Из-за леса, из-за гор, гл 6 Козы и овцы

   Обходя большую поляну по периметру и подгоняя своих подопечных ближе к ее центру, где туман уже почти рассеялся, я продолжала свой диалог:
   - Главный вопрос, конечно же, о детях я хотела бы спросить. Разве я не дала им все, что могла? Жизнь посвятила, крутилась, как могла, и вот теперь…
  - Тогда да, а теперь от тебя требуется гораздо большее. Мало детей просто родить. Надо, чтобы они еще и родились в Духе.
  - Как это?
  -Слушай себя и…Помни о Древе…
    Туман-сансара распадается, вода небесная уходит к себе наверх, а вода земная обнаруживает себя на своем месте: вот уже видны и болото, и озерцо, только река все еще остается невидимой.
   Овцы и козы не желают выходить из кустов, приходится залезать в заросли и выгонять их, и, конечно же, я промокла почти до пояса. Да еще коровы решили попить и забрались в воду. Коханчикова Майка вообще по колено в болоте стоит, и выходить не желает. Вот интересно все же, как я заметила: характеры подопечных всегда похожи на характеры своих хозяев! Чем злее хозяйка, тем вредней корова!
  - Ну вот чего ты там нашла такого интересного, а?! Решила на ту сторону перейти что ли? Мая! Выходи давай!
   Но Майка стоит себе, объедает осоку с кочки, и ухом не ведет, сколько я ни кричу. Ну не полезу же я в ледяную воду, тем более что сапог уже промок один. Ищу коряги какие-нибудь, бутылки, кидаю в нее, не попадая. А она отойдет подальше, и опять встала. Ну не сучка ли?!
   -Ладно, надоест – сама придешь. Болото хоть и обмелело за лето, но еще глубокое, в последнее время после дождей даже поднялось как будто. А вода ледяная, вымя свое огромное застудишь, и будет Нинка мучиться с тобой. Так ей и надо!.. Не хочешь? Ну и стой тут. Вряд ли ты в плавание отправишься, на той стороне вообще глубоко. Не совсем же дура ты, поди, как хозяюшка твоя – дура дурой, а мнит себя самой умной.
   Вот чего она взъелась на меня? Как только не обзовет, не обгадит! Чего только не наговорит: и с работы-то меня проперли (сократили, художник теперь вымирающая профессия), и мужик бросил (сама выгнала, из-за пьяни и измен), и… что там еще? Ссука. А эти клуши слушают и поддакивают. Ууууу… так и хочется взвыть. И кого-нибудь отхлестать прутом. Или вот хоть корову ее шибануть как следует палкой. Но Майка-то ни при чем, конечно.
   А вот мои коровы, почему-то, когда Коханчики пасут, или теряются, или, бывало – приходили с поля все в болотной тине, хромая, с в кровь исцарапанным выменем, и даже с изодранными титьками, что и для коровы, и для хозяйки сплошная мука. Если порванную сиську не выдаивать, молоко застоится, будет мастит. И молока потом заметно поубавится. А как ее доить, если это очень, очень больно? Мучаемся мы, а Коханчики довольные такие – Витя (тоже тот еще козел был, хотя и нехорошо говорить плохое о покойниках; как, впрочем, и о живых - тоже!)с Ниной – приходят с пастьбы, радостные. Только радость эта не на долго: дома их поджидают сюрпризы. Саня, пользуясь свободой, найдет заначки ихние, да и устроет себе праздничек с хорошим загулом. Нина тогда бегает за ним с палкой по ограде, а Витя за сердце хватается. Вот – недавно, по весне, помер от приступа. Хоть это лето, слава Богу, прошло более-менее без кровавых ран у нас.
   Только один раз, вскоре после похорон, пасли Нина с Сашей, и мои Манька с Бумером вернулись домой позже всех. У обоих раны на боках и ногах, будто они выдирались из колючей проволоки. Что и говорить, пришлось же помучиться: обмывать по несколько раз в день, обрабатывать раны, обвязывать их тряпками с мазями и травами, все время рискуя быть покалеченной или убитой хорошим ударом тяжелого копыта в лоб…
   Конечно, я проклинала «коханых» соседушек своих, как могла и умела, и мое «доброе слово», и слезы мои отозвались-таки на них: обьявилась Аленка, да и обчистила бабку, всю пенсию выскребла из заначек всех! А у нее прямо нюх на деньги. Так и надо им – это ж надо: мало того, что мне проходу нет никакого, так еще и на беззащитных животных зло срывать! Это вообще не по-божески. И понимают ли они вообще, что такое это – относиться к людям по-человечески хотя бы?! Хотя ведь другие люди в деревне Нину уважают. Или просто боятся ее злого языка?
