Я все еще люблю тебя! Глава Двадцатая

Глава Двадцатая. Любовные истории.


Резонанс убийство Громова на Кубани вызвало, конечно, колоссальный. Ни одного дня не проходило, чтобы у здания краевой администрации не собиралась толпа возмущенных людей, глубоко убежденных в том, что гибель Петра Аркадьевича не было случайным стечением обстоятельств.
— Не иначе, москвичи воду мутят, – слышалось в толпе. – Им же Громов уже давно покоя не давал. Вот и решили от него избавиться. Хоть хорошо, до Развозова у них руки пока не дошли.
Сам Станислав Ильич в это время был максимально отстранен от разворачивавшихся вокруг него разговоров. Постигшее его горе вывело его куда-то по другую сторону реальности, не давая адекватно воспринимать окружающую действительность. Ни один из тех, кто пришел на похороны Галины Георгиевны, не мог сколько-нибудь утешить Развозова, лишь наблюдая за его полной безучастностью.
Едва траурная процессия миновала ворота кладбища, Станислав Ильич превратился в некое подобие мумии, какими-то  невыразительными движениями подававшей признаки жизни.
— Держись, Стас, – тихо произнесла Клавдия Георгиевна. – Судя по всему, скоро все мы там будем.
На эти слова, равно как и на любые другие, Станислав Ильич не обращал абсолютно никакого внимания. Жизнь вообще потеряла для него всякий смысл сразу после того, как он увидел безжизненное тело своей супруги, лежащее на асфальте.
Никто из пришедших на похороны не обратил внимания на молодого человека, все время находившегося чуть поодаль всей процессии. Всем своим видом юноша демонстрировал полное равнодушие к происходящему, будто его присутствие здесь связано с какой-то повинностью.
Как только автобус, который заполнили участники траурной церемонии, скрылся за ближайшем поворотом, юноша  проследовал к иномарке, стоявшей у самых ворот кладбища. Сидевшая на переднем сидении миловидная девушка окинула молодого человека оценивающим взглядом и, вздохнув, спросила:
— Ну, как все прошло? Никого из интересующих нас лиц не заметил?
— Рит, если честно, я вообще не понимаю, что мы здесь делаем, – ответил молодой человек. – Кого ты тут надеялась встретить. Похороны – мероприятие сугубо интимное. Посторонние люди редко на нем встречаются.
— Филипп, наша с тобой задача – не рассуждать, а делать, что нам было велено, – сказала девушка. – В конце концов, отец лучше знает, куда и зачем идти.
Незаконнорожденное происхождение, да еще от человека, имевшего явные проблемы с законом, Маргариту Дюбанову ничуть не смущало. Своего отца, Альберта Михайловича Разумовского, она даже не столько любила, сколько безмерно уважала. Наверно, ни один человек в мире не мог дать ей столько, сколько давал Альберт Михайлович. 
Росшая в обстановке абсолютно ни в чем не нуждаемости, Рита хорошо понимала, что подобная красивая жизнь имеет свою цену, которую рано или поздно придется заплатить.
Цена, определенная «Гроссмейстером» за свое покровительство, оказалась вовсе не такой, о какой думала Маргарита. Ей не пришлось оказывать никаких эскорт услуг, быть жилеткой для наполовину выживших из ума папиков. Все оказалось более буднично, даже обыденно.
Рите предстояло стать неким соглядатаем  при одном не в меру амбициозном, а в следствии этого, с явно завышенном о себе мнении юнце.
— Глаз с него не спускай! – инструктировал  «Гроссмейстер» свою дочь. – От этих москвичей все, что угодно, ожидать можно, и этот Филипп здесь отнюдь не исключение. Поэтому стоит присмотреться к нему повнимательнее.
С завидным тщанием Маргарита принялась выполнять поручение своего отца, совершенно не задумываясь о последствиях.
Молодые люди даже не заметили, как их отношения из чисто деловых переросли во что-то большое. Для себя Маргарита даже не ожидала такого развития событий.
Чувства друг к другу нахлынули настолько стремительно и настолько  спонтанно, что на то, чтобы остановиться, реально оценить ситуацию, у Филиппа и Маргариты просто  не было времени.
— Знаешь, что плохо? – спросил как-то Альберт Михайлович дочь. – То, что ваши отношения в последнее время стали идти куда-то не туда.
Вот это измышление родного отца вызвало у Риты глубоко вопросительное выражение лица.
— Не понимаю: ты сейчас о чем? – спросила она. – Я ведь все делаю, как ты мне говорил.
— Разве я тебе говорил, чтобы ты разводила политесы с этим москвичем!?! – с каждым словом повышая голос, спросил «Гроссмейстер».   
Вопрос был из разряда риторических, на который Рита могла бы не давать вообще никакого ответа. Внезапно вспыхнувшая страсть к Филиппу овладела девушкой целиком, не давая опомниться. 
Даже не подозревал Филипп, что его отношения с дочкой «Гроссмейстера» могут выйти далеко за рамки чисто деловых. В первое время намеков на то, что между молодыми людьми может пробежать какая-то искра, не было вообще. Оба вели себя по отношению друг к другу максимально сдержанно и официально.    
Когда их отношения вышли за границы чисто формальных, ни он, ни она не знали. Все случилось стремительно, спонтанно, будто по-другому и быть не могло. Никто из молодых людей даже предположить не мог, что их отношения могут выйти далеко за рамки чисто официальных.
Никогда в своей жизни Филипп и подумать не мог, что однажды он серьезно увлечется дочкой преступного авторитета. Ведь поначалу Маргарита была для него не более чем взбалмошная барышня, неизвестно зачем к нему «Гроссмейстером» приставленная. Достаточно было пары дней знакомства, чтобы отношение Филиппа к Маргарите резко изменилось.
Не могло пройти и дня, чтоб  молодой человек не думал о ней. Рита завладела всем его существом, не давая никакой возможности опомниться.
— Ты не боишься, что их отношения могут зайти слишком далеко? – как-то спросила «Гроссмейстера» Регина Робертовна.
— Регин, но ведь нам-то подобные отношения только на руку! – ответил Разумовский. – По крайней мере, мы сможем быть в курсе того, что сейчас происходит в Москве.               
— Смотри, Алик! Как бы все эти любовные приключения против тебя самого не обернулись.
И Регина Робертовна, и Альберт Михайлович, пусть в разной степени, не доверяли Филиппу. Слишком напыщенным, не в меру много о себе думающем казался им этот москвич.
— Там, где рядом присутствует мой бывший зять, ничего хорошего ждать не приходится, – сказала хозяйка. 
Предвзятое отношение Регины Робертовны к Герману было у неё в крови, и изменить это состояние не могло ничто в мире. Естественно, подобное отношение распространялось на всех, кто хоть каким-то образом  был связан с Германом. Не был исключением здесь и Филипп, одно упоминание которого, что он хорошо знаком с Сапрановым, не могло не вызвать настороженности у хозяйки.
— Не хочу показаться паникершей, но от этого москвича мы можем ожидать всего, что угодно, – как-то сказала она.
— Что же ты от него ждешь? – усмехнувшись, спросил «Гроссмейстер». 
— Да, какой-нибудь подставы. Ведь мой бывший зять – большой мастер на такие номера, а этот москвич, как ни крути, из его команды.
