Председатель колхоза и наша жизнь

    Шилько Алексей Степанович (Поль Робсон) – наш председатель колхоза.

   Не знаю, откуда прислали нам Шилько А.С. в колхоз председателем, но было это где-то в середине 50-х. Ходили разговоры, что он из раскулаченной семьи, но правда это или нет - не знаю... Был он холостой. Жил  долгое время один на квартире у одинокой колхозницы Щумковой Нади по Морозовской улице. Жил, видимо, как с женой – шли такие разговоры в деревне.  Шумкова Надя жила в доме одна. На квартире у нее долго жил Шилько Алексей Степанович (Поль Робсон) – председатель колхоза.  Потом Шилько А.С. приделал ребенка библиотекарше  Люде Цивинской, которая была лет на 20 его моложе. Люда родила  ему девочку, и Шилько А.С. вынужден был жениться на Люде, уйдя от Нади, с которой прожил довольно  долго. Потом Люда родила ему еще одну дочку. Они построили себе дом за нашими огородами - там потом вырос целый новый поселок. Шилько А.С. был председателем колхоза лет 20, но сейчас его уже нет в живых - умер. Я его видел  последний раз  в 2005 году, когда был в Немойте. Он меня сначала  даже и не узнал. Наш председатель был  всегда маленький, толстый и пузатый, но водки мог выпить ведро. Он очень часто бывал у нас в доме, так как приходил к нам мыться в баню, а потом с отцом до утра пили самогон и играли в карты. Прожил Шилько А.С. лет под 80, наверное. Поль Робсоном его звали за темную кожу, вылупленные  наружу глаза и толстые губы. Точь-в-точь негр – вылитый Поль Робсон, только петь вот не умел, но зато пить – не каждому такое дано было. Удивительно, что прожил он при этом около 80 лет, несмотря на то, что выпил не одну цистерну водки. В чем-то, по продолжительности жизни и количества выпитого спиртного, Шилько был схож с Федей Контей.
 
     В те времена Шилько был «большим» другом у отца. Постоянно приходил к нам в баню, вместе проводили время  в деревне по вечерам и вместе ездили в отпуск. Однако, со временем, из-за чего-то друзья разругались и стали врагами. Отец, а особенно, мама не могла терпеть Шилько – гнала его из дому неоднократно. Последние годы, как мне кажется, отец с Шилько даже и не встречался. Алексей Степанович жил за нашими огородами на новой улице, которую обустроили в 80-х годах. Я так и не был на этой улице никогда до 2010 года... Но тогда я на машине объехал всю Немойту и все деревенские улицы. Видел там дом Шилько А.С. и другие новые дома, но ни к кому  так и не заходил. Шилько А.С. жил до смерти с Людой Цивинской. У них было, как я писал выше, две дочки. Мама этих девочек хвалила за то, что они очень хорошо учились в школе и были очень умные. Сейчас  А.С. уже нет в живых, но он пережил отца, где-то,  лет на 15. Председателем в колхозе  он был лет двадцать, и больше принес колхозу вреда, чем пользы. Отец говорил, что Шилько А.С. сделал наш колхоз миллионером – по долгам. Но тогда были совсем другие времена, которых уже никогда не вернуть.

      В 2010 году, будучи в Немойте, я встретил его жену – Люду Цивинскую у нового магазина под названием «На ростанях». Поговорили немного с ней о жизни и разошлись. Побывал я также   и на его могиле - на нашем   кладбище. Отец – директор школы, а Шилько А.С. – председатель колхоза...  Вечные друзья и вечные враги. Все решало время и обстоятельства. Ну, вот, я снова отвлекаюсь -  теперь про Шилько А.С., более подробно...

