О книге Ганса Дриша - Витализм

Опубликовано в «Химия и жизнь -- XXI век», 2008, № 7

Книги
 Это страшное  слово «энтелехия»
Г.Дриш. ВИТАЛИЗМ. Его история и система. Издание 2-е. М.: ЛКИ, 2007, 280 с. Перевод с немецкого  А.Г.Гурвича.


Первым биологом широкого профиля был, видимо, Аристотель. Он  исследовал трупы животных, анатомировал зародыши, вскрывал куриные яйца на разных стадиях их развития. Обнаружил множество фактов, для истолкования которых ещё не было никакой научной основы. Поэтому ему пришлось самому взяться за её создание. Некоторые его утверждения не выдержали испытание временем. Так, он полагал, что материалом для человеческого зародыша служит менструальная кровь, а форму ему придает семенная жидкость.

Нужно, говорил Аристотель, различать материал и форму. В куске мрамора уже содержится статуя, но должен быть ещё духовный фактор – образ в голове скульптора, направляющий процесс к нужному результату. Это психическое начало он назвал «энтелехией» (по-гречески  слово означало «содержащее цель в самом себе»).

На пассивную материю, продолжал натурфилософ, действуют силы, которые служат причинами изменения её состояния. Кроме действующих причин, зависящих от случайных обстоятельств, существуют  также конечные, целевые причины – те, что вне зависимости от конкретных условий обеспечивают достижение заданной цели; именно с ними связана энтелехия.

Как видим, Аристотель придерживался телеологии (от греческого «телос» -- цель). Он распространял её и на живые организмы, и на неживую природу. Всякое изменение материи, по его убеждению, целесообразно, поскольку ведёт к обретению наиболее совершенной формы, то есть всегда реализуются наилучшие (самые легкие, быстрые, короткие) варианты из всех возможных.

Телеология Аристотеля повлияла на Декарта, Ферма, Мопертюи, Эйлера и других учёных, которые занимались экстремальными принципами механики. Термин «энтелехия» использовали средневековые схоласты, а также ЛеЙбниц. Затем, в конце XIX века, он возродился в эмбриологии.

В то время биологи, опираясь на теорию клеточного строения организмов, много экспериментировали с зародышами. Они прослеживали судьбы отдельных клеток, стремясь выявить причинно-следственные связи в их превращениях. Поскольку ведущей наукой была механика, то эмбрионы тоже рассматривали как очень сложно устроенные механизмы. И всю эту научную область прозвали «Entwicklungsmechanik» -- механикой развития.

Наиболее распространенной точкой зрения был мозаицизм: все органы имеют свои зачатки в определенных местах яйца, вещество в котором  уже изначально структурировано. В ходе дробления яйца его неоднородность приводит к различиям между образующимися клетками (их называют бластомерами) – возникает мозаика зачатков уже в виде специфических групп клеток, каждый из которых постепенно развертывается и детализируется.

В 1887 году именитый немецкий эмбриолог Вильгельм Ру как будто получил этому чёткое подтверждение. Изучая дробление яйца лягушки, он убивал раскаленной иглой один из первых двух бластомеров – и обнаружил, что из неповрежденной клетки образуется половина лягушачьего зародыша. Значит, каждый из двух бластомеров был нацелен на формирование своей половины организма.

А пять лет спустя его коллега Ганс Дриш поставил аналогичные опыты на яйцах морского ежа, но применил другой метод – он не умерщвлял клетку, а разделял два первых бластомера простым встряхиванием. И получил поразительный результат: из каждой клетки развивались не половинные, а нормальные, без каких-либо морфологических дефектов, личинки. Тот же итог наблюдался даже при изолировании первых четырех клеток.

(Ясно, что появление однояйцевых близнецов у человека – в принципе такое же явление. А технический прием Ру, как оказалось, был неудачен: убитый, но не удаленный бластомер мешал своему живому собрату полностью реализовать свои потенции к развитию. Из опыта Дриша следовало, что каждый из двух бластомеров в норме дает половину зародыша, а если его напарник отсутствует, то целый. Иными словами, эти клетки в различных условиях могут иметь совершенно разную судьбу, но их развитие идет так, что достигается конечная цель – восстанавливается первоначальный план строения организма. То есть клетки тоже обладают как бы рефлексом цели (термин И.П.Павлова).

