Жаркое лето 67-го

Это Ленинград. Мне 16 лет. Мы с родителями только что переехали из одной коммунальной квартиры в другую. Теперь мы оказались в бывшем доходном доме 1843 года постройки в 6-комнатной квартире, в которой жили 17 человек, включая нас. Один туалет, ванна с дровяной колонкой (горячей воды не было). Народ жил простой, но колоритный. Много пили, дрались. Один дед пел в хоре старых большевиков (он как раз не пил! И не дрался,)Но тогда проблемы проживания в коммунальной квартире меня практически не касались: между мной и квартирой была моя мама.

Я закончила II-й курс техникума авиационного приборостроения и автоматики. У меня была голубая мечта учиться в ЛИАПе,поэтому чтоб уж наверняка, после 8-го класса поступила в соответствующее среднее учебное заведение. Специальность самая сложная – радиолокационные устройства. Главная задача моего поколения – крепить обороноспособность Родины. По крайней мере у меня была именно такая задача. Стипендия самая высокая в городе: 37 рублей. Это были сумасшедшие деньги, и на карманные расходы с родителей не брала.

В мае-месяце образовалась некая инициативная группа из родителей и нашего классного руководителя. В итоге их деятельности шесть студентов во главе с мамой одного из них сразу после окончания летней сессии отбыли на два месяца в овощной совхоз №1 в пос. Веселое под Адлером убирать помидоры.

Как меня отпустила моя мама, не представляю. Ну, наверное, она судила по себе и твердо была уверена в моей положительности, хотя это было очень далеко от истины.

Финансовый вопрос решился следующим образом: билет на поезд у меня был бесплатный (папа-железнодорожник раз в год имел такую льготу), а с собой была взята стипендия за два летних месяца, т. е. 74 рубля (то, что я ее получу, было непременным условием поездки). Деньги были сданы сопровождающей маме, а ею переведены на аккредитив. Вот и все.

И мы поехали на «Северной Пальмире» в плацкартном вагоне в Адлер. Три девчонки и три парня, причем только одна девчонка была влюблена в одного из этих мальчишек, он взаимностью не отвечал. Остальные были абсолютно индифферентны друг к другу. Скорей всего всем троим нравилась я, но это не имело никаких перспектив для них.

Сопровождающая мама – это учительница начальных классов сельской школы. Ее сын жил в Ленинграде у тетки. Дома, пока учился в школе, он был очень образцовый, даже ездил в Артек. А к окончанию II курса – это "законченный алкоголик", я с ним сидела на одной парте, и каждый понедельник он беспробудно спал. Мама была в счастливом неведении и не прозрела даже после этих двух месяцев. Она очень рано ложилась спать, спала хорошо, в общем нам совершенно не мешала. Была полная свобода, за исключением того, что помидоры все-таки приходилось собирать.

Наша классная руководительница родом из этих мест, и агроном этого совхоза была ее школьной подругой. Вот таким образом мы оказались именно здесь. Совхоз был самым богатым на всем российском побережье, потому что горы дальше всего отступали от моря, оставляя большие посевные площади. Совсем рядом текла река Псоу, по ней проходила граница с Абхазией, и, перейдя мост, можно было попасть в пос. Леселидзе.

А в предгорье находился совхоз «Южные культуры» с замечательным дендропарком. Довольно часто, несмотря на жару, лазили в горы, чтобы вдоволь наесться алычи и кизила.

Мы привезли две двухместные палатки. Совхоз определил место нашего маленького лагеря под деревьями, на которых росли грецкие орехи, но мы их не попробовали, потому что они зреют только осенью, зато чуть позже я досыта наелась фундука. Этот ряд деревьев разделял два совхозных поля, а за деревьями находились учительские огороды. На одном из полей урожай чего-то уже был собран, а на другом - росли те самые помидоры, которые мы ежедневно должны были собирать.

Палатки мы поставили наспех, чемоданы вообще валялись на улице, прикрытые плащ-палаткой. Мальчики-то еще довольно комфортно спали, их было трое. А нас вместе с мамой четверо, да еще одна из нас – очень приличная толстушка. Я всегда спала с краю, и в мой тощий бок врезались колышки…

Однажды ночью все проснулись, на нас обрушился ливень, и мы всплыли. Перед этим нестихийным бедствием на пустом поле посадили капусту, а ночью стали ее поливать таким мощным веером, который и обрушился на наши палатки. Мы просушились и наконец-то поставили палатки по всем правилам, вообще, как следует оборудовали наш маленький лагерь.