  Майка вылезла наконец из воды и пошла к другим коровам. Выйдя на сухое, и почуяв приближение тепла с рассветом, все уже начали прикладываться отдохнуть, жуя жвачку. Пора и мне перекусить, позавтракать-то не успела. Присаживаюсь на стульчик напротив Безмылихина дома, поближе к дороге, чтобы если что завернуть самых нетерпеливых коровок, стремящихся идти уже дальше.
   Высверкнулось из-за сопок на том берегу солнышко, пронизало насквозь изморось на траве, и она вдруг вспыхнула радостно, разноблико, и белые иголочки инея начали вышивать узоры бисерами и жемчугами на каждом стебельке и листике, бережно хранящих последние остатки летней зелени. Иголочки эти и радуют, и больно колют глаза. И снова слезы наворачиваются: какая все же красота. И благодать Божия. Господи, помоги, верни глаза сыночку моему, возьми мои и отдай ему! Я-то уже пожила, полюбовалась на белый свет, а он-то толком и не видел еще ничего…
   Машинально очистив пару яиц, начала было есть, но вспомнила, что перед едой надо бы помолиться. Как мне сказали в церкви: утром и вечером обязательно читать Правило, а садясь за стол – Отче наш. Открываю книжечку молитвослова, который прихватила с собой: «Востав от сна, прежде всякого другого дела, стань благоговейно, представляя себя пред Всевидящим Богом, и, совершая крестное знамение, произнеси: Во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь. Затем произнеси следующие молитвы, без поспешности и со вниманием сердечным: (молитва мытаря) Боже, милостив буди мне, грешному (поклон)».
   И далее идут почти тридцать страниц молитв, и все время надо креститься и кланяться. Но – здесь, напротив Безмылихи, я как на ладони у нее, и по-любому она ведет наблюдение через окно за тем, как я несу службу, обходя дозором стадо. И если она увидит, как я вместо этого… Ну точно – не поймет.
   Поэтому, украдкой перекрестясь и прошептав Отче наш, начинаю есть, - на свежем воздухе аппетит взыграл, организм требует своего. Может завтра, встав пораньше, почитаю наконец Правило, если бессонница не одолеет опять. Вставать рано было для меня всегда как нож острый. Учеба. Потом работа. Даже сейчас, на пенсии, не расслабишься, - коровы эти долбаные не дадут. Сидишь с ними, как привязанная, ни уйти, ни уехать хоть на денек. Матери уже за восемдесят, сын то учился, то работать пошел, теперь вот вообще не помощник… Дочь к стайке и близко не подойдет. Кстати, вот куда она подевалась опять, второй день уже ни слуху, ни духу, и трубку не берет. Может, хоть после обеда пришла бы помочь. Ведь знает, как мне тяжело сейчас, а никакого сочувствия, ну в кого она такая – бессердечная?!
   Хотя знамо дело – в кого. В папу, конечно. Тоже сволочь еще та, слишком даже сердечный – любвеобильный, так любит пожить для себя, что семья побоку. Козел!
   Так, а что это я?! Ведь на исповеди каялась, что кипит в сердце моем обида и ненависть гложет его чуть ли не ко всем и вся, близким, окружающим меня людям…
   Но ведь и так горе страшное свалилось, а тут еще они все добавляют масла в огонь! И разгорается он, вспыхивает то и дело жидким пламенем, закипает все в душе, горит и полыхает все – настоящий ад! И не знаешь уже – куда деваться, что сделать, где взять воды живой, чтобы залить огонь этот, пожравший жизнь, душу, - все! И самое страшное, что понимаешь: ты один на один с этой своей бедой. Никто, никогда не вытащит тебя из этого, кроме тебя самой. А если нет сил? Нет ничего – пустота одна. Нет даже и меня самой, той, прежней, плывущей по течению, которое вдруг делает крутой зигзаг, и, столкнув в пропасть меня и близких моих, потащит дальше по порогам и перекатам то, что осталось…
   Внешне все осталось как прежде. Мир не рухнул, не перевернулся так, как для нас, а все также плавно течет себе дальше. Ему все равно: цветет ли у тебя в душе райский сад, или остались в нем одни головешки от Древа жизни. Суд состоялся: человек грешный осужден, низринут, Судия ушел на покой. Судия. Бог. Бог! Если Ты существуешь – дай же ответ! За что, почему Ты так жесток, что сделало Тебе мое дитя такого, что Ты чуть не лишил его жизни, оставив только крохи здоровья и способность видеть мир буквально краем глаза, и то – как в тумане?! Неужели навсегда упала пелена на глаза его? Для чего все это? Неужели надо было наказать именно нас, неужто мы хуже всех остальных?!
