О природе прав человека и роли института уполномоч

О природе прав человека и роли института уполномоченного по правам человека в их защите»
Дорогие друзья!

Сегодняшнее расширенное заседание Экспертного Совета при Уполномоченном по правам человека в Курганской области первое, и поэтому, наряду с разговором о текущих делах, мы должны начать с вопросов, носящих более общий характер. Мы должны внятно проговорить и для самих себя, и для общества, для людей, с которыми и для которых мы работаем, и для наших контрагентов в системе государственной власти и муниципального управления, включая и законодательную, и исполнительную, и судебную власть, в чем состоит миссия, а также принципы работы института государственного уполномоченного по правам человека. Ясное понимание этого является необходимым условием нашей эффективной деятельности на благо людей. Для этого понимания надо, прежде всего, зафиксировать ряд базовых моментов, характеризующих отношения между правами человека и правом вообще, с одной стороны, и государством, с другой.

Вопреки унаследованному от советско-коммунистической идеологии и сохраняющему у нас определенное распространение взгляду, право не возникает одновременно с государством и не создается им. Право появляется гораздо раньше, вместе с возникновением общества и, более того, формирует это общество. Первыми субъектами правоотношений выступают, однако, не отдельные люди, а небольшие группы, ранее находившиеся, по удачному выражению Томаса Гоббса, в состоянии войны всех против всех, обусловленной неограниченными притязаниями каждой такой группы. В силу ряда обстоятельств эти группы начинают переходить от абсолютной враждебности к формированию союзов, внутри которых группы, отказываясь от безграничности собственных притязаний, свободно, взаимно и симметрично, то есть справедливо, признают определенные притязания друг друга. Именно это взаимное признание контрагента субъектом притязаний и, тем самым, переход от войны к диалогу и согласованию правил, в том числе правил разрешения конфликтов посредством судебной процедуры, конституирует право, краеугольными основаниями которого выступают свобода и справедливость. В отличие от традиции, морали и т.п. правовые правила могут корректироваться, вводиться или упраздняться свободным рационально согласованным волеизъявлением сторон. Эти межгрупповые союзы и есть первые общества, которые потому и стали возможными, что принадлежащие к разным базовым группам, то есть чужие друг другу люди научились вместо войны правовым образом регулировать свои отношения. Хочу обратить внимание, что именно признание притязаний контрагента, то есть субъективное право, создает правовое регулирование. Субъективное право первично по отношению к объективному и, соответственно, выступает его критерием. Объективное право существует лишь постольку и в той мере, в какой существуют и реализуются субъективные права, отсутствие или умаление которых означает подмену правового регулирования квазиправовым, то есть имитацию права.

Институт государства возникает спустя несколько десятков тысячелетий. Он начинает формироваться как эффективная машина ведения внешней войны, а затем скопленный для этой цели силовой потенциал превращается во внутренний репрессивный аппарат. Если возникновение права означает замену аргумента силы силой аргумента, то возникновение государства означает возврат к аргументу силы, то есть государство исходно появляется как антиправовой институт. Государство по определению всех сильнее, поэтому ему не надо договариваться о правилах, оно их устанавливает, опираясь на свою силу. При этом если раньше сила опосредовала межгрупповые отношения, то теперь этот тип отношений становится внутренним, государство относится к своим, как к чужим, не признавая за ними правосубъектности, то есть человеческого качества, вместо этого превращая их в подданных.

Понадобилось несколько тысячелетий, чтобы общество вернуло право в качестве главного регулятора общественной жизни, но при этом не уничтожив государство, а поставив его само в правовые рамки. Однако интеграция государства в правовое регулирование происходила далеко не везде, а лишь там, где произошла эмансипация личности, превращение отдельного человека в базового субъекта общественных, в том числе правовых, отношений. Процесс этот, насколько мы пока знаем историю, начался в Античности, до и вне которой базовым социальным субъектом оставалась общность, как это и было при формировании общества. Это означало, например, что если низкоранговый «ваш» убил высокорангового «нашего», то в порядке закона талиона, требующего соразмерности наказания, око за око, казнить убийцу будет несправедливо, справедливо будет казнить кого-то равного с убитым ранга. Не важно, что он никого не убивал. Видимо, несколько упрощая, можно сказать, что в рамках архаического права индивида нет, есть группа – субъект действия и субъект ответственности. Соответственно, ни о каких правах человека здесь говорить не приходится.