Работать начинали в шесть утра. Сначала собирали все помидоры, которые росли на нашем маленьком поле, причем не только красные, но и бурые. На следующий день поле опять было покрыто красными помидорами, некоторые из которых уже успевали загнить. И так повторялось каждый день. Потом начиналось самое нудное. Мы сортировали помидоры на пять сортов: первый сорт (красные и бурые отдельно), второй сорт (красные и бурые отдельно) и пищебрак. Для сортировки нам были даны картонки с вырезанными кружочками. К первому сорту относились помидоры совершенно ровные и гладкие, которые не пролезали в кружочки, а ко второму – крупные, но корявые, и мелкие. К пищебраку относились помидоры, которые уже начали портиться или были совсем мягкие. Там я поняла, что у нас в магазинах продаются помидоры только второго сорта, помидоры первого сорта в магазинах не видела никогда. Сортировать помидоры было очень тяжело, потому что становилось нестерпимо жарко.

Таких вкусных помидоров я не ела больше никогда в советское время. Стебли были небольшие, помидоры лежали прямо на земле, руки у нас были грязные. Помидоры мы ели постоянно, причем руки мыли томатным соком, и помидорину, которую хотели съесть, тоже. Самое смешное, что ночью от нас доставалось учительским огородам, потому что они уж совсем были рядом. В кромешной тьме мы ползали по грядкам и на ощупь определяли, какая помидорина спелая, а какая – нет.

Примерно в 11 часов за нами приезжал маленький трактор с прицепом. Тракторист всегда один и тот же: небольшого роста худенький кавказец, с которым подружились. Грузили в прицеп ящики, забирались сами и ехали на огромный совхозный склад. Там уже было прохладно, все кругом заасфальтировано, и много холодной водопроводной воды из шлангов. Шланги были опущены в огромные ванны, куда вываливали пищебрак, и он там как бы мылся. Потом совхоз сам делал томатный сок. Можно было рассесться на асфальте, вытянув ноги, вытащить шланг из ванной и направить на себя. Это был кайф. Этим девчонки занимались, пока взвешивали ящики. Причем за ящик первого сорта платили больше, чем за ящик второго, а за пищебрак – еще меньше. Как будто мы имели возможность как-то изменить ситуацию. Ну, а вообще-то платили гроши.

Мы знали, что все наши помидоры почти сразу попадут в аэропорт, благо он совсем рядом, и полетят в Воркуту и Магадан. Самыми ценными были бурые помидоры первого сорта. Их пункт назначения «Москва. Кремль». Местные помидоры считались намного лучше астраханских, а в Ленинграде продавались исключительно последние.

Совхоз производил одинаковое количество помидоров что летом, что зимой. Огромную площадь занимали теплицы. В Ленинграде зимой помидоры тогда не продавались.

После взвешивания и закрытия нарядов наш приятель-тракторист отвозил всю компанию на пляж. От палаток до моря было метров 500, а от склада довольно далеко.

Пляж был шикарный: широкий, почти безлюдный, и поэтому девственно чистый. Плавать я научилась в Лазаревской с папой после восьмого класса, как только оказалась на море. И теперь я наслаждалась на все сто. Купались и по ночам, когда я долго плыла по лунной дорожке, а море фосфоресцировало от каждого движения рук под водой.               

Основной пищей были помидоры. Один раз в день, после купания, ходили в местную столовую, ели что-нибудь горячее, конечно, самое дешевое. В те времена «диких» курортников было подавляющее большинство, никто ничего заранее не бронировал, а на железнодорожной станции, автовокзале и даже в аэропорту дежурили местные жители с предложением, как правило, койко-места за 1 рубль в сутки. Поэтому в столовой были очереди, чем советского человека не удивишь. В магазине покупали только хлеб, а еще у меня была обязанность каждый день ходить на центральную усадьбу с пятилитровым бидоном, совхоз бесплатно давал нам молоко. И еще один ценный продукт – кукуруза, совхозные поля с которой были совсем рядом. Пока была молочно-восковая, ели в сыром виде, а когда созревала – варили на костре в 12-литровом эмалированном ведре. Довольно часто отправлялись на Адлерский рынок, это надо было на автобусе. Там продавали очень много своего виноградного вина, можно было пробовать, поэтому покупать уже было не надо.

Конечно, ходили в кино. Пол в летнем кинотеатре был жестко усыпан шелухой от семечек, почти по лодыжку.

