Пути-дороги. Уральские стёжки-дорожки

Вместо преамбулы

Эта удивительная почётная Грамота, вручена  Домбровскому Альберту Витальевичу « 5 » ноября 1944 года от имени Центрального штаба трудового соревнования Печорстроя НКВД СССР подписана председателем штаба «Ц»...

Глава 1

Путь к дому

Скоро заканчивается первая неделя на свободе. И всё это время он с пересадками ехал к сестричке и брату в город Полевской на Урале. Так же на руках у него было направление в один из отделов Свердловского облисполкома.
Различные поезда от ст. Джинтуй (Ухта – Котлас – Киров – Глазов – Пермь) настукивали ему до Свердловска свою железнодорожную колыбельную – туту-тутук, туту-тутук...

Бывший узник забрался на вторую полку общего вагона только с одним желанием: наконец-то, выспаться.
Все пять дней, за исключением вокзалов на станциях пересадки, он только и делал, что отсыпался совершенно умиротворенным, без привычных нервных окриков и резких команд: «Подъём!», «Строиться на работу!», «Отбой!»...
В Перми у него была последняя пересадка; вот пассажирский поезд миновал Кунгур; через шесть-семь часов будет Свердловск.

Альберт Витальевич Домбровский, сидя на нижней полке у окна, в задумчивости перебирал свой скромный запас личных вещей, хранимых в неизменном самодельном деревянном чемоданчике. Что-то, достав, держал недолго в руках, потом аккуратно укладывал обратно. Вот и весь «нажитый» скарб: бритвенные и туалетные принадлежности, смена нательного белья, запасная пара носок, тетрадь для записей, пара карандашей (простой и «химический»), перочинный ножик, кусачки, отвёртка и моток чёрной изоляционной ленты.

Ещё три фотографии – мама с сестрой и братом (1929 г.), сестрёнка с братиком (1940 г.) и своя (1934 г.). Тут же в картонной коробке три пачки папирос – две «Беломорканал» и одна «Герцеговина Флор» (по случаю освобождения приобрёл на вокзале в Перми; а что? гулять так, гулять!). Ещё при себе были удостоверяющие и сопроводительные документы, небольшая сумма денег, выданных в кассе Джинтуя; но эти ценные бумаги и деньги он рассовал по внутренним карманам рубахи и телогрейки.

Вот «приплыла» и прилипла к рукам почётная грамота Печорлага. Мысли замерли, а потом пошли вспять, заставляя вспомнить все четырнадцать лет своей молодости, сожжённой в лагерях Кузбасса, Карелии, Дальнего Востока, Коми... И эта грамота, ...покрывало пепла...

– В системе, наверное, искренне полагают, что им достаточно выразить благодарность человеку лубочной бумажкой, как тут же этот человек всё забудет и простит. И даже выражают в этом уверенность! – подумалось ему.

Затем нахлынули мысли о будущем. Какой она эта будет новая и свободная жизнь? Где он будет, в конце концов, жить и работать, где обретёт семью, родной дом?
Альберт Витальевич смотрел, как за окном меняется зимний пейзаж, проплывают какие-то станции и полустанки с необычными для слуха именами – Шаля... Меркитасиха... Билимбай... Хромпик... Хрустальная...

Какое-то неведомое тепло потревожило душу и невесомым перышком отложилось в память, чтобы вскорости всплыть и улыбаясь напомнить ему: «А вспомни – ведь ты совсем недавно смотрел на меня из окна поезда и знаешь моё имя! Теперь ты вернулся. Будет тебе здесь тепло, уютно и хорошо. Здесь ты полюбишь, и тебя будут любить! Живи - не тужи».

Весна! Последняя неделя тёплыми волнами просто окатила всех первоуральцев, солнышко отогревало людей после долгой зимы. Вот и земелька нагрелась и готова была принять в себя. Все дачники-садоводы, владельцы огородов зашевелились, закопошились, доставая посевной материал из погребов и подвалов. Мужчины готовили инструмент: лопаты, грабли, вилы, вёдра, тачки, ножи, тяпки, пилы, секаторы... Женская половина занималась рассадой и сортировкой семян; рабочей одёжкой, обувкой и рукавицами.

