Цена Рода

                Цена Рода

В то утро я выпил последнюю чашку чая или кофе. Не помню точно.
Казалось бы, в такие моменты даже мельчайшие детали, как паяльником, выжигаются в памяти.
Написал прощальную записку.
Извиняться мне пришлось перед родителями.
Встал на «роскошный» столик. Накинул петлю на шею. Верёвку привязал к потолочному крюку, на котором ранее висела люстра с абажуром.

Правило первое: выбирайте район, в котором вам приятно жить. Возвращаться домой с улыбкой — это дорогого стоит.

Я не смотрел на район, не смотрел на дом, не интересовался соседями. Меня привлекла низкая цена и инфраструктура. До работы добираться удобно.
В конце лета я переезжал из родительского дома с минимальными накоплениями, огромной надеждой и статусом «Кулибина деревенского масштаба».
Ещё в детстве отец показал, как регулировать тягу панара, как перебирать двигатель его ржавого четыреста двенадцатого Москвича, и с тех пор я проводил время под капотом, под днищем, в яме, с ног до головы покрытый маслами и ректификатом.
Красавец из недр.
Из чистого у меня были только голубые глаза.
К нам в гараж привозили машины со всего района. Иногда очередь была на недели вперёд.
С годами отцу стало сложнее ковыряться в пыльном гараже, лежать на холодном бетоне, перебирать ходовую. Летом ещё ничего, а зимой работа не из лёгких. Приходилось заниматься одному.
Решение переехать в город приходило постепенно, да и к двадцати пяти годам пора бы пожить самостоятельно. Родители поддержали, а в родной гараж, думал я, всегда смогу вернуться.

Правило второе: хозяин квартиры должен быть адекватным. Вам придётся часто иметь с ним дело.

— Обратите внимание на неповторимую текстуру капового карагача, — говорил хозяин квартиры, Симеон Ваджраякшин, кучерявый псих, повёрнутый на поделках. Он лет на десять старше меня. Креативный Самоделкин с неопрятной шевелюрой, длинным вороньим клювом вместо носа и острыми маленькими глазками. Казалось, он больше пытался впарить мне столик, чем сдать квартиру.
— Красота же! — продолжал настаивать он, находя всё новые аргументы в поддержку своего творения.
— Да, очень красиво, — буркнул я в ответ.
— А ножки? Только посмотрите, как они изящно дополняют рисунок древесины! Это же согнутая арматура. В этом столике смешались классический декор и хай-тек. — Симеон крутился вокруг стола, как волчок на столе знатоков известного телеклуба. — Да, некоторые элементы я нахожу на свалках, но кто сказал, что творчество требует магазинных деталей? Понимаете, у нового нет истории, новое не несёт в себе ничего, а вот подгнившие доски или ржавый металл — это антиквариат современного декора.
«С такой идеологией ему точно придётся по сердцу моя старенькая машина», — подумал я.
— По каким дням вам удобнее принимать оплату? — Я решил вернуть беседу в нужное русло.
Этот кухонный столик, стоит признать, — единственный приятный глазу элемент бабушкиного чулана, который кто-то назвал однокомнатной квартирой.
Весь остальной интерьер вызывал отвращение с первого взгляда, и со второго, и третьего: узорчатая пенопластовая плитка на потолке, карниз с коричневой шторой закрывает окно от потоков свежего воздуха. С одной стороны комнаты трельяж, с другой — трюмо, вместе они создают зеркальный коридор.
«Шикарное место для вызова Пиковой дамы», — мелькнуло в голове.
Шкаф-стенка в цвет тёмного дуба, добротно покрытого лаком, завален старым тряпьём, лохмотьями, ветками. На полу огромный ковёр, впитавший пыль веков и песок стариков.
«Когда клонирование будет доступно, можно собрать армию людей только с одного ковра».
— А по каким дням вы бы хотели? — вопросом на вопрос ответил кучерявый.
— Мне без разницы, — продолжал бубнить я, осматривая оставшуюся часть бобровой норы.
«Стариковская свалка жизни. Удел забытого пенсионера. Одноместная каюта панельного лайнера».
— Давайте так. Каждое двадцать восьмое число каждого последующего месяца. — Кучерявый захихикал, будто сказал шутку.
— Правильно ли я помню, вы говорили, что есть балкон? — спросил я.
— Леший меня разбери! — Он сделал движение руками, будто молотком гвозди вбивал. — Все верно. Пойдёмте покажу.
Мы протиснулись между шкафом и раскладным диваном. Меня пробил озноб.
«Бррр, страшно представить, кто мог на нём спать!»
Пятна на бордовой ткани говорили, что на нём не только спали.
«Надеюсь, это не кровь. Хотя остальные варианты ещё хуже», — мысли хороводом неслись в голове.
— Вот и балкон. — Кучерявый указал на окно. — Не обращайте внимания на отсутствие входа, я его сделать ещё не успел. Квартира на втором этаже не предусматривает наличие балкона, но я получил разрешение и построил сам. — Он упёр руки в бока, сверкнул улыбкой победителя конкурса «Творец года» и подмигнул мне.
Я выглянул в окно. Старые лыжи, дублёнки, колёса, пакеты, какие-то коряги, одежда, одежда, одежда…
«Какой ужас! И я, по всей видимости, буду тут жить...»
С моим скудным бюджетом выбирать было не из чего. Поэтому я был готов заселяться.
— Симеон, когда я могу заезжать?
Его улыбка стала ещё шире и лучезарнее:
— Обычно у меня поселяются творческие люди. Предыдущий квартирант, например, был музыкант. Постоянно музицировал на саксофоне. Соседи регулярно жаловались на шум, звонили мне, грозились подать коллективную жалобу.
Перед саксофонистом жил художник. Выставлял свои работы тут недалеко, на Вернисаже. У него купил картину некий ценитель. Разрекламировал его, и квартирант съехал. Вроде в Петербурге теперь, в тусовке, мастер кистей и красок. А какой у тебя талант? — спросил он меня со смехом.
— Талант? Я механик. В искусстве не силён, зато коробку перебрать могу. А ещё могу заплатить за первый и последний месяц, — сказал я и снова задал вопрос: — Когда можно въехать?
Он засмеялся и снова сымитировал удар аукционного молотка:
— Продано! Короткостриженому худому парню в первом ряду. Въезжай хоть сейчас! Только утрясём гнусный денежный вопрос, подпишем бумажки и — живи спокойно. — Симеон светился от счастья.
Я передал ему взнос и рядом с графой, где значилось моё имя «Николай Сварогин», поставил незамысловатую закорючку.
Так началась моя самостоятельная жизнь в дивном однокомнатном спальном Эдеме съемной халупы.

