладимое впечатление от её речи.
Но, так или иначе, в её мыслях не было никаких планов, чтобы зацикливаться на этом. Она ещё раз добросердечно легонько похлопала по плечу юной прислужницы, и поторопилась скрыться среди замкнутого круга подданных госпожи, чтобы наконец-то отыскать её. При всём этом, Люселия ни коем образом не желала привлекать к себе излишнего внимания, но вполне скоро заметила, что людские кольца словно разомкнулись, расступились перед ней, открывая дорогу. Ей стало гораздо проще и свободнее дышать и перемещаться в толпе народа, казавшейся ей беспросветной и немного душной.
Вот, развернувшись правее, она стала чутким зрителем воссоединения чиновнического семейства из окружных долин - сэр Вильгельм и Мэделлин долго метались по разным рядам окружения и, наконец, издалека увидев два могучих стойких силуэта – то был стражник дворца Климент со своим товарищем на ранг меньше – кинулись навстречу к своим детям. Климент благосклонно подал леди кроху Кристенсена, которого та принялась с усердием укачивать на руках, дабы безвинный малыш не услышал ничего, что могло его расстроить – гомона испуганных дворцовых обитателей или враждебных криков, доносившихся снаружи. Одновременно с этим горделивая аристократка повернулась к своему супругу, уже держащим на руках среднего сына – Генриха, и поцеловала кудрявого мальчика в лоб. В то же время к ним подбежал Чарльз и ответственно закрыл родителей с младшими братьями спиной, чтобы защитить в случае опасности.
«На вид они такие холодные и чопорные… кто бы мог подумать, что они замечательные родители и семья!» - пробежало в думах Люселии.
Она хотела продолжить идти, прибавить ходу, да только вновь заметила между кучками прижавшихся друг ко другу людей какое-то торопливое мелькание. Приглядевшись, она не могла не узнать этот старчески сгорбленный, седой, но по-особенному дорогой её сердцу образ.
- дядюшка Энри! – что было мочи вскричала она, взмахнув рукой, чтобы престарелый служитель побыстрее отыскал её в толпе.
- Люселия?.. – раздался ей в ответ приглушённый, всполошённый возглас. И вскоре советница с радостным волнением пронаблюдала, как к ней, живо расталкивая боками толпу, чуть ли не спотыкаясь от спешки, бежит преданный слуга госпожи, пожилой крестьянин, бывший у неё во служении ещё с тех пор, когда сама она была дворянкой, главный воспитатель и наставник её детства, возившийся с девушкой ещё с пелён, а ныне почтенный часовой Дворца великих господ Небесного острова.
Уже подходя к ней, он начал довольно сильно припадать на левую ногу, так что Люселия едва успела спасти своего доброго учителя от падения, осторожно поймав сморщенную прожитыми летами, но до сих пор крепкую ладонь. Но старик вряд ли желал сейчас обращать внимания на презренную немощь приземистого тела, поскольку он тотчас, насколько это было в его власти, выпрямил полусогнутые ноги и моментально просиял радостной улыбкой, всплеснув руками.
- Люселия, голубушка моя, отрада для больного сердца! – всё в запале повторял пожилой часовой, потягиваясь было к её нежным ручонкам, чтобы зацеловать их – ах, дитя! Как же я счастлив, что нашёл тебя, как рад!..
- всё хорошо, дядюшка Энри, я всего лишь следовала приказам нашей госпожи, помогала светлейшим гостям… - ласково отвечала ему его недавняя воспитанница, с некоторой неловкостью отняв у него ладонь – но скажи, как госпожа? Была ли от неё какая-то весточка? Я нигде не могу её найти…
- не мудрено, моя деточка, - понимающе вздохнул старый Энри, приподняв сутулые плечи – в такой толпе-то с трудом кого ли сыщешь – как иголку в стоге сена. Как набежали эти люди гремучей волной, чуть давку не учинили, разделили нас с благородной Анн, я насилу отыскал потом свою госпожу…
- так ты знаешь, где она?.. – импульсивно, с большой надеждой и огнём в глазах оборвала его Люселия.
- точно так, - утвердительно кивнул тот – госпожа сильно волновалась, спрашивала о тебе – ни единое моё утешительное слово не могло её успокоить. А когда ещё этот страж вернулся назад с пустыми руками, уклончиво передав, что ты скоро придёшь, Анн послала меня поискать тебя в толпе. Она вся извелась от дурных мыслей, сама не своя – то-то она обрадуется, когда увидит дочку!  А для великого спасения уже всё готово: мы все только тебя, дорогая, и ждём.
