К. С. Иванов. Страницы жизни

 
Воспоминания военного врача.

 

К.С. Иванов – генерал-майор медицинской службы, доктор медицинских наук, профессор кафедры инфекционных болезней Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова, начальник кафедры – главный инфекционист МО СССР и ВС РФ (1985-1994), эксперт Генерального секретаря ООН по вопросам применения биологического оружия.


            Глава 1. Севастополь. Детство. Юность. (в сокращении)

Родился я 13 марта 1937 года в г. Очакове Николаевской области. В Очакове была военно-морская база Черноморского флота. И туда после окончания Ленинградского высшего Военного артиллерийского училища был направлен для прохождения службы мой отец – лейтенант Иванов Сергей Леонтьевич со своей женой Ивановой Ниной Николаевной.
Мои воспоминания перемещаются в первый день Великой Отечественной войны – 22 июня 1941 года. Папа уже служил в Севастополе и снимал комнату в маленьком домишке из жёлтого ракушечника, обмазанного глиной. Домик располагался напротив школы № 4, ставшей после войны единственной женской школой.

Из осаждённого и блокированного Севастополя эвакуация мирных жителей была чрезвычайно трудна и опасна – немецкие самолёты топили все суда и корабли, выходившие из бухты. Нам с мамой не удалось сесть на теплоход «Армения», предназначенный для эвакуации жителей. Теплоход был потоплен немецкими самолетами недалеко от Новороссийской бухты. Папе удалось пристроить нас в каюту артиллериста миноносца «Незаможник», и мы добрались Кавказского побережья. Даже оттуда видны были по ночам боевые действия, из Геленджика я видел бомбардировку с самолётов Новороссийской бухты: множество прожекторов, воздушные взрывы зенитных снарядов, вспыхнувший падающий немецкий самолет.

Мама работала в театре Черноморского флота, от папы известий было мало. Театр все эти годы располагался в городе Поти, где находилась одна из баз Черноморского флота. По вечерам я бывал в театре на репетиции.
 
Мама снимала комнату в угловом домишке на улице Руставели дом № 2, рядом располагался детский садик, напротив большой сквер с высокими деревьями – большими каштанами и эвкалиптами. Все дни я находился в детском садике – деревянном доме, стоявшем на сваях, глубоко уходивших в болотистую почву. На сваях лежали половые доски, между которыми проживало огромное количество пауков больших и малых размеров. Детишки детского сада забавлялись тем, что разрушали паутину, а выбегавших пауков раздавливали. Мы не понимали, что пауки были очень полезны, отлавливая и уничтожая комаров и мух, которых было огромное количество. Во дворе садика было несколько невысоких деревьев инжира, незрелые плоды которого мы сбивали палками и наслаждались сладковатым вкусом.

В мае 1944 года после освобождения Севастополя папа перевёз туда меня с мамой. Мы поселились на улице Азовской в комнате на втором этаже чудом сохранившегося дома. Вскоре сюда же переехала бабушка – Анна Иосифовна Воробьёва с моим старшим братом Юрой. До этого они жили в оккупированной Одессе. Бабушка делала приборку в городской церкви, а брат прислуживал священнику во время службы.

До приезда родных я был в одиночестве – папа был на службе, а мама на работе. Севастополь представлял собой огромные кучи остатков стен и крыш домов, дороги были засыпаны камнями. Ходить можно было лишь по проложенным между ними тропинкам. «Папа, здесь осталось неразбомбленным только море!», – воскликнул я однажды, увидев всё это. Поэтому я ходил гулять только к бухте. Пробираясь дальше мимо развалин домов, я доходил до памятника затопленным кораблям – символа города на Приморском бульваре. Бульвар был разбит и искорежен бомбами и снарядами. У Матросского бульвара зиял золотом крест на Владимирском морском соборе, где были захоронены великие русские адмиралы: Ефимов, Истомин, Корнилов и Ушаков.

В школу меня привел отец в сентябре 1944 года, через 4 месяца после освобождения Севастополя от немецких захватчиков. В разрушенном городе не было помещений, поэтому первая во время войны школа была организована в двух подвалах разваленного здания. От здания остались две стены с множественными пробоинами от снарядов и авиабомб. Когда я пришёл в школу, дворик уже был очищен от завалов, по нему весело бегали несколько ребятишек. Отец представил меня учительнице, и она отвела меня в класс – небольшой подвальчик, в котором стояло несколько столов и скамеек. В классе помещалось 12 человек. В нём было всегда темно, так как электричества не было, а небольшое оконце пропускало мало света. Эта школа в то время было единственной в центре города, и ходить в неё мне приходилось через весь город.

