Луна пятая. Поиски

***
 
Она сидела в кресле, а он сидел на подоконнике. Если бы кто-то следил за ними, то удивился бы, насколько они консервативны.

И это правильно: что-то в жизни должно быть постоянным.

- Ангел, ты молчишь, потому что не хочешь говорить, или потому, что думаешь, будто я не хочу этого?

Он поднял голову, посмотрел на неё. Казалось, что этот вопрос вырвался случайно – просто задумалась и нечаянно произнесла мысль вслух. Но он решил, что такой редкой возможностью провести ночь не в тишине следует воспользоваться.

- Лика, если честно, я молчу, чтобы случайно об тебя не обжечься.

Она улыбнулась.

- Как интересно. У меня как раз есть теория на этот счёт. Только не обжечься, а порезаться.

Он поставил кружку на подоконник, повернулся к девушке.

- Любопытно. Расскажешь?

Лика медленно расправила складки на своём платье. Задумалась, засмущалась – не любит она делиться своими теориями с кем-то, кроме дневника. Но сегодня ей, всё же, очень хотелось поговорить, и потому она собралась с мыслями и продолжила:

- Рафаэль, представь себе лезвие ножа – полосу металла, жёсткого, закалённого, которую долго нещадно точат о камень, от чего она становится острой. Её делают такой, чтобы она могла причинять боль каждому, кто окажется слишком близко. И можно даже подумать, что в этом – её предназначение, но разве у неё есть выбор? Так и с людьми. Жизнь также точит их о свои скалы. Они теряют многое: то, что, как им кажется, не нужно; то, чем можно пожертвовать ради равновесия, спокойствия, стойкости к внешним раздражителям. Но не теряем ли мы при этом что-то важное? Я боюсь, ангел, что эта душевная закалка, это обтачивание себя – оно делает нас источником боли для друг друга. Отбрасывая то, что мешает нам быть хладнокровными и рассудительными, мы становимся жестокими и бесчувственными.

Он заглянул в глубину её глаз: беспокойно, тревожно, сочувственно.

- Лика, ты боишься, да?

Она молчала. Но в глазах её он видел этот глубокий страх – страх перед самой собой.

- Лика, не бойся. То, что ты сказала, твоя теория – это правильно. Но, к счастью, не всех можно обтесать, отшлифовать, заточить. Я знаю, ты не такая: ты всегда будешь испытывать потребность в том, чтобы дарить окружающим радость. Ты не сможешь убить в себе себя, хотя иногда тебе этого очень хочется. Не сможешь оторвать от себя сердце только за то, что оно умеет чувствовать. Такие чувства, как у тебя, очень редки и, – увы! – вызывают у мерзавцев желание ими воспользоваться. Но достойных людей вокруг неизмеримо больше.

Лика горько усмехнулась.

- Поверь, Рафаэль, я видела многих людей, которые совсем не умеют чувствовать… Они умеют лишь пользоваться. Они даже образуют пары и живут в этом подобии чувств, а на самом деле – на взаимно удобных условиях. И часто считают, что это правильно, считают себя умнее всех прочих. У них остались только цинизм, расчётливость и эгоизм. Разве можно так жить?

- Они считают, что можно. Но ведь это их дело, правда?

Ангел встал, подошел к креслу, опустился на колени, протянул руку и коснулся щеки Лики.

- Если тебе так нравятся аналогии, у меня есть одна для тебя: многие люди – лишь экземпляры из большого тиража. А такие как ты, Лика, – библиографическая редкость.

Конечно, это была неприкрытая откровенная лесть. И, конечно, она в ответ улыбнулась.
 
 
***
 
                                                                        Дневник Лики
 
Мне всё ещё хочется плакать, я всё ещё жива.

Просто очень грустно и одиноко.
Бывает, что одиночество – желанное и ожидаемое, оно лечит. А бывает, как сейчас: угнетает и вызывает непрошенные слёзы.

Я уже перестала задумываться о том, откуда оно берётся. Потому что знаю ответ: мне не хватает кого-то рядом. Того, кому я смогу положить голову на плечо и тихо плакать, а он будет гладить меня по волосам, не будет задавать лишних вопросов и не станет просить никаких ответов. Просто будет рядом.

Где взять его? Где найти человека, которому я смогу бесстрашно показать мои слёзы? Думаете, это просто… Нет, это – самое сложное. Так мало людей видели меня плачущей. С каждым годом их становится всё меньше… Когда-нибудь их число сократится до одного – до меня. А потом… Потом я зачерствею настолько, что и наедине с собой не смогу выдавить ни единой слезинки.

Но, может, этот момент никогда не наступит? Может, я найду то самое, надёжное уверенное плечо, смогу доверить себя и растворить свои страхи в другом человеке? Боюсь… Но так хочу, бесконечно хочу. Это – часть моей природы. Мне необходим человек, рядом с которым я смогу быть безнаказанно слабой. Плакать, грустить, терзаться – и за всё это не буду получать упрёков, а только лишь нежность и три простых слова: «Я с тобой».

«Забудь, милая, всё забудь, я с тобой». Я услышу когда-нибудь эти слова?
Этот кто-то – совсем рядом со мной, я чувствую, он пока не может разглядеть меня – я не позволяю ему этого. Но ещё немного – и я стану собой, иначе быть просто не может. Я снова нырну с головой в омут, но теперь уверена: это сделает меня счастливой.

Больше не хочется думать о том, как мне плохо одной. Наоборот, я окружаю себя людьми со всех сторон: или они всегда были здесь, а я только сейчас их заметила?

Всё будет хорошо. Я сейчас это почему-то точно знаю и всё для этого сделаю.

Я перестала загадывать всякий раз новые желания, загадываю каждый раз одно: быть счастливой. Я уверена: судьба лучше меня знает, что для этого нужно. И прошу у неё лишь одного: помочь мне не пропустить, не спутать ни с чем тот момент, когда всё должно будет случиться.

Самое время вспомнить о старой девчоночьей традиции. Ровный ряд опустошённых, запечатанных салфетками, бутылок, и в каждой – одно желание. Хочу быть счастливой. Хочу чувствовать, что у меня в жизни всё сложилось наилучшим образом, что я проживаю лучшую из жизней.
Однажды я возьму за руку подружку, мы выйдем на улицу, и все эти бутылки, одну за другой, я разобью в миллион искрящихся осколков. И всё сбудется, обязательно сбудется.

А пока – попробую сама. Ведь я тоже знаю, что мне нужно? Мне нужна жизнь, жизнь вокруг. Пора вспомнить о том, какой я была всегда и буду снова. О том, что я умею делать лучше всего: улыбаться, смеяться и радоваться жизни. Сколько всего упущено за эти месяцы тоски и самоистязания! Не забыли ли меня мои друзья? Не отвыкли ли от меня?

Пришла весна, пришло время возвращаться. Нет такой силы, которая может сломать меня, я могу стать только сильнее и упорнее. Моё счастье – в том, чтобы быть всегда собой, и уж в этом я себе не откажу.
 
 
***
 
- Ангел, поговори со мной.

Он удивлённо поднял голову, посмотрел на неё. Она сидела, поджав колени, в кресле, дневник отложен в сторону.

- А что, с ним уже надоело? – кивнул он на дневник, не забыв улыбнуться.

Она, конечно, заметила эту улыбку и, хоть шутка была не самой удачной, улыбнулась в ответ.

- С ним-то я и всю жизнь прожить могу. Но мне хочется поговорить с живым человеком. Или не совсем человеком.

Она помолчала минуту, не переставая смотреть на ангела. Он тоже не отводил взгляда, и не переставал улыбаться.

- Лика, тебе, кажется, не только поговорить хочется. Ты смотришь на меня так, будто видишь впервые.

- Мне нравится на тебя смотреть. Получаю эстетическое удовольствие.

В другой день эти слова обязательно бы его смутили, но сегодня всё было как-то по-особенному.

