Горечь

   Серое, стылое утро декабря, очередное из длинной вереницы зимних будней.

   Бульдозер дымит солярой, расчищает дорогу, большим скребком толкая перед собой  миллиарды погибших снежинок. До солнца так далеко, не пробиться ему сегодня на помощь людям.
 
   Небольшой деревянный дом на окраине посёлка. От дороги к калитке короткая тропка. Пролязгали мимо гусеницы трактора, словно и не было тропки.

  В доме холодно, надо топить печь, а вставать так не хочется, под толстым одеялом, как в гнёздышке. Но и не спится уже, зыбкость сна расталкивают надоедливые думки.
 
  " Опять эта печка. Может, ну её? Не буду топить сегодня, включу обогреватель в одной, своей комнате, да и пусть...
Или, может, только дровами? Так ведь одних - то дров не напасёшься, если без угля..."

  "...Уголь ещё этот...". Разлепила опухшие от ночных слез веки, глянула на руки. Чёрная пыль въелась в кожу, шершавая кожа ладоней, огрубевшие пальцы, какой там маникюр.

  " Да и для кого? ... Обидно... Что это я? Не к другой ведь ушёл, а всё одно - как бросил будто."

  " ...Вот скажи, надо ведь так, а? ... Вышел подышать вечером во двор. И раньше так было - посидит и придёт. А тут ... Нет и нет его. Что, - думаю, - не идёт долго? Ужинать пора, а ему хоть бы хны... И домой не думает."

   " ...Было так, да. Детишки выросли, поуезжали, свои семьи у них. Но и мы не одни, вдвоём... Я да он... и ничего как - то, нормально, только потише, попустее стало в доме. А раньше как было: за ужином все вместе, это - дело семейное. Завтрак - для учеников и кому на работу с утра, обед - для себя, а вот вечером за столом все собираются. Хорошо, уютно, тепло, вкусно."

   " ...А теперь - никого рядом. Всё для себя одной... и завтрак, и обед, и ужин... Один раз, да и того не хочется. А что там мне надо, много ли... И кушать - то нет особой охоты, и готовить не для кого, и зачем..."

   " ...Напеку, бывает, котлет - радуюсь, вроде настроение получше, делом занята, забываюсь и горе отдаляется. Да вдруг как вспышка в голове, кольнёт сердце упрёком, спохвачусь, вспомню - нет ведь его...Ну и кому эта вкуснота, для чего?"

   "... И этот тоже... Надо ему было помереть не во время... И знаю умом - нет его на нашей грешной земельке, а сердце не верит, держит обиду - ушёл, бросил одну тут, живёт где - то ...или не мог подождать, пожить ещё сколько ни то..."

   "... Вышла тогда я во двор, а он - вот он... на крылечке сидит, на нижней ступеньке, ссутулился, привалился боком к перилам, голову склонил... словно винится перед кем - то. Меня и нисколечко не торкнуло даже, и не туда я, что случилось что - то."

   "... Я ему: - Айда домой, а? Что высиживать? - А он и не обернулся. Я рядом присела, беру его за руку, а она уже остывшая, без тепла живого... Глянула сбоку и обомлела - глаза закрыты, но не сон это, сразу видно... Помер.."

   " ...Что я теперь одна? Ради кого? Ради чего? И знаю: жить надо, уныние - грех, не одна я такая, не я - первая, не я - последняя, живут же люди, а как же... одни уходят, другим жить... до своей очереди... Знаю, а всё равно, тоска ."

   " ...Нет, пойду, затоплю всё - таки, холод собачий, одним обогревателем не обойдёшься...Уголь ещё ковырять...Надо ведь так - завезли сырой, просушить бы, чтоб не смерзся, а я и ни сном, ни духом...Откуда мне знать? Всё ведь он...сам да сам."

   " ...Жила, как у Христа за пазухой. Сказано же: зАмужем - за мУжем, не с боку - припёку, не рядом, а за спиной его, защитит и в обиду не даст ... ни людям, ни невзгодам... Всё на себя взвалил - и дом, и работа, и меня баловал, любое дело ему по плечу, а меня старался оградить... Вот и не выдержало сердечко его большое, не сдюжило - перестало биться."