Паранойя госпожи Римашевской из вялотекущей перешла в более активную фазу, что «Гроссмейстер» не мог, про себя, не отметить.
— Регина, я бы, на твоем месте, свой пыл в отношении «Черного принца» поумерил, – заметил Альберт Михайлович. – Ты хоть понимаешь, в какой степени «Цитадель» от него зависит? Без его денег мы – никто.               
Сто раз был прав «Гроссмейстер» в этом своем суждении. Герман Сапранов «Цитадель» между собой были связаны настолько сильно, что представить господина Сапранова вне этой организации было уже невозможно. Собственно, именно благодаря «Цитадели», Сапранов стал тем, кем он стал. Никаких других раскладов все, кто хоть сколько-нибудь знали Германа Федоровича, представить себе не могли, кроме, пожалуй, Регины Робертовны.
У этой женщины взгляд и на бывшего зятя, и на его взаимоотношения с «Цитаделью» всегда был особый.  В принципе, по мнению Регины Робертовны, не имел права какого-либо голоса Сапранов в организации.
— То, что его отец стоял у истоков «Цитадели», еще ничего не значит, – не раз говорила хозяйка. 
Появление в организации человека – посланника Германа Федоровича не могло её не насторожить.
— Не стоит спускать с этого парня глаз  ни на одну минуту, – как-то сказала Регина Робертовна «Гроссмейстеру». – Одно то, что он знаком с моим бывшим зятем, уже должно настораживать.
Самого Германа Федоровича в это время мало интересовали разборки вокруг его персоны. Около года прошло с тех пор, как Лена исчезла из его поля зрения, но он все никак не мог найти покоя по этому поводу.
— Порой мне кажется, что эта девчонка представляет для нас большую опасность, чем Полина,  – как-то сказал Ромодановский. – О своей бывшей жене ты почти не вспоминаешь, а вот о своей бывшей невесте…
— Дело здесь не в опасности, Володя, – перебил своего партнера Герман. – Я вообще в последнее время перестаю себя узнавать. Такое впечатление, что эта, неизвестно откуда появившаяся, девчонка заняла все мое сознание. Честно говоря, раньше я сам от себя никогда такого не ожидал.
То состояние, в котором пребывал Герман Федорович, было настоящим открытием даже для него самого.      
— Так! Только не говори мне, что тебя посетили высокие чувства, – продолжил Владимир Борисович. – Герман, я ведь тебя уже сто лет, как облупленного, знаю, и могу со стопроцентной уверенностью утверждать: проявление какой-либо сентиментальности – это вообще не про тебя.
В последнее время Германа Федоровича действительно нельзя было узнать. Со стороны могло показаться, что он превратился в капризного, избалованного ребенка, у которого куда-то пропала его любимая игрушка. 
— Герман, когда ты, наконец-то, поймешь: эта девочка ни в чем перед тобой не обязана, и уж, тем более, она – не твоя собственность, которой ты можешь распоряжаться по своему усмотрению, – пыталась урезонить сына Варвара Захаровна.               
—  Вот насчет этого ты очень сильно ошибаешься, мама, – отпарировал Сапранов. – В этом мире нет ничего, чем Ленка не была бы мне обязана. Знаешь, где она сейчас была, если бы я не вытащил её с этого дна!?!
Поняв, что дальнейшие споры бесполезны, Варвара Захаровна предпочла ретироваться, уйдя в свою комнату.    
Сама Лена в это время находилось где-то вдали от переживаний её бывшего жениха. То счастье, которое накрыло её с головы до ног, было ни с чем несравнимо и заставляло забыть обо всех  прежних горестях. Обретение сразу четырех родных людей, по мнению Лены, стоило тех страданий, через которые ей пришлось пройти.
— Люсь, да, ведь все к лучшему, – часто говорила она сестре. – Если бы я в этой клиники не оказалась, мы о Полине Аркадьевне никогда бы ничего не узнали.               
От воспоминаний о том, что пришлось пережить Лене, Людмиле становилось не по себе. Бессонные ночи, проведенные у её постели, бесчисленные переживания за то, что с сестрой будет дальше, не могли не оставить свой след. От цветущей девушки, взгляд на которую мог порадовать любого, кто её видел, в Людмиле не осталось ровным счетом ничего.
— Люсь, ты не боишься переусердствовать со своей гиперопекой? – спросила Анна. – Лена ведь уже не ребенок, и все твои хлопоты о ней, в конце концов, могут оказаться просто излишними.            
— Тетя Ань, а ведь у меня, кроме Лены, никого нет.
— Ну, как никого нет!?! – недоумевала Анна. – А твой муж? А Алёша? А мы с дядей Вадимом, в конце концов… 
В чем-то Анна действительно была права. За последнее время жизнь Людмилы изменилась разительно. От прежней, наполовину ничего не понимающей, девочки не осталось  и следа, а вместо неё появилась в высшей степени привлекательная, вполне успешная женщина!
— Многие тебе сейчас позавидовать могут, – продолжила Анна. – Вон, хотя бы на Эллку посмотри. Как росла без царя в голове, так и продолжает…. Про твоего дядю я вообще молчу. Вот уж кто действительно постарался, что б и свою жизнь, и жизнь других на нет свести.
Покой и сон потерял Герман с тех пор, как Лена исчезла из его поля зрения. Со стороны его состояние было похоже на помешательство, испытываемое при какой-нибудь чрезвычайной жизненной ситуации. Любые аргументы, приводимые в пользу несостоятельности его чувств, Сапрановым отвергались тут же, как не имеющие право на какое-либо существование.
— Ты сам подумай, что тебя может связывать с этой девчонкой, – сказал как-то Ромодановский. – Вы же с ней из совершенно разных миров. Ты – человек утонченный, воспитанием с образованием не обиженный, а у неё, я извиняюсь, еще детство в одном месте играет. К тому же, происхождение…
— Володя, а чем тебе не нравится Ленкино происхождение? Родители у неё, хоть и приемные,  вполне достойные люди – ни бандиты какие-нибудь, ни пропойцы. Её отца я со школьной скамьи знаю…
Наверно, невозможно было представить дальнейшего развития событий, узнай Герман, что Лена – родная сестра его ненавистной племянницы. Нелюбовь к этой девушки, казалось, была у Сапранова в крови, и распространялась она на все, что было с Людмилой хоть как-то связано. Неприязнь к дочери родного брата носила характер какой-то мании, чего Герман Федорович даже не считал нужным скрывать.
— Тебе не кажется, что в том, что произошло за последнее время, есть большая доля твоей вины? – спросила сына Варвара Захаровна. – Вы же с отцом приложили максимум усилий, чтобы Ваня с Ларисой расстались.
— Мама, я всего лишь защищал честь нашей семьи, – ответил Герман. – Или ты считаешь нормальным породниться с плебеями? 
— Ты на себя-то посмотри. Лена ведь тоже девушка далеко не из высшего общества.   
Выбор Германа Лены в качестве спутницы жизни оставался загадкой не только для его матери. Все, кто знал Германа, как человека максимально расчетливого, могли смело предполагать, что его страсть к молоденькой, ничем не приметной девушке лежит в сугубо практической плоскости.