- Крылья не усилят этого удовольствия?

Лика рассмеялась.

«Шутит. Мой, такой серьёзный, ангел, решил мне подыграть.»

Она встала с кресла, подошла к нему, поправила чёлку, расстегнула верхнюю пуговицу на рубашке.

- Вот так. Большего удовольствия не представить. Теперь ты поговоришь со мной?

Он молчал. Ему тоже казалось, что он видит её в первый раз. Когда-то она говорила: я могу измениться за одну ночь. Проснуться утром совсем другой. Тогда он думал, что в этих словах снова проявляется её любовь к эффектным высказываниям, а теперь видел: это правда. Это не вчерашняя Лика стоит перед ним, смотрит на него изучающе. Вчерашняя Лика, да и любая, какую он знал раньше, не смотрела бы на него вот так.

И эта Лика, определенно, очень ему нравилась. Как, впрочем, и любая другая.

Он постарался не выдать своих мыслей, подошёл к столу, налил чай сначала ей, потом себе. Протянул ей кружку.

- О чём ты хочешь поговорить?

Она тряхнула волосами, задорные искорки блеснули в её глазах. Как же давно он их не видел… Для того чтобы эта, новая Лика, смотрела на него вот так, нужно всего лишь немного ей подыграть? Как легко!

- Хочу, чтобы ты рассказал мне что-нибудь. А я буду внимательно слушать и иногда задавать вопросы.

- Если ты будешь смотреть на меня всё так же – я быстро забуду, о чём говорю.
Её прямой взгляд был лучшим ответом, но игру следовало довести до конца.

- Обязательно буду. Но я в тебе не сомневаюсь, ты с этим справишься.

Прежде, чем начать рассказывать свои истории, он успел подумать, что ошибся. Легко не будет. Если он будет и дальше подыгрывать ей… То утонет в ней окончательно.
 
 
***
 
Был сложный день. Если бы не прошедшая ночь, не та лёгкость, которую принёс ей ангел, то день был бы просто невыносим. Но она вспоминала его улыбку, его тихий голос, - и становилось теплее.

Жаль, что к вечеру этого тепла почти не осталось. Жаль, потому что всё могло поменяться уже сегодня, но – нет. Может, ещё не время? Может, всё к лучшему?

Так или иначе, но, когда он зашёл в комнату, она сидела в кресле с книжкой в руках.

- Привет, Рафаэль. Рада тебя видеть.

- И я рад.

Он наливал чай, а она смотрела на него пристально, желая что-то сказать… Но молчала. Она думала, как поблагодарить его за вчерашний вечер. Как сказать, что сегодня у неё просто нет сил улыбаться – но очень этого хочется и очень хочется, чтобы он ей в этом помог.

Он протянул ей кружку.

- Не подбирай слова. Не старайся. Если хочешь помолчать – я не против.

И всё. Две короткие фразы – и она снова уходит в себя. Закрывается от него… Она ведь ещё не вполне оправилась, и каждое слово может быть решающим – или лишним.

- Я не стараюсь. Просто я устала.

Накрывается пледом. Берёт в руки книжку. Смотрит в неё… Не видит букв, но всё же усиленно делает вид, что читает.

Как выразить словами то, что даже сам не очень хорошо понимаешь? Ведь она и правда сама не понимала, почему от мыслей о нём ей становится так тепло, и почему при этом ей сейчас необходимо, чтобы он был чуть смелее.

Он, конечно же, понял, что сказал что-то не так. И, конечно же, он не рискнул провоцировать её, вынуждать быть такой, как вчера. Как искра, как вспышка, вчерашний вечер остался в памяти – но ничего не изменил, и, возможно, сделал лишь хуже. Ангел решил, что ей это легко: поиграться, а потом наутро просто забыть о своей игре, потеряв интерес. Настроение было – и прошло. Что будет, если однажды также у неё пропадёт настроение видеть его?
 
 
***
 
Она сидела в полной темноте, густой, словно переваренный кисель, и тяжёлой, как намокшая от внезапного зимнего дождя шуба. Другой было бы неуютно. Другая бы включила свет, или зажгла бы бесчисленные свечи, расставленные в комнате – на столе, на полках, на комоде, и даже на колонках акустической системы. Но свечи – напоминание о бессонных ночах и мокрых подушках. Не нечаянное, а почти мазохистское, жестокое напоминание для самой себя. Избавиться от них получится лишь тогда, когда в душе будет наведён порядок.

Тягучая мартовская ночь вздрагивала от света фар проезжающих машин: в это время их совсем мало, а потому у ночи – больше прав. Ночь укрывала своей темнотой, ещё недавно такой ненавистной. Подумать только: ещё месяц назад она боялась темноты. Всё познаётся в сравнении, и вот, сегодня, темнота стала почти желанной. В ней хорошо думать. В ней легко не отвлекаться. В ней отлично получается отдохнуть, пусть и без сна.

Ночь всколыхнулась холодными волнами вокруг.

- Привет, Рафаэль.

Она не открывала глаза, не поворачивалась к нему, – к чему эти формальности? Она знает, что он пришёл, и знает, что он делает сейчас: прикрывает дверь балкона, прячет крылья, бросает на неё внимательный взгляд. В последнее время он, когда приходит, всегда смотрит на неё внимательно и долго – просто не знает, чего ждать от неё, но очень хочет подстроиться, угадать её настроение.

В этот раз он делает всё именно так, как ей хочется: подходит к подоконнику, садится рядом, берёт её руку в свою, и она ощущает прикосновение тёплых губ на ладони.

Она открывает глаза и видит его улыбку. Такую… Которая бывает редко, но которая очень ему идёт: ласковую, подкупающую, мальчишескую. «Я пришёл, я с тобой, я готов играть в любые игры – или делать то, что ты пожелаешь. Смотри, я совсем ручной».

- Я так рада тебя видеть, - говорит она совершенно искренне.

- А я рад, что могу доставить тебе удовольствие такой малостью, - также искренне отвечает он.

Если бы требовалось что-то более сложное, больше решительности или смелости, то он, возможно, не смог бы. Но сегодня ей нужно было то, что он делать умел и любил. Ей нужно было, чтобы он был рядом, смотрел на неё вот такими восторженно-влюблёнными глазами и улыбался.

Тишина вспыхивала между ними яркими искрами, они просто смотрели друг на друга и думали каждый о своём. О чём, интересно, думают ангелы, глядя на людей?

- Скажи что-нибудь, ангел, ты же всегда знаешь, что сказать. А я снова тебя послушаю. Обещаю вести себя хорошо.

Он всё так же внимательно посмотрел ей в глаза.

- Лика, мне очень приятно, что ты так думаешь, но, признаюсь: в последнее время я совсем не знаю, что говорить тебе. Ты много ночей общалась лишь со своим дневником, что-то там придумала, в чём-то разобралась – а я ведь не знаю этого всего. И сейчас мне часто кажется, что я узнаю тебя заново.

Лика улыбнулась, своим излюбленным заботливым жестом поправила его чёлку.

- И как? Нравится тебе та Лика, которую ты узнаёшь сейчас?

Он потянулся к ней и провёл рукой по её волосам – будто ответный жест, но ему просто очень хотелось к ней прикоснуться. А она улыбнулась, потянулась за его рукой, прикрыв глаза. Как кошка, которую, наконец, решили погладить: «Я не царапаюсь, я хорошая, не бойся меня…»

- Мне нравится любая Лика. Эта, как мне кажется, тебе самой нравится гораздо больше прежней, а значит – она точно лучше. Я доверяю твоему вкусу.

Она смотрела на его губы, его улыбку.

Пока непонятно, какая она – эта новая Лика, но она, определённо, относится к своему ангелу не так, как прежняя.
 
 
***
 
Это было так... странно. Странно, после стольких дней тишины и взаимного отторжения сидеть, вот так, вместе, смеяться над глупостями. Улыбаться, смотреть друг на друга. Как ни в чём не бывало, будто не было ещё вчера между ними звенящей пустоты и гнетущего молчания. Это, наверное, самая важная способность человека: забывать о печали после нескольких секунд счастья.

