Дура

Рассказ о 90-х



Новаки уехали сразу. Не стали ждать, пока перестройка дарует всем страждущим обещанные свободы и процветание. Горячие точки становились с каждым днем все горячее, а у них подрастал Борька. Родители они ответственные – надо было думать о будущем сына. Аркадию удалось сделать так, что его уже ждали в Детройте – такие специалисты на автомобильных заводах нужны.

Уезжали и другие, не самые близкие знакомые, соседи по дому, бывшие коллеги. В воздухе витало «это только вопрос времени». У Кузнецовых просто и быстро никогда не получалось. Было много сомнений, рефлексий, долгих разговоров на кухне – с родными, с друзьями, вдвоем. Аргументов в пользу отъезда было хоть отбавляй.

Их Антон, ровесник Борьки – потому и ходили вместе в школу, в один класс, потому и дружили семьями, знали о планах друг друга – тоже подрастал, а стало быть, не хотелось думать про армию, когда война в Чечне только разгорается.

В стране разруха, люди пропадают, а хорошему специалисту со знанием двух языков не попробовать лучшей доли – просто грех, как талант в землю зарыть. Сбережения в очередной раз сгорели. Видимо, и потом сгорят не раз. На зарплату Ксении в институте – в головном, отраслевом! – уже нельзя было и продуктов к ужину купить. А в ближайшем молочном, как специально, поступил в продажу и гордо лежал на витрине огромный круг голландского леердама, с большущими дырками, где, казалось, и мышь при желании может спрятаться. Девчонки из отдела Ксении специально бегали в магазин, как в бюро мер и весов, чтобы прикинуть по сырному ценнику, который менялся несколько раз в день, на какой кусок, со сколькими дырками, сегодня тянет их оклад.

А еще было больно видеть, как святые места в любимой Москве бандитам отдаются. Закрылся Планетарий – обещали, что там казино откроется. Закрыли и отдали какому-то мутному банку знаменитый нотный магазин на Неглинной, куда еще Чайковский приходил. Там стоял старый рояль, который, как и магазин, пережил революцию и несколько войн, но вот перестройку – не удалось. И таких мест было много. Город становился все более чужим, отдалялся, менялся, поворачивался совсем другой, неблизкой своей стороной. Везде шла торговля – у метро, у магазинов, у автобусных остановок. Стихийный продавец, коих становилось все больше, переворачивал картонную коробку или дощатый ящик и выкладывал на него свой нехитрый товар – кто книжки, кто семечки, кто вязаные шапки и носки, а кто колготки с лифчиками.
Доводов «против» было не меньше.

Как оставить в такой нестабильной ситуации родителей? У Алексея они помоложе, и друг за друга всегда держатся, да и брат мог бы на первых порах помочь, а потом, конечно же, надо будет взять к себе. Но вот мама Ксении… После смерти отца она совсем стала беспомощная, растерянная. Ох... И слово «эмиграция» явно не из ее лексикона. Не согласится она к ним приехать. Никогда.

А что с квартирой делать? Сколько они бились, чтобы ее получить по программе для молодых семей, у скольких добрых людей денег занимали, кредиты на работе брали, выкручивались как могли, лишь бы долги раздать. И что теперь? Продавать? Когда инфляция каждый день переходит на новый уровень, как в компьютерной игре с диггерами, в которые все режутся на работе.

А если не получится, и ни Алексей, ни Ксения не найдут «там» работу, не приживутся? Возвращаться в «восвоясенево», как говорил когда-то маленький Антон?
Вопросов оставалось много. Но после долгих споров и рассуждений решили подавать документы в канадское посольство. Надо было наскрести денег на визу и посадочный сбор: на троих получалось немало, больше двух тысяч долларов. Собрать документы было тоже делом нелегким – помимо заполнения на английском многостраничных аппликаций для каждого члена семьи требовалось пройти медкомиссию. Ксении здесь пришлось столкнуться с настоящим испытанием. Какие-то незначительные отклонения в анализах крови давали повод для волнений, с такими показателями могли не выпустить. Требовались пересдачи, перепроверки. Посольство признавало сдачу в дорогом медицинском центре и дополнительные затраты были для Кузнецовых ощутимы.
Но самым сложным оказалось заниматься оформлением на выезд и продолжать жить обычной жизнью, поскольку Алексей и Ксения решили пока никому из близких, друзей, коллег о своих планах не говорить. Диссидентов в их ближнем кругу не было, друзья отъезд вряд ли бы одобрили, коллеги, если бы и не осудили, но виду бы не подали.
 