Был в жизни Германа Федоровича человек, любивший его совершенно беззаветно, не смотря на все особенности характера Сапранова. Уже не первый десяток лет Эльза Фридриховна Гауптман тянула на себе лямку главной горничной в доме Сапрановых, ничем и никому не давая понять, что с Германом её связывают далеко не только рабочие отношения.
Отношение Германа Федоровича к своей прислуге лежало в сугубо практической плоскости. От Эльзы Фридриховны Герману была нужна, прежде всего, она сама, чего он никогда не считал нужным скрывать.
— Если ты думаешь, что твое положение в этом доме может каким-то образом измениться, то должен тебя огорчить: твой статус прислуги навсегда останется неизменным, – ни раз говорил Герман Эльзе Фридриховне.   
В своих словах Сапранов был непреклонен, и даже рождение сына не могло изменить его решения. Появление на свет Филиппа вообще внесло в жизнь Германа некоторую сумятицу. Будучи вполне удовлетворенным рождением двух дочерей, он никак не рассчитывал на появление сына, тем более, от женщины, которая в традиционную для него сферу жизни явно не вписывалась.
Трудно сказать, на что рассчитывала Эльза Фридриховна. Своего шефа она знала, как облупленного, и хорошо понимала: никогда, ни при каких обстоятельствах Герман не пойдет ни на какие жертвы. Привязать его к себе с помощью сына тоже представлялось вряд ли возможным. Появление на свет Филиппа его отец воспринимал, как явление случайное, не дающее его матери абсолютно никаких преференций.
— Не понимаю, о чем ты думала, когда его рожала, – сказал как-то Герман своей любовнице. – Если ты думаешь, что в этом доме тебе удастся занять место выше того, которое у тебя уже есть, то ты глубоко ошибаешься.  Вот эта твоя выходка ровным счетом ничего не изменит.
— Герман, но Филипп – твой сын! – вскликнула Гауптман.      
— Моим сыном не может быть кто-то, кто рожден неизвестно от кого, – категорично заявил Герман. – В этом доме ты – прислуга, и этот твой статус никогда не изменится.
Правила игры для Эльзы Фридриховны были обозначены предельно четко, и внести в них какие-либо изменения не представлялось возможным.               
Не тем человеком была Гауптман, чтоб смириться со своим создавшимся положением. Четкого плана действий у неё не было, но любая женщина, находившаяся рядом с Сапрановым, расценивалась Эльзой Фридриховной исключительно как соперница.
В полной мере это относилось и к Полине, и к Ирине, и к Лене. Что касалось Полины, то Гауптман не взлюбила её сразу же, как только та появилась в доме Сапрановых. Слишком уж неотмирной казалась ей эта новоявленная избранница Германа. Ирину, в силу её полной пустоты и склонности постоянно витать в облаках, Эльза Фридриховна просто не воспринимала всерьез.
Наконец, в особняк в Троице-Лыково приехала Лена. Меньше всего эта девочка, чьи глаза были еще наполнены детством, была похожа на невесту всесильного олигарха. Для всех оставалось загадкой, почему именно она попала в поле зрения Германа Федоровича, но в своем выборе Сапранов был непреклонен: Лена, и только она, должна была стать очередной его супругой.
— Не думала, что на старости лет тебя будут интересовать малолетки,  – сказала как-то Гауптман своему шефу.
— Это – не просто малолетка, Эльза. – ответил Герман. – Благодаря ей, вскоре твоя фамилия будет записана на каждой странице моего паспорта.
Подобные посулы не могли не возыметь должного действия на Регину Робертовну, и вскоре она уже готова принять Лену в качестве, пусть временной, невесты Германа.
Переступив порог особняка Сапрановых, Лена не могла до конца понять смысл своего появления в этом доме. Живя до этого в весьма отличных от здешних условиях, она словно попала в другой мир, резко отличавшийся от того, в котором она существовала прежде.
— Вы посмотрите: наш папа под конец жизни перестал пренебрегать чернью. Где это записать? – задавалась вопросом Элла.   
— Да, уймись ты, Эллка! – одернула её Анна. – Лучше бы помогла девочке в ваших хоромах освоиться.
— Вот для этого, тетя Ань, я точно не нанималась, – ответила Элла. – Её сюда мой папаша привез. Она – его гостья. Вот пусть он с ней и возится.         
Поняв, что дальнейший разговор теряет всякий смысл, Анна предпочла смолкнуть.
Смысл своего пребывания в доме Сапрановых Лена поняла только тогда, когда встретила Антона. Прежде никогда не задумывавшись о высоких чувствах, она даже не предполагала, насколько сильно они смогут её  захватить однажды.
Любовь, однажды вспыхнувшая между молодыми людьми, была сильна настолько, что ни о каком холодном разуме, призывам к рассудительности не могло быть и речи.
— Девочка, ты хоть понимаешь, куда вы с этим парнем влезаете? – как-то спросила Лену Анна. – Герман – не тот человек, который будет спокойно смотреть на ваши шуры-муры. 
— Тетя Ань, да, мне уже ничего не страшно, – отвечала Лена. – Самое горькое, что могло быть в моей жизни, уже случилось: я потеряла родителей, и пропал мой братик. Уж хуже этого ничего быть не может. 
Даже не представляла себе Лена, насколько она может ошибаться в своих суждениях.
Не тем человеком был Герман, чтобы делить с кем-то что-то, что могло принадлежать только ему. К Лене это относилось в полной мере, а поэтому её связь с невесть откуда появившемся студентом-медиком должна была быть немедленно пресечена.
Неизвестно чем закончились бы отношения двух влюбленных молодых людей, если бы не встретился им на жизненном пути Дмитрий. Буквально спасший Антона от неминуемой гибели, Серковский стал для него и его возлюбленной настоящим ангелом-хранителем.   
   Причины для этого у Дмитрия были свои, и связаны они были со страшной трагедией, произошедшей много лет назад.          
 — В том, что у Германа Сапранова нет совести, я сегодня убедился, – сказал Дмитрий своему крестному. – Кажется, нет ничего, что этот человек не мог бы принести в жертву ради своих интересов.   
— Дим, а ты что, в этом сомневался? – спросил Игнатьев. -  Герман такой же гнилой человек, как и вся его семейка.               
  Предвзятое отношение Андрея Степановича к семейству Сапрановых обозначилось еще до того, как произошла трагедия в станице Гнездовская. Причиной тому было чисто потребительское отношение Германа к своим партнерам.
— Серега, ты посмотри, что творится! – часто возмущался Игнатьев. – Эти москвичи из тебя только все соки тянут, а отдачи от них почти никакой нет.   
— Андрюх, ну, не могу я сейчас Ваньку бросить, – отвечал Сергей. – Сам ведь знаешь, через что нам с ним пришлось пройти, чтобы создать все это.
Верного себе союзника Игнатьев нашел в лице супруги Сергея Натальи. Она тоже не доверяла московским дельцам прямо с того момента, как они впервые появились в доме Черкасовых. Сразу же показался ей гнилым человеком Герман, без конца выпятивший вперед свою значимость.
— Вот чувствует мое сердце: не будет нам от него добра, – как-то сказала Наталья. – О себе он мнения слишком высокого, а это никому в нашем деле на руку не играет.
Опасения Натальи подтвердились в ту страшную ночь, когда во дворе дома Черкасовых была устроена настоящая резня. Один из убийц даже не посчитал нужным скрывать имена заказчиков этой бойни, и выпалил умирающей Наталье фамилию Сапрановых – давних партнеров её мужа.
