пепел крестьянской души - часть вторая

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Василий проснулся уже засветло. В первую минуту он даже не сообразил,
где находится. Пахло свежим хлебом, ватрушками и парным молоком, а в избе
стояла тишина. Но уже через мгновение его мозг пробило воспоминание о
прошедшем дне. «Как там родители перенесут известие о моём побеге? Наверняка,
их будут пытать в отношении моего местонахождения. Теперь Зайчиков
живьём их сгноит за мой поступок. Необходимо срочно начинать планировать
дальнейшие свои действия. У Гришки я долго оставаться не могу. Здесь
не только меня могут арестовать, но и его за моё укрывательство. А он человек
семейный», - подумал Василий и стал слазить с полатей.

«Выспался? Мы с жёнкой старались шибко-то не шуметь. Пусть, думаем, парень
отдохнёт и успокоится после таких передряг. Давай, иди, умывайся и к
столу подсаживайся. Завтракать пора», - произнёс Григорий, когда заметил в
кути товарища.

Плотно перекусив и попив чайку, друзья уединились в горнице, чтобы обсудить
сложившуюся ситуацию. «Надумал чо за ночь или мысли в голову не
лезут?» - спросил Григорий. «Пока ничего путёвого придумать не удалось. Мне
бы укрыться где-нибудь в безопасном месте дней на пять, тогда может быть и
соображалка лучше заработает», -ответил Василий. Григорий немного подумал
и неуверенным голосом произнёс: «В ряму, рядом с озером, есть небольшая
избушка, в которой зимой почти никто не обитал. Была в ней и печка, но
не знаю, жива она или нет, так как уже давно на озеро рыбачить не выходил.
Если хочешь, давай туда сегодня ночью наведаемся». «А чо мы там ночью увидим?
Может, прямо сейчас и поедем?» - предложил Губин. «Ты хочешь, чтобы
вся деревня увидела, как мы вместе в сторону озера поехали? Нет, дорогой
товарищ, ты теперь похлеще вора для новой власти будешь. Самое безопас



ное для тебя время передвижения только тёмное, когда даже собаки спят. Я
один сначала туда смотаюсь. Посмотрю, чо да как, а потом уж вместе примем
окончательное решение», - ответил Григорий и грустно улыбнулся.

В течении всего дня Василий сидел в избе и на улицу не высовывался. И
лишь тогда, когда на дворе стемнело, сходил по нужде, да заодно попоить Воронко.
Григорий вернулся домой только к ужину. Перекидав с саней в сенник
пудов десять привезённого душистого, просушенного клевера, он распряг
взмыленного мерина, отпустил его в пригон и зашёл в избу. «Ну, как ты тут? Не
заскучал ещё?» - довольно улыбаясь, спросил он друга. «Тошно ждать да догонять.
Весь день маялся, не зная чем заняться», - откровенно признался Губин.
«Ничего не поделаешь. Доля теперь у тебя такая - варнакская», -пошутил Григорий
и враз посерьёзнев, рассказал: «В общем, побывал я в ряму. Стоит там ещё
избушка. Правда, добирался к ней окольными путями, чтобы любопытных со
следа сбить. Есть в избушке и печь, хоть и неисправная. Но тебе днями особо
нечего будет делать, сам и отремонтируешь её. Возьмём с собой из дома с десяток
кирпичей, глины да глыз, вот тебе и ремонтный материал. Так что сразу после
ужина и собираться начнём потихоньку. Для Воронко я сена уже пудов пять
туда завёз, осталось только тебе пропитание дней на десять приготовить да
керосина со спичками взять». «Зачем мне продуктов на десять дней?» - удивился
Василий. «А кто его знает, насколько ты там застрянешь. Я-то не смогу к тебе
каждый день наведываться. И вообще лучше будет, если все следы и подходы к
избушке сугробы заметут», - ответил Григорий и позвал товарища к столу.

