На заре туманной юности

Не говорите мне «он умер». Он живёт!                 
Пусть жертвенник разбит – огонь ещё пылает
Пусть роза сорвана – она ещё цветёт,                 
Пусть арфа сломана – аккорд ещё рыдает!..       
               
С.Я.Надсон
 


          Владимир родился в начале мая. День был нерадостный, без солнца, дул холодный порывистый ветер. Соседка, старушка, из тех, что знают все приметы и всякое, что ожидает в будущем, сказала: «Будет маяться».
          Имя ему дал дедушка в честь Ленина. Дедушка был убеждённый коммунист и столь же убеждённый безбожник, в прошлом моряк, ныне райисполкомовский работник. Бабушка была бухгалтер жилищно-коммунальной службы.
          В семье, однако, ещё до рождения Владимира, сложились напряжённые отношения. Евгения, дочь Александра Ивановича и Антонины Васильевны, мать Владимира, была замужем за человеком религиозных убеждений, православным христианином.
          Время было уже не столь нетерпимое в отношении религии, однако убеждения меняются не так скоро.
          Брак был счастливый, супруги любили друг друга. Евгения искренне уверовала во Христа, и в семье дружно и согласно соблюдали христианские заветы. Александр Иванович был весьма удручён тем случаем, что родная дочь – его, коммуниста, бывшего моряка - ушла в религию. По этому поводу у него были разговоры с коллегами, но время всё-таки изменилось, ему советовали отнестись к случившемуся без враждебности, и всё обошлось благополучно. Александр Иванович ругал себя за то, что в своё время проглядел «опасность». Когда Евгения и Николай, будущий муж, оба студенты, переживали отношения ухаживания, Александру Ивановичу нравился симпатичный молодой человек – скромный, вежливый, воспитанный. Но когда положение прояснилось, было уже поздно заниматься каким-либо разбирательством, упрёками, высказывать недовольство. Антонина Васильевна отнеслась к случившемуся просто, как вообще в теперешнее время в России относятся к религии. Она происходила из семьи сельских интеллигентов. Деды её были крестьяне, советскую власть душевно не приняли и умерли до начала коллективизаци. Отец погиб в сорок первом году, когда дочери было два года. Мать была зоотехник, член партии. Владимир едва достиг школьного возраста, когда Евгения, мать его, недолго проболев, умерла. В то время в силе была ещё советская власть.
          После смерти дочери Александр Иванович завёл судебное дело против Николая, своего зятя, обвинив его в несоветском воспитании Владимира. Суд он выиграл, Николай был лишён родительских прав. Владимир стал жить у дедушки с бабушкой.
          С раннего детства, с младенчества стали заметны в нём черты, которые если не удивляли, то во всяком случае обращали внимание близких ему людей. Ребёнком, долгие часы, оставаясь один в своей кроватке, он всё ворковал, будто разговаривал сам с собой. Он редко плакал, но когда это случалось, возникало странное впечатление – будто причиной этих слёз была какая-то обида. Но какая обида могла быть у ребёнка, которому было полтора года? В детском саду он выделялся среди других детей. Был спокойный, нешумный, любил такие занятия, игры, где нужно было на чём-то сосредоточиться, думать. Выделялся он ещё и каким-то задумчивым выражением лица и никогда не присоединялся к шумным спорам, где каждый старался перекричать другого. Подрастая, уже когда у него не было ни матери, ни отца, когда он учился в школе, он становился всё более серьёзным, всё более углублённым в размышления о своём странном положении сироты, которого воспитывали строгий дедушка и бабушка, в характере которой было что-то ненастоящее, не то, что идёт искренне, из души, но такое, что делают потому, что так нужно, так поступают все.
          Дедушка спрашивал Владимира, как он учится, он любил внука. После работы или в выходной день он звал его на прогулку. Они гуляли в окрестностях посёлка, и дедушка рассказывал о войне, о своей службе во флоте. Он был высокий, сильный, волосы имел чёрные с проседью, были ещё чёрные брови и пышные усы с размахом.