   Испытание. Как говорят в церкви. Испытание – на что? На верность Ему?
   Так ее и не было, ни веры, ни верности…
   А может, и правда – в том все и дело?..
   Отдались мы на произвол темных сил. Вот и…
   Я так задумалась, что не замечаю ничего вокруг. И вдруг – слышу какие-то подозрительные звуки, шуршание и причмокивания. Оборачиваюсь и вижу радостную рогатую наглую морду, дожевывающую мои полбуханки хлеба, оставленные на обед! Это подкравшаяся сзади безмылихина Зорька залезла в мой рюкзак и вытащила мешочек с хлебом, и, улепетывая, доедает его на ходу.
   - Ах ты ж, зараза! Тварь проклятая, коза драная, ты еще тут! Ну держись!
   Но коровы, когда захотят, могут быть очень даже проворными, как прямо козочки. И достать их прутом по спине не так-то просто. Эх, плохо, что нет бича подлиннее, как у Егора. Зорька отбежала подальше и смотрит издевательски: что, поймала? И по ее хитрой морде видно – уже навострилась переходить на ту сторону озера, теперь только глаз да глаз за ней. Переглядываются с коханчиковой Майкой и Попихиной Красулей стоят. Сейчас начнут, делая вид, что пасутся, подвигаться к намеченной цели. Чуть зазеваешься, и перейдут через перешеек, и все остальные потянутся, а там за полем – лес, где можно затеряться. Бегай тогда за ними.
   Отогнав рогатых бестий подальше, присела опять на стульчик, решив попить чаю без хлеба Открываю рюкзак: обе бутылки, с чаем и с бражкой-медовухой по цвету одинаковые на вид, чаек еще немного горячий. Солнышко притухло опять – заходили взявшиеся откуда-то тучки. Наверное, придут и ожидаемые осадки с дождевым снегом.  Ветерок с речки подул холодный.  С мокрыми ногами… Ну е-мое, еще и простыть не хватало только! Как бы и правда не пришлось к вечеру винишком маминым согреваться…
     И жрать будет нечего, кроме двух кусочков колбасы. Ну и твари же эти коровы! Только кажутся тупыми и неповоротливыми, а на самом деле настоящие бесы! Господи, ну как же надоело все, устала, нету больше сил моих никаких. Летом все-таки полегче, утром да вечером только обиходить, да с пастьбой проблемы эти. А зимой с коровами вообще копец. Раз шесть в день надо уносить ведра с водой и пойлом, с отрубями и картошкой да с тыквой резаной, доить три раза, сено давать, навоз выгребать. Как я одна буду с четырьмя головами управляться? Нет, надо избавляться. Если еще раз позвонят насчет купить Маньку и Бумера, отдам не торгуясь, хоть и дешево просят. Дочку так и так придется резать, хоть бы до морозов протянуть. А если еще сына везти в Москву на обследование, то и Соню…
   Сейчас могла бы быть в больнице. Как он там? Сейчас, наверное, на капельнице, звонить нет смысла. А телефон дочери все не доступен. Хоть бы с ней-то ничего не случилось – вот не хватало еще! Боже, только не это. Помолиться, что ли. Как там: «…благоговейно… без поспешности и со вниманием… Царю Небесный, Утешителю, Душе Истины… Иже везде сый и вся исполняяй (Господи, помоги!)… Да будет воля Твоя… и остави…избави… Сердце чисто созижди во мне… Приклони ухо Твое…»
  - Ну вот че ты тут сидишь?! – раздается над самым ухом моим.  Неслышно, как и Зорька ее, подкралась ко мне Безмылиха (они и видом, и комплекцией похожи) и нависла надо мной всем весом своим. – Расселася! Сидит, книжку читает! Че ты их тута держишь уже три часа? Гони уже дальше. Там за опорой еще трава осталась.
    - Сейчас, чаю попью только. Чего орешь-то по-бешеному?
