Хочу быть рабом на галере!

     Иван Петрович Кузовлёв собрался в столицу по хозяйственным делам. Ехал из деревни, давно превратившейся в дачный посёлок, в обитателях которого преобладали потомки местных крестьян, перебравшиеся на постоянное место жительства в город, да немногое количество пришлого разночинного люда, сумевшего завладеть здесь земельным наделом или чьей-то старой усадьбой.
      
     До вокзала пообещал подбросить на своей машине староста деревни. Скоро ехать. Иван Петрович, матерно чертыхнувшись, выключил телевизор – надо было ещё вынести накопившееся дерьмо из уличного нужника. Жена уже дважды с утра напоминала ему об этой его обязанности. Выгребная яма уборной в доме – зимой, как и уличная, тоже холодная – кишела опарышами и требовала срочного вмешательства ассенизаторов. Хлорка не помогала, а ассенизаторы всё никак не могли добраться до деревни. И чертыхнулся-то Кузовлёв по той причине, что только что по телевизору показали, в какой роскоши живут госслужащие. Рассказали там об одном из них, зарабатывающем якобы по полтораста миллионов в месяц и владеющем хоромами, которые Ивану Петровичу не могли даже присниться. Уж очень задело его это обстоятельство, чуть не разорвало на части чувство громадной несправедливости к себе – прежде не раз дипломированному герою в битвах за продовольственные урожаи.
 
   Таких, как Иван Петрович, по стране немало. Они судят обо всём со своей колокольни, а с неё видны только нужда, да нищета. Потому чиновничьи безмерные заработки не вызывают у них ничего, кроме непонимания, возмущения, ненависти, а порой, правда, и зависти.

     Добравшись до города и, покрутившись по своим делам, Иван Петрович наведался к другу-товарищу по давнишней службе в армии. Как бывает в таких случаях, не обошлось без поллитры. Жена приятеля, зная по опыту, чем заканчиваются у мужа такие посиделки, через какое-то время выставила обоих на улицу. А те, распихав втихаря по карманам спиртное и что-то из снеди, нашли себе местечко в соседнем дворе, легкомысленно, как вскоре окажется, разместившись в уютной беседке на пустовавшей в данный момент времени детской площадке. Под водку вспоминали уже в который раз о молодости, обсуждали текущую социально-политическую обстановку в государстве в разрезе упомянутой выше телепередачи.
   
     После третьего гранёного полустакана водки Иван Петрович заявил приятелю, что был бы не против стать «рабом на галерах», каковым как-то назвался Главноуправляющий страной. – Я бы, – пьяно заверял он, – грёб бы и грёб, не жалея сил и не покладая рук! И навсегда отказался бы сходить на берег! – Но не на любой галере, – уточнил он, – а на той, где рабом был сам Главноуправляющий, где можно не только грести, но и капитанить.
 
     Под Главноуправляющим Иван Петрович имел в виду президента страны, обезьянничая соседу по деревне. Сосед тот – Лиховей Владимир Ильич, пенсионер со стажем, – называл себя иногда конспирологом. Словом для Кузовлёва непонятным и потому вызывавшим уважение.
 
     «Президент» с французского языка на русский – это всего лишь «сидящий впереди». Но Лиховею почему-то претило это слово. Возможно, из-за пробок на улицах, возникающих, когда тот спешит в автоколонне с мигалками на работу. Или из-за золочёной роскоши кремлёвских покоев с зеркальными паркетами, по которым чинно передвигаются разные прислужники, чопорно глядящие на подобострастных посетителей и просителей, ответчиков из разных государственных ведомств и географических доменов.
 
     В общем Лиховея до боли слепил этот глянец, связанный для него именно со словом «президент». – Нынешний хозяин кремлёвских палат старается подретушировать его, – замечал он, – называет себя то «рабом на галерах», то «работником по найму».  – Не зря говорят – будь проще и к тебе потянутся люди. – Вот потому они, наверное, и впрямь тянутся к нему. – Он социализируется искуснее, чем его заграничные коллеги во власти. – Из президентов-индивидуалистов порой выходят настоящие тираны.
 
