Птолемеевский Египет

Египет – страна и его население – не был совершенно чужд грекам и македонянам. Конечно, уже задолго до Александра египтяне близко познакомились с эллинами: еще во времена XXVI династии в дельте Нила был основан греческий город Навкратис, а греки, карийцы и другие служили наемниками в войсках саисских фараонов. Большое число греков приезжало в долину Нила чтобы заняться здесь торговлей. Египетские боги тоже не были совершенно неизвестны грекам и македонянам; богиня Исида и бог Амон в оазисе Силе давно уже приобрели права гражданства за пределами Египта. Однако, всё это не меняло того обстоятельства, что Египет оставался для чужеземцев сказочной страной, которая вплоть до прихода Александра находилась почти целиком вне кругозора греков.  При Александре в стане был размещен македонский гарнизон, его офицеры и солдаты начали здесь осваиваться, хотя окружающий мир должен был производить на них чрезвычайно странное впечатление. До этого греки и македоняне не имели никакого представления о пространной области пустынь, и даже Нильская долина являла их взорам много чудесного и причудливого. Недалеко от древней столицы Египта Мемфиса, на пути к пустыне, высились мощные пирамиды, построенные, как мы теперь знаем, Хеопсом, Хефреном и Микерином. Помимо этого, имелись многочисленные храмы местных божеств, многие из них сливались в целые храмовые города, как, например, в верхнеегипетских Фивах. При храмах находилось множество жрецов, которые, по большей части, были наделены многими привилегиями. Чужда была грекам и македонянам также растительность долины Нила, равно как и животный мир. Некоторые животные, на которых в Греции вообще не обращали внимания, в Египте считались священными, как это было, например, с кошками. В окаймляющей страну полосе пустынь жили шакалы и волки, в водоёмах водились крокодилы. Они также считались у египтян священными и соответствующим образом почитались. В болотах Дельты гнездились мириады водоплавающих птиц в пестрых оперениях, а кроме того, водилось бесчисленное множество змей, ящериц и других пресмыкающихся. Над страной простиралось вечно синие небо, дожди были редкими и люди тосковали по холодному северному ветру, который лишь изредка доходил до узкой долины Нила в виде прохладного бриза со стороны Средиземного моря.

Точно так же, как и живой и растительный мир, новым хозяевам страны были чужды её древние жители – египтяне. Впрочем, египтяне были прилежным и терпеливым народом, к господству чужеземцев они привыкли с незапамятных времен. Их язык – египетский – представлял серьёзную помеху для общения с чужеземцами. Пользовались ли завоеватели арамейским языком, как это делали персы, или греческим как македоняне, – для египетского феллаха это было безразлично, так как он не понимал ни того ни другого. Равным образом среди македонян и греков встречались лишь очень немногие, усвоившие египетский язык до такой степени, что они могли общаться с местным населением. Однако это были отнюдь не непреодолимые трудности, поскольку система македонского управления была более целесообразной и четкой, чем у фараонов. К этому добавлялось, что немало знатных египтян сотрудничало с македонянами, как они это когда-то делали при персах.

Но Древний Египет не умер. Искушенные в искусстве правления, Птолемеи подчеркивали свое уважение к его культуре, заимствовали многие египетские обычаи, воздвигали храмы египетским божествам и ... сами причисляли себя к сонму этих божеств. А египетские художники не изменяли своему древнему художественному идеалу, древним своим канонам, даже в изображениях новых, чужеземных правителей их страны. Из всех стран эллинистического мира только незыблемый в веках и тысячелетиях Египет сумел, как и прежде, при персидском владычестве остаться самим собой.

Птолемей I (царствовал в 322-283 гг. до н. э.), один из полководцев Александра, основатель династии, был сыном малоизвестного человека, некоего Лага, по имени которого и вся династия именовалась Лагидами. Однако Птолемей I был единственным из окружения Александра Великого, кто мог претендовать на родство с ним (мать Птолемея Арсиноя была троюродной сестрой Филиппа II, отца Александра). Эмблемой Птолемея I Сотера (Спасителя) был орел, который в дальнейшем превратился в герб дома Птолемеев. Но Птолемей I вовсе не собирался ограничить свои владения землей Египта, так же, как не намеревались это делать прежние египетские владыки – фараоны, издревле совершавшие походы на запад и северо-восток от границ своей страны. Агрессивных правителей, таких, как Тутмос III или Рамсес II, изображали сокрушающими орды азиатов и других иностранцев. Птолемей I правил в русле тех же традиций и мало считался с существовавшими границами. Он завоевал Киренаику, восточную часть современной Ливии, и Южную Сирию, которая оставалась спорной территорией в борьбе между Птолемеями и Селевкидами. Он также захватил Кипр, который около двух с половиной столетий затем находился под властью династии Птолемеев. Располагали они свои гарнизоны и в греческих городах. Птолемей распространил свое влияние вплоть до крымского Боспора.

Кроме Навкратиса, были основаны еще два греческих города: Александрия и Птолемаида. Эти три города находились в привилегированном положении, имея самоуправление и собственные законы, хотя и под верховной властью фараонов Лагидов. 3аконы этих городов запрещали грекам вступать в браки с египтянами. Однако греки и македонцы поселялись не только в этих трех городах, но также и среди, местного населения в других районах страны. Особенно много греков расселилось в Дельте и в Фаюмском оазисе, главный город которого был при Птолемее II переименован в Арсиною. 3десь, за пределами трех экзимированных греческих городов закон, запрещавший браки греков с египтянами, не имел силы, и смешанные браки получили широкое распространение, что привело к возникновению прослойки греко-египтян. Однако эта прослойка была и численно ограничена, и неустойчива, так как численность египтян намного превосходила численность греков. Поэтому процесс смешения греков и греко-египтян с местным населением имел результатом интенсивную ассимиляцию пришельцев и вел в конечном итоге к полному растворению последних в среде египтян.