Они оба помнили: эта тихая неспешность уже была с ними, в первый месяц знакомства. Но оба уже забыли, как это было – будто в другой жизни, другой Вселенной. Они ли это были? Тогда они только узнавали друг друга. Сейчас они видят друг друга насквозь, чувствуют кожей, с закрытыми глазами угадывают каждое движение.

Конечно, сейчас было несравнимо лучше, ведь они столько прошли, пережили вместе бурю, шторм, метель. За несколько недель душевной непогоды они притёрлись друг к другу сильнее, чем могли бы в привычном размеренном ритме. Узнали друг о друге то, что невозможно узнать, просто распивая чай на подоконнике и отвечая на вопросы.

Он был рядом, всегда рядом. Это главная его черта, сверхспособность: быть рядом независимо ни от чего, в том числе, когда этого не просят или даже не позволяют; когда невыносимо, когда больно и когда нечем помочь; когда хочется оставить её наедине с собой хотя бы потому, что иначе следом за ней проваливаешься в пропасть, в пустоту.

Она была благодарна ему за это. Нет, благодарность – слишком слабая характеристика для её чувств. Этой своей способностью он покорил её, сразил наповал. Только сейчас она смогла отблагодарить его за эти бесконечные ночи. Она постепенно становилась снова собой, – и он был первым, с кем она делилась своим теплом. Все улыбки – ему, искры в глазах, звонкий смех – всё для него.

Сегодня она писала стихи. Он видел это по ровным очертаниям четверостиший на бумаге – и по выражению её лица: отстраненному, погружённому в себя, но не такому, как бывает, когда она ищет ответы на свои вопросы, а куда более умиротворённому. Он очень любил её стихи. Она редко показывала их кому-то, но ему их читать не запрещала.

Чаще всего, они были о переживаниях, о боли. Она часто писала, когда ей было плохо, и очень редко находила слова для описания счастья. О счастье хотелось кричать на весь мир – но лучше всего его передавали её глаза, улыбка, прикосновения. А вот болью делиться она не умела, и чтобы не хранить её в себе, нужно было хранить её в нижнем ящике стола, закрытом на ключ. Стихи – крайняя форма проявления боли, ведь рифма усиливает любые слова.

Сегодня состояние было пограничным, писалось плохо, но весна давила на плечи и заставляла хотя бы попробовать.

Он просто смотрел на нее, пользуясь редкой возможностью любоваться, не таясь, пусть и со спины. Безнадёжные его чувства обжигали, и может, если бы он умел, он бы и сам выговорился листам в клетку, но – увы! – не все к этому способны. Он все свои чувства носил с собой, и от того с каждым днём они сжигали его всё сильнее и сильнее. В который уже раз он давал себе обещание не думать больше о ней так, не наслаждаться одним её присутствием, не придавать значения мимолётным дружеским поцелуям, случайным прикосновениям – но не получалось. И было с каждым днём всё страшнее, что после одной из таких случайностей он не сдержится… И сказке – конец. Реальность не оправдает его ожиданий. Жить в ожидании, всё же, было приятнее, чем вовсе лишиться надежды…

Она давно забыла о стихах и листах перед глазами. Она чувствовала его взгляд и наслаждалась этим ощущением. Для него было много слов: спокойствие, доверие, ожидание, забота, нежность… Несмотря на их взаимную скрытность эти ощущения были так гармоничны.

- Лика, ты так улыбаешься, что мне очень хочется прочесть, что же ты пишешь. Неужели сегодня наступил долгожданный день светлых стихов?

Она оборачивается, поняв, что уже выдала себя, и видит улыбку на его губах.

- Ничего не получилось. Для стихов сегодня слишком хорошо.

Руки тем временем вырывают лист из тетради.

- Рафаэль, спасибо тебе.

Он улыбается и спрашивает:

- За что, Лика?

Она возвращает ему улыбку.

- За все эти месяцы. Не могу представить, что бы было со мной, если бы не было тебя.

- Ну, Лика, я же ангел – это моё призвание: помогать, быть рядом.

Она лукаво улыбнулась.

- Ты делаешь это лишь потому, что такова твоя природа?

Он слегка смущается.

- Нет, я так делаю, потому что мне грустно смотреть на одинокую тебя.

- Ангел, но ведь и ты так одинок…

Он ничего не отвечает. Она понимает, что сказала лишнее, в очередной раз ругает себя за то, что расслабилась, поддалась умиротворяющему эффекту их неспешных бесед, и позволила себе сказать ему что-то, не обдумав это хоть секунду.

Она смотрит на него, пытаясь оценить урон от нечаянных слов. Он сидит на подоконнике, смотрит в глубину кружки с чаем – это их общая привычка, они оба так делают, когда думают о том, что не хочется произносить вслух.

Но сейчас – самый не подходящий для замалчивания случай, и она вынуждена выдёргивать его из этих мыслей, чтобы успеть раньше, чем он задвинет их на дальнюю полку в своём сознании, чтобы снова улыбаться и быть милым, чтобы не расстраивать её.

Она подходит к нему, садится, кладёт свою ладонь поверх его рук, заставляя отвлечься и поднять взгляд на неё. Он смотрит: напряжённо, загнанно. Она ощущает почти физическую боль, которую он испытывает от её слов. Смотрит ему в глаза самым серьёзным своим взглядом.

- Рафаэль, я всегда рядом с тобой.

Эти слова звучат диссонансом на фоне предшествующей им фразы; они совершенно не вяжутся с их разговором; они не обязывают её ни к чему, и даже более того – лишь констатируют очевидный факт.

Но именно их он хотел услышать. Будто вместо тех, сказанных нечаянно. Зачеркнули, переписали реплику в роли – и пьеса перестала быть драматичной.

Волшебство длится минуту. Потом он осторожно высвобождает свои руки из её ладоней, ставит кружку рядом. Проводит рукой по её волосам, откидывая прядь, упавшую на лицо.

- Спасибо, Лика.

Что ещё он мог сказать? А что ещё могла сказать она? Она ещё не нашла в себе ничего большего, а он боится говорить о большем с того момента, как впервые шагнул на её балкон.
 
 
***
 
Днём зябко куталась в шерстяное одеяло, вечером согревалась в безудержном ожидании, ночью пылала от нечаянных прикосновений…
Плыла по течению своих совершенно непредсказуемых чувств и желаний, не умея их сдерживать и не желая их понимать – просто отпустила вожжи и подставила лицо ветру.

Нет слов, чтобы описать взгляды и жесты, интонации и вздохи, пропущенные сердцем удары и леденеющие на рассвете пальцы, тоскливо сжимающееся от взмахов крыльев сердце и горячее желание лететь вслед.

А, между тем, прикосновения становились реже. Словно взрослеющие дети, ещё недавно самозабвенно щекотавшие друг друга на широкой кровати в родительской спальне, а теперь смущающиеся от одного вида этой кровати и избегающие случайных встреч наедине, Лика и Рафаэль стали держаться чуть на расстоянии друг от друга. Очень хотели спровоцировать ответные эмоции – и также сильно боялись их спровоцировать, выдавая себя лишь взглядами, редкими оговорками, случайными движениями.
Рафаэль старательно отдалялся от неё: он считал свою привязанность непозволительной, полагал её грубой ошибкой и, наивный, надеялся от неё избавиться. Он жалел себя, пытался избежать разочарования, насмешки… Чёрт знает, чего ещё. Просто боялся что-то сломать, изменить.

А Лика хотела быть к нему ближе, но боялась самой себя: зная, что бывает непостоянной, бывает жестокой и не умеет врать о чувствах. Что, если она поймёт, что он –герой не её романа? Она ведь скажет… Она не сумеет быть с нелюбимым.

Не себя жалела и не боли боялась – боялась обидеть его.