     В начале 60-х годов, когда в клубе была организована колхозная библиотека,  библиотекарем стала молодая девушка - Люда Цивинская, и Председатель начал захаживать туда для «изучения»  трудов Карла Маркса. Вскоре Люда начала заметно округляться – появился животик, а затем и дочь. И «ученику» Карла Маркса пришлось срочно жениться на молоденькой библиотекарше. Со старой квартиры от Нади квартирант ушел и стал жить  своей новой семьей. Позже  у них появилась и вторая дочь. Шилько А.С. был старше Людмилы лет на 20. Кличка у него в колхозе была – Поль Робсон, за схожесть с известным американским чернокожим певцом.  В деревне Шилько А.С. дружил с нашим отцом и часто бывал у нас дома. Приходил к нам в баню или просто выпить, да закусить... Но, когда его приходы стали очень частыми, мать выпроваживала его из дому несколько раз. Дружба с отцом закончилась, и он стал кое в чем вредить отцу по мере возможности. Сначала огород обрезал, потом старался не выписывать зерно для хозяйства или лошадь не дать для вспашки огорода. Но жить надо было, так как колхоз зависел и от школы. Ведь вместо учебы школьники до средины октября работали в колхозе на уборке бульбы, льна, кукурузы и на других работах. Школьники и косили, и молотили, и скирдовали. Ученики начальных классов не оставались в стороне. Работали в колхозе: пололи, поливали и убирали капусту, собирали колоски в поле и «за телегой» (когда на телегах перевозили снопы). Так что председатель, после очередной стычки, старался замириться с отцом, и снова появлялся у нас дома.  Я часто слышал его застольные речи, когда они после бани выпивали с отцом и играли в карты зимними морозными вечерами.

      Вот что говорил и рассказывал тогда наш председатель - «Поль Робсон»: -  «Жизнь была очень сложной. Я был председателем колхоза «Им. Тимирязева»  много лет.  В колхозе работали все, входящие в него деревни. Колоски сгребали, снопы таскали, пахали, косили, хлеб, лен, кукурузу выращивали. Четкого разделения мужского и женского труда не было. Денег нам государство не платило до 1961 года, но никто особо  не возмущался, все боялись чего-то. На своих  приусадебных огородах   колхозники сажали основные овощи:  картофель, свеклу, капусту, лук, чеснок, огурцы, помидоры, укроп, тыквы. Кто-то сеял рожь или ячмень, клевер или тимофеевку на корм коровам. Многие имели  яблони, груши, плодово-ягодные кустарники. По закону колхозная семья могла иметь 50 соток земли, а служащие - 25 соток.  По воду в деревнях ходили в колодцы, так как водоколонок  нигде не было, а тем более, водопроводов.

    Руководил всей колхозной работой в основном колхозный бригадир - Руколь Андрей, дом которого находился в центре деревни около сельского магазина. Посредине дороги росла большая старая липа, на нижнем толстом суку которой была подвешена на цепи большая пустая авиабомба, а рядом висел железный ломик, которым бригадир бил по бомбе и звон от таких ударов был слышен по всей деревне. Так бригадир оповещал всех, что пора выходить на работу. Также звонили в эту бомбу, если случался в деревне пожар или объявлялся срочный сбор в клубе. Так мы и жили - от звона до звона. Телефонов ведь не было тогда...

      Среди должностных лиц колхоза бригадир занимал  особое место. Он назначался правлением колхоза из числа наиболее опытных и подготовленных колхозников на срок не менее двух лет. Андрей Руколь был бригадиром в Немойте лет восемь, если не больше.

      «Отдав землю крестьянам, большевики после многолетней подготовки превратили их в пролетаризированную рабочую силу, прикрепленную к земле своим беспаспортным статусом и обязанную работать на государство за пустые трудодни. Крестьяне на селе не имели права иметь собственного хозяйства, за работу в колхозах получали не деньги, а «трудодни», которые записывались в книжки колхозника, по итогам работы в обмен на трудодни можно было получить продовольственные и другие товары. При этом уехать в город практически не представлялось возможным, так как ко всему прочему крестьянам не полагалось иметь паспортов».

      Что за страшные такие трудодни? Сколько их надо было отработать? Википедия говорит следующее: «Для укрепления трудовой дисциплины постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 27 мая 1939 года «О мерах охраны общественных земель колхозов от разбазаривания» устанавливался обязательный минимум трудодней для трудоспособных колхозников — 100, 80 и 60 трудодней в год (в зависимости от краев и областей)».

