Он собирал книги по именам...

SadaShiva
story
I

https://vk.com/unbelieveableglory?w=wall323457316_1899


;
     Он собирал книги по именам, цветам, обложкам, - вскоре не было ничего, что рассказать не по книгам не возможно.
     Места гостей занимали оставшиеся в рюкзачке по-случайности, - с годами гости становились родными и удостаивались места вблизи...
     Другим доставалось, топить плиту.
     Его увлекали вселенные за вселенной, - и мир перестал не быть текстом.
     Проницание возросло – и не было события, мысли и человека, - что не мог бы перевести в буквенные молитвы.
     Ему доставалось многое – от монет-советников, картин с авантюринами в тиснении, книг-самоучек, солоноватых от слёз романов любовных и учебника истории с пулевым ранением.
     Его пленяли дневники. Да-да – те славные истории с любовным романом во фрагменте во одном, и шествием по склону на другом. Там где есть послание себе – есть тропа его интереса.
     Годы шли, и дети росли... Так было со всеми – кроме участников этой комнаты, - и ни от именования ими, ни собой, не было тех – кто сказал бы «Мы», - и из нас была семья, семья навеки, - знаете. такую ожидаешь встретить... ...никогда.
     Никогда Короли не встретят Королеву – ведь судьба игр окрасила родом с той, врагами...

Он остался в своей комнате, остальные в роду умерли, - но это ничего – он справился, освоился, - в социализации:
Гостил у милых и прекрасных – и всюду добывал по книге, - а в одной был пароль от банковского хранилища – вышло в историю уморную..

Итак, была у него подружка – знаете, по таким скучают: снаружи будто бы и ничего – ни теснения, ни взгляда в душу, - а что-то остаётся: послание: странница передаёт гостью-веточку в мир того-встреченного, - из встречи в встречу, вы удабриваете эту веточку – и миры сплетаются виноградною лозой – и становятся родными...
Игра была в том – что с ней было нечем заняться...
Ну, вот что скажем словом «нечем»: первый и последний поцелуй – ответные; шнурки вечно развязаны – чтоб был повод отвернуться от взгляда; в кармане колода трамвайных билетов – чтоб сказать «это мой трамвай» - и откупиться от вниманием псевдопоследним билетом; - так у неё было со всеми – и кто знает, кто такими девами кружит, - не хочется и узнать, есть ли другая такая в мире.
...их встречи отличались от «других» - ведь они не были идущими навстречу.
Они рисовали. Рука-об-руку: запирались в кладовой, забирались на пресамую вершину мира, отворяли тайник тысячи таинств, - брали ручку чёрную гелиевую из пенала с Ганешей, планшет, и отправлялись в иллюстрационную дальность...

Эта подружка писала письма – послания мёртвому другу, - сшивала с альманахом домашних снимков и сплетала в книгу письма...
...недавно ей случилось..
..поцеловать Смерть в остриё косы.
     Ей подарили дебютную пластинку от альбома «Forget Me Never» - такое слушают в секрете, подключив патефон к наушникам и затем разбив пластинку...
...но её родители были «Не Из Этих» - и тайный плод вкусила вся семья.

Их не смущали эти яркие цепи, не теснили вопли в квартире, - и всё бы хорошо – да вот собралось всемирное «письмено» с мышьяковыми чернилами : «Передаём Тебя во Власть Высшей Силе», - ...минутку, постойте, с мышьяковыми?
...за месяц малышка отлежала дважды – врачи обещали семнадцатилетней бедняжке смерть дважды, - дважды подтвердив, трижды опровергали...

...письмо злополучное отыскали вскоре – и отправители познали сто восемь кругов особого ада человеческой игры.
     Она лежала в больнице, - то было во второй раз – ибо первый провела та в коме, - и встретился ей старик-сказочник, встречи с кем только себе бы и пожелала...
Он (Старик) курил: то завернёт самокрутку, то вынет сигару из хьюмидора, до забивает трубку...
...Он веселил ровно когда выкуривал: выдыхает дым – ведёт рассказ, - и так дыхание с курением сплети того петлёй с жизнью...