Только в Древней Греции сколько-нибудь явственно намечается процесс высвобождения отдельного человека, превращения его из части целого, из клеточки организма, из элемента полиса в самостоятельного субъекта. И потому и совершило мощный рывок вперед вперед человечество в античную эпоху. Поскольку, пока ты часть целого, ты ходишь строем и поешь хором свыше ниспосланный мотив. А значит, ничего не меняется, потому что, если все строем и хором, а один не в ногу и не в унисон, этот один долго не проживет, а остальные, после кровавой расправы с диссидентом, вновь запоют старую песню. В греческой социальной мутации научились ценить не того, кто, как все, не того, кто молится прошлому, превращая в него настоящее и будущее, а того, кто создает новое, чего никогда не было, и благодаря этому здесь вечный общепримиряющий бег на месте превратился в стремительное движение вперед. Но в рамках античной культуры это новое отношение к человеку, самоценность личности так и не обрело общезначимого идеологического выражения.

Зато на периферии античной цивилизации, в Иудее, появилось новое учение, которое куда более определенно провозгласило самоценность личности и разрыв тех уз, которые привязывали человека к общности к которой он принадлежит по рождению. И автором этого учения был, как минимум, один из самых ярких в истории субъектов, которого звали Иисус, радикализм и эпатаж которого едва ли можно сравнить с чем-либо еще. «И некто сказал Ему: вот Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто Матерь Моя? и кто братья Мои? И, указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои» (Мтф 12:47). А вот еще резче: «Если кто-нибудь придет ко Мне, но при этом не откажется от отца своего и матери… – тот не может быть Моим учеником» (26 – Лк 14:26), и это я еще взял самую мягкую версию перевода. Эти сверхэпатажные слова Иисуса не очень часто цитируют, в отличие от куда более аккуратного высказывания апостола Павла: «Нет ни эллина, ни иудея». Как ни бери, хоть в дерзко дразнящей и вызывающей формуле самого Иисуса, хоть в тоже революционной, пусть и куда более робкой в сравнении с самим Иисусом версии Павла, идея одна: человек определяется не своей родовой принадлежностью, не пуповиной, привязывающей его к тейпу, нации, любому другому коллективу, а тем, что он выбирает сам, как он свободно творит себя как отдельный человек. Выражая эту мысль, основоположник христианского персонализма величайший русский мыслитель Николай Бердяев писал, что Бог создал по своему образу и подобию не коллектив, а человека, личность. «Человек, человеческая личность есть верховная ценность, а не общности, не коллективные реальности… как общество, нация, государство…».

Именно Христианство через прямое соотнесение человека с Богом над случайными и ситуативными человеческими объединениями выработало, взрастило, выпестовало абсолютной ценности человеческой личности и ее прав. Идею, вошедшую в системообразующее ядро христианской культуры, сохранившуюся в нем даже тогда, когда сама идея Бога отошла на периферию этой культуры и в обеспечении легитимности государства сменилась изобретением общественного договора. Подчиняться власти теперь надо не потому, что она от Бога, а потому, что мы об этом договорились. Общественный договор, изобретенный Гоббсом, и есть договор свободных и равных личностей, создающий государство для обеспечения согласованных правил поведения во избежание войны всех против всех, когда человеку волк.

Казалось бы, вот оно и правовое государство – свободные люди договариваются об общих для всех правилах взаимного поведения, во избежание войны разоружаются, а чтобы никому не повадно было правила нарушать, создают страшного монстра, Левиафана, которому отдают свою вооруженную силу, волчьи клыки, чтобы, страшным оскалом угрожая потенциальным правонарушителям, он обеспечивал соблюдение всеми договорных правил. Но отчасти последователь, но и оппонент Гоббса Джон Локк осознал, что перед лицом чудовища, которое, сконцентрировало у себя всю власть и теперь безнаказанно может творить с людьми, превратившимися теперь в беззащитных овец, все, что угодно, ни о каких неотъемлемых правах, превращающих двуногое без перьев в человека, и мечтать не приходится: чудище все, что хочет, отнимет, откусит и пережует. Чтобы не допустить этого, Локк придумал принцип разделения властей: всей власти никому, у власти должны быть разные ветви, которые, противостоя друг другу, образуют систему сдержек и противовесов и не дадут никому покуситься на те права, без которых, по мысли великого голландского юриста Гуго Гроция, человек уже не человек, как птица, если у нее отнять крылья, не птица. Потому, собственно говоря, эти права для человека и являются неотъемлемыми.

