Классификация

1

У истоков

История, если и не креативная, то бодрая. Начало ей заложила в мою биографию дружба с Кипой. Вернее соседство с ним в одной квартире, которую за отсутствием общаги я снимал на деньги родителей. У приятеля, склонного к разгульной жизни, да к тому же и лодырю, даже не помышлявшему о стипендии, своих денег никогда не водилось, поэтому он лишь пользовался моей добротой.

Судить можно по-разному, но однажды забавная в начале ситуация меня припёрла к стенке. Я был вынужден оставить юношеские предубеждения и взглянуть на противоположный пол с точки зрения науки. Так появились 15 классов.
Теперь Интернет, другая эпоха. Сейчас я не стал бы рубить с кондачка, а просто пробежался по сайтам и убедился сколь был наивен в молодости. Классов, на которые можно внешне разделить женщин, вовсе не пятнадцать, а сто. Может, двести иль триста. Да и вообще нет предела ни красоте людской, ни безобразию. В Италии, говорят, для отвратительных с виду женщин существует даже свой клуб, в котором они с кем-то знакомятся и даже устраивают конкурсы своей красоты. Нормальные мужики шарахаются от этого места, как нынешние депутаты от своих избирателей, которые их протолкнули на хлебные места.

Кипа — не имя, а вольная аббревиатура. Вообще-то его звали Толутановым Витькой. Недавний армеец он так сам себя величал в память о контрольно-измерительных приборах, за которые отвечал в полку связи. Ещё ему нравилось, когда его называли Киповцем. Правда, не каждый мог себе это позволить. Только друзья, свои в доску. Все прочие, обращаясь к нему столь фривольно, сильно рисковали. Кулак у товарища был железным и скорым на расправу с наивными прилипалами.

Для самых близких у Кипы существовал особый ритуал. Вроде армейского «Встречного марша». Фишка была изумительной. Завидев знакомого, он прогибался почти до земли, прикладывал к уху свою растопыренную правую клешню, как бы вслушиваясь в приближающиеся шаги. Взгляд его в этот момент становился хитрым-хитрым, как у пройдохи, почуявшего добычу. Когда эта добыча оказывалась, наконец, на расстоянии вытянутой руки,  молодчик стремительно распрямлялся и втискивал ей в ладонь свою пятерню для пожатия.
—А чо-то так! — добавлял при этом загадочно.
Что означала эта дурацкая фраза не ведал никто. Возможно, и сам автор. Но общий эффект от репризы был весёлым, а главное дружелюбным.

Внешне Витька походил на Есенина. Такой же симпатичный, коренастый, кудрявый. Только стихи не писал о любви. Впрочем, барышень это не смущало. Они всё равно вились вокруг табунами и поочерёдно становились на ночь-другую его любимыми на всю жизнь. В отличие от успехов в учёбе, тут за него можно было только порадоваться. А я затужил.

Не зависть томила меня. Всё было куда хуже, ибо напрямую от меня сюжеты его приключений никак не зависели. Они штамповались автоматом, словно под кальку. Кипа снимал себе пассию, та волокла за собой подружку, подружка доставалась кому?
Ну, естественно!
О внешностях говорить просто бессмысленно. Все его невесты до единой были кикиморами, а мои — просто самыми близкими родственницами Бабы Яги, от которых волосы, как по команде, при первом же взгляде вставали дыбом.
И вот с такими я мучился. Приходилось!
А всё почему? Из солидарности. Отвергни я своих, ушли бы и Витькины. Тоже из солидарности. Ибо подруги.
—Окстись, Витя, — умолял я не раз. — Сил нет уже больше!
В ответ всегда слышалась та же песенка:
—Выручай, Попович. Мы же друзья!

Терпение иссякло весной. Сошли снега. Оголились и вытянулись на каблуках девичьи ножки, соблазнительно округлились ядрёные попки и бюсты их владелиц. Темпы кобелирования в рядах молодёжи росли с каждым днём. Кипа при этом бил рекорд за рекордом. Вместе с ним выбивался из сил и я.  Между тем приближалась весенняя сессия. Стипендия за удачный её исход была под угрозой.

—Все, Кипа, — отрезал я, наконец, когда за дверью исчезла очередная парочка.
—Что всё?
—Будем бороться за качество!
—Когда?
—Завтра.
—А почему не сегодня вечером? — попытался подколоть меня Кипа.
—Завтра вечера мудреней.
—Темнишь ты что-то, Попович.
—Просто предупреждаю.
Дерзить тот в ответ не стал. В отношениях со мной он был вообще осторожен.