Если пройти по дороге мимо наших палаток в сторону гор, то совсем рядом был стан бригады – домик, в котором хранился сельхозинвентарь. При нем был сторож – мальчишка пятнадцати лет из Казани, очень симпатичный скромный парень. Мы быстро познакомились, конечно, ленинградская девчонка, да еще блондинка (а уж волосы выгорели совсем) произвела на него впечатление. Я с удовольствием ходила к нему в гости поболтать, выпить вина (у него всегда в запасе было, а у нас карманных денег не было) и даже с комфортом выспаться. Иногда с этой целью оставалась у него ночевать. Спала на раскладушке(!) под открытым небом – для меня после нашей палатки это пятизвездочный отель. Засыпала замертво, он, наверное, охранял. Отношения, как и с нашими ребятами, были абсолютно платоническими.

Но однажды я, видимо, в гостях перебрала, и мне «прибилось» идти на танцы. Примерно 1,5-2 километра от нас был пансионат, где были ближайшие танцы (еще не дискотека), куда мы ходили. Я вернулась к нашим палаткам, было уже темно, а на юге, если облака, то темно вообще. Ребята всеми силами пытались меня удержать, но не смогли. И я, в хорошеньком беленьком платьице, ушла в черную южную ночь. Все-таки дошла, музыка, яркий свет. Села, с трудом стараясь не упасть. И тут ко мне подходит типа наш друг – водитель трактора. Я обрадовалась знакомому человеку, сразу на нем повисла, но как-то еще «танцевали». Когда пошел меня провожать, уже начало светать. По обеим сторонам дороги были вырыты арыки (ровные сухие канавы со скошенными краями, поросшими травой, чтобы трава не разрасталась, поливали соляркой, а водой они наполнялись только во время полива полей). И вдруг он резко кидает меня в эту канаву. Из меня мгновенно вылетели остатки алкоголя, и во мне проснулась БЕШЕНАЯ ТИГРИЦА! Мы катались по траве, и я увидела у него в руках нож, но мне было лучше умереть! И вдруг он успокоился, выпустил меня и сказал, что все равно меня достанет. Колотила лихорадка, вся грязная, в изорванном платье, но вырвавшаяся из ада. Влезла в палатку. Утром все рассказала ребятам. Конечно, наша «мама» была не в курсе, и я решила от страха сегодня же уехать, но не в Ленинград.

Через два дня было 29 июля – день рождения моего брата, ему исполнялось 26 лет, с моей точки зрения – дряхлый старик. В то лето мой брат – студент Техноложки имени Ленсовета – организовал лагерь для студентов старших курсов, аспирантов и профессорско-преподавательского состава в поселке Лоо. Вот туда я и направилась ранним утром, почти не спавши. Я и до того хотела съездить к брату на день рождения, а тут все совпало. У меня был заранее куплен подарок (значит какие-то деньги у меня были): банка сгущёнки и бутылка шампанского. Они одиноко болтались в большой дорожной сумке. Иду по дороге между высоченной кукурузой (был такой американский фильм ужасов «Дети кукурузы») в сторону ж/д станции «Весёлое». И вижу навстречу человек, и вся холодаю: «Ты куда это?» Он шёл на работу, сказала, что скоро вернусь, и мы разошлись.

Приезжаю на электричке в Лоо, а ведь телефонов нет, меня никто не ждет. Долго ищу студенческий лагерь, никто не знает… Знакомлюсь с двумя девчонками, первокурсницами какого-то Запорожского института, взяли к себе ночевать, причем я залезала в окно, чтобы хозяйка не видела, что они привели кого-то постороннего. Ну, и мы на троих выпили шампанское. Утром с банкой сгущенки тащусь на станцию, чтобы ехать обратно. И вижу, сидит на крыльце рыжий Боря, один из друзей моего брата. В те времена «хипповали», одевались во все драное. Боря выглядел очень экзотично, но как я была рада! Он меня привел в лагерь, брат очень печалился, что шампанское выпили. Запорожских девчонок я познакомила с питерскими студентами, и до конца отпуска они не вылезали оттуда…

Возвращаюсь к своим, приехала как раз к обеду.В столовой сын нашей «мамы» взял меня за руку и подвел к группе местных, среди которых был и мой обидчик, он оглянулся и сразу сказал: «Ладно, живи, тебя никто не тронет!» Мы и не знали, что наш белобрысый (а он был совершеннейший альбинос) «алкаш» подружился с аборигенами и был в уважухе. Думаю, что у него водились деньги и они «побухивали». Так что нет худа без добра, он меня просто спас. Я совершенно расслабилась.