     А вот сколько стоил этот трудодень в оплате? Можно послушать антисоветчиков: "А колхозники до 1965 года имели только "палочки" (так называемые "трудодни" отмечались в тетради учёта рабочего времени в виде "галочки" или чаще всего — вертикальной чёрточкой–"палочкой"), за которые фактически ничего не получали, или получали 10-15 коп". Отработал один день от зари до зари - колхозник получал одну палочку (так называли трудодень), потрудился совсем уж ударно - полторы палочки. В конце года правление колхоза решало, сколько дать хлеба на один трудодень - 200 или 600 граммов. Давали зерном, которое еще надо было перемолоть в муку... С середины пятидесятых, к радости сельчан, к трудодням стали доплачивать и немного денег. "Что такое трудодень — уже не каждый помнит. Это была форма оплаты труда в колхозах. Собственно, трудодень — это один выход на работу, за что учетчик колхозной конторы записывал "палочку". Если работа считалась тяжелой, засчитывали полтора или два трудодня. Следовательно, за год, теоретически можно было заработать до 700 палочек. Наша бабушка Марья, работая в своем колхозе в деревне Сапеги, рассказывала мне, что она иной год зарабатывала до 700 трудодней. Я представляю, что это была за работа...

     "Рассчитывались за трудодни  не ежемесячно, а в конце года — после того, как колхоз "сдавал план государству". То есть часть урожая колхозы отдавали государству. Еще часть оставалась в семенном фонде. А остальное как раз и шло на заработанные трудодни. Скажем, насчитывали 1 кг зерна на трудодень, но когда неурожай, могло быть и по 200 грамм."

    В нашей Немойте после ВОВ колхозники вообще жили в основном только за счёт личного подворья: молоко, мясо, яйца, всё было «своим». На трудодень они получали от 100  до 500 граммов зерна. По итогам года лишь некоторые вырабатывали до 500-600 трудодней, т.е. могли получить максимум 400 кг зерна — несколько мешков. На это жить было невозможно. Механизаторы получали чуть больше. А денег вообще не платили.  В каждом дворе держали корову (а то и двух), овец, кур, гусей. Эту живность надо было кормить. Имея живность на своём подворье, колхозники были вынуждены обращаться к председателю или к бригадиру, и получали всё, но только если они работали в колхозе. К тем, кто работал нерадиво, применялись карательные меры. Если  не выполняешь минимум трудодней, то тебе могли лошадку и не дать, чтобы ты мог вспахать свой огород (а у каждого было 25-40 соток огорода). Вообще за колхозниками в Немойте закреплялось 50 соток земли на семью, а за служащими - только 25 соток. Наша семья относилась к служащим и у нас было 25 соток - два участка: первый  - 15 соток, на которых стояло наше подворье (дом, хлев, баня) и огород с садом, который мы сажали в 50-х годах с отцом и мамой. А через 50 метров, за небольшой канавой был второй наш участок -  ещё 10 соток, где был наш огород. Там у нас была трёхпольная система посева - первый год мы сажали бульбу, а на сдедующий год - рожь, овёс или  ячмень, а ещё через год - клевер или тимофеевку, чтобы кормить корову.

     В начале 60-х годов в СССР  стал возникать большой дефицит хлеба, который я помню и сейчас очень хорошо. В нашу деревню хлеб уже не привозили, а за ним надо было ездить в Сенно - за 10 километров от Немойты. Хорошо, что я уже имел свой взрослый велосипед, который купил за сдачу на заготпункт своих кроливов и высушенные кроличьи шкурки. В те времена очереди возникли за хлебом,- продуктом, который по определению классиков марксизма-ленинизма являлся фундаментальным продуктом питания для  советского человека. Эти очереди появились, когда Хрущев начал экспериментировать в СССР с кукурузой.