 Включение Египта со времени Александра Македонского в бурные политические отношения эпохи эллинизма привело также к проникновению в страну, помимо греков и македонцев, множества представителей эллинистического мира. Данные греческих папирусов свидетельствуют об этнической пестроте населения Египта во времена Птолемеев: здесь, главным образом в Дельте и Фаюме, жили греки – выходцы из разных концов эллинского мира, ливийцы, эфиопы, финикияне, самаритяне, вавилоняне, иудеи, персы, арабы, представители негреческого населения Балкан, выходцы с Апеннинского полуострова. И тем не менее по сравнению с египтянами число пришельцев было невелико. Даже и в экзимированных «греческих» городах, удельный вес населения которых в массе населения страны был очень высок (так, в Александрии насчитывалось несколько сот тысяч жителей), иноземцы в конечном итоге также подвергались частично ассимиляции, так как закон о смешанных браках далеко не всегда соблюдался.
 
Александрия, блестящий город торговли, двора и учености выплывает из ничего с началом птолемеевской династии и сияет уже после нескольких десятилетий во главе эллинистического Востока. Само собою разумеется, истории основания резиденции Александром Великим через некоторое время рассказывались без затруднения. Но наряду с истинно сказочными частностями этого греческого повествования явился древнейший со времени Александра египетский памятник: гранитная «стела сатрапа» от седьмого года царствования царя Александра Эга, т. е. около 317 г. до н. э. Надпись извещает об отдаче страны Буто её богине и начинается: «Его Величество был Азии; между тем в Египте был человек, по имени Птолемей, властителем; цветущий человек, с сильными руками, с разумным советом, правитель солдат…, он воздвиг себе резиденцию, которая называется «укрепление царя (мери-Ра- сотеп-эн-Амон) Александра на берегу моря греков, раньше она называлась Ракоте». Как показывает различительное египетское тронное имя, действительно, имеется в виду Александр Великий, тем не менее очевидно из содержания, что, по соображению современников, Александрия считалась основанной Птолемеем семь лет спустя после смерти завоевателя. Подобное же свидетельство, уже само по себе трудно опровержимое только закрепляется, может быть, ближайшим исследованием похода Александра и наблюдением, что даже иссийская Александрия едва ли построена по собственному побуждению своего эпонима.  У Александра было мало лишнего времени для Египта; посещение им оазиса Амона решительно мифическое. Царь знал своего противника на востоке, он владел морем со временем покорения Тира и Газы; путешествие на запад для отыскивания древнего бога или нового места для гавани при поспешности, было для воина, который ни разу не вступал в Верхний Египет, излишним. Он предоставил дельту навкратийцу Клеомену; нанести тяжкий урон древней эллинской колонии не представлялось для него никакой побудительной причины. Птолемей I, однако начал своё управление с немедленной казни Клеомена и низвёл Навкратис до египетской провинциальной общины: это было самое подходящее время для основания новой столицы, опиравшегося на точное знание местности.
 
Город Александрия, ставший столицей Египта, был распланирован геометрически правильно и поделен на кварталы, разделенные широкими мощеными улицами. Улицы, дома, дворцы Александрии тонули в тенистых аллеях, садах и парках. Необычайная для того времени ширина александрийских улиц также особенно бросалась в глаза после кривых узких улочек других греческих городов, где на углах домов ставили толстые каменные тумбы, чтобы неуклюжие повозки не разрушали степы домов... Две самые большие улицы шириной в 30 метров пересекались под прямым углом. По всей длине их обрамляли мраморные колоннады, дававшие тень и прохладу в знойные дни.
В центре города поднимался искусственный насыпанный высокий холм, сделанный для того, чтобы можно было, поднявшись на него, любоваться Александрией. Холм, посвященный Пану – богу полей и лесов, – Панейон – окружал чудесный парк.

Самым богатым кварталом был Брухейон – квартал дворцов и царских гробниц. Здесь после смерти Александра Македонского был поставлен великолепный саркофаг царя – одна из главных достопримечательностей Александрии. Город, названный в честь великого завоевателя, получает великолепную гробницу Александра и его тело, о приобретении которого Птолемеем I мы слышим различные рассказы. Здесь же находился известный всему миру александрийский Музей – обиталище муз, богинь – покровительниц искусства и наук...

