Из-за леса, из-за гор, гл. 2, Матрица

      

   Встречаются утром, как всегда, за час-другой до открытия, а то и раньше, алкаши наши местные возле магазина. Не спится же ведь. Здоровье надо поправить, делятся друг с другом, если у кого что осталось со вчерашнего. Что, конечно, редко случается. Вот и приходится ждать, когда продавщица Марина придет, отопрет лавочку и облегчит страдания жаждущих. А они все в черном списке у нее, в тетрадочке, где против каждого имени сумма, при чем немалая уже. Так что особо и надеяться нечего, что Марина снизойдет к мольбам и достанет из-под прилавка вожделенную пластиковую бутылочку с палеными «тремя топорами».
   Напротив магазина, с несколько странным для деревни, но многоговорящим названием «Матрица», возле ограды шлакобетонного дома, под единственным в деревне дубом,  тоит маленький как бы киоск, выстроенный также из шлакоблока (бывшая углярка), с написанной от руки вывеской: «Под дубом». Его хозяин, Юрка Сенников, тоже торгует и пивом, и спиртом (из-под полы).  Цены у него ниже, чем в Матрице, и его товар, конечно, пользуется большим спросом. Но сейчас и киоск закрыт, и к Юрке не попадешь: он сам забухал наглухо. Пьет беспросыпно вторую неделю уже.  Так что, пока достучишься, можно и «дуба дать» под дубочком тем.
    Есть еще у страждущих маленькая надежда, что удастся перехватить взаймы хоть сколько-нибудь копеек у тех, кто поедет на первом автобусе в город. И то вряд ли. Походу, никто не собирается сегодня ехать в такую рань.
   На лавке остановки еще затемно примастырились поваляться пока только Егор пастух, по имени Серега, да Миклухамаклай (Колька Катых), с изнеможением душевным ощущая, как последние чары вчерашнего отдохновения покидают бренное тело.  Дремали, по братски поделив валетом надвое узкую лавчонку.
   В туманную тишь, нарушаемую только визгливыми взлаями собак, да воплями петухов, да утробным муканием коровьим, вплывает наконец ворчание мотора. Толстое рыло «пазика» влезло в зону видимости и уставилось светящимися глазницами прямо Сереге в лицо.
   Он прикрыл глаза кепкой, привстал и встрепенулся было, углядев тусклую фигурку в тумане:
   - Кольк, вон однако Наташка на автобус бежит, может…
   - Какая? А, эта… да ну, не даст. Жадоба та еще.
   - Ага. Наверное, к сыну в больницу собралась. Машина, что ли, сломалась?
   - А попроси все же, Егор, у нее – может, и отстегнет в счет оплаты за пастьбу?  Ты, кстати, пойдешь пасти-то?
   Но Серега опять опустился на скамью, надвинув кепку с полуотвалившимся козырьком на глаза.
   - Неа. Какой там пасти! А за пастьбу они отдают Ирке Попихе. Она мне только в конце месяца отдает всю сумму. А так хрен выпросишь у нее, ты ж знаешь. Как и у Наташки тоже. Хоть проси, хоть не проси,- нету денег, и все тут! Мол, все на карточке. Врет, конечно. Видал, как припустила, шмыг в автобус по-быстрому, - боится, как бы я не подошел и не пристал к ней с просьбами. А ведь сегодня как раз ее очередь пасти, еслив че. Если я вот возьму и устрою себе отгул.
   - Ну.  Имеешь право. Еще и святую последнее время из себя корчить начала: грех, мол, на бутылку давать!
   - Хм.