… Днём зябко ёжилась от малейшего ветерка, а ночью сидела у открытого окна, открытая всем ветрам, пальцы почти леденели, но она не просила ангела обнять её и согреть. Пассивное ожидание…

Если бы только он подошёл. Если бы только нашёл в себе силы.

Смотрела на него украдкой, запоминала черты лица, взгляды, движения, очертания…

Думала, что помогает им избежать ошибки, но тем ещё больше помогала себе влюбиться.
 
 
***
 
                                                                        Дневник Лики
 
То вдруг так пусто, то я почти влюблена.
Это весна за окном стучится внутрь, хочет ворваться в меня, потечь по венам, а я пытаюсь не пустить её – как пытаюсь делать это каждый год, и каждый год терплю неудачу… Я оживаю, я – жива, а значит, весна внутри становится неизбежностью.
Я уже почти проводила её, вздохнула спокойно, подумала, что вот – обошлось, я повзрослела, и нет у неё больше власти надо мной. Но – нет, просто в этом году всё позже… И наша встреча с ней всего лишь откладывалась.

Сейчас я ощущаю: сезон коротких четверостиший, бесконечных записей в дневнике, сезон поиска, цепких взглядов, горячих желаний и снов – он наступил. Хаос снаружи: когда снег сменяется обжигающим солнцем, когда сегодня – вьюга, а завтра по реке идёт к заливу, навстречу скорой гибели, лёд. И хаос внутри меня: когда ни одно событие, даже самое яркое, не оставляет эмоций, доживающих до вечера, и хочется писать прямо здесь и сейчас, потому что до вечерних ритуальных посиделок над дневником я попросту не донесу своих мыслей. Весна начисто губит их, заменяя всё новыми и новыми.

Весной я ощущаю себя безумной.
Весна – и есть безумие.

Мне хочется любви. Когда я вхожу в весну одна, то я неизбежно нахожу её. Борюсь с собой, потому что знаю: наступит лето, весна оставит меня, я остыну и пойму, что назвала любовью что-то несравнимо меньшее. Я не хочу этого, до последнего сопротивляюсь, я не хочу снова разбить чьё-то хрупкое сердце… Но знаю, увы, точно знаю: я не справлюсь с собой.

И как бы ни было страшно, какой бы тяжелый отпечаток не оставила на мне прошедшая зима, я вхожу весну свободной, изголодавшейся… Она не опасна для меня, она делает меня хищницей, желающей многое получить, но не готовой ничем делиться. Я хочу новых эмоций, новых горячих объятий, новых признаний – и новых побед. Ничего такого, что могло быть причинить мне боль.

Весной мне лучше не видеться с мужчинами, которые дороги мне. Мы можем расстаться навсегда с первым же дыханием лета.

Увы, я не могу объяснить это ангелу. Я не могу прогнать его…

И уже не хочу прогонять.
 
 
***
 
Он всегда с ней рядом. Он всегда хочет ей помочь и её понять. Он всегда поддерживает и согревает своими улыбками, даже если ему самому плохо. Таких людей не бывает, таких только описывают в книжках, в сказках для маленьких девочек, которым нравится верить в прекрасных принцев.
Зато есть такой ангел. Вот он: сидит на подоконнике и смотрит на Лику, думая, что она этого не замечает. Следит за тем, как она читает книжку, иногда закрывая глаза, чтобы что-то обдумать. Эта книжка точно не про принцев, она, скорее всего, из числа тех, что многие берут в руки только при острой необходимости – готовясь к экзаменам или работая над научной статьёй. Она же берёт такие, чтобы загрузить голову на всю катушку, читает с карандашом, отвлекается от всего мира.

Он думает, что она не замечает его взглядов, и только поэтому позволяет себе смотреть на неё так внимательно. Он стал бояться проявлять свой интерес, свои чувства к ней, потому что её реакции стали слишком дерзкими, провокационными. На каждую искру с его стороны она отвечает пламенным огнём. Это всё весна… а она рано или поздно закончится.

Он хочет быть рядом с ней, и не может себе в этом отказать, – просто не знает, как может быть иначе, если любишь? Таких людей очень мало, они к его возрасту уже меняются, понимая, что жить иначе – легче. А он – не человек, и потому не может этого знать. Он попросту не умеет меняться.

Хотя, пожалуй, нет: всё-таки есть сила, которая может его изменить. Это она, Лика: её улыбка, её смех, её желания и её упрекающие взгляды. Она сама этого не знает, вернее, не думает об этом и делает это исключительно интуитивно. Можно сказать, что она манипулирует им, но манипуляции – акт сознательной деятельности, а её взгляды или наивные вопросы – они всегда не обдуманы.

Она создана для того, чтобы изменить его. В лучшую ли сторону? Сейчас ещё есть время об этом подумать, но очень скоро станет поздно, ведь история не знает сослагательного наклонения. Что бы было с ними, если бы она была чуть рациональнее, а он – чуть сильнее?
 
 
***
 
                                                                        Дневник Лики
 
Говорят, что каждый, кто вступает в борьбу с собственной любовью, обречён на поражение.

Признать поражение заранее, между тем, совершенно немыслимо. А потому вся жизнь, кажется, состоит из этой нелепой борьбы: сражения, в котором лишь одно неизвестно – как скоро придётся капитулировать.

Всё дело в том, что мы такие разумные… Мы думаем, что можем запретить себе любить тех, кого любить не положено. Или можем убедить себя полюбить того, кто этого достоин. Думаем, что можем контролировать чувства – и при необходимости отказаться от них. Особенно эта убежденность свойственна людям, страдающим жаждой тотального контроля над всеми аспектами своей жизни и жизней окружающих. Они всерьёз не понимают, как можно нечаянно полюбить и как потом можно не разлюбить, если нужно.

Нет, к сожалению, это невозможно. Никто не умеет контролировать любовь, можно лишь запретить себе её внешние проявления, но тогда она будет жечь изнутри, и эффект не заставит себя долго ждать.

Чтобы любовь не была разрушительной силой, чтобы она выполнила то, для чего она создана – сделала человека лучше, счастливее, сильнее, её нужно выпустить на волю. Нет другого способа с ней совладать.

Но, конечно, все эти слова ничего не стоят: во все времена каждый способный к любви человек будет пытаться сдержать себя, взять контроль над своими чувствами. Хуже того: каждый, кто к любви не способен, будет упрекать в безвольности тех, кто, по их мнению, мог бы вести себя как положено.

Мне вот только интересно: кто умён настолько, чтобы определять, что другому человеку положено, а что нет? Кто такой смелый и безупречный, чтобы судить?

Никто не должен решать за другого или судить его чувства. Однако, это часто случается. Наши чувства так любят оценивать и судить те, кто ни черта в них не смыслит, - и этому нет никакого оправдания. Жаль, но часто наши чувства судят и те, без кого мы не можем жить. Вот их нельзя винить в этом, ведь наша любовь касается их напрямую.

Но я убеждена: любви надо давать шанс, непременно. Чтобы не жалеть всю жизнь о том, что могло бы случиться, нужно выпустить любовь на волю, позволить ей захватить вас обоих.

Да, может статься, что – не судьба.
Да, можно потерять что-то важное, с этой любовью не совместимое.
Но, может быть, напротив: это – именно она, а вы сами её упустили.

Интересно, что так боится потерять ангел, сдерживая свои чувства в тесной клетке сознания?
 
***
 
Девушка сидела на кровати и даже не подняла головы, когда он вошёл. На неё совсем не похоже.

- Лика, что-то случилось?

Ангел сел с ней рядом, но всё же оставался на расстоянии.

- Нет, ангел. Всё хорошо.

- Лика… Ну давай не будем играть в эту игру. Ты явно хочешь мне сказать, что не так. А я – действительно хочу услышать.

Она улыбнулась, понимая, что он, как всегда прав. Посмотрела на него мягко, но немного осуждающе.

