Возвращённые образа

1. На дне сундука

Когда Коленька, сынок  мой -вся грудь в медалях -вернулси с фронту, то тут же и испросил про батину фотографию. Сам -то он своих ворох привёз в трофейном ерманском чемодане. Открыл он тот дермантинов чемодан - а в ём ходики резные с гирьками навродь еловых шишек, по платью мне и Оленьке, одни туфли на двоих и те фотки. Достала я со дна сундука даггеротипичну картинку вместях с бесполезными "катеринками" и положила рядом с трофеями Коленькиными. И пока мы с Олей за простенком обновы меряли, он все разглядывал пожелтевший отцов лик.
- Жалкую я, што по сю пору батя у нас в белогвардейцах. Героем он был!
Спрятала я муженька вместях с Екатеринами и двуглавыми орлами на никчемных бумажках  в тот же сундук, где лежали на дне спасённые образа, а Коленька -то свои фронтовые фотки -в рамку -и на стенку.
 Ну а образа со дна сундука ешшо не время было вынать. Бывало, когда долго не было весточек с фронту,достану я святых Бориса и Глеба , попрошу у них хлеба, глядь- песнохорка Ксюха Голованова ташшыт с другого края деревни краюшечку. Разверну рушник -поглядеть на Тайну Вечерю, когда исть было нечего, глядишь -идёт Аксинья ташшыт ползайчонка в петлю попавшего.Так мы с Оленькой и ждали Коленьку. Да и сами не плошали.

Огородчик -то наш, где мы картоху сажали, прям в таёжку выходил. Так и ставили мы в дырах прясла ловушки с прикормом. А рябчики -они што те куры - им тока насыпь сушоных ягод они -и почнут клевать пока в клетку не залезут.Дергаш за верёвочку-и холоп! Что ни день-рябчик. Так я их по деревне бабам раздавала, штоб ребетёшек было чем подкормить.Больно уж доходили иные. А хлебушко у нас в колхозе был, хоть и в район сдавали.  Землю то  мы пахали на колхозных быках.Сеяли вручну. Поскоку трактор -то в нашем колхозе "Атеист"  промеж нами звавшийся без "те" просто "Аист" - тока после войны завёлси, хотя в Вознесенке ешшо в самый разгар да разор коллективизации уж на "Катарпилларе" пахали. Но у нас-то кому на нём пахать было? Мужиков, как то зерно при раскулачивании из амбаров под чистую выгребли.Остатних подкулачников-тожеть на фронт. И остались мы тутоа с одним колченогим перестарком Игнатием Семёнычем Бурундуковым да с ребятёшками.

 2. Под трофейными ходиками

Недолго Коля мой под резными ходиками с гирьками - чугунными еловыми шишками- один Победу праздновал. Цвела черёмуха под окном.Хрипло, как с похмелья, орал по утрам Аксиньин петух.Обувала я кирзовы Колины сапоги, в коих дотопал он до самого Дрездену, -и месила грязь до фермы -коров колхозных доить, кормить, бо были мы бабы бобылихи и за доярочек, и за скотникОв.

 Вертаюсь, а Коля уж под ходиками сидит, чарочку в руках тискат. На фотках в рамках- он бравый солдат! То на броне танка с ППШ на ремешке, то в обнимку с санитарочкой, с перевязанным лбом, а тута совсем скис. Пришло времечко - вернулися с победой Ивашка -гармонист неугомонный без руки да Аксиньин младшой Вовка конопатый с дыркой в башке-остальных двох  её  погодков всех, как есть, выкосило.Тока похороночки получала, погиб, мол, смертью храбрых. И беда с той Победой, хоть и салютуют черёмухи дурманно запашистыми гроздьями за окном.
 И сидят они бедолаги втроём под ходиками да воспоминаньями обмениваются.
- И вот он Тростинец! И мы на тот Тростинец. Немцы -то по мосточку, а я из воронки от фугаса по ним та-та-та!-грит мой Коля.
- Эх!Кто в танке не горел-тому не понять!-вторит Вовка.
-А гляжу я -рука -то моя мне же дулю кажет, валяясь от меня в двух метрах, а с плеча кровяка хлещет, -добавляет Ивашка.
 Я им грузди, белянки из бочки в погребу, картох наварю -метут за милую душу. И на самогон денег дам, а сердце не на месте.
 Стрелки на ходиках то вниз как усики Гитлера смотрят, то растопырятся, как у Сталина или Будёнова на две стороны, а то чуть сдвинутся, усами Климентия Ворошилова. Упьются чертяки- и уснут тут жеть за столом под ходиками, чуть в сторонке от красного угла , где на пустовашей дотоль полочке, когда враг под Москвой стоял, вернула я на место образ Спаса и рядом, чуть помене патрет Сталина поставила. Дрыхли мои богатыри. Хоть и день деньской на дворе был. И стрелки ходиков навроде раззявленного клювика, воздающего хвалу майскому солнышку скворушки,показывали пятнадцать минут второго.
 Смотрела я на те резны ходики -и слезу вытирала. Не знала -толь радоваться мне возвращению Коленьки и нашей Победе, толь горевать с того, што он такой горький пьяница.
- Не Плачь, мама! -обнимет меня Оленька.-Всё перемелется -мука будет.
Да только мукА , аль мУка?