Ещё надо наведаться на базар, зайти в «Хозтовары» - закупить всяких разных минеральных удобрений. Там же на рынке папа договорился со знакомым из Шайтанки и купил у него машину навоза, оставив залог:
– «Завтра, Виталич, машина будет с утра у тебя в саду. Так что встречай её у центральных ворот».

Так с наступлением тёплой весенней поры по-деловому и радостно суетится полгорода.

«Только мы, школьная детвора, вынуждены маяться с этой учёбой, нудными уроками, беспрестанными домашними заданиями: помарки, ошибки, не решаемые задачки, вызовы к доске... Э-эхх! Да ну её – эту школу. И когда она, наконец, закончится? Скорее бы взрослым стать – вот это жизнь будет! Чё хочу, то и делаю!» – размечтался я, отвлекшись от решения задачи по математике. Задача не решалась ни так, ни этак.

– Ошибочная какая-то она. Ребята говорят, что такие попадаются. Иногда. Может это вообще опечатка типографская... Мам! Помоги по математике с домашним заданием. Не могу решить, ну никак! – наконец я сдался.
– Позови папу, Сержик – он сильнее меня в алгебре и скорее тебе поможет. Кстати, сегодня тебе нужно сделать домашние задания по всем предметам, чтобы завтрашний день был свободен – будешь на огороде и в саду помогать мне с посадкой картошки.
А папа с утра навозом займётся, потом крыжовником, смородиной, малиной, яблоньками. Землю подкормит... У него работы будет поболее, чем у нас, потому закончим с картошкой – поможем ему.
– Ладно. Только пусть папа поможет мне с задачей – закинул я опять свою хитрую удочку.

– Что за задача? Под каким номером? На чём ты притормозил? Ну-ка, ну-ка, дай посмотрю. Та-ак... Ага, всё понятно: из одного крана втекает, из другого вытекает... Тут икс, там игрек... Составляем систему уравнений... – папа уже с минуту стоял у меня за спиной и уже успел наметить план решения моей задачки.
 Я аж подпрыгнул от неожиданности: – Пап, ты чего!!! Я чуть со стула не упал. Как ты меня перепугал! – я-то думал, что рядом со мной никого нет. – Предупреждать же надо.

Второй хлеб.
Всего и делОв-то: посадил,
пару раз окучил да собрал...

Картошку мы ещё за неделю до посадки подготовили: достали из погреба сарая, перебрав, отобрали самые-самые лучшие клубни – всего вышло ведер пять. Потом три-четыре дня солнышко помогало, рассыпанным на одеяльцах клубенькам, выгнать крепкие ростки. И так как я учился во вторую смену, то на меня до обеда лежала ответственность за периодическое переворачивание и сохранность нашего картофеля. Мало ли чё – ворона может поклевать или шалопай, какой на велике влетит в россыпь. Хорошо, что ещё свиньи во дворе не бегают.
Ранним утром в воскресенье папа, аккуратно загрузив семенную картошку, уехал с дядей Васей в сад на его мотыке «Урал».

 Дядя Вася – это родной мамин брат, прошёл (пробегал, прополз) войну связистом на передовой, герой войны, любитель грибов и жизни, и просто классный человек. Из всех родственников мама больше всех любила братика Василия Степановича. Жил он в нашем доме, в соседнем подъезде на первом этаже; почти все праздники наши семьи собирались за праздничным столом, и обязательно подтягивался кто-нибудь ещё из родных: дядя Коля с тётей Тоней, Миша с Риммой, Тамара с Володей.

Да все со своей детворой! Вот это я понимаю! Такое веселье стояло – взрослые поют, танцуют, произносят тосты, рассказывают всякие интересные истории, с кем чё случилось в жизни весёлого и юморного.
Детвора вначале сидит за своим отдельным столиком, всё чин чинарём, но потом начинаются игры – скалки-догонялки, прятки по комнатам, кухням и ванным, глухие телефоны, викторины, «веришь - не веришь», «бери, да помни» (с разломом куриной косточки-рогатульки), страшные истории под кроватью...