- Ангел, это не у меня что-то не так. Это с тобой что-то случилось. Ты меня будто боишься.

- В каком-то смысле… Извини, я не думал, что тебе это неприятно.

- Вот именно. Ты перестал думать обо мне. О том, что мне приятно или нет, и чего я хочу. Ты сам так решил и начал от меня отдаляться. Так не пойдёт. Ты уже приучил меня к другим отношениям между нами, и я не понимаю, почему что-то должно измениться. Если тому есть причина – объяснись, но не заставляй меня каждый вечер её угадывать.

Ангел вздохнул. Она правда не понимает? Или лукавит, как всегда, и, чтобы добиться своего, прикидывается дурочкой?

Одно дело – понимать, что тобой манипулируют, и совсем другое – сопротивляться, тем более, если ты и сам рад быть обманутым. Потому он, прекрасно понимая её игру, придвинулся ближе и приобнял девушку за плечи, осторожно, будто боясь обжечься.

Лика улыбнулась.

- Рафаэль, не надо так больше. Не отдаляйся от меня. Ты мне нужен.

Рафаэль слушал её и понимал, что так старательно укрытые, упрятанные им чувства снова вырываются наружу. Она была нужна ему в тысячу раз сильнее, чем он ей, и если продолжать отдаляться, то можно её обидеть и потерять совсем.

И он обнял её крепче, убеждая себя в том, что его терпения хватит, что её радость куда важнее его, такого хрупкого, спокойствия.

Если так просто можно заставить её улыбнуться, то разве может он ей отказать?

Такая маленькая победа… Зачем она была нужна? Неужели Лика побоялась, что её ангел отдалится, ускользнёт из её рук? Бессовестная собственница: ещё не знает, зачем он ей нужен, но всё равно старается держать его поближе к себе.
 
 
***
 
                                                                        Дневник Лики
 
Трудно разобраться в себе и своих желаниях, когда снаружи закипает весна. Извечная, ежегодная битва разума и чувств, сознания и бессознательного, природы и опыта.
Разум подсказывает мне, что ангел прав, что сейчас как никогда важно не отпускать вожжи, не позволять друг другу вольностей, ведь каждый маленький шаг может стать последним: я сорвусь, и он сорвётся следом. Мы оба чувствуем это, и интуиция толкает нас к единственно верному решению: отдалиться друг от друга, меньше говорить, меньше прикасаться, меньше чувствовать. Мы даже взглядами боимся касаться друг друга, потому что в них – слишком много чувств.

Но все эти предохранители, все меры борьбы – бесполезны, пока есть фантазия. Её никто не умеет контролировать.

Я сижу в кресле. Ангел сидит на подоконнике. И я закрываю глаза, чтобы только представить, как он встаёт, подходит ко мне сзади, его руки ложатся мне на плечи, а губы касаются моей шеи…

Я чувствую, что он хочет этого так же сильно. И чувствую, что он меня боится. Это правильно, ему следует сейчас бояться меня: я не могу контролировать себя, как не могу контролировать смену времён года. Весна уже сжала меня в своих страстных объятиях, я чувствую её дыхание, она сводит меня с ума. С каждым вечером психоз растёт по прогрессии.

Я очень боюсь этой эмоциональной эйфории: она лишает меня последних граммов рассудительности, оставляя лишь тонны желания, вихрь чувств и сумасшествие.

Очень боюсь и очень желаю её. И впервые пускаю в голову мысль: может, это правильно? Может весна – наш шанс, и нам не стоит её бояться?
Я начала воспринимать ангела как обычного человека - и сразу всё стало куда проще.

Ещё месяц назад я не могла допустить мысли об этом, а сейчас мне кажется это таким естественным. Он может быть кем угодно, но в первую очередь он – мужчина. А как вести себя с мужчинами я знала всегда, это заложено во мне природой – и для этого не требуется никаких усилий, напротив: нужно только расслабиться и слушать свою интуицию.

Если для покорения мужчины нужны особые усилия, значит, мы попросту не подходим друг другу. Или он не чувствует того, что я тянусь к нему, или моя интуиция подсказывает мне, что правильнее – бежать от него скорее. Я доверяю обоим этим чувствам. Не верю в любовь без притяжения, без магнетизма: верю только в искры между людьми, и без них мне не хочется даже прикоснуться к человеку, не говоря уж о прочем. Я желаю получать удовольствие от каждой секунды нашего общения, от разговоров, от звука его голоса, от слов, что он мне говорит, от созерцания его улыбки, от каждого случайного прикосновения – и тем более от каждого намеренного.

Я бываю ветреной, ангел когда-то почти упрекал меня в этом, но то было так давно… Я готова принимать притяжение за любовь, и могу назвать любовью даже то чувство, что бывает лишь на одну ночь и растворяется с рассветом, не оставляя номера моего телефона в телефонной книжке вчерашнего возлюбленного.

Но лучше ведь так, чем вовсе не считать любовь необходимым компонентом отношений? Я ищу… Я найду, я знаю.

В какой-то момент я почувствовала, что с ангелом я перестала быть спокойной. Я стала на долю секунды задумываться, прежде чем коснуться губами его щеки. Я стала отодвигаться от него на несколько сантиметров, сидя рядом.

А вчера подумала: а почему? За что я ставлю его отдельно от прочих? Ведь он – мужчина. Ничего в нём нет такого, чего мне следует бояться.

И он очень скоро согласится с этим. Он тоже готов перестать бояться меня.
Мы начали ту игру, в которую часто играют люди, которые хотят быть вместе, но боятся всё испортить. Идём по самой грани... Случайные прикосновения. Особенные улыбки. Двусмысленные реплики.

В эту игру играют люди, которые чувствуют непреодолимое влечение, но боятся переступить черту, из-за которой нет возврата. Весь смысл этой игры в том, чтобы понять, что бессмысленно бояться неизбежного.
 
 
***
 
Ей нужен был кто-то рядом, а ему нужна была она.

Сколько прекрасных историй со счастливым концом начинаются именно так – или наоборот. В кино мы часто видим любовь с первого взгляда, а вот в жизни чаще видим, как один человек любит, а другой любезно соглашается полюбить его в ответ.
Внешние проявления любви – это: улыбаться, быть счастливым, быть нежным и стараться не причинять боли. Всё же честно? Не всегда эти условия соблюдаются, но и самое глубокое чувство не гарантирует их соблюдения.
Конечно, есть риск, что тот, кто любит, однажды почувствует подмену, поймёт, что получил лишь обертку от загаданной им конфеты. Красивую, шуршащую, со стороны выглядящую такой заманчивой, но внутри – пусто. Возможно и самое страшное: тот, кто соглашается на любовь, может встретить того, кто вызовет в нём настоящие чувства… Но без этого гипотетического события – какова судьба таких отношений?

А нет здесь никакой трагедии, очень часто такие отношения – самые крепкие. Один человек отлично может вытянуть чувства за двоих. Потом привязанность и привычка станут помогать ему. А потом – за плечами общая жизнь, ну как можно занижать её ценность…

Вот и Лика с каждым днём все сильнее убеждала себя в том, что самое правильное из решений – не ждать, не искать, не бояться новых обид и разочарований. Разве можно винить её в том, что она просто хотела забыться в чьих-то заботливых руках, раствориться в чьей-то нежности, которая поможет её ранам затянуться?

Ангел ещё не знал об этом, а она уже всё решила за них обоих. Не могла только решиться… Видите ли, вот в чём отличие запланированных отношений от настоящей любви: она никогда не ждёт никаких решений, она – во взглядах, в жестах, в голосе, ей не нужно ничьё одобрение.

За окном медленно кружил снег, будто не зная, что зима давно прошла. Он укрывал город уставшими надеждами, порывистыми вздохами и нечаянной печалью.

Было холодно. Холод пробирался сквозь щели оконных рам, находил себе путь сквозь складки мягкого пледа. Холод – это наркотик, который обостряет чувства до тех пор, пока от передозировки не закрываются глаза. И только чудо возвращает к жизни.

