Предновогодняя суета

1.
Кто решил, что 31 декабря должен быть учебным днём? Ясное дело! Человек, которого дома никто не ждёт.  Стоит его одинокая квартира в ожидании хозяина и надежде на аромат пирогов, хвои и апельсинов. Пахнет пылью и надеется на чудо.
А кругом народ суетится, прикупает подарки на излёте дня, домывает хрустальные бокалы. Строгает кружочками салями. Сыр - кубиками, в каждый кубик зубочистку воткнуть непременно, и вперемежку с маслинами горкой на тарелочку уложить.  Почему с маслинами? Красиво. А с чем ещё? С колбасой, пластинками? И кто этот сыр съест? Замечали, что на столе наутро остаётся? Сыр. Заветренный.  Пластиночками. На тарелке. Колбаску быстренько разберут. А сырок пару кусочков схватит кто с голодухи.  И всё. А вы попробуйте с маслинами. Зубочистки - примитивно?  Шпажки купите. Можно на одну шпажку сыр вместе с маслинкой наколоть. И назвать «Закуска Дуэт» или «Поцелуйчик». Присовокупить к этому приметку простенькую. Чтоб год дракона (зайца, лошади, свиньи...) принёс удачу в личной жизни (в случае со счастливыми - сохранил и умножил личное счастье) шпажку непременно левой рукой взять надо. Непременно в .00.05. Нет! 00.06!!! Съесть на брудершафт с любимым человеком. Что тогда на вашем столе останется от сыра? Правильно. Шпажка. Или зубочистка у спокойных к эстетике сограждан.
В общем, народ упоённо готовится к празднику, охлаждает шампанское. Суета сует и всяческая суета, одним словом.
А господин «Серьёзный и Сосредоточенный», думает о благе народа и государства, дорешивает недорешённые дела в уютном кабинете. У него главная примета - не брать в Новый год СТАРЫХ ПРОБЛЕМ. И не потому, что за дело радеет. Новый год с чего начинается? С праздничных дней. С девяти праздничных дней, чтоб быть точными. За девять дней нерешённые дела могут обернуться «бааальшими прамблемами». Не лишать же себя отдыха, в самом деле! А закуску «Поцелуйчик» или, как вы там сказали, «Дуэт»? В ресторане заказать можно. Ах, в ресторане не подадут, название не то будет? Эка печаль!
С другим названием съем. Кстати, про «Поцелуйчик».
Лет двадцать...с лишним… назад колечки модны были с таким названием. Ничего особенного. Два шарика наискосок от ободка кольца. А не купить было. Танька Смирнова из «б» класса такое носила. Ещё б не носить. Её маманя кто была? Ааааа…А теперь, где та Танька? А где мы? Вот вам и «поцелуйчик».
Леонид и Андрей шли с лекции по философии и откровенно стебались, придумывая наперебой мысли и рассуждения гипотетического чинуши. Настроения не то, чтобы не было. Но праздника в душе не наблюдалось. Даже красные с белой опушкой сантаклаусовские колпачки, купленные мимоходом на новогоднем уличном развале, не помогли.
Так и брели они в красных матерчатых кулёчках на голове. Пинали пушистые сугробы на обочинах дороги. Морозец лукаво пробирался под опушку искусственного меха, пощипывая уши. Ребята хохмили, давая выход собственному возмущению, негодованию и бессилию отчасти. Из пятидесяти студентов на лекцию пришли ровно половина, до конца её досидели лишь десять городских. Иногородние тихо выскальзывали из аудитории и растворялись в надежде лучшее настоящее. Их можно было понять: Новый год - праздник коллективный. Каждому хочется встретить его «в кругу». Добираться некоторым до этого круга в холодном автобусе не один час. И желательно попасть до четырёх нулей. Пофигисты уехали ещё вчера, положив на коллоквиум по философии и историю религий большие надежды.
Преподаватель по философии, прямолинейный и резковатый дядька, поблажки никому не давал. Всех отсутствующих в собственной тетрадочке отметил - на особый личный контроль поставил. И принципа. Назначили занятие - не филонь. Будь любезен присутствовать, если студент. Если преподаватель – отработай по полной программе. Тебе за это государство деньги платит. Да и куда ему было торопиться? Гости приглашены к восьми вечера. Вовремя никто не придёт. Значит за стол раньше девяти, а то и десяти, вечера не сядут. Званым ужином супруга заправляет. Через час красоту наводить поедет. Вот тогда и восвояси в самый раз выдвигаться. А пока можно со студентами дискуссию Бора и Эйнштейна обсудить.
 Молоденькая преподаватель по истории религий напротив, нервничала и торопилась. Вчера в институте допоздна с завкафедрой просидела. План статьи обсуждали. Платье из ателье забрать не успела. Если сегодня до обеда не уложится, придётся идти в старом. Хорошо, что всей компанией в ресторан решили идти. Готовить не нужно.
