О чем сигналят маяки 12 13 14

12
        Как и договаривались, на следующее утро за мной заехал Виктор. Всю дорогу мы ехали молча, изредка лишь перебрасываясь короткими фразами, настроение соответствовало погоде. Мысли весь этот день, словно пауки в банке, готовые истребить друг друга, причиняли мучительную внутреннюю боль. Еще более невыносимой эта боль становилась от осознания, что независимо от исхода борьбы, вопрос для меня был уже решен, решен основательно и бесповоротно.
        Рабочий день подходил к концу, и по сложившейся традиции в отделе промышленной безопасности, впрочем как и в других отделах Управления, перед тем как отправиться домой, за перекусочным столом собрались Инесса Арнольдовна, Лариса Васильевна и Влад с Денисом. Мое настроение было явно не в пользу работы, и я вынужден был влиться в коллектив и выпить чашку чая, закусывая уже несвежим печеньем.
        Инесса Арнольдовна молча сидела у края стола и меланхолично смотрела на серые корпуса зданий за окном. Лариса Васильевна, допив свой чай, не спешила покидать компанию, и напевая что-то из репертуара отечественной эстрады, пребывала в легком приподнятом настроении. На другой стороне стола шел ровный и размеренный разговор Влада с Денисом на тему ремонта ступицы переднего колеса тяжеловесного мотоцикла «Урал», который уже третий месяц в глубокой тоске ожидал в гараже своего победоносного выхода. Ребята что-то говорили про распорную втулку и какую-то квадратную пластину с закругленными под радиус ступицы углами, однако мне показалось, что акцент разговора плавно смещался в сторону содержимого холодильника владельца «железного коня». Молодых людей очень беспокоило, что ремонт затянулся, и что нужно бы поторопиться, но больше их беспокоило, придет ли сегодня вечером в гараж Семен, который стоял у самых истоков ремонта ступицы, и имел толк в мототехнике, но еще больше имел толк в содержимом упомянутого холодильника. Об этом самом «самолете-мотоцикле» и упоминал тогда Звягинцев при первой нашей встрече.
        - Ты,
        Теперь я знаю, ты на свете есть,
        И каждую минуту
        Я тобой дышу, тобой живу…, - иногда попадая в ноту, тоненьким и звонким голоском, больше похожим на фальцет, мурлыкала под нос Лариса Васильевна.
        - Голубушка, если вы считаете то, что вы сейчас делаете, пением, хочу вас глубоко разочаровать, - очнулась вдруг Инесса Арнольдовна.
        - Это она теперь знает, что ее Игорь Васильевич есть на этом свете, - отвлекся от мотоцикла Влад.
        - И дышит им каждую минуту, - подхватил Денис.
        - Да, это все про моего Малышку, - кокетливо прозвенела Лариса.
        - Твой Малышка скоро в дверной проем не влезет, - не унималась Арнольдовна.
        - Хорошего мужичка должно быть много.
        - Вот именно, что мужичка.
        - Малыш мой кстати сегодня…
        - Да что ты трындишь все, словно заезженная пластинка - Малыш, Малыш… Малыш, Малыш, собак так даже не кличут.
        - Это ты о чем сейчас?
        - Сама прекрасно знаешь.
        - Не знаю, расскажи.
        - Да идите вы со своим Малышом, знаете куда?
        - Инесса, что ты вцепилась сейчас в меня, какая блоха тебя кусила.
        - Да надоело уже, одно и тоже: Малыш, Малыш, хуже скрежета зубовного.
        - А как ты со своими сплетнями, как заведешься, так уже никто остановить не сможет.
        - А что ты уши-то свои развешиваешь, тебе я их рассказываю? Вон Влад, Денис.
        - Ты, Арнольдовна, уж извини, но третий день подряд слушать про то, как Олег Евгеньевич подсидел Вениамина Аркадьевича…, - возразил Влад.
        - О господи, вот коллективчик-то достался.
        - Коллеги, можно потише, - робко из-за своего стола донесся голос Школьника.