Собирала провиант для Василия Марья, а её муж готовил всё остальное. Так
как Губин сбежал из каталажки в том, в чём сидел, не мог Григорий выпроводить
своего товарища на улицу в тридцатиградусный мороз без тулупа, пим,
мохнаток и прочих тёплых вещей. Так что поклажа получилась вполне внушительной.
Забив плотно четыре суровятных мешка, мужики попарно их связали
и вынесли во двор. «Ну, что, вроде всё необходимое на первое время упаковали.
Поближе к полуночи и выдвигаться будем», - уверенно сказал Знаменщиков.

Аккуратно уложив поклажу сзади сёдел, Василий и Григорий взобрались на
вершны и направились задами огородов в сторону опушки берёзовой рощи.
Застоявшийся за сутки, Воронко ходко переставлял ноги следом за мерином
Григория и провоцировал того на рысь. Но уставший за день и не очень охочий
до бега гнедой не реагировал на эти провокации и продолжал двигаться в привычном
для него ритме. Длительное время молчали и седоки. Лишь тогда, когда
до конечной цели оставалось не больше версты, первым заговорил Григорий.



«До утра тебе придётся в тулупе покемарить, а с рассветом приступай к ремонту
печки. Не думаю, что ты с ней долго провозишься. Зато потом сможешь и еду
подогреть, и воду вскипятить». «Григорий, у меня к тебе просьба есть. Если будет
возможность, то съезди в Большое Сорокино и узнай как там мои родители
себя чувствуют. Переживаю за них очень сильно. За мой побег куманьки могут
отца в каталажку посадить. А мне, как понимаешь, обратной дороги уже нет.
Прихвостни советской власти считают меня своим врагом, но не знают того,
что их самих я ненавижу ещё сильнее. Они ворвались непрошеными-незваными
в нашу мирную жизнь и до основания её разрушили. Разве может русский
православный человек поступать так жестоко со своими братьями и сёстрами
по вере и крови? Нет, они не братья мне, они бесы, которых необходимо всех
до единого уничтожить как блох или назойливых мух. Не знаю, пока, как это
буду делать, но делать буду обязательно», - произнёс Василий и замолк.

«Ну, вот и добрались до убежища. Помогу тебе освоиться в этих хоромах
и тронусь в обратный путь», - сообщил Григорий и спрыгнул с коня. Василий
придержал поводьями Воронко и осмотрелся. Он с трудом рассмотрел силуэт
избушки, которая находилась в десяти саженях он него и с ехидцей в голосе
пошутил: «А двери-то у этой халупы есть?». «И двери есть, и нары, на которых
будешь спать, и даже маленькое окно в сторону озера прорублено», - ответил
Григорий и добавил: «Воронко поставишь за избой в стойло, там и корм для
него находится».

Закончив с размещением товарища на временный постой, Знаменщиков
присел на край нар и по-хозяйски предупредил: «Керосин береги. Лампу часто
не зажигай, печку им не растопляй. Поленица берёзовых дров за стеной
сложена. За водой на озеро будешь ходить. Пешня и топор под нарами лежат.
В общем, утром, при дневном свете сам во всём хозяйстве разберёшься». «Ружьишко
ещё бы мне. Тогда совсем бы жизнь райской показалась», - пошутил
Василий. «С ружьём похуже будет. У меня ещё осенью берданку комиссары изъяли.
Зато пару фитилей и с десяток капканов здесь где-нибудь и припрятаны», -
ответил Григорий на полном серьёзе. «Ну, ладно, дорогой товарищ, не буду я
тебя больше задерживать. Не беспокойся за меня. Разберусь завтра с нехитрым
хозяйством своего укрытия. Прошу только – не забудь выполнить мою просьбу
», -напомнил Губин. «Выполню. При первой же возможности все новости узнаю
и тебе сообщу», - пообещал Григорий и стал собираться в обратный путь.

Проводив товарища и подкинув корма Воронко, Василий набрал охапку
душистого сена и вернулся в избушку. Разложив сено на нарах и кинув на него



полушубок, он завернулся с головой в тулуп и лёг. Небольшой внутренний озноб,
вызванный холодом, прошёл быстро и через двадцать минут из-под овчинного
тулупа послышалось мирное молодецкое похрапывание.