Правило третье: создайте уютную обстановку. Дома вы должны отдыхать.

Не успела дверь за кучерявым закрыться, как я сбросил маску угрюмости и позволил себе насладиться первым успехом самостоятельной жизни.
Широкими шагами обошёл новое жилище. Много времени это не заняло. Расстояние в семь широких шагов от коридора до окна на балкон, два шага от комнаты до входной двери и три шага от двери до кухни, где можно сделать по шагу в каждую из сторон.
— Неужели это всё со мной происходит наяву? — радость в голосе скрыть уже нельзя. Перед собой не страшно.
Сбежал по лестнице вниз. Конечно, бегом. Кто вообще пользуется лифтом на второй этаж?
 Достал из своей «антикварной» восьмёрки единственную сумку с пожитками. Симеону авто понравилось бы, он даже смог бы сделать из него столик или другую оригинальную поделку.
Забежал обратно в чулан, который предстояло сделать дворцом.
Из колонки гремела музыка.
                (Michael Jackson – Man in The Mirror)
                I'm starting with the man in the mirror
                I'm asking him to change his ways
                And no message could have been any clearer
                If you wanna make the world a better place
                Take a look at yourself and then make that change

                I'm starting with the man in the mirror, oh yeah
                I'm asking him to change his ways, yeah
                (Come on, change)
                No message could have been any clearer
                If you wanna make the world a better place
                Take a look at yourself and then make the change

                You gotta get it right, while you got the time
                'Cause when you close your heart
                (You can't close your, your mind)
                Then you close your mind
 
