Жертва пятой графы

Я, Харитон Сарамливый, пишущий эти строки, скажу вам вот что. Я пострадавший от пятой графы!

И ещё вот что я заметил... Посещая, время от времени, этот литературный сайт для публикации своих шедевров (а здесь никто не публикует ничего, кроме шедевров), я заметил вот что. Открыв список читателей, случайно забредших на эту страницу...
 
Увидав, какой из полусотни моих шедевров, в первую очередь, прочитал случайно забредший читатель, я могу с вероятностью, близкой к ста процентам, определить его национальность.

Тут дотошный читатель возразит:
- А врёшь, в нашей стране нет национальности. Открой паспорт, и удостоверься. Нет в твоём паспорте такой графы! А на нет и суда нет.

И дотошный читатель будет, конечно, прав. Ну как я докажу, что я не ненец, а немец? Да никак!

Но косвенно, каким-то чутьём пережиточным, я могу угадать национальность моего читателя. Если, конечно, он признаёт, что у него есть национальность. А то ведь не все признают. Тут сейчас ситуация примерно такая же, как с жопой: она, вроде бы как есть, а слова такого, якобы, нет.

Например, если читательница, забредшая на страницу автора случайным кликом, кликает целенаправленно по сочинению с названием «Поэма о татарлярских кызымках», ставлю сто к одному, что читательница сама кызымка. А если читатель кликает по стихотворению «Казачка из Казачьего Дюка», то, скорее всего, этот читатель казак. По самому читаемому моему очерку. «Жидиловские сантехники», кликают сантехники, зуб даю. Вот как много на литературных сайтах сантехников.

А что? В наши времена такая национальность, как сантехник, весьма распространена в списках переписи населения. Наряду с марсианами, лунатиками и коротышками из цветочного города. Ведь каждый волен назвать себя какой хошь народностью. Например, довольно популярная в наше время национальность - юрист.

То ли дело раньше. Каждый мог подтвердить свою национальность, сунув под нос оппоненту паспорт, в графе номер 5 которого было написано: русский. Или там, чуваш. Но никогда не марсианин, и не юрист. А чем нынче обыватель может подтвердить, что он не трепло, и его национальность и в самом деле — верблюд? Да ничем! Как тут не вспомнить башковитого, но неудачливого Мишку Шифмана?

Хотя, признаюсь, со мной эта графа номер пять, было дело, сыграла на молодых неокрепших нервах. И, возможно, крутовато повернула судьбу.

Давно это было, ой, давно. Заколпачивал я тогда на лучшем в мире тракторе, на Беларусе. Как щас помню, осень выдалась на редкость золотая. Осень, скажу я вам, она не спросила, осень, она пришла..

В колхоз к нам, по бытовавшему тогда обычаю, прислали студентов, копать картошку. Которую, как известно, все мы уважаем, когда с сольцой её намять. Каждый день я студентов на поле да с поля бережно подвозил, прямо в тракторной тележке.

И вот одна раскрасавица-студентка приятной округлости как-то просит:
«- А прокати, дескать, Петруша, на тракторе. Вечерком. Да покажи, как вы тут, в колхозе, живёте. Сроду, говорит, я ни колобка не видела живого, ни петушка, ни козы-дерезы, ни коровы Му».

Ну я и прокатил. До самого рассвета катал. А и после каждый вечер, и до самого утра, прогуливались мы по селу, наблюдая закаты и рассветы. Слушая первых, вторых и третьих петухов. Медленно бродя по опустевшим пляжам. Вынимая на заре из-под несушки тёпленькое яичко. Показал, конечно, и козу-дерезу, и быка племенного, и корову Му. Держась, совместно, за соответствующие сиськи.

Расставались со вздохами и обещаниями. Нинка Свердлова (так звали мою раскрасавицу) укатила в город. А я скучал, как Евгений, в деревне, которая, как все уже слышали, была прелестный уголок.

Зимой, знамо дело, в деревне можно слегка расслабиться. Ни посевной, ни уборочной. Самое время крестьянину торжествовать. На дровнях обновляя путь. По свежевыпавшему снегу.

Ну, торжествуя, поехал я в город по первому снегу, адрес помня назубок. Встречаюсь с ненаглядной певуньей своей. И в паузе между объятьями говорю прямо. Давай, говорю, к марту поженимся, будем жить-поживать, да добра наживать. Если хочешь, говорю, ради тебя я даже в этот угрюмый город приеду, авось и здесь трактористы иногда пригождаются.

А она залилась горькими слезами, и говорит:
«- Ах, разлюбезный ты мой Харитончик, как бы рада была я быть тебе верной женой, деток тебе нарожать. Да родители не велят. Говорят, пятая графа у тебя не та. Не престижная, говорят, твоя пятая графа. Должна, говорят, у нас с тобой графа совпадать. Прощай, говорит, милый, и прости меня несчастную».

Надо ли говорить, что про эту графу я раньше и слыхом не слыхал? В нашем колхозе и паспорта-то ни у кого не было. Разве что, у парторга...

Уехал я, тоже весь в слезах, в родное село, горе запивать.
А Нинка Свердлова скоро стала доцентом. Отревев своё, замуж вышла за худющего замухрышку, зато, с подходящей пятой графой. Такого, скажу я вам, замухрышку... Но с престижной пятой графой.

М-да... а в 92 году она и вовсе уехала. Как говорилось в одном кино, все побежали, и она побежала... Запамятовал, в какую деревню. Где у всех престижная графа. Кажись, деревня называется Беершева.

Да и моё сердце, пусть не скоро, подлечило время, и поженились мы с Машей. В графу ей, честно говоря, даже не смотрел. И она в мою тоже посмотреть не догадалась. Обоим нам эта пятая графа по барабану. Какое дело нормальному колхознику до пятой графы? А спустя годы её, графу, то бишь, и вовсе из паспорта убрали.

Вот как-то так, дорогие, заскочившие на огонёк, читатели.


ИЛЛЮСТРАЦИЯ:
На фото прежде была конюшня нашего бывшего колхоза. Теперь, для самых юных читателей - образец страницы советского паспорта. Разграфлённого на десять граф.

 Ведь юнцы не видели советского паспорта. Да и сам-то я один раз брал его в руки. Когда регистрировал брак в сельсовете. Это когда же было-то...

А! Вспомнил! Это было давно!