     – Но независимо от этого есть у всех них и одинаковость. – говорил Лиховей, – Подспудно или откровенно никто из них, как правило, не хочет расставаться с властью, даже если называют её «рабством». – Все они начинают свою легислатуру обычно борьбой за справедливость и за здравие подданных. – Но в её процессе их завораживает и развращает глянец и роскошь власти, подобострастие подданных, вседозволенность. – Нельзя, но если очень хочется, то можно всё! – И для этого всегда найдётся убедительное обоснование. – Редко, кто выдерживает такое испытание. Лиховей рассказывал Кузовлёву только об одном случае: о древнеримском императоре Диоклетиане, который, впав в немилость своих подданных, удалился в свои загородные пенаты, где взялся выращивать капусту. Другие же, как правило, продолжают всячески цепляться за власть, пусть не самую главную, но хотя бы опосредованную. Стыдливые из них объясняют потаённое, не проговорённое вслух желание править до скончания своих дней необходимостью закончить начатое благоустройство страны и жизни подданных. – Но у этого начатого всегда есть начало, но не бывает конца.
 
     Товарищ Ивана Петровича, выслушав его решительное желание стать высокопоставленным «рабом на галере», пошутил, воспользовавшись, сам того не подозревая, антитезой из слов одного литературного героя-дедушки, говорившего почти по такому же поводу: – Всеми статьями шибается на генерала: и лобик у него узенький, и головка тыквой, и пузцо сытенькое, и голосок басовитый. У Ивана Петровича не было из перечисленного ровным счётом ничего. И на его слова товарищ отреагировал совсем просто: – Ты, Петрович, рожей не вышел!
 
     А в этот момент из окна второго этажа дома, возле которого и расположились друзья-товарищи, их внимательно рассматривала молодая мамаша, собиравшаяся выйти со своим отобедавшим чадом на детскую площадку. В беседке она увидела отнюдь не приличных граждан, а двух алкашей, которые вполне могли представлять для неё и её дитя угрозу. Поразмыслив, она позвонила участковому. А дальше события развивались следующим образом.
 
     Участковый с подходящей для данного случая фамилией Неумолимый прибыл по указанному мамашей адресу уже через десять минут, застав приятелей, как говорится, на месте преступления: закон однозначно запрещал потребление алкоголя в разных общественных местах, в том числе на детских площадках. Он сразу узнал кузовлёвского друга, не раз становившегося его непримиримым оппонентом при разбирательстве бытовых склок. И теперь торжествовал, увидев возможность продемонстрировать тому свою реальную власть. 
 
     По всему выходило, что товарищам придётся заплатить штраф, предусмотренный для   подобных случаев кодексом административных нарушений. Для злопамятного и мстительного участкового, быстро вошедшего во властный раж, такое наказание было насмешкой. Ему хотелось властной жестокости. На выручку пришёл недавно принятый государственными законописцами проект, наделяющий полицейских правом доставлять лиц в состоянии алкогольного опьянения в вытрезвители, в том числе платные.
 
      Над друзьями-товарищами нависла угроза трезветь в заточении. Стороне, принимавшей Кузовлёва, удалось отстоять свободу своей главы. Тот успел связаться по телефону с женой. А та, женщина боевая, если не сказать больше – агрессивная и скандальная, – сумела спасти своего благоверного от принудительной эвакуации.
   
     Запьяневшего Кузовлёва отстоять не удалось. Отпустить его означало бы для Неумолимого поражение в глазах его старого оппонента. Кузовлёв пьяно и нескладно возражал по поводу своего ареста, хватая участкового за рукава. Неумолимый был непреклонен. Через полчаса Иван Петрович Кузовлёв, преданный товарищем, обживал близлежащий, всего пару дней назад официально открывшийся, ещё пахнувший свежей краской платный вытрезвитель.

     Похожий случай произошёл с героиней поэтической сказки, не хотевшей быть чёрной крестьянкой, а желавшей стать царицей, да так и оставшейся в итоге у своего разбитого корыта.

28 марта 2021 года