        - О… Семен Аркадьевич никак к концу недели голос подал, - переключилась Инесса Арнольдовна, - а мы уж думали, вы в отпуске. Голубчик, продолжайте лучше дальше делать вид, что работаете, у вас это очень хорошо получается.
        - У тебя мужика нет, вот ты и взъевшись на всех, не зря Василич от тебя бежал, только пятки сверкали, - не на шутку разошлась Лариса Васильевна. - Уткнулась одна в своем логове озлобленная, сплетнями весь поселок опоганила.
        - Ой ты господи, да сто лет мне не нужно такого мужика, как твой, кроме как шанежки жрать, больше ни на что этот мужик и не способен.
        - А то что Игорь тебе полку в том году сделал, уже забыла?
        - Это ту, которую он мне полгода делал, зато водки выжрал твой Игорь на целую пятилетку вперед.
        - Ну, если для тебя месяц - это полгода…
В разгоревшейся перепалке «девочки» не преминули упрекнуть друг друга и в постоянных стенаниях по поводу своих проблем со здоровьем, причем досталось и притихшему Семену Аркадьевичу, проявившему однажды дерзость поведать шокированному коллективу о своей подагре. Под раздачу почему-то попал и бывший свекр Инессы Арнольдовны. Вспомнили и кто как работает, кто какие журналы читает в рабочее время, не забыли «пройтись» и по своему начальнику отдела, который редко появлялся в этой комнате, предпочитая вызывать всех к себе в кабинет. Не была забыта даже некая Клавдия Петровна из соседнего отдела. Спор то затихал, то вновь разгорался с прежней силой, не на шутку возбужденная Лариса Васильевна при этом не изменяла своей привычке подхихикивать. 
        - Тьфу… да чтоб вы с Малышом подавились сегодня своими шанежками, - Инесса Арнольдовна решительно встала из-за стола, накинула пальто, и гневно посмотрев в зеркало, отправилась домой.
        Долгожданная тишина снизошла на кабинет отдела промышленной безопасности, лишь робкий шорох бумаг был слышен со стороны стола Семена Аркадьевича.
        - Да, чисто по-человечески жалко тетку, - Влад постукивал черствым печеньем по столу.
        - Ты про Кузьмича? - толи спросил, толи уточнил Денис.
        Весь небольшой коллектив, если только за исключением далекого от сплетен Семена Аркадьевича, прекрасно понимали истинную причину недавней вспышки Инессы Арнольдовны. Лариса Васильевна крутила в руках пустую чашку и молча смотрела в окно. Ребята тем временем встали из-за стола, накинули уличную одежду и направились к двери.
        - Ну и дрянь же ты, Лариска.
        - А ведь не Арнольдовна поселок сплетнями обгадила.
        Лариса Васильевна еще некоторое время продолжала сидеть задумавшись, все не выпуская из рук чашки, наконец и она встала, достала из шкафа пальто, и не надевая его, словно побитая собака, молча, не попрощавшись, скрылась за дверью.
        - Бабы, они ведь такие, за горло как хватятся, считай пропало, - тонким голоском тихо прохихикал Семен Аркадьевич. - До свидания, Сергей Викторович!
        За окном по подоконнику послышались первые капли дождя, лишь баритон Арнольдовны эхом отдавался откуда-то из глубины кабинета. Оставив грязную чашку на столе, я вернулся на место Шаповалова, дожидаясь звонка Виктора, когда он освободится. Отголоски происшедшей сцены смешались с мыслями, преследовавшими меня с сегодняшнего утра, рука машинально то включала, то выключала настольную лампу. И ты, Арнольдовна, туда же. Да, брат... никого не щадит эта зараза, ни четырнадцатилетнего паренька, ни видавшую на своем пути женщину, которой жизнь отмеряла уже шестой десяток.