С тех пор жизнь Андрея Степановича Игнатьева как бы разделилась на две половины. Не было в его жизни людей ближе и дороже, чем семья Черкасовых. С каждым из членов этого семейства Игнатьев сроднился настолько, что уже воспринимал каждого из них исключительно как своего родственника. 
Особое место в жизни Андрея Степановича занимала Наталья. Ни подчеркнутое равнодушие к нему, ни демонстративный брак с его лучшим другом не смогли умертвить большой любви Андрея Игнатьева, зародившейся еще в юные годы.
— Моя любовь к тебе, чтоб ты знала, не умрет никогда, – не раз говорил Игнатьев своей возлюбленной.
Все, что оставалось Наталье Леонидовне, - это просто пожать плечами да произнести в ответ пару дежурных утешительных фраз.
Настоящим потрясением для Андрея Степановича стало известие о гибели всей семьи его друзей, включая возлюбленную.
— Ты как хочешь, а я успокаиваться не намерен, – сказал Игнатьев Дмитрию. – Эти москвичи должны ответить за все, что они натворили! Серега же их буквально с рук кормил. И чем они ему отплатили!?! Мало было обобрать до нитки… эти нелюди еще и убили всех, с чьих рук они ели.               
Дмитрий, конечно, не мог не согласиться со своим крестным. Ненависть, поселившаяся в его душе, дала обильные всходы, и уже, казалось, не осталось сил, которые могли бы изменить отношение несчастного юноши к тому, что он делает.
— Не делом, конечно, вы с крестным занимаетесь, – говорила Серковскому Раиса Наумовна. – Все Сапрановы – тертые калачи, и связываться с ними – себе дороже. 
— То есть, ты хочешь, чтобы убийцы моих родителей и твоей лучшей оставались безнаказанными? – спросил Серковский. – Знаешь, тетя Рай, вот таких реплик я от тебя не ожидал. Ты же была лучшей подругой моей мамы, и не тебе говорить о прощении этих людей.
— Да, никто не заставляет тебя их прощать. Я просто хочу, чтобы ты реально оценивал обстановку, а она, эта обстановка, складывается далеко не  твою пользу.             
— Это откуда же такие упаднические настроения? – раздался вдруг голос Андрея Степановича. -  По-моему, все складывается самым наилучшим образом. Скоро мы нанесем по этим нелюдям такой удар, от которого они никогда не смогут оправиться. 
Неизвестно чем закончилось это противостояние Дмитрия с семейством Сапрановых, если бы не его встреча с Людмилой. Эта девушка – отпрыск враждебного клана перевернула в его сознании, до этого  казавшиеся незыблемыми, очевидные вещи.
— Ты сам-то понимаешь, куда тебя может завести эта девица? – спрашивал Дмитрия крайне недовольный Игнатьев. – Все Сапрановы одним миром мазаны, и эта дочка Ивана – не исключение.
— Дядя Андрей, а ты что, хорошо её знаешь, чтобы в таком тоне судить о ней? 
— Дим, а мне не нужно вообще её знать. Для меня достаточно того, что она принадлежит этой проклятой семейке, от которой ничего хорошего ждать не приходится по определению.
— Дима, да, не слушай ты его! – обратилась к крестнику, махнув рукой, Раиса Наумовна. – У тебя воя голова на плечах должна быть, а прислушиваться к его бредням не стоит. 
Дальнейший спор был абсолютно бессмысленен, и все трое его участников предпочли смолкнуть, каждый оставаясь при своем мнении.
Любовь Людмилы к Дмитрию была безусловной, не подлежащей никаким сомнениям, порой переходящей в банальный фанатизм. Минуты не проходило, чтобы девушка не думала о своем кумире – человеке, в котором, как она думала, воплотилась её главная мечта о счастье.
— Люся, хватит в облаках витать! – не раз говорила своей любимице Анна. – Таких парней, как твой Димка, хоть пруд пруди. Свет клином, уверяю тебя, на нем не сошелся.
— Нет, тетя Аня, – возражала Людмила. – Димочка – особенный человечек. Других таких, как он, не бывает.
Думала ли Людмила, что свою соперницу она найдет в лице своей же двоюродной сестры? Элла – младшая дочь Германа с ранних лет росла абсолютно убежденной в том, что все, что ей нравится, может принадлежать только ей одной. Безудержная страсть к Серковскому появилась сразу же, как только он впервые появился в доме Сапрановых, и что-то сделать, как-то обуздать её не представлялось никакой возможности.
— Эллка, когда ты, наконец, поймешь, что этот парень не для тебя? – не раз спрашивала свою дочь Ирина. – От тех, кто хоть каким-то образом соприкасается  с твоим отцом, я бы вообще держалась подальше.               
— Мам, а давай вопрос о том, с кем мне общаться, я как-нибудь сама решу? – ответила Элла. – Я ведь ничего тебе не говорю про твоего Хлопонина? Знаешь, ваши с ним отношения тоже достойны отдельного романа. Удивительно, как вам столько лет удавалось скрывать ваши шуры-муры от отца.
Адвокат Борис Станиславович Хлопонин был одним из немногих людей, которым Герман Сапранов доверял всецело. Когда, при каких обстоятельствах он появился в доме Сапрановых, уже никто не помнил. Очень скоро, совершенно неожиданно для всех он стал правой рукой Германа Федоровича, что влекло за собой головокружительный карьерный рост и отсутствие материальных недостатков в чем бы то ни было.
Естественно, преуспевающий, внешне довольно-таки привлекательный адвокат не мог оставить равнодушной к себе Ирину Львовну – супругу его непосредственного шефа.
Давно миновав рубеж романтических отношений в своем браке, Ирина Львовна все еще жаждала чего-то такого, что выходило бы за рамки банальной повседневности. Борис Станиславович удовлетворял подобные запросы госпожи Френкель в полной мере, а поэтому очень быстро их отношения из официально-деловых превратились в банально-любовные.
Ирина Львовна сама не заметила, как её чувства к Хлопонину стали значить гораздо больше, чем просто увлечение. Борис Станиславович также демонстрировал проявление высоких чувств к Френкель, хотя у подобного рода проявлений была своя, весьма не низкая, цена.
— Когда ты, наконец, уговоришь своего бывшего мужа переписать на тебя принадлежащее тебе имущество? – часто спрашивал Хлопонин свою любовницу. – Ира, наше материальное положение,  далеко не завидное. Денег, что ты получила после развода, осталось совсем чуть-чуть…
— Наше материальное положение!?! – удивилась Френкель. – Боря, а скажи, пожалуйста: ты-то какое к нему имеешь отношение? Что-то я не помню, что бы ты хоть одну копейку из него заработал. 
— Ир, ну, раз мы решили жить вместе, логично предположить: все, что у нас есть, становится нашим общим. Ты же мне сама  об этом неоднократно говорила.
— Я этого и не отрицаю. Только знаешь, Борис, по-моему, ты от меня требуешь невозможного. Самому ведь прекрасно известно: Герман обобрал меня до нитки, а что-то требовать от него – это себе дороже.
