Назови имя и путь свой 7

   …В тамбуре Иннокентий встретил соседа. Тот, повесив мешок на поручень, тоскливо смотрел сквозь замороженное стекло.
   – Не спится? – повернул он голову к подполковнику. – А мне и не сидится, и не лежится. Только что проехал я свою остановку. Семья моя здесь обретается. Оставил я их без кола и без двора. Теперь они у жениной сестры квартируют. Дочь-то, поди, невеста.
   – Сколько ты их не видел?
   – От звонка до звонка минуло двенадцать лет.
   – Что, и ни разу не написали?
   – Жена приезжала в зону, да я отказался от встречи.
   – Что так?
   - Боялся, прощение её приму и до конца поломаю жизнь. Знал, иначе не бросит меня, даже в такой беде. Она из тех, кто как декабристки…
   – Что же ты мнения жены не спросил?
   – За столько лет, что вместе прожили, я и так знал, о чём скажет. В тот год меня дважды из петли вынимали. Жить не хотел. Одна мысль была: смыть грех смертью. Видно, Богу было угодно, чтобы я прошёл путь до конца, чтобы искупил вину. Только не знаю – как?
   – Сейчас куда?
   – Как придётся. Вот сейчас остановимся, а там видно будет.
   – Не глупи. Давай с нами до конечной, я тебя пристрою. Общежитие выхлопочу. У нас вольнонаёмные тоже работают.
   – Добрая ты душа, командир. Не представляешь, кому сейчас хочешь помочь. Я человеков убил, да ещё с особой жестокостью. Кто меня примет? Да и тебе одна канитель, кривые лица на службе.
   Мужичок глубоко затянулся, показалось, что вместе с дымом сигареты он втягивает в себя потаённые мысли, чтобы не достались они ни змею, ни зверю, ни доброму, ни злому человеку.
   Повисло тягостное молчание. Подполковник хотел бы уйти, но не мог оставить соседа в одиночестве.
   – Знаешь, – вдруг встрепенулся мужичок, выпуская из себя едкий табачный дым, – я ведь со своей зазнобой, что жизнь мне разрушила, познакомился случайно. Вот как ты. Мне на работе дали путёвку в санаторий. Не потому, что я какой-то больной был, а как премию.
   Жена мне чемодан собрала да вдруг как-то помоховела и просит: «Не ездил бы ты, Яша, в этот санаторий. Предчувствия у меня дурные. Давай лучше в деревню к сестре отправимся. Там и воздух чистый, и река рядом».
   Что ты, я же политически подкованный, в предчувствия не верю. Премировали, значит ехать надо. Ну и попёрся.
   Грудь колесом – передовик, уважаемый человек. Номер у меня отдельный, чтобы сил набирался, и никто мне не мешал культурно проводить время.
   Как-то вечером прогуливаюсь перед корпусом, желая потом получше уснуть. К этому часу надоело мне всё, соскучился по жене и дочери – хоть волком вой. И так мне в деревню захотелось, на реку с удочкой сходить, что внутри запеклось.
   Иду и размышляю: как бы мне улизнуть домой. Слышу, на соседней дорожке кто-то ойкнул. Заворачиваю туда. На земле женщина, такая приятная, сидит и плачет. Я к ней: «Что с вами?» Отвечает так скромно: «Оступилась, ногу подвернула. Идти не могу. Пожалуйста, позовите кого-нибудь, чтобы помогли до комнаты добраться».
   Разве ж мы не мужики? Я её поднял, плечо подставил, кое-как до комнаты довёл. Начал в кресло усаживать, женщина в обморок. Положил на постель, хотел за врачом бежать, тут она в себя пришла. «Все в порядке, никого не надо звать. Я сама медик», – говорит.
   Утром встречаю спасённую. Нога забинтована, хромает, мне улыбается, как своему знакомому. Слово за слово разговорились, вечером на танцы сходили. Женщина уж такая скромная попалась и такая несчастная. Муж у неё был летчиком и погиб во время испытаний. Так вот она и говорит мне, что я на него сильно смахиваю. Всё мной восхищается: я и рыцарь, и умен, как профессор, и красавец. Зайду в комнату, посмотрюсь в зеркало, начинаю сам себе нравиться.
   Да, падким я оказался на лесть да на женские уловки.