        Рука в конце концов оставила лампу в покое, и опустилась к ручке ящика стола, выдвинув его и обнажив тем самым конторский уклад Шаповалова. Свет лампы рассеяно падал на содержимое ящика, внутри которого в легком беспорядке лежали засаленные листы схем, чертежей, каких-то графиков, планов, отчетов, здесь же нашлась небольшая деревянная линейка, на которой авторучкой было выдавлено "Бегунов" и номер телефона, среди бумаг попалась незаполненная поздравительная открытка с Новым годом: на сосновой ветке среди белых и синих снежинок были изображены два бельчонка, один из них вручал другому большой желто-оранжевый елочный шар с нарисованными красными звездочками. Нашлись в ящике и несколько шариковых ручек без стержней, пара тщательно заточенных карандашей, серый алюминиевый портсигар, зубная щетка с пастой, и даже бритвенный станок.
        Да... чем-то наша жизнь напоминает содержимое таких вот ящиков: в таком же легком беспорядке мы что-то планируем, перед кем-то отчитываемся, реже - перед самим собой, в памяти остается чье-то имя «на линейке», и среди всего этого «хлама» попадается такая вот открытка, пустая, холодная и безликая, каких немало накопилось в «ящиках стола» Инессы Арнольдовны. Интересно, что делает здесь эта открытка, кому она предназначалась, и почему так и не была отправлена по адресату? Кто этот адресат? Кто, вообще, этот Шаповалов? Есть ли у него семья? А может он встречается с женщиной, интересно, красивая она, брюнетка, блондинка? Мне почему-то вдруг очень захотелось увидеть эту женщину. Дождь все уверенней стучал за окном. 
        Я задвинул верхний ящик, и тотчас же выдвинул нижний. Пара истрепанных блокнотов, в которых скорым почерком были внесены имена, телефоны, адреса, сделаны небольшие пометки, пожелтевшая упаковка аспирина, опять планы, графики, технические отчеты. Среди всего этого вороха мое внимание привлек серо-зеленоватый кусок плотной бумаги, выглядывавший из-под прочих бумаг. Я ухватился за него, извлек из ящика, и разложил перед собой под свет лампы подробную топографическую карту окрестностей комбината. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Данные о рельефе, опорных геодезических пунктах, гидрографии, грунтах, коммуникациях - все это было перед моими глазами. Взгляд жадно вцепился в ту часть карты, где была отображена Белая коса. Вот она - Ивинская дорога. Я внимательно стал рассматривать все обозначения и данные о местности, по которой проходила эта дорога. «С бубенцами на санях» говоришь, ах ты Ефимыч? Бульдозер у него не пройдет… Это на местности, где один только камень? Дальняя часть косы, врезавшаяся в море, представляла из себя открытую песчаную местность. Так вот откуда шли БелАЗы, но что там могли возводить?
        Получается Звягинцев с Крыловым были "в деле", но кто еще? Герасимов? Вряд ли, этот знает толк в коньяках, но доверить серьезное и столь щекотливое мероприятие... впрочем… на нем замыкалась система обслуживания всех сооружений и оборудования комбината. Виктор? Правая рука Звягинцева. Не-е... Виктор - обыкновенная рабочая лошадка, рубаха-парень, этот простак не способен на хоть сколько-нибудь смелую авантюру. Сам директор комбината основную часть времени проводил в Москве, и выполнял в большей части представительские функции. В руках Звягинцева был сосредоточен весь инженерно-технический блок, но по каким-то, неизвестным мне причинам он имел влияние и на производство. Фактически выходило, что управление комбинатом в значительной части находилось в зависимости от главного инженера. Дождь уверенно барабанил по ржавому подоконнику.
        Ну хорошо, допустим Звягинцев и Крылов замешаны в махинациях на очистных сооружениях, вероятно кто-то еще из администрации, только что мне это дает? Обращусь я прокуратуру, в Комитет, есть у меня в Москве и человек один, через которого можно было бы запустить процесс, но где у меня доказательства, что я могу им предъявить кроме как собственных умозаключений, я даже толком не знаю сути дела. Пешком добраться до объекта, шесть-десять километров в одну сторону для меня не столь серьезная дистанция, учитывая мои увлечения спортивным туризмом в молодости, но меня остановят на первом же пропускном пункте. Да если бы я и оказался там… Нужны документы, улики, факты... Резкий звонок телефона заставил меня вздрогнуть, это был Виктор.