Эко, куда меня понесло! Тпру-у! Стоять, вернее, сидеть и рассказывать по теме. Нн-да...
Так вот: получается, они с утра уехали в сад-огород на «Урале» с коляской, а мы с мамой, собрав инвентарь и прочие кулёчки, мешочки и пакетики, приторочили, что тяжелее, к моему велосипеду «Спутник» и выдвинулись в коллективный сад НТЗ на Шишмарь.

Ве;лик к нашему участку подкатили минут через пятнадцать-двадцать. Папа к тому времени и картошку сгрузил возле калитки в огород, и машину с удобрением встретил. Выгрузил, переоделся и не спеша стал укладывать навоз в аккуратную кучу, чтобы лучше он, значит, перегорел, и готов стал к удобрению земли.
Мама и я тоже переоделись в рабочую одежду. Я взял тачку, лопату, грабли; мама захватила только маленькую садовую лопатку и ведро.

И-ии, поехали! Я вынимаю землю, делая 15-ти сантиметровую ямку, мама плюхает на дно небольшой «блинчик» навоза, сверху присыпает «блин» лесным чернозёмом («пушок») и мягко вдавливает клубень в земное ложе ростками вверх (пуповиной вниз). Осторожно, чтобы не повредить картофелину, я укладываю вынутый из ямки грунт сверху, как бы запечатываю наш секретный клад. И так более трёхсот раз. Поверхность каждого посеянного ряда тут же выравниваю грабельками.
Входим в ритм работы. Лунка за лункой, за рядом ряд. Вот и последнее ведро, ...последний ряд, ...финишная ямка.

На моей любимой сосне, с которой я наблюдаю иногда за окрестным миром, сидит большая чёрная ворона. Чёрная,как гудрон, чистая и красивая, в зеленовато-фиолетовом убранстве, с переливом перьев. Внимательно наблюдает за нашей с мамой дружной работой; иногда как-то поскрипывает или гортанно клокочет что-то на своём языке.
– Карр-роошш. Карр-роошш! – так мне слышится, когда мама накидает на тарелку штук 5-6 червей проволочников. Ох, и вреднющие для картошки паразиты! Всю её попротыкают, попортят, прогрызут. Фу, какие они противные! Ещё и фигушки раздавишь, до того эти черви жёсткие и упругие, как проволочки.

Ворона в тот же момент, как в тарелке появляется достойное, с её точки зрения, количество червей, слетает с дерева, вразвалочку подходит к тарелочке и не спеша склёвывает порцию вредителей полей и огородов. Потом отходит в сторону, прикрывает поволокой глаза и откланивается нам три раза. Но и это ещё не всё! После того, как ворона отведала последний десерт, она пророкотала своё «Кр-рры» и улетела.

Мама посмеялась над ней, но и оценила, как хорошую помощницу.
И что же вы думаете – через три минуты наша каркуша возвращается, плавно садится возле тарелки и кладёт туда небольшой, с боб, поблёскивающий золотом камушек. Затем, уже никого не стесняясь (чё, мол, все свои), буквально орёт во всё своё воронье горло (вот, откуда Крылов свои наблюдения брал): «КА-АР-РР!!!» – взлетает и, сделав над нами круг почета, улетает.

– Ой, спасибо тебе, птичка красивая, перышко с отливом, глазки – ягодки черничные! Ждём тебя, теперь уж на уборку. Прилетай! Угощение будет обязательно! – напоследок мама приласкала ворону, помахав ей рукой.
– Ни рубин - ни турмалин, конечно, а кубик простого пирита – определил я, осмотрев вороний дар. – Ишь ты, ведь она отдала нам свою самую, как она думает, драгоценную вещицу. 