Вопросы имущественных отношений всегда были камнем преткновения между Френкель и Борисом Станиславовичем. Никак не хотела Ирина Львовна замечать истинных намерений Хлопонина в отношении её, а они, эти намеренья, были далеки от романтики, и лежали в сугубо практической плоскости.
— Эта дура решила окрутить Хлопонина! – воскликнул Герман Федорович, узнав о романе бывшей жены с его адвокатом. – Да! Я-то о Борисе был гораздо лучшего мнения.
Герман Федорович был абсолютно убежден в том, что никого из приличных людей его бывшая жена заинтересовать не сможет. Эта убежденность основывалась, в первую очередь,  на крайне неудачном собственном опыте брака с этой женщиной.
— Не представляешь, как она меня вымотала, – часто жаловался Герман Владимиру Борисовичу. – Если все будет продолжаться в том же духе, то я за себя просто не отвечаю.
— Герман, но я не помню, чтобы кто-то из твоих жен тебя под венец силком тянул, – заметил Ромодановский. – По-моему, не было в твоей жизни ничего такого, что происходило бы против твоего желания. Ко всем твоим бракам это относится в первую очередь. Ты вспомни, ни от Полины, ни от Ирины никаких свадебных инициатив в отношении тебя не исходило. Ты сам, от начала до конца, все брал в свои руки.
Конечно, правда  присутствовала в каждом слове, произнесенном Владимиром Борисовичем, что приводило Германа в  состояние крайнего раздражения.
— Ты бы лучше за собой последил! – возмущенно произнес Сапранов. – Думаешь, никто не знает о взаимоотношениях Зои с твоим сыночком-недоумком? Да, сейчас вокруг только ленивый не судачит о шашнях Ромки с твоей женой!
Словесный удар Германа пришелся, что называется, ниже пояса. Личная жизнь Владимира Борисовича уже давно не отличалась стабильностью, умиротворенностью, гармонией. Причиной тому была вторая супруга Ромодановского Зоя Кондратьевна.               
Изрядное количество времени прошло с тех пор, как эта женщина миновала границу бальзаковского возраста, но каждым фактом своей повседневной жизни стремилась это опровергнуть. Удержать уходящую молодость ей помогал собственный пасынок – Роман. Когда их отношения перешли границы сугубо официальных, ни он, ни она уже не помнили. Все, происходившие с ними, было как бы за пределами реальности, в чем отдавать себе отчет оба были не в состоянии.
— Не понимаю, что у тебя может общего с этим папиным сыночком, – не раз говорила Зое Кондратьевне её подруга – Ирина Френкель. – Если ты еще не поняла, Рома у нас человек в высшей степени  несамостоятельный. Всю жизнь сначала от отца зависел, а теперь вот от Германа и от Эллки будет…
— Ир, я что-то не пойму: ты что, завидуешь, что ли? – спросила Зоя Кондратьевна. – У самой-то личная жизнь явно не задалась. Вот ты и успокоиться не можешь.
— Зой, да, чему тут завидовать-то? Тому, как ты сама себе могилу роешь? Ты что, думаешь, вот эти твои шуры-муры с Романом вечно продолжаться будут? Нет, подруга!  На это ты можешь не рассчитывать. Как только твоему пасынку подвернется более выгодный вариант, он тебя кинет без всякого сожаления.
Слова Ирины Львовны били не в бровь, а в глаз, не оставляя её подруги шансов хоть как-то оправдать то, что она делала.
Связь Романа со своей мачехой для Владимира Борисовича открытием не было.  Свой второй брак он вообще расценивал, как очередную  взаимовыгодную сделку, не предполагающую каких-либо моральных обязательств. Последствия такой сделки не могли присниться Ромодановскому даже в страшном сне, а они, эти последствия, не замедлили сказаться, вылившись в связь супруги с Романом.
— Я никак не могу понять: для чего тебе все это надо? – не раз спрашивала подругу Ирина Львовна. – Если ты хочешь сказать, что Роман – шикарный мужчина, вполне тебя удовлетворяющий, то позволь мне в это не поверить. Этого человека я знаю хорошо, и могу с большой долей уверенности утверждать: ни на что хорошее он не способен в принципе.
— Ир, а откуда тебе о нем вообще что-то известно? – вдруг спросила Зоя Кондратьевна. – Ведь когда Рома появился в доме Сапрановых, тебя там уже не было.
— Ты не забывай, подруга, сколько лет он ходил в женихах моей дочери. Я, честно говоря, замучилась её успокаивать после того,  как она застукивала Рому в объятиях очередной девицы.
Больно было вспоминать Ирине Львовне о тех днях, когда её родная дочь была официальной невестой Романа Ромодановского. Впечатления о себе у своей потенциальной тещи молодой человек оставил самые мало приятные, о чем та поспешила рассказать своей дочери.
— С этим Романом каши точно не сваришь, – как-то сказала Ирина Львовна Элле. – Я таких людей, как он, насквозь вижу, и с полной уверенностью могу сказать: от этого сыночка Владимира Борисовича стоит держаться подальше.               
Слова матери не могли возыметь на Эллу хоть какое-то действие, пока в доме Сапрановых не появилась Людмила.  Приезд этой девушки внес предельную ясность в то, кто такой Рома Ромодановский, и чего он действительно стоит.             
Надо сказать, что Элла также заметно отвлеклась от предмета своих грез. Новый партнер её отца Дмитрий Серковский занял все сознание  девушки, а прежний жених  ушел куда-то далеко, на задний план.
— Не понимаю: я-то чем хуже этого хлыща? – спрашивал у Эллы Роман.
— Да, всем, Рома! – ни секунды не сомневаясь, отвечала Элла. – В тебе даже того лоска нет, которого у Димки – хоть отбавляй.  Про манеры, умение себя вести я вообще молчу. В общем, по сравнению с ним, ты – настоящий лузер.
Розовые очки у Эллы разбились в тот момент, когда она узнала об истинных причинах появления Серковского в их доме.
— Ты на свою двоюродную сестру посмотри, – сказала Элле Анна. – На ней уже который день лица нет, и все из-за этого Дмитрия.
Только тогда, после этих слов, Элла поняла, что Серковский – не тот человек, который заслуживает её переживаний.
Предметом воздыханий самого Дмитрия младшая дочь Германа Сапранова тоже никогда не была. Другое дело – Людмила. Эта девушка завладела всеми его мыслями сразу же после первой встречи с нею.
— Ты даже не знаешь, кто она, – сделал замечание крестнику Андрей Степанович.
— Дядя Андрей, а мне не нужно этого знать. Вот представь себе: в один прекрасный день ты встретил  живого ангела. Тебя что, будут интересовать подробности из его жизни?
— Похоже, это не лечится, – вмешалась в диалог Раиса Наумовна. – Андрей, ты что, разве не видишь: наш крестник наконец-то влюбился! Ой, как я рада! Наконец-то ты будешь поменьше забивать голову всякой ерундой.
— Убийство своей лучшей подруги ты называешь ерундой!?!  - не успокаивался Игнатьев. – Рая, Сережа с Наташей были же нашими лучшими друзьями, а ты хочешь оставить их убийц безнаказанными.
— Да, ничего я не хочу, Андрей. Ни Наташу, ни Сергея не вернуть, чтобы вы с Димкой не делали. А вот то, что вы с ним удумали, до добра вас точно не доведет.