13
        Возвращаясь в деревню, я обдумывал план действий с целью избежать встречи с Анной Сергеевной. Сейчас Виктор довезет меня до медпункта, я выйду из машины, отойду в сторону, дождусь пока он уедет, и тогда спокойно отправлюсь домой. Звук двигателя автомобиля в приемной не должен быть слышен. Но а если она, как вчера, снова придет ко мне? Эта мысль заставила меня призадуматься. Нет, она уже больше не придет, в этом я был уверен.
        Машина остановилась в пятидесяти метрах от крыльца, с листьев кустов и деревьев, которые действительно приглушали звук мотора, падали капли дождя, Виктор заглушил двигатель.
        Что он собирается делать? - волнение начинало расти.
        Виктор потянулся назад, и достал с заднего сиденья пакет, из которого был слышен звук стекла.
        - Я с вами заскочу, Анна Сергеевна просила со склада ей привезти.
        - Да и я могу передать, чего мокнуть-то, - неуверенно попытался я возразить.
        - Не-не, хоть ноги разомну, еще обратно ехать, да и авансовый с накладной надо подписать, - Виктор недоверчиво посмотрел на меня.  -  Отлежаться бы вам еще пару денечков.
        Я чуть ли не вывалился из кабины, не чувствуя под собой ног, дошел до крыльца. Яркий свет в приемной ослепил меня после уличного сумрака. Молча, я стоял, облокотившись о косяк двери, и словно в тумане наблюдал как Виктор подписывал бумаги, в то время как Анна Сергеевна расставляла флаконы в стеклянном шкафчике.
        - Все, побежал, не буду задерживать. До завтра!
        Виктор выбежал на улицу, оставив меня стоять возле двери.
        - Вы уже забыли, что нужно делать? - тихо и спокойно спросила Анна Сергеевна, не глядя в мою сторону.
        Я молча разделся и лег на кушетку. В то время, как она устанавливала иголки, я почувствовал дрожание ее рук, отчего ощущения в спине были неприятными и слегка болезненными. Процедура проходила в полной тишине. В эти минуты я вспомнил, как будучи еще маленьким, я также лежал на кушетке, медсестра долго готовила шприц, и я с ужасом в любую секунду ожидал укола. Подобное чувство детского страха овладело мной и сейчас. В эти минуты здесь на кушетке лежал тот самый маленький мальчик, в то время как Анна Сергеевна исполняла роль строгого и страшного доктора. Эти двадцать минут показались мне вечностью. Я слышал ее шаги, слышал как она собирает инструмент и убирает медицинский инвентарь. Наконец, она подошла и легкими движениями стала извлекать иголки.
        - Можете одеваться.
        Я быстро накинул рубашку, застегнулся, и уже через минуту готов был покинуть приемную, но сделать этого не смог. Вместо того, чтобы поблагодарить и попрощаться, я в нерешительности стоял возле кушетки и смотрел на Анну Сергеевну. Она не обращала на меня внимания и лишь продолжала последние приготовления к уходу. Я не мог оторвать взгляда от нее, внутри вновь все сжалось. Во мне было чувство жалости, подобное чувству материнской любви к своему ребенку - маленькому, беззащитному, которого в силу обстоятельств надо было оставить одного, почти что бросить на произвол судьбы. Сейчас я надену пальто, и ничего не сказав, уйду… и от этой мысли в сердце появились еще более тягостные ощущения. Я не мог оставить ее, уйти сейчас, именно в эту минуту. Сердечная боль, словно кандалы, приковали меня на месте, не давая сделать даже движение.
        - Анна Сергеевна, разрешите мне проводить вас, - почти прошептал я.
        Аня ничего не ответила, она молча лишь надела пальто, выключила свет и вышла на улицу, ожидая меня возле крыльца, чтобы закрыть пункт.
        Я молча шел за Аней, выдерживая небольшое расстояние, но постепенно ускоряя шаг, вскоре поравнялся с ней.