...И сейчас я вижу как, кое-кто из вас, разочаровавшись в скучной и размеренной жизни, грустно улыбаясь, думает об уральцах: «Ох, и сказочники эти ребята! Такое навыдумываете – ну, прямо хоть кино снимай!».
Так это что же получается – вы мне, вижу, не верите, а зря! Вообще-то я должен сказать вам, дорогие мои мальчишки и девчонки, что у нас в Первоуральске постепенно, в процессе эволюции, родился новый подвид ворон – Corvus corone sapiens – ворона разумная. Можете и сами в этом убедиться, просмотрев кадры, где зимой счастливая первоуральская ворона, используя крышечку из-под майонеза, катается с крыши дома.
Во-первых, подглядела у людей и сообразила, что к чему – значит, высокий интеллект. Во-вторых, ей эта забава очень нравится – есть душевные чувства. Потому и сапиенс! ;))...

– Ой, хорошо-то как, Сержик! – потянулась мама, потягивая натруженную спину –  Быстро мы с картошкой управились! Я пойду сейчас папе помогать, а ты собери на участке всё, что он нарезал с кустов и деревьев, разведи хороший костёр, сожги мусор да напеки нам потом картошечки на ужин. Поедим, и мы с тобой будем собираться домой, а папа останется ночевать в садовом домике. – Получил я следующее задание от мамы.

Костёрчик разжечь, поддержать огонь, да такой, чтобы золы было достаточно для запекания картошки – эт-т я всегда, пожалуйста, и с превеликим удовольствием.
Веток папа вроде по объёму настриг много, но для хорошего костра – это сущий пустяк – пять минут и огонь мой всё по-быстрому слопает. Поэтому я, вооружившись небольшим топориком и тачкой, сделал вылазку в лес за хворостом, сушняком и старыми пнями.

Притарабанил дров, свалил кучей поблизости и стал подкармливать и растить своего прожорливого огненного друга. За это он стал являть мне разные картинки, сцены; и обернулся я вроде, как зрителем сказочного театра...
 
Когда долго смотришь на огонь костра, то в один прекрасный момент начинаешь видеть в его причудливых языках целые картины. Но картины эти постоянно меняются, разворачиваются новые сюжеты, внутри происходят стремительные преобразования... дворцы превращаются в руины, из руин образуются моря и океаны. То вдруг предстаёт лес стеной, несутся огненные кони, порхают птицы, из жерла вылетает дракон огнедышащий. То там, то сям веселясь, пробегают огневушки, человечки такие малюсенькие... Ни один сюжет не повторяется, каждый раз видится новое, тем и привлекая взор наблюдателя. А ведь огонь что-то рассказывает; показами своими, чему-то учит.

Наверняка есть люди (завидую таким белой завистью!), умеющие общаться с огнём и понимать его. А сколько он знает?!! Да практически всё! Ведь он является первоистоком рождения нашего Мира – Космическим Жар-Светом, всё очищающим и переплавляющим. И нас, человеков, в том числе... Жар-Птица счастья, вечно восстающий из пепла Феникс, Огневушка-поскакушка проводница достойных к сокровищам подземным – этими и многими другими образами в своих мифах, сказаниях, былинах люди отмечают свою неразрывную связь с огнём, зависимость своей жизни от него и бесценную помощь во всех делах человеческих.
 
...Через час с небольшим картошка была готова, и я позвал родителей к тлеющему костру. Папа пришёл сразу и присел сильно уставший на перевёрнутую тачку. Мама, захватив хлеб, соль и зелень, тоже вскоре присоединилась к семье со своей небольшой табуреточкой. Я устроился верхом на ведре.

Начался семейный праздник – «Картошины вкусняшки».
Почистил картофелину, разломил... в разлом кидаешь три-четыре кристаллика соли и сразу в рот – жуешь, мешая с уже давно текущей слюной. Потом хлебушка откусить и укропчика для аромата.