После трагедии в станице Гнездовская прошло больше десяти лет, но ни Дмитрий, ни Андрей Степанович все никак не могли прийти в себя после этого. Цель была поставлена ясная и вполне определенная: никто из Сапрановых не должен был уйти  от ответственности за свои злодеяния.
Сомнения в правильности суждений крестного не переставали преследовать Дмитрия сразу после того, как он встретил Людмилу. 
— Мы не слишком сгущаем краски? – спрашивал он Игнатьева. – Дядя Андрей, почему, например, Люда должна расплачиваться за то, что натворили её родственники?
— Да, потому что она – Сапранова, Дима. – сказал, как отрезал, Андрей Степанович. – Ни от одного из Сапрановых ничего хорошего исходить не может.
— Тебе еще не надоело парню голову морочить? – спросила мужа Раиса Наумовна.  – Ты уже больше десяти лет носишься со своей абсурдной местью, результат которой заведомо не может ни к чему привести. Дай парню возможность жить той жизнью, какой хочет он.
— Какой хочет он? – с иронией спросил Андрей Степанович. – Рая, а ты знаешь, какой будет эта жизнь? Это будет жизнь с дочкой Ивана Сапранова, которая вытянет из него все, что только можно. Сапрановы – они ведь у нас всеядные! Правда, Дим? Сколько их Серега из разных передряг вытаскивал? Да, где бы эти Сапрановы все были, если б Сережа всякий раз им свое дружеское плечо не подставлял?
Взаимоотношения семейств Черкасовых и Сапрановых имели свою достаточно длинную и, главное, увлекательную историю.               
Никто тогда не мог подумать, что деловые отношения между семействами со временем могут перерасти в банальную любовную связь Германа и Татьяны. Что обоим было друг от друга нужно, навсегда осталось загадкой, но внезапно вспыхнувшая страсть охватила юную девушку настолько сильно, что никаких разумных аргументов о порочности связи с Германом Сапрановым она не принимала всерьез.
— Он же бабник со стажем, – говорила дочери Наталья Леонидовна. – Да, к тому же, намного старше тебя.
— Мам, мне достаточно того, что Герман – мужчина с большой буквы. Да, любая женщина будет чувствовать себя рядом с ним на седьмом небе от счастья! Чем я-то хуже!?!
Все иллюзии были разрушены в тот момент, когда Татьяна узнала об истинных намереньях Германа в отношении её. Все произошло максимально случайно, во время одного из приездов Сапранова в станицу. Напев на ушко своей мнимой возлюбленной очередные сладкие песни, Герман удалился в кабинет её отца для ведения телефонных переговоров, коих у него всегда было предостаточно.
Содержание разговора в один момент стало известно Татьяне, и это содержание оказалось для неё отнюдь не лестным. 
— Ты не представляешь, как мне надоела эта избалованная девица, – говорил кому-то по телефону Герман. – Скорее бы закончилась эта канитель с активами. Тогда я бы был на сто процентов свободен от этой семейки.
Слова Сапранова его возлюбленной были истолкованы в том смысле, в котором они говорились, что послужило поводом для разрыва каких бы то ни было с ним отношений.
— Это надо было сделать не вчера, а позавчера, – поддержал решение своей дочери Сергей. – Я вообще не понимаю, что у тебя могло быть общего с этим человеком.
Влюбленность Татьяны закончилась в тот момент, когда она встретила Кирилла Барковского. Преимущества молодого человека перед напыщенным, не в меру много себя превозносящим московским дельцом были налицо, и поэтому Таня, недолго размышляя, сочла возможным принять его предложение руки и сердца.
Ни Сергей, ни Наталья даже помыслить не могли, какой трагедией обернется свадьба их любимой дочери. Смириться с потерей баснословного состояния Герман не мог, а поэтому решил действовать самым жестоким  образом с тем, чтобы устранить тех, кто, как он считал, мешали его процветанию.
— Это – жизнь, Ваня.  Не сожрешь ты – сожрут тебя, – объяснял принятое им решение Герман Ивану. – Ты сам подумай, какие возможности перед нами теперь открываются! При Черкасовых об этом нельзя было поразмыслить. 
— Не могу поверить, что ты оказался способен на такое! – сокрушался Иван.  -  Они ведь живые люди, а ты с такой легкостью распорядился их жизнями. 
Последствий этого массового убийства ни Иван, ни, тем более, Герман не могли себе даже представить.
В самом страшном сне не могло привидеться Герману, что может найтись кто-то, кто захочет  поквитаться с ним за все совершенные злодеяния.
Дмитрий Серковский произвел на Сапранова впечатление человека максимум практичного, в высшей степени разумного, прекрасно знающего, что он хочет от жизни. Все предложения Дмитрия казались Герману настолько заманчивыми и настолько легко реализуемыми, что положительный ответ на них подразумевался сам собой.
Однажды в жизни Дмитрия появилась особа, беспардонно вмешавшаяся в его планы и все перевернувшая с ног на голову. Эта особа звалась любовью, и так как находилась, видимо,  в весьма прескверном расположении духа, объектом сердечной атаки Серковского выбрала человека, меньше всего для этого подходящего.
Амур, во всем особу поддерживающий, также не упустил возможности пошалить, и выпустил свою стрелу в сердце Людмилы ровно в тот момент, когда она впервые увидела Дмитрия. Встреча для обоих молодых людей сработала на снос головы, и вскоре ни он, ни она уже не могли ни о чем другом думать, кроме как друг о друге.
Даже не представляли себе Людмила с Дмитрием, скольким людям их любовь встанет поперек горла. Слишком высокими оказались ставки в этой игре, чтобы позволить двум влюбленным безмятежно наслаждаться нахлынувшим счастьем. 
Герман прекрасно понимал, что все его планы будут разрушены в одночасье в случае крайне нежелательного замужества племянницы. Вадим Викторович также не принадлежал к числу сторонников любви Людмилы и Дмитрия. Но главным заинтересованным лицом в том, чтоб испортить отношения между молодыми людьми, оказалась Элла.
Всегда циничная и максимально расчетливая, она не привыкла упускать из своих рук то, что принадлежало, по её мнению, только ей. К Дмитрию это относилось в полной мере, поэтому Эллой был использован весь арсенал средств, чтобы разлучить его с ненавистной двоюродной сестрой.
Интрига Эллы удалась, и в скором времени Дмитрий ничего не хотел слышать о своей возлюбленной.
— За что он так со мной!?! – недоумевала Людмила. – Я ведь когда уезжала, все у нас с ним прекрасно было.
— Чужая душа – потемки, Люсь, – сказала Анна. – Ведь недаром говорят: ты человека до тех пор не узнаешь, пока с ним пуд соли не съешь.               
Все, что произошло за то время, что она отсутствовала в Москве, для Людмилы было из разряда непознанного. Любимый, полный нежности и ласки, человек на этот раз предстал в виде настоящего монстра, дышащего ненавистью и презрением.
— Таких глаз, полных ненависти, я еще ни разу не видела, – жаловалась  Людмила Анне. – Главное, я не могу понять, за что он меня так возненавидел.
— Да, не думай ты об этом, Люсь, – махнула рукой Анна. – Большим проходимцем твой Димка оказался. Выбрось из головы его поскорее, и постарайся вообще о нем не думать.