«Головной» институт Ксении во все времена был консультационным центром для правительства, и первый отдел в нем продолжал работать и в перестроечные годы, то есть за благонадежностью сотрудников присматривали, какие бы погоды за окном ни стояли. Алексей к тому времени уже ушел из своего министерства и работал по приглашению голландцев на западной фирме, но числился сотрудником дипкорпуса, а значит, весь надлежащий контроль за работающими для иностранцев граждан сохранялся. При всех идеологических сдвигах советская инерция оставалась – все, что связано с выездом из страны, таило опасность, и лучше было это не афишировать.

Для поездки в посольство Алексей и Ксения решили машину не брать, тем более что на ней был корпоративный номер, и будет совсем нехорошо, если ее засекут камеры, возникнут вопросы и все такое. Они поехали на метро, чтобы выйти на «Кропоткинской» и далее пешком пробраться по арбатским переулкам до нужного адреса. Был конец ноября, и погода им способствовала: светлый холодный день позволял натянуть посильнее шапки, поднять воротники, обмотать себя толстыми шарфами и даже спрятаться за большими темными очками. Это было похоже на психоз, но на каждом повороте они незаметно оглядывались – не следит ли кто за ними. Иногда казалось, что кто-то оборачивался им вслед, и это напрягало.

Ксения любила эти места еще с детства, хотя ее семья никогда здесь не жила. В Сивцев Вражек она ходила на занятия к своей пожилой учительнице музыки. Когда ей было тяжело уже вести уроки в школе, она принимала учеников дома. Ксения обожала этот тенистый двор, утопающий в зелени старых лип и кустов чубушника. В тесноватой квартире пахло душноватыми запахами почтенного возраста мебели и вчерашней выпечкой. Здесь же проходили и четвертные отчетные концерты с родительскими собраниями. После выступлений Софья Ефимовна выдавала каждому из детей по шоколадке и отправляла в соседнюю комнату. Пока шел разговор с родителями, дети шуршали фольгой и, как правило, тут же все съедали. И только тонкая красавица Наташа Гутник всегда сберегала шоколадку для дома.

Уже позже Ксения узнала о еврейской традиции смазывать медом губы мальчиков, приступающих к чтению торы, чтобы учение навсегда связалось в сознании человека с чем-то сладким и приятным. «Видимо, и мне теперь здесь медом мазано», – она не могла отвести взгляда от старого дома вдалеке.

Им повезло. В Гагаринском почти никто не встретился, и они прошли незамеченными. Прежде чем повернуть в Староконюшенный, Ксения задержалась. Вспомнила, что если дальше пройти не сворачивая, то придешь к дому, где они часто студентами собирались у Инны Л. В то время это была улица Рылеева. Инна – дочь известного космонавта, и помимо Звездного городка, у них была и квартира в Москве. Родителей обычно дома не было, и студенты подолгу застревали в этой космической по размерам квартире с настоящим камином, явно злоупотребляя гостеприимством подруги. В прошлом году Инна умерла – подхватила какую-то азиатскую лихорадку в командировке. Ксения поежилась от этих воспоминаний. Но надо было спешить.

В Староконюшенном люди попадались чаще. Они шли навстречу, и создавалось впечатление, что у них приблизительно одно и то же выражение лица – сочувствия и понимания что ли, даже какого-то соучастия. Только когда они приблизились к зданию посольства, стало понятно, кого они встречали – это были такие же, как они, соискатели лучшей доли.

И все же очередь на подачу документов их удивила. Они были записаны на определенное время, а народу уже собралось немало. Зато можно было как следует всех рассмотреть.