Музей основанный, вероятно, при Птолемее I Сотере (по другим – при Птолемее II Филадельфе), представлял собой государственное учреждение, находившееся под покровительством царя и являвшееся научным центром в эллинистический период. Учреждению его много способствовал философ Деметрий Фалерский, ученик перипатетика Феофраста. Прототипом Музея послужил частный Музей, устроенный в Афинах на средства, оставленные Феофрастом, и рассчитанный на известное число человек, которые должны были жить в нем, платя за доставляемые удобства своей научной деятельностью. Другими образцами служили Академия Платона и Лицей Аристотеля. Под Музей была отведена часть дворцовых построек вдоль гавани; было сделано много пристроек, построена капелла для муз,разбита аллея, а для совместных занятий возведена открытая с боков, но крытая сверху зала. В состав Музея входили еще анатомический кабинет, ботанический и зоологический сад и, быть может, астрономическая башня. С Музеем была слита и основанная независимо от него библиотека. Во главе Музея стоял начальник, назначавшийся из жреческого сословия царем; в дела науки он, однако, не входил, и ни один жрец не передал потомству даже своего имени. Число членов Музея не было определено уставом: при Филадельфе их было около 50, позднее больше. Доступ в Музей был труден и зависел всецело от воли царя. Этим объясняется преобладание той или другой научной деятельности в стенах Музея, появление в нем тех или других ученых. Иногда ученые изгонялись из Александрии, но это были исключительные случаи; вообще Музей и его члены пользовались уважением всех просвещенных людей того времени. Судя по некоторым данным, члены Музея получали жалованье от управления Музеем, но был у них и собственный фонд. Сперва (при Птолемеях) М. был исключительно храмом науки, хранителем ее; его члены имели задачей двигать науку, а достигалась эта цель путем научных споров, бесед, лекций и одиночной работы. Философия, филология (в широком смысле), математика, медицина, история, поэзия –  одним словом, вся тогдашняя наука нашла себе приют в Музее, первоначально напоминавшем своей деятельностью современные академии наук. Директора библиотеки избирались из среды членов Музея и состояли в этой должности обыкновенно до смерти. При Птолемеях библиотекарями состояли, между прочим, Зенодот, Каллимах, Эратосфен, Аполлоний Родосский, Аристофан, Аристарх.
 
В восточной части Фароса, на скале, была воздвигнута крепость, ее 120-метровая башня служила маяком. Первый ярус башни был сложен из шлифованного известняка, длина стороны квадратного основания составляла 30,5 м. В этом ярусе постоянно находилась охрана и размещались запасы продовольствия и цистерны с питьевой водой на случай осады. Винтовая внутренняя лестница, вела в 8-гранный второй ярус, посвященный восьми ветрам. Ярус был облицован мрамором, а на его углах стояли скульптуры. Много выдумки вложили александрийские инженеры в эти статуи: одна из них отбивала часы суток (куранты), другая подавала сигналы при появлении вражеских кораблей, третья (вращающаяся) всегда указывала рукой на солнце. Над этим ярусом возвышался еще один, окруженный гранитными колоннами, фонарь-купол, увенчанный 7-метровой позолоченной статуей Посейдона с лицом Александра. Сложная система зеркал обеспечивала видимость света маяка на расстоянии до 40 км. Она же позволяла и обнаруживать корабли за пределами поля зрения человеческого глаза.
Известно, как архитектор Сострат, изобретательно сплутовав, увековечил свое имя на стенах этого маяка: официальную надпись в честь царя Птолемея II Филадельфа он начертил на штукатурке, a свое имя вырезал на камне, так что ко времени Страбона видно было лишь одно его имя.

Размер маяка был сильно преувеличен древними писателям и в особенности арабами. По их словам, он превосходил высотой большую пирамиду. Так, например, один восточный писатель рассказывает, что какой-то визир велел ему влезть на верх маяка и бросить оттуда камень в тот момент, когда солнце спрячется в Ливийской пустыней, и что камень этот упал в море лишь во время второй ночной молитвы. В XII в. Эдризи и А6дъ-элъ-Лашиф говорят, что маяк существовал ещё в их время. Абульфеда (Эмадеддин-Измаил), бывший несколько раз в Египте в начале XIV в., также упоминает ; нем.

В 1968 г. экспедиция подводных археологов во главе с Хонор Фрост, проходившая под эгидой ЮНЕСКО, подтвердила обнаружение руин, бывших частью маяка, но из-за нехватки квалифицированных морских археологов и превращения района поисков в военную зону исследование было приостановлено. Подводные исследования на месте маяка были продолжены лишь в 1990-х гг. экспедицией французских археологов во главе с Жан-Ивом Эмперером. Его команда вновь обнаружила руины маяка в конце 1994 г. на дне Восточной гавани. Египетский кинорежиссёр Асма эль-Бакри, входившая в команду Эмперера, провела первые подводные снимки остатков рухнувших колонн и статуй, используя 35-миллиметровую камеру. Важнейшие находки команды Эмперера включали гранитные блоки весом от 49 до 60 т, нередко разбитые на части, 30 статуй сфинксов, 5 обелисков и колонн с резьбой периода Рамсеса II. Каталогизация более 3300 артефактов была завершена Эмперером и его командой в конце 1995 г. с использованием техник фотографии и картографии. Тридцать шесть фрагментов гранитных блоков и другие артефакты были восстановлены и в настоящее время выставлены в музеях Александрии. Последующее обследование этого района моря с помощью спутников позволило обнаружить ещё ряд фрагментов маяка. В начале 1990-х гг. франко-итальянский подводный археолог Франк Годдио начал свои исследования на стороне гавани, противоположной месту поисков Эмперера. Спутниковые снимки и результаты эхолокации позволили выявить новые фрагменты причалов, домов и храмов, которые были смыты в море в результате землетрясений и других стихийных бедствий. Многие городские кварталы затонули в Александрийской бухте после проседания грунта, произошедшего в результате землетрясения.
 
Большую часть подземного пространства занимают большие, высеченные в известняке цистерны, снабжавшие древнюю Александрию пресною водою. Каменные обломки гробниц указывают место древнего некрополя.