- Ангел, ты же замерз, – сожалеюще прошептала Лика в пустоту.

Он стоял за её спиной и улыбнулся этой мимолётной заботе. Затем подошёл, не пряча крылья.

Она окинула его быстрым взглядом, знающим каждую деталь и замечающим лишь редкие изменения. Рукой аккуратно смахнула снежинки с белых перьев.

Он снова улыбнулся той улыбкой, что согревает даже в ледяную стужу. Спрятал крылья и сел рядом с ней на подоконник.

Она укоризненно покачала головой.

- Дай руки.

Руки были холодные, и она крепко сплела его пальцы со своими. Взгляд каждого из них задержался на этом жесте.

- Так ведь теплее, – почти извиняющимся тоном сказала она.

Он кивнул, не отводя взгляда от её пальцев в своей руке.

Она снова посмотрела в окно. Снежинки неторопливо укутывали город своим хрустальным покрывалом. Завтра, ну может через пару дней, их не станет.

Ангел тоже засмотрелся на лёгкий вихрь, кружащийся в свете фонарей. Он всегда любил снег, но никогда не думал, что будет радоваться холоду.
Взгляд остановился снова на сплетенных пальцах. Как… мило?

Ощущая неуверенность, он посмотрел на Лику. Опустив голову на колени, она тоже смотрела на этот маленький островок тепла…

И улыбалась.
 
 
***
 
Следующим вечером он уже сидел и ждал её, когда она зашла в комнату – разрумянившаяся, весёлая и очень счастливая.

– Лика, это кажется впервые: ты пришла позже меня, и я сижу, жду тебя.

Девушка рассмеялась, скидывая утомившие за вечер туфли.

– Я бы сказала что-то вроде «ты не поверишь...» и начала оправдываться, но ты же сам знаешь, где я была и что делала. В офисе – работала. С друзьями – отдыхала. Поэтому скажу лишь одно: каблуки меня утомили. И не только они, но, чтобы избавиться от остального, я должна попросить тебя отвернуться.

Он улыбнулся и отвернулся. Непонятно, правда, кому нужна эта вежливость, если, отвернувшись, он сталкивается с отражением комнаты в оконном стекле, - и они оба знают об этом?

Она неторопливо стянула платье, накинула привычную рубашку. Тот, кто носил эту рубашку раньше, был широкоплеч и высок, она почти прикрывала бёдра Лики, – и почему-то сегодня её длина показалась уместной и достаточной. Так же не спеша она сняла чулки. Бросила короткий взгляд на окно и лукаво улыбнулась.

«Ага, попался.»

– Спасибо, теперь мне стало очень хорошо, и я – вся твоя.

Он обернулся, чтобы увидеть, как она сидит у зеркала и вытаскивает шпильки из причёски.

–  Мне, наверное, надо было об этом спросить раньше, но откуда у тебя эта рубашка?

Она пожала плечами.

- Сувенир на память. Это было давно.

И вернулась к своему занятию. Высвобожденные локоны один за другим падали ей на плечи, и это зрелище оказалось завораживающим.

–  Лика... – начал он и удивился своему внезапно охрипшему голосу.

Глубоко вздохнул. Не заметила ли? Кажется, нет. Он продолжил.

– Лика, все эти локоны, платья, чулки – ты что, задумала соблазнить кого-то из своих друзей? Или ещё хуже: коллег?

Ответом был звонкий смех. Она повернулась к нему – с блестящими от счастья глазами, с рассыпанными по плечам кудрями.

И в этой чёртовой рубашке на грани приличия.

-  Соблазнять мужчин во всём этом, конечно, проще, но совсем неинтересно. Чтобы соблазнить любого мужчину, нужно просто быть женщиной, а вся эта мишура... Помогает, но не обязательна, её может нацепить любая кукла. Соблазнение мужчины, если конечно речь идёт о полноценном покорении, а не простом интересе, – куда более тонкая игра, чем помада и платье. Я навожу красоту в первую очередь для самой себя: так я чувствую себя увереннее, способной на что угодно. Мне нравится это ощущение. Конечно, я делаю это и для мужчин – но ты ошибаешься. Не для кого-то одного, а для всех сразу. Мне приятно, когда на меня смотрят и забывают слова. Приятно чувствовать взгляды за спиной. И, конечно, я делаю это для соперниц, чтобы они сразу, издалека, видели, что у них нет шансов.

Он смотрел на неё и ловил себя на мысли, что впервые видит хищный блеск в её глазах. Этот блеск был лучшей иллюстрацией к её словам: никакие другие украшения не обязательны и даже излишни.

А она смотрела на него, прямо, не смущаясь; она улыбалась, видя его реакцию, и наслаждалась произведённым эффектом.

- Вот видишь, тебе тоже я нужна не в платьях и на каблуках. Рубашка на голое тело и распущенные локоны имеют куда большую силу...

«И что же мы будем делать дальше?»

Она встала, подошла к нему, не переставая улыбаться. Небрежно поцеловала в щеку. Тут же лёгким движением заботливо стёрла оставленный след губной помады.

– Ну же, не смущайся, как школьник. Если я нравлюсь тебе – это совершенно нормально, мы не брат с сестрой. И даже если твой интерес не слишком целомудренный – это тоже естественно, нам не по десять лет.

«Не бойся, мой милый, сегодня я не буду тебя соблазнять. Это как-то слишком просто – осталось только протянуть руку. А я хочу, чтобы ты подольше смотрел на меня вот с таким обжигающим желанием во взгляде.»

Она коснулась его волос, делая вид, что поправляет чёлку. Небрежно провела кончиками пальцев по щеке и рассмеялась.

– Я тебя люблю, дорогой мой. Ты не представляешь, как. Но сейчас мы пойдём просто пить чай – тебе совершенно явно нужно остыть.
 
 
***
 
Он долго и задумчиво помешивал чай в своей кружке, прежде чем решил всё же заговорить с ней.

– Лика, я не могу забыть твоих вчерашних слов.

Девушка рассмеялась.

– Я вчера была в такой приятной эйфории, что, признаться, совсем не помню, что наболтала тебе. Если что-то неприятное – прости, я не хотела тебя обидеть. А если что-то непонятное – выбрось из головы, мне было трудно соображать, но очень не хотелось молчать.

Он рассмеялся вслед за ней.

– Лика, как легко тебя заставить извиняться! Ты ведь даже ещё не знаешь за что, а уже готова просить прощения.

– А мне не жалко. Я знаю, очень многим людям тяжело просить прощения, ну так я с удовольствием восполняю недостаток извинений за всех, кто не смог их из себя выдавить. Может быть, только благодаря таким, как я, мы все до сих пор не разобиделись друг на друга?

Он открыл было рот, чтобы упрекнуть её в излишне высокой самооценке, но как упрекнуть в этом человека, с готовностью признающего свою вину во всём и сразу, авансом?

Она сидела на подоконнике, облокотившись на стену, и он сел напротив неё.

– О, нам предстоит долгий разговор по душам? – улыбнулась она, глядя на кружку в его руках.

Он усмехнулся.

– Да, примета верная… Не знаю, а ты не хочешь такого разговора?

Она пожала плечами.

– Отчего же, мне очень нравится говорить с тобой, причём почти о чём угодно. Если, конечно, вопросы твои не будут неприятными. Ну так что же я вчера сказала такого, что не даёт тебе покоя?

– Неприятных вопросов задавать не буду точно. Просто хочу лучше понять тебя. Не так, как понимал раньше, ситуационно, а просто поговорить. Ты говорила о соперницах. О том, что им следует заранее, издалека, знать, что у них нет шансов.

Лика звонко рассмеялась.

– Ты, прости, о чём поговорить хочешь? О мужчинах или о женщинах?

– Лика! Я обо всём хочу, но ещё одно твое уточнение, и я забуду, с чего начал.