  - «Орешь»! Как на вас не орать-то? Крайнюю что ли нашли? Следить за вами всеми! Знаю я ваши чаи! В тот раз тоже вы с доченькой своей вот так вот чаек попивали, а потом коровы разбежались у вас в часа четыре. До семи надо держать хотя бы.
  - Я под вечер одна оставалась, а одной их удержать практически невозможно, если они наелись уже. Ты же знаешь.
  - Знаю-знаю, надо было за Динкой следить, чтобы не убежала. Тоже – колобкова корова! За добавкой побегла, вот и…
  - Да ты сама за Шуркой своей лучше следи! Тоже хороша, я же знаю!
  - Это про вас все знают, что вы алкашки, а про нас попробуй что скажи! – снова надвигается она своей тушей.
  - Да, конечно, вы же удавите сразу, непьющие вы наши.
  - Нас не видел никто. А вы постоянно на речку шляетесь.
  - Уже и на речку сходить нельзя отдохнуть? Короче, ладно, пошла я.
  - Иди-иди, и чтобы до семи часов я тут стада не видела. А то и завтра еще пойдешь пасти.
  - Да кто ты такая, чтобы командовать тут? Овца.
  - А ты кто такая?! Коза драная!
  - Да пошла ты.
  - Сама иди.
   И мы расходимся в разные стороны. Безмылиха до своего двора, а я за стадом – Зорька, Майка и Красуля уже увели его на ту сторону, вдоль по улице Заречной, со строящимися коттеджами по правой стороне, от домишка Безмылихи и почти до самой опоры. Подгоняя плетущихся позади овец и коз, гоню их всех побыстрее мимо, следя, чтобы никто не забрел на не везде огороженные участки с выкопанными там котлованами и кучами строительного мусора. Не дай Бог, наступят на гвоздь или провалятся в яму. Так и есть – несвятая троица, что идет в авангарде, уже завернули на участок Модина, а тут чего только нет! Видно, все что ни попадя свозил к себе со свалок: и бочки из-под машинного масла, и поддоны, и какие-то ящики, коробки, доски, железяк всяких уйма. Не говоря уже о глубоченных ямах, наполненных гравием с речки. Есть где ноги переломать! Где-то здесь случилось смертоубийство. Из-за простого камня в огород…
   Зорька, Майка и Красуля, а за ними и моя Манька увязалась – разбрелись среди всего этого добра, отыскивая дорогу к огороду. Вот мучение-то с вами, и чего вы все ищете бегаете, не пасется вам спокойно! Вся упарилась их выгонять. Вот уж точно колобковы коровы! Как и мы с дочерью моей, оказывается. Да еще и проститутки! Это почему же она, Безмылиха, так решила? Или просто за Коханчихой повторяет, а та любит и приврать, и преувеличить, и приукрасить чужие грешки…
   Если женщина без мужа, значит обязательно «такая»? Но ведь и сама она, Безмылиха Галя, без мужика! Вдова. Муж не так давно также, как и у меня, помер, потому что пил сильно. И тоже нестарым еще мой-то скончался, в сорок пять лет всего, истончился, истратился на пьянку да на разных баб. Только я со своим рассталась, когда сыну всего годик был, а дочери – пять лет. Не хотела, чтобы у них был пример дурной перед глазами. Но, как видно, дурная кровь все же сказывается. Дочь вот вся в отца пошла. Все плохое от него взяла. А от меня что? Вроде только хорошее старалась в детей вложить, а вот поди ж ты…
   «Кто ты такая!..» А вы-то кто такие? Знаю и я про вас кое-что. Про Шурку ее точно – своими глазами видела ее несколько лет назад, еще несовершеннолетнюю, в своем доме в городе, в своей собственной постели, с мужиком, с местным магнатом Ринатом. Застукала их, когда неожиданно вернулась из деревни поздним вечером…
    Последней вылезла из Модиных дебрей Майка, мне пришлось лезть за ней в самую гущу  крапивы и полыни, в которой скрывались, как оказалось, еще и мотки колючей проволоки. Я исхитрилась и огрела-таки вредную скотинку по хребтине прутом, она отпрыгнула от меня, вышла на дорогу и пошла, прихрамывая: кажется, повредила ногу. Я тоже поранилась, но не сильно вроде бы, заживет быстро, клок штанов только остался висеть на колючке. А вот Коханчихе придется помучиться, наверное…
   «Кто ты такая…» А и правда – кто я такая?.. Кто. И какая.