   Наташка - а это была я – в этот момент смотрела в окошко автобуса на них и думала:
   - Ну вот почему так не справедливо? Пьют эти алкаши, - беспутные, бестолковые, бескостные беспозвоночные, - жрут всю жизнь гадость всякую, курят, и – ничего, вот же ж здоровье какое дал им Бог! На опохмел, наверное, ищут денег, но у меня не дождутся: раз дай, потом не отвяжутся. Вместо крови поди-кась один спирт в крови циркулирует уже, и живут, веселятся! Мутанты… Грязные, помятые, без слез не глянешь… А тут такая беда у меня с сыночком моим. Не пил, не курил… и вот, хватануло так, что едва жив остался. Господи, ну за что ему-то это все, еще и нагрешить толком не успел… За мои ли грехи?.. Интересно, что покажут анализы крови, что скажут врачи…есть ли надежда…
   Туман, размазывая стекающие по стеклу и свои, и мои слезы, сдвинулся и поплыл в сторону, оставив позади и Егора с Миклухой, и магазинишко с дурацкой вывеской «Матрица», и, дальше – ресторан Лазурный берег, и еще дальше, на невысоком холмике, – мою калитку, у которой дежурит мать, высматривая – не гонит  ли стадо наш горе-пастух, вздыхая: «Эх, Егор-Егор, и где тебя черти носят, куда запропастился-то опять, бес-шабашный?!.»
   А Егор между тем, не выдержав, начал собирать с земли окурки. Миклуха нарыл в мусорке из-под пустых пузырей смятую пачку из-под сигарет с почти целой цигаркой – счастье! И они, бессчастные, по-братски же поделили это «счастье» на двоих.
 - А может, сходишь, Серег, попасешь? Че там, поваляешься на травке, а там, глядишь, кто-нибудь подкатит с пузырьком?
   - Да ноги не несут, зараза, хоть ложись да помирай. Вон идет – еще одна жадоба, Ирка гонит стадо свое уже. Эта точно не даст. Чем богаче, тем жаднее. Пять коров держит, не считая быков да телят, да кур с индюшками, мясом-маслом-молоком сепарированным, сметаной и творогом торгует, а все денег нету у нее никогда! Все в кубышку свою складывает. И куда людям столько денег?
   Ворота трехэтажного еще недостроенного особняка распахнулись и Ирка Попиха ( не в смысле, что матушка, а фамилия у нее просто такая – Попова) выпустила коров и бычков молодых, оставляя дома только самого крупного, прошлогодешнего племенного быка, - чтобы не бегал по полям, не растрясал зря, а накапливал спокойно мясо, не тратил силы на бесплатное огуливание чужих коров (невест ему приводят прямо на дом). Он ходит по полянке в саду, привязанный цепью к дереву, и кормится. Огромадный, наверное, уже с тонну весом. С неестественно толстыми окороками. И вообще все коровы у Ирки неестественно, подозрительно крупные, мясистые, с выменем до земли. Таких больше ни у кого в деревне нет. И чем только она таким их кормит?.. И секрета не открывает никому, - мол, порода такая мясистая.
   Ирка подходит к магазину, высматривая из-за угла пастуха.
    - Привет, Ир, утречко добренькое!
   - Привет-привет, я смотрю ты, Егор, опять нажрамшись никак?! Пасти-то собираешься?
   -Не могу, Ир, честно – помираю, отгул беру. Дай хоть соточку, здоровье подправить, может полегчает, дак пойду.
   - Ты че, гонишь что ли, Егор?! Может. Еще д в е соточки тебе дать, чтобы ты забил на все, и под кустами заснул, и стадо разбежалось, как вчера?!
   -Ну никто не потерялся же, вроде, куда они денутся, коровы ваши. Че такая жадная, Ир, ну дай хоть полтинник на сигареты, жалко что ли, в счет зарплаты.
   - Сигареты я тебе в тормозок положила. Тебя мне жалко, дурня такого, бес-ценный ты наш. Тебе вот сколько – пять десятков, шесть?
   - Ну… полтинничек стукнуло.
   - А выглядишь на все семьдесят. Седой весь, худющий, грязный, на кого похож-то? Пришел бы хоть в бане помылся что ли. Допьешься, помрешь вот раньше времени. И ты, Колька, туда же! Сколько раз говорить, знаешь ведь, что Сереге пасти, и тащишь его в магазин!
   - Да кто его тащит-то, Ир! Я и сам ему говорю: иди мол, паси. Но ведь у человека именины сегодня (он мигнул Сереге). Грех не выпить за такое дело.