      Я жил в деревне в кукурузную пору Хрущева Н.С. Кукуруза у нас не очень росла, но мы все время ей занимались - сажали, окучивали, срубали и свозили на лошадях в силосную яму у мельницы - на силос. Недалеко от детского дома, у мельницы,  была сделана большая силосная яма. В  эти  годы   в  стране  свирепствовала  хрущёвская  кукурузная  чума.  Во всех  колхозах  обязательно  выращивали  эту  культуру.  А  так как она  у  нас  не  вызревала,  то  её  выращивали  на зелёную массу.  Закладывали  на  силос.  В  каждом колхозе  создавалось  одно – два звена  по  выращиванию  кукурузы.   Основной  объём  кукурузной зелёной  массы  закладывали  на силос.  Силосных  башен  у  нас не  было,  просто  экскаватором  и  бульдозером  рыли  глубокие траншеи  и  туда  ссыпали  дроблёную  кукурузную  массу,  утрамбовывая её  гусеничным  трактором  ДТ-54.  Потом  эту  траншею  накрывали  соломой  и  засыпали  землёй.  Наша силосная яма была недалеко  от  скотных  дворов,  чтобы  можно было  без  специального  транспорта  на  простых  санях  или  повозках быстро  и без  потерь  доставлять  силос  в  коровник.  Конечно,  колхозы всего нашего Сенненского района  занимались выращиванием  этой культуры  не по  доброй  воле.  Уж очень  дорого  обходилось  это  мероприятие,  не принося  каких-либо  значительных  результатов.   Проще  и  дешевле  было бы  на  площадях,  отводимых  под кукурузу,  выращивать  сеяные  травы  на сено.   Например: люцерну, овёс  с  викой,  так называемую  зелёнку.  Или другие  травы,  если  нельзя  было  обойтись  сеном  с  естественных  сенокосных  угодий.  Но…  райкомы  диктовали колхозам  то, что  с них  требовали  вышестоящие  партийные  органы.  Порой  они  доводили  эти  требования  до  абсурда.
 
     Уже в 60-е годы, когда я работал в колхозе было видно, что что-то у нас  идет не так. Ведь командовали колхозами даже не председатели колхозов и бригадиры, а райкомы и обкомы партии. Вспоминаю кукурузную эпопею, в которой я тоже участвовал... Как многим казалось, что если и будет в деревне выход, то только не колхозами. Как бывший сельский житель и деревенский уроженец я и сейчас думаю, что любые формы, кроме индивидуального фермерства - это насилие над крестьянской природой. Крестьянский труд всегда строится на нюансах. Земледелец, чуть ли не чутьем определяет, когда ему надо  приступить к той или иной операции: сенокосу, пахоте, уборке. Справедливо гордится этим, если все сделал в срок и качественно. А тут колхоз, а там  приказ! А если он чует, что надо подождать? Вспомним "Поднятую целину" Михаила Шолохова! Но сегодня, после всех прошедших перепетий в СССР и в России, многие земледельцы уже разучились работать на земле, а деревни спиваются!

     Дело в том, что во время посещения Америки, ему так расхваливали кукурузу, что он решил, что это как раз то, что нужно советскому народу. Кукурузу начали сажать повсюду, заменяя ей пшеницу и рожь, и это привело к тому, что в хлебную муку за недостатком оной,  начали добавлять муку кукурузную. Хлеб приобрел ярко-желтый цвет и через два часа становился твердым, как камень. А советскому народу это почему-то не понравилось – и появились очереди за «хорошим» хлебом, который тогда стали отпускать по одному-два батона в «одни» руки. Говоря «одни» руки, продавец имел ввиду руки одного человека. Поэтому, чтобы купить хлеба побольше, многие брали с собой в очередь детей, - это еще "одни" руки.
 
     Колхозники были привязаны к земле и вынуждены были работать и жить в таких вот подневольных условиях. Они не могли взять и бросить колхозную работу и куда-либо уехать, так как у них не было документов — паспорта им не выдавали, а с сельсоветской справкой нельзя было уехать в город. Правда, иногда выпадал шанс убежать от такой жизни, особенно детям служащих. Вот и я, после восьмилетки, сумел поступить в Ленинградское мореходное училище, и навсегда уехать из своей деревни.

      Работали в колхозе все, в том числе и дети с 11-12 лет. В  нашей Немойте нас - учеников 3-4 класса, стали гонять на прополку льна, а с 12 лет уже за каждым из детей закреплялись колхозные лошади, на которых мы работали с утра и до вечера. А когда стали постарше, то работали уже вовсю и за окучником, и за бороной, и даже за плугом... Многие колхозники и их ребята  жили бедно, но с каждым годом жизнь всё же улучшалась. Всё же корова, овцы, утки, гуси, куры были практически у всех. Только работай и не ленились. И работали все! Работа в колхозе была, как откуп на право работать на подворье. Фактически, для колхозников, эта была работа на износ, - от восхода  солнца и до его захода, без выходных и праздников...