          Антонина Васильевна, будучи значительно моложе мужа, не тушевалась перед ним, не уступала, когда считала по-женски правильным своё решение. Она была невысокого роста, худощава, подвижна, энергична, была общительна, весела, у неё было много знакомых, подруг. Часто навещала она сестру Софью, иногда приезжала к ней вместе с Владимиром. Софья недолго была замужем, будучи ещё студенткой вступила в партию, по окончании института стала работать заведующей крупной пошивочной мастерской. В то время купить хорошую готовую одежду было невозможно. Александр Иванович и Антонина Васильевна шили у неё пальто, костюмы, платья, сорочки, постельное бельё. Благодаря знакомствам и связям Софья Васильевна имела неплохую квартиру, дачу. Сына Владислава, используя связи, после десятилетки устроила учиться в элитном военном училище. Софья Васильевна была рукодельница, умела шить, была кроме того чадолюбива. Училище, где учился Владислав, находилось недалеко от Белорусского вокзала, и она каждую неделю возила сыну в двух руках неподъёмные сумки, ездить приходилось общественным транспортом. Чего только не было в этих сумках! Были продукты всевозможного домашнего приготовления: куры, котлеты, пироги, другая выпечка, а также продукты и товары, купленные в специальных и закрытых магазинах. Учёба и служба Владислава по понятным причинам была необременительна. Закончив учёбу, он женился. Жена его была манерная девушка, коренная москвичка, закончила педагогический институт, но, став женой офицера, решила, что работать ей не обязательно. Родив одну за другой двух девочек, она решила приобретённые знания в институте использовать при воспитании собственных детей. Владислав стал служить военным чиновником в ведомстве военного министерства. Ещё в то время, когда и Владислав, и Владимир учились в школе, Софья и Антонина пытались как-то подружить их, но из этого ничего не получилось. Слишком разными были они, Владислав был старше, был избалован материнской опекой. Самосознание его отразилось и в отношениях с товарищами, когда он проходил учёбу в училище. Всегда он был в окружении приятелей, всегда там был новый анекдот, смех, шутки.
          Владимир был другой. С малых детских лет общение с ним вызывало чувства, объяснить которые было невозможно. Что он думал, какой ответ готовил тому, кто задавал ему свой вопрос? Маленький человек стоял перед взрослым дядей, рассматривая в руках свою игрушку, время от времени поднимая глаза и не отвечая. Ответ был простой, он знал его, но… не хотел играть в эту игру.
          – Ну? – допытывался ответа вопрошающий и, потеряв терпение, делал заключение: – дурак!
          Поразительно, но с первого класса он учился только на «отлично». Был замкнут, молчалив, в школе держался особняком. В классе сидел за первой партой перед столом учителя, в школьном туалете мальчишки курили, сквернословили, отпускали не очень приличные шуточки в сторону девчонок. Юмор этот был неприятен Владимиру, сделав необходимое отправление, он сразу выходил во двор.
          К деду и бабушке Владимир относился равнодушно, прохладно. Он был непременно вежлив, выполнял все их просьбы, желания. Но жил в нём холод души. Он любил отца, помнил его, доброе отношение к себе, голос, лицо, улыбку, рассказы об Иисусе Христе, о пророках и праведниках. Помнил посещения с матерью и отцом церкви и как они учили его молиться. В школе нужно было перестраивать своё сознание. Дедушка и бабушка, особенно дедушка, когда он брал Владимира на прогулку, много рассказывал о революции, о Ленине, о врагах, о кулаках, с которыми приходилось бороться советской власти. Рассказывал о войне, о товарище Сталине, благодаря которому советский народ победил. Говорил, конечно, и о том, что бога нет, что всё это поповские выдумки церковников, чтобы дурачить людей. Дедушка был строг, наставителен, объясняться с ним было бесполезно. Бабушка относилась безразлично и к церковным обрядам, и к партийным, но и церковные и советские знаменательные дни в домашнем кругу одинаково отмечались праздничным застольем, при этом на столе стояли крепкие напитки, особо почитаемые дедушкой. Личная жизнь Владимира была закрыта наглухо от всех. Он думал о рассказах дедушки про революцию, про войну, думал о жестокости, о случаях которой дедушка говорил красочно, с некоторым даже удовольствием. Бабушка такие рассказы пропускала мимо ушей, суетясь на кухне, возле стола.