   Даже не знаю, что со мной стряслось. Будто пелену кто на глаза накинул. Закрутилась карусель. И сейчас в голову не возьму, как я её домой привез. Лизавета моя вещи собрала, дочку одела – и к сестре. Я обрадовался, что всё без скандала обошлось. А краля-Валя царицей в доме нашем ходит, мебель переставляет, Лизины платья примеряет. Мне опять хорошо.
   Короче, не успел я оглянуться, как развёлся с женой, квартиру перевел на Валентину. День и ночь пахал, как проклятый, а ей всё денег было мало. Нафуфырится – и из дома. Куда с кем – никогда не скажет. Только рукой махнёт: «С подругой была». А какие у неё в нашем городе подруги, если сама в нём третий месяц только живёт!
   Как-то приболел я, и бригадир отправил меня домой. Смотрю, свет в квартире горит, значит, Валентина дома. Обрадовался, дурак, что лишнее время с ней побуду. На цыпочках захожу, чтобы сюрприз сделать…
   Только сюрприз был мне. Стою я над ними и чувствую, как останавливается у меня сердце. Краля-Валя увидала меня, не покраснела, а расхохоталась и говорит: «Пошел вон, придурок, я ещё не насладилась».
   Мужик её тоже что-то похабное мне кинул. Что, я уже не понял, потому как во мне зверь проснулся. Не смотри, что я тихий да тщедушный, сила во мне большая, а когда рассержусь, так только Лизавета могла меня остановить.
   Попался мне на беду под руку топор. По сей день не знаю, как инструмент в квартире оказался. Покрошил их в кашу. Иду по улице, вижу – люди шарахаются, а почему, не пойму. Вошёл в милицию, дежурный за наган схватился. Глянул на себя, а я весь с ног до головы в кровище. Вот так и получил срок.
   За столько-то лет было у меня время подумать. Вначале по Валентине плакал. Первый раз в петлю из-за неё полез. А когда пелена с глаз-то упала, жизнь снова увидел, вот тогда я завыл волком. Лизавета приехала с передачей, совсем тошно стало. Снова веревочку сплёл, время караулил, чтобы никого не было, чтобы снять не успели.
   …Мужичок замолчал, ломая пальцами новую сигарету. Не произносил ни слова и Иннокентий, оглушённый грубой истиной жизни, резкими поворотами судьбы. Заскрипели тормоза, состав прибыл на одну из станций. Сосед подхватил ношу.
   – Давай, бывай, – сказал он, – может, ещё встретимся в этой жизни.
   Морозный воздух обнял человека, окутал его белым облаком.
   – Наша часть здесь недалеко, – крикнул Иннокентий случайному попутчику, – найди меня. Моя фамилия – Солонцев!
   Вот так всегда: пока у людей масса времени, они не находят минуты, чтобы поговорить, решить проблемы. Вместо этого спят, едят, подтрунивают друг над другом или сердятся по мелочам. Уходят часы, годы, и оказывается, что упущенные возможности не вернуть. Червь сожаления поселяется в душе, грызет её, скручивает в спираль.
   Подполковник все пытался разглядеть в темноте фигуру случайного попутчика. Зимний рассвет не спешил приходить на землю, он цеплялся за горизонт, ожидая, когда солнце изволит подняться. Маленький вокзал лениво пополз в обратную сторону. Проводница, закрыв дверь, предупредила, что скоро начнет собирать постельное бельё.
   Вагонные колеса отстукивали на стыках последние десятки километров пути. Вдали уже светились огни большого города. Наконец-то.

   Честно говоря, Иннокентий был рад, что Милентина не проснулась, когда началась обычная суета перед прибытием на конечную. Он подхватил чемодан, полушубок и выдвинулся в тамбур, чтобы избежать лишних разговоров и долгих прощаний.
   – Какая она тактичная, – умилённо думал о покинутой подруге подполковник, – специально не поднялась, чтобы не смущать меня. Надо будет её отыскать, узнать, как устроилась, всё ли благополучно…
   Вскоре состав стал замедлять ход. Толпы встречающих бежали и шли вслед за поездом, заглядывая в окна. Кто-то уже радостно махал руками, смеялся и посылал воздушные поцелуи. Промелькнуло до боли знакомое лицо. Где-то Иннокентий уже видел его… Тьфу ты – это же жена, Нина.
   …Они шли, обнявшись, по пешеходному переходу.
   – Кеша, надо было лететь самолетом, давно бы дома был.
   – Нинусик, я так ругаю себя за эту оплошность.
   Чмокнул жену в щеку.
   – Погоди, куплю свежих газет.