Да, и что очень важно! – надо клубнем румяной запеченки наполнить весь рот и обязательно постараться запихать вкуснятину за обе щеки, затем, пережевывая это восхитительное пюре, зажмуриться от удовольствия! И вот – слышите? – появился писк! Что-то явно пищит за вашими ушами – это и есть тот самый необыкновенный аппетит, такой же необъяснимый, как и электричество в физике.
:)) Не буду дальше ничего вам рассказывать, так как потекли слюнки... и очень сильно, просто неудержимо, захотелось печеной картошки. Отвлекусь, пожалуй: пойду на кухню, и хоть не по правилам, но приготовлю волшебные клубни в фольге в духовке газовой плиты.
 
Альберт Витальевич, проводив жену и сына домой, присел на ступеньку садового домика, достал пачку «Беломора», чиркнув спичкой, поднёс огонёк к папиросе и с удовольствием старого курильщика затянулся крепким дымком.
Ранний вечер. Светит молодая луна, синева неба сгущается, проявляя одну за другой яркие звёзды и еле различимые звёздочки. Иногда проплывающее облако-тучка, вдруг превращается в чудище зубастое и начинает глотать эти небесные огоньки, даже пытается вместить в себя луну. Но, куда там! Пасущий тучу по небесным лугам ветер превращает облако в стайку мирных овечек... звёзды опять на своих местах и продолжают мерцать, ведя разговор с Человеком:
«Будет тебе здесь тепло, уютно и хорошо. Здесь ты полюбишь, и тебя будут любить!» - ты помнишь?

...Воспоминания выстраиваются в ряд. Каждое прожитое мгновение хотело предстать перед папой и напомнить о себе. Для памяти неважно больно тебе или нет, она не отпускает никогда – в который уже раз вновь заставляя смотреть, вспоминать, думать и снова оценивать:
– Всё ли правильно я делал? В чём ошибка, неправда, промах? А может, надо было пойти тогда на сделку с властью, прихлопнуть совесть, отречься от своего отца, от рода Домбровских??? И стал бы мой путь широченным; иди, куда хочешь, во все стороны, без проблем и душевных заморочек. Пустячок всего требовали тогда от тебя, Альберт Витальевич, сначала надо было заткнуть свою совесть, затем «...с лёгкостью вступить на путь мерзости, подлости, неведения, лжи, трусости, насилия и прочих тёмных и низких энергий. Падать всегда проще, чем учиться летать! Потому Зло легкодоступно в твоём мире, Узник, что люди ленивы своим умом и предают, каждый по-своему, свою первородную душу» – вспомнились слова печорской Ведуньи.
 
...Альберт Витальевич памятью перенесся в зимний вечер 1946 года. Он вновь сидел в вагоне пассажирского поезда Пермь-Свердловск и смотрел, как за окном меняется зимний пейзаж, проплывают станции и полустанки с привычными теперь для его слуха именами – Шаля... Меркитасиха... Билимбай... Хромпик... Хрустальная...

Прибыли в Свердловск. Проведя ночь на вокзале, он утром поехал в отдел культуры облисполкома, так как на руках имел рекомендательное письмо Центрального штаба Печорстроя.

В послевоенное время сильно ощущалась нехватка мужчин, поэтому в отделе папу встретили с распростёртыми объятиями, хотя и отправили актёром на периферию, в недавно организованный областной Первый передвижной Драматический театр Свердловского Облисполкома, в город Красноуральск, в котором он прослужил чуть больше года: с 01.02.1946 по 24.04.1947.
А так как папе предписывалось быть на месте 1 февраля, и в запасе была ещё целая неделя, то он, отпросившись, поехал на встречу со своими младшими братом и сестрой в город Полевской (недалеко от Свердловска, ~55 км на юго-запад).
 
Я с сожалением отмечаю тот факт, что папа, основное внимание, в своих воспоминаниях, уделяя лагерной жизни, мало рассказывал мне о своей жизни после освобождения.  Повествуя о жизненном пути за десятилетие с 1946-го по 1956-ой годы, я могу ориентироваться только на основные вехи, которые он обозначил в своей автобиографии.
Ни в детстве, ни в молодости я не расспрашивал о его свободной жизни, а, когда это стало интересно, не у кого уже было спросить, не с кем поговорить и некого выслушать. Часто осознание потери дорогой ценности приходит после её утраты. Как жаль! И очень горько на душе...