Наискосок от школы с первых же месяцев после освобождения стал функционировать кинотеатр «Красный луч». Он располагался в подвале углового дома. Там стояло до 20 скамеек. Помещались в кинотеатре 40-50 человек. Пол был земляной, вентиляции не было, но это было большое счастье впервые в жизни смотреть настоящие кинофильмы. Мальчишек пропускали бесплатно на свободные места. Там я впервые посмотрел фильмы. Это были: «В 6 часов вечера после войны», «Дни и ночи», «Сердца четырех» и многосерийный «Тарзан». Но возвращаться домой в темноте было страшновато. Правда, хулиганства и грабежей в освобожденном Севастополе не было: некого и некому было грабить.

В освобожденным городе было очень мало жителей, большинство были уничтожены или эвакуированы, оставшиеся жили в подвалах или в чудом сохранившихся частных домиках на окраинах города, их было всего шесть.

Но вездесущие мальчишки были везде. Любимым нашим занятием был футбол. Мы с удовольствием гоняли ржавые консервные банки или мячики, изготовленные из старых тряпок, завернутых в чулок или носок. Широко распространилась игра «в маялки»: ногой подбивали подброшенную «маялку» – обрезок меха с прикрепленным кусочком свинца. Кто подобьёт больше, не роняя, выигрывал. Очень интересно было гонять железное колесо с помощью куска прочной проволоки в виде кочерги с загнутым концом. Но всё это было в перерывах между поисками боеприпасов, которых было очень много. У патронов отбивали пулю, а порох поджигали – было очень интересно. Часто находили зажигательные снаряды: отбив боеголовку проковыривали гвоздём донышко, совали туда зажженную спичку и бросали. Особенно интересно было бросать в воду бухты, так как после этого всплывало множество мелких рыбешек. Но эти забавы были вскоре прекращены, так как у одного из мальчишек при взрыве оторвало большой палец правой руки, а один из моих ровесников, живший неподалеку, наткнулся в развалинах на мину-«лягушку», которая, если на неё наступить, подпрыгивала и взрывалась на уровне лица. Мальчишка, только недавно вернувшийся из эвакуации, погиб.

Затем большой популярностью стала пользоваться езда на самокатах. Я не помню, как я умудрился сделать себе самокат из двух подшипников и двух дощечек, скрепленных проволокой, но спускался на нём с большой скоростью по расчищенному от завалов участку Азовской улицы от разрушенной мечети до бывшего базара.
В школе я учился с удовольствием. Конечно, в подвальном помещении было темно, тетрадок и ручек не было. Папа давал мне свои блокноты, и я писал в них вначале карандашом, затем чернилами. Первой моей оценкой была тройка по чистописанию. Я очень расстроился. Когда я пробовал писать чернилами на бумаге, которая больше напоминала промокашку, буквы у меня расплывались. Так я и не научился писать красивым почерком, а когда стал врачом, почерк стал ещё хуже. Учебников у нас не было. Но я внимательно слушал то что, что рассказать Вера Михайловна, старался всё запоминать. Когда мы закончили первый класс, вдруг объявили, что всех отличников сфотографируют. Я покраснел и сидел не двигаясь. «Костя, иди же», – позвала Вера Михайловна. А я и не подумал, что отличник, ведь я в начале года получил тройку. Лишь увидев табель, понял, что у меня все оценки во всех четвертях и в году – пятёрки.

Самым интересным в это время была для меня стрельба в тире из боевого оружия. Отец был чемпионом Черноморского флота по стрельбе из пистолета. Дважды в неделю он ходил на тренировку и брал меня с собой. Папа заряжал оружие, давал мне, объясняя каждый раз, как нужно целиться. Я стрелял поочередно из ТТ и револьвера с барабаном, держа их двумя руками. Несмотря на сильную отдачу, куда-то в края мишени я всё же попадал, отец скупо похваливал меня.