Последняя фраза, оброненная добросердечным дядюшкой, поразила девушку, будто бы глубокий удар. Выходит, все люди, всё это масштабное столпотворение... дожидались только её? В панике осознав это, Люселия почувствовала себя очень глупой и виноватой, ведь тогда, получается, от спасительного пути их отделял только лишь один её приход! Она мельком взглянула на дикое пламя, протягивающее к окнам свои жадные языки и её укорам не было предела – почему она потратила столько драгоценного времени? Почему не пришла раньше?.. теперь, если они сгорят в этом огне, приближённые госпожи смогут по праву назвать её легкомысленной предательницей!..
- тогда, прошу тебя, славный дядюшка, как можно скорее проведи меня к ней! – стремительно произнесла она, стараясь не давать особой воли бурлящим внутри чувствам.
И он подчинился её словам, невероятно быстро и цепко схватив её за запястье с такой хваткой, которую хрупкая советница не смела и заподозрить в ослабленном старостью сложению. Да, телом он был уже не так могуч, как, бывало, описывал он ей в своих давешних повествованиях, желая развлечь малышку-дворянскую дочь, но дух его был далеко не сломлен, и Энри доказал это, понёсшись во всю прыть, унеся молодую воспитанницу за собой.
Они нырнули в самый эпицентр людей, Люселия с трудом успевала переводить дух и переступать истрёпанными балетками: не успевали перед ней проскользнуть пара-тройка смутно знакомых черт, как, немедленно, на их замену всплывали свежие и часто серьёзно недоумённые, которые она так же не успевала разобрать. Дамы настороженно раскрывали свои веера, мужчины негодующе подымали руки, а изрядно запихивающийся часовой, только и мог кричать хрипящим, но в то же время и неописуемо пронзительным голосом: «пропустите! Главная советница идёт к госпоже!».
Люселия, которая всегда была против чрезмерной церемониальной, в этот раз и не попробовала вставить свою лепту, и даже в особенно неудобных ситуациях, когда она непреднамеренно задевала кого-то или нечаянно наступала на ногу, уже не позволяла себе разворачиваться, слыша каждое сдавленное аханье и отпуская скромное извинение сквозь зубы. Теперь преданная дочь вновь очутилась своими мыслями с правящей матерью. Госпожа Анн, её настроение, благополучие, здравие… всё прочее перестало отныне существовать для неё.
Личная служанка властительницы Небесного острова настолько погрязла в собственных раздумьях, что практически потеряла счёт минутам, лишь чувствовала, как ретиво и неуправляемо билось её сердце, подскакивая к самому горлу, кровь пульсировала в жилах, подскакивая к вискам, а волосы, бывшие и так очень растрёпанными, абсолютно выбились, сформировав неопрятную спутанную причёску. Дядюшка Энри не сбавлял шагу, всё сильнее стискивая руку любимой подопечной, а потому очень скоро она и вовсе совершенно потерялась в этой однообразной массе людей, отличавшихся для неё только расцветкой одеяния, казавшийся ей почти нескончаемой. Единственное, что сумела она заметить в этой суматохе – то, что огненно-красного света на стенах и коже столпившихся становилось всё меньше, и они постепенно начали сливаться со своими тенями, превращаясь в силуэты, коих можно было распознать по глазам, всё таким же зорким и искрящимся и по тонким контурам, тускло очерчивающимся горящим увесистым канделябром, подвешенным к широкой стене.
Затем Энри стал замедлять ход, причём также резко, как и начинал его. В движениях его снова проявилась присущая слабость и тяжесть, и Люселия не смогла опомниться, как уже сама направляла беспомощного старика вперёд, не давая ему спотыкнуться.
В глубине дворцового коридора было неимоверно мрачно, и поэтому чистосердечная помощница не слишком быстро обратила внимание на то, что к той поре достаточно близко подобралась к громоздкой двери, усыпанной драгоценностями – это и была дверь, открывавшая прямой путь в зал витражей – один из излюбленных залов госпожи Анн, где она по собственной прихоти нередко коротала свой быстротечный досуг или, напротив, была поглощена ответственными государственными делами – подписывала указы, принимала вельмож, купцов и чиновников…
Но где же она сама?.. Люселия живо повертела головой и обратила внимание на затемнённую фигуру, видневшуюся чуть поодаль, в уголке, которую, скорее всего, даже и не обнаружила, если бы не две других, более высоких и дюжих фигуры, мерцавшие своими алебардами по сторонам от неё, явно напоминавшие стражу…
- госпожа! - с жаром воскликнула Люселия, проделав к ней несколько шагов.
- возрадуйся же, надежда Небесного острова! – опередил девушку отдышавшийся старик и немедля бросился той в ноги, закрыв лицо длинным подолом наскоро смененного платья – все мы, твои верноподданные, здесь, и готовы идти вслед за тобой к спасению!..