        - Аня, я хочу попросить у вас прощения. Я знаю, просить прощение за то, что произошло, глупо и бессмысленно с моей стороны. Но я очень прошу вас простить меня. Я провожу сейчас вас до дома, и мы больше с вами уже никогда не увидимся. Только очень прошу вас, простите меня.
        Мы продолжали идти, за все это время Аня не произнесла ни слова, вместе со струйками дождя слезы текли по ее лицу. Еще несколько минут, и мы будем уже возле ее дома. Вдруг я почувствовал, как ее рука нежно и мягко взяла мою руку, я ощутил ее тепло. Она остановилась, обняла меня, крепко прижалась, и… поцеловала… поцеловала в губы...


14
        В руках у меня было письмо от Лены, которое я успел уже перечитать дважды. За все время моего отсутствия она так и не решилась позвонить, предпочитая телефону проверенное временем средство. Это было обычное письмо, каких множество колесит по необъятным просторам нашей страны. Письмо, лишенное эмоций и наполненное лишь скучными фактами, глупыми вопросами и нелепыми просьбами. Мне сообщалось, что скончался Аркадий Спиридонович, Барон в очередной раз разбил цветочный горшок. Мне также было теперь известно, что заходил Павел Александрович, и более двух часов рассказывал о том, что Мухина отстранили от должности начальника управления, но ходят слухи, что ему уже предложено теплое место в научно-техническом совете. И как положено в большинстве подобных писем, текст заканчивался бессмысленным вопросом: «Как у вас с погодой?» и еще более бессмысленной фразой - «Не знаю, о чем еще и писать».
        Скончался Аркадий Спиридонович. Жалко, смешной был старик, но в его-то годы, и с его здоровьем - странно было, если бы он этого не сделал сейчас. Собака разбила горшок, и что теперь? Человек в своей жизни совершает гораздо серьезные проступки. Но, не тот ли горшок разбило это животное, который Феоктистовы нам из Индии привезли? Мухину светит место в Совете… Ходят слухи… так и пиши факты, а не то, что ходят слухи! Сняли с должности. Хм, неожиданно конечно, вроде как и причин-то особых не было, да и сам Мухин - на мой взгляд, человек весьма порядочный. Приятная щекотка пробежала по телу.
        Я снова перечитал письмо, особо уделяя внимание новости про Мухина. Нужно было дать ответ. Нет, конечно, я напишу и про отвратительную здесь погоду, и выражу свои соболезнования по поводу кончины Аркадия Спиридоновича, но что-то нужно добавить «от сердца». Только вот, что? Что я мог написать Лене в эти минуты? Можно, конечно, вставить пару сантиментов вроде: «Вселенная замерла, и время остановилось…», либо «Эти строки не в состоянии передать те чувства…», но строки не в состоянии были передать даже элементарное выражение супружеской привязанности, мысли отказывались выводить изящный курсив, излагая на бумаге красивые и нежные слова. Последнее время я с горечью понимал, что любовь к Лене начинала перерастать в чувство жалости, и я не в силах был лгать и лицемерить ей.
        А есть ли вообще смысл писать, если скоро я буду уже дома? Как дома?! Отчаянием и болью отозвалась во мне возникшая внезапно мысль. Неужели, действительно все?! Неужели, я больше ее никогда не увижу… Но ведь этого не может быть! Это просто не случится! Как не случится, откуда взялась вдруг такая уверенность? Это была не просто уверенность, это была твердая и ясная установка. Но, как она возникла, откуда? Почему это происходит против моей воли? Что управляет моим сознанием? Мысли прыгали.   
        Я медленно перебирал пальцами уже измятый листок бумаги. Меня тянуло к ней, и не только как мужчину к женщине. Меня тянула та самая сила, природу которой я до конца не мог еще осознать. Я сейчас же увижу ее, обязательно увижу. У нее заканчивается рабочий день, я провожу ее до дома, я снова ощущу тепло ее губ, крепко прижму к себе, и мы опять будем - только я и она, никого… никого, кроме нас вдвоем. Взглянув еще раз на ровный и аккуратный почерк, я бросил бумагу в холодную печь, быстро собрался и вышел из дому.   