Население города, доходившее в цветущее время при Диодоре до 300 тысяч свободных людей – следовательно, с рабами и пришлым элементом можно считать вдвое и даже более, – состояло преимущественно из греков-колонистов, собственно египтян и евреев, рано туда привлеченных и быстро эллинизированных. Интересные сведения о составе населения Александрии сообщает Страбон: «посетивший город Полибий с отвращением упоминает о положении вещей в то время; по его словам, в городе было 3 группы людей: во-первых, египетская, или туземная, группа, отличавшаяся легкой возбудимостью и с трудом поддающаяся управлению; во-вторых, многочисленная группа наемных воинов, докучливая и разнузданная (ибо по старинному обычаю египтяне содержали иноземных наемников, которые в силу ничтожества царей приучились скорее править сами, чем подчиняться другим); в-третьих, группа александрийцев, также не особенно склонная к гражданской жизни и по тем же основаниям, но все же лучше тех других; хотя они и смешанного племени, но все же по происхождению были греками и сохранили память об общегреческих обычаях». Таким образом, к концу III в. до н. э. александрийское население перестало уже быть греко-македонским и превратилось в конгломерат представителей разных народов и племен Восточного Средиземноморья. Многочисленная и богатая иудейская колония Александрии была, например, настолько эллинизирована, что, сохранив религию предков, ее население почти совершенно утратило свой язык: именно для него и был сделан в Александрии греческий перевод Библии (Септуагинта).

Лагиды нашли возможным последовать совету, данному Аристотелем Александру Великому, и были для греков вождями, а для туземцев – господами. Три первые царя из династии Птолемеев создали такое прочное положение в Египте греческому элементу, что он потом ничего не утратил из благоприобретенного даже и при неблагоприятных обстоятельствах. Национальный египетский элемент должен был свыкнуться с этим.
 
Птолемей I заложил основы внутреннего управления Египта, а его международная политика сделала из нового государства один из важнейших факторов внешней истории Средиземноморья.  Преемником его был Птолемей II, прозванный Филадельфом, т. е. «Любящим сестру» (283-246 гг. до н.э.). Это прозвище он получил потому, что был женат на своей родной сестре Арсиное, вдове Лизимаха и Птолемея Неравна. При втором Птолемее египетское государство приобретает резко выраженные черты диктатуры греко-македонской верхушки над туземным населением. Птолемей I в известной мере еще продолжал политику Александра, направленную на сближение колонизаторов с туземной знатью. Так, при нем египетская знать и храмы сохранили значительную часть своих владений, знать продолжала играть довольно значительную роль в государственном аппарате. С этим либерализмом было покончено при Птолемее II. Греки и македоняне пустили корни в стране, почувствовали себя увереннее и перешли в открытое наступление против египтян: земельные владения египетской знати конфискуются, она изгоняется из государственного аппарата, растут налоговый гнет и нищета крестьянства. Конфискованные земли частью отвираются в пользу царя, частью раздаются им в виде «дарственных земель» крупным чиновникам из числа греков и македонян. Диойкет («министр финансов» и вместе с тем «премьер-министр») Птолемея II, Аполлоний, владел поместьями в общей сложности не меньше 10 000 га. Птолемей II завершает организацию системы государственных, т. е. царских монополий во всех главных отраслях хозяйственной жизни. Так, ему принадлежит знаменитый указ 259/8 г. до н.э., кото¬рым были введены монополии на производство растительного масла, текстильное производство и другие. Птолемей II разыгрывал из себя роль «просвещенного» монарха. Получивший чисто греческое образование, он окружил себя представителями греческой науки, литературы и искусства.
 
Время Филадельфа является и эпохой расцвета внешнего могущества Египта. Огромные средства, выкачиваемые из Египта, давали Птолемею возможность вести шумную международную политику, направленную на захват гегемонии в восточной половине Средиземного моря. Ему удалось добиться здесь значительных успехов. В лучшие годы его правления Египет, кроме долины Нила, владел южной Сирией и Палестиной, значительной частью малоазиатского побережья, Кипром, многими островами Эгейского моря, Киренайкой и Эфиопией. В 253 г. до н. э. в Египет прибывает посольство из далекого Боспора от царя Перисада II. Об этом мы узнаем из ставшего известным благодаря письму диойкета Аполлония, обнаруженному в  папирусном архиве чиновника Зенона в Филадельфии: «Аполлоний Зенону привет! Как только прочтешь это письмо, отошли в Птолемаиду повозки и остальное нужное для поездки послам от Перисада и феорам из Аргоса, которых отправил царь на зрелище в Арсиноитском номе, и позаботься не опоздать с выполнением, так как, когда мы писали тебе это письмо, они успели уже отплыть. Будь здоров. Лета 32, панэма 26-го, месоре 1-го». Правда, Малая Азия частично была впоследствии потеряна, так же, как и Киренаика, но все же Птолемей II передал своему преемнику мощную державу.

Птолемей III Эвергет («Благодетель») (царствовал в 246-221 гг. до н. э.), в основном продолжал политику своего отца. Монополистические тенденции при нем даже усиливаются. Так, по-видимому, были конфискованы в пользу царя крупные «дарственные земли». Есть основание думать, что Аполлоний был казнен. Очевидно, крупное частное землевладение стало слишком опасной силой, и Эвергет постарался его ликвидировать. Частично потерянные Птолемеем II внешние владения Египта были снова восстановлена и даже расширены. Власть Эвергета простиралась вплоть до Фракийского побережья и Пропонтиды. Это была высшая точка внешнего могущества Птолемеев.

