Благодарность за прерванный бег

            

                (эссе ученика 11 класса Олега Алферова "Моя семья в  20 веке)


         
          Что я могу рассказать о моей семье в уже ушедшем 20 веке. Мне и
было-то всего  неполных  одиннадцать лет..
   

  Родился я 20 сентября 1989 года в городе Тамбове, Мои родители - мама Валя и папа Виктор - родом с Рязанщины, знаменитого села  Константиново, где жил великий поэт Сергей Есенин. Мы же с младшей сестрой Таней - коренные горожане. Насколько мне помнится, свою жизнь я начал осознавать с четырёх лет. Первое, что запомнилось, - яркий, наверное, майский день, необычайно радостный от красот природы. Солнце ещё не набрало той палящей и тягостной силы, которая возникает к полудню, Ещё не обсохла роса на изумрудной траве. И я, именно я, видя себя как бы со стороны, восхищенно бегу босиком по этому мягкому и приятному лугу, обдающему влажной прохладой мои ступни. От всего этого: неба, солнца, травы, росы - светло и радостно на душе! Радостно от ощущения, что всё впереди! Что всё? Да неужели непонятно - горизонт, и я его обязательно достигну!

 Тогда я еще ничего не знал о жизни. Например, я даже не подозревал, что живу в XX веке и, что он, век, очень стар и скоро уйдёт от нас. Я знал лишь то, что мне четыре года и я буду жить вечно, то есть всегда, и за это время обязятельно добегу до того места, где воедино сливаются земля и небо.

   Каким он был, XX век, я узнал позже, уже учась в школе: из уроков истории, газет, что читал папа, теленовостей и рассказов старших, особенно бабушки. Оказалось, XX век многое пережил: Октябрьскую революцию, Великую Отечественную войну, голод, репрессии - всего не перечислить. Даже к старости бедолаге не было покоя. 1993 год - расстрел Белого дома, установление, так сказать, демократии. 1994 год - вступление Российских войск на свою же. территорию: Чеченская война, которая с небольшими перерывами идет и по сей день. 1998 год, август - финансовый кризис в стране; 2000 - гибель атомной подлодки “Курск”. Да в общем, чем старше, тем больше болячек. Но всё это мне предстоит узнать позднее, а пока я бегу по зеленому лугу, ослепленный майским солнышком, и никак не могу добежать до горизонта. До меня доносится голос мамы;

- Оле-ег! Пора завтракать!

  Я огорчен, что мой бег придется прервать, медленно сбавляю ход и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, неровно дыша, медленно бреду в сторону бабушкиного дома, откуда слышится родной голос.


                * * *

    Сейчас мне уже шестнадцать (или ещё?)
Зовут меня Олег Викторович Алферов, На вопрос, не рано ли называю себя по отчеству отвечу:“Нет”, так как вполне осознаю свое отчество и по окончании школы буду поступать в военное училище.

    Пожалуй, настало время рассказать о своей семье.

   Папа работает заместителем директора строительной фирмы (к своему стыду, даже не помню, как называется). Он у меня высокого роста, красивый, строгий и всегда опрятный. К сожалению, он постоянно занят делами фирмы и общается с нами только по вечерам да в выходной день, если таковой случается. В будние дни за ним приезжает служебная машина, нам с Таней тоже пора в школу, к тому же нам с папой по пути, но он категорически против того, чтобы “подкинуть" нас. “Пусть пройдутся, - говорит он маме, - здесь недалеко”. Мама молча кивает, соглашается. Она всегда соглашается с ним. Мы с Таней знаем, что она очень хочет пойти работать. Как-то раз случайно мы подслушали разговор. Она просила его взять на работу в свою фирму или хотя бы разрешить работать где-нибудь ещё, но он наотрез отказал, сказав при этом, что ей надо быть всегда дома и следить за детьми, то есть за нами. Мама промолчала в ответ, но мы знали, что молчание её означает согласие.
   Как я уже говорил, папа не возит нас с сестрой на машине в школу, наверное, он приучает нас к самостоятельности, но почему-то даже на летние каникулы в деревню к бабушке он отправляет нас с мамой на рейсовом автобусе! Мы даже как-то спросили об этом маму, но она ответила, что папа постоянно занят, но скоро он возьмет отпуск и приедет к нам, Я не удержался и спросил: "На машине?’’ Она не ответила, а лишь ласково погладила меня по голове.

    Собственно говоря, тот бескрайний луг, о котором я говорил выше, находится в селе Константинове, где живёт наша бабушка Даша.