   Уборка и танцы слились в единый вихрь моего энтузиазма. В меня будто вселился дух вдохновения, и я, точно танцор, выделывал различные па, размахивая тряпкой и протирая пыль. Современный клининговый контемп.
   Отражаясь в трельяже и трюмо, вместе со мной танцевало ещё четверо. У моего ансамбля песен и плясок — короткая стрижка под ёжик, клетчатая фланелевая рубашка, протёртые джинсы. Наш лучший наряд.
   Раз уж занялся серьёзным делом, надо делать его серьёзно.
   Под раковиной на кухне я нашёл мусорные пакеты. Начал доставать из шкафов старые шмотки. То ли от прошлых жильцов, то ли от того пенсионера, чья нора стала съёмной и предназначалась исключительно для творческого бомонда. Точно не знаю. Плевать.
   Будто ковшом выгребал вещи из старого шкафа.
— Странно, — проговорил я.
Тряпьё, хоть неряшливо, но распихали по комплектам: кофты и штаны скручены в клубок, рубашка и брюки, футболки и джинсы, майки и шорты.
Не стал заострять внимание, просто сваливал вещи в пакет.
Мусорные пакеты копились. Я их складывал один на другой, как будто строил снежный форт, только из мусора.
Из очередного отсека вместе с тряпками на пол выпали три коряги. Какие-то палки длиной сантиметров тридцать, а шириной — как черенок лопаты.
Я поднял находку, и лёгкий мороз пробежал у меня по загривку.
Каждая деревяшка смотрела на меня вырезанными глазами. Три фигуры. Лица, руки, ноги. Разные по сути, одинаковые по смыслу. Один зажимал уши, другой — глаза, а третий — рот.
Неизвестный мастер потрудился на славу. Лица и силуэты были детально проработаны.
Фигурки знаменитого трио: не вижу, не слышу, не скажу.
Идея их такова: «Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нём, то я защищён от него».
Я сначала не осознал, что именно меня насторожило, а может, даже напугало. Я видел такие фигурки и изображения тысячи раз, но эти отличались.
Те, что я держал в руках, не изображались с улыбками. Они страдали.
Один в муках зажимает уши, между пальцев сбегают струйки крови. Больше он ничего не услышит. Если бы я интересовался искусством, то понял бы, что фигурка напоминает картину Мунка.
Другой зажимает пустые глазницы. Царапины на лбу, как от клыков или когтей дикого зверя. Он лишён зрения.
Третий зажимает рот, его глаза навыкате, фигура согнута, словно он стоит на коленях.
Я расставил фигурки на крышке шкафа. Неизвестный скульптор даже раскрасил дерево в местах проступания крови. Я был уверен, что третья фигурка была лишена языка. Он уже вряд ли что-то скажет, а те двое вряд ли его поймут.
Я постоял ещё немного, разглядывая находку, а потом продолжил уборку.

Правило четвертое: проверьте жильё на наличие грызунов, иначе они будут мешать вашему отдыху.

Совершенно вымотанный, я плюхнулся на бордовый диван. Он застонал под моим костлявым задом, а я застонал от острой пружины, воткнувшейся мне в тазовую кость. Худым от природы сложно нарастить мясо. Мне это и не нужно. Удобно, что рукой я могу пролезть в любую часть автомобиля.
Я перекатился в сторону, подальше от острой пружины, желающей меня заколоть. Другие оказались не менее мягкими.
Я заорал и спрыгнул с «прокрустова ложа».
Чёрт побери! Это точно пятна крови на пыточном аппарате, который лишь близорукий может оценить как мягкую мебель.
— Больно же, сука! — Я ударил обидчика ногой и снова взвыл от боли.
Из большого пальца торчала заноза. Она, как пика, пробила носок и застряла под ногтем.
Старый бордовый демон был обит деревянными рейками снизу. Видно, они поддерживали его форму, не давали развалиться на части.
Я катался по полу, держась за ногу. Когда боль отпустила, я смог выдернуть щепку. Новый спектр ощущений был мне наградой за несдержанность.
В первую ночь я постелил себе на полу. Поверх ковра положил плед, бросил подушку, пристроился на самой холодной её стороне и провалился в сон.

                ***
Из-под кустистых бровей на меня смотрели раскосые, цвета голубого неба глаза. Они изучали меня, впитывали, рассматривали, как под микроскопом.
Несвязные образы и видения окружили меня. Космос и хаос превратили в порядок, хлам стал произведением архитектуры. Небо, земля, свет, тьма. Раскидистый дуб. Глаза продолжали внимательно изучать. Я разглядел длинные локоны седых волос, седую бороду и кустистые брови. Мы плыли вне времени, вне пространства.
— Хочешь стать искусным? — загремел в подсознании голос.
Я не знал, что ответить.
— Дай мне каплю крови, и я дам тебе всё, — ровно, спокойно, внушительно вещал он.

