de omnibus dubitandum 121. 592

ЧАСТЬ СТО ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ (1920)

Глава 121.592. АКАДЕМИЯ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА…

    Всех разбили на две группы — обер-офицерские и штаб-офицерские, для внедрения военных наук по рангам. В душах наших это не огорчило.

    Мы, кубанские офицеры, считали это «фарсом», и в Красной Армии служить не собирались. Поляки наступали. С 2-х месячных курсов — их перевели на 3-х недельный. В красную армию требовались офицеры. В одну из ночей октября 1920 г., в двух общежитиях курсов, в бывшей гостинице Прага на Арбате, были выставлены сильные караулы кавалерийских курсантов. Выход на улицы запрещен. Мы все были арестованы.

    Новый допрос — кто и где служил в Белой Армии? Чин и должность? А потом, в полночь, в снежную пургу, под сильным конвоем кавалерийских курсантов, пригнали на товарную станцию Рыбинского вокзала. Метель, глубокий снег и мы все до утра ждем чего-то…

    Утром указали вагоны. Двери раскрыты, все занесено снегом в средине вагонов; — приказано грузиться в них. Москва разгружалась от пленных офицеров Белых Армий. В ней было девять тысяч, главным образом армии адмирала Колчака.

    Всех, в ту же ночь погрузили и отправили в Архангельск. К нам присоединили до 500 человек. Вагоны под замками. Сильный и строгий конвой. Комиссар курсов подпоручик-сапер, явно «пристроившийся», сочувствующий нам, потом рассказал в Екатеринбурге, что — «надо было мириться с Польшей; одна часть Центрального комитета партии соглашалась на мир, а другая часть — против; победила первая партия, но боясь, что вторая партия, для переворота, воспользуется пленными офицерами Белой Армии и может взять власть — решено разгрузить Москву от опасного элемента».

    Пленники в Екатеринбурге. Длинное кирпичное 2-х этажное здание, бывшее Епархиальное училище, при власти адмирала Колчака Академия Генерального Штаба — стало нашею тюрьмою со строгим режимом.

    В будуарах епархиалок сплошные нары по стенам и в середине также, оставляя  между ними узкие проходы. Лютая зима. Стекла окон заморожены. Мало света. Духота. Жуткое питание. Строжайшие караулы, и вне и во всех коридорах. Вша атаковала немедленно же всех в их скученности. Морозова с нами нет. Он зачислен преподавателем в Москве при Военной Академии, получив там же и комнатку для себя. Семья его в Тифлисе. Защитника и ходатая у нас нет. Он умен, образован, и с большим гражданским мужеством.

    От скуки и горя — образовали Кубанский хор человек в 30. Регент Замула, не казак, из Анапы, но служил в 4-м Кубанском пластунском батальоне. Он окончил консерваторию. Знаток музыки. В хоре отличные голоса.

    После ежедневной вечерней проверки — Черноморские песни лились по всем длинным широким коридорам. С разрешения коменданта здания — в здании же, дали концерт.

    В длинных дохах волчьей шерстью наружу, в шлемах-шишаках с красными звездами на них, при револьверах в желтых кобурах на животах — в переднем ряду сидели три главных чекиста города, надвинув свои шлемы на глаза. Как демоны сидели они, сосредоточенно слушая наши песни Черноморских казаков, сплошь боевые. Концерт окончен.

    Они подошли к нам, восторгаясь нашим пением и оригинальными песнями, которых они никогда не слышали. Я всматриваюсь в их лица, глаза. Интеллигентная публика. Лица их, даже, красивые. Говорят, расспрашивают вежливо, Что это? — думал я тогда. Как интеллигентные и, видимо образованные люди, могут быть чекистами, и не находил в себе ответа. Результат нашего концерта: — нас вызывают на многие заводы, коих так много на Урале, возле Екатеринбурга; пением нашим восхищаются; нас кормят после концерта хорошим борщом, мясом, кашею и, еще, на дом дают по одному фунту хорошей выпечки на каждого, белого хлеба. После концерта бал. Приличные дамы, даже в мехах. Дирекция в черных костюмах. Они все очень любезны с нами. Что это? — думалось.

    И потом только мы узнали, что на заводах, после ухода войск адмирала Колчака, почти вся администрация, инженеры с семьями, остались на заводах, где они служили десятки лет. Служат они и теперь, какая бы власть ни была. В Костроме же, где не было «белых войск» — жизнь города, в особенности крестьян, оставалась такою, как была и раньше, при царской власти.