11 августа мы уезжали. Когда стали делить заработанное, все проголосовали, что мне надо меньше заплатить, потому что я три дня прогуляла. С братом я договорилась, что приеду на «Северной пальмире», он меня встретит, и я останусь в Лоо.

Вышла на платформе с вещами. В простом халатике, жарища, брата ждала очень долго, идет как ни в чем не бывало. Сначала пошли в столовую. В Лоо было две столовых. Студентам выдавали талоны в одну из них. Постепенно несчастные отдыхающие переставали ходить в эту столовую. Вставал в очередь невзрачный молодой человек, а через несколько минут к нему присоединялся весь лагерь. У брата как у начальника лагеря талонов было немеряно, вот где я и отъелась.

Путевку в лагерь было получить непросто, почти только отличникам. Путевка стоила денег, а в лагере надо было работать. Я тоже стала работать. Собирали фундук через день. Приезжал автобус очень рано, бибикал нещадно, студенты с трудом выползали из палаток. Плантации были высоко в горах, чуть ли не царские, огромные кусты. Их даже не охраняли, очень уж высоко. Мы привязывали к поясу наволочку, в которую и складывали орехи в зеленых юбочках, как на картинке. Работали по двое. Куст надо было очистить полностью. Начинали сверху, наклоняя ветки. Со мной стал работать пятикурсник, очень смешной, длинный и тощий. В те времена не было симпатичных брекетов, и у него во рту была просто жуткая проволока. Еще он очень интенсивно отдыхал, приходил под утро, сотрясая весь лагерь, который состоял из палаток с веревочными растяжками. Вот об них он спотыкался, падал и при этом громко ворчал.

Совхоз нас даже кормил два раза: завтраком и обедом, завтрак был в 10. Бибикала машина, все выходили на дорогу и ели кашу, бутерброды и чай. Все свежее горячее. Там была территория детского сада, детей не было, но был туалет с крошечными дырочками.

Когда наволочки битком набивались, тоже выходили на дорогу и высыпали содержимое в большие мешки. После обеда нас уже увозили вниз. Конечно, орехи мы и с собой брали, хотя это не приветствовалось.

Последнюю неделю перед отъездом не работали. Палатки были достаточно большие: две раскладушки, много места для вещей. Так вот в любой палатке орехов было столько, как будто раскладушки на них лежали. Но в нашу палатку постоянно заходил народ поболтать, и поскольку орехов видом не видели, постоянно их ели. В общем в Ленинград не привезли ни одной штучки

***
Маленькое отступление. Вчера 17 февраля 2021 года побывала на Гончарной улице Санкт-Петербурга. Слезы… Разруха и запустение, просто страшно. Зачем, почему? Центр Петербурга… Моя несчастная 153 школа! Новая, красивая, с потрясающими учителями. В какой разрухе территория, принадлежащая школе, да и вся улица – самое дикое запустение 90-х. А ведь сейчас Гончарная – кусочек Невского! От площади Восстания до Полтавской по ней идет движение в сторону Александро-Невской Лавры кроме автобусов и троллейбусов.
***

Все оборудование для лагеря привезено из Ленинграда: палатки, раскладушки, матрасы, одеяла и подушки. Совхоз оборудовал на улице умывальники и обычные деревенские туалеты. Брат мой, как начальник, не работал, а играл на пляже в карты с местными и, как правило, выигрывал, был очень уважаем. Он жил в палатке со своей будущей женой, студенткой, очаровательной барышней, похожей на Стефанию Сандрелли. Он ласково звал ее «сарделькой». Я с ней очень подружилась. Ей было скучно, она, в отличие от брата, собирала орехи, а в свободные дни он на пляже был занят.

В Москве проходил международный кинофестиваль, и в Сочи показывали фильмы. И мы втроем поехали. Брат, как положено, в драных шортах и в футболке, запачканной краской. После кино зашли в пышечную, заказали штук 20 пышек, кофе был только «из ведра». Заваривали в огромном баке. И вдруг они быстро рассорились и разбежались в разные стороны, забыв про меня. Я не смогла не съесть все до единой пышки, горячие, посыпанные пудрой. Мне было очень плохо, еле добралась до Лоо.