Мысли о платье не давали сосредоточиться, девушка постоянно сбивалась, путалась. Вид студентов, тихо покидающих аудиторию, огорчал её невероятно. Но завершить занятие раньше не решалась. Еле дотянув лекцию до нужного времени, она торопливо покинула аудиторию. Уже на ходу парой дежурных фраз пожелав присутствующим счастливого нового года.
Леонид и Андрей не торопились покинуть улицы заснеженного города. Праздничная суматоха, радостные лица детворы, приподнятое настроение прохожих, медленное снежное кружение сбивали привычный ритм дыхания. Ожидание чуда, которое приносит Новый год, удерживало на улице, мешало идти домой. Неуловимое, непонятное и необъяснимое чувство.
К счастью, оба парня могли себе позволить подчиниться этому ожиданию. Жили они с родителями, свой вклад в подготовку к празднику в виде участия в генеральной уборке и закупке продуктов уже внесли.
Погода пешей прогулке способствовала. Снег падал мелкой пылью. Но падал. Было не особенно холодно, сказочно и предпразднично. Так, дурачась, добрели до дома Андрея.
Старый двухэтажный дом в центре города был удобен месторасположением и просторными комнатами с высокими потолками. На этом достоинства заканчивались. Как многие старые дома, построен он был квадратом. Такое традиционное каре с внутренним двориком. Фасад глядел на улицу окнами с частым переплётом, в центре здания - небольшая арка. А иначе как внутрь попасть? Арка тоннелем прорезывала дом и заканчивалась тем самым внутренним двориком. И если вы, попав во дворик, ожидаете увидеть двери подъездов, то ваши ожидания сильно напрасны. Вход в каждую квартиру был прямо с улицы. Отдельный, без всякого подъезда.
Стены дома опутывала железная галерея, с ведущими наверх железными же ступенями. Те, кто ни разу такого не видел, ахал восторженно. Ах! Красота какая! Ах! Лёгкость ажурная! Около каждой квартиры верандочка личная! А вы по этому ажуру обледенелому зимой пройдитесь. Чистить даже скребком бесполезно. Лёд к металлу намертво до весны прилипает. И солью сыпать бесполезно. Ненадолго потому что. Да кто на металл соль сыпет? Чтоб поржавел раньше времени?
Или летом, в жаркий день, хоть пяток минут постойте на своей личной галерейке. Металл накаляется, пышет жаром. Как раскалённая сковородка. Через тонкую подошву летних туфель очень ощутимо. А о том, чтобы босиком пройтись, и не мечтай. Нинка вон, из тридцать девятой, пробежалась разок. Это когда от неё муж к другой уходил. Она за ним до первого этажа бежала рыдая. От «чувств’с» обуться забыла. Потом на больничном неделю сидела. Волдыри во всю стопу лечила. А муженёк не вернулся, не оценил страданий. Ну, надо сказать, она не проиграла. Доктор, что от ожогов её лечил, потом захаживать стал без лекарской надобности. И сложилось ведь у них всё. Лялька растёт, два года уже.
Ещё одна «прелесть» таких домов - удобства общие. На улице. Во дворе, значит. И весь дом твоё «расписание» наизусть знает. По металлической лестнице хоть на цыпочках спускайся - гремит. Плюс небольшой есть, конечно: всегда знаешь, когда занято. «Бум-бу-бум». Ванька из семнадцатой пробежал, минут двадцать можно не торопиться. Правда в последнее время некоторые умельцы на террасе около квартиры биотуалеты стали ставить. Огородят кусочек галереи вагонкой, дверку поставят, и на тебе - персональный. А в квартиру всё равно по гремучей лестнице ходить приходится. Зато воры такие дома обходили десятой дорогой. Реакция жильцов на чужого человека обеспечена.  Он в таком дворе как на ладони.
Только в одном помещении отдельный вход был - дворницкой бывшей. Что значит какой? Дом дореволюционной постройки. Середина 19 века. Как доходный строился. То есть с наёмными квартирами. Владельцы в таких сами редко жили.
За порядком дворник присматривал, он же и консьерж, и охранник, и оплатовзиматель. Наёмный работник, значит. А наёмному работнику не только труд организовать надо, но и отдых. На выгодных для хозяина условиях. Если со всеми жить будет, разве уследит?  Да и панибратство неизбежно. Человек вместо ума начнёт чувства включать. А это уже грозит убытками. Придётся другого искать. Оно, конечно, не сложно. Найти можно. Но!...  Пока новичок присмотрится, попривыкнет. На этом месте тоже свои закавыки есть. С кого - глаз не спускать, к кому - наведаться почаще, а кого - только в день оплаты навестить. Иначе жильцы съезжать начнут. Опять хозяин в проигрыше. Дворник ведь чем дольше живёт, тем больше о жильцах знает. Контроль неусыпный соблюдает. Вот и поселяли дворников (они же и консьержи, и.... в общем… понятно) в отдельных от других жильцов помещениях. Комнаты над аркой располагались. Окна одно на улицу выходят, другое – во двор. Видно, кто у ворот стоит, когда они закрыты, кто у дома крутится. Вход в квартиру - через дверку слева, в стене тоннеля.   Контроль и порядок обеспечены.  И ворота удобно загулявшимся жильцам открывать. Это сейчас от ворот одни петли остались. А были они чугунные, с красивыми завитушками. Во время перестройки на металлолом кто-то предприимчивый сдал.