Она перестала улыбаться и примирительно сжала его ладонь в своей.

– Я больше не буду. Извини, перебивать мысли – моё любимое занятие. Справишься?

Он вздохнул, собираясь снова с мыслями.

– Попробую. Я, конечно, хочу поговорить и о мужчинах, но сейчас я думал о твоём отношении к женщинам. За что ты их так не любишь?

– Я их не люблю, потому что мне и не нужно их любить. Я мужчин люблю. А к женщинам я равнодушна, к их подавляющему большинству. У меня есть несколько подруг, и чтобы пересчитать их, хватит пальцев одной руки. Остальные меня попросту не интересуют. Ну разве что таким… исследовательским интересом.

– Не любишь их, потому что они все – соперницы?

Лика улыбнулась. Он улыбнулся в ответ.

– У меня нет соперниц, дорогой мой. Откуда им взяться. В простом, обыденном смысле этого слова, у меня их не может быть по самой естественной причине: мужчина, влюблённый в меня, других женщин не замечает. Даже если другую женщину подсунуть ему под самый нос, уложить в его постель, если по каким-то причинам заменить её мною будет невозможно, – он всё равно будет думать обо мне, представлять меня на её месте и, вероятно, называть её моим именем.

Он усмехнулся.

– Можешь не стараться объяснять. Об этих ощущениях я знаю больше, чем ты можешь представить.

Ну надо же, почти проговорился.

Она одарила его слегка самодовольным взглядом, улыбнулась и продолжила.

– Ну и в самом глубоком, философском смысле этого слова, соперниц у меня тоже нет. Я не участвую в каких-то спорах с женщинами из-за мужчин, поскольку считаю, что всякие решения принимает мужчина, и потому нет нужды тратить время на бессмысленные споры. Я не задумываюсь над тем, есть ли женщина у мужчины, который нужен мне и который отвечает мне взаимностью – в сущности, по той же причине. У меня не может быть соперниц, потому что мои отношения с мужчинами от женщин никак не зависят. Они зависят от характера мужчин, от их недостатков или достоинств, и общение с какими бы то ни было женщинами при построении отношений с мужчинами мне не требуется. Поэтому я к ним равнодушна. Среди женщин есть интересные собеседники, хорошие друзья, надёжные люди, но пол тут ни при чём, в этих амплуа они от мужчин не отличаются.

Лика сделала паузу, бросив лукавый взгляд на него.

– А вот меня они, зачастую, считают таковой. Именно об этом я сказала вчера: при встрече с той, что считает меня соперницей, мне хотелось бы с одного взгляда убедить её: шансов нет. Просто чтобы не делать лишних движений, не тратить слов. Свести взаимодействие к минимуму. Если она не глупа, то после этого пойдёт завоёвывать своего мужчину и не будет провоцировать меня. Тех, кто хочет поиграть в соперничество, я и правда не люблю. И могу принять вызов просто из вредности. Удержать меня от этого может только сам мужчина.

– Самоуверенная.

– Да. Я знаю. Извиняться за это я не буду.

– С таким высоким уровнем эмпатии – и не жалеешь других женщин, не сочувствуешь им?

Лика бросила на него жёсткий взгляд. Давить на совесть – запрещённый приём, но знал бы он, сколько раз она уже проходила подобные разговоры.

– Сочувствовать одному – зачастую означает игнорировать чувства другого. Так уж распорядилась природа, что чувства мужчин для меня важнее, поэтому я считаюсь именно с ними. Если мужчина, к которому я неравнодушна, попросит меня быть снисходительной к другой женщине – я выполню его просьбу, не из сочувствия к ней, а из симпатии к нему. А жалеть… Не уверена, что каким-то женщинам моя жалость могла бы быть полезной. Жалеть женщин – мужская забота.

Он посмотрел на неё искоса.

- А ты жестокая, Лика.

Она улыбнулась самой очаровательной своей улыбкой.

- К мужчинам – никогда. Всё в мире требует равновесия, так ведь?
 
 
***

С каждым вечером всё меньше хотелось молчать и всё чаще хотелось задавать вопросы. Сегодня они, не сговариваясь, решили, что настала очередь Лики определять тему разговора: по крайней мере, ангел выжидающе молчал, а она долго задумчиво смотрела в окно. Когда она заговорила, он даже не вздрогнул: он ждал её голоса и какого-нибудь сложного вопроса.

- Ангел, а ты любил? Вернее, конечно, не сомневаюсь, что любил, но было ли такое чувство, о котором ты мог бы сказать, что оно – настоящее?

Рафаэль удивлённо посмотрел на Лику. Та задумчиво размешивала ложкой свой чай. Будто вопрос ничего не значит, и его реакция ей неинтересна. Просто светская беседа, ничего серьёзного.

Эх, Лика, слишком хорошо этот ангел тебя знает! Только так ты и задаёшь вопросы, которые долго-долго мучают тебя. Интересно, давно ты готовилась, а главное – что ты хотела бы услышать?

Игра требовала поддержки, и он так же задумчиво устремил взгляд в свою кружку. Не только потому, что хотел поддержать этот тон, а ещё и потому, что так ему было проще подбирать слова, чем глядя ей в глаза.

- Да, Лика. У меня было такое чувство.

Вот теперь – самое время поднять взгляд и конечно же встретить её: прямой, удивлённый, заинтересованный. Она хочет продолжения, но боится спросить, вдруг эти воспоминания ранят его?
Он молчал, и её любопытство победило.

- А у той девушки… Оно тоже было?

Он смотрел ей в глаза – но под её пристальным взглядом ответить оказалось гораздо легче, чем он думал.

- Нет. Я надеялся… Очень надеялся. Но, став ангелом, я узнал точно, что – нет. Она не любила меня. Ей нравилась моя улыбка, но больше ей во мне ничего не полюбилось.

- Ты так спокойно говоришь об этом… Ты видел её? После того, как перестал быть человеком?

Голос её был ровный и участливый. Она правда хотела узнать, и может даже помочь. Но ему уже давно не требовалась помощь.

- Да, Лика, я видел её. Когда я её впервые увидел, будучи ангелом, она была всё так же очаровательна – и всё также равнодушна ко мне.

- Мне жаль, ангел.

Он не ответил, промолчал, всё ещё глядя в её глаза. Диалог продолжался в их взглядах, её извиняющейся и одновременно нежной улыбке. В том, как она сжала его руку: не дружеским жестом, а желая отогнать мысли о другой, которые она сама же вызвала. Желая заполнить его сознание мыслями о себе.

А вот ему совсем не было жаль: он знал, что с тех пор та девушка научилась смотреть на него иначе.
 
 
***
 
                                                                        Дневник Лики
 
Мне нравится просто смотреть на него. Его глаза, непослушная чёлка. Его руки, плечи... Когда я на него смотрю, то невольно задумываюсь: какой он без рубашки? А как он будет обнимать меня? Мне хочется почувствовать его кожу под своими пальцами, хочется прикоснуться к нему губами. Я чувствую его близость, он в каких-то паре метров от меня, но я не позволяю себе протянуть руку и расстегнуть эту чёртову рубашку; мне неизвестен его вкус. И это заводит меня ещё сильнее – как будто у меня связаны руки, и мне можно лишь смотреть и фантазировать. Мне можно лишь то, что он мне позволит.

Интересно, он видит эти мысли в моих глазах? Получается у меня не выдавать их, дышать ровно, глядя на него и угадывая, каков он без одежды?

Я, наверное, могла бы сделать те два шага, что разделяют нас, и положить конец своим мучениям. Но я, во-первых, хочу распробовать этот момент: я чувствую, как наэлектризован воздух между нами, – и мне нравится это ощущение. Это не неопределенность, мы оба знаем, что будет дальше. Это предвкушение неизбежного – и приятного – финала.

А во-вторых, мне кажется, что он ещё сомневается. Он надеется, что его силы воли хватит, а потом весна пройдёт – и я стану спокойнее… Глупый ангел, но всё же – он дорог мне, и если он хочет ещё немного поиграть, то я подожду.