Принять к исполнению последнюю рекомендацию для Людмилы   оказалось невозможно. Не было минуты, чтобы она не думала о бывшем возлюбленном, завладевшим всем её сознанием.
Эксперимент Дмитрия по исключению Людмилы из своей жизни, стиранию её из памяти также закончился полным провалом. Чем больше времени проходило, тем сильнее он осознавал, насколько важен для него этот человек.    
— Чем больше времени проходит, тем больше я о ней думаю, – признался как-то Дмитрий Раисе Наумовне. – Для меня уже не имеет никакого значения ни кто она, ни из какой семьи. Крестная, со мной ведь раньше никогда такого не было. Ты ведь девушек, с которыми я встречался, всех наперечет знаешь. Никто из них столько для меня не значит, сколько значила Люда.
— Тогда нечего тебе сидеть сложа руки, – сделала вывод Раиса Наумовна. – Димка, ты вед сам бед натворил, и что-то исправить теперь тоже сможешь только ты.
Благие пожелания Раисы Наумовны оставались лишь благими пожеланиями, которые очень трудно было реализовать. Людмила в одночасье превратилась в холодную скалу, начисто лишенную проявления каких-либо чувств. Со стороны складывалось впечатление, что это был уже не человек, а машина для выполнения определенных действий.
Появление в доме Германа Лены несколько изменило жизнь Людмилы. То ли воспоминание  о младшей сестре, то ли в глаза бьющая беззащитность этой девочки привязали к ней Людмилу настолько, что представить себя без неё она уже не могла.
— Больше всего буду по Лене скучать, – говорила Людмила, собираясь в поездку на Кубань. – Не знаю почему, но я просто уверена, что нас с ней связывает нечто большее, чем просто крепкая дружба.
На этот раз предчувствия не обманули ЛЮДМИЛУ.
Девочка, за очень короткое время ставшая смыслом жизни, оказалась родной сестрой, о чьей судьбе Людмила думала все дни и ночи. Так же, как и у неё, жизнь Лены нельзя было назвать завидной. Гибель, пусть приемных, но все-таки самых любимых родителей, стала для девочки ни с чем ни сравнимым потрясением,  а потеря младшего братика – тем, с чем смириться она не могла ни при каких обстоятельствах.
Судьба, словно издеваясь, преподнесла Людмиле еще один сюрприз в виде единокровного брата её младшей сестры, которым оказался бывший возлюбленный.
Меньше всего Людмила надеялась, что Дмитрий будет принимать хоть какое-то участие в Лениной судьбе. Однако действительность оказалась несколько другой, чем можно было ожидать. Никто не мог подумать, что Серковский воспримет настолько близко к сердцу известие о том, что у него есть младшая сестра.               
    — Прям, не ожидала от Димки такого рвения! – призналась Людмила Анне. – Думала, все человеческое в себе он давно изжил.   
    — Люсь, ну, а что ты от него хотела? – спросила Анна. – Кроме Лены, у него ведь, по сути, никого нет.
    — А я? – невольно вырвалось у Людмилы.
— Ну, а что ты!?! Люсь, ты для него – карта отыгранная. Он же перед собой  совершенно другие цели ставил, а ты в них явно не вписывалась. 
Не было счастья, да несчастье помогло – поговорка, как нельзя, лучше подходившая Людмиле и Дмитрию. Болезнь сестры сблизила их настолько, что о былых обидах и разногласиях никто из них уже не вспоминал. 
— Люсь, наша с тобой задача – поставить Лену на ноги, и в этом ты всегда можешь на меня рассчитывать, – сказал Серковский Людмиле.               
Подобные высказывания не могли Людмиле не импонировать, но даже в этом с бывшим возлюбленным у неё нашлись причины для разногласий.
Ленин возлюбленный Антон никак не вписывался в представления Людмилы о том, кто должен был быть рядом с её младшей сестрой. Слишком аляповатым и несуразным казался ей этот студент-медик.  К тому же, вина за то, что Лена оказалась в инвалидном кресле-коляске, целиком легла именно на него.
— Люда, а ты не слишком сгущаешь краски? – спросил как-то Людмилу Дмитрий. – Все-таки ко всем бедам нашей сестры самое непосредственное отношение имеет не он, а твой дядя.   
Все аргументы, разумно приводимые Серковским, Людмила не хотела даже слышать.   
— Ты только представь, как с ним наша Лена жить будет, – говорила она Дмитрию. – Ни кола, ни двора, ни  профессии нормальной у него нет. Мы даже не знаем, кто его родители. Ну, и как ты представляешь себе их совместное существование!?!
Несчастье, как это не покажется странным, помогло и на этот раз. Лечение Лены предполагало достаточно длительное её пребывание заграницей, причем, с обязательным сопровождением кого-то из близких родственников. Ни Людмила, ни Дмитрий претендовать на эту роль не могли в силу своего чисто случайного в Лениной жизни нахождения.
Выход из ситуации нашел опять-таки Дмитрий в виде заключения брака Лены с её возлюбленным Антоном.
— Он, как-никак, будущий медик, – сказал Серковский. – Ему и карты в руки. По крайней мере, с ним за нашу Лену я буду абсолютно спокоен. 
— Димка совсем с ума сошел! – жаловалась Людмила Анне. – Тетя Ань, вы этого Антона хоть раз видели? Сплошное недоразумение, а не человек.
— Люсь, а вот сейчас, по-моему, ты не права, – раздался из соседней комнаты голос Гусева.   
Мнение Вадима Викторовича по вопросу взаимоотношений Лены и Антона резко отличалось от мнения Людмилы.
— Я тебе так скажу: из всех возможных вариантов, Димкин, пожалуй, самый оптимальный, – сказал Гусев, выйдя из своей комнаты. – Лену на ноги ставить как-то надо? Надо! Ну, а кто этим будет заниматься, раз вы с Димкой не можете? Тогда только один вариант остается – Антон. Он твою сестру любит! Он за неё жизнь отдать порывался. Значит, ему и флаг в руки!
— Что касается Леночки, то на Антона, по крайней мере, ты во всем сможешь положиться, – согласилась с супругом Анна.  – С ним она будет в  полной безопасности. По крайней мере, за её здоровье точно можно будет не беспокоиться.
Аргументы Анны и Вадима Викторовича оказались решающими, против которых Людмила абсолютно ничего не могла возразить. Приготовление к торжеству много времени не заняло, и уже вскоре  отгремела, насколько это возможно, пышная свадьба к невыразимой радости Лены и Антона.
Праздничным послевкусием молодоженам не суждено было насладиться, так как уже следующим вечером самолет уносил их в далекую, неизведанную страну.
Могла ли подумать Людмила, что свадьба младшей сестры станет прологом к её собственному бракосочетанию? Причем, предложение поступило от человека, от которого меньше всего следовало его ожидать. Отрицательно ответить на это предложение Людмила, в принципе, не могла, так как речь шла о больном ребенке, которого срочно вызволять из чужеродной для него среды.
— Тетя Ань, а я тоже замуж выхожу, – сказала Людмила сразу после проводов Лены.
— Кого же ты собралась осчастливить? – спросила Анна. – Коновалов, что ль, сподобился тебе предложение сделать?
— Да, нет, тетя Ань. Виталик тут не причем. Мы с Димой решили пожениться.
