Жадный окунь

Вот  моя  история,  произошедшая  в  2021-м  году.  Погожим  летним  днём  я  вышел  из  дома.  У  подъезда  остановилась  легковая  машина.  Водитель  опустил  дверное  стекло  и  высунул  свою  физиономию.
— Это  какая  улица?  –  спрашивает.
— Широкая,  городская,  московская...  Какая  нужна?
— Извините...  такая  ситуация...  вот,  продаю...

Улица  ни  при  чём.  Был  нужен   предлог  для  начала  разговора  со  мной.  Понимание  этого  меня  насторожило.  Ненадолго.

— Возьмите,  всё  за  пятьсот, –  говорит  незнакомец,  наполовину  выставившись  из  окна.   

На  пассажирском  сиденье  разбросаны  открытые  упаковочные  коробочки.  Рядом  лежат  смартфоны,  планшеты  и  электронные  книги.  Экраны  блестят,  как  серебряные  зеркала́.  Чёрные  пластиковые  корпусы  сияют  бликами  солнечного  света.

Гудок.  Ещё.  Машина  перегородила  проезд  той,  что  сзади.

— Пятьсот? – удивляюсь.
— Не  хочу  шакалам  отдавать!
— Что  за  живность?
— Таможенники  на  границе...  е́ду  на  Украину...

Снова  сигналит  водитель,  силясь  объехать  торговца.

— Батя,  садитесь  в  салон, –  открывает  мне  дверь  бледный  и  взъерошенный  предприниматель,  метнувшийся  к  ней  через  пассажирское  сиденье.  Дёргает  ручку.

Обхожу  машину.  «Пятьсот.  Всё  за  пятьсот.  Сегодня  мой  день.  Мне  должно  было  повезти  однажды.  Великолепно!»  –  запели  голоса  вражеского  радио  в  моей  голове.  Музыка!  Выключил  это  «радио»  простой  вопрос:
— За  пятьсот  возьмёшь  или  нет,  батя?

В  салоне  звуки  улицы  приглушены.  В  обманчивой  тишине  отчётливо  звучит  голос  продавца:
— Е́ду  на  Украину...  Не  хочу  шакалам  отдавать...  Деньги  нужны...
— Откуда  товар?
— Со  склада.

Мы  чуть  проехали  вперёд,  пропуская  сигналящий  нам  автомобиль.  Продвинулись  вглубь  двора  и  остановились.  Машина,  объехавшая  нас,  взяла  правее.

— Смотри,  батя,  здесь  всего  полно́...  все  аппараты  новые, –  тараторит  продавец  и  деловито  выкладывает  мне  на  колени  смартфоны,  электронные  книги.  Коробочки  и  извлечённые  гаджеты  возлежат  на  мне.
— Всё  за  пятьсот?
— Всё,  всё! –  продолжает  нагружать  меня  незнакомец. — Очень  деньги  нужны,  батя.

Батей  меня  назвали  впервые.  Продавец  —  мужчина  лет  двадцати  семи  –  тридцати.  Он  спешно  подхватывает  соскальзывающие  с  моих  колен  коробки,  отправляя  их  в  большой  чёрный  пакет.   Полиэтиленовая  сумка  быстро  наполняется  и  становится  весьма  увесистой.
— Пятьсот,  пятьсот,  батя!  –  приговаривает  торгаш. — С  собой  денег  нет?! –  додумал  он  за  меня,  —  пойди,  сними  в  банкомате, –  понукает  меня.

Давно  им  пройден  порог  деликатности.  Он  уверенно  общается  со  мной  на  «ты».  Меня  и  это  не  смущает.  Куда  там,  когда  «пятьсот!»  и  «всё  за   пятьсот!»  вместе  с  «сегодня   мой   день!»  –  звучат  во  мне.  Моя  алчность  с  сиюминутной  наивностью  поют  во  мне  слаженным  дуэтом.   

— За  пятьсот  возьму  этот  Samsung...  По  рукам?  –  спрашиваю,  сидя  придавив  задний  карман  собственных  джинсов  с  Galaxy S21  в  нём.  Извлекаю  из  кармана  рубашки  деньги.
— Я  что,  торчо́к? –  спрашивает  меня  торговец  с  колёс  и  впрямь  похожий  на  наркомана;  он  бледный,  его  зрачки  расширены,  а  движения  трясущихся  рук  однотипны  и  хаотичны  —  он  без  конца  хватается  за  приборную  панель.  Трогает  её  и  смотрит  на  мои  пятьсот  рублей.  — Батя,  мне  же  не  на  ши́рево... Мне  деньги  на  дорогу...  –  тянет  ту  же  песню.
— Не  понял! –  удивляюсь.
— Батя,  возьми...  Пойди  жене  покажи! –  молодчик  протягивает  мне  чёрный  пакет  с  приборами.
Увесистый  чёрный  пакет  снова  на  моих  коленях.
— А  то  и  на  пятиста́х  не  разойдёмся! –  самоуверенно  говорю  торговцу.
— На  пятиста́х? –  возмущается  парень. —  Тут  товара  целиком  на  пятнадцать  тысяч! –  говорит  мне,  и  пальцы  его  торопливо  ощупывают  руль.
— Не  понял!
— Пятьсот  гривен! –  проблеял  продавец.
— Гривен?
— Да-а!
— Почему  не  танзанийских  шиллингов?
— Ба-атя,  кроме  шуток!
— Ты  курс-то  знаешь,  чудик?  Сейчас… Глянем  курс, –  достаю  свой  смартфон.  — Так-с...  пятьсот  гривен  —  это  по  курсу  полторы   тысячи  рублей  от  силы, –  никак  не  пятнадцать  тысяч,  паря!