    В моей детской памяти сохранилось представление, что луг - это всегда зеленая трава. Однако ,в старшем возрасте мне приходилось бывать в селе и на зимних каникулах. Прокладывая лыжню по синеющему снегу, я возвращался домой когда уже начинало темнеть, Молодой, только что народившийся тонкой блёсткой месяц неуверенно покачивается в морозном небе. Вдали яркой просинью вспыхивает предвечерний зимний горизонт. Бабушка Даша ругает меня за долгое отсутствие на морозе, “не знамо где," на что я упорно молчу. Сажусь у печки, время от времени подбрасываю в топку поленья. Огонь с жадностью набрасывается на дрова, печь гудит, всасывая через поддувало воздух. Сестра Таня собирает ужин. На столе появляется картошка “в мундирах", бочковые солёные огурцы, маринованные грузди - вот и вся, пожалуй, нехитрая снедь, если не считать ароматизированного китайского чая (по-моему, с добавкой жасмина), который мы захватили с собой из города. Бабушкин самовар кипит, в избе становится теплее. За окном синева переходит в чёрный оттенок ночи.

   Потягивая по старинке чай из блюдца, бабушка Даша рассказывает нам, как жила в годы войны. Голодно тогда было, ракушки речные ели, лебеду, а по весне на колхозных полях собирали мерзлую картошку. “Голод - страшное состояние”, - говорит бабушка, поставив на стол блюдце, - но вот постоянное чувство тревоги ещё страшнее. Страшно, когда услышишь бабий вой в конце улицы: это Фроська заголосила - почтальон ей похоронку на мужа принес. Ближе к дому ещё одна заревела, а за ней и ребятишки заплакали. Убежать бы на затон, в лопухи спрятаться пока не подошла почтальонка Люся, не постучала в окно”. Бабушка замолчала. Мы с сестрой знали, что мужа она с войны так и не дождалась - пропал в сорок третьем без вести. Она достала из сундука старинный альбом, и на нас взглянули пожелтевшие от времени фотографии. Лица незнакомые, для нас они из “давнего времени”. Наконец мы увидели фотографию размером в формат альбома. На ней наши бабушка и дедушка. Выглядит фотография довольно странно: бабушка Даша, она уже в преклонном возрасте, и дедушка Ваня - ему только двадцать. Дело в том, что совместных фотографий у них не было, и многие годы спустя баба Даша попросила местного фотографа Митю “соединить" её с мужем, что он и сделал. Только выглядят они, как бабушка с внуком: она, старая, располневшая женщина в платке, он рядом, молодой, красивый, в военной гимнастерке того времени (это фото дедушка прислал с фронта).
Ночью, когда от мороза тяжёло постанывали деревья, в жарко натопленной избе мне долго не удавалось заснуть. И всё-таки я проваливался в сон и видел наш бескрайний луг, по которому я бегу, пытаясь достичь горизонта.

- Олег! Пора вставать, лежебока, - разбудил меня голос сестры.

- Ну, чего тебе? - заворчал я спросонок. Недовольство было ещё и из-за того, что я вот-вот должен был добежать до того места, где луг сливался с небом, мне даже уже приходилось пригинаться для этого, а тут она со своим “Вставай!"

- Да не ворчи, сколько можно спать, день на дворе.

  Я открыл глаза и тут же зажмурился - окна были залиты светом. Танюша присела ко Мне на кровать, не обращая внимания на мое ворчание, и спросила:

-Послушай, Олег, а ты никогда не задумывался,  почему в нашем семейном альбоме и бабушкином нет наших детских фотографий в возрасте до двух лет?

              -А почему они должны быть, есть же фотки дошкольного возраста и позднее.

           Вопросы сестры сестры показались мне несущественными.

- Да нет, Олег, - не унималась она, - вот помнишь, мы были у Люськи (ее одноклассницы) на дне рождения?

- ПОМНЮ, ну и что?

- Она показывала свой семейный альбом. Так вот, - продолжала она, - у нее есть фотографии с самого ее рождения.

- Да что ты привязалась, к чему ты клонишь? - разозлился я уже по-настоящему. - У Люськи есть, а у нас нет - что с того?

     -А то,- невозмутимо продолжала Таня, - что мы с тобой очень похожи: белые вьющиеся волосы, глаза голубые, а у наших родителей глаза карие, волосы каштановые, прямые, кстати, у бабы Даши тоже!

- Ну, может, мы в деда, - сказал я уже задумчиво, - на той черно-белой фотографии цвет глаз не определишь, да и стрижка у него “под ноль”. В общем, как я понял, ты подросла и стала сомневаться в том, что мама и папа - наши настоящие родители?

  Таня молчала. Честно говоря, я и сам порой задумывался о том, что мы не похожи на своих родителей, но гнал от себя эти мысли.