   " Виктор - победитель... Мужики меньше нашего живут, раньше уходят, вон сколько пожилых баб, одиноких. Такая, видно, доля наша...самим доживать свой век... Витя - победитя... Голубей держал, любил...По грибы ходили вместе...Хорошо в лесу, красиво..."
 
   Дров наносила с вечера, ходила в мужниной старой куртке и валенках на босу ногу к ближнему сараю. В незакрытую ещё раньше впопыхах дверь, намело снега. Брала по одному припорошенные поленья, укладывала на согнутую в локте левую руку семь - восемь, пахнущих морозом и лесом, увесистых чурок.

   Как младенца, закутанного в одеяльце, обнимала правой рукой сверху, подбородком придерживала, чтобы не рассыпать по дороге, шла в дом, тропинку выглядывая поверх неудобной поклажи.

   За ночь в нетопленной кухне дрова не обсохли, только подтаяли. Разгорались вяло, дымили в открытую дверцу, огонёк не хотел становиться взрослым, озоровал, как котёнок, прятался где - то в глубине печи и затихал там.

   " Керосину надо, в миг бы пыхнуло... Опять в сарай, ну его, вон книга какая - то, без корок, пойдёт на разжигу..."

   " ...Кто я? Подскажите! Нет ответа. Или этих ответов так много, что они толпятся вокруг, улыбаясь и перемигиваясь и в конце концов берут меня за руки и уводят в тоску и безнадёжность..." ( В.П. )

   " Витражи патриархов". Генри Лайон Олди. " ...Кто ты?... А я кто? Зачем я? ...Растапливаю печку, вырываю страницы из книги".

   Неловко, по - женски чиркала спичками о коричневую наждачку коробки. Две подряд сломались. Закидывала обломыши в дрова, они выпадали обратно на прибитый к полу перед печкой лист железа.
 
   Третья спичка выдержала, коротко пыхнула едким серным дымком, взялась невидимым на свету пламенем. Подсунутые под поленья скомканные листы загорались, в последний раз отдавая тепло неведомого дерева, из которого родились когда - то.

   " ...Так сложилось в моей жизни, что читать эту книгу точно никто не будет... Лучше огонь, чем помойка... Неловко, только и всего... Не считаю это преступлением..."

   Дрова потрескивали, теперь уже подросший огонь не баловался, всерьёз взялся за любимое дело. Тёплый воздух пошёл по трубе, загудел в дымоходе. Выхолощенная, с оторванными корками, с вырванными листами, лежала книга. Рядом горбились буквами " Г " и " L" неудачницы - спички.

   " ...Теперь уголь..."  Снова во двор, к другому сараю. Собачья будка сиротливо жалась к его дощатому боку. Чёрной пустотой и нежитью пахло овальное отверстие входа.

   Двух квартирантов пережила будка. Вельма, добродушное существо дворянского происхождения, три года прожила в ней. Все люди для неё были родными, лаяла только на кошек, летом валялась в тенёчке, бегала по двору, зимой жалостливо выскуливала себе место в доме.

    Как - то по весне Вельма ушла в лес и не вернулась. Старых собак в посёлке не держали на привязи. И они уходили в лес умирать. Люди - не собаки, их увозили в город, в больницу. И они умирали там так же, как собаки в лесу.

    Большая куча угля в начале зимы таила надежду. "... Я помогу тебе пережить холод, со мной ты доживёшь до весны..." К весне от кучи оставались только крошка и чёрная антрацитовая пыль.

   Весна, лето, осень, зима... вечность...Человеческая весна скоротечна, потом лето и осень...К зиме у человека остаётся только надежда дожить до следующей зимы... И память ... О весне...О лете...Об осени...И горечь.
   