Вскоре великодушная рука дотронулась до сгорбленной спины преданного слуги, с осторожностью и доверием похлопала её, призывая встать и отойти. Престарелый часовой, потерев седую бороду, покорнейше выполнил эту просьбу, опять поравнявшись с Люселией. После этого к ним из-за кромешной тени, словно лучик солнца, вышла и сама правительница острова, плывущего по облакам, озарив всё кругом сверканием сбитых золотисто-медовых кудрей и блистаньем прекрасных фиолетовых очей.
В самом деле, даже издали было невозможно скрыть то, насколько сильно потрепала облик великой госпожи Небесного острова бесконечная тревога и череда навалившихся бед: её щёки были аристократически бледны, как, впрочем, и положено было по обычаям выглядеть небесным монархиням, но ничуть не благодаря привычной баночке белил, вечной спутнице её нынешней жизни, и не из-за кропотливых стараний отдельных слуг, помогавших ей с марафетом. Лицо казалось несколько осунувшимся, задумчивым, но заведомо унылым, походка и осанка не могли уже выделиться той плавностью, прилежностью и элегантностью, без коей никак не обходились ранее.
Однако было справедливо заметить, что долгожданный приход дочери значительно взбодрил госпожу, выглядевшую совсем загнанной горестями Небесного острова: неоспоримо, что искра самой веры всплеснулась тогда в её глазах, больших, тёплых и мудрых, а Люселия могла поклясться своей честью, что видела, как в тот момент их встречи, неяркий розоватый румянец всё-таки нахлынул к её матери. А как госпожа ринулась к ней, отбросив любые придворные порядки, стоявшие у них на пути, и как обняла – не как её повелительница, а как мать…
- Люселия, солнце! Дорогая моя девочка! – причитала она, трепля её волосы, торопливо касаясь её личика, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не зарыдать – советница догадалась об этом по влажному блеску в её глазах.
- матушка… - прошептала она.
Но девушка так и не смогла как следует ощутить себя в её искренних объятьях, потому как застоявшийся, слегка отдающий дымом воздух, прорезал новый звонкий крик:
- госпожа!!
Вместе с тем Люселия тут же опознала высокого человека с чуть взлохмаченными волосами, упрямо порывавшимся к ним сквозь толпу, какую так и распихивал перед собой – это был никто иной, как сам сэр Вильгельм, чиновник Окружных долин, которого она сопровождала до этого места. Получив от прислуги несколько нелестных толчков и усмешек, он всё же добился чего хотел – предстал пред своей госпожой отвесил ей поклон до почти до самого пола, положив руку на сердце.
- чудеснейшая из господ! Нет таких слов, какими я мог передать вам то, как я рад, что имею честь лицезреть вас совершенно невредимой! – без запинок выпалил он.
- я тоже вам премного рада, - соблюдая на сей раз должный церемониал, заверила его госпожа, пройдя ему навстречу – скажите, как ваша семья? Жена?.. Дети?.. я надеюсь, вы оставили их в сохранности? Они ни в чём не нуждаются?
- о, нет, внимательная госпожа! – с красноречивым почтением откликнулся её сподвижник – они лишь, как и все остальные, хотят выбраться из оцепленного дворца.
- что ж, самое время… - склонила голову в согласии Анн и, глубоко вздохнув, собираясь с мыслями, направилась к заветной двери, чтобы наконец-то исполнить свой неопровержимый долг перед подданными.
Люселия, Энри и Вильгельм молча проследовали за ней, оставаясь, однако, позади. Пара стражей госпожи, словно две незыблемых горы, также с чинным шагом вышли из-за мглы, и милая советница, поневоле зацепив их мимолётным взором, даже содрогнулась, увидев ту бесстрашную суровость неизбежности, мелькнувшую в их настороженно прищуренных глазах, и ту несметную силу, всячески выделявшуюся в их чертах и внушающую окружающим, если и не страх, то доподлинную осторожность. Что же, с этими сопровождающими явно хорошо поработал её возлюбленный брат, господский распорядитель Александр, что в свои девятнадцать лет смел похвастаться неплохой силовой подготовкой, а незадолго перед своим непосредственным отбытием с острова, взял на поруки несколько особо одарённых участников гвардии и стал их тренеровать для нужд матери-повелительницы.
Люселия с болью в сердце вспомнила тот момент, когда с глазами, полными чистых слёз, провожала его из дворца, как он упрямился, отпирался, не желая покидать свою родину и близких, но строжайшей волею Анн затесался в попутчики к миротворческой команде Небесного острова. Матушка считала, что поступает правильно, отсылая его к приближённому ко двору героическому экипажу, но Люселии казалось, что в этот самый миг всему придворному двору, и им в том числе, непременно пригодилась его выдержка, организованность и хладнокровие. При воспоминании о брате в горле любящей сестры встал комок, ногти самопроизвольно впились в ладони.