   И пошел к киоску Союзпечати.
   Маленькая женщина остановилась, любуясь выправкой и статью мужа. Рядом приостановилась черноволосая дама, одетая не по сезону: в розовом плаще и босоножках.
   – Привет, - сказала она, – давай знакомиться: я жена твоего мужа.
   На лице Нины не дрогнул ни один мускул. Она молча разглядывала эту вторую жену.
   – Между прочим, – ухмыльнулась та, – это из-за меня он поехал поездом. Я не выношу самолётов. Мы очень весело провели три восхитительных дня.
   В ответ – молчание. Ни истерик, ни стенаний. Милентина на это не рассчитывала.
   – Как делить мужика будем? Тебе – по будням, мне – по праздникам? А вообще-то он подлец. Мне говорил, что не женат. И, похоже, что и ты про меня не слышала ничего.
   Милентина дружески взяла соперницу под локоток, но та жёстко высвободилась и отодвинулась.
   – Давай, мы обе его бросим. Пусть пострадает. Зачем такой обманщик нам нужен?
   …Набрав охапку газет, Иннокентий вынул портмоне, чтобы расплатиться. К изумлению он не обнаружил денег. Все отделения были пусты, не было даже меди. «Вот гад, – подумал он про мужика, – наплёл мне сорок вёрст до небес, и всё лесом. А я поверил в его басни, посочувствовал, помощь предложил. Вот ворюга! Ну, попадись ты мне!».
   В кармане полушубка оставалась сдача от покупки автонасоса. Расплатившись, повернулся к жене и с ужасом увидел рядом с ней Милентину. Вначале показалось, что они просто беседуют. Но зоркий глаз подполковника увидел напряжённость жены. До мелочей вспомнилась исповедь соседа. Тело прожёг ужас: что делать?
   Встряхнулся. Подошел к жене, подхватил чемодан.
   – Пойдём, дорогая. Газеты я взял, – всё это он произнёс обыденным голосом, хотя внутри горел огонь страха.
   – Ноки, неужели ты меня бросишь замерзать на вокзале, – бросилась к нему наперерез Милентина.
   – Вы ко мне обращаетесь? – удивленно вскинул брови мужчина.
   – Конечно, к тебе.
   – Простите, мы с вами знакомы?
   – А кто мне свитер покупал, кто меня в ресторан водил, кто со мной любовью занимался? – Милентина наступала. Глаза горели, как уголья.
   Подполковник не узнавал в разъярённой женщине того ангела, к которому успел прирасти сердцем. Чёрный Роджер, приколотый в волосах, откровенно смеялся над ним. Ласковая, скромная спутница орала на весь вокзал самые похабные подробности их путешествия. Она наступала… Ещё момент – и встанет меж супругами.
   Как человек военный, Иннокентий быстро сориентировался на местности, обогнул противника с фланга, спрятал жену за свою широкую спину и начал отступать к выходу.
   – Нинусик, похоже, у женщины проблемы, смотри, какая она странная и одета... Двигайся медленно, тихо, я с тобой.

   Преследовать их за пределами вокзала Милентина не рискнула. На улице, похоже, мороз был не шуточный. Белые облака воздуха богато вваливались в здание при каждом открытии двери. Иней покрывал тех, кто входил.
    «Такой тюфяк и так сорвался с крючка», – рычала Милентина. Конечно, теперь у неё есть немного денег, но надолго этого не хватит. Обругала себя за то, что бросила в вагоне теплые носки и рукавицы: «Сейчас бы…»
   Разъярённой зверицей металась она по залу ожидания. Цоканье каблуков гулко билось о потолок. «Пойти в милицию, заявить, что подполковник меня ограбил, угрожал. Нельзя. Свяжутся с N-ском, а там ничего хорошего не скажут». Осмотрела тех, кто ожидал своего поезда: ни одного стоящего. Приличные мужики при жёнах, детях, тётках. Бабы вцепились в них и пасут. Можно подумать, кому-то они нужны. Да и куда она с ними? Снова играть вагонный роман?
   Немного успокоившись, села. В голову не приходила ни одна стоящая мысль. Хотелось принять ванну, лечь в кровать… Но ничего из этого не светило. Был прохладный вокзал большого города, фанерные скамейки, застеклённые ларьки, в которых продавали всякую дребедень, и киоски Союзпечати с газетным хламом.