   - Ага, точно, пять десяточков стукнуло, - поддакнул Егор.
   - Не знаю, чем тебя стукнуло в дурную твою башку бес-шабашную, только не надо вот врать. Именины зимой у тебя были. Не придуривайся и иди паси стадо. Я тебе вот тормозок собрала: яички положила, колбаску, хлебушек, молоко, сигарет пачка.
   - Лучше бы четушечку поклала туда, или хоть бражки какой налила.
   По улице меж тем приближаются с десятка два коров с телятами, козами и овцами, а за ними их хозяева бредут, обсуждая последние мировые новости и сплетни. Вот подошли поближе, и всем миром накинулись на Егора.
   Тем временем Иркина корова Красуля – вся белая, чистая, ухоженная, с кокетливой рыжей «шапочкой» вокруг остреньких рогов, - делая вид, что мирно щиплет пыльную травку на обочине дороги, бочком-бочком уже подобралась к ближайшему огороду. И, видя, что хозяйка отвлеклась, припустила вдруг прямо к покосившейся ограде. На днях она уже побывала тут, когда Егор прозевал, отведала капустки в огороде, запомнила дорогу к сладким кочанчикам, и вот уже прямым ходом полезла прямо к ним.
   Ирка бросилась отгонять обратно эту наглючку:
   - Красуля, назад, назад. Я сказала! Куда полезла-то? Голодная, что ли?! Вот дурная башка!
   Тут и Щербачиха выскочила из тумана, ругаясь на чем свет стоит.
   Ирка только отмахивается от нее своим прутом:
   -   Ты сама, дура, виновата! Заделай дыру в заборе. Никто к тебе и не полезет. Да и не мои это коровы были!
   Но Щербачиха так и кидается на нее и корову ее с крепким бодыльем от подсолнуха:
   - Твои-твои, у Бамбучихи хоть спроси, она же твоих коров встречает, мы вместе их с огорода моего выгоняли! Да задолбали уже коровы ваши! Лезут везде, пакостятся, зараза, - орет и матерится она  неблагим матом.
   - Коровы не виноваты, что Егор опять пьет, ты же его опять и напоила, поди!Да и Бамбучиха у тебя гуляла вчера на те деньги, которые я ей дала, пили.
   - Я напоила?! Да пошла ты на…
   - Пошла ты сама на…
   - Возмещай ущерб, гони пару стольников за капусту поеденную!
   - Ага, счас, прямо бегу и падаю! Отстань от меня, дура ущербная!
   -Ах ты, сука!
   Тут все коровники накинулись на Щербачиху и она, было, отступилась. Но тут Егор подал голос свой:
   - Правильно базаришь, Ир, я давно ей говорю, - давай на пузырь, починю забор тебе, раз Генчику самому лень это сделать. Вон хоть Андрюху бы заставила…
    - Ну ты и гад, Егорка, коров прос..л, в огород мне запустил, да еще и на пузырь тебе дай?! Сволота!
   - Как забор, так гад, сволота… на днях вот получу зарплату, так сразу стану Егорчиком да Сереженькой…
   - Ну ты и бес! Мне-то скорее тебя пенсию принесут, прибежишь как миленький погулять на дармовщинку. Еще с того разу сколько мне должен, забыл? А с позапрошлого?
   -Вот, еще и бес! Галь, ты уж как-нибудь определись: гад, сволота или уже – бес!
   - Бес-совестный ты гад, Серега, и сволота! – Встревает в перепалку подоспевшая Нина Коханчик со своим хохлятским мягким, но визгливым продолговатым выговором. - Все г-хуля-яешь, бесота, а люди вчерась до самой ночи коров своих искали, все поля излазили! Скажи еще спасибо, что я своих не потеряла, а то вот так и отходила бы тебя по дурной башке палкой-то! Пошто нажрался-то опять, а? Скотина ты такая!
   - А он и сегодня хочет на все забить, теть Нин, с утра стреляет на опохмел.
   - Я те дам на опохмел! Бес-совестный, морда твоя наглая!