В советское время бывшую дворницкую управдом занимал. В перестройку - контора (типа «Рога и копыта») выкупила. Вот они там что-то с отоплением и намудрили. Когда ремонт делали, для себя перестраивали. Холодно в помещениях стало. До невозможности терпения. Летом ещё ничего, на вентиляторах и кондиционерах экономия. А зимой просто беда. И батареи меняли, и электричеством грели. Холодно и всё тут. Помёрзли конторщики одну зиму, летом перемоглись. Большую часть рабочего дня в арке проводили. Как идёшь, стоят, с ноги на ногу переминаются, ладони потирают, работнички. А потом съехали. Два дня в газели своё имущество грузили. Ранней осенью это было, когда тёплые дни ещё не покинули улицы. Другие съёмщики не появились. Который год помещение пустует.
Парни у входа в арку и остановились, решая, куда двинуться дальше. Расходиться по домам не хотелось из соображений сохранения личного спокойствия. Еды не дадут, ещё и припашут бытовой мелочёвкой вроде «сбегай к Люське, возьми салатник, ей всё равно не нужен». По улицам бродить надоело, в магазины лучше не соваться: толчея, сутолока и нервозность. И, откровенного говоря, незачем. Все подарки куплены, нового ничего не завезут. В кафешку пойти? Так туда лучше компанией, с девчатами. А девчата в настоящий момент ресницы красят и последние складочки на юбках разглаживают. Так и зависли Лёнчик и Андрюха у входа в арку, обсуждая дальнейшие действия.

2.
          Силыч, напрасно весь день бегал по городу в надежде добыть взаймы денег. Только устал и промёрз. Тепло? Это кто сказал? Тепло летом. А зимой холодно. Особенно при минус пятнадцать, в осеннем пальто. Нет зимнего. Лет десять уже нет. Не заработал.
Невысокий, вёрткий, пронырливый, Силыч был мастером на все руки. Стекло поставить, раму подстрогать, обойчики поклеить, прокладку в кране заменить – всё в лучшем виде сделает. Закончит работу, отойдёт, полюбуется, цыкнет сквозь зубы. Скажет с гордым восхищением:
-  Сила!
За эту манеру Силычем и прозвали. Настоящее имя, кажется, и сам Силыч запамятовал. Был он мужик тихий, совестливый, малопьющий. С одним недостатком, из-за которого работу найти было ему сложно. Уж очень суеверный. Правда, сам он с этим термином никогда не соглашался.
- Я не суеверный, я приметливый. Жизнь, она… Ого! Какие знаки подаёт. Не увидишь или внимания не обратишь – хана. Не то что удачи – жизни не будет. Вот Пушкин, к примеру. Если заяц дорогу перебегал, назад ворачивал. И всё. До следующего дня. Хоть в колокол бей.
Пример этот Силыч приводил всегда. Не изменяя его и не добавляя новых деталей. Пушкина считал непререкаемым авторитетом. Приметы у него были свои, как он говорил, проверенные. Мог раз пять начало работы откладывать, если дождь шёл.
-Не будет толку. Кто с дождём новое дело начинает!
Или в другой раз:
- Ни одного голубя не видно. Что ты будешь делать!?
- Ключи от мастерской упали. Нам туда не надо!
- Прям с утра первой тётка навстречу попалась! Да ещё в черном платке. Погодить надо.
Сам маялся, ходил, с досадой поглядывая на небо, костерил небесную канцелярию, тётку, ленивых толстых голубей, сплёвывал табачные крошки, поскольку признавал только «Астру». Но стойко ждал нового дня. Даже если денег не было.
Без денег домой можно не соваться. Всё равно жинка всю печень выклюет, поесть не даст. Жинка у Силыча была, как он сам говорил, «необнакновенная».
Как при его добродушии и миролюбии он умудрился выбрать себе такую пару? Для всех оставалось загадкой.
Невысокая, с некрасивым, постоянно злым лицом, Ирка не любила никого. И была убеждена, что всё окружающее существует лишь для того, чтобы мешать ей жить. Даже неодушевлённые предметы. А о людях и говорить нечего. С соседями она умудрялась поругаться на ровном месте. Даже по великим праздникам. Подруг у неё не водилось по умолчанию, а мужа построила так, что любой утер-офицер позавидовал бы. Если б сподобился увидеть. Называла своего благоверного не иначе, как «змей».
Голосом Ирка владела в совершенстве, переходя с гневного шепота на просто-таки дикий крик. И неизвестно, что было неприятнее: крик пронзительный децибельный или шёпот шипуче-противнючий.
Даже дочке, шестилетней прелестной Сашеньке, доставалось от неё. Всё было не так: и нежно-рыжие, крупными пружинками, волосы:
- Не расчешешь патлы твои, только расчёски ломать!
И прозрачно-розовая кожа:
- Моль бледная!