До реформы почетной титулатуры, прошедшей в государстве Птолемеев в начале II в. до н. э., основу управления страны составляли «друзья царя» и «телохранители» (функции которых были гораздо шире, чем круг полномочий обычной гвардии). Эти титулы в раннеэллинистическом Египте присваивались исключительно грекам и македонцам. Л. Мурен приводит сведения о двадцати трех «друзьях царя», живших в конце IV – начале II в. до н. э., и все они носили греческие имена. Сам Птолемей I обзавелся «друзьями» еще в период борьбы за власть в Египте после первого раздела сатрапий между диадохами. Сословный состав его «друзей» традиционен для эпохи эллинизма – это изгнанники, артисты, философы, доктора, ученые, принимающие активное участие в политической жизни страны. Отношения между Птолемеем и его «друзьями», как и во всех эллинистических монархиях, основывались на взаимном доверии, что было затруднительно в случае с местными элитами. Никакого специального механизма назначения на высшие государственные посты не существовало, выбор «друзей» осуществлялся исключительно царем – как в случае Птолемеев, так и у Селевкидов. Нередко царь «получал в наследство» «друзей» своего отца; наиболее характерный пример в истории эллинистического Египта – Афенион, служивший Птолемею III, Птолемею IV и Птолемею V. Таким образом, в раннеэллинистическом Египте сложилась жестко централизованная система управления, единственным главным элементом которой был царь. Если Селевкиды до реформ Антиоха III сохраняли разделение военной и гражданской власти (врученной соответственно стратегам и сатрапам), да и пергамские Атталиды придерживались подобной политики, то в Египте всё подчинялось царю, только стратег Фиваиды был неким птолемеевским аналогом стратега нескольких сатрапий. В центральном же аппарате египтянами поначалу места не было.

Аналогичная ситуация складывалась и в армии птолемеевского Египта. Если основой войска Селевкидов были местные контингенты, и вербовка солдат проводилась во всех районах страны, а цари даже иногда поручали местной знати собрать армию и командовать ею, то армия Птолемеев полностью состояла из наемников-клерухов, на оплату которых тратились огромные средства. Клерухи-солдаты на действительной службе не были действующей армией, которая требовала бы постоянной службы в лагерях или гарнизонах, а также постоянных упражнений. Только мобилизация клерухов приводила эту армию в состояние боевой готовности. Впрочем, несмотря на существование военного набора, македонская армия времен Антигона и Деметрия также более чем наполовину состояла из наемников, которые вербовались в Спарте, Беотии, Писидии, Ликии, Киликии, Келесирии, Финикии и городах Кипра.
 
Источники сообщают о многочисленных нарушениях прав египтян по сравнению с греками. Египтяне были в своей собственной стране поставлены ниже не только македонян и греков, но и евреев, которым Птолемеи покровительствовали, разрешив им даже в 160 г. до н. э. выстроить у Гелиополя храм, назначив для его содержания доходы этого города и часто поручая евреям высшие военные и гражданские должности. Считая египтян низшей расой, правительство изобрело для них более позорные, чем для греков, наказания, не забывая, однако, исправно взыскивать с них одних подати и повинности. Хотя туземное право продолжало признаваться для туземцев, имевших и своих судей, но скоро при документах, написанных на египетском языке (так называемым демотическим письмом, крайней степенью скорописи), стали требовать греческий перевод.
 
Подчиненное положение египтян, впрочем, облегчалось тем, что рабство в Египте традиционно не было широко распространено, а рабство античного типа здесь укорениться не смогло; рабы были лишь в Александрии, в рудниках и, возможно, в Мемфисе, в ткацкой мастерской Аполлония, диойкета Птолемея II. Борьба против греков принимала в основном пассивные формы, такие, например, как групповое бегство – анахоресис. Именно в это время этническое обозначение «эллин» приобретает социальный смысл, став обозначением представителя господствующего класса, владеющего греческим языком и посещающего гимнасий, вне зависимости от его этнического происхождения.

Однако, несмотря на свое приниженное положение, египтяне оказали культурное воздействие на греков. Уже администрация этого времени была сколком с фараоновской. Цари по-прежнему являются богами. Туземная религия была объявлена государственной; цари вошли в роль её покровителей фараонов, поручая от своего имени составлять надписи в честь богов и священных животных, поклоняясь последним, присутствуя на освящениях храмов, жертвуя на них, допуская изображать себя на их стенах в традиционном фараоновском облике.

Больше всего Птолемеи стремились наладить контакты с египтянами через религиозную сферу. Еще основоположник династии Птолемей I, чтобы связать религии обеих общин, ввел культ бога Сераписа, которого с тех пор почитали и греки и египтяне. Он был создан на основе культа священного быка Аписа, который в Египте ассоциировался с Осирисом. В его честь был сооружен огромный храм неподалеку от Мемфиса, а в нем установили большую статую Сераписа, с золоченой головой и глазами, сделанными из драгоценных камней. Серапис превратился в бога-оракула, слывшего целителем и чудотворцем. И в Александрии в честь Сераписа воздвигли храм на горе, который считался самым грандиозным сооружением после храма Юпитера Капитолийского в Риме. Серапис входил в своеобразное трио богов, вместе с Исидой и Анубисом, сопровождавшим души умерших в потустороннюю вечную жизнь.
 
Серапис, таинственное божество в египетском стиле, изображался подобным Зевсу, верховному богу греков, с которым его часто отождествляли. Этот культ продолжал существовать при всех Птолемеях и в римские времена. Однако он в основном ограничивался пределами Александрии и Мемфиса, а большинство египтян уделяло этому культу мало внимания. К тому же его постоянно затмевал культ Исиды, который мог дать верующим сильные и яркие эмоциональные переживания. Почитание Сераписа послужило другой цели – распространению этого культа среди греческих и эллинизированных подданных и друзей Птолемеев за пределами Египта. Они воспринимали это божество как выражение созданной Птолемеями двуединой греко-египетской традиции.