   За леденелыми окнами тускло светил день, затем он перетек в синие сумерки, и Милентина поняла: надо ехать обратно. Прошла в кассовый зал, узнала, когда пойдет обратный поезд, сколько стоит билет. Достала деньги…
   Мимо прошли двое. Худенькая женщина все поправляла шикарную шапку из чернобурки. Она волновалась. Мужчина нёс чемодан.
   – Как доберёшься, позвони, – говорил он. – И не волнуйся, у нас всё будет в порядке. Отдыхай спокойно.
   – Поедешь обратно, – обеспокоенно сказала она, - не гони машину.
   Милентина спрятала деньги и медленно пошла за парой, которая влилась в поток отъезжающих. Человеческие тела распределились в свободном пространстве между узлами и чемоданами, мешками и тюками. Казалось, что многочисленная поклажа тащит на себе хозяев. Людской поток, сжавшись, нырнул в подземный переход. И Милентина потеряла пару из вида. Остановилась на верхней ступеньке перехода.
    «Только бы возвращался этой же дорогой», – била в мозгу одна и та же мысль.
   Прошло сорок минут, а мужчина не появлялся. Диктор уже отправила два состава и три электрички. В большом естестве Милентины вновь поднималась волна гнева. Стало трудно дышать. Она уже выбрала себе жертву, бомжеватого вида деда, и уже придумала, за что его изобьёт…
   По лестнице поднимался тот самый мужчина, он был опечален. Прошёл, не подняв головы.
   – Простите, – услышал он за своей спиной.
   Перед ним стояла женщина, одетая совсем не по сезону. «Любит женский пол вырядиться», – подумал он и остановился.
   – У меня большая беда, – сказала незнакомка, – я приехала в гости к родственникам. А они почему-то не встретили. В довершение меня обокрали в дороге, пока я спала.
   Женщина беспомощно, по-детски, развела руками, как бы показывая, что у неё действительно ничего нет.
   – Вы куда едете?
   – В центр, – ответил машинально мужчина.
   – Какая удача! Родственники тоже в центре живут. Может, подбросите по дороге? А то я вроде бы экипирована не по погоде. Одежда в чемодане была.
   – Пойдёмте, – кивнул головой мужчина.
   Улица встретила Милентину крепким морозом. О таких она только слышала или видела в кино. Не спасал и свитер. Припомнились чьи-то слова: «Прожигает насквозь». Раньше ей казалось смешным само сравнение с огнём, полной противоположностью холоду. Но сегодня оценила меткость наблюдений. Ощутив на себе норов Сибири, отчётливо вспомнила жаркое прикосновение потока лучей южного солнца, ослепительно белый куст розы около вокзала. Пришло осознание величины потери. Все было так близко – всего трое суток езды на поезде. И одновременно – недостижимо далеко. От тоски засосало под ложечкой, болью отозвалось в сердце, поднимая из него волну ярости. Но расплескаться этой волне мешал мороз.
   Плащ из лёгкой современной ткани встал колом и грубо хрустел при движении, грозя сломаться на сгибах. Тонкие чулки из эластика тоже не спешили погреть ноги. Прилипнув, синтетика елозила туда-сюда при каждом шаге, обдирая уже подмороженную кожу.
   Чтобы ноги не разъезжались в разные стороны и чтобы не сломать каблуки, Милентина шла на цыпочках. Она слабо постанывала, ойкала и охала, но мужчина не реагировал ни на что, начисто забыв о спутнице, просто и деловито, не оглядываясь, шёл вперёд.
   Белый жигулёнок стоял притулившись к обочине.
    «Не фонтан, – подумала Милентина, – да и что у такого олуха ещё может быть. Там посмотрим, на какой машине ездить».
   А вслух попросила:
   – Можно я в салон сяду, а то очень уж замёрзла.
   Хозяин молча кивнул головой и начал сметать морозную пыль с лобового стекла. Милентина мигом шлёпнулась на переднее сидение.
   …В машине стоял такой же мороз, как и на улице. Зубы застучали. «Придурок, не мог включить печку», – шипела Милентина, судорожно улыбаясь водителю. Похлопала по себе руками, стало ещё холоднее. Мороз забрался внутрь тела, теперь уже промораживая желудок.
   Мужчина медленно и старательно обметал машину. По тротуару сновали люди. Им не было дела до холода. Девчонки форсили в коротеньких юбочках и тоненьких чулочках.