          Владимир рос красивым подростком, незаметно перейдя в юношеский возраст. Он был уже довольно высок, хорошего сложения, тёмные волосы слегка курчавились, прямой нос, правильные черты, форма и посадка головы делали образ интересным. Но главное – это были глаза, карие, вдумчивые, глубокие.
          В доме не было ни одной книги. Бабушка ничего не читала. У дедушки было несколько книг, которые он обязан был иметь как член парии, которые, однако, не читал. Оставалось еще несколько старых учебников от матери, от самого Владимира. Владимир любил художественную литературу, любил чтение, пользовался школьной библиотекой, потом записался в городскую, читал много, был очень начитан. Сама его жизнь с ранних дней делала из него человека особенной, тонкой чувствительности, восприимчивым к несправедливости, к жестокой грубости. Он не находил возле себя людей, которые воспринимали бы жизненные отношения так же, как и он, и оставался постоянно одинок.
          В то время, когда Владимир учился в седьмом классе, умер дедушка. После дедушки осталось кое-какое имущество. Будучи уже женатым, имея дочь, дедушка получил трёхкомнатную квартиру и в это же время построил хорошую тёплую дачу. На дачном участке выращивали кое-что из овощей, цветы, посадили яблоню, грушу. Антонина Васильевна до замужества имела однокомнатную квартиру. Она была продана, и это позволяло бабушке и внуку жить в достатке.
          В это же время Софья Васильевна, продолжала оставаться заведующей пошивочной мастерской. Работа шла успешно, мастерская была загружена заказами на много времени вперёд. Сама же Софья Васильевна в послерабочее время, дома, успешно освоила пошив лоскутных одеял, пользовавшихся спросом. Так она зарабатывала хорошие деньги, но вовсе не для того, чтобы обогатиться, построить дом, хотя смутные мысли об этом иногда приходили к ней. Но опять же не личную выгоду искала она для себя. Владиславу, двум его дочерям, девочкам-погодкам, все свои силы и всю жизнь отдавала она. Владислав имел хорошую должность, хорошую квартиру. Пользуясь постоянными поблажками, угождениями от матери, не зная нужды в деньгах, постепенно он приобщился к компаниям, к застольям, к ресторанам и часто возвращался после работы в состоянии не вполне прозрачном. Эти свойства его стали второй натурой. И уже для матери стало слишком очевидным и тревожным увлечение Владислава, и она в недоумении думала: отец не пил, дед употреблял нечасто и в небольших количествах, почему он такой?. Но вот случилось событие, которое не на шутку встревожило, прежде всего, самого Владислава, но и всех его близких, особенно мать. Посидев как-то после работы с друзьями в ресторане, вернувшись домой довольно поздно, он отмахнулся от упрёков жены и, едва раздевшись, тут же уснул, а, проснувшись утром, бросился к своим вещам и не обнаружил среди них папку с секретными документами. Значит, вчера забыл в такси! Номер машины он не помнил – что делать!? На этот раз, однако, счастье улыбнулось Владиславу. Таксист обнаружил папку, обратил внимание, что содержимое её весьма серьёзно, подумал, что и он может влипнуть в это дело. Удачей было, что при папке оказались данные Владислава, и таксист без труда отыскал его квартиру. Столь неожиданное счастье потрясло Владислава, и он отблагодарил таксиста крупной суммой.