И… да мало ли к чему прицепиться можно умеючи. А Ирка умела. Распалять себя она начинала медленно, с наслаждением и удовольствием. Начинала с Силыча. Доводя его до нужной кондиции за десять минут. Да так, что он выскакивал из дома спозаранок, не завтракая.
-Змей!
Неслось ему вслед.
-Жизнь загубил. Змей никчемный.
Удовлетворённая собой, начинала модулировать голосом над Сашенькой:
- Ты что, паршивка, вслед змею глядишь? Мать рядом, а она по нему глаза слезьми завешивает! Сядь, говорю! Да что ж это такое. Утро, а она платье помяла. И ходи в мятом весь день. Ты его ещё запачкай. Матери ведь нечем заняться, только тебя обстирывать.
Огромные голубые глазищи чувствительной Сашеньки начинали наливаться слезами. И тут следовало крещендо.
- Пенелопа! Пенелоооопа! Не девка - Пенелопаааааа!
Орать Ирка могла в любое время, в любом месте и по любому поводу. И горе окружающим, решившим высказать своё мнение. Или того хуже -вступиться за ребёнка. За словом в карман та не лезла. Отчитать любого могла. Независимо от возраста и социального статуса. Но «Пенелопа» была хорошим признаком. Степень удовлетворённости собой была достигнута. Часа на полтора точно.
Если ругань велась в присутствии Силыча, тот пытался урезонить жену.
- Хоть Сашеньку не тревожь. Дитё ведь.
Ирка гневно зыркала серыми глазами. Минутная смелость супруга улетучивалась, он замолкал и тихо растворялся в дверях детской. Присаживался рядом с дочкой, проводил ласково по её золотым кудрям рукой. Улыбался ободряюще:
- Вот и посидим в обоёшечку… Змей с Пенелопой. Ничего компания?
Сашенька прижималась к отцовскому плечу, вздыхала, успокаивалась понемногу, начинала напевать тихонько.
 При всей вздорности характера, хозяйка Ирка была хорошая. В доме было чисто, обед на плите и всякое такое. Но скупая. Даже на себя денег жалела. Гладила и то утюгом на углях: нечего электричество жечь. Все попытки уговорить купить что-либо заканчивались одним.
-Не заработал ещё! Ишь какой деловой. Потрать деньги! Это ты мастер. А потом? Лапу сосать будем? Змей!
Как у этих странных, ни в чём не схожих людей мог родиться такой ребёнок, как Сашенька, недоумевали все. Похожа была она на девочек с немецких трофейных открыток. Золотые кудри (именно золотые, потому что светло-рыжие), огромные голубые глазищи, нежная светящаяся кожа. И улыбка в точности такая. А характер! Весёлая, незлобивая, милая, доверчивая девочка.  Ангел, а не ребёнок. Все люди у неё братья, никому слова поперёк не скажет. И смех свой звонкий рассыпает поминутно. А мать её Пенелопой. Надо же такое слово раскопать. Из-за Сашеньки Силыч Ирку и терпел. Знал: если что, он ребёнка не увидит. Хоть в какой суд подавай.
Из-за Сашеньки он по улицам весь день сегодня бродил в поисках заработка. Новый год. Ребёнку конфет, апельсинчиков, орешков купить нужно. Ирка разве озаботится? У неё одинответ:
- Баловство это. Никчемушные расходы. Мало на ёлку потратились!?
Хотя разве это ёлка?  Три ветки сосновых в круглый спил вставленные.  И где такие растут? Силыч даже хмыкнул вслух, представив рощицу таких сосенок. Вот «природная необнакновенность» случилась бы!
Ёлка должна быть до потолка, звенеть игрушками и сиять огнями. Но Ирке этого не объяснишь. Опять «Пенелопой» всё закончится. Не понимает человек, что миру нужно радоваться, а не завоёвывать его.
Когда это завоевателей любили? Помнили – это, да. Чингис-Хан, Македонский, Наполеон, Гитлер тот же. Да мало ли их было?  И надолго они получали то, что хотели? И всё ли? Это вряд ли. Сколько можно в кулаке удержать? То-то. А на открытую ладонь весь мир ляжет. В сердце открытое, счастье само войдёт. А Ирка всё борется. За счастье в её понимании. А получается - сама с собой. Сама небось забыла, когда последний раз смеялась, а окружающие и подавно.
На этой самой мысли Силыч поскользнулся на раскатанной ледяной дорожке. Снежком её чуточку присыпало. Вот и не заметил, задумавшись. Замахал руками нелепо, стараясь удержаться на ногах. Так, нелепо размахивая руками и врезался в двух парней в одинаковых красных шапочках, стоявших на тротуаре.  Настроение у тех, судя по всему, было неплохое. Один, придержав Силыча за рукав, сказал серьёзно:
-Поосторожней. А то Новый год встретишь в непредвиденных обстоятельствах.
-У меня все обстоятельства непредвиденные. Я уже привык.