    «Они здесь все из железа, что ли, сделаны?» – ёжилась, глядя на них, южанка. В свете вспыхнувших ламп было видно, как на землю, искрясь, падают крохотные ледяные алмазы. От проезжающих машин клубами неслись белёсые облачка выхлопных газов. Милентине было не до красот и романтики, ей хотелось согреться.
   Наконец водитель сел в машину, включил зажигание. Мотор затарахтел, но колеса с места не двинулись. Мужчина словно впал в дрёму, облокотившись о руль, он смотрел в пространство, видимо, душой улетел туда, где, мерно покачиваясь, ехала его жена.
   Воздух в салоне стал нагреваться. Оттаяла и пассажирка.
   – Меня зовут Тина, – представилась она.
   Водитель кивнул согласно головой, переключил рукоятку скоростей, и машина покатилась по заснеженным улицам. На удивление город оказался очень даже приличным. Он уже нравился захватчице с далёких югов.
   – Куда едем? – равнодушно спросил мужчина.
   – Сейчас на адрес посмотрю, – ответила Милентина и начала добросовестно рыться в сумочке, потом в карманах, перекладывая предметы по нескольку раз. Она тянула время. Надо было подальше отъехать от вокзала, чтобы отрезать путь к возвращению. Потому так честно копалась она в почти пустой сумочке, перелистывала потрепанную тетрадь. Вытряхнула всё из ридикюля себе на колени. Просыпала содержимое на пол, стала поднимать, ударилась головой о бардачок… Заплакала. Да так натурально, что сама себя и пожалела.
   – Какая же я Маша-растеряша. Похоже, листочек с адресом в карман шубы положила. Что мне теперь делать-то? Куда же я в такой мороз? Вы меня на ночь приютите, пожалуйста, а завтра я в адресном бюро попробую найти родственников. Я готова заплатить.
   Мужик как-то странно пожал плечами. Ехал и молчал.
   – У меня не так много денег, – жалобно тянула Тина, – но за ночлег заплатить хватит. Не бросайте меня. Пожалуйста…
   – Вы что, ни разу не были у родственников?
   – Пока мать была жива, мне пришлось за ней ухаживать. Куда от парализованного человека поедешь? Так вот и сидела при ней, – ударилась в рассказы женщина. – Только и знала: работа, дом, больница. Одиннадцать лет она лежала. Я уж позабыла, как можно отдыхать. Ни дня, ни ночи не было.
   – Может, вспомните название улицы? – мужчине явно не хотелось везти её домой, и потому машина стала ехать чуть тише.
   – Да, да. Конечно, попробую вспомнить. Чья-то фамилия. Дом точно помню – второй. Квартира… квартира… А вот, квартира семнадцатая. Сестра мне рассказывала, что живут они на втором этаже. Вы знаете, на балконе сестра выращивает даже огурцы, у неё…
   – Семнадцатая квартира на втором этаже? – прервал он её фантазии на тему о жизни несуществующей сестры. – Видимо, ваша сестра живёт в общежитии. А в Центральном районе всего три семейных общежития. Давайте проедем по ним и поищем родственников.
   – Нет, – почти выкрикнула пассажирка, – у них простая хрущёвка. Они на кооператив копят.
   – Тогда почему семнадцатая квартира на втором этаже? В хрущёвках на лестничной клетке по четыре квартиры. Значит, семнадцатая должна быть на пятом этаже.
   – Второй этаж, точно, – быстро поправилась Милентина, – а номер, наверное, не семнадцать – семь.
   Она почувствовала в водителе нарастающее недовольство, сопротивление и ни капли жалости к «пострадавшей». Мигом надела на лицо маску покорности и несчастности.
   – Да вы со мной не церемоньтесь, – прошептала она, – остановите где-нибудь тут, я выйду. Вы, наверное, и так задержались из-за меня.
   Порылась в кармане, нашла трехрублёвую купюру. Положила её на панель приборов. Сгребла ридикюль под мышку, сделала вид, что собирается выйти.
   – Деньги подбери, – буркнул водитель, – Сибирь – не юг. Здесь людей на улице не бросают.
   – Спасибо вам, – проникновенно, со слезой в голосе прошептала она. – Я вам не помешаю, притулюсь где-нибудь в уголочке.
   – Это мы вам помешать можем, – неожиданно расцвел мужчина. – У меня детей много.
   –Дети – такое счастье. Я их очень люблю.
   И покатилась Милентина судьбе навстречу и наперекор.

продолжение http://proza.ru/2021/04/06/1254