«Ах, братик… знал бы ты, что за кошмар здесь творится, знал бы ты, как сейчас нужен нам!..»
Госпожа же тем временем достигла серединной точки, остановившись по центру двустворчатой богатой двери, ровно так, чтобы быть хорошо видимой из любого конца переполненной толпы и, несколько сковавшись, провозгласила:
- дорогие мои подданные, жители и гости моей скромной обители!.. с тяжёлым сердцем извещаю вас, что мы более просто не можем оставаться здесь более: Дворец Великих господ уже не является для нас таким безопасным, как раньше, мы должны покинуть его. Но наш дворец, наше славное пристанище никогда и никому не откажет в помощи: прямо за моей спиной находится вход в зал витражей, где спрятан подземный выход из дворца. Прошу вас всех сохранять спокойствие и не отступать, поскольку именно в этот нелёгкий период нам всем требуется взаимная поддержка и сплочённость – мужчины должны помогать женщинам, старшие – младшим, как и напротив. Держитесь рядом, не падайте духом и тогда ни одно восстание не сможет нас остановить!..
Собравшиеся выслушали краткий призыв Анн весьма внимательно, хотя ещё и был различим нараставший вокруг трепет и тяжкая атмосфера, не предвещавшая ничего благоприятного. Люселия затаила дыхание, прислушиваясь к словам матери. Она всегда знала и ни за что не посмела бы оспорить её ораторский талант – во многом, благодаря ему нынешняя госпожа Небесного острова и добилась успеха в своей предвыборной программе, ведь умела очень тонко подмечать, как заставить рукоплескать то или иное зрительское окружение. Правда, сейчас правительница говорила быстро и скованно, ничто не могло утаить тот факт, что ей было очень неуютно оставаться в этих, прежде выглядевших незыблемыми, стенах. Дыхание у неё тоже было сбивчивым, неровных, ближе к заключению основных слов Люселия не на шутку испугалась, что та может резко потерять сознание, но госпожа, мужественно и стойко перенося мучительные боли Небесного острова, какие ощущала, как собственные, устояла на ногах и потянулась к дверям.
- принеси огня, Люселия!.. – вскоре услышала девушка и, недолго думая, опрометью бросилась к стене, увенчанной величественным канделябром и, недолго думая, сняла его оттуда, схватившись за позолоченную подставку обеими руками.
С не меньшей стремительностью подалась она обратно, живо поднеся тусклые огоньки трёх подтаявших бледных свечек к дверным ручкам. Госпожа Анн трясущимися пальцами дёрнула за них, триумфально распахнув створки, но не успел общий вид зала и появиться в широком проёме, как туда, бурными волнами, сметая всё на своём пути, хлынула волна перепуганного, но обнадёженного заверениями своей владычицы волна дворцового люда, бег которой больше походил на какую-то ретивую давку…
Лавина людей разделила между собой госпожу Анн, Люселию, Вильгельма и потрёпанного Энри. Оказавшись в самом пекле одержимых неуправляемым жизнелюбием подданных госпожи, девушка, не пренебрегая заветам матери Анн, освещала людям дорогу канделябром, исполнив для них роль вроде маяка, а также по возможности протягивала руку беспомощным, но неуклонно следовала за шумной толпой.
Прорвавшись немногим вперёд, она увидела, что они почти пересекли большую часть изящного зала витражей. Позади остался инаугурационный портрет предшественника Анн на троне – господина Редьярда, необыкновенно приветливого и учтивого человека, с которым Люселии посчастливилось столкнуться лишь однажды, когда она впервые в своей жизни посетила этот дворец, кой с гордостью после стала называть своим домом, в составе немногочисленной свиты, сопровождавшей будущую госпожу во время доверительной беседы с предыдущим правителем Небесного острова. Тогда он впечатлил её своей тактичностью, простотой, но при этом образованностью и мудростью, проявленными в разговоре с преемницей.
Здоровьем, однако, он не отличался, и уже вскоре после того, как Анн была официально признана монархиней всего острова, пришло известие об его скоропостижном уходе. Однако для Люселии, часто прогуливающейся по комнатам дворца, своевольно или по делам, господин Редьярд всегда казался живым на портретах, что украшали дворцовые галереи, он навеки и запомнился ей таковым – уверенным, статным, но не лишённым прекрасной человеческой улыбки, но даже теперь портрет его, живо пронёсшийся у неё перед глазами, выглядел ей чересчур хмурым, как бы в неладном предчувствии…
Картины, вслед за ними ещё и ещё… вот они обогнули и инаугурационный портрет самой Анн, возле красиво отделанного трона, порядком измяли длинный бархатный ковёр, поворачивая куда-то влево… советница едва пробилась сквозь бесконечный поток людей и обнаружила, что именно госпожа так ловко руководит ей. Неподалёку она чувствовала и нахождение старика Энри, но сэра Окружных долин нигде не было – вероятно, Вильгельм поспешил разыскать жену и сыновей в этой замкнувшейся цепочке людей…
- я могу ещё как-то послужить вам, госпожа? Вам требуется помощь в чём-то?.. – с энтузиазмом спросила она, стараясь перекричать самих людей, подойдя ближе к правительнице.