По убеждению Дриша, открытый им феномен, который он назвал эмбриональной регуляцией, наносил сокрушительный удар механицизму – ведь разделенная на части машина сама не восстанавливает свою целостность. Дриш писал, что пришел к ясному сознанию наличия в жизненных явлениях внутренней устремленности к цели, целесообразности, как их неотъемлемых, первичных свойств.
Но ведь еще Аристотель утверждал, что в живой природе присутствует особая нематериальная «жизненная сила», из-за чего его концепция получила название витализма. Так что Дриша стали именовать неовиталистом.

Curriculum vitae Ганса Дриша таков. Родился он в 1867 году в Крейцнахе, учился в гамбургской гимназии, а затем в нескольких германских университетах. Работал на морской зоологической станции в Неаполе, где проявил себя экспериментатором с ярко выраженной склонность придавать полученным результатам формальный вид. Уже в 1891 году опубликовал статью «Математическое рассмотрение морфологических проблем биологии».

Ключевым вопросом он считал формообразование, а эволюцию мыслил как изменение форм. Критически относился к теории Дарвина, поскольку в ней слишком большая роль отводилась случаю, -- Дриш называл её «рецептом, как можно строить дома определенных стилей одним лишь беспорядочным нагромождением камней» (с. 145). Этим он восстановил против себя многих биологов, в том числе своего бывшего учителя, влиятельного «апостола дарвинизма» в Германии Э.Геккеля.

В 1907 году Дриш оставил эксперименты и в должности университетского профессора философии занялся разработкой и изложением своих теоретических построений, Опубликовал много трудов по биологии, метафизике и логике, в которых затронул широкий круг тем. Особенно его волновали проблемы целостности, взаимоотношения души и тела; в конце жизни проявил интерес к парапсихологии. Читал лекции в Китае, США, Аргентине…

Ученый обладал независимым характером и космополитическими взглядами. После прихода к власти Гитлера он не выказал лояльности новому режиму и потому лишился официальных постов. У него было двое детей, которые стали музыкантами. Умер Дриш в Лейпциге в 1941 году.

Одно из самых известных его сочинений – «Витализм» (1905). В нем он сначала проследил историю этого направления мысли. Начав от Аристотеля, Дриш рассмотрел концепции многих биологов и философов, которых относил к представителям наивного витализма. Затем обсудил свои и чужие эксперименты, строго доказавшие, по мнению автора, несводимость биологических явлений к причинно-механическим.

В центре его внимания находилась саморегуляция, имеющая помимо эмбрионального развития и другие проявления. Так, к ней относится давно известное явление регенерации утраченных конечностей у некоторых видов животных. Да и знакомое всем заживление ран, которое иногда требует глубокой перестройки тканей, тоже представляет собой регуляторный процесс.

Дриш ставит вопрос: каковы соотношения между возможной и действительной судьбой той или иной части зародыша? Отвечая на него, он формулирует свой основной закон: судьбу части определяет ее положение в целом. А более конкретно, результат развития части представляет собой функцию трех аргументов: 1) её расстояния от некоторой фиксированной точки; 2) абсолютного размера системы; 3) энтелехии, то есть фактора, выражающего органическую целесообразность.

Тут Дриш предвосхитил важные вещи. Как теперь ясно, развивающийся организм – многоуровневая система. И если нарушения в нем затрагивают какой-то уровень, но при этом сохраняются некоторые характеристики более высокого уровня (их называют инвариантами), то возможно восстановление целостной структуры. В этом смысле целое действительно определяет поведение части.

Однако инвариантами служат не расстояние от какой-то точки и не общий размер, а более устойчивые геометрические свойства, связанные с толологией и симметриями зародыша. Их поиск для построения математических моделей развития идет уже много лет и продолжается по сей день.

Что касается третьего аргумента – энтелехии, то это был слишком абстрактный и туманный термин. Но ведь для раскрытия регуляции, обеспечивающей эквифинальность развития, наука в то время еще не созрела – отсутствовали нужные понятия и теоретические схемы, в которые ее можно было бы уложить. И дальнейший прогресс знаний показал, что, по сути, Дриш был прав.

