Пробуждение

Кейт Шопен
1
Зелено-желтый попугай, который висел в клетке за дверью, снова и снова повторял:
«Allez vous-en! Allez vous-en! Сапристи! Все в порядке!"
Он мог немного говорить по-испански, а также на языке, которого никто не понимал, если только это не был пересмешник, который висел по другую сторону двери и с безумной настойчивостью насвистывал свои флейты на ветру.
Мистер Понтелье, неспособный читать свою газету с какой-либо степенью утешения, поднялся с выражением лица и восклицанием отвращения.
Он прошел по галерее и по узким «мостикам», соединявшим коттеджи Лебрена друг с другом. Он сидел перед дверью главного дома. Попугай и пересмешник были собственностью мадам Лебрен, и они имели право издавать все, что хотели. Мистер Понтелье имел честь покинуть свое общество, когда они перестали быть интересными.
Он остановился перед дверью своего коттеджа, четвертого от главного корпуса и предпоследнего. Усевшись в плетеную качалку, которая стояла там, он снова принялся за чтение газеты. День был воскресенье; бумага была дневной давности. Воскресные газеты еще не дошли до Гранд-Айла. Он уже был знаком с рыночными отчетами и беспокойно просматривал передовые статьи и новости, которые у него не было времени прочитать до того, как накануне покинуть Новый Орлеан.
Мистер Понтелье носил очки. Это был мужчина сорока лет, среднего роста и довольно стройного телосложения; он немного наклонился. Его волосы были каштановыми и прямыми, с пробором на одной стороне. Его борода была аккуратно подстрижена.
Время от времени он отводил взгляд от газеты и оглядывался по сторонам. В доме было больше шума, чем когда-либо. Главное здание называлось «домом», чтобы отличать его от коттеджей. Птицы продолжали свистеть и щебетать. Две молодые девушки, близнецы Фаривал, играли на фортепиано дуэт из «Зампы». Мадам Лебрен суетливо входила и выходила, на высоком уровне отдавая приказы дворнику всякий раз, когда она входила в дом, и столь же высоким голосом указывала служанке в столовой всякий раз, когда она выходила на улицу. Это была свежая, красивая женщина, всегда одетая в белое, с рукавами до локтей. Накрахмаленные юбки складывались, когда она приходила и уходила. Дальше, перед одним из коттеджей, женщина в черном скромно ходила взад и вперед, перебирая четки. Многие из пенсионеров отправились в «Шеньер Каминада» в люггере Бодле, чтобы послушать мессу. Некоторые молодые люди играли в крокет под водными дубами. Там были двое детей мистера Понтелье - крепкие человечки четырех и пяти лет. Медсестра-квадрунт следовала за ними с далеким задумчивым видом.
Мистер Понтелье, наконец, закурил сигару и начал курить, позволяя газете лениво вырываться из его руки. Он пристально посмотрел на белый навес, который со скоростью улитки приближался от пляжа. Он мог ясно видеть это между тощими стволами водяных дубов и через полосу желтой ромашки. Залив смотрел вдаль, туманно растворяясь в синеве горизонта. Зонт продолжал медленно приближаться. Под его укромным розовым убежищем находились его жена, миссис Понтелье и молодой Робер Лебрен. Когда они добрались до коттеджа, два уселись с некоторым появлением усталости на верхней ступеньке крыльца, обращенных друг к другу, каждый прислонившись подпорку.

*********
THE AWAKENING
by Kate Chopin
I
A green and yellow parrot, which hung in a cage outside the door, kept repeating over and over:
“Allez vous-en! Allez vous-en! Sapristi! That’s all right!”
He could speak a little Spanish, and also a language which nobody understood, unless it was the mocking-bird that hung on the other side of the door, whistling his fluty notes out upon the breeze with maddening persistence.
Mr. Pontellier, unable to read his newspaper with any degree of comfort, arose with an expression and an exclamation of disgust.
He walked down the gallery and across the narrow “bridges” which connected the Lebrun cottages one with the other. He had been seated before the door of the main house. The parrot and the mocking-bird were the property of Madame Lebrun, and they had the right to make all the noise they wished. Mr. Pontellier had the privilege of quitting their society when they ceased to be entertaining.
He stopped before the door of his own cottage, which was the fourth one from the main building and next to the last. Seating himself in a wicker rocker which was there, he once more applied himself to the task of reading the newspaper. The day was Sunday; the paper was a day old. The Sunday papers had not yet reached Grand Isle. He was already acquainted with the market reports, and he glanced restlessly over the editorials and bits of news which he had not had time to read before quitting New Orleans the day before.
Mr. Pontellier wore eye-glasses. He was a man of forty, of medium height and rather slender build; he stooped a little. His hair was brown and straight, parted on one side. His beard was neatly and closely trimmed.
Once in a while he withdrew his glance from the newspaper and looked about him. There was more noise than ever over at the house. The main building was called “the house,” to distinguish it from the cottages. The chattering and whistling birds were still at it. Two young girls, the Farival twins, were playing a duet from “Zampa” upon the piano. Madame Lebrun was bustling in and out, giving orders in a high key to a yard-boy whenever she got inside the house, and directions in an equally high voice to a dining-room servant whenever she got outside. She was a fresh, pretty woman, clad always in white with elbow sleeves. Her starched skirts crinkled as she came and went. Farther down, before one of the cottages, a lady in black was walking demurely up and down, telling her beads. A good many persons of the pension had gone over to the Ch;ni;re Caminada in Beaudelet’s lugger to hear mass. Some young people were out under the water-oaks playing croquet. Mr. Pontellier’s two children were there—sturdy little fellows of four and five. A quadroon nurse followed them about with a faraway, meditative air.
Mr. Pontellier finally lit a cigar and began to smoke, letting the paper drag idly from his hand. He fixed his gaze upon a white sunshade that was advancing at snail’s pace from the beach. He could see it plainly between the gaunt trunks of the water-oaks and across the stretch of yellow camomile. The gulf looked far away, melting hazily into the blue of the horizon. The sunshade continued to approach slowly. Beneath its pink-lined shelter were his wife, Mrs. Pontellier, and young Robert Lebrun. When they reached the cottage, the two seated themselves with some appearance of fatigue upon the upper step of the porch, facing each other, each leaning against a supporting post.