Матушка даже не оглянулась на неё, но наблюдательная дочь заметила, что уголки её губ слегка приподнялись.
- ты умница, моя дорогая. Похоже, что твоя помощь действительно может пригодиться мне вскоре… а пока что, держись рядом, освещай людям путь!.. – приказала Анн.
Люселия кивнула, вскинув руку с канделябром наверх, чтобы сделать его тусклый свет видным как можно большему количеству людей. Госпожа же стала потихоньку сбавлять шаг, телепатически прося подчинённых сделать то же. Некоторое время господская дочь не могла понять, с чем это может быть связано, но затем приметила, что процессия начала верно подходить к одной старой, покосившейся и потёртой витражной картине, почерневшей от своей же ветхости. Это был портрет первейшего из господ Небесного острова, правителя, закрепившегося в древней истории под именем Ноэля Великого.
Прямиком подле этого тёмного, словно перепачканного чёрной сажей портрета, госпожа Анн и велела людям прервать свой ход. Её советница вдруг поймала себя на мысли, что никогда особо и не пересекалась с этой необычной картиной, а если и пересекалась, то запомнила её довольно плохо. Она намеренно приблизилась к ней и подсветила свечами, во внимании сузив глаза. Качество материалов, которыми писался портрет, было далеко не лучшее из-за прожитых им веков, однако на нём вполне чётко можно было разглядеть фигуру плотного, немного полноватого мужчины, приблизительно средних лет, с бритой рыжеватой бородкой, в торжественном, но, к сожалению, выцветшем сюртуке и маленькой аккуратной шляпе фиолетового оттенка с белым пером, задумчивый, неясный взор был направлен глубоко вдаль, был неподвластен Люселии. Между тем она обратила свой взгляд и на другую странность – края витража были скривлёнными и значительно выступали вперёд…
- прошу тебя, мой свет, отойди в сторону, но продолжай светить, - вновь распорядилась Анн, поравнявшись со своей служанкой – стража, подойдите ко мне!
Дочь госпожи робко поклонилась и отступила, продолжив держать канделябр в вытянутых руках. Два молодца немедленно примчались из толпы, заняв места по разным сторонам от госпожи и скрестив алебарды, а та тот же миг уже потянулась к витражу, взявшись за него с противоположных краёв и с натугой потянула портрет на себя. В первый раз ладони Анн неизбежно соскользнули с него, неровные края расцарапали пальцы и проступила алая кровь, отчего все присутствующие немедленно ахнули, также сочтя это за дурной знак. Но опальная правительница не позволила себе просто так сдаться и, задержав дыхание, снова взялась за дело. Вскоре портрет задрожал под её силой, зашевелился – и она смогла отделить витраж от стены, открыв перед своими верноподданными зияющий спасительный проход.
Гурьба на секунду замерла, пытаясь поверить в увиденное.
- посвети!.. – ласково попросила повелительница острова в небесах свою дочь.
Девушка вновь шагнула ей навстречу и с заворожённым видом протянула канделябр к тайному ходу, не слишком широкому, но достаточному, чтобы пропустить в подземные недра измученных тревогами людей – блеск пламени осветил маленькие ступеньки, ведущие вниз.
- будьте спокойны, мои любезные друзья! – воскликнула тогда же госпожа Анн – моя советница пойдёт туда первой и будет освещать дорогу остальным, - она скоро повернулась к ней – ты ведь готова, Люселия?..
Та с сомнением повертела канделябр в ладони. Всё-таки, яркости этих свечей точно не хватит, если путь к спасению затянется: они тусклы, бледны, многие, кто будет шествовать в завершении вереницы, просто не сумеют разглядеть их и собьются… но более оттягивать было опасно, а потому Люселия, не растерявшись, выхватила закреплённый на стене факел, коими был богат весь дворец, и ловко перенесла на него огонь, разгоревшийся гораздо ярче и жарче, чем был ранее.
- да, я готова! – произнесла она несгибаемым голосом, окинув решительным взглядом всех собравшихся.