          Переходя из класса в класс, Владимир продолжал учиться только на «отлично». Взрослея, он становился серьёзнее, вдумчивее и постоянно был одинок. Не то, чтобы он чуждался товарищей, но как-то не завязывалось продолжительных отношений. То, что было интересно ему в прочитанной книге, переживания героев, житейская несправедливость отношений, быстро забывалось друзьями, а иногда оставалось непрочитанным вовсе. Уроки он делал легко. В летнее время, на каникулах приезжал на дедушкину дачу. Там у него было несколько любимых книг. К тому же, кое-что он привозил с собой, читал и долго размышлял над прочитанным.
          Дачный посёлок примыкал к лесу. Лес был смешанный. Больше всего здесь было берёз, были ещё осины, сосны, ели, среди полян встречались небольшие рощи старых дубов. Лес рос с пологим уклоном. Там, где уклон кончался, протекал ручей. Эти дни и эти прогулки, уединение на даче, особенно в пасмурные дни, развивали в чувственной душе Владимира и счастье, и грусть, и мысли о каком-то будущем, в котором всё должно быть прекрасно, и оно обязательно должно прийти.
          Бабушка гордилась внуком. На работе сослуживцы, а всё это были женщины, любили послушать рассказы о красивом, умном, вежливом мальчике, как он помогает бабушке в домашних работах, на огородном участке, как следит за порядком в своей комнате, сам делает уборку. На даче, когда бывал там один, он любил читать книги о знаменитых и великих людях – о писателях и поэтах, о музыкантах, художниках. Забираясь в лес, на поляне он ложился в траву, глядел в небо и думал о судьбах великих и трагических. Он переживал и часто плакал о несправедливости и унижениях достойных и благородных людей.
          Бабушка была влюблена в своего внука. Она была той же породы, что и сестра Софья Васильевна, которая жила вся в думах о сыне: как его получше, повкуснее накормить, как получше устроить в жизни. После случая, когда от крупной неприятности он был спасён таксистом, Владислав старался быть осторожнее, однако от дружеских встреч уже не мог отказаться и всё чаще возвращался домой в состоянии всё более тяжёлого хмеля. И вот, будучи ещё молодым человеком, хотя изрядно облысевшим, в одно, нельзя сказать, чтобы это было прекрасное утро, он умер. После весело проведенного вечера, как обычно с друзьями, он не проснулся.
          В новом учебном году Владимир пошёл в восьмой класс.
          В то же время в школу пришла новая учительница русского языка и литературы. Ей было двадцать четыре года, у неё были муж и сын, она была не только красива, но умна и очень интересно излагала свой предмет. Тёмно-русые волосы были пострижены просто, но со вкусом. Голубые глаза были серьёзны и добры, приятными были овал лица, ровные белые зубы, свежий улыбчивый рот. Владимиру в это время было шестнадцать лет. Он был рослый, серьёзный, знающий и любивший литературу. Спрашивая заданный урок, учительница, которую звали Ирина Андреевна внимательно слушала ответ Владимира, и впечатление было такое, что ответ ей нравится больше, чем то, что напечатано в учебнике. Владимир пользовался школьной библиотекой, Ирина Андреевна как бы заведовала ею. Она советовала, что читать, иногда они обменивались мнением о разных произведениях. Его суждения были серьёзны, интересны.
          Но как возникают и как развиваются отношения между людьми? Между мужчиной и женщиной? Это когда чувства не просто совпадают, но складываются, усиливая одно другое, они сливаются, их уже нельзя разъединить. Внимая каждому слову, но, главное, тем живым струнам, внезапное и неожиданное звучание которых приходит неизвестно откуда, в душе открывается мир переживаний, которых не было ещё никогда.
