Грейс Агиляр Кедровая долина Глава 20

               Грейс Агиляр  КЕДРОВАЯ  ДОЛИНА
            
               Перевод: Дан Берг

               Глава 20

Самозабвенна женщины любовь,
Нежное сердце и тело хрупкое
Мгновенной силою полны!

(Миссис Хеманс)

Коль здесь тебя я вижу,
То мысль о смерти не страшит...

(Миссис Хеманс)

За скользкими речами дон Луис Гарсиа упрятал прямой ответ на вопрос монарха – каким образом он оказался свидетелем яростной ссоры. На его счастье король не стал допытываться, покуда не выслушал второе свидетельство. Увертки и непрямота дона Луиса были замечены, и он потерял последних из немногих своих почитателей.

Отказ суда принимать свидетельство на том основании, что личность очевидца не удовлетворяет нравственным канонам, современному читателю покажется лишенным здравого смысла, ибо противоречит прагматической цели правосудия. Однако, в Испании в тот давний романтический век честь и вера имели высший приоритет, и предъявленное королем требование дону Луису не вызвало удивления.

Вошел дон Феликс. С ним – последний свидель. Женщина. Она приподняла вуаль, чтобы видеть происходящее. Вздох изумления пронесся по залу. Взволнованный Артур Стенли не усидел на месте – казалось, готов был броситься навстречу вошедшей. Зал узнал вдову Фердинанда Моралеса. Щеки впали и бледны, губы бесцветны, во взгляде мука, но на глазах ни слезинки. Несчастье не стерло красоту молодого лица, но скорбь превратила его в мрамор.

“Прошу вас, сеньора, садитесь, - галантно произнес король, удивившись и огорчившись произошедшей за две недели перемене, - мы сожалеем о вынужденном вторжении в болящее свежее горе. Но мы не имеем права пренебречь вашим свидетельством, ибо от него зависит судьба обвиняемого. Cадитесь, сеньора.”

“Силы не оставят меня, почтенный король! – ответила Мари, - и не годится подвластному сидеть в присутствии монарха.”

Король был тронут несчастным видом Мари и вместе с тем польщен ее верноподданным порывом. Он не стал дожидаться, пока заместитель настоятеля изложит свидетельнице суть дела, и взял этот труд на себя. Затем он огласил вопросы, не которые суд ожидает ответа.

“Известно ли сеньоре Мари Энрикес-Моралес о существовании какой-либо причины ненависти обвиняемого к убитому? Произносили ли они оскорбления и угрозы? Видела ли она, что обвиняемый поднимал меч на ее мужа? Подтверждает ли она, что Моралес отказал Стенли в удовлетворении, подтолкнув его тем самым к мести путем убийства?”

Огласив вопросы, король уступил место отцу Францису, дабы тот вступил в свои бесспорные права судьи. Заместитель настоятеля немедленно встал, трепетными руками взял серебряное богато украшенное распятие и торжественно подошел к Мари.

“Дочь моя! – воскликнул святой отец с волнением, которое всякий раз рождалось в сердце его, когда он подносил священный символ веры к очередному свидетелю для приведения к присяге, - клянись говорить правду, всю правду и ничего кроме правды! Клянись воскресением к жизни нашего спасителя Иисуса Христа! Клянись Святым духом и Святой троицей! Дочь моя, клянись, и да будет с тобой благословение или проклятие, как скажешь ты истину или ложь!”

Не формально, но душою и умом произнес отец Францис установленные ритуалом урочные слова. Одна рука его держала Святое распятие, другая – торжественно поднята. Его волнение передавалось публике. Проникновенные интонации вливали в сердца нектар общности, близости, одинаковости, надежности, и сумма сладостных чувств этих составляла восторг – весь мир становился достоянием осчастливленных людей, он был им понятен и ими любим.

Стенли пребывал в крайнем напряжении. Что скажет Мари? Догадки одна другой невероятней затопили его мозг. Не хитрила ли с ним Мари? Если нет, значит, католическая присяга для нее пуста! Свидетельствуя, она может обманывать, не греша! Но ведь уста ее не знали прежде слова лжи! Не долго Стенли блуждал в тупике бесплодных домыслов. Быстрый ответ Мари поразил его и поразил Сеговию.

“Святой отец, - прозвучал твердый голос Мари, - я полна почтения к собранию и сознаю значимость и последствия моих слов. Я не могу помочь правосудию в решении о виновности или безвинности сеньора Стенли. Я вышла из народа, который не имеет права свидетельствовать в суде. Я не могу принять присягу, ибо не принадлежу к вере, от имени которой она произносится. Я – иудейка!”

Потрясены были все – монархи, монахи, Святая Эрмандада, рыцари, горожане, крестьяне. Отец Францис в панике отступил на несколько шагов. Его лицо выражало брезгливость, ноздри раздувались, глаза едва не вылезали из орбит. Он вперил взгляд изумления и уничижения в хрупкое существо, решившееся на неслыханную дерзость. Служители истинной веры сгрудились вокруг заместителя настоятеля и готовы были немедленно предать анафеме нечестивицу.