Храбрая господская дочь быстро задула канделябр, оставив на своё вооружение только один факел, и, положив прежний источник освещения на пол, быстро и твёрдо пошла вперёд, указывая другим путь.

По мере продвижения вперёд, потолок открывшегося туннеля, бывший прежде довольно высоким, стал постепенно, медленно, но неотвратимо опускаться и остановился точно тогда, когда Люселии хватало просто привстать на носки, чтобы столкнуться с ним головой. В одной руке ответственная дочь Небесного острова сжимала высоко поднятый трепетавший пламенем факел, другой опиралась на одну из тянущихся вдаль стен, выполненных отнюдь не из привычного Дворцу Великих господ мрамора, а из широких кирпичиков, аккуратно и ровно выточенных из какого-то шершавого камня. Стены туннеля хоть и были с виду тяжёлыми и грузными, но на самом деле были необъяснимо тонки и теперь, все те раскаты грозных криков и шума, которые на какой-то промежуток времени смогли заглушить смутные прерывистые разговоры и лепет придворных людей, воспряли вновь, проникая через глубокие зазоры между кирпичами:
- огня, ещё огня! По-иному мы никак не сможем вывести эту занозу, губительницу земли небесной!
- да, это верно. Что-то госпожа никак не реагирует на наше предупреждения – даже носу своего из дворца не кажет! Может, трусость?..
- не иначе, чем самоуверенность…
- выходи, госпожа Анн!..
- где же бесстрашная Анн?.. или она уже беспомощная?
- выходи, а то и тебе, и твоему дворцу с ненаглядными богатствами несдобровать!!
Люселия, вопреки желаниям своим, всё же различившая эти и другие гневные и усмешливые возгласы среди неразборчивой массы настойчивых голосов, захотела просто зажать свои уши ладонями, чтобы не слышать сих запальчивых речей. Она в очередной раз воззвала к самому родному острову, не надеясь получить от него ответа – отчего эти люди вдруг так прогневались на госпожу? Зачем желают свергнуть госпожу с престола? Почему они с такой лёгкостью поверили лживым словам и пустой клевете врагов острова, за какой, по собственным изречениям, без устали радеют?..
Что стало с Небесным островом? Что стало с его отзывчивым и милостивым народом?..
Госпожа вышагивала позади неё, имея плохой вид – монархиня Небесного острова выглядела ещё болезненнее и слабее, чем незадолго до этого: поначалу она ещё держалась и старалась гордо выпрямлять осанку и шею, но нынче, побывав слушательницей этих угроз и гнусных издёвок, направленных в её адрес, стала более всего похожа на увядающий, поникший бутон – голова её быстро опустилась, склонившись до груди, густые чёрные ресницы прикрыли глаза.
Стража и подданные с хрипом вздыхали, некоторые так и брались за сердце, слыша бунтовщиков, их оскорбления, смех и дальнейшие жестокие предложения. Но ни одному из слуг или почётных гостей Анн не дано было почувствовать и понять, что испытывала сама повелительница небесного государства, какое действие производили на неё те упрёки и осуждения, те бесчинства, что волею судьбы настигли её резиденцию, великолепнейший дворец. Небесный остров печалился и мрачнел, разочаровываясь в представшей перед ним злобе с откровенным бесчестием и враждебностью, он изнывал от боли, но ничего не смел поделать с этим, не мог остановить эту ярость, а вместе с ним страдала и мучилась сама госпожа, которая обладала ментальной связью со своими землями, но и она была в силах отменить эту пытку…
Как бы то ни было, её возлюбленная дочка недолго оставалась предводительницей толпы: опробовав себя в подобной роли, она быстро осознала, насколько эта ноша тяжела для неё, а посему передала пылающий факел в крепкие руки того, кому она уж точно окажется по силам – стражнику Клименту, подошедшему к ней чрез всю развернувшуюся цепь людей, чтобы доложить, что все люди, занимавшие флигели для гостей и прислуги находятся здесь, и что они абсолютно никого не забыли и не потеряли во всепоглощающей атмосфере суматохи. Девушка немедленно передала ему все свои полномочия, взяв с него слово, что он ни за что не отступится от намеченного пути, а сама смешалась с толпой, где её помощь, как позже и подтвердилось, была гораздо нужнее.