          Дома, у себя в комнатке, медленно, рассеянно, Владимир раскладывал книги, тетради, просматривал дневник и всё о чём-то думал. О чём? Не об уроках, конечно. Он уже заканчивал девятый класс. К этому времени подрос, стал интереснее, мужественнее, стали пробиваться усики, лицо по-мужски похудело. Но всё-таки оставалось ещё что-то мальчишеское в нём. В глазах же как будто вызревшая, недетская дума.
          Да, это началось с первого дня, с первого взгляда. Возраст?.. Ему было всего лишь шестнадцать, ей двадцать четыре. Школяр, мальчишка. У неё муж, сын, она учитель, а ты? Нет… Чувства – вот что окрашивает жизнь. Они не выбирают время, они расцветают в зрелой душе. Но бывает, холода или ранняя весна губят их.
          Сентябрь был солнечный, тёплый. В выходной день Владимир уезжал с бабушкой на дачу. Там бабушка топила печку, чтобы в помещении было сухо, не заводилась плесень. Они убирали участок, собирали цветы, какие оставались. Бабушка рассказывала какие-то истории, которые Владимиру были мало интересны. Потом бабушка отдыхала, Владимир гулял в окрестностях посёлка и дачи. Бабушке к этому времени было за шестьдесят, в волосах уже проглядывала седина. Иногда они навещали на кладбище могилу дедушки. Владимир всегда помогал бабушке, но дедушкой не интересовался. И когда во время прогулок бабушка рассказывала разные истории о прошлом, он слушал и молчал. Он хотел других рассказов – о матери, об отце, но о них бабушка редко что-нибудь говорила, особенно об отце. Бабушка оставалась худощава, стройна, лёгкой походки. Светлые волосы её поредели. Но она продолжала быть всё так же бодрой, энергичной, всегда готовой к общению. Иногда они бывали у Софьи Васильевны. Там собирались родственники, подруги, а были и просто знакомые. Тогда начинались разные разговоры: о прошлом, о родителях, о знакомых.
          Владимир на этих собраниях чаще всего не бывал. Большой дружбы с Владиславом у него не было. Владислав уже в то время любил застолья, компании, шумные веселья. Владимир много читал, много думал. Часы, когда он оставался один дома, становились желанны, он помнил рассказы отца о Боге, о святых, о том, что коммунизм – это извращение, насилие над народом, и он верил отцу. В суде, когда их повели в разные стороны, отец сказал ему: «Помни, что у тебя есть отец».
          На посиделках у Софьи Васильевны много говорили о Владимире. Дедушки к тому времени уже не было.
          – Странный парень, – говорил Владислав, – читает всякую чушь, друзей у него нет, с девицами не водится…
          Владислав имел к этому времени три звёздочки, и уже ожидалась четвёртая. К этому надо добавить просвечивающую близкую лысину и заметное брюшко – следствие многолетних неутомимых трудов Софьи Васильевны. Эти же следствия уже давали знать своими результатами и на внучках – кругленьких, пухленьких, симпатичных. Эти же самые следствия проявлялись и в образе самой Софьи Васильевны, только по-другому. Она сделалась худее, покрасневшие, костлявые руки стали мужеподобны. И она продолжала шить одеяла и готовить для угощения свои изумительные выпечки. Вечером, уходя домой, Антонина Васильевна забирала с собой для Владимира несколько этих вкуснейших изделий.
          Всё чаще Владимир искал уединения. Да, он любил учительницу – первой, жгучей юношеской любовью. Ему казалось, она выражала ему особые знаки своего отношения. Но тут же, спохватившись, он говорил себе: нет, этого не может быть. Летом на велосипеде, подаренном дедом в те дни, когда он особенно хотел подружиться с внуком, Владимир уезжал в места глухие – на берега оврагов, среди высоких трав. Там он лежал рядом с велосипедом, опрокинувшись в небо, где кружились птицы – легко и свободно. Цветы и травы клонились к нему, а он плакал.
          Бабушка не замечала его состояния, спрашивала, где он был, что видел.