Оба  молчим.  Я  осознаю  всю  бессмысленность  общения  с  взъерошенным  типом: 
— До  свидания! –  и  я  засобирался  выходить.
— Подожди,  батя! –  останавливает  меня  невыразительный  молодчик. —  У  меня  чеки  есть  из  магазина... Вот,  сколько  всё  это  сто́ит! –  и  в  извлечённых  им  из  бардачка  бумагах  проступили  цифры  крупных  сумм.
— Купил?
— Конечно,  не  украл  же.  Денег  не  хватает  на  дорогу,  бензин  не  дешёвый...  –  снова  в  меня  впихивает  своё  «мумиё»  растрёпанный  делец.
— Ты  же  говорил,  что  товар  со  склада?  Ты  сбивчив  в  показаниях,  мужчина! –  поддеваю  его.  И  делаю  это  зря,  потому  что  он  тут  же  начинает  плакать.  Без  слёз.  Голосом.
— Купи-и,  пожалуйста,  ба-атя!..  Нет  денег  на  горючку...  Хочу  ехать  к  жене  с  детьми...  Денег  не-е-ет!

«Извините,  что  к  вам  обращаемся...  Мы  сами  не  местные...  На  вокзале  разместившись,  голодаем  семьями...»  –  где-то  я  подобное  прежде  слышал,  думаю.  Говорю  цыгану:
— А  я  поверил,  что  «шакалам»  не  хочешь  отдавать, –  улыбаюсь. 

Моя  собственная  жадность  прихватила  меня  под  мышку.  Понесла.  Я  стал  верить,  что  смогу  переиграть  ловкача.  Но  верю  в  это  недолго.  Сам  же  плакса  не  забывает  пристраивать  мне  в   руки  пакет.  Тот  падает  между  моих  ног,  не  удерживаемый  мною;  я  никогда  не  касаюсь  чужих  вещей.  Этот  чёрный  пакет  большой  —  как  мешок.  Целый  мешок  «счастья»  московского  аборигена.  Импульсивно-алчного  мещанина  и  заправского  охотника  на  дармовщинку.

«Кот  в  мешке»  –  что-то  шевельнулось  в  моём  сознании.  Плачущий  торговец  не  унимается:
— Всего-то  пятнадцать  тысяч! –  канючит,  всхлипывая.
Думаю  и  говорю  вдруг:
— Слушай,  дружок,  спектакль  затянулся!  –  отчётливо  выражаю  своё  неудовольствие.  Открываю  дверь.  Тут  я  увидел  автомобиль,  который  торопил  продавца  тронуться  с  места.  Только  теперь,  собираясь  покинуть  барышника,  я  вновь  его  заметил.  Его  владелец  наблюдал  за  нами  из  салона,  аккуратно  вклинившись  между  машинами.  И  я  отчётливо  вижу  напряжённый  взгляд  молодого  человека,  и  как  он  елозит  подбородком  по  рулю,  барабаня  пальцами.  Теперь   понимаю,  что  оба  работают  на  пару  и  подстраховывают  друг  друга.
— Всё,  пока!   
— Хорошо, – говорит  «чёрт  на  колёсах», —  бери  за  тринадцать!
— Слушай,  дядя! –  хлопнув  дверью,  поворачиваюсь  к  нему. — А  я  теперь  тебя  понял.  И  представь  себе,  что  и  себя  тоже.

Я  искренне  засмеялся,  прослезившись.  Глаза  бледного  плаксы  округлились. 

— Я  услышал  слово  «пятьсот», –  говорю  торговцу,  вытирая  платком  глаза. — Я  клюнул  на  насадку  и  крепко  держусь  зубами  за  эту  приманку.  Я  —  жадный   окунь,  говоря  самокритично,  хоть  тебе  это  до  луны...  Ты  будто  закинул  блесну́:  все  эти  «лопаты»,  приманив  меня.  Волшебные  зеркала́  аппаратов,  гладкие  чёрные  корпусы  гаджетов  привлекли  меня  своими  бликами.  Они  заворожили   меня. 

Торговец  пытается  вставить  своё  «батя».

— Слушай  сюда,  артист! –  продолжаю  наседать  на  афериста.  — Проглотив  насадку,  я  ни  за  что  не  упущу  всего  этого  блестящего  великолепия, —  решил  ты.  Ты,  как  я  вижу,  опытный  торговец.  Я,  ухватившись  за  пятьсот,  теперь  не  отпущу  крючок  и  с  пятнадцатью  тысячами.  Жадный  окунь  думает,  что  он  поймал  рыбака  —  этого  простофилю  с  удочкой.  Пятьсот...  чего-то  там...  эфиопских  быр.  Пятьсот  —  сумма,  в  начале  которой  ты  рисуешь  единичку,  а  в  конце  дорисовываешь  ноль.  Красиво  рисуешь!.. 

Продавец  уже  не  плачет.  Он  слушает,  моргая. А  я  продолжаю:

— …Ты  можешь  смело  от  пятисот  перескакивать  сразу  до  ста  пятидесяти  тысяч! –  говорю  ему,  смеясь.  — Не  тормози!  Найди  на  удачу  того,  кто  жаднее  глупого  окуня.  Желаю  поймать  алчную  щуку.  Адьё,  мусьё!

Я  всё  сказал.  Бледный  плакса  шмыгнул  носом  и  повернул  ключ  в  замке́  зажигания.  Я  спокойно  вышел.  Потом  я  стоял,  глядя  в  след  уезжающим  машинам.  Две  машины  скрылись  из  виду.