        Сумерки уже сгущались над деревней, когда мы неторопливо шли по знакомой узкой дорожке вдоль моря. Аня вдруг остановилась и стала смотреть в уходящий вдаль берег. Она смотрела на маяк, стоявший на высоком скалистом выступе и посылавший в темную серую мглу моря одинокие вспышки электрического света, будто разговаривая о чем-то с невидимыми кораблями-призраками.
        - Ты знаешь, я часто бываю на этом маяке, меня словно что-то тянет туда.
        - А что, на маяк вот так просто можно попасть?
        - С тех пор как открыли канал, суда здесь практически не ходят, и маяк потерял свою значимость. Смотрителя я хорошо знаю, это Егор из нашей деревни, наведается на маяк, проверит все ли в порядке, и обратно домой. Бывает, возвращаешься с работы, на душе как-то беспокойно, в голову мысли лезут разные, и я иду туда, благо ключ всегда при мне. Встану у перил, и смотрю вдаль на горизонт, и внутри становится так тихо, будто кто слово доброе подарил.
        - Откуда же у тебя ключ?
        - А Егор мне его и одолжил. Хворой он, я одно время его как-то навещала, когда приступы начались. Однажды мы сидели с ним, разговорились по душам, я ему открыла некоторые свои секреты, а он под впечатлением мне ключ и отдал. Я просила помогать ему, там, на маяке, а он нет, ни в какую, не доверяет. А ключ я с собой всегда ношу, это теперь мой оберег, - Аня улыбнулась.
        - Так может сейчас и отправимся туда?
        - Куда? На маяк? Ты шутишь?
        - Нисколько. То, как ты говоришь о своих ощущениях, что мне и самому захотелось испытать тоже самое.
        - Не думаю, что это у тебя получится. Не боишься разочароваться?
        - Идем! - я взял ее за руку, и мы пошли вдоль берега.
        Осенний вечер полностью погрузил во тьму окрестности деревни. Крутая тропинка вела вверх сквозь каменистые выступы и невысокие заросли лиственницы и ели. Немного уставшие от совершенного восхождения, мы оказались на окруженной ельником небольшой площадке высокой отвесной скалы, одиноко склонившейся над черной бездной. Маяк находился на самом краю возвышенности, так что его сторона, обращенная к морю, сливалась с крутым каменным отвесом. Чтобы отдышаться, Аня прислонилась спиной к белой каменной стене, и когда дыхание ее стало ровным, достала из небольшого ранца ключ. Скрежет тяжелой двери цокольного этажа неприятно нарушил доносившийся снизу шум волн. Запах сырости ударил из черной пустоты башни, изнутри которой долетал глухой гул.
        - Ну что, сам захотел, идем.
        Я заглянул в небольшую кладовую, расположенную на цокольном этаже, свет поступавший из-за открытой двери позволил разглядеть незатейливое убранство помещения: маленький столик, металлические канистры, ящики и полки с инструментом, расходные детали и устройства разного назначения, электрощит, в глубине комнаты стоял даже небольшой токарный станок. Фонари, прикрепленные к кирпичной стене винтовой лестницы, по которой я поднимался вслед за Аней, почему-то не работали, и только когда мы приближались к небольшому глубокому прямоугольному окошку, слабый лунный свет рассеянно обозначал контуры ступенек. Лестница наконец вывела нас в небольшое пространство круглой маячной комнаты, откуда по вертикальному трапу, прикрепленному к стене, можно было попасть в фонарное сооружение, в котором был установлен прожектор, а белая металлическая дверь вела на открытую площадку балкона башни, где сильные порывы теплого ветра ударили нам в лицо. Прямо над площадкой работала большая лампа, отправляя в темноту через определенные интервалы времени яркие вспышки электрического света. Вокруг была непроглядная тьма, и только небольшие желтые точки вдали выдавали близость деревни. Я посмотрел вниз, где в черной пропасти волны с ревом бились об острые скалистые выступы, отчего вдруг стало не по себе.