Недалеко от нас, где-то в районе Гагра-Пицунда, отдыхали муж и жена – друзья брата. И брат с Сарделькой на несколько дней уехали к ним. И вечером того же дня на пляже собрался весь лагерь, и я, конечно. Два наших студента переругались с местными, тех тоже собралось немало. Наши проиграли деньги и не отдавали. Этих ребят и в лагере недолюбливали. В общем, намечалась драка, мне было очень страшно, но все обошлось, все-таки нас было больше. Но было объявлено, что, если долг не отдадут, то придут ночью и перережут все палатки!!! Этих двоих просто насильно запихали в первый поезд, уезжающий в Ленинград. Лагерь всю ночь не спал, а я – самая маленькая и одна. Меня взяли к себе два парня, аспиранты. Один огромный, как Шварценеггер, а другой, наоборот, худенький, стройный и подрабатывал в ленинградском журнале мод, я его часто видела на обложке. С тех пор я с ними подружилась, особенно с «Кинг-Конгом» (это я его сейчас только так назвала, а тогда такого персонажа я не знала). Мы вместе купались, и он плавал баттерфляем со мной на спине, мне казалось, что я на огромном дельфине. Они очень ласково и бережно со мной обращались, как с ребенком.

У меня было поручение: все к нам в палатку приносили письма в Ленинград, и я каждый день ходила к «Северной Пальмире». На почтовом вагоне был почтовый ящик, куда я и опускала письма. Я писала маме каждый день: «У меня все хорошо». Иногда приходило несколько писем одновременно, и мама не переживала. 

Мы уезжали на дополнительном поезде, который шел больше двух суток, «Северная Пальмира» - ровно 36 часов. Стали собираться. И, о ужас! Не могу найти свой бесплатный билет, а это такая бумага с фотографией, которую надо предъявить в кассу для компостирования на данную поездку. Брат был в шоке! У нас ехал целый плацкартный вагон с огромным количеством барахла и двумя «зайцами» в связи с полным отсутствием денег (моим братом и еще одним студентом – самым красавцем, которого погрузили в поезд совершенно «бездыханным» (пьяным), под слезы многочисленных барышень, которые его провожали). Так вот не хватало еще и меня. Я плакала и искала. Нашла непостижимым образом. Есть такой походный котелок, в который вставляется фляжка, это я привезла из Адлера, ни разу в руки не брала. Как я догадалась во время поисков вынуть фляжку из котелка?! А там – билет!!! Причем это было в последний момент, брат бегом побежал в кассу.

В последний день я решила оттянуться, уплыла так далеко, что было не видно пляжа, а только верхушки гор. И у меня обе ноги от паха до пальцев свело судорогой. Это было не первый раз, и я не переживала, боль притупилась, и обе ноги как два бревна повисли вниз, но на руках я уверенно могла доплыть до берега. Но меня «достали» спасатели. На всех пляжах были спасательные станции, и обычно молодые ребята дежурили в специальных лодках на акватории, у них были рации. Меня заметили и затащили в лодку. Если бы привезли на станцию, был бы протокол, могли оштрафовать. Но дело кончилось тем, что я пообещала вечером прийти на местные танцы, а мы уезжали! На пляже меня не было больше трех часов, думала, что брат всю милицию на уши поставил, а он сладко спал, прикрыв лицо газетой, чтобы не обгорело.

Стоянка поезда в Лоо была очень короткой, погрузка была сумасшедшей. Мы уезжали последними, лагерь опустел, и, по-моему, его больше и не было. А я на следующее лето была в стройотряде в Ленобласти. Мне пришлось спать с братом на одной полке, причем так, чтобы меня было незаметно (у нас же было два зайца). Нашего проводника звали Автандил. Брат, конечно, «развел» его на карты. Причем играл просто в «секу». Брат, естественно, выигрывал, и мы по дороге не голодали, мягко говоря. На станциях продавали огромное количество фруктов, невероятно дешево, горячую картошку, посыпанную укропом, малосольные огурчики… Очень скоро туалеты были напрочь засорены, и Автандил их закрыл, но поскольку поезд часто останавливался в чистом поле, особых проблем не было. Очень выручали кукурузные поля, початки варили в баке, где кипятилась вода для чая.

Приехали на Московский вокзал 30 или 31 августа. Иду по платформе значительно впереди брата, навстречу мама с папой, на меня не среагировали, не узнали. Я была чумазый (у меня загар не бронзовый, а грязно-коричневый), тощий негритёнок из Тома Соера с совершенно выцветшими волосами, ростом 168 см, весом 47 кг. Я еще один раз в жизни дошла до такого веса, но это было в 2016 году после тяжелейшей операции аппендицита.