Проснулся Василий уже когда на улице рассвело. «Сколько же сейчас времени?
» -подумал беглец, посмотрев в крошечное окошко, через которое с
трудом пробивались холодные лучи светила. «Уже много. Вон как высоко над
лесом солнце поднялось. Пора вставать. Надо Воронко напоить, самому поесть
и за печку браться. Без неё мне каюк здесь будет», - ответил он сам себе и
с большой неохотой стал выбираться из-под тулупа.

Весь световой день Губин трудился как пчёлка. Пробивал в сугробе до озера
деревянной лопатой дорожку, долбил пешнёй в метровом льду прорубь, поил
лошадь, грел на костре воду для замешивания раствора и ремонтировал печь.
На улице уже стало темнеть, когда Василий, аккуратно наложив в печь дров,
подсунул под них большой лист бересты и поджёг его. Сначала нехотя, а затем
всё веселее и веселее, голубой огонёк стал облизывать просохшие рёбра поленьев.
Прошло ещё какое-то время, и огонь заполнил всё внутреннее пространство
печи. Василий закрыл дверку, приоткрыл поддувало и вышел на улицу за
очередной порцией дров. Невольно, он посмотрел вверх и увидев дым, идущий
из трубы, воскликнул: «Вот это тяга! Теперь мне не страшен никакой мороз!».

Домик прогревался очень долго. Вначале тепло вбирали в себя бревенчатые
стены и потолок, и только затем деревянный пол и прочие надстройки. Но
как бы там ни было, часа через три в помещении запахло домашним теплом
и даже уютом. Василий сварил в чугунке картошку в мундирах, вскипятил в
ведре воду, заварил чай и нарезав большими ломтями хлеб и сало, с удовольствием
поужинал. Затем, дождавшись, когда в печи прогорят последние полешки,
закрыл вьюшку. Спал он во вторую ночь в нижнем белье, прикрывшись
только полушубком.

На следующий день, чтобы скоротать время с пользой, Василий вытащил
из под нар несколько капканов, тщательно протёр их засаленной тряпкой, и
после обеда, став на широкие лыжи, отправился расставлять охотничьи снасти
в ближайшем от избушки лесу. Крепкий мороз, умиротворённость, исходящая
от окружающей природы, и физическая нагрузка, вызвали в организме
молодого мужчины прилив силы, уверенность в себе, а также чувство голода.
Поэтому, как только он добрался до своего укрытия, сразу же стал готовить
ужин. Удовлетворив желудок богатой на калории пищей и выпив пару кружек
чая, он сразу же почувствовал непреодолимую тягу ко сну.



Третий день Василий также провёл в труде и заботах. Проверил капканы, в
которые попался заяц-беляк, прорубил во льду озера три проруби и опустил
в них фитили, а также провёл в помещении избушки генеральную уборку. После
наведения порядка в жилище, Василию оно уже не казалось таким тесным
и неуютным. Закончив все дела до темноты, он затопил печь и стал готовить
ужин. Всё у него вроде бы пошло по порядку, по-хозяйски, словно не в бегах
он был, а на охоте в тайге. Но в это же время в душе стал разгораться огонь
тоски, противоречий и раздражённости: «Пригрелся тут. Родные, поди, с ума
сходят, не ведая где я сейчас и чо со мной. А то - того хуже, красные комиссары
над ними изгаляются за мой побег. Эх, чо за жизнь пошла в нашем крае?!
Трудились веками на земле спокойно, с властью и совестью в согласии жили.
Так нет, куманькам наша мирная жизнь костью в горле застряла. И откуда эта
бесовская порода на свет появилась? Зачем им власть над народом, если не
знают, как его прокормить? Сколько крови они уже попили крестьянской и всё
никак не успокоятся. И от господа Бога отказались, чтобы совесть не мучила по
убиенным ими простым гражданам. Может, прав был Колчак, когда призывал
на борьбу с коммунистами и жидами? Помоги мы всем миром ему уничтожить
их, сегодня может быть вновь покой и благоденствие на нашей земле восстановились.
Но чо теперь о том вспоминать, когда время ушло. Колчака нет, а эта
саранча всё сильнее и сильнее распространяется по земле сибирской, поедая
не только хлебушек крестьянский, но и души людские. И чо с ней делать, как
бороться - только сам Бог знает. Да и знает ли? Если бы знал, разве допустил
бы до такой беды наш край. Нет, видно самим нам надо начинать с этой саранчой
бороться ни на жизнь, а на смерть. За нами правда, а значит мы сильнее
духом, чем эти ненасытные звери. Это они врываются в наши дома, грабят и
издеваются над стариками, женщинами и детьми, а не мы. Всегда считал, что
мой враг тот, кто нападает на Россию и хочет её завоевать. А оказалось, что
более ненавистным врагом может стать брат по вере и крови. Только воевать с
ним гораздо сложнее. Поднять руку на иностранного захватчика дело чести, а
вот как заставить себя поднять руку на единоверца, которого дома ждут, такие
же, как у тебя, русские мать и отец, а может, и жена с детьми? Какая же лютая
злоба должна заставить русского мужика подняться против таких же, как он
сам. Но, видно, такое состояние в нашем обществе настаёт. Вон как в Пинигино
всё население стало на дыбы и не позволило комиссарам забрать из их амбаров
последнее зерно. Даже кровь пролилась невинная. А ведь продотряды
по всему уезду разъезжают и также везде грабят население. И стоит только
где-то вспыхнуть искорке народного гнева, как моментально пламя борьбы с