        - Страшно? - обняв меня сзади за талию, игриво спросила Аня.
        - Да как-то не хотелось бы там оказаться.
        - Здесь рядом, есть еще одно место, которое я очень люблю и часто бываю там. Я тебе обязательно его покажу. Это что-то вроде заводи на реке. От моря его защищают скалы, поэтому даже в шторм там тихо и довольно спокойно. Сама заводь неглубокая и там очень много больших камней, так что, перепрыгивая с камня на камень, можно добраться с одного берега на другой, даже не омочив ног. Но представляешь, самое удивительное - это вода. Она настолько чистая и прозрачная, что можно разглядеть самые мельчайшие предметы. Я могу долго сидеть на одном из камней и любоваться подводным пейзажем. Сережка, если бы ты видел, какие картины там можно увидеть, ну что ты на меня так смотришь? Была бы я художником, то сюжеты для своих работ, в буквальном смысле, черпала бы в этом месте. Какие только образы там не увидишь - тут тебе и библейский сюжет, и сельская пастораль, а если присмотреться, то на тебя смотрит красивая девушка на фоне голубого неба. Да не смотри ты на меня так, это я про свое отражение говорю, - Аня засмеялась. - Рыбаки там лодки свои оставляют, и когда они ступают своими сапожищами по всей этой красоте, так и хочется на них кричать и ругаться.
        Аня вдруг остановилась, склонилась над перилами, и некоторое время задумчиво смотрела вниз, в темноту бездны.
        - Знаешь, о чем я думаю? - продолжала она. - Вот маяк, посылает вдаль свои плик, плик-плик, плик, и ты задумываешься, удивительно все-таки устроен человек. Вот штурман, ведет корабль, в полной темноте, видит сигнал маяка, он знает, где его ждет опасность, он никогда не поведет свой корабль навстречу гибели. А в жизни? Тот же штурман, видя сигнал маяка, знает, что там его ждет опасность, а может и гибель, но идет навстречу своей пропасти. Человек завоевывает космос, он подчинил себе атом, он может передвигаться быстрее любого зверя, птицы, морского хищника. Он сильнее всех. Но он слаб перед самим собой, он беспомощен в своем внутреннем мире, в своей интимной жизни. Он знает, что погибнет сейчас, но идет навстречу, и ничего не может поделать с собой.
        Последнюю фразу Аня произнесла медленно и как-то задумчиво. Она продолжала смотреть вниз, о чем-то размышляя.
        - Нет Сережа, не то я говорю, не в беспомощности тут дело, штурман, когда ведет свой корабль, руководствуется логикой и здравым расчетом, в жизни все не так. Маяк указывает человеку на опасность, и человек… он идет на эту опасность, но движимый уже совершенно иным, не только соблазнами и заблуждением, но и моралью, совестью, долгом…, - Аня вдруг опять задумалась. - Или… или силой, которой он не в состоянии противостоять.
        - Или глупостью. Да, наверно это так, в жизни у каждого человека есть свои маяки, и мы прокладываем свой путь, подстраиваясь под их сигналы. Но мне кажется, главное не в этом, главное - чтобы у корабля паруса были исправны, да ветер попутный был, а все эти маяки… Если голова на плечах есть, не нужны никакие маяки. Не бойся, - я крепко прижал ее к себе. - У тебя надежный штурман, который знает, куда ведет свой фрегат.
        А ведь я лгал… я не знал, куда веду свой корабль, и что ждет нас впереди, я тоже не знал.
        Яркая луна, то исчезала, то вновь появлялась среди бегущих облаков, прокладывая серебряную дорожку по волнующейся глади моря. Вдалеке слабо виднелись огни одинокой рыбачьей шхуны. Порывистый теплый свежий ветер обдувал нас, крепко принимая в свои объятия. Шум волн, глухо доносившийся из глубокой черной бездны, не давал полностью погрузиться в безмятежность, навеянную чистотой и нетронутостью северной природы. А маяк тем временем продолжал вести свою неведомую нам беседу - плик, плик-плик, плик…

(продолжение следует)