Традиционными лидерами Египта были жрецы. Имелись и видные армейские командиры из коренных египтян, но таких было очень немного. Египетская знать уже давно не играла политической роли. Что касается жрецов, то Птолемеи относились к ним благосклонно, при условии уплаты ими налогов за храмовые мастерские. В награду за поддержку режима монархи принимали некоторых ведущих жрецов при дворе и даровали храмам право предоставлять убежище пострадавшим от произвола чиновников. В обязанности фараонов всегда входило строительство и содержание храмов, остававшихся центрами национальной культуры и в эллинистическую эпоху. Жрецы при каждом удобном случае напоминали Птолемеям о будто бы щедрых подарках, которыми их осыпали фараоны. Птолемеи, со своей стороны, делали подарки храмам и постоянно заботились о их реставрации. Высшие жрецы, особенно мемфисские, считались первыми сановниками государства; они короновали по древнему ритуалу царей, которые, в свою очередь, присутствовали при их посвящении.

Однако этот союз духовной и светской, к тому же иноземной и инокультурной власти, не препятствовал каждой стороне вести свою политику. Пользуясь тем, что уже давно храмовые должности и даже часть храмовых имуществ фактически стали наследственными в жреческих семьях, Птолемеи объявили их и юридически наследственными, и тем оторвали их от связи с храмами, превратили жрецов из служителей последних в частных людей, их имущества подвели под строгий контроль государства, до налогов и конфискаций и продажи с аукциона включительно. За деньги на аукционе можно было теперь приобретать храмовые должности. Остальною частью храмового имущества такое жречество было недостойно управлять, и здесь пришло на помощь царям унаследованное ими от фараонов божественное достоинство – весь Египет, и храмовая земля также принадлежит богу – царю и управляется его чиновниками. Храмы лишаются некоторых финансовых льгот; храмовая промышленность, развитая в древности, и дававшая огромные доходы, стесняется царскими монополиями. Периодические съезды жрецов со всего Египта должны были происходить ежегодно в Александрии под контролем правительства, и притом собирались жрецы едва ли не только для составления льстивых постановлений и прошений.

Однако, уже при Птолемее III выступают первые признаки национальной» оппозиции. Туземная знать и жречество были задавлены, но не уничтожены. Недовольство египтян проявлялось в разных формах. Одной из них были подпольные националистические памфлеты (такие, как так называемое «прорицание гончара»), предсказывавшие, что наступит день, когда на юге объявится новый монарх, египтянин, к которому перейдет власть, а столицей снова станет древний Мемфис, Александрия же придет в запустение. Подобные национальные настроения проявлялись порой и в египетских религиозных литургиях.

Но особенно резко выступает «туземная реакция» при Птолемее IV Филопаторе («Любящем отца») (221-204 гг. до н. э.) Чтобы одержать победу над Селевкидами, в 217 г. до н. э. он создал воинские части из коренных египтян (до того они использовались лишь как стражники). Двадцатитысячное войско, сформированное в виде македонской фаланги, было вооружено и обучено также по македонскому образцу. В результате, однако, коренные египтяне пожелали иметь и долгие права, и начались беспорядки, на два десятилетия охватившие большую часть Верхнего Египта и даже сделавшие его в это время неуправляемым. В Фивах известны князь Горхотеп («4 год») и другой по имени Антху, о 14 годе которого есть упоминание.

При Птолемее V Эпифане («Славном») (204-181 гг. до н. э.)  начинается катастрофический упадок Египта, подготовивший его завоевание римлянами. Этот упадок был вполне закономерным явлением, обусловленным всем характером эллинистического Египта. Это была все та же восточная деспотия, правда, несколько более культурная, чем персидская. Она опиралась на систему хозяйства, принципиально не отличавшуюся от прежней. Поэтому и законы ее развития в основном остались те же. Рост военно-бюрократической верхушки, непомерный гнет налогов привели во II в. к сужению социальной базы государства, к ослаблению его военной мощи и усилению национального движения.
 
Птолемей V вступил на престол еще ребенком, что облегчило борьбу за власть среди правящей верхушки между сторонниками греко-македонской и египетской ориентаций. В южном Египте продолжались восстания. В самой Александрии вспыхнула кровопролитная борьба. Все это ослабляло внешние позиции Египта. В 200 г. Филипп V Македонский отнимает египетские владения во Фракии и Геллеспонте, а Антиох III – южную Сирию и Палестину. К началу II в. в руках Птолемеев из внешних владений остались только Киренаика и Кипр. С этого времени начинается вмешательство в египетские дела римлян).
 
Во II в. до н. э. Птолемеи замыкаются на внутренних проблемах государства, вступившего в полосу длительного социально-экономического и политического кризиса, и военные и дипломатические контакты египетских правителей с отдаленными областями эллинистического мира окончательно прекращаются. Соответственно, и армии приходится в первую очередь ориентироваться на местные источники пополнения своих рядов.