   - Ну вот, - бес, да еще и совестный. У бесов совести не бывает, теть Нин. Я хоть и бес, но хотя бы коров худо-бедно пасу, а твой Саня…
   - Саню моего не тронь! Еще хоть раз споишь…
   - Кто кого еще спаивает! – Но тут Серега прикусил язык. Как раз вчера Саня, отыскав у матери заначку, пришел к нему на поле с пузырьком, ну и понеслась родная. «Так что у кого бесы совестней, надо еще поглядеть.  Я-то хоть не вор!»
   Тут подтянулись еще другие хозяева, и среди них Иван, злой как черт за пропажу быка своего, вернувшегося только к утру. Егор, видя, что сейчас ему достанется от них от всех, хотел было смыться уже, но Колька ему тихо так говорит:
   - Ты это, иди уж, Егор, попаси малехо, а я че-нить раздобуду и принесу. Только не гони стадо далеко, придержи поблизости, пока не приду. А то с моими ногами не угонюсь же.
   - А, ладно, пойду, однако. Только ты недолго давай, а то спасу нет, как хреново.
   И Егор, взяв у Иры тормозок, поделился с другом сигаретами, закурил сам и возглавил наконец неторопливое уличное шествие, привычно пропуская мимо ушей попреки и сетования негодующих хозяев и хозяек. Что плохо, нерадиво пасет, держит стадо все лето в основном на одном месте, на задах у болота, не дальше высоковольтной опоры на берегу Томи, где все поляны уже обглоданы почти до голой земли.
   - Да какая там голая земля, че гоните-то? Нормальная там трава. Один я их дальше не погоню, а Миклуха обезножел совсем, не помощник.
   - Да ты и один справишься, если захочешь. Только ведь не охота тебе, паразит, далеко идти. – Больше всех орет Нинка. - Сегодня чтоб за перекат угнал! Там все-таки какая-никакая, а трава осталась еще вдоль леса-то. Смотри только, чтоб в город не рванули, да по огородам не разбрелись. А то с зарплаты вычтем и за прогулы, и за потраву, если что!
   - Из чего там вычитать-то, и так слезы, а не зарплата!
   - Ну не нравится – другого пастуха наймем, чем жить-то станешь?
   Серега засмеялся:
   - Да кого вы наймете? Где, в городе что ль найдете кого? Ну ищите. Может и найдется дурачок какой.
   Коровники приумолкли, призадумались. И правда, едва ли кто, кроме как Егор, станет бродить день-деньской  с весны до снега, гоняя стадо по всем окрестностям, без обедов, праздников, выходных, с раннего утра до темна, в любую погоду, по дождю, грязи и слякоти. Не каждый деревенский выдюжит, а тем более городской. А Егорка хоть мало-мало, но пасет все же уж который год.
   - Сереж, - уговаривает его Ира, - допасай уж как-нибудь, маленько же осталось, пока погода стоит. Может, несколько дней всего. С Покрова уже снег обещают. А мы тебе премиальные еще дадим, по соточке с головы коровьей, по полтинничку с козы. К зиме одежку хоть себе справишь, на выход куда, городскую.
   - Ага, справит он, пропьет все до копеечки, да и все, - ворчит Нина. – Зайди вечером, Егор, я тебе плащ брезентовый вместо премии отдам, отцу нашему уже ни к чему, помер сердешный. Ох-хо-хо, покупать сенцо теперь придется. По тыщще за рулон уже дерут! Хоть бы скидку какую нам, пенсионерам малообеспеченным, делали, дак ведь нет же, куда там!
   - Мы все тут малообеспеченные. Ладно, теть Нин, зайду. Плащ это хорошо.
   Егор, поеживаясь в своей затасканной куртчонке, достал из-за пазухи бич, размотал его и щелканул оглушительно длинной бечевой:
   -Нну – пошли! Пошли-пошли-пошли! Быстро пошли, Зорька, Красуля, Дочка, Ночка – пошли, говорю! Ух я вам дам, смотрите у меня! – И коровы, встрепенувшись, вытянув хребты и хвосты, засеменили по дороге от строжащегося хозяина, поспешая, чтобы не досталось от его обжигающей пребольно палки. Коровники пошли следом.