2

Классификация

Привычки — наш крест. Часть с плеч сбросить легко, но есть и такие, от которых без слёз не откажешься.
Кипа согласно кивал, но вовсе не от души. Его всё устраивало бы и так. Вот только за квартиру, в которой он развлекался так счастливо, платил я один. Что мог он противопоставить этому обстоятельству? Ну, разве вопрос:
—А качество — это как?
Я изложил теорию. Специально для него уже вымучил на досуге. Процесс на старте представлялся примерно так:
—Классов пятнадцать. Это условная цифра. Первый класс —  лучший,  последний…
—Ясно, — отмахнулся Кипа.
Поклонник экспромта он скучал от регламентов.
—Имей в виду, — настаивал я, — ни безобразию, ни совершенству предела нет, поэтому в жизни ты не встретишь ни первый, ни пятнадцатый класс.
—А я хотел, — хихикнул товарищ.
—Тебе всё смешочки, а тут решается вопрос жизни и смерти.
—Короче!
—Короче, давай ориентироваться на варианты попроще.
—Эт какие?
—Например, второй класс, третий, четвёртый, пятый. Всё это вполне симпатичные девочки. Ну, в крайнем случае, шестой. Седьмой — уже край.
—В смысле?
—С восьмого класса — штрафные санкции.
Физиономия Витьки изумлённо вытянулась:
—Что-то новенькое. И кого штрафовать?
—Любого из нас, если притащит не то.
—За бабу?
—Не за бабу, а за потерю качества. Упал лицом в грязь — раскошеливайся.
—У меня лишних денег нет, Попович. Сам знаешь.
—Достаточно будет канистры пива.
—Какой?
—Десять литров.
—Много, — возмутился Кипа. — Вдруг подходящего клёва не будет?
—А ты постарайся. На то она и борьба за качество.
Витька задумался, потом обречённо махнул рукой:
—А, классы так классы!
Ударили по рукам.

3

Метод научного тыка
 
О вкусах не спорят. Но это был не тот случай. На кону у нас с Кипой стояли не только самолюбие, но и деньги. Вкусы наши в женском вопросе предстояло состыковать. Как здесь бы помог интернет! Но о нём тогда не ходило ни слухов, ни духов. Всё приходилось нащупывать вживую. Происходило это богоугодное дело примерно вот так.

Нет, не удобное кресло перед монитором — простая улица. Обычный бродвей миллионного города, на котором всегда молодёжи больше чем мух в деревенской столовой. На каждом шагу — и справа, и слева, и в лоб, и в затылок — какой-то класс. Цок-цок каблучками. Тут всё, как на кастинге, — фигуры, походки, лица, причёски, колориты волос.
Слегка подталкиваю Кипу плечом:
—Какой?
—Второй.
—По-моему, пятый.
—Третий!
—Приукрашиваешь.
—Ладно, четвёртый, — уступает приятель неохотно.
С большим трудом ему приходилось признавать, что он не самый лучший на свете ценитель прекрасного.
А на подиуме импровизированного дома моделей уже появляется следующая.
Примерно вот так в итоге вырабатывался общий знаменатель.

Иногда попадались знакомые барышни. Тут обнаружилась определенная тонкость: классифицировать их было гораздо сложнее. Мешало что-то. Позднее я понял что именно, уже женившись на красавице и прожив с ней несколько лет.
Воду пьют не с лица!
Но мы были слишком молоды, соответственно неопытны и думали точно не головой. Да какие в этом возрасте головы? Один только понт — маска, скрывающая наивность, глупость, невежество, а иногда и бессилие.

Со временем классификация усложнилась. К цифре, обозначающей внешность, я прибавил параметры фигуры и характера. В результате вырисовывался целый портрет, по которому можно было представить себе сразу — кто есть кто. Так, например, индекс 942 свидетельствовал о том, что претендентка являлась тусклой особой, но обладала при этом вполне достойной фигурой и просто отличным характером. А вот комплекс 249 говорил, что речь идёт о писаной красавице, но законченной стерве, от которой полезней держаться подальше. Сгрызёт!

Прошло время. Прожита целая жизнь. Пересматривая как-то фотографии своих прежних симпатий, я вдруг обнаружил, что внешне они похожи  друг на друга, как родственники. Блондинки, брюнетки, рыжие, — все! И класс у них внешне примерно один и тот же. Характеры только разные. То есть что получается? Я мерил каждую на себя!
Отсюда мысль — а сам я какого класса? Ответ очевиден: да точно такого же, как и мои подружки. Ведь и они выбирают не просто так. Пусть и не по стройной, как у меня, но тоже системе!
От прежнего апломба давно ни следа. Чудес никаких. Ну, любому понятно — совсем не за то мы частенько цепляемся на старте своих биографий.
Не без благодарности при этом вспомнился Витька.
—Самый хитрый из армянов — слесарь, Кипа Толутанов! —  любил приговаривать он, полагая, что обманет судьбу.
При этом ни армянином, ни слесарем не был. Хвастуном — это да.
Но вывод-то всё же какой?
По Сеньке шапка!