В середине этого периода (196 г, до н.э.) Птолемей V сделал дружественный жест по отношению к египтянам, проведя церемонию своей коронации в Мемфисе, с соблюдением ритуалов, 34 принятых еще при фараонах. На Розеттском камне есть надписи, посвященные этому событию, не только на греческом, но и на официальном иероглифическом и популярном демотическом египетском языке. Времена постепенно менялись. Если прежде египтяне жаловались на дискриминацию со стороны греков, то со второй половины II в. до н.э. и греки также начали выступать с подобными жалобами. Соперничающие претенденты на трон нуждались в поддержке египтян, и в 130 г. до н.э. египтянин Паос стал наместником Верхнего Египта.
 
С ростом влияния египтян реальное значение греков и македонцев падает, хотя понятие об их власти сохраняется. Македонцы остаются правящим сословием, однако их процент в армии сокращается, а многие из них забывают и родной язык. После восстания Дионисия Петосараписа начинаются, напротив, гонения на греков. Постепенно египтяне вытесняют греков и занимают важное место в административном аппарате страны; несколько сложнее этот процесс идет в Александрии, где македонцы сохраняют преобладающее положение несколько дольше. Данные ономастики начиная со II в. становятся недостоверными из-за появления двойных и грецизированных имен египтян и иудеев, а также распространения практики смены имени, получившей наиболее полное развитие уже в римскую эпоху.

Конечно, греческая и египетская общины не были взаимонепроницаемыми. Несмотря ни на что, сохранились сведения о дружеских отношениях между представителями обеих общин. Да и в архитектуре выражается своеобразное смешение эллинских и египетских традиций. Кроме того, нередко имели место и смешанные браки. Историк Полибий во II веке до н.э. отмечал, что даже в Александрии, где смешанные браки не были узаконены, никто из греков (кроме представителей царского дома) не был уже этнически чистым. Папирусы свидетельствуют, что один из братьев мог носить греческое, а другой – египетское имя. Однако подобные взаимодействия не меняли общей картины и не вызывали подлинной близости между двумя общинами. Более того, чем больше греки формально смешивались с египтянами, тем сильнее они держались за греческую культуру и греческие учреждения. Египтяне же, как и во времена Геродота, смотрели на греков как на чужаков. В одном из храмов Верхнего Египта сохранилась надпись, запрещающая входить в храм не только азиатам и аравийцам, но также и грекам. При внешнем распространении греческой культуры она никогда не могла вытеснить стойкого египетского традиционализма.

При следующих Птолемеях – Птолемее VI Филометоре («Любящем мать»), Птолемее VII Фисконе («Толстобрюхом») и других в царском доме продолжается династическая борьба, представляющая кровавую цепь преступлений и развертывающаяся на фоне страшного обнищания масс, непрерывных восстаний и упадка хозяйственной жизни.

Фивы, которые ещё были местопребыванием высших чинов, управления, коллегий жрецов и царского банка, о деятельности которых свидетельствует ряд найденных документов, составили опять сосредоточение мятежников. На этот раз не было оказано никакого снисхождения святому городу: царь Птолемей IX Лафир (правил в 116-107 и 89-81 гг. до н. э.) предал его разрушению (83 г. до н. э.) и когда географ Страбон посетил спустя 60 лет это место, он нашел в обширном поле развалины только отдельных селений. Таким был конец столицы Среднего и Нового царств после двух тысяч лет славы, города, который во время правления Рамсеса II был величайшим в мире. Но Мемфис, еще на тысячу лет старше, пока остался центром коренного Египта и напоминанием о давно потерянном величии.

Однако, если мы примем во внимание исключительно связанные с этой эпохой памятники – перед нами предстанет совершенно иная картина. Век развития политической силы показался бы тогда убогим сравнительно с богатым памятниками закатом: вот предупреждение об осторожности при суждении о более древних периодах истории Египта. Живописный храм в Филэ, прекрасные пилоны и гармонизирующие колоннады Эдфу, Эснэ, Дендеры – лучшее, что сохранилось вне Фив из образцов египетской архитектуры, происходит именно от времени, когда увеличивались смуты в стране и убийства среди царственных семей. Греческого влияния здесь весьма мало. Надписи уверяют, что планы утверждены ещё Тотом и Имхотепом, что все храмовые принадлежности изготовлены по точным предписаниям древних книг и помещены в сокровенное место, в которое никогда не проникали никакие иноземцы от «обитателей песков» до современных владык «Хауинебу» включительно. Храмы по большей части прекрасно сохранились; они построены по раз определённому, ненарушавшемуся плану, поколения не изменяли здесь, как в Луксоре и Карнаке стройности и целости постройки. Особенностью их является обособленность от окружающего, как бы осквернённого чужеземными варварами мира и непосвящённого взора – они окружены высокой каменной стеной; первый двор, доступный для народа, отделялся от дальнейших залов преградой с барельефами, напоминающей наш иконостас. В толщах стен проделываются потайные коридоры для хранения сокровищ. Изображения и надписи нагромождаются на стенах, как бы покрывая их магической бронёй и давая целые библиотеки: здесь и ритуалы празднеств и мистерий, и рецепты благовонных составов, и каталоги храмовых библиотек, и описи храмового имущества, и мифы, и гимны, и богословские умозрения. Почти каждый большой храм имел специальное отделение, б. ч. на крыше, для мистерий в честь Осириса; из теста, зёрен, земли, благовоний, елея и т. п. приготовлялись фигуры этого бога, возились в процессии по воде в богато освещённых ладьях, сопровождаемых ладьями с другими божествами, затем бальзамировались. «Бог почил в прекрасном гробе, чтобы пробудиться и взлететь на небо в виде феникса». Жрецы пели над его телом высокопоэтический плач. Возвращение божества к новой жизни было в «святое утро» после «священной ночи» и символизировалось прорастанием зёрен в фигурах Осириса. Храм в Филах является особенно почитаемым; подобно Карнаку он привлекал к себе внимание поколений и представляет настоящий музей поздних периодов египетской истории. Здесь Осирис почитался, как бог Нила. Осирис – Орион, Исида – Сотис; Осирис – Нил, Исида – поле; он – отец богов, Нил, наполняющий сию землю водою жизни, дающий цвести деревьям от пота своего; при его появлении они оживают; он – владыка росы, дающий произрастать зелени. «Ты, Нил, изливающийся во время своё, от истечений которого живут боги и люди, приходящий в свою пору, рождающийся в своё время; твои члены обновляются – ежегодно». На острове Биггэ к северу от храма, покоилась местная реликвия – правая нога Осириса, из которой вышли оба источника великой реки, найдя её, Исида поспешила к Ра возвестить, и верховный бог издал указ: «Соберитесь, сотворим, чтобы он излил Нил, будем вечно ездить к его святому месту». И сам остров Филэ превратился в корабль, чтобы ежегодно перевозить богов. Указ об освящении и неприкосновенности святого места Фил написан Ра, Шу и Гебом… Культ здесь сравнительно новый, как пограничный с Нубией, он привлекал паломников из неё, даже из её диких племён.