Артур Стенли невероятным усилием разорвал круг блюстителей его неволи и бросился к ногам свидетельницы. “Зачем ты это сделала? – тихо и глухо, чтоб только она слышала, произнес он, - почему не приняла присягу? О, Мари, я не достоин твоего самопожертвования!”

“Ты не достоин? Ты убил? – ужаснулась Мари.”

“О, нет!” – только и успел вымолвить Стенли, как стражи вернули его на место. Короткий сей ответ вернул ей уверенность в Артуре.

Фердинанд, король Арагона, слыл рьяным католиком, но благочестие не охладило его горячего желания спасти Мари. Заметив, что отец Францис, овладевши собой и отряхнувшись от первого смятения, приготовился держать речи гневные и вершить деяния необратимые, монарх опередил его.

“Постойте, почтенный святой отец! – воскликнул Фердинанд, - ужасные слова сеньоры бессмысленны, ибо сказаны в безумии. Горе помутило ее разум! Взгляните, какими глазами она смотрит на заключенного! Нет сомнения – это взгляд помешанной! Дон Феликс, прошу немедленно увести донну Энрикес-Моралес! Ах, как права была моя Изабелла – она остерегала меня от этого жестокого шага... Боюсь, мы погубили несчастную Мари!”

“Призываю Ваше Величество проявить хладнокровие, - возразил королю отец Францис, - святотатственные слова произносились связно и не в бреду сумасшествия. Не позволим ускользнуть богохульнице, покуда не отдаст она долг почтения Святому распятию – символу нашей истинной веры! Не мешайте этому, Ваше Величество, спасите вашу душу от адского огня!” 

Все силы духа сожгла Мари в пламени страшного признания. Месть церкви за многолетний обман, преследования суда инквизиции, угроза безопасности тайным единоверцам – обо всем забыла Мари, лишь одна дума стиснула мозг – любой ценой не погубить Артура. Теперь она стояла молча и перебирала запоздавшие мысли о чудовищной величине жертвы. Но слово сказано, и ничего не изменить. А отец Францис нависал напротив с распятием, гневно смотрел ей в лицо и ждал покаяния. Непосилен Мари был накал той минуты. Она разразилась истерическим смехом и упала без чувств.   

“Не говорил ли я, что она безумна! – вскричал король, - к чему была эта жестокость? - добавил он, с укором глядя в сторону заместителя настоятеля, - дон Феликс, выполните, наконец, мою просьбу!”

Дон Феликс мягко и нежно взял на руки хрупкое тело и осторожно вынес из зала. Король исподлобья посмотрел на заключенного и увидел полный муки и огня взгляд, которым Стенли провожал Мари. Как и некоторые другие в зале, монарх подумал об истинной причине вражды между Стенли и Моралесом. Поневоле король стал больше доверять свидетельству дона Луиса Гарсиа.

Порядок был восстановлен. Раздасадованный очевидностью своей ошибки, отец Францис устранился от дальнейшего ведения суда и передал полномочия главе Святой Эрмандады. Тот потребовал от заключенного высказаться в свою защиту, но Стенли ничего не добавил к непризнанию вины.

Глава Святой Эрмандады выразил сожаление о несостоявшемся свидетельстве сеньоры Мари Энрикес-Моралес и принес благодарность дону Луису за ценное сообщение суду. Он указал на сложность обстоятельств дела, однако, по его мнению, имелось достаточно оснований признать Артура Стенли виновным в убийстве. Он просил суд провести широкое обсуждение, дабы приговор явился результатом общего решения.

Дебаты отличались продолжительностью и углубленностью. Совокупность фактов, свидетельств и улик позволила большинству священников и вельмож признать сеньора Артура Стенли виновным в убийстве дона Фердинанда Моралеса и вынести преступнику смертный приговор.

Однако, ввиду категорического отрицания заключенным его вины, королева Изабелла устами герцога Мурциа просила отсрочить исполнение приговора на один месяц. Это даст время Испании молиться за отыскание либо настоящего преступника, если им не является Стенли, либо за обнаружение бесспорных доказательств невиновности последнего. Заключенный будет переведен из тюремной темницы в башню замка. Если по истечении месячной отсрочки положение не изменится, то на Одинокой улице на месте убийства будет сооружен эшафот, на который возведут Артура Стенли. Его публично лишат знаков рыцарства – сломают остаток его меча и собьют шпоры с сапог. После этого он будет повешен, как простолюдин, совершивший убийство.

Ни один мускул не дрогнул на лице Стенли. Казалось, мысли его далеки от зала суда. Король благодарил почтенное собрание за деятельное участие и помощь. Изабелла удовлетворилась принятием отсрочки исполнения приговора. Святая Эрмандада не сомневалась в том, что никакие увертки не помогут обвиняемому избежать эшафота через месяц. Отец Францис нашел в себе силы сказать напутственное слово приговоренному. На этом суд завершился, и публика разошлась.

После суда возбуждение в Сеговии не утихло, но вошло в новое русло. Люди строили догадки о причине страшного признания Мари и о возможной романтической подоплеке вражды между Моралесом и Стенли. Лишь один человек не гадал, не тревожился, не жалел и не любил. Дон Луис Гарсиа составлял зловещие планы и действовал во исполнение их.

 Полностью роман опубликован здесь:
http://s.berkovich-zametki.com/2018-snomer3-agilar/