Силыч попытался продолжить движение, но, забыв о ледянке, снова поскользнулся. На этот раз удержать равновесие не получилось.  Он больно шлёпнулся на спину. Даже крякнул от неожиданности.  Сверху на его лицо опустился лист бумаги. Помятый, с неровно оторванными углами.
-Ребята, вы чего?
-Мы при чём?
Андрей снял листок с лица Силыча, Леонид - поднял мужика, отвёл подальше от ледяной дорожки.
-А кто при чём? Лист чей?
-Ну точно не наш.
- Оттуда вылетел.
Андрей махнул рукой в сторону арки.
-Не маши так. Букв не видно... оплата.
-Да ерунда. Домой приду выкину.
Андрей засунул скомканный лист в карман, когда Силыч засуетился.
-Погоди. Дай глянуть. Может пригодится.
-Да, на.
-Требуется Дед Мороз (со своим реквизитом) для вручения подарков. Оплата наличными.
-Точно ерунда.
-Что это? Вовсе не ерунда. Оплата на месте! Откуда, говоришь, он прилетел?
Леонид махнул головой:
-Из арки.
Силыч неровной рысцой двинулся в арку. Вошёл, покрутил головой, всмотрелся.  На двери в бывшую дворницкую белели четыре треугольничка, скотчем приклеенные. Неровно оборванные. Ветром, наверное. А может нахулиганил кто. Силыч деловито подошёл, примерил листок объявления.
-Подходит. Сила!
Дверь подёргал.  Заперта. Огорчился. Не судьба, значит.
- Стой.  Что за приписка на нижнем левом треугольнике? Приём 31 декабря после 15.00.  А сейчас сколько? Пятнадцать минут. Третьего.
Засуетился, бросился бежать вдоль улицы. Добежал до угла. Развернулся - бегом назад.
-Ребята, покараульте очередь. Скажите, я первый, вы - за мной. Я мигом. У кума костюм Деда Мороза возьму - и сюда.
-Нам что, делать нечего?
-Вы всё домой не пойдёте сейчас. Постойте. А? Деньги позарез нужны. Вот! Сашенька без конфет-апельсинов-ёлки останется.
-Жена?
-Дочка. Ну?
-Ну! Иди уже. Но через полчаса мы уйдём.
-Я быстро. Мигом!!
К куму не бежал - летел. И что, что спина ушибленная ноет? Главное- чтоб работу не перехватили.
-Василич, Деда Мороза дай!  Позарез нужно. Во как.
И жест традиционный сопровождающий: «Во как!!!». Василич к странностям кума привык. Жене махнул, «не спорь, мол». Молча пошёл в комнату, вынес ватного Деда, поинтересовался:
-А Снегурку не нать? Для комплекту? Когда вернёшь?
-Не того. Костюм у тебя был. Халат из синего плюша, посох.
-Вспомнил! Он лет двадцать на антресолях. Вид потерял.
-Василич, хоть с потерянным видом дай. Сашенька без подарка останется.
Раз речь зашла о Сашеньке, спорить и рассуждать бесполезно. Не отстанет Силыч. Василич медленно двинулся за стремянкой. Силыч не утерпел - ужом мимо проскользнул, стремянку схватил, поставил куда надо. Покривился – ушибленная спина болит всё же. Костюм и всё полагающееся к нему нашлось неожиданно быстро. Кроме посоха. И куда мог подеваться? Вся соль в нём была.  Не из деревянной палки, фольгой обёрнутой, сделан был - из стекла. Толстый, крученый, глубокого синего цвета, загнутый сверху, посох тщательно прятали от детворы.  Ладно, если просто разобьют такую красоту. Он ведь тяжёлый. Покалечиться запросто можно.  Силыч от волнения не находил себе места. Наконец посох был обнаружен за мебельной стенкой, протёрт от пыли и вручен суетному страдальцу.
- Ты это... Спасибо.... В общем...
- Иди уже. Не егози.
Уже по дороге Силыч подумал, что посох надо было оставить - тяжеловат, бежать мешает.  Взмок весь. В висках горячо стучала кровь, губы судорожно ловили морозный воздух.
- Да, форма ..того… малость неспортивная.
Подумалось на бегу. Ну, да ладно, возвращаться - время терять. И так в поисках провозились.... Вот уже конец переулка. За угол свернуть... и... всё....
Всё!...Улица была…забита...Вереница Дедов Морозов тянулась длинной змейкой и пропадала в арке. Маленькие и высокие, полные и тощие, в валенках и бурках, в синих, красных, золотых, серебряных (и даже одном жёлтом) халатах.   От неожиданности Силыч бормотнул своё обыденное:
-Сссссииила.
Спохватился. Огорчился. Вот…ёлки...опоздал. Неееет, подождите!!!
-Я первый. Меня ждут.
Отчаянно ринулся вдоль живой очереди.  На него посматривали удивлённо, недоумённо, искоса. Но молча. Это уже радовало. Сил спорить и доказывать что-то уже не оставалось. Добежал. Выдохнул из лёгких воздух, повисший белёсым инеем вокруг рта.
-Я первый занимал.