Я смотрю на него, ловлю себя на мысли, что облизываюсь, как кошка. Как я ему говорила, получаю эстетическое удовольствие? Ох, если бы он знал, что это удовольствие почти физическое! Он мог бы узнать об этом, сделав лишь одно движение, но он, конечно, не такой. Нерешительный, стеснительный, смущённый…

Я смотрю на него и думаю: а какой он будет, когда мы, наконец, перестанем играть в игры? Мне кажется, нет, я уверена: он удивит меня.
 
 
***
 
До рассвета оставалось лишь несколько минут.

- До завтра, Лика.

Она встала и подошла к ангелу. Остановилась в полуметре, внимательно смотря ему в глаза. Она молчала, и он заговорил снова.

- Спасибо за сегодняшний вечер. Жаль, что опять приходится уходить.

Он говорил, а она смотрела на его губы. Слова не доходили до её сознания, всё – словно в тумане. Только его улыбка в полуметре от неё.
Какая она на вкус?
Как он поведёт себя, если она попробует?

Внезапно пришла в голову мысль: он же ждёт чего-то от неё. Она – от него, а он – от неё… Два человека, которые так боятся обжечься.

«И долго мы будем прощаться вот так, в десяти сантиметрах друг от друга? Почему кто-то должен сдаться; может, кто-то должен проявить решимость, чтобы мы, наконец, узнали, каково это – быть вдвоём?»

Она приподнялась на цыпочки:
…не отрывая взгляда от его глаз:
…легким движением, почти нечаянно, совсем невинно:
…прижалась губами к его губам.

Мимо могли пронестись несколько закатов и рассветов – никто бы их не заметил. Мог весь мир начать рассыпаться за спиной – им было всё равно.

…Он ответил на её поцелуй, так горячо и так жадно, так необычно – и так ожидаемо.

Было удивительно чувствовать, что все барьеры наконец-то рухнули. Чувствовать его руки на своём теле, его запах и вкус – так близко. Чувствовать всё это… и одновременно не ощущать ничего, кроме беспредельного счастья.

«Почему я не сделала этого раньше? Какая невероятная глупость мешала мне сделать это много-много раньше?»

Она отстраняется всего на пару сантиметров – потому что уже пора идти, а он не смог бы отстраниться сам.
Дышит прерывисто, закрыв глаза, ощущая его дыхание и вкус… Сумела оторваться от него, но ещё не в состоянии избавиться от наваждения.

- Лика, мне правда очень нужно отпустить тебя, - его голос, такой непривычный, такой, какой только и бывает у мужчин, когда они говорят с самой желанной женщиной на свете.

Она потом так и не вспомнит этого момента: он выпускает её из рук, последнее касание пальцев, и он исчезает…

Это невозможно было заметить и запомнить. Она ощущала лишь тепло его губ на своих, его вкус, его нежность.

Так вот он какой? Столько раз представляла, как это произойдёт, но почти ничего не угадала – и очень рада этому.

Следующие несколько часов пройдут как в дурмане, с мыслью о том, что прощание было слишком скорым, быстротечным. Надо прощаться подольше…

«Сколько было у меня первых поцелуев? Им давно потерян счёт… С сегодняшнего дня это не имеет значения.»
 
***
 
Ангел в нерешительности стоял у двери балкона, взявшись было за ручку, но сомневаясь, как Лика встретит его сегодня. В голове крутился десяток сомнений: «Мне это не приснилось? Не привиделось? Может, она просто решила поиграться со мной, снова кошки-мышки? Может, сейчас она улыбнётся и снова поцелует меня в щеку, прежде чем пойти заваривать чай?»

От раздумий его отвлёк её голос.

- Рафаэль, ты забыл: я чувствую твоё появление. От того, что ты не открываешь дверь балкона, ничего не меняется.

Лика сидела на подоконнике, высунув голову из окна, с самым хитрым и задорным взглядом.

«Теперь уже будет глупо не зайти», - подумал он. Зашёл, закрыл за собой дверь. Подошёл ближе и остановился напротив неё.

- Тебе не приснилось. Не привиделось.

Он даже не успел ничего ответить между её словами и последовавшим поцелуем.

«Она читает мои мысли? Как такое возможно?»

Она нехотя оторвалась от его губ и посмотрела на него. Всё так же хитро и насмешливо, но теперь уже – обнимая его за талию обеими руками и не отпуская от себя.

- Рафаэль, мне приятно, что ты от меня теряешь рассудок, но всё-таки соберись. Как ты сказал однажды мне: никакой телепатии тут не нужно, у тебя всё написано на лице. Мне не пятнадцать лет, такое выражение лица у мужчин я видела уже не раз. Ты сомневаешься, не передумала ли я с тобой целоваться. Сомневаешься, будет ли у этих поцелуев продолжение. И, главное: сомневаешься, нужно ли нам это продолжение, или мы просто заигрались. Все эти сомнения меня совсем не расстраивают, но кое-что всё же порядком напрягает: почему ты так испугался того, что твои мысли известны мне, скажи? У тебя есть от меня секреты?

Рафаэль привлёк её к себе. Прижался губами к её волосам.

- Моим главным секретом было постоянное желание поцеловать тебя.

Она отстранилась от него, чтобы снова одарить этим пронзительным хитрым взглядом.

- Только ли это желание?

- Ещё очень-очень много самых разных желаний, – прошептал он ей в ухо, а руки его в этот момент расстегивали пуговицы на её рубашке…


Рассвет наступил как никогда быстро.
Единственным утешением было то, что впереди у них – ещё так много ночей.
 
 
***
 
Я вычищаю из квартиры хлам, а кажется, что всю себя, жившую здесь до сегодняшнего дня, выгоняю прочь, раскладываю по большим полиэтиленовым пакетам. Оставляю лишь самые мягкие и теплые воспоминания, болезненность которых давно стёрлась, а тепла осталось достаточно, чтобы им и дальше жить на моих полках и в ящиках письменного стола.

Сегодня выгоню всё это из дома, – какая я проснусь завтра утром? Кто вместо меня явится завтра на работу, сядет за мой стол, будет отвечать на звонки моего телефона?

Как будто готовлю нынешнее настоящее к участи воспоминаний. Отметая то, что жило во мне раньше, готовлюсь к новой жизни и освобождаю для этого место.

Весна. Я чувствую её кожей, чувствую её вкус. Эта весна – цвета чистого прозрачного льда, у неё вкус искрящегося весельем шампанского из Нового Света. У неё спокойный тихий и завораживающий голос. У неё горячие руки и крепкие объятия. Она отзывается во мне безудержным желанием – она же умеет его укрощать в самой правильной и приятной манере.

Мне никогда не было так просто прощаться с прошлым. Раньше я отрывала его от себя по кусочкам. Каждую мелочь, каждую деталь, каждую малейшую зацепку я держала в руках и понимала: не смогу я с ней попрощаться. Я не умею отпускать из своей жизни и своего сердца людей, и с вещами – в точности то же самое. И потому я всегда с готовностью ловлю это свое настроение, вот такое, как сегодня: выгрести всё и отправить всё к чертям.

С людьми, между прочим, всё в точности так же. Поймать настроение и попрощаться… Ощутить освободившееся в сердце место не как пустоту, а как место для чего-то нового.
Наверное, сегодня я, наконец, признала, что это – лишь воспоминания. Никаких эмоций, никаких чувств. Он, мой милый ангел, помог мне забыть. Я была бы благодарна ему только за это, но он – целый мир, открывающийся передо мной. Я захожу в него чистая, свободная, открытая.

Мне немного жаль выносить из квартиры ту тысячу мелочей, что напоминает о моей прошлой жизни. Но мне всегда казалось, что у меня, как у кошки, - не меньше девяти жизней, и сегодня я открываю первую страницу для очередной, совсем новой, но подающей большие надежды.