Он  выкурил полторы сигары – выдувая дым истории той в кисть, что станет подругой друга нашего, - а пока – перо проникает в чернильницу, острие касается глади, а слова рассыпаются в строки...
То был шёлковый блокнот – пластинка стальная покрыта тканью-шёлком, а ткань та обвёрнута в шёлк-нити.
Она печатлела по вечерам – и согревала руки о свечу, тем собеседникам вторившим свет несла.
Первая страница – с пометкой: «было слишком накурено, - и ясно не до конца – чем из сигары смешно так накурено»



«В одной Восхитительной вселенной, в одной Замечательной вселенной, в одной Исключительной вселенной, - была пустота... Пустота полнила дома несуществующие, мечты одна с другой обоих нас вели к той.
Одна замечательная вселенная была полна пустоты.
Пустота вспенивалась облаком, вселялась на чердак, икрилась нитями цвета из-под принтера-рояля...
Бесподобных и бестолковых инструментов там тоже хватало...
...вспомнить бы ... ..а – не вспомнить, - «Вам тут многое на болтаю – что не хочу потом и видеть, - поймите, за сожаление»
В одной маленькой вселенной, было полно – пустоты:
И ей не откуда деться – Ей не ведомо что есть ты.
Одна маленькая вселенная не знала счастья, озарения, любви, - и нет – дело не во времени: носитель той мог быть и где и с кем угодно – дело не в том, что не шли крестовые походы.
Пустота познала себя – сквозь преломление времени, исчезновение чрез переходы и сочетания измерений, - и всё чем перекликалось в том – пустота.
Пустота общного – вела, соприкасала и звала. И не уставалось для того ничто – кроме пустоты.
Прострация самоосозналась – и в маленькой вселенной появился: Путешественник.

Путешественник скользил-порхал по из мира в мир актом мановения пера: знакомился с мистерией первопричин, снискал у дев миров тех славы проходимца-книголюба – кто за возможность поменяться с кем-то чем-то и напиться, расскажет любую байку из прожитого в параллельностях миров и обменяет на пустоту любое чувство, - и Ветер того голос лишь и знал...
Путешественник брёл из мира в мир – и обменивался с той ниточками чувства взамен на пустоту, - и века шли – в Странствии.
Странник скопил донельзя отвсюду: флакончиками чувства полнился саквояжик: Маленькую Вселенную заводнило Чувством: ярость, очарование и влюблённость вились в чувственном озере странной воронкой, - но не о червоточине, говоря об Обители.
Облака всецветны, киты светятся в темноте, рыжеглазые Богини в Платьях Лунного Света, церкви закрыты под божественные утехи, а рекламные флаеры говорят «Ещё» - вслед поезду вникуда.
У нашей Маленькой Вселенной, полной пустоты, исчезла пустота.
Словно той и не было – будто подменили память и правила и из левши переучили в правшу; - это история про всех – не так ли?
Другие миры к тому веку пробудились – пустота заставила мечтателей прирождённых, мечтать; деятелей – создавать, - а странников – шествовать.
Наша Маленькая Вселенная к тому моменту потеряла репутацию пустой – и к ней наведывались путешественники.
Наш Странник вернулся молодцом – и Вселенная создала тому в помощь Хранителя.
Хранитель хранил Мечту от Неизбежности, платки с вышивкой «до встречи» с платками «никогда», часы – с календарём ушедших встреч, а романтику – подальше от обещания.
Хранителя навещали другие странники – обменивались ерундой на ерунду, едой – на еду, - и ценнейшей валютой для того, стала пустота.