Летом я и мама заболели москитной лихорадкой, которую назвали москиткой. В течение недели были сильные головные боли, боли в икроножных мышцах, спине, пояснице, высокая температура, глаза были красные, ближе к носу на глазах был виден яркий красный треугольник. Военный врач, друг папы, Павел Иванович Горбатых, пришел по просьбе папы, сказал, что этой лихорадкой сейчас болеют почти все в городе, а переносят её москиты – мелкие, размером 1-1,5 мм, летающие насекомые. Они плодятся под камнями в развалинах домов, а потом залетают в жилище. Павел Иванович показал нам несколько москитов, сидящих на потолке нашей комнаты, и посоветовал закрывать сеткой или марлей окна. А много лет спустя я узнал, что в город приезжала группа врачей из Ленинградской Военно-морской медицинской академии и организовала в городе профилактические и противоэпидемические мероприятия. Их проведение и расчистка города от развалин, мест выплода москитов, позволили ликвидировать заболеваемость лихорадкой паппатачи в Севастополе навсегда. Начальник кафедры биологии Военно-морской медицинской академии, профессор, полковник медицинской службы П.П. Перфильев и группа врачей были награждены за это Ленинской премией.

Во втором классе мы были переведены в другую школу. вторую школу ликвидировали. Развалины дома сравняли с землей, а наш подвал засыпали. Здание моей новой школы №5 располагалась на улице Часника. Оно было трехэтажным, к началу учебного года поставили крышу и отремонтировали стены. Однако окон и дверей ещё не было. Классов тоже ещё не было, на втором и третьем этажах шёл ремонт. В нашем классе было около 20 мальчишек, Разместили нас в вестибюле. Столы и скамейки обещали привезти. Первые 2-3 месяца мы сидели, а иногда и лежали на цементном полу. Перед собой многие сооружали из кирпичей подобие столика. Мы внимательно слушали учителя. Правда, уроков было немного – три или четыре. Долго просидеть на цементном полу не удавалось, приходилось часто вставать и приседать, чтобы разогреть ноги. Через какое-то время стали болеть колени, эти боли при охлаждении сохранялись в дальнейшем в течение многих лет.

В нашем классе подавляющее большинство учеников составляли переростки, старше меня на 3-4 года. Во время войны школы не работали, и многие начали учиться только сейчас. Моих однолеток было мало, человек 7-8. Из них закончили 10 класс вместе со мной только трое.

Я не помню, чему нас учили во втором классе, так как ни учебников, не тетрадей не было. Но на переменах мы играли во всадников-кавалеристов. За 10 минут перемены мы получали очень приличную физическую нагрузку. Если была плохая погода, все боролись друг с другом на цементном полу. Я мог противостоять самым взрослым и сильным, так как главное в борьбе – характер и стремление к победе.

Старшие мальчики учились без всякой охоты, и к 6-7 классу они все перевелись в заводское училище, а затем стали работать на судостроительном заводе.
У нас был учитель физкультуры Анатолий Фёдорович – энтузиаст своего дела, благодаря которому мы полюбили физкультуру, а потом и спорт. Для нас уроки физкультуры всегда были самыми любимыми. Все мальчишки хотели быть сильными и ловкими. Мы видели, как освобождённый город восстанавливается, и первым зданием, которое восстановили, была наша школа №5. Мы знали, что фронт продвигается на запад, близка победа, и нам всем хотелось скорее вырасти и стать защитниками своего города и своей Родины.
 
В мае 1945 года мы дома слушали выступление по радио товарища Сталина, он поздравил весь народ с окончанием войны и Великой Победой. Я слушал радио, забравшись на скамейку, прильнув к нему ухом и сияя от счастья. В честь праздника мы всей семьёй пили за столом какао и ели галеты, намазанные маргарином. Такой вкусной еды я не видел ни разу в жизни и сожалением смотрел на кусочек галеты, который не смог доесть.

В середине учебного года восстановили второй и третий этажи здания и нас переселили на второй этаж в угловой класс. В классе уже стояли новенькие парты, выкрашенные в черный цвет, стол для учителя, а за ним большая черная доска. За каждой партой разместилось по 2 человека, посередине парты была вмонтирована чернильница, а каждому ученику выдали по ручке с пером и по две тетради – в косую линейку и в клеточку. Теперь мы начали учиться писать по-настоящему правильно и красиво.
Город постепенно приобретал другой вид, улицы были очищены от завалов, разрушенные здания освобождались от груд камня – жёлтого ракушечника. На улицах стало встречаться больше народу: люди возвращались в свой город, в главную базу флота стали передислоцироваться береговые тыловые войсковые части.

