Посланец из Эдема. Гл. 2-20а. Ложный донос

        Хозяина, отца Измаила, звали Фарид-ака.  В свои  шестьдесят  три года он чувствовал себя сравнительно неплохо, но случались боли в сердце или общее недомогание. Хромал на левую ногу, раненную в бою. Лицо его было побито оспой, но большие пышные усы  скрывали этот недостаток и придавали ему добродушный вид.  Среднего роста, полноватый, он всегда носил на голове красный турецкий колпак и по дому ходил в бордовом, расшитом золотом  халате, подпоясанном широким кушаком. Любил курить кальян и пить вино, которое готовили из собственного винограда  по специальному рецепту.

       Родом Фарид-ака был из  армян. Отец его принадлежал к райя и работал на земле  турецких землевладельцев – тимариотов. Еще мальчиком шести лет был насильно отобран за долги  у родителей в школу янычаров  вместе с другими такими же  мальчиками.  Монахи-дервиши были их  учителями и опекунами, которые  обучали  их разным военным  наукам  и вколачивали в их  детские головы мусульманскую  религию. Через несколько лет мальчик забыл свое настоящее имя и  кем были его родные отец и мать. Для него и таких же бывших выходцев из христиан Коран стал законом  жизни, а турецкий султан – наместником бога на земле.

       Во многих боях участвовал Фарид-ака, будучи янычаром, пока не получил серьезное ранение в ногу и не стал хромым. Его отправили в отставку, наделив его небольшим участком  земли-тимаром. Став тимариотом, он принял наемных работников-райя, которые возделывали его землю. Через несколько лет он разбогател.  К этому времени  был издан указ  Сулеймана Второго о том, что янычарам  позволяется жениться, и  он вскоре женился на турчанке из  зажиточной семьи, а через  шесть лет взял себе вторую жену, на двадцать лет его моложе.
       Три  года назад старшая жена (любимая), мать Измаила, умерла от тяжелой болезни. Вторая жена, которую он взял за долги, была немногословна и не очень с ним ласкова. Она так и не могла его полюбить, а только терпела. От  первой жены Фарид-ака имел трех сыновей, а  вторая подарила ему дочь.  Были еще дети, но они умерли ещё во младенчестве.

        Двое  старших сыновей служили также янычарами в  войске султана и  сложили головы на полях сражений.  Оплакав гибель сыновей,  отец не захотел отдавать на военную службу третьего, единственного своего наследника, Измаила, а решил приучить его мирному делу - торговле, чем и сам занимался в последнее время. Измаил сначала  сопротивлялся  воле отца. Он научился превосходно владеть любым  холодным оружием и сам в восемнадцать лет записался  в султаново войско. Пройдя  там суровую военную подготовку, он стал участвовать в военных походах. Через полгода  в боях он получил колотое  ранение в грудь, и отцу удалось  откупить сына от дальнейшей  службы. Понюхав пороха и столкнувшись со смертью, Измаилу   расхотелось служить, и отец начал учить  сына торговому делу.

                ***

        Когда потерявшая свою внешнюю привлекательность Стефания, пошатываясь от слабости,  переступила порог  кабинета  хозяина, Фарид-ака  посмотрел на поникшую, с потухшим взглядом и опухшим от слез лицом, девушку и покачал головой. Затем взял со стола лист бумаги и протянул ей:
        - Читать умеешь? - она кивнула. -  Читай!
       Девушка, чуть шевеля губами,  стала читать донесение управляющего и не верила своим глазам: все было неправдой. Оно гласило: «Довожу до вашего сведения, что служанка  Стефания  Грэхем в течение последнего времени  недостаточно хорошо справлялась со своими обязанностями, проявляя леность, нерасторопность и нерадивость. Прошу вашего распоряжения  на ее счет.
                Управляющий   Саид- ака.»

        - Ну, как?.. Что ты на это скажешь, милая? - спросил  хозяин, удрученный её нездоровым видом. - Все верно,  или ты того,..не согласна с этим?.. Ты же знаешь, как трудно найти работу девушке в приличном доме... Я был крайне удивлен, прочитав  такое  донесение на тебя... Измаил  был вначале того,..  в восторге от твоей работы, даже отдельную комнату выделил, а теперь сказал, что удерживать тебя не надо. Ну что ты молчишь? Может, ты того,..заболела? Уж больно вид у тебя не того,..
       Не трудно было догадаться, кто велел  управляющему написать этот  лживый донос;  ее снова  начало мутить, но кое-как ей удалось справиться с тошнотой.
       - Да,  господин, я сильно заболела, и мне надо долго лечиться. Я согласна с тем, что там написано, потому что из-за болезни не могу хорошо работать, - ухватившись за последние слова хозяина, произнесла Стефания, опустив глаза, - Отпустите меня домой.
       - Ну, что же, милая, коли так, да поможет тебе твой Бог! - искренне посочувствовал  ей Фарид-ака. - Иди  пока  к  себе, собирайся, а  часа через два управляющий принесет тебе расчет. Если сегодня не сможешь, то можешь того, переночевать, а завтра уже с утра в добрый путь!
      - Спасибо за доброту, уважаемый Фарид-ака! 
 