Очухаются соколики - и опять самогон буздать, разговоры разговаривать со слезой в глазу да зубовным скрежетом.
Самовар на стол выставлю, - ну сущий Черчилль из газеты, а на Трумэна я сама походила, поскоку прихватывало спину, крючил дикулит и подумывала уж я об инвалидной коляске.
- Вот вить чо учудили союзнички!- сжимал единственный кулак Ивашка.-Атомну бонбу на Хиросиму с Нагасакой кинули, штоб нас застращать!
И влезши в ремни гармошки, он тянул мех в одну сторону, и скакал шальными пальцами-коротышами по одним токо правым пуговкам, без басов.
   Прёт на танке подлый Ганс,
   данке, данке , руссишь Ваня,
   до чего же он поган,
   зададим ему мы баню!

- А ты думаш -откуда у мя вот эти -то ходики?- вопрошал Ивашку мой Коленька, с коим был он на "ты", хоть  и старше ево был Иван чуть не вдвое?
_- Поди у какой немочки слямзил да и ею вприхват попользовалси?
-Дурья твоя башка! Та немочка под руинами была похоронена. Англичане той Дрезден вхлам рабомбенили! Я и ходики эти, и чемодан с платьями и туфлями из руин выташшыл. Видать не успела та немочка убежать.
- Ты Сталинграду -не бачил! Вот где побомбили сволочи!
- Дык зачем было бомбить ту столицу Саксонии, када мы их уж дожали?
-Дык для нашей острастки!- ткнул пальцем здоровой руки в самовар, криво отражаясь в ем,Ивашка=гармонист. -Воот он -Черчилль...Чёрт пузатый и с сигарою! Но у отражения в самоваре не сигара изо рта торчала, а дымящая "беломорина".

-То -то и оно! Но не спужались мы. Бо броня крепка и танки наши быстры. Входили мы в Дрезден - по окраинам -то каштаны и окации белопенились. А далее- дым, смрад, развалины , обгорелы трупы. Но на удивление за каменным мосточком  через ручей островерхий собор остался целёхонек. Вон видишь -ходики - ну точь в точь легория над входом  в ту кирху из резного камня. То был собор Святого Мартина, покровителя воинства. Видишь - воин Мартин отдаёт половину своего плаща нищему?
-Ну и што! То же сказки! -скривился исполнитель атеистических частух Ивашка.
- Кто знает- сказки ли?- произнёс Коленька.- Смотрю на эти ходики, а вижу, как Святой Мартин помогат нам из под руин детей и женщин вынать. Складывали мы их в штабеля, но иные были и живы -и тогда мы их кормили из походной кухни. И не было чувства мести, которое закипало ещё вчерась...
-Так чо ж ты им и последнюю шинелку не отдал, детишкам  тех, што жгли да насиловали по нашим деревням и городам?
-А я и отдал...Совсем голенькому пацанёнку...
-Который по нашим танкам из фаустпатрона?
-Несмышлёныш. Ему гитлерюгендску форму скинуть пришлось, штоб тут же не шлёпнули...
- И ты ему свою шинелку? И старшина -ни слова?
- А на што уж мне была та шинелка? Май. Жара на дворе. А таскать её в скатке-канитель. Али я не сибиряк и у нодьи зимой в тайге не спал?

3. Похождения Ружболвана
 
Садилася я с имя за один стол и, подперев кулаком щёку, слушала. То ль самогонка песнохоркина меня изнутря горечью жгла, то ль радость тёплой волной с головы до пят  окатывала. Тока видела я в зерцале самоварной бочины  под мерный стук ходиков и мерный гул голосов возвернувшихся с войны -своё.
 Плывут года -картинами. Вот -я на однорогом бодливом быке землю пашу, а голова того быка - Вовки соседкина башка с чуть зарубцевавшейся дыркой на месте обломанного рога. Вот жну рожь серпом, согнувши в три погибели. Вот -по таёжке шишки кедровы собираю втроем с Аксиньей да Ксюхой. Мы с Ксюхой -на сборе, а Аксинья байдонит колотом. 
Как-то собрал нас в конторе  наш председатель и сообчил.
-Пришла деректива - весной - летом пашем , сеем, скотину выращивам, зимой заготовляем ружболванку. В Центросибирске , Кемерове , Юрге, Тямске, деревнях и сёлах -везде - всё для фронту всё для победы.И мы што хухе других? Фронту приклады нужны. А у нас тут куды ни глянь -лес...
- Дерев -то мы понавалим! - поднялась Аксинья, што могла на плече байдон таскать.- Да на чём вывозить станем? Ежели бы у нас как у мансей олени были...Не погноим бревёшки, как то кулацко зерно в церкве?
-Как нибудь вывезем. А про -то зерно ты уж не поминай...Не вернуть. 

