***

Блестящий буклет без повествования и не из-за своей ослепленности, а из побужденности из проводов, которые не обволакивали периметр тельца, но висели в миллиметре над. Это буклет, если кто-то однажды из духа его серебряного увеселения, прочтет строчку становится пыльным его суррогатом, который своим пищеварением наизусть льстит гигантским чихательным рецепторам. Буклет отчаянного открытия, который становится при конкуренции доктором чувств, но не не тем, кто властвует. Он сует свое достоинство во все неуютные углы. Я как-то его подобрал. Все ранее описанное как-то сформировалось у меня за минуту, но только не так оформлено. Я подобрал его. С расстройством личности он мне казался занудой и треплом, без стеклянных глаз, которые были у меня, когда я вдруг его увидел. Какой-то стук в висках как после долгого бега и недосыпа. Я отвернулся и надел перчатки из полиэтилена. Не то, чтобы я резвился, когда открывал его, но тряс головой в такт французской поп-музыке. До этого мы ехали с Максимом в такси сонливые после ночи без сна - мы танцевали, даже как кружева вели себя. Разрисованные аскетизмом холодного душа, голодания, иногда поедания моркови, вымытой с мылом от земли. Я толкнул его, когда мы приехали. После того, как я открыл дверь, я получил сноровку в почесывании кризиса. Мне опять виделся этот буклет. Там по-разному каждый раз писались слова.

- По домам! - звучно отрезал Максим.
- Да. - ответил я без одушевления.

Но никак я не пойму, что случилось со мной, как может быть такое закономерное попадание в меня этого буклета? Как мне обходиться без него? Отвратительное ощущение, когда его не можешь обнадеживать, ведь он - буклет - не человек. Скульптурное подражание человеческому содержался в нем. Не то, чтобы он был чем-то словлен, зарегистрирован - нет, он тянулся на цыпочках ко мне и это изображение на обложке очень приятное - лицо. Потухшее ожидание и становление нормальным человеком очень раскалывающее и убеждающее в обратной стороне игры. Что же может еще скрываться в этом буклете. Я прочел только одну страницу, от усталости переборол даже интерес. Я очень категоричный на самом деле, но не сейчас. Почему? Может это простое поползновение с небес и я избранный - ха-ха. такое может подумать только идиот. Я творить могу с ним, что...

- Артем! - завыл с претензией аккуратный юнец Максим.

-Ну, что? - отвечаю я с нетерпением.

- Я забыл, ты так резко ответил!

- К счастью.

Что-то как-то нелепо выходит. Я вижу множество буклетов, причем разных красок. Универсальным этот опыт нельзя назвать. Хотя он казался мне привычным. Как бы нормой воспринимался. Этот больная фантазия. Как объявление в клипе имен певцов ими самими - есть преимущество, также объявляет консистенция этой безобразности. Я пугаюсь таких псевдо-галлюцинаций. Я абсолютно чист. Надо разузнать, что же содержится в буклете. Может какая-то тайна? Или коварность эту не превзойти. я должен судить строго и трезво. Огромное пристрастие меня разочаровывает. Когда ожидания слишком большие, мы всегда рассматриваем их как недуг. Открытие экологического принципа в этом буклетике - есть деградация. Я не должен смотреть на то, что он сделан из дерева и не будет долго разлагаться. Хрестоматийное поражение снова и снова меня завлекло. Надо брать от наслаждения, когда оно приходит - все. Все подряд брать беспринципно. Какая-то сыворотка правды вонзилась в меня.

- Артем, а зачем мы так долго стоим на месте?

- Как это на месте - мы не можем стоять на одном месте, так как мысли несустся.

- А ты прав...

Как-то раз мне рассказали притчу про сороконожку, которая задумалась как она бежит и остановилась. Но я считаю, что даже если ее предназначение бегать, остановиться равно тому, чтобы познать что-то свежее. Трезвонящий ужас ползет по коже этой шевелящейся комбинации, она совсем остервенела и не может больше идти. Чтобы понять лучше ее ошибочность, надо умножить ее жизнь на миллион таких же жизней. И тогда мы получим остановившихся сороконожек. Это не совсем превосходство над своим духом. Но прерывность, которая пляшет уже не приятно. Но и азарта не обнаруживается. Есть только задумчивость в исполнении. Что же с этим делать? Я тоже не знаю.
Уникальная продуктивность, встречающаяся у глупых сороконожек...- вот превосходство.
Я поник в роще этих сороконожек. Теперь все она держат буклеты. А уверен, что это театр. Но следует ли обращать на это внимание? Сороконожки..., буклеты..., теперь все они остановились вместе с буклетами и лежат как мертвые. Ни в коем случае не нежатся, но только упаковывают паузу.

- Слушай, ты говоришь так рассудительно, что интересно у тебя в голове.
- Макс, у меня в голове на самом деле бардак.
Да что ты говоришь - хотел я сказать - все это время я рассуждал с ним, но в голове у меня что-то происходило - я тащился по коридорам интенсивности, которая меня заполняла. Опять-таки я абсолютно здоров и трезв. Но эти метафоры, как я их сейчас обозначал не дают радости. Скорее смущение. Черт, а что если я дохнул на Макса и ему не понравилось... - кстати, мое воображение жестяная банка из-под колы - это что-то тревожащее - она не принимает ту форму, которую мне нужно, но просто искривляется, показывая язык. Эта банка очень хитра. Ладно, я отвлекся. Я уже пересох, уже отвык от счастья, но неудача сопутствует мне всегда и везде. Это уже стереотип. И мой приоритет. Я подавлен. Но никак не пойму, почему буклет открылся на той странице, которая мне нужна? Он что-то затеял. Это покрывающее свойство с признаком просто карандаша, который чертит мягко и туманно, это свойство обнародованное и ультра-популярное - кризис легкости, которую если заметить, то ровно сломать себя. Я сложил руки накрест и почувствовал застоявшуюся кровь, которая еще больше задержалась в левой руке. А правую не чувствовал. И мне показалось, что я могу переменить их, но ни черта не получилось. Оказалось у них было равноправие, они одинаково лежали. Черт, сколько всяких идей, которые оказываются подпорченными... - ложными, неисчисляемые.

Я открыл буклет на последней странице. И читаю истерически и с беспамятством - казалось бы влюбленность в него никак не может растягиваться правильно и быть успешной, то есть действовать на меня окрыленно - соблазн есть, но никак не любовь к нему. Почему меня тронула всевдо-книжка, в которой изложено максимально наивно секрет абсурда. Но ведь это не все. Так что я стал относится к этому как потенциальности, которая откроет все другие. Я большее ее не трогал. Не порвал. Ничего не сделал с ней. И не потому, что жалко выбрасывать или оставить другим...- я ее слишком уважаю, она дала мне сочный опыт.

КОНЕЦ.