Немало людей, шедших вперёд за факелом, задыхались в душных стенах и падали почти без чувств – милосердная и участливая Люселия тотчас же подбегала к ним, обмахивала припасённым в складках ночного платья платочком и живо помогала встать на ноги. Неравнодушная девушка пришла на выручку придворной даме, второпях запнувшейся на одной из узковатых ступеней и едва не полетевшей по всей лестнице, там же, в толпе, она отыскала и своего старого воспитателя – седовласого дядюшку Энри, за коего так переживала. Тот совершенно выбился из сил из-за тревог и усталости, какие очень непросто давались его преклонному возрасту, и поэтому не был в состоянии поспевать за остальными, однако Люселия, помня всю его доброту, усердие и терпение, проявленные им, когда он приглядывал за нею в детские годы, не посмела его оставить и некоторое время пронесла бедного часового на своих плечах, чтобы дать отдохнуть его ноющим ногам…
 Откликнулась молодая советница и на детский плач, раздавшийся в противоположном краю шествия. Когда она подошла к тому сегменту неспокойной гурьбы, откуда исходил звук, она, немного поискав глазами, скоро узнала жену сэра Вильгельма и поспешила к ней. Леди Окружных долин Мэделлин судорожно вдыхала и выдыхала стеснённой грудью, неустанно покачивая на руках своего младшего сына - малютку Кристенсена. Чуткий младенец, вероятно, уловивший испуг и волнение спасавшихся людей, потерял всякий покой и сон и теперь громко кричал во всё горлышко, как беззащитный птенец. Его мать не переставала что-то ласково шептать ему, пытаясь успокоить, но страх малыша не угасал и гордая аристократка, произведшая на Люселию первоначально впечатление очень холодной и отчуждённой особы, сейчас сама еле сдерживалась от того, чтобы не залиться слезами отчаяния.
- Мэделлин, разрешите я попробую вам чем-то помочь! – воскликнула неутомимая девушка, у которой уже начинало сжиматься сердце от ужасного кошмара, царящего вокруг, подбегая к ним и простирая руки к нанимающемуся ребёнку.
Безутешная леди остановила на ней взгляд в раздумьях всего на секунду, после чего позволительно кивнула, протянув ей сына.
- можешь попробовать… - изнеможённо, уже без того железа и суровости в голосе, растерянно пробормотала она.
Та приняла Кристенсена и начала самостоятельно укачивать его на руках, то влево, то вправо, сперва довольно стремительно, а затем чуть спокойнее, пока мальчик не утих и не прикрыл внимательные глазёнки. Эти свои действия она совмещала со спокойным шагом, напевая песню без слов на мотив колыбельной.
Супруга чиновника Окружных долин, переступающая со ступени на ступень вровень с Люселией, слабо покачала головой, следя за каждым её движеньем. Оставшись без младенца на руках она стала шагать гораздо более раскованно, хотя и было видно, что изнеможение от нагрянувших к самому дворцу тревог никуда не ушло, лишь напротив, прибавила ей нервозности: несчастная леди вздрагивала от малейшего шороха, новые и новые залпы мятежных лозунгов всё сильнее заставляли её неаккуратно сжиматься, а значит и терять свою грацию.
- а ты неплохо ладишь с детьми, - наконец тихо сказала она господской служанке, по-видимому, стремясь хоть ненадолго отвлечься от переживаний.
- благодарю, - так же тихо отвечала она – в детстве я часто любила играть с крестьянскими детишками, доводилось и с малышами возиться.
- с крестьянскими?.. – одёрнулась вдруг Мэделлин – ты прислужница во дворце, но разве ты не дочь госпожи? Ваш род всегда был очень обеспечен…
- род моей матери – нашей благой госпожи – испокон веков славился своей знатностью и богатством. Да, моя мать была чистокровной дворянкой, но она никогда не давала себе забыть, кому она всем этим обязана, - объяснила Люселия очень серьёзно – она обучила их грамоте, выделяла крупные земли, на свои деньги отстраивала им дома, и с самых юных лет желала приобщить меня с братом к такому же искреннему уважению, потому и передала нас не строгим гувернёрам на попечение, а простым людям из её подчинения. Крестьяне для нашей семьи не слуги – они друзья!..
Последнюю фразу она произнесла настолько гордо, что привыкшая к порядкам высшего общества леди не решилась привести ни единого довода поперёк, только глубже задумалась, не спуская глаз с ангельских черт притихшего сыночка. Пройдя так с десяток ступенек, Мэделлин вдруг вскинула голову наверх и всмотрелась в тёмный потолок так пристально, будто хотела найти в нём что-то тайное, непостижимое, наподобие звёзд ночного небосвода.
- да… - обронила леди, словно говоря сама с собой – я давно знаю о корыстных взглядах станции «Вивет», обращённых на наш остров, но чтобы нас атаковали наши сограждане – я не могу поверить!.. всё здесь происходит, как в кошмарном сне или мрачной книге!
Советница так и не смогла дать сколько-нибудь определённый ответ на её мнение, но, разобрав его в глубинах своих мыслей, пришла к выводу, что, возможно, лучшего сравнения действительно не найти. В то же время, она внезапно заметила одну деталь, весьма напрягшую её, о которой она не пренебрегла торопливо уточнить у самой гостьи госпожи:
- скажите, а где другие двое ваших сыновей?..