И пришла зима апосля знойного лета. И пал снег на тайгу. Проторили мы санный путь до первой деляны. И почали сосны, берёзы да кедры в два обхвата валить двуручками.Падает древо в сугробы, подрост сминат. Порубим мы сучья, а чо делать с такой великаниной? Как из неё ружболванок для прикладов напилить?Обвяжем лесину верёвками. Запряжомся бурлачихами в эту упряж, заташшым кой как  на сани- и до деревни на клячонке колхозной. Там уж разваляем на брёвнышки покороче - и в Вознесенку  на лесоепильню. До нас -то в то время и лектричество не дотянули. Да и керосин для ламп не всегда был.

И стал мне апосля тех трудов праведных по ночам грезиться Ружболван.Вроде как идол деревянный, составившийся из бревёшек, сучьев и веток. И вроде как чудесным образом является тот Ружболван посередь поля боя. И вместях с такими ж как он -прёт гуртом на вражески танки. И наваливается он на те танки стеной, и давит их, как запечных тараканов. И чем больше мы навалим лесу, тем больше будет Ружбалваново войско.
 Валилим мы лес, а с фронту похоронки -одна за другой. Туда- ружболванки, оттудова - конвертики с сообчениями :"Погиб смертью храбрых". И стало ясно-што кажно дерево в лесу имеет какую-то связь с нашими мужиками на фронте. Кажна сосна, берёза, кедра -чья-то жись. И чем больше мы напилим -тем больше падёт мужиков. И бросили мы пилить , потому как уже выполнили три пятилетних плана...И кончилась война. По продухтору объявили от Советской информбюры:шабаш!

4.Про внучонка -иконописца да шкелет в лесу

И почала я пред Светлой Пасхою яйца красить, поджидая мово Коленьку с фронту. Надрала луковой шелухи - и в чугунок. Накрасила полную горку в чашке, испекла ромову бабу, а освятить некому. Достала я со дна сундука свово георгиевского кавалера с  образком Георгия Победоносца - и как могла образком да молясь, да читая"Отче наш " осветила всё это благолепие.

 Пошла я соседке тех яиц с ромовой бабой отнести.А она ко мне со своей чашкой навстреч. Похристосовались да обменялись подарками. Смотрю я на соседкины крашенки -а то не просто яйца куриные, а целы картины. Заходит Аксинья.
-Видала што внучок мой понамалевал. Это почище того,как его батя Апсибохилона на амбарной книге с переписью кулацкого ымушшэства!
 -Бог даёт разумения! - молвила я разглядывая чудесны картинки нарисованы тонкой кисточкой.
 - Да Откель краски-то он таки взял?
- Крестница подарила! Купила аж в Тямске!
И почала я те картинки смотреть. На одной - воин с гранатою на танк кидатся. На другой ангел мечом паука со свастикой на спине разит. На третьей штурмует наше войско стены Иерихонские...И все в нимбах вместо касок. А фрицы -с рогами.
 -Прям и шелушить -то боязно. Вроде как иконки.
- А он уж и иконки рисуеть. Тока ты никому не сказывай. А то училке -то его, с коей крестили мы внучка моего Митеньку в Вознесенке тайком у старообрядцев, достанется на орехи из Роно...

- Вот ведь чудо!
-Чудо! Он и твово Миколу на иконе нарисовал. А досОк напилил настрогал сам. Бревна -то ружболваночного окрест деревни -башни Вавилонские. Никак спалить не можем, скока печи да бани не топим...Я ему тока помогла двуручкой пару бревёшок перепилить да распустить на досочки. Остальное всё сам. В сарае-то батькины пилы , долота , фуганки, рубанки -всё живо. Чудо плотник был-царство ему!
 