    Чтобы хоть как-то облегчить жизнь колхозников, выдавал им иногда зерна, другой сельскохозяйственной продукции чуть больше нормы. Не наказывал за мелкие провинности. Видел, что люди собирают картофель и пшеницу с колхозных полей (после их уборки), но я закрывал на это глаза, знал, что, если поднимешь шум, только скажи, кого-то обязательно посадят. Случались и крупные нарушения, но я все равно ограничивался предупреждением. Делал все, чтобы люди не голодали. Однажды, правда, отобрал у одного местного жителя корову, а у другого – овцу, за недоимку по продналогу. Корова была украдена с колхозных ферм. Виновника хотели судить, но все обошлось «мирными переговорами». Недоразумение разрешили по-домашнему...»

-  «Разные были махинации. К примеру,  шла борьба за «большое» мясо и за «большое» молоко. Но, ни в 1957 году, ни в 1958, ни тем более в 1959 году не надаивали мы в колхозе на фуражную корову по 3200 кг молока, как заявляли в своих соцобязательствах. Надой составлял не более 2000 — 2200 кг, а остальное — приписки и обман.

   Применяли три способа обмана. Первый: в колхозе 130 коров, а отчитывались по надоям молока не за 130 коров, а за 100. Молоко, надоенное от 130 коров, делилось на 100 коров, следовательно, увеличивался надой молока на каждую фуражную корову. Второй способ: в течение 4-6 месяцев отелившихся телок не включали в счет дойного стада, а надоенное от них молоко «сбрасывали» на фуражных коров. Уменьшается число животных, но зато увеличивается надой на корову. Третий способ: внутрихозяйственные расходы молока. В колхозе, например, 130 телят. Годовой расход молока на выращивание одного теленка по плану -  400 кг. Колхоз должен затратить на 130 телят 52 тонны молока. Отчитывались, что израсходовали не 52 тонны, а 152 тонны, т.е. 100 тонн ненадоенного и неизрасходованного молока добавляли к валовому надою на фуражную корову. Таким же образом «учитывали» расходы молока по свинофермам. Я старался обеспечивать население дровами,  так как колхоз имел такую возможность.  Много тогда строили в колхозе амбаров, зернотоков, а особенно -  частных домов». -  « Мои отношения с колхозниками были, в общем-то, приемлемыми. Ясное дело, ощущалась дистанция. Жили мы, управленцы, лучше рядовых колхозников, лучше одевались. Уважаемые люди в деревнях были: председатель сельского совета, директор школы, учителя,  председатель колхоза, бригадир, счетовод и кладовщик.

     Но частушки в клубе иногда про нас пели такие: «Бригадир, бригадир, лохматая шапка. Кто бутылочку поставит - тому и лошадка. Я тружусь на свиноферме, звать меня Татьяною. Будем мы колхоз снабжать маслом и сметаною. Председатель на машине, счетовод на лошади, а колхозничек с мешком нафигачивает пешком».

     Вот так и жили... Сегодня общая численность постоянно-проживающего населения Немойтянского сельсовета составляет 1332 человек, из них трудоспособного населения – 747, моложе трудоспособного населения – 150, старше трудоспособного населения – 435 человек. Сельскохозяйственные предприятия: Унитарное сельскохозяйственное предприятие «Дружбинец». Специализация – мясомолочное производство с развитым растениеводством.

    Немойта ещё держится, а в округе уже многое рухнуло и приходит в упадок. И это не только в родной Белоруссии, но и в России, и повсеместно на всей территории СССР. А всё благодаря правлению таких председателей, как Шилько А.С.

Колхозное поле, колхозный амбар,
И в клубе колхозном не играет баян
Скажи председатель кому мы нужны?
Живем мы как будто во время войны.

Колхозное поле быльем заросло
В колхозном амбаре зерно проросло,
А в клубе скучает один баянист
Кому председатель нужна эта жизнь?

Зачем разорили деревни страны
Такого не знали во время войны.
Давай председатель народ соберем
И с песней задорной работать пойдем.

Посеем пшеницу, наполним амбар
Придем к баянисту, чтоб он не скучал
Давай председатель по-божески жить,
Как мать или сына Россию любить.

Россия березовый край и родники
Останутся скоро в селе лишь старики.