Решительно отодвинул ребят - Андрея и Леонида - стоявших в арке. Пружинистым шагом направился к двери.
-Эй, мужик, ничего не хочешь сказать? Мы тут старались, очередь твою стерегли.
-Спасибо.
Бормотнул скороговоркой через плечо. Ухватился за ручку двери. Потянул на себя. Дверь открылась легко, без скрежета, открыв высокие каменные ступени.  Силыч потопал ногами, отряхивая снег: негоже в хате топтать. С порога впечатление о себе испортишь. Несмело обернулся на разномастную Дедморозную очередь, вздохнул, прикрыл за собой дверь. Медленно двинулся вверх по лестнице.

3.
Внутри было тихо и стыло. Казалось, каждая ступенька снижала температуру на один градус.  Пока на двадцать ступенек поднялся, на столько же градусов температура сползла. Дыхание окутывало лёгким облаком искусственные бороду и усы, ложилось на воротник, капельками оседало на щеках. Капельки тут же замерзали, образуя ледяную пупырчатую корочку.
Лестница крутнулась влево. Открыла просторную комнату с низким потолком и узкими, длинными окнами. Подоконники почти у пола находились. Может, поэтому окна выглядели больше, как недоделанные (или переделанные) двери.  Потолок и стены были покрыты толстым слоем инея. Свет, проникающий сквозь окна, разбивался о грани тонких иголочек инея, разбрызгивал вокруг синие искры.
Больше машинально, чем с умыслом, Силыч тронул батарею. Тёплая. Может щель где? Не могут же стены так промерзать при тёплых батареях?
- Они не промерзают.
Обернулся. За огромным письменным столом парень сидит. Джинсы, футболка. Волосы светлые встрёпаны. На воробья похож.  И глаза такие же лукавые, озорные.  На стене позади него - мешочки висят, красные. Зелёной атласной лентой завязаны. Ииии... сколько их! Вся стена увешана. От пола до потока. И что странно - вся стена в инее, даже на пол малёха переходит.  А на мешочках - ни одной снежинки не видно.
- Не холодно тебе?.. Вам, то есть.
Поправился Силыч. Негоже работодателю тыкать. Хоть тот и молодой совсем. Развернёт оглобли мордой на юг. Без денег и надежд.
-Вы обо мне зашли побеспокоиться?
-Нет...По работе...То есть .. работа … Вот … Там.. Здесь.
Махнул листком с объявлением. Мялся Силыч, блеял, через силу выдавливал слова. И думал, что с ним такое? Даже перед Иркой так не робел. А тут.
- Работа не сложная. Подарки раздать.
- Далёко?
- У каждого своё «далёко».
Паренёк улыбнулся, глянул на Силыча испытующе. Что, мол, ещё скажешь? Глянул через плечо на стену:
- Твоё-вон висит. На третьем справа гвоздике.
- Адреса где? Домов много оббежать надо?
- По домам не бегать. На улице подарки вручать. Где стоять, на листке, в конверте указано. Только детям.
- А не возьмут?
- Постараться надо. Чтоб взяли. Иначе, зачем пришел.
- А деньги? Оплата на месте… на каком?
- Здесь.
- Когда приду? После?
- Нет сейчас.  Всё в конверте.
Тут только Силыч заметил плотный белый конверт, прикреплённый к зелёному мешку.
- А если я конверт возьму, а подарки выброшу? Или себе возьму?
 Собеседник в глаза глянул, голову наклонил.
- Вы работать собираетесь? Люди ждут.
Так сказал, что непонятно о чём.  Ждут подарка? Или работы? Сразу очередь на всю улицу вспомнилась. Мешочков точно на всех не хватит.  Ай, ладно.
- Беру. Какой мой? Третий? Подписывать что будем?
- У нас на доверии.  Достаточно честного слова. Пока подарок не вручишь, руки мёрзнуть будут.
- У меня варежки тёплые, собачьей шерсти. Кума постаралась.
Сказал, и осёкся. Варежки на глазах инеем покрылись. Растерянно глядя на заиндевелые варежки, сказал:
- Да ладно…Ни…че…го…себе. Честное слово то есть.
Молодой человек глянул серьёзно. Повторил:
- Подарок ребёнок в руки взять должен. Сам. Это условие. Хоть один подарок в руки взрослому отдадите, руки в инее навсегда останутся. Руки у нарушивших новогоднее обещание всегда ледяные. Никакими варежками не согреешь. 
По лестнице Силыч себя не помня кубарем скатился. В арку как ошпаренный, выскочил. Непослушными пальцами конверт открыл. Там листок с адресом и деньги.
- Куда идти - то? Ага, недалеко. Дворами быстро дойду.
Деньги пересчитал, губами пошевелил, прикидывая, хватит ли? Хватит. В самую тютельку. И на сосенку пушистую, и на сладости. И на куклу. Фарфоровую. Сашенька на такую в универмаге летом заглядывалась.
Бегом на улицу выскочил.