Пустоты скопилось предостаточно – а краски не скуднели, не убывали, не осквернялось, - некогда Маленькой Вселенной, некогда пустотою полненной, полегчало.
Путники оставались всё на дольше – и Вселенная родила вслед кармическим братьям, куртизанку.
Куртизанка могла задержать на не менее красочной планете на не менее сочные годы, - и задерживала, и разбавляла собой закат переживания, и собирала души, и в молитвах  платила ими за жизни, - ведомая ею, иная стезя.
Куритзанка развлекала и забавлялась – и нигде не отыщешь ту – кроме порога дома, где одна пустота...
В Одной Крошечной Вселенной, полной пустоты, ничего и не была, - и родила та: Странника – чтоб кочевал между миров и собирал Прометеев Огонь по искорке, - и никому ничего не стоило влюбить в себя Странника, - так его кармически и водило – от вселенной ко вселенной – в циклах вечного обмена.
Странник накопил даров вселенных – и заполнил ими сумы, - и назначила Вселенная тому, Хранителя – нести благовония с кадилами...
...и уплотнять пустоту – разбросанную по Вселенной.

И миры внешнего свода – всё ту-же затеяли игру: отправляли путешественников – в гости к миру, другому, её и твоему, - и оставалось у одних по искорке другого, - и свет заполнило панорамою миров – где один течёт и сквозь иного, и в картинку ту – что складывается при отдалении.
Всё оказалось всюду – и странники переобуздались в Гости.
Наша вселенная впервые для хроники миров открыла шалью обвешанный Отель Любви – и заручилась помощью Жильцов и Го’стей – и родила двум псевдобраться в помощь куртизанку...
И стало там Свободно – и вечностей, где предвкушение глотало пустоту – не отыскать, словно некогда – не счесть...»
     P.S. Так прошёл дымный вечер во внутренней больнице»


~   ~   ~


     Её вернуло в прежнего обитель – но ни письма, ни пластинки, ни пластинок в чертогах обожания, на обыск не нашлось.
Её вернуло в мир другой, - знаете, когда соприкасаешься с чьим-то, существенно чьим-то комфортом рассказа, дышишь пылью рукописных книг, восторгаешься полуночным озарением, - много есть в мире из сказочного знания, соприкосновения с чем не достичь человеческими средствами – любыми...
     На его звонки отзывались подружки, о ком он думал в непростительных состояниях, - но тем вечером не отозвалась ни одна, а она – позвонилась и напросилась на встречу, - и не одну...
     Она ждала на качельке – вручила блокнот и горько обняла. А лоза сражалась с отторжением духа болезни и времени. Время никуда не шло: блокнот достался кому нужно, ушёл вникуда шагами Странника – кто исполнил цикл обмена миров. А она ещё плакала. Росой.
А лоза расцвела. От росы.
..

Он спал с манекеном в обнимку, а теперь – с блокнотом ветхим: сторонился брать в поход – но переписывал – чтоб перечитать копии, хранить ту в памяти, и, вдруг потребуется, сжечь.
Так он и заполучил первую странницу-страницу своего потерянного пути.
А она.. Она.. Она.
     Дремлет обняв рюкзачок. Утро пробирается по ключицам. Скоро Её разбудят мажорными трелями колоратурного сопрано, угостят шоколадом с сигаретой, - но не сейчас: сейчас Она дремлет с тряпичным рюкзачком в обнимку – и снится Ей лето.
«Ни одно людское качество впредь  мне не хочется воспеть» - звучало в дневнике того, кто отдался Мечте.

Боги даровали им ночь – и все смеялись: он нежил и обнимал её – будто Сакрат Платона в «Пире» (ну – или кто так с кем не был), - будто сестру или мать: оставлял поцелуи сопричастности к судьбе, изучал контуры, погружался в линии жизни и встречал искрицы похожести, - узнавался в зеркале, а ночь скрипела пластинкой. – А она смеялась – всем поколениям навстречу, - что бы то ни значило...