                ***
Я открыл глаза. Комната светилась от фонарей, направленных мне в окна.
Спина затекла. Ноги покалывало. Сердце стучало в груди, как будто его хотели вырвать.
Из дивана донеслось странное поскрёбывание и пищание.
«Чёрт! Только мышей тут не хватало! Обязательно выкину бордовое чудище», — решил я.
Успокоить волнение я был не в силах. Сон испарился из воспоминаний. Только всевидящий взор остался со мной. Преследовал меня, следил, выжидал.

Правило пятое: найдите работу по душе. Большую часть дня вы будете проводить вне дома.

Утром я выбежал из дома и помчался в сервис.
Заказов уже было полно, и я потонул в работе. Весь день как заведённый менял колодки, масла, заменял сайлентблоки подруливающих рычагов.
Совершенно обессиленный, я вернулся домой. Зажёг свет в прихожей. Лампочка, тускло озарила помещение и часть комнаты. В глубине её я увидел движение.
Застыл на месте. По сердцу пробежали ледяные пальчики.
— Кто здесь? — крикнул я после того, как проглотил огромный ком в горле.
Шагнул к комнате. Снова движение в дальнем углу.
— Кто тут? — повторил я более уверенно.
Ещё шаг — ещё движение тени неизвестного. Он перемещался совершенно бесшумно, словно плыл в невесомости.
Резким движением я нажал выключатель. Яркие лампочки ударили по глазам и на миг ослепили меня.
Прищурившись, я осматривал комнату, точно сёгун.
— Трюмо… Тьфу ты! Это же моё чёртово отражение в чёртовом трюмо!
От конфуза хотелось провалиться сквозь землю. Хорошо, что в этот момент я был один.
— Так! — я шаркнул ногой по ковру. — Ещё немного — и пора будет лечить нервы.
Снова лёг на полу. Снова снился буравящий взгляд. Он следит.
Проснулся. Кто-то скрёбся, пищал. Мне казалось, в этом писке я могу разобрать слова.
 
                ***
Чистка дроссельной заслонки заняла весь день.
Вернулся домой.
Повернул ключ в замке. Надавил на дверную ручку, с другой стороны тоже надавили. Дверь с лёгкостью открылась, её словно сквозняком распахнуло. Я плашмя ввалился в квартиру, зацепился за порог и растянулся в коридоре.
«Наверное, картина — загляденье, на радость соседям! Лежу в квартире, а ноги торчат в общем коридоре».
Я так устал, что мог заснуть и в таком положении.
Вполз внутрь, закрыл дверь и снова уснул на полу.

                ***
— И давно я так стою? — спрашиваю себя. Оглядываюсь.
Я перед трюмо, смотрю на своё отражение.
На часах полночь.
«Я, что лунатил? С каких пор это продолжается?» — вопросы лихорадочно возникали у меня в голове.
Писк доносился из каждого угла квартиры. От него нельзя было спрятаться. Куда бы я ни пошёл, писк преследовал меня, сводил с ума. Он как бесконечный ремонт в соседской квартире, где дрель не замолкает.
Лунатизм так меня напугал, что уснуть я уже не смог. Вышел из квартиры и отправился бродить по городу.
«Утром позвоню родителям, осторожно выясню про хождение во сне: замечали ли они за мной такое ранее», — решил я.
Про лунатизм родители не знали.

Правильно шестое: хорошая музыка поможет создать нужную атмосферу и заглушить посторонний шум.

Эти звуки стали неотъемлемой частью моего пребывания дома. Не важно, какими способами, но мне нужно было заглушить писк, превращавшийся в неразборчивый шёпот. Я приходил домой в наушниках, сразу переключался на портативную акустику и включал погромче.
Мне нужен был любой шум, в котором посторонние звуки не будут так четко слышны.
С каждым днём я спал всё меньше.
Постепенно связь с реальностью стала ослабевать. От недосыпания и усталости я не понимал, который час, какой день недели, моя ли сегодня смена.
Начались проблемы на работе: заказы путались, инструменты выпадали из рук, клиенты жаловались на медлительность.
— Он что у вас, аутист? Если так, вы должны были предупредить! — кричала разъярённая дама, приехавшая на красной Ауди А3. — Почему замена масла и фильтров занимает два дня?!
— Мы разберёмся. Проведём разъяснительную работу с сотрудником. В следующий раз вас обслужат по специальной цене, — отговаривался мастер-приёмщик. Его второй подбородок трясся, как желе.
— Коля, что с тобой происходит? — позже спросил меня он. Его толстые щёки надулись ещё больше и раскраснелись. Он весь раздулся, как рыба-собака.
«Это был понедельник?»
— Ты похож на зомби. Выспись уже! — Ему было жаль меня, но ушат желчи, который вылили на него, естественно, разозлит любого.