И вот наступил праздник – в Севастополь возвратилась эскадра! Из окна класса мы видели, как к морю бежали люди. По школе пронесся призыв: «Встречать моряков!». Раздался грохот орудий – это эскадра салютовала в честь своего возвращения. Мы бросились к морю. Несколько эскадренных миноносцев уже прошли мимо памятника затопленным кораблям и повернули направо, в Южную бухту. За ними величественно следовала главная ударная сила флота – линкор и 4 крейсера. Впервые в жизни мы увидели красоту и мощь Черноморского флота и поняли: наш флот, наш город, наша страна непобедимы!

Не менее впечатляющим был Парад Победы в 1945 году. Личный состав войсковых частей и кораблей побатальонно проходил по проспекту Нахимова до улицы Ленина. Трибуна с командованием флота находилась у памятника адмиралу Нахимову. Парад принимал командующий флотом адмирал Октябрьский. Первой проходила легендарная береговая батарея, защищавшая Севастополь и уходившие корабли с защитниками крепости на борту до последней минуты. За ней шли моряки линкора, крейсеров, эскадренных миноносцев, сторожевых кораблей и торпедных катеров. Торжественный марш сопровождался ликованием горожан, всеобщие крики радости достались открывшему парад командиру береговой батареи Герою Советского Союза майору Воробьёву.

В Севастополе собралась вся наша семья: папа, мама, затем приехали папина сестра тётя Надя, а из Одессы –  бабушка с моим старшим братом Юрой. Юрий был старше меня на 5 лет, до войны закончил 3 класса и,  приехав в Севастополь, в 13-летнем возрасте поступил в четвёртый класс школы № 3. Мы счастливо стали жить в большой комнате на втором этаже полуразвалившегося деревянного частного дома, которую снимал отец.
22 февраля 1946 года у нас случилась беда. Трагически погиб мой отец – майор Иванов Сергей Леонтьевич. Ему было 35 лет, он был начальником артиллерийского отдела тыла Черноморского флота. Восьмилетним я остался сиротой. Я знал папу в течение одного года с 1945 по 1946 год. До этого мы с мамой были в эвакуации, а он участвовал в боевых действиях Черноморского флота у Новороссийска и Геленджика, награжден двумя боевыми орденами и семью медалями. Я помню, что он был очень молчаливый и серьёзный.
По стечению обстоятельств, когда отец провожал маму из дома офицеров на улице Ленина, к ним подошел человек в форме старшего лейтенанта и выстрелил ему в лоб. Убийцу не нашли.

Все военные годы нам было очень тяжело, а теперь настали самые трудные годы. Мама продолжала работать в театре Черноморского флота, но её зарплаты на семью из пяти человек не хватало. Нечем стало платить за квартиру, не хватало денег на продукты. Тётя Надя уехала в Ригу и вышла замуж. К счастью, нам выделили небольшую жилплощадь, на которой я прожил до окончания средней школы. К тому времени отремонтировали несколько четырехэтажных корпусов для моряков и их семей. Нам выделили 20-метровую комнату с лоджией на первом этаже в 4-комнатной коммунальной квартире, с водопроводом и канализацией. В комнате помещались только две кровати, письменный стол и шкаф. В ней мы жили вчетвером. На каждой кровати спали по 2 человека, на одной мы с братом, на другой – мама с бабушкой. Нам с Юрием стали выдавать за погибшего отца по 400 рублей на человека. Это было не очень много, так как буханка чёрного хлеба на базаре в то время стоила 100 рублей. В магазине хлеб и крупы продавали по карточкам. Так как продовольственный магазин в нашем районе был только один, а хлеба для всех иногда не хватало, приходилось в 5-6 утра занимать очередь, а в ней выстраивалось до открытия магазина несколько сотен человек. Мы с Юрой стояли с утра по часу, затем нас меняла бабушка, а мы шли в школу. На четверых нам приходилось одна буханка чёрного хлеба, покупали мы крупы, главным образом, перловку. Поэтому питались мы в основном перловой кашей и перловым супом с хлебом. В течение многих лет самым вкусным блюдом, которое готовила бабушка, был красный лук, нарезанный и постоявший с уксусом. С хлебом он становился очень вкусным, не горьким, а даже сладким.

В школе в те времена не было ни буфета, ни столовой, ни завтраков, ни обедов. Весь день в школе мы были голодными. В школе была только кипяченая вода, на каждом этаже стоял жестяной бачок с краном, к нему была привязана металлическая кружка, внизу – цинковый тазик.