Метров десять пробежал, пока до сознания дошло - улица пуста.  Никогошеньки! Ни единого Деда Мороза нет. Куда толпа подевалась?  Передумали? Он же первый был!  К двери вернулся. Закрыта. От листа на двери даже треугольников со скотчем не осталось. Несколько раз упрямо дверь дёрнул. Крепко заперто.  И петли ржавые. Будто никто сто лет сюда не входил.
- Вот попал, Сила. И…ладно.
Ладони друг о друга потёр - зябко. И припустил по заснеженной улице. Дело сделать нужно. Мешок на ходу за плечо приладил.

4.
31 декабря, между музеем и универмагом неторопливо прохаживался невысокий мужичонка в костюме Деда Мороза. Полы синего халата, подпоясанного широким кушаком, распахивались при ходьбе. Витой стеклянный посох в его правой руке отбрасывал на снег синие блики. Раскрасневшееся остроносое лицо широко улыбалось добродушной открытой улыбкой. Так умеют улыбаться только искренние и простодушные люди. В левой руке он держал мешок, в котором обычно подарки носят. Из синей с серебристыми узорами материи, вместительный и легкий. Крепко затянутый на серебристый шнурок. Степенно подходил к прохожим с детьми, он важно здоровался. Как настоящий Дед Мороз. Внимательно глядя на ребёнка, спрашивал:
- Скажи, добрая душа, какой праздник все ждут?
И радостно улыбался, услышав:
- Новый год.
- Верно, верно. А что особенного в нём? Почему его ждут?
Тут подключались взрослые. С одной стороны, их любопытство разбирало. Что этому Деду надо?  С другой - дело к вечеру, домой пора. Некогда тут лясы точить. У большинства ответ, в разной вариации, касался подарков.
Тут Дед Мороз, весело подмигнув, развязывал серебристый шнурок на мешке. С довольным видом доставал из голубых недр подарок. Через прозрачную упаковку блестели разноцветные фантики шоколадных конфет, выпирали оранжевобокие мандарины, шоколадный заяц таращил нарисованные глаза на киндер-сюрприз. От такого подарка у детей захватывало дух. Зажав в маленьких кулачках завязанные яркой лентой подарки, они звонко благодарили, прижимали обеими руками к животу и радостно продолжали путь.
Дед Мороз картинно махал им вслед рукой в заиндевевших рукавица. Затем, похлопав озябшими ладонями друг о друга, продолжал курсировать по тротуару. Разглядывая прохожих и раздавая детворе подарки. Очень быстро в мешке остался один пакетик со сладостями.
 Силыч уже предвкушал радость Сашеньки, тепло от стопочки, выпитой «для сугреву». Но… пары с детьми исчезли. Как по волшебству. В многочисленной толпе не было видно ни одного ребёнка.
Пошагав туда-сюда с полчаса, Силыч растерялся. Так и до Нового года домой не попадёшь. Сашенька расстроится, а Ирка до следующего нового года припоминать будет, как он ей праздник испортил. Он остановился, задумался. Может пойти к дому, по дороге кто-ни-то, да встретится? Силыч достал из варежки лист с адресом. В который раз прочёл уже выученный наизусть адрес.  Замер в нерешительных раздумьях: вдруг только на этом месте подарки отдавать надо. Как же он про это не спросил! Подышал на заиндевевшие пальцы. Грустно оглядел прохожих, бормотнул под нос:
- Куда они своих детей дели?
Кто-то легонько тронул его за плечо. Резко обернувшись, он чуть не сбил с ног хрупкую девушку. Она смущённо посмотрела на мешок:
- Вы уже все подарки раздали?
- Последний остался.
- Так я не опоздала?
Обрадовалась собеседница.
- Как сказать, милая. Подарки я только детям отдаю. А ты, хоть и молоденькая, но не ребёнок.
- А я не себе. Сестре. Младшей. Мы вдвоём живём. А она ещё и заболеть умудрилась. Увидала, как соседский мальчик с вашим подарком шёл. Она киндер никогда не ела, не шикуем мы. Расстроилась. А ей на улицу никак нельзя. Вот я и пошла сама.
- Понимаю, голуба моя. Но тебе отдать подарок не могу.
Девушка огорченно вздохнула:
- Хоть, попыталась. Скажу Сашеньке, что не успела. Ладно, с наступающим.
Понурившись, она тихонько побрела прочь. У Силыча заныло внутри всё. Как будто весь воздух из легких вышел. Так было с ним однажды, когда Ирка с крыши сарая упала, Сашенькой беременная. Так и стоял не дыша, пока доктор из скорой её в чувство приводил. С тех пор и не мог он жене перечить.
- А ну постой. Куда?
- Домой.
- Вместе пойдём.
Решился Силыч.
- Тебе отдать не могу. А занести не запрещали.
И не разрешали, добавил он про себя. Ну уж ладно. Малая и так болеет в Новый год. А тут ещё и без подарка останется. Ничем ведь она своего соседа не хуже.
Шли недолго. Сразу за универмагом стоял ряд двухэтажных бревенчатых домишек. В окне второго этажа виднелось личико девочки лет девяти.