  Наше молчание прервал скрип избяной двери. С ведром парного молока к столу прошествовала баба Даша. Видно было, как углубились морщины на ее лбу, да и взгляда она нашего избегала. Поставив ведро на стол, она подошла к окну, с минуту постояв, повернулась:

- Вот что, родные мои, - в ее глазах появились слезы, - слышала по случайности ваш разговор, сомнения ваши. Что ж, скрывать не буду, неродные вы нам, - она отерла платком слезы. - Давно мы с Валей и Виктором собирались рассказать вам об этом, да все время оттягивали, никак не могли собраться с мыслями. А вот время пришло, видать. Так что ж, расскажу без них, им легче будет, а уж вы решайте - говорить вам с ними на эту тему или нет...

Мы затаили дыхание, а баба Даша продолжала:

- Знаете дом, что у реки стоит, разваливается?

  Мы молча кивнули, присели на кровать, баба Даша села рядом, продолжила:

- Так вот, жила в нем Шура, Александра Тимофеевна. Были у нее сын Петр, сноха Маша - ваши мать с отцом.

  Нас как обухом по голове хватили, воздух в горле застрял.

- Ну, а где же они сейчас? - наконец выдохнул я.

- Вы слушайте, слушайте, все вам по порядку расскажу. Так вот, Петр и Маша с вами, малыми детьми, жили в Ряжске, весной девяноста первого года ехали навестить Александру Тимофеевну, вас показать, порадовать ее. Вы, конечно, не помните, что произошло: было-то вам всего, - она наморщила лоб, задумалась. Я быстро прикинул в голове, получилось: мне - год и восемь месяцев.

- Бабушка, мне было год и восемь, а Тане восемь месяцев.

- Пожалуй, что так, - согласилась она, - так вот, впереди вас ехал КАМАЗ с прицепом, и, как потом рассказывали, Петр решил его обогнать. Дорога шла в горку, встречных машин видно не было. Петр прибавил скорость. Но водитель КАМАЗа (может, он и не смотрел в боковое зеркало) тоже прибавил скорость. Ваша легковая уже поравнялась с кабиной КАМАЗа, и обе машины въехали на пригорок, однако вам навстречу ехал грузовик, и Петру ничего не оставалось делать, как прибавить скорость, обогнать КАМАЗ и избежать столкновения. Водитель КАМАЗа, по-видимому, растерялся, что бывает в подобных ситуациях и вместо того, чтобы сбавить ход и пропустить вас, набрал скорость. Сделано это обоими шоферами было одновременно. Петр почти вплотную приблизил машину к КАМАЗу, но прицепом ее развернуло и отбросило на встречную полосу. Ехавший навстречу грузовик врезался в вас. Петр и Маша погибли, вы же остались чудом живы. А говорят, чудес не бывает, - она еще немного помолчала, затем продолжила: - Ну, вот, пожалуй, и все, как смогла, рассказала. Скажу еще, что Александра Тимофеевна, как узнала о случившемся, скоропостижно скончалась - сердце не выдержало, по ошибке ей сообщили, что и вы погибли. Ну, а вас к себе взяли Витя и Валя, детей своих у них не было.

   Мы некоторое время молчали, лишь часы на стене резко отсчитывали секунды. Баба Даша пристально смотрела в окно, потом повернулась к нам, ее лицо изменилось, уголки губ вздрагивали, шепотом она попросила;

- Может, не надо говорить им, а?

                * * *



    Мне шестнадцать. Теперь я уже понимаю, что горизонт недосягаем, и все же так хочется сохранить в душе детскую надежду, оставить ее нетронутой. Луг огромен, солнце слепит меня, пот катится со лба, в боку начинает колоть. Наконец я слышу голос мамы:

- Оле-е-г! Пора завтракать!

   Я рад, что она позвала меня, медленно сбавляю ход, развернувшись на 180 градусов, бреду в сторону дома. Дыхание мое неровно,  сердце выскакивает из груди, едкий пот скатывается в глаза. Я снимаю рубаху, с силой вытираю лоб, глаза. В голове пульсирует кровь, рождая мысли: “Вчера приехал папа, после той давней аварии он просто “трясется” за нашу жизнь, поэтому не возит нас на машине и не разрешает маме работать”. Волна благодарности приливает к моему сердцу. Я благодарен всем: отцу, бабушке Даше, сестре Танюше за ее молчание (она обещала ничего не говорить родителям) - за то, что они у меня есть.

   Наконец я подхожу к дому, где меня дожидается мама:

- Сынок, - она ласково гладит рукой по моим мокрым волосам, - ну разве можно так себя мучить?

  Я обнимаю ее, целую в щеку и тихо шепчу на ухо:

  -Я очень благодарен тебе, мама...

     Она отстраняется, смотрит на меня:

- За что? - брови ее удивленно поднимаются вверх.

-За то, что позвала меня завтракать.

  Она все так же продолжает смотреть на меня. Я вновь прижимаю ее голову к плечу:

     ... Да, да, за то, что позвала...  Да и вообще я благодарен тебе за все!


                сентябрь 2006 г.