                ***
Открываю глаза.
Я сижу в позе лотоса посреди комнаты.
Не понимаю, как давно соседи барабанят мне по батарее.
Кто-то стучал в дверь, или показалось?
«Кажется, мне нужна помощь…»

                ***
— Мам, привет. Как у вас дела?
— Колюня, хорошо, что ты позвонил, тут такие новости! Тётя Галя, ну, папина двоюродная сестра, на днях заходила к нам и рассказала, что дочь дяди Миши, ну, мужа еёйного, от первого брака, приедет на выходные. Тебе надо с ней познакомиться. Она очень хорошая девочка. Пригласишь её погулять, авось что и срастётся.
Услышав мамин голос, я готов был расплакаться, упаковать вещи, прыгнуть в машину и на всех парах мчаться домой. Мне хотелось забыть этот кошмар, как забывают обещания вынести мусор.
Моя упёртость и гордость не позволили поступить так. Нужно было доказать себе, что я могу жить один.
— Нет, мам, у меня не получится. Много заказов. — Я стыдливо опустил глаза и тяжело выдохнул.
Мы врём, чтобы не расстраивать близких. Если мать увидит меня в таком состоянии, привяжет верёвкой к себе и никуда не отпустит.
Мы с ней поговорили ещё немного, точнее, она говорила, а я слушал. Она рассказывала про соседку Таню, про сбежавших поросят дяди Толи и прочие захватывающие деревенские истории.
Попрощались.
Я повесил трубку и снова остался один на один с шёпотом.

                ***
«Я взрослый и могу решать проблемы. Ну, как минимум, свои», — думал я, сидя в салоне чьей-то машины. Чёрт знает, как давно я сидел внутри. И понимал лишь одно: я не знаю, что нужно с ней делать.
«Может, требовалась замена поршневой группы, а может, замена лампочек. Чёрт знает…»

Правило седьмое: запирайте дверь. Всегда запирайте дверь.

Решил порадовать себя.
Приобрёл надувной матрас. Так значительно лучше, чем на полу.
Постепенно погружался в сон. Шёпот никуда не делся, но стал различим, превратился в слова: РОДина, приРОДа, поРОДа, РОДня, РОДственники, РОДители, наРОД, сРОДни, сРОДу, отРОДясь, РОДник, РОДить, заРОДыш, сРОДный, плодоРОДие, РОДословная, уРОЖай, РОДимый, РОЖь, РОЖдение...

                ***
— Ты понимаешь, где ты? — спрашивает меня мужчина с длинными седыми волосами. Его голубые глаза сияют небесным светом.
— Даже не знаю, — отвечаю ему и оглядываюсь.
Вокруг меня молочное марево, очень светло, не разобрать.
— Подумай хорошенько. На кого я похож? — его кустистые брови сдвинулись к носу.
— Понятия не имею, может, Гэндальф, а может, Дамблдор. Ты пришёл сказать, что я мальчик, который выжил, и мне пора ехать в школу? — Я понимал, что начинаю истерить. Не хватало топнуть ножкой. Всё это напрасно, и зря я набросился на него. Но даже во сне мой затуманенный разум не мог мыслить рационально.
— Какой кошмар! Чем у вас нынче голова забита?! Я Род.
— Чей род?
— Бог Род. Слышал? Бог-прародитель, творец мироздания. Я существую в Яви, Нави, Прави, я вне времени и пространства… видимо, также вне твоего понимания.
— Яви? Нави? Прави? — медленно повторил я. — А что это?
— Как же вам запудрили мозги, если вы не знаете РОДных богов! Явь — земной, проявленный мир. Навь — подземный, незримый мир. Правь — светлый мир богов. Мы сейчас в нём.
— Это ты наслал писк и шёпот, который изводил меня последний месяц? Почему ты не давал мне спать? Зачем ты меня мучил?
— Я наблюдал за тобой, изучал, общался. Проверял, подходишь ли ты мне. Неспособные меня слышать не могут, а ты способный, подходящий.
— Подхожу для чего? Зачем ты меня мучил? — мне хотелось вопить во всю глотку.
— Я хочу, чтобы ты стал моим новым жрецом. — Он положил руку мне на плечо, заглядывая в самые дальние уголки души.
— Жре… Что?!
«Видимо, брежу. Усталость от недосыпания довела до безумия», — посетила меня печальная догадка.
— Мне нужны подношения крови и тела людского. Взамен я дарую плодоРОДие, здоровье, а жрецу — творческое вдохновение.
Я выпучил глаза и раскрыл рот. Нервный смешок вырвался наружу.
— Я точно рехнулся. Здоровый рассудок такое не выдумает.
— Ты поймёшь, что нужно делать, когда решишься. Память РОДословной поможет. — Он говорил, не выпуская ни одной эмоции, как тень, которая получила голос. — Ты проснёшься отдохнувшим и восстановившимся. Больше безумие не будет одолевать тебя. А покамест будь осторожен. Не все будут рады оказанной тебе чести, — и он зычно хлопнул в ладоши.