Большей частью здесь стояли плохо одетые люди, часто с семьями, вид которых выдавал их непростую судьбу. Только теперь стало очевидно: документы на выезд подают те, кто находится в по-настоящему бедственном положении. Кузнецовым было грех жаловаться. Запомнился разговор двух парней у них за спиной, с южным говором и видом братков:

– Глянь, это ж те, что из России прут. Какую, б…ь, красавицу-страну бросают!
Ксения совсем съежилась и посмотрела на Алексея.
– Стоим спокойно и ни на что не ведемся, – едва слышно процедил он в ее сторону.

Образ этих «патриотов» скоро выветрился из головы. Очередь оказалась быстрее, чем все думали. Служащая в окошке разложила документы по своим папкам, приклеила несколько стикеров к ним и сказала по-английски, что следующий этап – это собеседование через один-два месяца, они позвонят, а пока будет идти проверка.

Они стали ждать. Алексея отправили по рабочим делам в командировку, по чистому совпадению, как раз в Канаду, в Торонто. Ксения не была там никогда и совсем не представляла, куда они собираются уезжать навсегда. Как-то позвонил Алексей, сказал, что увидел много нового, интересного, правда, скучает уже по дому и, как бы между прочим добавил:

– Знаешь, здесь, конечно, классно. Новые технологии, современная архитектура. Я много снимал на свой фотоаппарат. Не зря купил. Есть на что посмотреть. Но ты должна понимать, вот этих вот московских двориков, старинных особняков, музеев и театров, к которым ты привыкла, здесь нет и не будет. Вернее, они есть, но они другие. Стекло–бетон и все такое… Ну ладно, я побежал.
Ксения тяжело вздохнула, как бы стараясь не показать виду даже себе.

А потом было собеседование. Служащая посольства, доброжелательная канадка, уже немолодая женщина с короткой стрижкой, в серой юбке и коричневой шерстяной водолазке, долго беседовала – сначала с ними обоими, потом с каждым по-отдельности. Долго выясняла, кто родители, кем работают или работали, даже если отец Ксении давно умер. Потом вела воспитательную беседу о том, что на новом месте надо уметь браться за любую работу, и к этому надо быть морально готовым.

В конце концов, она сообщила, что придется еще какое-то время подождать, поскольку будут дополнительные проверки – и документов, и их истории. За это время надо будет обновить все медицинские обследования, поскольку подобный процесс может длиться до нескольких месяцев.
– Почему так долго? В протоколах речь шла о других сроках, – заметил Алексей.
– Вы слишком хорошо подготовлены. У вас свободный английский, у жены английский и французский. Хорошо знаете страноведение. Это рождает подозрения. Увы. Наберитесь терпения, может быть, вам повезет.

И им снова пришлось набраться терпения.

Жизнь шла своим чередом. Потихоньку они стали признаваться своим родным и друзьям. Как ни странно, никто их не осудил, и даже наоборот – в основном вполне искренне поддерживали. Мама Ксении открыто возмущалась дикими очередями за молоком, безденежьем, в котором власти оставили пенсионеров. Коллегу Алексея, финансового директора фирмы, убили в Киеве при невыясненных обстоятельствах. А ведь Алексей мог оказаться рядом. Ксения узнала, что погибла еще одна ее подруга по университету, отличница, красавица, тоже была в каком-то бизнесе.

Через семь месяцев их снова вызвали в посольство, и вновь на собеседование. На этот раз разговор вел более серьезный дядя в строгом костюме. Даже его английский звучал по-другому, как будто более претенциозно. И вновь были выяснения – вместе и по отдельности. Он опять напомнил, что надо будет обновить медобследование, и теперь уже ждать окончательного решения. Больше они вызывать на беседы не будут. Пожелал удачи. Вполне корректно добавил что-то витиеватое про терпение, наверное, поговорку.

В душе Ксении творилось странное. С одной стороны, развязка близилась, и это не могло не служить облегчением, каким бы решение ни было. С другой, любая развязка подводила к новым сложностям и ответственности, надо было, как все в той же игре в диггеров, выходить на следующий уровень.

Но помимо этих двух сторон была еще и третья, и четвертая. Как-то в разговоре с близкой подругой Ксения поделилась своими сомнениями:
– Ань, даже не знаю, как быть. Вот дадут нам визу. И что? Как можно взять и уехать совсем? Все бросить? Родных, друзей, работу. А если это неправильно?
– Слушай, ну ты и дура. Раньше надо было думать. Да любой был бы рад оказаться на твоем месте. Тебе шанс дают! Родителей заберете со временем.
– А если они не захотят? Не смогут? И у них неприятности будут на работе…
Из Детройта звонили Новаки. Шутили, что ждут не дождутся отметить приезд Кузнецовых где-нибудь на Великих озерах, можно на Ниагаре, на Мичигане тоже ничего – без водопадов, зато к ним тоже близко.

