Цена бублика. Записки старого психиатра

Было тихое осеннее утро. Врач психиатр Брагин быстро шёл по аллее, шурша опавшими листьями. Осень раскрасила клёны багрянцем, пурпуром и кармином. Но щедрые праздничные краски парка не радовали доктора, на душе у него было неспокойно. Был конец месяца, и Брагин был уверен, что военком постарается перевыполнить план по призывникам.
Листья опадали с легким шелестом. Птицы готовились к отлету, а призывники к службе в армии. На козырьке военкомата собралась изрядная стая скворцов. Они гомонили и перелетали с места на место. В их движениях чувствовались беспокойство и грусть перед расставание с родными краями. Брагин открыл дверь, увидел в коридоре приличную толпу новобранцев и загрустил. Он не успел толком позавтракать. Обеда не предвиделось. 100 призывников – это норма военного времени. Сидеть на приёме придётся допоздна.
Привычным движением врач отпер дверь кабинета, разложил призывные протоколы и сел за стол. Начинался новый призывной день, необычный и долгий. По нормам мирного времени за день комиссия осматривала не более 60 будущих бойцов. Но не в конце месяца. Доктор облокотился на спинку стула и вызвал первого претендента.

Осмотр психиатра напоминал скорее дружескую беседу, чем врачебную консультацию. Брагин поинтересовался образованием бойца, его семейным положением. Выяснил круг интересов. Спросил, какие книги читал молодой человек. А вот про писателей он зря спросил, юноша не вспомнил ни одного, даже Пушкина только после подсказки. Примеры решал неплохо, таблицу умножения с трудом, но вспомнил. Зато с увлечением рассказывал про Рональдо, Зидана, Андрея Шевченко и других футболистов.
Когда уже был установлен контакт, психиатр невзначай спросил доверительным тоном: «Не мочитесь ли вы ночью в постель?»  Будущий воин сей факт отрицал. И дружеский разговор закончился.
Беседы с другими будущими бойцами шли примерно по тому же плану. Отличались только увлечения и фамилии кумиров. Иной раз это были хоккеисты, в другой раз – участники Бондиады, ещё рок-музыканты и дзюдоисты.
Но на пятнадцатом участнике марафона беседа вышла за рамки привычного круга. Молодой человек вдруг начал называть и писателей, и художников. И даже начал цитировать Бродского:
Октябрь — месяц грусти и простуд,
а воробьи — пролетарьят пернатых —
захватывают в брошенных пенатах
скворечники, как Смольный институт.
И вороньё, конечно, тут как тут.

Хотя вообще для птичьего ума
понятья нет страшнее, чем зима,
куда сильней страшится перелёта
наш длинноносый северный Икар.
И потому пронзительное «карр!»
звучит для нас как песня патриота.

Брагин насторожился. Такие умники редко встречаются на призыве. Родители старательно запихивают их в институты, чтобы они подольше не ведали прозы жизни. Опытный врач сразу представил себе худенького бойца с треснувшими очками и подумал о больнице. Написав пару слов в протоколе, он отправил любителя поэзии к военкому и назвал тому известный шифр.
Более в тот день сюрпризов на приёме не было. К 6 часам вечера все новобранцы были осмотрены, проверены, расспрошены и отпущены домой до утра.
Брагин, голодный и усталый, вышел из военкомата. На улице было полно радостных прохожих. Кто-то нес блоки сигарет в твердых пачках, другие держали в руках Роял, питьевой спирт неплохого качества. Некоторые несли рулоны туалетной бумаги на веревке через плечо, как революционные матросы пулеметные ленты.
 
У врача мелькнула мысль о растворимом кофе в жестяной банке, индийском чае с упитанными слонами на обёртке. Брагин неспешно подошел к булочной. У дверей царило оживление. Жаждущие пропитания подошли как раз к вечернему завозу свежей продукции. Пахло свежей выпечкой, и доктор, сглотнув слюну вошёл в храм хлебо-булочных изделий. Глаза разбегались, хотелось всего и сразу.
Посетители специальными вилками исследовали мягкость изделий и не торопясь выбирали понравившееся. Брагин сначала хотел взять пару калачей, но бублики, посыпанные маком, выглядели так аппетитно, что он передумал. Выстояв приличную очередь, он протянул кассирше 18 копеек, показал бублики и проникновенно спросил: «Не мочитесь ли вы ночью в постель?»
Повисла неловкая пауза. Глядя в округлившиеся глаза девушки, Брагин понял, что сморозил непристойность. Его обдало жаром. Покрывшись испариной, он бросил деньги и бублики в кассу, выбежал на улицу и побежал к метро. Спиной он чувствовал сверлящие взгляды покупателей и прохожих. «Маньяк…маньяк… маньяк…», - казалось, неслось ему след. Но он уже ничего не слышал. Он мчался домой, мечтая о пельменях и простой русской водке.