          О, это были золотые минуты. Любить… Пускай не любят тебя… Что ж?.. Пускай…
          Но это была неправда. Молодая учительница любила своего ученика. Многим девушкам в школе Владимир был небезразличен, но он этого не замечал. Он был застенчив, к тому же постоянно в раздумьях, в воспоминаниях, на самом деле поглощённый чувствами к  н е й.
          В тот день русский язык был последним уроком в десятом классе. Школа готовилась к выпускным экзаменам. Ученики быстро разошлись по домам, в классе остались только учительница и Владимир.
          Собирая тетради, складывая их в портфель, Ирина Андреевна вдруг сказала:
          – Ты, наверное, любишь какую-нибудь девочку? В классе их много… Люба, например, Коноплёва.
          Покраснев, опустив глаза, Владимир молчал.
          – Об этом никто не узнает, – вдруг сказала учительница…
          С нею происходило что-то странное. Сначала она сложила тетради в портфель, потом стала вынимать их оттуда. Белое лицо её порозовело.
          Склонив голову к самой парте, Владимир пробормотал чуть слышно:
          – Я люблю вас...
          Долгое молчание всё теснее сближало их.
          – Я тоже люблю тебя… – прошептала она.
          В дни, когда Владимир только мечтал, и душа его страдала уверенностью невозможного счастья, он уезжал на велосипеде в такие места, где никто и ничто не могло его отвлечь или побеспокоить. Ему казалось, что в жизни не будет радости, не будет счастья, что так и проживёт он одиноким, брошенным, ненужным никому.
          В добрые чувства бабушки, других родных он не верил, потому что не чувствовал их – они были чужими. Там, в полюбившемся ему природном уединении, среди высоких трав он был свой. Мягкий, ласковый ветер, птицы, синее небо… Только почему-то не унимались слёзы.
          – Ты ведь знаешь, что у меня муж и ребёнок… я не могу оставить их… Я старше тебя… Что нам делать?.. Не знаю…
          – О, нет, я не оскорблю вашего мужа, я не сделаю сына вашего сиротой. Всё это я пережил сам. Мне нужно только знать, что вы позволяете любить вас. Мы сохраним тайну, и никто никогда ничего не узнает. Мы просто изредка будем видеть друг друга, иногда говорить несколько слов, но мы всегда будем рядом. Ночью я не буду спать, я буду думать о вас.
          Антонина Васильевна безумно любила своего внука. Красивый, умный, благородный, сдержанный в поведении, всегда спокойный, необыкновенно начитанный, много знающий, вместе с тем скромный, приветливый и всегда в состояньи раздумья, в глубине никому неизвестных мечтаний. Большим беспокойством Антонины Васильевны было: что если он окажется в сетях какой-нибудь недостойной девицы?
          На улице встретились Антонина Васильевна и Елизавета Ивановна, завуч школы – высокая, сухопарая, с жидкими светлыми волосами, подобранными на макушке, с очками в тонкой металлической оправе на длинном носу. Елизавета Ивановна была женщина тонкой наблюдательности. Что касалось школы, здесь она знала всё и обо всех. А там, где не хватало знаний, их дополняли жизненный опыт, догадливость.
          Поговорили о разном. Стали говорить о школе, о школьных порядках, о последних выпускных экзаменах.
          – Ваш внук снова отличился, – сказала Елизавета Ивановна – удивительный юноша – за десять лет учёбы – одни пятёрки. Теперь, конечно, можно и жениться.
          – Жениться? Как жениться? Вы шутите? На ком?
          – На своей учительнице, например. Не знаю, может быть, это и шутка… Но, в школе об этом говорят.
          – Елизавета Ивановна, вы плохо шутите
          – Как хотите…
          С улыбкой, более чем ироничной, Елизавета Ивановна повернула в свою сторону.
          Несколько мгновений Антонина Васильевна оставалась в состоянии, когда человек не знает, что ему делать. Бросившись к себе, она увидела, что Владимира дома нет.