Брат и сестра

Они не виделись с весны 35-го года, без малого 11 лет. Я не знаю, как Геля и Рудик после смерти своей мамы оказались на Среднем Урале в городе Полевской. Я не догадался поинтересоваться у папы, а сам он как-то обошёл молчанием эту историю. И теперь я только могу предположить, что они уехали от сплетен и косых взглядов людей, считавших их детьми врага народа. Новое место – новая жизнь.

Тринадцатилетний Рудик оказался в школе-интернате при детском доме, девятнадцатилетняя Геля устроилась работать белошвейкой.
Они переписывались со старшим братом, так часто насколько было дозволено режимом. Этой перепиской держали связь и были в курсе основных событий в жизни друг друга.

Зимой 46-го папа попал в Полевской с оказией – областной отдел культуры послал в местный Драмтеатр машину с материалами для реквизита и уйму книг для городской библиотеки. Альберту Витальевичу разрешили ехать в кузове груженой машины.

 Папа, соорудив себе из книжных кип защитную каморку, накрылся тканью, что спасало от встречного морозного ветра. Так, без вреда для своего здоровья, преодолел эти 55-60 км до родных.
Встреча была очень неожиданной для младших, бурной и сердечной, со слезами счастья и радости. Геля с Рудольфом ещё не успели получить весть об освобождении, как старший брат внезапно, как по волшебству, предстал перед ними! Три дня: с вечера и до поздней ночи, – они говорили и говорили, смеялись, плакали, пили чай с баранками, тихо пели песни. Каждый делился своей душой, рассказывая о сокровенном и наболевшем.

Одиннадцать лет... вроде бы и небольшой срок для расставания, но за это время случилось столько событий, что можно смело заключить – минуло полжизни.
Брат Рудольф возмужал – 23-хлетний высокий (около 2 метров) молодой человек окончил к тому времени Свердловский техникум и работал по специальности на одном из заводов Полевского.

Геля скоро отметит своё 30-тилетие. Она продолжает без устали обшивать и обглаживать горожан, напрягая свои глазки и нещадно коля иглой умелые пальчики. Живёт вместе с младшим братиком. Во время войны Геля работала в тяжелейших условиях госпитальной прачечной и, являясь, по сути, инвалидом (у неё искривление позвоночника после неудачного падения в детстве), заболела туберкулёзом лёгких.

Три дня пролетели как один миг и вот уже пора расставаться. Но, слава Богу, ведь тяжелейшие времена остались позади. Тем более что находились родные теперь недалеко друг от друга и папа встречался с ними за этот год ещё два-три раза, когда Красноуральский Драмтеатр, гастролируя по рабочим городам области, посещал Полевской.

Через год такой суматошной жизни на колёсах да в постоянных разъездах, а главное с мизерной оплатой труда актёра провинциального театра, Альберт Витальевич понял, что устал от этой суеты. Хотелось спокойной работы с нормальной оплатой труда, хорошей, любящей хозяюшки жены, своего уютного и тёплого дома.

В апреле 1947 года позвонил Рудик и известил папу о смерти Гели – туберкулёз забрал её жизнь. Геля-Геленька-Гелюшка – умерла их любимая звёздочка, по-матерински заботливая, нежная и отзывчивая, светлая душа, каждый божий день переживавшая о своих братиках, им посвятила и их оберегала всю свою недолгую жизнь.

Братья похоронили свою сестрёнку в Полевском.

После поминального вечера поделились друг с другом о своих планах на будущее. Рудольфу поступило предложение от руководства Ярославской кожевенной фабрики, и уже пришёл вызов из министерства о его переводе на инженерскую должность. Папа поделился с братом своими ожидаемыми переменами: тем, что имеет договорённость с директором школы ФЗО в городе Первоуральске о своём трудоустройстве на должность мастера производственного обучения.

Так окончательно определились постоянные города обитания до конца жизни братьев Домбровских.
 
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2021/04/26/765