От удивления у Анны на несколько секунд даже пропал дар речи. Еще вчера Людмила считала Серковского проявлением всего самого худшего, что может быть на свете, а теперь совершенно спокойно собиралась доверить ему свою судьбу.
Объяснение Людмилы, основанное на чистом прагматизме, вполне удовлетворило Анну с её супругом, так как благополучие Лены и всего, что с ней связано, каждый из них всегда ставил на первое место.
— С каждым разом Димка радует меня все больше и больше, - выслушав Людмилу,  произнес Гусев. – После того, как выяснилось, что Лена – его сестра, он ведь совсем  другим человеком стал.
— Только ты не забывай, что нашей Люсе из-за него пережить пришлось, – промолвила Анна. – Вспомни, как мы её тут всем миром откачивали, и Димка твой имел к этому самое непосредственное отношение.
— Ань, любому человеку свойственно меняться, – ответил Вадим Викторович. – Почему ты Димке в этом отказываешь? Ты вообще-то не забывай, что ему пришлось пережить. Тут ведь у кого угодно мозги набекрень съедут.
Дальнейшие споры были абсолютно бессмысленны, и в этой ситуации оставалось только смириться с существующей реальностью.
— Даже боюсь Люду поздравлять, – говорила Анна перед церемонией. – Как вспомню, что ей пережить пришлось, сразу не по себе становится.
— Мать, ну, ты давай раньше времени себя не накручивай, – сказал жене Вадим Викторович. – Ты ведь знаешь: все это для Леночки и её братишки делается.               
Опасениям Анны на этот раз не суждено было оправдаться. Лучезарная улыбка  не покидала лицо Людмилы с того момента, как железнодорожный состав из Белгорода остановился у вокзального перрона.    
— Слушай, уже давно тебя такой счастливой не видела, – сказала своей любимице Анна. – Как приехала, прямо, вся светишься.
Все основания для счастья были у Людмилы в этот момент. Родная сестра, которую она искала долгие годы, была на пути к выздоровлению, находясь рядом с мужем, в чьей любви сомневаться не приходилось.    
— Я помню, как ты об этом Антоне ничего слышать не хотела, – сказала Анна. -  Что же тебя заставило изменить свое мнение?      
— Ни что, тетя Ань, а кто, – ответила Людмила. – Благодаря Диме, я стала по-другому смотреть на многие вещи.
— Благодаря Диме! – иронично произнесла Анна. – То есть, старая любовь, я так понимаю, не ржавеет?               
— Да, никогда она и не ржавела, тетя Ань, – призналась Людмила. – Вот знаете: не было еще минуты, чтобы я о Димке не думала. 
Все, что оставалось Анне, - это удивляться стойкости своей любимице да смиряться с неизбежным.   
Что такое счастье, Лена смогла ощутить на себе в полной мере сразу после свадьбы. Более любящего и заботливого супруга, чем Антон, невозможно было себе представить. Все желания супруги угадывались им с полуслова, а любовь к ней с каждым днем возрастала в геометрической прогрессии.
— Помнится, раньше кое-кто об Антоне ничего слышать не хотел, – сказал как-то Людмиле Дмитрий. – Что же, Людмила Ивановна, заставило вас изменить свое мнение?
— Ни что, а кто, – отвечала Людмила. – Есть один молодой человек, который по-другому заставил меня посмотреть на многие вещи, и ты не представляешь, как я ему благодарна за это.
Под молодым человеком Людмилой подразумевался, конечно же, Дмитрий, замужем за которым она была уже около года. Казалось, все былые обиды, недоговоренности, взаимные упреки ушли куда-то в прошлое, уступив свое место беспредельному счастью. Отношениям новоявленных супругов не могли не удивляться все, кто был с ними сколько-нибудь знаком.
— Сестренка моя двоюродная – не промах оказалась, – завистливо говорила Элла. – И дяди Ванино добро все к рукам прибрала, и парня, что надо, охомутала.
— Эллка, вот тебе не стыдно такое говорить!?! – возмущалась Анна. – Твой же отец приложил максимум усилий, чтобы всю жизнь Люсиным родителям на корню испортить. Про Леночку я уж вообще молчу.
— Тетя Ань, если мой папа так себя вел, значит, у него для этого были серьезные причины, – ответила Элла. – Да, и как можно было впустить в семью человека совершенно не нашего круга?
Разговор ни о чем мог закончиться только ничем. Элла оставалась при  своем мнении, которое ни при каких обстоятельствах невозможно было изменить.
Из всех потрясений, произошедших в доме Сапрановых, для Германа Федоровича самым главным было, конечно, исчезновение Лены. Эта птица упорхнула из приготовленной для неё золотой клетки тогда, когда меньше всего кто-либо этого ждал.
 — Неблагодарная тварь! Малолетняя вертихвостка! Дурочка на выданье! – самые мягкие из эпитетов, которыми сыпал Герман в адрес своей несостоявшейся невесты.               
— Герман, она – не твоя собственность, – не уставала повторять сыну Варвара Захаровна. – Вообще не понимаю, чем Леночка заслужила такое к себе отношение с твоей стороны?
— Чем заслужила!?! – раздраженно спросил Сапранов, и тут же от него последовал ответ: - Да, всем, мама! Вообще нет ничего, чем Ленка не была бы мне обязана!
Того не ведал Герман Федорович, что миловидная дочка его старинного приятеля оказалась в зоне не только его интересов.   
Роман Ромодановский также был сражен неотмирной непосредственностью и каким-то детским обаянием новоявленной гостьи Германа Федоровича. Совершенно ясно было, что эта девушка предназначена явно не для него, но желание обладать ею оказалось настолько сильным, что Рома готов был пойти на все, что угодно, лишь бы удовлетворить свою разыгравшуюся похоть.   
— Ты, верно, с ума сошел! – слышались упреки от мачехи Романа Зои Кондратьевны. – С тех пор, как появилась эта девчонка, ты сам на себя перестал быть похож.
— Зоя, а что, собственно, тебя так беспокоит? -  спросил пасынок. – Ты боишься остаться без доступа к папиным деньгам, если я тебя брошу? Ну, так, уверяю тебя: этого не произойдет. Ты же знаешь: пока у тебя получается виртуозно крутить моим отцом, беспокоиться вообще не о чем.
Подобные определения в свой адрес Зое Кондратьевне слышать было, конечно, обидно. Дело здесь было даже не в том, что Роман в последнее время заметно охладел к своей пассии, а в самой постановке вопроса. То есть, получалось, цели в её браке с Ромодановским Зоей Кондратьевной преследовались сугубо меркантильные, что никаким образом не могло соответствовать правде.
     — Слушай, неужели ты думаешь, что от твоего отца мне нужны только деньги? – спросила Зоя Кондратьевна.
    — Зоя, а что, это – не так? – прозвучал встречный вопрос от Романа. – Вот никогда не поверю, что ты вышла замуж за отца по большой и чистой любви. Недаром ты и на меня так быстро клюнула. В пастели-то папочка, видать, уже не тот.
Окончательно остыв к своей бывшей подруге, Роман даже не считал нужным следить за тем, что он говорил. Все его мысли, все его естество были в этот момент с той, кого он встретил в чужом доме, и на чью взаимность не имело смысла рассчитывать ни при каких обстоятельствах.