          В это время вблизи от школы произошла встреча Ирины Андреевны и Владимира. Владимир сразу заметил, что Ирина Андреевна не та, что была всегда.
          – Всё кончено, Володя, – сказала она, поравнявшись с ним. – Сегодня я не спала всю ночь. Я передумала всё, что было у нас, всё, о чём мы говорили… То, что нам казалось возможным, это детские фантазии. Я не могу оставить сына и мужа. Всякие отношения между нами должны быть прекращены. Ты предлагал детскую игру. Это несерьёзно.
          – Это глупость. Да, мы ещё долго будем любить друг друга, но это пройдёт… Ты молод, ты ещё совсем мальчик. У тебя ещё будет много впереди, а я… я буду растить сына.
          Владимир хотел что-то сказать, но в это время из-за угла показалась Антонина Васильевна.
          – А – вот они! – воскликнула она, – вот эта мерзавка, которая хочет отнять у меня любимого внука, мальчика!
          – Бабушка, вы что? – пробормотал Владимир, ошеломлённый, срываясь с голоса.
          – Ну нет! – не обращая внимания на Владимира, продолжала Антонина Васильевна. – Учительницы соблазняют учеников – это ж разврат! Я этого так не оставлю.
          В этот же день возбуждённая и разгорячённая Антонина Васильевна явилась к директору школы и так поговорила с ним, что он, человек уже немолодой, просто растерялся. Затем она пришла к старшей сестре. На этот раз Софья Васильевна была дома одна. Увидев представшую перед нею сестру в состоянии, которое трудно было объяснить, она хотела спросить, в чём дело, но Антонина опередила её.
          – Ты ничего не знаешь?
          – Нет… А что?
          – Твой любимый племянник женится!
          – Что ты говоришь!? Ну это, впрочем, обычное дело. Правда, он слишком молод.
          – Нет, я ещё не всё сказала.
          Антонина Васильевна ходила по комнате, нервно выкручивая пальцы.
          – Ты ещё не знаешь, что он собирается жениться на своей учительнице, которая на восемь лет старше его. У неё муж и сын. Представляешь?
          – Откуда ты насобирала такое? Боюсь, что всё это только сплетни.
          – Нет, не сплетни. Знающие люди сказали.
          В голове Антонины Васильевны, однако, что-то заколебалось.
          Ночью Владимир не мог уснуть. Что случилось? Что произошло? Кто узнал, о чём знали только они двое? И Антонина Васильевна разнесла всё по школе и по посёлку.
          Поздно вечером следующего дня, когда Владимир, лежал на кушетке, к нему подошла Антонина Васильевна.
          – Что с тобой, Вовочка, – залепетала она, стараясь придать своим словам ангельское звучание. – Я же хотела сделать тебе только хорошо.
          – Отойдите от меня – я ненавижу вас.
          – Ты ненавидишь меня?.. За что? За то, что я столько лет заботилась о тебе?
          Владимир не отвечал.
          На другой день Владимир выкатил из коридора велосипед. Он ехал привычным просёлком. В обычные дни старался достигнуть наибольшей скорости движения, теперь велосипед шёл медленно, тяжело. Вращая педали, Владимир о чём-то думал. Она, думал он, отвергла его, мало того – презрела. Первое юное чувство достигает подчас такой силы, что внезапная гибель его делает жизнь невозможной. О, неужели всё это сделал он сам?!
          Добравшись к излюбленному своему уголку, он почувствовал усталость, какой раньше у него не было. Он положил велосипед, расстелил плащ, лёг на него и долго смотрел в небо. Душа его окаменела, не было даже слёз. Что думал он?
          День заканчивался. Низкое солнце золотыми лучами пронизывало рощу, освещало затихшую поляну. Владимир встал, надел плащ и медленно покатил в ту сторону, откуда приехал. Несколько раз он смотрел на часы, будто ему необходимо было знать какое-то время. Просёлок пошёл рядом с железной дорогой. Подъехав к переезду, Владимир сошёл с велосипеда и снова посмотрел на часы. Сзади послышался шум идущего поезда. Поезд приближался. Владимир оттолкнул велосипед и бросился под колёса.