                ***
Открываю глаза. В комнату проникает солнечный свет.
«Ох, сколько же я спал?!»
Поворачиваюсь, ищу глазами часы.
— Ну, здравствуй, Коля.
— А-а-а! — от неожиданности вскрикнул я.
В дверях стоял Симеон.
«Он что, смотрел, как я сплю?»
— Пришёл проверить, как у тебя дела. Смотрю, ты разобрал шкафы, даже нашёл мои работы, — кучерявый мотнул головой в сторону фигурок.
— Почему… (вдох) Почему… (вдох) Почему… (вдох) — Я, как рыба на берегу, глотал воздух ртом. — Почему без звонка?
— У меня такие правила. Я прихожу внезапно, когда считаю нужным. Это же в договоре прописано. — Он ещё раз осмотрел квартиру. — Всё в порядке. Ну, бывай, живи спокойно.
Симеон удалился также внезапно, как и появился. Дверь за ним захлопнулась, замок щёлкнул.
«Что за чертовщина?» — в растерянных чувствах я сидел на краю надувного матраса.
Мой взгляд упал на часы.
— Чёрт! Я опаздываю!

                ***
В этот день я вновь стал собой. Работал точно, быстро, уверенно. Жалоб не поступало. Если бы не утренний гость, настроение было бы отличное.
Весь день я размышлял над тем, что сказал мне Род, над внезапным появлением Симеона, над своим состоянием, да над всем, что со мной случилось.
Ответов не было, но в этот вечер я взял с собой баллонный ключ.

Правило восьмое: защищайте себя всеми возможными средствами. Ваше здоровье важнее всего.

Входная дверь скрипнула.
Я зашёл в квартиру. Дверь открылась нормально, без толчков или помощи, так, как нужно.
Включил свет. Снова тень пробежала в дальнем углу единственной комнаты. Я сжал в руке ключ для замены колёс.
«Снова отражение меня разыгрывает?» — подумал я, подходя ближе. Рука потянулась к выключателю… и в этот миг ярко вспыхнуло перед глазами.
Глухой удар по голове.
Ноги подкосились, тело мне больше не повиновалось. Я рухнул на пол.
— Согласился быть жрецом? — не знаю, услышал ли я вопрос, или он возник у меня в помутнённом сознании.