   Стадо, пройдя по Центральной улице, меж тем пополнялось новыми членами (в том числе и моими коровами), и, дойдя до полянки за Глушихиным домом, разбрелось было по сторонам. Сама она, старая, выпустив свою коровенку, стояла у ворот, и тоже отчихвостила Серегу, назвав его лентяем и пьяницей. Погрозила вслед кулачком:
 - Смотри, Егорка, разбегутся коровы, я тебе платить не стану! Пеняй на себя тогда!
   Коровники, собирая в кучу начавших беситься, бегать и бодаться, приветствуя друг друга, коров, быков, коз и овец, погнали их дальше – в проулок, за ранетки, стеной вставшие вдоль болотца, к большому лугу на окраине. Постояли, наблюдая, как исчезают в тумане едва видимые тут и там силуэты. Обсуждают наболевшее:
   -Нажрется опять, поди, Егорка.   
   - И где только берет вино, паразит? Кто ему приносит?
   - Да кто-кто, все время найдется кто-нибудь. У Щербачихи опять все гудят который день уже. И где только деньги находят?
   - Андрей вроде на стройке закалымил, вот и рады пропить. Не зря же Галька его приняла на постой. Егор тоже там сейчас обретается. Вот и…
   -А кто сегодня должен по очереди пасти?
   - Наташка? Ну вот ее и надо было заставить пасти!
   - Заставишь ее! Спозаранку, я видела – уже в город ускакала. Нет, ну ты посмотри, - кипятится Нина, - бросила все, и уехала! Коров своих даже до поляны не проводит, мы что ли за ними должны присматривать? Мать-то не может ходить, за ворота выгонит и все.
   -В больницу наверное поехала, сын болеет же.
   - Ну и что, что болеет?! Ничего там с ним в больнице не сделается! Под присмотром все же. Сам виноват, доигрался с железками своими. Штанги тягал-тягал, вот и… А еще…
  Кому некогда, повернули назад и стали расходиться по домам. А те, что еще оставались, шли неспешно, как всегда, - Нина Коханчик, Ира Попиха, да Безмылиха, да Иван, еще кто-то. Шли не спеша, помахивая прутиками, переговариваясь. Только и слышно, что «ла-ла-ла да ла-ла-ла», «хи-хи-хи да ха-ха-ха», да взрывы язвительного смеха и хохота. Все оставшиеся на повестке дня новости обсуждают. Самый интересный и важный момент дня. Еще у магазина чаще всего происходит все самое интересное.

   А Миклуха, дождавшись продавщицу (опаздывает, не торопится Марина открывать лавочку, это летом тут люди целыми днями толкутся, по дороге на пляж затариваются бутылками да закусками, а теперь затишье, только рыбаки еще заглядывают изредка, да местные. Подождут).
   Приступил с уговорами:
   - Мариночка, ну дай, душа просит! Егорке сегодня полтинник, пятьдесят стукнуло, грех не отметить юбилей-то!
   - Ага, баба ягодка опять! Знаю я ваши эти юбилеи. Еще с прошлого раза сколько должны? – Листает тетрадку с черным списком.
   - Марин, сжалуйся, мать завтра пенсию получит, - обещает подоспевший Саня Коханчик, - отдам часть долга. Дай полторашечку, будь добренька!
   - Ну да, так теть Нина и дала тебе денюжки! Идите. Идите отсюда, сказала - не дам, и все тут!
   - Ну хоть поллитрашечку дай, Мариш, ну не будь такой бес-сердечной, вот ей-богу отдам, мы ж всегда отдаем, когда есть. Егор на днях зарплату получит, тогда уж точно все отдадим!
   Но у Марины, видать, кончилось терпение. Уперлась. Не дала.
   Пришлось Сане вернуться домой, помогать отцу сено таскать. А Миклуха подался на разведку к бабе Тане Глушихе. Мало ли что – вдруг ей надо помочь с хозяйством, да и подзабаработать слегка?

***