В XX веке возникла общая теория систем (Л.Берталанфи), кибернетика (Н.Винер), теория диссипативных структур, синергетика (И.Пригожин, Г.Хакен), теория катастроф (Р.Том) и другие системные подходы, для которых труды Дриша послужили одним из стимулов. Так, Берталанфи отмечал, что он отталкивался от них, стремясь сделать указанные явления более понятными; Том также ссылался на Дриша, в целом положительно оценивая его вклад.

В итоге арсенал исследователей пополнился такими понятиями, как информация, память, код, программа, обратная связь, управление, самоорганизация, бифуркация… Они многое прояснили в эмбриологии, сделав архаичную энтелехию излишней. С другой стороны, несмотря на все достижения, морфогенез по-прежнему остается загадочным процессом, и, значит, уже развитые подходы упустили что-то существенное.

Как было замечено, они охватывают либо достаточно простые системы из сложных элементов (вроде сетей ЭВМ), либо сложные системы из простых элементов (в синергетике). Тогда как в биологии, социологии мы имеем сложные системы (организмы, социумы), состоящие из сложных элементов (клеток, индивидов). И в них наверняка проявляют себя закономерности, которые пока изучены плохо.

А не может ли биология почерпнуть что-то полезное для себя из совсем другой области знаний – «искусственного интеллекта»? Там пришли к выводу, что главная трудность в моделировании мышления человека состоит не в имитации каких-то его отдельных функций (даже самых сложных, вроде игры в шахматы), а в огромном разнообразии его представлений о мире.

В мозгу человека содержится очень сложная модель окружающего мира. Она позволяет ему определять свое место в той или иной организационной структуре, чтобы исполнять разные социальные роли. Видимо, клетки тоже несут в себе информационную модель, отражающую иерархическое строение организма; в соответствии с ней они адекватно реагируют на условия, в которых оказались, то есть действуют целесообразно. (Кое-что мы говорили об этом в статье «Этюды о биологической памяти» в данной книге.)

Дриш сознавал, что дух времени против него и что при господстве механицизма виталистов ожидает печальная участь: «Охотнее всего их бы запрятали в дома умалишенных, если бы «старческое слабоумие» не послужило для них отчасти «извинением» (с. 157). И далее: «Но всегда найдутся лица, которые… идут своим путем, нимало не заботясь, что их ожидает впереди».

На русском языке «Витализм» вышел в 1915 году в переводе А.Г.Гурвича, который считал себя последователем Дриша и надеялся разработать его идеи в своей теории морфогенетического поля. По просьбе автора последнюю главу под названием «Учение об энтелехии в связи общей научной системой» Гурвич существенно переработал, учитывая более поздние публикации Дриша.

На книгу отозвался большой статьей «Механицизм и витализм как рабочие гипотезы» с подзаголовком «Опыт апологии витализма» А.А.Любищев. А в журнале «Природа» появилась отрицательная рецензия Н.К.Кольцова, где он писал: «Всякий успех в области науки о природе есть частичное опровержение витализма: находит объяснение то, что раньше считалось необъясненным и даже необъяснимым…» С этим трудно не согласиться, но заслуга Дриша состояла прежде всего в постановке проблем – как гласит известный афоризм, «гениальные математики формулируют теоремы, а талантливые их доказывают».

Разумеется, советские философы отвергли Дриша, навесив ему ярлык идеалиста, проводника мистики и поповщины. На что тот, наверно, мог бы ответить словами Ф.М.Достоевского (из письма А.Н.Майкову): «Мы нашим идеализмом пророчили даже факт. Случалось». И вот не прошло ста лет, как появилось второе русское издание.

Дриш – это Bahnbrecher (пробиватель дороги). Он был один из тех, кто в век пара и электричества закладывал фундамент теоретической биологии. Его предшественник, знаменитый эмбриолог К.М.Бэр предсказывал, что ещё очень нескоро родится человек, способный разгадать тайну формообразования: «От древа, из которого должна быть сделана его колыбель, еще нет и зачатка». Возможно, теперь то дерево уже выросло.