Подъезд встретил их запахом свежевымытых ступеней и звуками приближающегося застолья.
- Чисто у вас.
Оценил Силыч.
- Так я подъезд мыла, когда соседи с подарком домой шли. Сашенька
всегда в дверях стоит, когда я мою. Тогда и увидела подарок.
Она пропустила спутника вперёд, тихо позвала:
- Сашенька. Поди сюда.
Худенькая большеглазая девочка с немым восторгом переводила взгляд с посоха Деда Мороза на его тощий мешок.  Тот, развязав бечеву, достал подарок.
- Держи, поправляйся. Не болей.
Взгляд девочки остановился на заиндевелых варежках мужчины.
- Вы замёрзли?
- Что ты! Я ж Мороз! Мне положено с инеем.
Попытался отшутиться Силыч. Девочка возразила.
- Морозу, может и положено. А вы человек.
Взяв подарок, она поставила его на комод в прихожей. И бережно взяла в свои маленькие ладошки руки Силыча. Прямо в морозных варежках.
- Ты что!
Изумился тот!
- И так простывшая. Ещё сильнее заболеешь.
Девчушка только улыбнулась молча. Тонкие пальчики оставили на варежках теплые следы. На крашеный пол уже накапала изрядная лужица талой воды. Только что белые от холода пальцы Силыча порозовели, от рук шло тепло. Девочка опустила руки, улыбнулась.
- Вам домой пора.
Тихонько сказала она и пошла по длинному коридору вглубь квартиры.

5.
Два парня в красных колпачках старательно утаптывали невысокий сугроб. Из окна второго этажа за их занятием наблюдала шумная компания. Изредка слышались возгласы:
- Хватит.
- Нет, ещё чуть-чуть надо.
- Нормально. Их всего пять.
- Пусть подальше друг от друга, так красивей.
- Они всё равно вверх взлетят. На земле не останутся.
Как ни торопился Силыч домой, любопытство пересилило:
- Эт что у вас?
- Салют пускать будем.
Ребята обернулись к собеседнику.
- О! Здоров, дядя! Ну как? Заработал?
- Заработал! Всё как надо, паря! Вот домой бегу.
- Ну, давай, с наступающим.
С крыши дома порыв ветра снег вихрем закрутил. Бросил над домами белой сыпучей дорожкой.  Снежная пыль медленно закружилась в воздухе. Зацепила кружевным подолом листик бумаги из тонких пальцев девушки, стоящей у окна. С размаху прилепила к верхней губе бегущего мимо Силыча. На бегу уронив мешок, он отлепил от лица листок:
- Что ты будешь делать! Второй раз за день!
Крикнул, смешно повернув голову в сторону девушки:
- Барышня, листик ваш! Нать? Или выбросить?
- Постойте минуту, я быстро.
Силыч не успел ответить, как девушка уже стояла рядом, держа в руках большой апельсин. Его пористая оранжевая корка была влажной и ещё дышала комнатным теплом.
- Спасибо. Это Вам!
- Да не надо.
Сам себе удивляясь засмущался Силыч.
- Бумагу свою держите вот. Помялась немного.
- Берите-берите. С наступающим.
- Ну, спасибо, стало быть.
Протянул руку, принял в ладонь оранжевый шар. Одновременно попытался поднять мешок с дорожки. Апельсин как живой прыгнул на дорожку и покатился от Силыча прочь.
Растерянно пробормотав:
- Колобок-колобок…
Мужичонка понёсся вдогонку.

6.
Господин «Серьёзный и Сосредоточенный» посмотрел на часы и удовлетворённо улыбнулся.
Сдержанно, одними губами. Как умеют улыбаться только люди, привыкшие контролировать каждую секунду своей жизни, каждую эмоцию. Статус, знаете ли, обязывает. В окно рабочего кабинета падал теплый свет уличного фонаря. Эх, зря зама послушал. Нужно было как в прошлом году, ровно в полночь всех у ёлки собрать. Теперь вот придётся всю ночь поздравления по телефону выслушивать.
Крякнув с досадой, господин задумчиво посмотрел на заснеженную улицу.  Медленно падали крупные снежинки. У самой земли ветер нежно подхватывал их и закруживал в сложном пируэте. Машины бросали вперёд яркие пучки света, таращились на снежный танец. Как будто видели его впервые. Уличные фонари бросали синие отблески на сугробы.
Из-за угла показалось яркое пятно…Апельсин выкатился! За ним выбежал нелепый дядёк в костюме Деда Мороза. Припрыгивая и поскальзываясь на бегу, он поминутно поправлял то невысокую пушистую сосенку в руке, то синий с серебристыми узорами мешок за спиной. Вот раззява, уронил апельсин, а догнать не может. Постой…апельсин в горку катится!
«Серьёзный и Сосредоточенный» потер руки, словно не в теплом кабинете стоял, а на сорокоградусном морозе.
Провел ладонью по лицу.
По улице шли люди. Домой торопятся.
- Заработался. Пора домой.
За закрытой дверью кабинета затихали шаги.
На её медной ручке искрились тонкие иглы инея.