Вот этот коктейль из идей Гроция, Гоббса, Локка и их позднейших модификаций и создал ту альтернативу практически полностью обессилившей легитимации власти через Бога, которая и сделала возможными революции Нового времени. Оставляя в стороне его анализ, чтобы не выйти из регламента, перейду к XX веку, который показал, что схема Локка не работает. В десятках стран, большинство которых не прошло той культурной эволюции от Античности через Христианство, о которой я рассказал, копипастом конституций и в целом законодательства стран европейского мира были прописаны системы разделения властей и даже красивые формулы про права человека. Но на деле государственные машины, сконцентрировав в своих руках неимоверную мощь современного оружия (и в силу этого уже и не особо нуждаясь в легитимности), полностью подчинили себе общество.

Анализ исторических процессов XX и теперь уже и ХХI века позволил понять, почему не работает схема Локка. Дело в том, что, хотя ветви власти и разные, ствол – один. Отчасти они могут ограничивать друг друга, но власть как целое, противостоящая обществу, остается ничем и никак не ограниченной. Это значит, что в тех странах, в которых государство таки постепенно, особенно во второй половине XX века, стало все больше входить в правовые рамки, это было обусловлено вовсе не самим по себе прописанным в конституциях и законодательстве разделением властей, а работой гражданского общества.

Гражданское общество – это система социальных институтов, достаточно сильных, чтобы контролировать государство. Этих институтов много, начиная от независимых СМИ и заканчивая реальной многопартийностью. При этом ценностному фундаментом всех этих институтов атрибутивно признание абсолютной ценности человеческой личности и неотъемлего характера ее базовых прав. То, которое начало формироваться в Античности, было идейно выпестовано Христианством и кровью завоевано революциями Нового времени.

Самая известная книга выдающегося германского юриста XIX века Рудольфа Иеринга называется «Борба за право». В эпиграфе ее – ставшая знаменитой формула: «В борьбе обретешь ты право свое». Общество, которое обрело свое право в борьбе, готово бороться, чтобы его отстаивать, отстаивая тем самым свое человеческое достоинство, свое человеческое качество. А.С. Пушкину принадлежат печальные строки:

Паситесь, мирные народы,

Вас не разбудит чести клич.

К чему стадам плоды свободы?

Их должно резать или стричь!

Человек, чтобы не превратиться в овцу, должен быть всегда готов к борьбе, в противном случае он не заслуживает звания человека. Поэтому отношение государства и гражданского общества – это всегда отношение определенного противостояния. Только так и существует устойчивое равновесие. Это нормально, поскольку неизбежно. По Гераклиту, «Из противостоящего образуется прекраснейшая гармония». Вспомните элементарную физику: всякое устойчивое состояние есть результат противодействия противоположных сил.

Но! Где есть противостоящие силы, всегда есть опасность того, что они выйдут из под контроля. Поэтому должны быть механизмы, которые снимают угрозу прямой конфронтации государства и гражданского общества. Именно в этом контексте и возник, сначала в Швеции, а теперь в более чем ста странах мира, институт уполномоченного по правам человека. Смысл его в том, что это внутригосударственная структура, которая отслеживает работу самого государства с позиции соблюдения прав человека. С тех пор, как группу в качестве базового субъекта права сменил отдельный человек, права человека превратились в лакмусовую бумажку, своего рода критерий истины работы государственно-правовой машины. Именно взгляд с позиций соблюдения прав человека позволяет видеть неизбежные в работе любого государства сбои и их исправлять, не допуская опасной конфронтации с гражданским обществом…