- Чарльз и Генрих?.. – немедленно переспросила та, тут же переведя свой взор обратно на неё – они отпросились с отцом и сейчас в иной части толпы. Я взяла с Вильгельма обещание, что он позаботится о наших детях, ни на один шаг не отойдёт от них, но если он всё-таки это сделает!..
Леди Окружных долин оборвала свою речь, не успев договорить: примерно чуть выше линии горизонта во мглистое пространство потайного хода начали пробиваться лучи света, и шли они совсем не от огненного факела…
При более близком рассмотрении оказалось, что эти тусклые, вселяющие надежду потоки лучей проникали внутрь туннеля через узкие щели крупного круглого отверстия в потолке, которое было в предохранительных мерах запечатано увесистым, подходящим по размеру валуном. Направление ступеней, доселе уводивших их точно вниз, также изменилось, и они внезапно подались вверх аккуратной гармошкой, обрываясь под этой самой закупоренной дырой.
Едва придворный люд достиг той точки, где лесенка собиралась круто менять ход, двое стражников опередили всю толпу, быстро осилив все оставшиеся ступени, и велели остановить шаг.  Они задумчиво поглядели на запертый выход, похожий на широкую нору, затем тщательно прислушались, убеждаясь в том, что нелицеприятные выкрики мятежников раздаются с другой стороны господских владений, и, наконец-то, слегка вытянувшись в своём росте, так как по мере подхода к окончанию пути, потолок снова чуточку приподнялся, расширив подземный ход, принялись за большой камень крепкими ладонями, желая приподнять и отодвинуть его в сторону.
Голыми руками им практически никак не удалось повлиять на данную ситуацию, однако один из стражей, что был помоложе и выглядел половчее, скоро догадался просунуть свою могучую алебарду в подходящий просвет между краями дыры и валуном и, поддев здоровенный камень, немного сдвинуть его своими силами. Очень быстро к нему подключился его товарищ, и вместе им повезло всё же решить эту задачу: общим трудом они убрали мешавшее им препятствие прочь, затем осторожно выглянули из появившейся бреши, обещавшей вывести их на свободу и, выяснив, что на задний двор нога неосмотрительного мятежа пока не ступала, повернулись к обезумевшим от страха людям и с холодным удовлетворением кивнули им.
Госпожа, до этого самого момента едва ли проявлявшая большой активности по отношению к происходящему, вдруг встрепенулась и взметнулась к высшим ступеням, исполненная непоколебимой решимости выбраться на свободу, но её служители с такой же хладнокровной уверенностью загородили ей желанный выход, когда она была на середине пути.
- дражайшая повелительница Небесного острова! – хором упрямо воззвали они – здесь рядом ещё никого нет, но кто знает, что может случиться через мгновенье?.. их главная цель – это вы, а значит, мы должны позаботиться о вашей безопасности. Вы не пойдёте туда первой.
Анн же заглянула в их строгие, но в глубине тревожные лица с некоторой отчуждённостью и безразличием, однако глаза её сверкали проницательностью.
- именно, - непринуждённо отметила она – но вы никогда не ощутите на себе то, что чувствую я, не услышите то, что слышу я, не увидите то, что для меня открыто. А знаете ли вы, что открыто для меня?.. сейчас до меня ветер доносит лишь плач да стоны, я наблюдаю, как солёные слёзы кропят почвы, что вы ни за что не узрите. Это боль самого Небесного острова, он захлёбывается в гражданских распрях и расколе, но не может выкарабкаться из них. Почему, вы знаете? Из-за меня. Небесный остров погряз в этой тьме из-за меня, эта вина всецело лежит на мне, гневные люди правы. Я признаю, что в чём-то показала себя слабым лидером, что во многом благодаря мне Небесный остров рухнул в бездну и находится в таком критическом положении… и если бы я заранее знала, что моё правление приведёт к подобным бедствиям, к падению и мукам самого Небесного острова, я бы, ни на секунду не задумавшись, отказалась от этого заманчивого титула. Думаю, я ясно показала, что его недостойна. Вы и Небесный остров не должны страдать из-за моих непростительных ошибок, мне не страшен суд бунтовщиков и моя последующая участь!..
Так промолвила госпожа, и слова её у немалых людей тронули сердца и нашли личный отклик, но, как бы то ни было, какие бы упрямые взгляды не бросала она на своих защитников, они всё равно стояли на своём и только сильнее скрестили свои алебарды у неё на пути, продержав их до тех пор, пока убеждённая в собственном мнении госпожа не смирилась, поборов свой пыл, и не отступила в сторону, давая дорогу другим…