       Стефания, спотыкаясь, вышла из кабинета и, пошатываясь, держась ближе стен, побрела к себе. Никто из прислуги её не останавливал и не интересовался, что с ней. В их взглядах можно было прочитать только насмешку и презрение.
      Придя в комнату, брошенная, оклеветанная и всеми презираемая, она прилегла поверх  прибранной постели и закрыла глаза: «Вот и все.  Вот  и пришел мой конец, - обреченно подумала она, и у нее возникла мысль о самоубийстве. - Теперь мне незачем жить... Себя не жалко - жалко отца. Он не заслужил такой  участи... Ах,  если бы  можно было  время вернуть обратно!
      - Прости меня, отец,.. прости  меня, Бог мой,.. простите меня, грешную, - и она  вновь зарыдала.  Слезы текли у нее  ручьями,  слезы  покаяния, слезы очищения. И вдруг она услышала   тихий ласковый голос:  «Иди домой и ничего не бойся, дитя мое.  Я с тобой!»
        - Господи,  кто  это, или я схожу с ума уже? - испугавшись обращенного к ней голоса, девушка приподнялась с кровати и осмотрелась, как бы ища глазами того, кто это сказал.

        Но тут  в дверь постучали, и вошел управляющий.  Увидев  заплаканное лицо и глубоко несчастный вид бывшей горничной, он несколько стушевался и протянул ей несколько  серебряных монет:
        - Это тебе расчет. Сдается мне,  чем-то ты молодому господину не угодила. Милая, надо быть с хозяевами поласковее, - это тебе на будущее.  Если ты  уже собралась  и можешь идти, то отправляйся  домой.
       - Спасибо, я скоро буду готова, -  уже спокойным голосом сказала Стефания. Вспомнив про тихий, ласковый голос, услышанный в ее комнате, она сама удивилась тому умиротворению, которое восстановилось в ее душе.
     Управляющий повернулся было, чтобы уйти, но тут заметил разбитое зеркало.
     - А это что такое? Почему зеркало разбито? - строго спросил он.
      - Не знаю. Оно само как-то треснуло, - попыталась она объяснить.
      - Ну да, само. Все вы так говорите, боясь признаться. Я вынужден высчитать у вас десять пиастров, - и без вины виноватой пришлось отдать ему эти деньги, лишь бы  он быстрее ушел.

       Пока умывалась, пока приводила себя в порядок и собиралась, Стефания почти совсем успокоилась. Она, к своему удивлению, почувствовала в себе немалый заряд бодрости и прилив сил, а ведь еще полчаса назад  чувствовала себя такой слабой, что еле стояла на ногах.
      Собрав  небольшой узелок  с вещами и маленький мешочек с накопленными за недолгую службу тремя сотнями с небольшим пиастров, бывшая горничная и бывшая возлюбленная  покинула  навсегда этот богатый, но ставший ей постылым, дом и направилась к отчему дому.

       Давид вначале обрадовался, увидев дочь, а Мария  с радостным воплем  бросилась ей на шею. Но, увидев печальные её глаза, старик, проживший немало и многое чего повидавший в жизни, понял, что тут что-то не так, если она явилась в  урочное время.  Он не стал сразу расспрашивать, да и  внучка вертелась рядом, помогая вернувшейся любимой тетушке обустраиваться  на прежнем месте.
       Но после  обеда, когда  Марийка убежала  играть с подружками, отец усадил вернувшуюся дочь с собой рядом и  велел рассказать ей всё-всё без утайки про причину её прихода, и чем  так глубоко удручена. Зарыдав, Стефания все ему рассказала. От горькой  исповеди несчастной родной кровиночки у него задрожали руки,  выступили слезы на глазах.

        -  Позор-то какой! Я должен  бы сам тебя убить, да рука не поднимается. Я лишусь дочери, а этот  прелюбодей, этот разбойник, этот греховодник, будет жить себе припеваючи? Нечестивец! Безбожник! Так обмануть бедную девушку! - сокрушался он. -  Одно спасение, дочка, - Бог! Будем молиться  Всевышнему день и ночь. Если Он нам не поможет, то никто уже не поможет: значит, судьба твоя такая.
        Так они и делали: отец ходил молиться в церковь, а дочь молилась дома. Там, в церкви, Давид и привлек внимание Симона  своими слезными молитвами.

                продолжение http://proza.ru/2015/10/12/709