    С трудом наколола тяжёлым ломом ведро чёрных блестящих комков. С тех пор, как не стало Вити, процесс добывания уже добытого стал сущей мукой. Но печке её печали и заботы были безразличны. Дрова были закуской. Уголь - пищей, сытая и довольная, печь соизволила родить тепло и отдала его на попечение людям.
   
    Следующий владелец собачьих апартаментов пережил Вельму на два года. Крупный, суровый метис, гремучая смесь волка и местной красавицы лайки, невесть как добившейся благосклонности серого дикаря.

    " ...Имеющий четыре рода скота знает: жеребец должен быть быстр, овца должна быть тучна, вол должен быть силён, раб должен быть послушен. Послушный раб ест, что дают ... спит, где положат...делает, что скажут ... живёт и умирает по слову хозяина ". ( В.П. )

    Щенков нашли на территории автобазы, где Виктор работал водителем автобуса. Куда, после рождения семерых щенят, делась безотказная в любви мама и непутёвый отец, история умалчивает ( потому, как и сама этого не знает ). Шестерых отдали местным охотникам, одного Витя принёс домой. Кобелька назвали Алтаем.

    " Волкособы. Ведут себя независимо, отказываются слушать команды и почти неподвластны человеку ".

    Алтай не стал рабом. Его приручили любовью. Только она помогала два года жить в хрупком симбиозе троим: мужчине и женщине, с одной стороны и полудикой собаке с волчьим характером и темпераментом, с другой. Зов предков позвал Алтая, он ушел в лес и не вернулся. Но он не был старым. Его задрали вечно голодные родичи по отцовской линии.

    Собачья конура с тех пор оставалась пустой. Больше жильцов в неё не пускали. Тяжело даётся нам расставание с любимыми. Мы приручаем, нас приручают. Собаки впускают нас в свою жизнь, мы становимся для них членами стаи. Но нам надо кормить их, выгуливать, гладить, чесать за ушком, лечить и любить. Они только отвечают нам преданностью и любовью. Но однажды уходят в лес и не возвращаются. А мы плачем.

    Вода в кастрюле на печке согрелась. Налила в таз до половины. Поставила таз на небольшую скамеечку. Села рядом на самодельную табуретку и опустила кисти рук в жар воды.

    " - Горько! Горько!, - кричали гости. Молодые, нарядные, мы поднялись из - за стола, Витя крепко обнял меня и поцеловал. Губы его были жёсткими и неумелыми, но я задохнулась от нежности и любви."

    "...Затеялись баню ладить. Витя с братом. Без чертежей, топор, пила и рубанок. Племянник, сестры моей Вали, сынок. Малышня, а туда же с мужиками. Где воды принести, где гвоздь подать, где доску подержать. Хороший такой пацан, серьёзный. Банька вышла на славу. Раз в неделю, по субботам топили. Пошла как - то раз с Витей вместе. Ой, да ну его...Губы банным духом пахли...Больше не ходила с ним...Ночи ему мало..."

    "... Весной восемьдесят третьего принесли в дом сестры официальное извещение. Ваш сын...Погиб при исполнении ...   Демократическая Республика... Месяц до дембеля ...Гроб привезли, плакала Валя...Через три дня после похорон письмо пришло от племянника. Обещал скоро приехать...Чуть с ума не сошла... Не он это! Другой там лежит!...Оказалось, где - то на почте залежалось письмо... Горечь..."

    Вода в тазике остыла. Слила на руки холодной, ковшом из ведра черпала. Мыльная пена собралась в рыхлые хлопья, темнела угольной чернотой на поверхности. Вытерла руки насухо. Так - то лучше. Обломанные ногти обрезала коротко.

    " ...Солнце, сожги настоящее во имя грядущего, но помилуй прошедшее..." ( В.П. )

    Рукописи не горят. Сожжённые книги будут жить в электронном варианте. Ушедшие люди будут жить в нашей памяти.
 
   P. S. В рассказе использованы цитаты из книги одесских писателей Генри Лайон Олди " Витражи патриархов ". В тексте они обозначены ( В.П. )