Культы египетских богов через Боспор проникли в Крымское царство скифов.  Дочь царя Скилура получила имя Сенамотис (греческая форма египетского имени «Подобная Мут»). Сенамотис взяла в мужья и соправители Гераклида из семьи боспорских царей Спартокидов, с которыми цари-скифы были связаны родственными узами. Нельзя исключить, что наречение дочери Скилура египетским именем восходит к династическим связям скифов, Спартокидов и Птолемеев. Боспорский царь Перисад IV (правил около 170-150 гг. до н. э.) вслед за Птолемеем VI называл себя Филометор.

Эллины переняли у местных жителей их верования и культы и вместе с ними приносили жертвы богам-животным. Лучше всего об этом свидетельствуют две надписи, обнаруженные в руинах города Арсиноя; обе они относятся к началу I века до н. э. Надписи гласят, что бывшие эфебы посвящают определенные участки земли «великому, великому богу Суху».  Чтобы должным образом оценить смысл этих посвящений, следует вспомнить, что эфебия была чисто эллинской организацией молодежи, которая должна была способствовать сохранению языковой и культурной самобытности греков. Союзы эфебов существовали во всех греческих поселениях. Однако культ древних египетских божеств проник даже в эти организации.

Нечто новое появляется в надгробных автобиографических надписях. Так, современник последнего Птолемея и Клеопатры, первый вельможа, верховный жрец мемфисский Пшерниптах говорит нам: «Я родился в 25 году, 2 мес., 11 числа при величестве царя Птолемея Сотера II и провёл 13 лет на глазах отца. Повелел царь Птолемей Филопатор-Филадельф юный Осирис передать мне великий сан верховного жреца, когда мне было 14 лет. Я возлагал диадему урея на его голову… Я ходил в столицу царей-греков на берегу моря, которой имя Ракоте. Когда царь… направил свой путь к храму Исиды, принёс ей великие жертвы… остановил свою колесницу и увенчал главу мою прекрасным венцом из золота и всякого рода дорогих камней; изображение царя было посредине… Я был князем – богатый всем… Не было у меня сына. Величество бога Имхотепа, сына Птаха, обратил ко мне лицо своё, и я был награждён сыном, названным Имхотепом…» Жена этого жреца Тиихотеп рассказывает подробно о своей молитве о даровании сына, о явлении Имхотепа во сне и т. п., затем говорит о своей кончине и погребении «позади Ракоте», т. е. в Александрии. Надпись свою она заканчивает совершенно необычно: «О, брат, супруг, друг, не уставай пить и есть, напивайся, наслаждайся любовью, празднуй, следуй желанию сердца день и ночь… Ведь Запад – страна снов тягостного мрака; это место спящих в своих мумиях, не пробуждающихся, чтобы видеть своих братьев, своих отцов и матерей, забыло сердце их жён и детей. Вода жизни, что на земле для живущих, для меня гниль. Я не знаю, где я, с тех пор, как прибыла в эту юдоль… “Смерть всецелая” имя того, кто всех связывает вместе, и все идут к нему, трепеща от страха; нет никого, на кого бы он взирал, будь то бог или человек; он исторгает сына у матери… все боятся и молятся ему, но он не слушает молений, не взирает ни на какие дары». Так вещает из загробного мира супруга первосвященника египетских богов накануне рождества Богочеловека, пред которым они потряслись и пали. И вещает она, конечно, устами своего мужа и родных.

Внутренние раздоры последних представителей рода Птолемеев призвали в Египет вмешательство Рима. В I в. римский ростовщический капитал становится настоящим хозяином в Египте, а страна – яблоком раздора между римскими полководцами, борющимися за власть.
 
Цезарь, победитель Помпея, благосклонно вступил в Александрию, где и возвел на трон знаменитую Клеопатру, которая после гражданской войны второго триумвиратства, соединила свою участь с судьбой Антония и пала вместе с ним в день акциумской битвы; дело кончилось тем, что в 30 г. до н. э. Египет был завоеван римскими легионами Октавиана Августа и стал особой «императорской» провинцией, в которой императоры выступали в качестве фараонов. Так закончил свое царствование род Птолемеев, правивший Египтом три столетия со времен Птолемея I, первым прибывшего в Египет после смерти Александра Великого.