          В тот же вечер весь городок знал о случившемся. В поздний час Антонина Васильевна была у сестры, ни внучек, ни невестки не было, они оставались одни. Софья Васильевна, как умная женщина, понимала: ругать, отчитывать, упрекать было бы и бестактно, и жестоко. Они сидели молча друг против друга. Софья Васильевна была потрясена. Антонина в оцепенении, поставив локти на стол, вся в слезах, сжимала руками голову.
          На квартире и Антонины Васильевны, и Софьи Васильевны, и в школе была найдена записка «В смерти моей виновна Антонина Васильевна Громова».
          Ночью после похорон Владимира Ирина Андреевна и Григорий, муж, лежали в супружеской постели каждый на своей половине, повернувшись друг к другу спиной. Григорий вскоре захрапел. В полночь Ирине почудилось, что возле неё кто-то есть. Нет, это был голос. Голос ли или игра в таинственных сферах? Но нет, это был голос – тихий, любящий, нежный: « Я… пришёл просить прощения у Вас… Простите меня, Ирина Андреевна…»
          Ирина прислушалась – всё было тихо. Она встала, обошла всю квартиру – за каждым углом стояла тишина…
          Прошли годы. За это время и Антонина, и Софья изменились. Антонина жила теперь в квартире сестры. Всё имущество, принадлежавшее ей, перешло в собственность Софьи Васильевны, а на самом деле невестке и внучкам её. Здоровье Антонины пришло в такое состояние, что она стала мало похожа на ту, которой была. Исхудавшая, в заношенном халате, с неубранными волосами, с лицом, на которое положили печать время и всё, что было. Спала она в большей комнатке возле стены на раскладушке, которую, каждое утро убирала в чулан, часто по напоминанию Софьи. Дни она проводила в комнатах. С нею произошли значительные превращения: она стала забывчива, рассеянна, забывала закрыть кран, выключить газ или поднести горящую спичку к открытой горелке. Софья Васильевна тревожно следила за ней, иногда ругала.
          Однажды по вине Антонины в квартире произошло возгорание, которое с трудом удалось погасить. После этого пришлось поместить её в психиатрическую лечебницу.
          Жизненные невзгоды надломили здоровье Софьи Васильевны. Она и вообще небольшого роста стала ещё меньше, потемнела лицом, часто плакала, чёрные волосы густо поседели. Ходит она на могилу Владислава, делает там уборку, приводит в порядок, обязательно приносит цветы. В больнице она навещает Антонину, приносит ей свои замечательные выпечки, фрукты. В комнате для посетителей они сидят, опустив глаза, и долго молчат. Однажды Антонина спросила вдруг:
          – А куда уехал Володя? Почему его так долго нет?
          Ночью больница погружается в тишину. Территорию освещает луна. Бледные лучи скользят в пустых коридорах. В одной из палат на кровати, придвинутой к стене, под одеялом шевелится тело, голова накрыта сверху подушкой. Под нею слышится задавленное рыданье. В палате сумрак, с потолка светит синяя лампочка. В коридоре всё тихо, на посту дремлет дежурная сестра, она ничего не слышит.
          
          Тогда это был яркий день в начале июля. Птицы уже не пели, но иногда какая-то из них подавала свой сонный голос сквозь зной, сквозь дремотное оцепенение, и вновь наступала тишина.
          Он лежал рядом со своим велосипедом, обратив к небу окаменевшее лицо, невидящий взгляд.
          Молчали деревья.
          Молчали недвижные в безветрии тонкие травы… Тихий звон стелился между ними. Цвели колокольчики, ромашки, гвоздики, пахучая сныть. Сияло небо… Но как было жить после всего того?..