II
     Окурки устилали пол – он остался в лучах её сопричастности. Боги хохотали: «Узнаться в зеркале...» - и что-то в его жизни, с пор тех, пошло непривычно.
     Он брёл за благовониями – к очередному магу на аудиенцию.
-Которые Вам?
-Натуральные безосновные, Красный Сандал, в тубусах – упаковку, - и жёг по пути: прохожие – одни чуждались, вторые улыбались и любопытствовали, третьи составляли пару Всемирного Благовонного Шествия.
Ему хотелось подумать в отрешении – чтоб для мира ты умер, надо пробраться на высоту или заползти в глубины (второе многим – форма эскапизма, первое – простор не оборачиваться): прошёл на чердак бессчётного из домов с красной фенечкой на дверце, снёс замок чердачный и понёсся сквозь стену голубей и их потомков – к свету сквозь туман, к себе – сквозь кровь на зеркалах, - и так попутно выбрался на крышу.
А любимая группа всё пела в наушниках:

«I’m searchin’ for SomeOne
To make me believe
What I am the new One
To make it releave
And start The New Rhyme»

Так всегда – детям века есть чего сказать, а восприятие занято поглощением, - и к чему – когда можно кричать на своём чердаке, кричать до безумия, - пока не встретить...

Девушка-Бумага жила в палатке из простыней: гирляндки волнились по простору, стремянка служила опорой, шпагат – канатом. Он прошёл к ней вслед по свечению – приподнял шторку ответно зову приветствия и принял приглашение благодатью. Время ручьилось сквозь ткани – не задев их.

Кожа просвечивала плоть той – он рассматривал рёбра и органы, её щекотало взглядом. Свечение накапливалось позади глаз каждый раз когда хотелось уснуть, - но они засыпали, и просыпались в миг общий, вечность одну, - почему бы и нет – ведь с людьми так бывает(?)
Она кормила историями – про лунных ежей, про очки-странники, про платок мечтателя, про голубей восточных, - весь Свод Записанных Историй поместился бы в страницах, - а он и поместился – благо друг наш (не скоро ли?) записывал.
Записывать или слушать-наслаждаться – что за разные подходы к жизни... Он завидовал тем, кому для оправданной жизни достаточно одного существования... И хаос осыпался в пепелинки, - в угоду ему или мне – все встречные памятные в том мире курили и делали многое запретное...

Они всё курили на чердаке, он исследовал её физиологию, - и пришла та странная ночь...
Голуби не ушли кормиться – все сбились комочком объятным: один на другого – сцепились крыльями в ромбик и дрожали вслед далёкому маятнику, слышимиому отвсюду (прислушайтесь) – в мурчании.
Он влюбился. Та ночь многое прояснила – впервой об руку с явленным Источником. Приготовьтесь.


;
III
Он усыпал в объятьях той – волнился в нежности, - всё что может допридумать ум пытливый, - и усыпал под пухом сакур снежных – а она была ветром кто собрала все блага мира собою. Свет позади глаз – ярок донельзя, - «открыть бы глаза», - и глаза открылись – не в палатке на чердаке, но где-то не тут.
Тринадцать Существ разместились по орбите Тайной Истории – в космосе закрытом многим, открывшемся ему.

«Нас столько-же – сколько Вас» - гласил глас одной из – «Выбирайте – Вас выберут»

«В одной Лакомой Вселенной – было много пустоты» - звучал в ответ он – «И ни облачка» - и свивался небосвод лозою виноградною – «И пусть прощание с потерей были предлогом повеселиться в тепле памяти – хранить мне прежне нечего» - а слёзы всё не шли..

«Раз тебе и книги в дар от нас – не ноша, - просим принять» - и даровали ему душу... – «Будет в тебе сквозь каждое сейчас – и хранить/беречь её значит хранить/беречь себя» -...- «Прощай, Странник, отныне ты – Хранитель», - и. такое. бывает.

Душа наполнила Его – такое незамедлительное чувство: корни крепнут.
И он проснулся – в своей книжной комнатке, в объятьи книг и очерках рассказчиц, - и впредь записывал свои сны – особенно вспоминая то, что снилось ночью сей.
А снилась ему сказочная карточная колода.






by Савелий Меркулов:
vk.com/unbelieveableglory