Через год мама вышла замуж за Василия Дормидонтовича Демиденко – заведующего гаражом Севастопольского холодильника. Мы с мамой переехали жить к нему. Отчиму предоставили комнату в двухквартирном домике барачного типа, сколоченном из досок. У нас была одна большая (примерно 14 квадратных метров) комната, в маленькой комнате жил холостой инженер. Моя кушетка стояла у входа на кухню, в которой была печка и шкафчик с посудой.

Здесь я прожил 2 года до смерти мамы. Ходить в школу было намного дальше, но я не хотел переходить в другую.
Развалины домов у нашего жилища разбирали военнопленные – немцы и румыны. Кормили их, по-видимому, неплохо, так как выглядели они, голые по пояс, превосходно: загорелые под крымским солнцем и упитанные. Мы на них смотрели с интересом, но без всякой злобы, как будто это и не они разрушили наш город и нашу страну.
Мама мне сшила из старого байкового жёлтого одеяла спортивный костюм, в котором я с удовольствием ходил несколько лет. Нашли старую солдатскую шапку ушанку дяди Васи, я её вычистил скипидаром, мама постирала, и в ветреную и зимнюю погоду мне было тепло.

В это время я много читал. Сначала перечитал все книги, которые мама брала для себя в библиотеке Дома офицеров. В основном это были произведения Оноре де Бальзака, Ги де Мопассана. Я читал не только по вечерам, но и ночью, подсвечивая себе под одеялом фонариком. Мама, заметив моё пристрастие к чтению, стала приносить книги и для меня. Так я перечитал собрание сочинений Гоголя, затем несколько томов Пушкина, Лермонтова и, конечно, Фенимора Купера. Это быстро дало свои плоды, на уроках по русскому языку и литературе я стал отличаться в выгодную сторону, так как у других никаких книг не было.

В Севастополе была открыта спортивная секция по боксу, в которой стали заниматься в основном моряки Черноморского флота. Узнав, что туда принимают и мальчиков, мы с одноклассником поступили в эту секцию.
Через год, в 1948 году, состоялось первое послевоенное первенство города по боксу. Я принял участие в соревновании мальчиков весом до 45 кг. В 2-х боях я победил соперников за явным преимуществом и стал чемпионом города. Мама, отчим и старший брат гордились моим успехом.

Но через некоторое время мама умерла. Я стал круглым сиротой в 12-летнем возрасте. Остаться без матери, которая меня очень любила, было очень тяжело. Всю войну, когда она работала актрисой в театре Черноморского флота, она одна заботилась обо мне, кормила, отдавая последние. Она всегда гордилась мной, если в разговоре со старшими я подавал какую-то реплику, она целовала меня в лобик и говорила: «Какой гениальный мальчик». Она воспитывала во мне уверенность в себе, и ей это удалось. После её смерти пришлось уйти от отчима и перебраться к бабушке и старшему брату Юре в 12-метровую комнату на улице Пирогова. Бабуля была тихой и незаметной, но нас с братом держала в строгости, требуя каждый день делать уроки и приходить домой не позже 9 часов вечера. Жизнь была полуголодная, на одну пенсию. К счастью, старший брат, которому к этому времени исполнилось 17 лет, увлекся спортом, а в 18-летнем возрасте он уже играл в волейбол за сборную юношей РСФСР и выезжал на соревнования в разные города.

Это очень поддерживало семью материально. В периоды спортивных сборов команд и соревнований брату выдавали талоны на питание в городской столовой и спортивную одежду: майки, трусы, байковые спортивные костюмы, спортивные тапочки и футбольные бутсы. Поэтому до конца школьных лет я был обеспечен верхней одеждой, донашивая спортивную форму старшего брата.

С питанием в семье было очень трудно. В послевоенные годы только восстанавливались разрушенные города, сожжённые деревни, промышленность и сельское хозяйство. Несмотря на то что в стране ежегодно повышались зарплаты и пенсии, нам на троих продуктов не хватало. Питались только супом, кашей и чёрным хлебом. Съедали всё, до последней крошки.

Через год-два после смерти матери я стал худеть от недостатка питания, у меня развился выраженный дефицит массы тела. Когда я раздевался, видны были одни кости, особенно ключицы и рёбра. Только в десятом классе бабушка однажды купила на базаре царскую рыбку – барабульку и поджарила её: вкуснее я ничего до этого не пробовал.
Главным спасением для нас был пионерский лагерь Черноморского флота «Алсу». Каждый год на всё лето мне и брату друг отца Павел Иванович Горбатых, служивший в то время в медицинском отделе флота, добывал путевки на 2 смены по 40 дней. Фактически я вырастал в летнее время в пионерском лагере.