куманьками распространится на весь сибирский край. Тогда никому не удастся
отсидеться в укрытии. Всем придётся выбирать на чьей стороне воевать. А
чо касается меня, то такой выбор я уже сделал. Буду бороться с захватчиками
земли сибирской до последней капли крови».

После ужина, он вышел на улицу и направился к застоявшемуся без дела
в стойле Воронко. Почуяв хозяина, тот радостно зафыркал, замотал головой
и мощным движением туловища, стряхнул с себя слой налипшего снега. «Ну,
чо, друг, скучно тебе в этом безмолвном местечке находиться? В бой рвёшься?
Ничего, потерпи ещё немного и мы оба с тобой порезвимся, покуражимся. Вот
приедет Григорий, расскажет о делах, которые творятся в волости, и буду я
думать, как нам жить дальше», - пообещал он четвероногому товарищу и прижал
его большую голову к себе. Словно поняв слова хозяина, Воронко закрыл
глаза и тихо-тихо проржал. Василий добавил в кормушку сена и направился
в сторону избушки. Но не доходя до дверей, с непонятной ему тревогой, стал
всматриваться в ночное звёздное небо. «Пурга к утру нагрянет», - сделал он
вывод и стряхнул с пимов снег.

Сон в эту ночь у Василия не заладился с самого вечера. Мысли роем поселились
в его голове и держали в напряжении до полуночи. За это время он
успел вспомнить почти все события, происходившие в жизни вплоть до этой
зимней ночи. В воспоминаниях было больше хорошего и дорогого сердцу, чем
отвратительного и унижающего. И особое место в них занимал образ Полины,
который незримо присутствовал в его мыслях, делах и мечтаниях. Василий
разумом понимал, что теперь их воссоединение вряд ли когда-нибудь может
произойти, но в душе надеялся на чудо, которое подскажет ему путь к сердцу
девушки. «Ты будешь моей, чего бы мне это ни стоило», - произнёс тихо он и
отключившись от раздумий, прислушался. «Завывает! К утру занесёт так, что
из избушки не вылезти. Придётся ждать Григория, чтобы откопал дверь». Но
в это время громко заржал Воронко и рядом с избушкой раздался мужской
голос. Василий мгновенно вскочил с нар, схватил топор и прижался к стене,
возле двери.

«Братуха, ты жив ещё здесь? Волки не разорвали на части? Может, в избу пустишь
ночного гостя?» - послышался весёлый голос Чикирева Петра. Василий
снял дверь с крючка и с силой толкнул её наружу. Но та чуть отошла от косяка
и застопорилась. «Погоди, не толкай больше. Я сейчас отгребу снег от неё», -
предупредил Пётр. «Когда уж вьюга успела сугроб нанести? Вроде и началась
недавно», - подумал Василий, явно обрадовавшись появлению сродного брата.