В начале декабря позвонили из посольства, сообщили, что документы готовы, выездную визу дали, можно забирать бумаги и ехать. Все засуетились, но пытались сохранять спокойствие. Ксения чувствовала, как изнутри ее бьет какая-то странная волна. Алексей был занят на работе, было решено, что в посольство поедет Ксения.

Вечером накануне, возвращаясь после работы, она зашла в булочную. Темнело рано, зимний свет, как в стихах, каким-то синим дымом пробирался в небольшое помещение магазина. Лампа горела слабо, то ли экономили, то ли что-то было не в порядке с электричеством. Под ногами за несколько часов скопилась немалая лужа: день был снежный. Положенные кем-то листы картона совсем размокли и только добавляли грязи и совсем не спасали от воды под ногами. Куда лучше ступать, было непонятно. К затертым, прожившим свой век, кассам за стеклом, мимо отполированных временем и хлебом деревянных полок-стеллажей, скошенных под небольшим углом, шла смиренно очередь, выбирая, не спеша, либо буханку черного, либо батон белого. Выбор был небольшой. Редко кто брал то и это. В темном, мокром, грязном пространстве люди выглядели еще более понурыми, безрадостными. В очереди стояли несколько старух, каких Ксения наблюдала в церкви, когда изредка приходила поставить свечу или подать записочки. Стоптанные сапоги, купленные, судя по крою, пару десятилетий назад, истрепанные пальто, доставшиеся, скорее всего, от дочерей, по наследству – не выбрасывать же! – или же свои, тридцатилетней давности. Почему эти старухи вызывают всегда такие сложные чувства? Перед ними как будто всегда стыдно. И горько. И больно.

Осознание пришло легко и сразу. Она не может уехать отсюда – вот так просто, сразу и навсегда, от этих старух, от этой очереди, от всех этих людей, от этой булочной. Иначе как они без нее, а она без них??? Короче, она должна быть здесь, с ними. И точка. Но поймет ли это Алексей?

Когда она подошла к полкам с хлебом, оставался только дарницкий.
«Так даже лучше. Выбора всегда нет. Есть только иллюзия», – подумала Ксения.
Буханку продавщица положила в целлофановый пакет, пробила в кассе. Ксения не стала убирать хлеб в сумку, так и несла его отдельно в левой руке, откусывая, как в детстве, угол горбушки. Жевалась горбушка туго, проглотить мякиш было трудно – то ли корочка слишком подсохла, то ли ком в горле не давал. Но так легко на душе ей не было давно.

Неожиданно для Ксении Алексей даже обрадовался, когда она объявила, что хочет завтра забрать и документы, и посадочный сбор. В посольство она летела на крыльях. Служащая в окошке, на чистом московском языке, на Ксенино «мы хотим забрать деньги и документы, мы никуда не едем», выдала:
– Вы в своем уме? Вы столько прошли, столько ждали, любой бы на вашем месте... Не спешите, посидите здесь, в сторонке, отдышитесь, подумайте хорошенько.
– Нет. Надо спешить. Давайте закончим уже побыстрее. Меня дома ждут.
И она действительно представила, как Антошка с любимым лабрадором валяют дурака в детской, и ей хорошо бы уже быть дома.

Чуть ли не бегом она выскочила из посольства. Темнело быстро. До метро надо было добраться как можно скорее. Деньги в сумке были немалые. Больше двух тысяч долларов для кого-то сегодня – целое состояние. Да и они могли бы на них много проблем решить. «А что, кстати, нужно бы в первую очередь?», – только и успела подумать Ксения, поворачивая за угол на Гагаринский. Удар по голове оборвал мысли, кто-то снимал сумку с ее плеча, пока ее ноги подкашивались и она криво сползала по стене дома. В голове пронеслось голосом подруги:
– Дура…


Москва, июнь 2020