                ***
Я медленно открыл глаза. Непонимающим взглядом уставился на ковёр. Узоры разбегались по пыльному настилу.
Голова раскалывалась от боли, я даже не мог повернуть её.
Шевелиться тоже не мог: руки стянуты веревкой сзади спинки стула. Я был привязан к нему, привязан намертво.
Кожаный ремень издавал скрипящий звук при каждом шаге.
Шаги незваного гостя приближались ко мне.
Я не мог поднять тяжёлую голову и видел только ноги: джинсы и кроссовки с разноцветными шнурками. Кто-то вломился в квартиру, разбил мне голову и вышагивал в обуви по чистому полу.
Обжигающая струйка крови скользила по щеке и капала на ковёр. «Вот и моя ДНК теперь осталась на нём…»
На поясе неизвестного я увидел ремень для ношения инструментов. Гость повесил на него молоток для укладки ламината.
— Ну, пришел в себя? — раздался до боли знакомый голос.
«Может, бессонница вернулась? Или всё это мне снится?»
Шлепок.
Снова искры перед глазами. Он влепил мне увесистую пощёчину. Если бы я стоял, то, наверное, мог бы снова упасть.
По одной щеке бежала горячая струйка, на другой выступала пылающая пятерня.
— Меня бабушка так в школу будила. Хочешь сделать мне больно — придумай что-нибудь посерьёзнее, — промямлил я. Слюна выступила на губах.
— Ты, видимо не понимаешь, что залез туда, куда не следует! — Он поднял мою голову за подбородок и уставился в глаза. Взгляд Симеона излучал бешенство. — Ничего, для тебя почти всё закончилось, потерпи немного.
Кучерявый отпустил меня, и голова моя снова безвольно повисла.
— Как тут у тебя включается музыка? — спросил он.
Хозяин квартиры включил акустическую систему. Заиграла композиция из списка моих предпочтений.
 «Если выбирать музыку, вряд ли можно найти, что-то лучше. Хоть на этом ему спасибо». (Michael Jackson – Dirty Diana)
— Ты хотел украсть мою работу жреца!
(She said «I have to go home,)
— Я ничего не хотел, — язык меня по-прежнему не слушался, но стало немного лучше.
(Because I'm real tired, you see,)
— Никому не позволю отнять у меня эту должность. Ты меня слышал?! — заорал он.
(But I hate sleeping alone)
— Зачем? Зачем… — шептал я.
(Why don't you come with me?)
— Что? Говори громче!
(I said "my baby is at home)
— Зачем это тебе?
(She's probably worried tonight)
— Хочешь знать мои мотивы?! (I didn't call on the phone) Бог Род даёт мне вдохновение, а я даю ему каплю крови. (To say that I'm alright") Он помогает мне, а я кормлю его. Он помогает всем, требуя взамен такую малость. (Diana walked up to me) Настала твоя очередь воздать уважение создателю. (She said «I'm all yours, tonight») — Он снял с пояса стамеску по дереву, поднёс чашу мне под подбородок (At that, I run to the phone) и приставил инструмент к горлу, в районе артерии. (Saying «Baby I'm alright»)
— Тебе есть что сказать напоследок? (I said «but unlock the door)
— Да! Есть, — прохрипел я. (Because I forgot the key») — Я готов быть новым жрецом Рода! (She said «He is not coming back)
— Что? — глаза Симеона округлились. (Because he is sleeping with me». Dirty Diana, no)
— Услышь мою молитву, Род! (Dirty Diana, no) Я отдаю тебе тело своё, я отдаю тебе душу свою, возьми мои силы, даруй мне талант. (Dirty Diana, no) Принесу тебе Дар, наполню грааль, и ты не почувствуешь голода. (Dirty Diana, no) Я отдаю тебе душу, даруй мне жизнь. (Dirty Diana, no) Да пребудет со мной сила Рода!
— Замолкни! — взревел хозяин квартиры. — Замолкни!
Но я продолжал:
                Солнце явлено было из лица Рода небесного,
                Прародителя и Праотца.
                Месяц ясный — из груди его.
                Звёзды частые — из очей его светлых.
                Зори светлые — из бровей его.
                Ночи тёмные — да из дум его.
                Ветры буйные — из дыхания.
                Дождь, и снег, и град — из слезы его…

Симеон опустил рукоятку стамески мне на макушку. Да как опустил!
Перед глазами поплыли круги… или облака?
Я наклонился на бок и начал заваливаться.
За секунду до того, как свет перед глазами погас, я увидел, как Симеона будто поразило молнией. Он уставился в потолок и застыл. Его губы безмолвно шевелились. Я разобрал слова: «О великий Род, пощади!» — его горло словно стискивали невидимые клешни. Кучерявый хрипел. Ноги его оторвались от пола, тело поднималось всё выше. Он левитировал, дрыгая кроссовками.
Последнее, что я услышал, был звук выпитого через трубочку пакетика сока.