 А опосля Пасхи, как сморчёк по черёмуховым лощинам пошёл, -прибёгли Натальи Дергачёвой внучата.
-Мы человеческий шкелет в лесу нашли!
И пошли мы с Аксиньей, Ксюхой-хохотухой да Натальей-веселухой тот шкелет смотреть.Но не до смеху стало.
 Лежит череп, а сквозь глазницы медунки пучками проросли - синими цветками о зрачках усопшего напоминают. Меж рёбер папороть свои загогулины распрямлят. Ладони на белы фишки рассыпались. Поперёк позвонков ремешок скукоженный. Берцовы кости валежником привалены. Сапоги сгнили, а от одёжки один чёрен тлен. И сверкнуло среди зелёных побегов. Подняла Аксинья знакомый образок Николая угодника, што надевала мужу на шею провожая его на битвы с комиссарами... 

-Вот и отыскалси ты, муженёк мой суженый!-упала она на колени...
 А рядом подоспевший Вовка бухается, рыжим чубом пламенеет.Пить -то наши фронтовики соколики бросили - что ни день, то на тракторах, то в механической мастерской. Как раз тут рядом на Лосиной гриве пахал-увидел народ пашню топчет, мать, мня узнал издаля.
Собрали мы косточки в брезент, каким семена накрывали от порчи. Череп сверху. А у него дырка в затылке светится. Муравей оттудова выползат...
 -Так вот как тебя, батяня! - меня фрицев осколок в лоб, а тебя свои же -в затылок, -молвил Вовка -огненна головка.
 Тряхнул он черепом отцовым -и выкатилась из глазницы свинцова пуля.
  Положил он ту пулю в карман, штоб опосля из нее крестик отлить нательный. А где мово то муженька Прохора косточки тлели, в каких дальних странах того я не ведала. Лежал хорунжий мой хороший , светел ликом и усы пиками на дне сундука рядом с образами и "катеринками" до поры. И снилось мне будто я матушка ымпиратрица, и тонцуем мы с им менувет на балу. А Прохор -то ногами кренделя выкамариват!И свечи горят в канделябриях, и музЫка играт. Проснусть посередь ночи, достану даггертипичну картинку из сундука, расцелую Прошеньку, прижму к грудям и снова спрячу.Вот и вся любовь, дева!



5. Воскрешение колокола

Схоронила Аксинья те косточки на погосте за током , куда мы колхозно зерно свозили, без гроба, без отпевания.Вовка могилу вырыл. Да и уложил находку на дно ямы прям в брезенте. Из деревенских-то никто и не пришёл.Будто все в доске почёта фотографиями застрямши аль на подработке семян для посевной -не могли вырваться.Посеяли мы обглоданные мышами, омытые дождями  косточки, сами не ведая -чем взойдут те семена. Помолились мы с Аксиньей да крестик поставили.Да и Вовка перекрестилси на тот крест.

И взошло. И заколосилось голосами на клиросе, бо наступил тот день, когда можно стало вынуть образа и даггеротипический патрет мужа мово из сундука. Церкву нашу быстро в порядок привели. Как почали топориками тюкать по ружболваночным бревёшкам. Как приохотились пилить да строгать-гля уж и стоит она, как новенька. С колокольни гнездо аистов на прибитое к столбу тележно колесо перенесли. Пришёл день, когда можно было и колокол вернуть на прежне место. А то ить свезли его мужики, што давно полегли- кто в ближних лесах-откель прям на небеса, кто в Нарыме с Колпашевом, а кто и на войне,- на большом плоту на дальний остров. А знали о том  острове-тока я да Аксинья. А боле -никто. Искали атеисты, хотели святыню на гвозди расплющить, на шкворни распилить. Да не нашили. А он на островке , в шалаше всё это время своего часу ждал.
   И ударил звонарь в било того колокола.И покатился звон по деревне. И потянулся народ в церкву. Вошли мы под своды, пахнущие свежей сосновой да кедровой смолой.Пасха была уж. Образа были вербами да пихтовым лапником украшены. Молоденький батюшка пел псалом "На реках вавилонских". Свечи мерцали. Подпевали мы молодому батюшке и дьячку. И слёзы застлали глаза мои. И увидела я што у вновь обретённых образов семьдесят годов по сундукам хованым, - лики всех убиенных и замученных. Всех, всех...И красных, и белых, и кулаков с подкулачниками, и  колхозников, и не вернувшихся с войны. И увидела я в алтаре образ Тайной Вечери - и сидели за тем столом вокруг Христа всем правлением колхозным его апостолы и тока у одного  Иуды был чёрен лик, остальные же все просветлели...
 И обрамил Коленька отцов патрет  и приладил его с другой стороны ходиков  супротив своих фронтовых фоток. И смотрел муженёк мой с той фотки из далекого прошлого - бравый казак с вихром чуба из -под фуражки с лаковым козырьком,весело глядел, опершись на рукоять шашки с кистью темляка. И топорщились его усы стрелками ходиков. И мерцали георгиевские кресты на гимнастёрке. И улыбались губы. И щурились всё понимающие, всё видящие, всё прощающие глаза, сверля пронзительными точками зрачков.