                ***
Из Яви я опустился в Навь. В нигде, в никогда, в темноту и мир духов.
— Здравствуй, Жрец! — мужчина с седыми волосами до плеч протянул мне руку. Его кустистые брови разошлись в стороны, разгладив складку.
— Здравствуй Род! — я протянул руку в ответ, хотел пожать кисть, но он схватил меня за предплечье.
— Славяне издревле делали это так, — прогрохотал он, показывая древнее рукопожатие. — Не стоит отступать от наших традиций.
— Что мне теперь делать?
— Один раз в год день БогоРОДицы ты должен совершать обряд. — Он выдержал паузу. — Ты уже понял, какой. Мне это нужно не зла ради, не ради жестокости. Таким образом происходит очищение. Жертва предваряет новый акт плодоРОДия. Весь баланс мира завязан на мне. Понимаешь, без необходимой жертвы будут голод, болезни, напасти. Слышал про эпидемии, которые лютовали в давние и недавние времена? Чума, оспа, сифилис, лихорадка пикарди, тиф, холера, испанский грипп? Мне надо продолжать? За свою помощь я прошу малую цену.
— Выпивать людей — это, по-твоему, малая цена?
— А ты думаешь, великая? Каждый день вы, люди, преломляете тело Господне и пьёте его кровь. Чем это отличается от того, что прошу я? — Род выжидающе смотрел на меня. Не было в его взгляде ни гнева, ни милосердия, ничего. Он смотрел, изучал. — Так в чём разница? Вы не играете в богов. Вы их съедаете. Вы богоеды. При этом ничего не даёте взамен. Скажи мне, Жрец, на земле стало меньше войн, болезней или нищеты от ваших некротических ритуалов?
— А если я откажусь быть Жрецом, обрекающим людей на гибель?
— Прости, но о таком уговора не было. Ты сам отдал себя этому делу. Спас свою жизнь, обменяв её на жизнь Симеона. Одну жертву ты уже принёс. Работу свою он выполнял не всегда хорошо: стал алчным, себялюбивым, а один год даже пропустил. Нужно пояснять, к каким последствиям это привело, или сам догадаешься? — удивительно, но Род произнёс это со смехом.
— Не надо проверять, что будет, если ты откажешься. Делай своё дело, а я сохраню порядок. Уговор? — Он снова протянул мне руку.
Принять на веру его слова я не мог, равно как и сомневаться в них. И кивнул ему в знак согласия.
— На том и порешим. Будь здрав, Жрец. Не забывай: БогоРОДицын день!

                ***
Я открыл глаза. На языке пузырилась слюна, во рту был вкус меди. С трудом я принял сидячее положение. Сильно кружилась голова, тошнота подступила, будто меня в центрифугу засунули.
Руки кто-то развязал и аккуратно сложил верёвку рядом. Я ощупал голову: ни шишек, ни ссадин, ни запёкшейся крови. Чудесным образом я был исцелён.
Сентябрьское солнце светило в окно.
Я огляделся. Пустая комната. Никого.
На месте, где стоял Симеон, лежала деревянная фигурка с огромной шевелюрой, с деревянной стамеской в деревянных руках. Выражение лица точно такое же, как в его последние мгновения: глаза широко раскрыты, взор устремлён вверх, стопы вытянуты, будто он парит.
Я поднялся на нетвердых ногах. Зашёл на кухню, заварил себе чашку крепкого кофе.
Написал прощальную записку. Извинился перед родителями.
Встал на «роскошный» столик. Накинул петлю на шею. Верёвку привязал к потолочному крюку, на котором ранее висела люстра с абажуром.
Вдохнул, выдохнул. Сердце колотилось в груди.
«Страшно. Ой, как страшно!»
Перед тем, как я сделал шаг вперёд, ножки стола подкосились. Он, как карточный домик, сложился подо мной.
Веревка сдавила горло, глаза налились кровью. Я яростно болтал ногами, стараясь зацепиться за любую поверхность.
Тело всегда будет сопротивляться, оно без боя не сдастся. Кого угодно можно обманывать, тело — никогда.
Треск.
Веревка лопнула. Я растянулся на полу. Кое-как ослабил петлю.
Долго хрипел и кашлял.
В конце концов, когда дыхание выровнялось, расплакался горькими слезами.
Столик перевернулся. С нижней поверхности столешницы на меня смотрела звезда о четырёх лучах с загнутыми округлыми концами.
— Уговор таким не был! — раздалось у меня в голове. — Не дуркуй, Жрец. Иди на работу и твори свои шедевры.
Я откашлялся и пошёл собираться. Зашёл в комнату, поднял кучерявую фигурку с пола.
— Вот видишь, как получилось. Когда ты деревяшка, правило одно: бойся жертвенного костра, — сказал я. И положил его к остальным. Оказалось, что у каждой фигурки в руках были предметы: кисти, саксофон, перо.
«Как я раньше этого не заметил?»


Вот так я стал жрецом Рода.
Теперь уже я сдавал «современный Эдем».
В БогоРОДицын день приносил Богу дар. Фигурки выставлял в ряд, они смотрят на меня деревянным, осуждающим взглядом, но я уже привык, не обращаю внимание.
РОД мной доволен, а я награждён.
У меня своё тюнинг-ателье для автомобилей, где из рухляди делают шедевры. Я счастлив и работу жреца никому не отдам!
Пользуйтесь правилами при съёме квартиры и подумайте, в чём я вас обманул, рассказывая свою историю, и где была правда.
А главное — задумайтесь, не у меня ли вы снимаете жильё.