    И в Костромском районе и в Екатеринбургском, при многих встречах с крестьянами — ох, как они ненавидели красную власть. У нас же на Кавказе, в особенности в казачьих областях — была борьба иная — казаков с пришлым элементом. И борьба была жестокая, почти вплоть до уничтожения один другого.

    Пленные офицеры армии адмирала Колчака, по окончании курсов, ездили даже, в отпуск в свои города и села. Мог ли кто из нас поехать в отпуск на Кубань в свою станицу?! Конечно, нет. Он был бы там сразу же арестован пришлой властью.

    Много видеть, значит, много знать. Не знаю — концерты ли дали нам доброе имя, или что другое, но нас перевели в Харитоновский дом-дворец на Воздвиженском проспекте, на самом верху горы. Он находился как раз против дома инженера Ипатьева, в котором была расстреляна вся Царская Семья.

    В нем, при нас, помещалось комендантское управление. При нас никакого караула, только комиссар бывших курсов, вежливый саперный подпоручик. Мы были совершенно свободны. Война с Польшей закончена. Мы, как офицеры, красной власти были не нужны. Дали анкеты, теперь короткие и специальные с запросом — какую службу, штатскую, каждый из нас может принять? Написали и сдали. К нам прибыли представители от заводов. Им требовались грамотные в письмоводстве. Инспектировали, расспрашивали и немедленно же брали их к себе в сани.

    Я и полковник Донского Войска Владимир Богаевский написали — можем преподавать гимнастику и фехтование на эспадронах. Прибыл начальник курсов молодежи, бывший студент, сам спортсмен. Его школа готовит инструкторов для преподавания гимнастики для учащейся молодежи в городах и селах Уральской области.

    Школа недавно открылась. В ней несколько десятков сельских учителей и учительниц. Их так же надо учить. Школа, в большом селе Колчедан Шадринского уезда, сто верст восточнее Екатеринбурга. Согласились. Выехали и поместились у крестьянина. Спали на полу единственной у него комнаты, на ряднине поверх соломы. Питались в школе.

    Обращусь немного назад. Дом-дворец золотопромышленника Харитонова, куда нас перевели, был обращен в казармы, оба его этажа. К нам вошло 4-5 человек в гимнастерках, в шинелях, явно военные. Случайно, я был недалеко у двери. Увидев нас в папахах, передний спросил меня: — «Вы все здесь Кубанцы?». Получив утвердительный ответ, он продолжал с некоторым удивлением: — «Вас еще не расстреляли?». Спрашиваю — кто они? и откуда прибыли? И они рассказали: — «Мы прибыли из Архангельска. Были в числе шести тысяч кубанских офицеров, вывезенных с Кубани. Сами мы не казаки, саперные офицеры. И вот, по прибытии в Архангельск, всех кубанцев грузили на баржи, везли вверх по Северной Двине, выгружали и расстреливали. В баржах мы находили жуткие записки их, в щелях. Расстреляны были все шесть тысяч. И никто об этом не узнает. Расстреливали мадьяры».

    На мой вопрос, как они остались живы? — ответили: — «Мы саперные офицеры и нас они помиловали».

    Я предположил, что они, как саперные офицеры, видимо, планировали рытье «братских могил» и заслужили прощение.

    А на Кубани до сих пор не знают о судьбе этих 6-ти тысяч, спешно вывезенных с Кубани при десанте отрядов ген. Врангеля. Красная власть извлекла тогда с Кубани весь элемент, до урядников включительно, могущий будировать казаков.

    Два поездных состава с урядниками, при нас прошли в Сибирь, на соляные копи. Пройдя тюрьмы и лагеря, молодежь моего возраста нашей группы, в интимных беседах, планировали побег в Крым, но пока мы все вместе, и чтобы не подвести остальных, дали слово «не бежать», пока мы вместе.

    Теперь нас распылили. Мы свободны были решать всяк свою судьбу. Крым пал, но бежать надо и, только, за границу, где и присоединиться к Армии, «для нового похода» — так наивно думал я.

    Бежать можно только после зимы. Ближайшая от Екатеринбурга страна — это Финляндия. С мая и до 8 декабря 1917 г., в месяцы революции, там стояла наша 5-я Кавказская казачья дивизия, состоявшая из 4-х полков и 2-х батарей Кубанского Войска.

    Там остались знакомые семьи русских – старожилов. Единственный путь бегства — в Финляндию. Я понял нутром, кожею, что, если не убегу из красной Руси, когда-то все равно погибну, как погибли тысячи кубанских офицеров. Мы сов. власти не нужны. И нас она, все равно, уничтожит. Надо бежать.

    Вот уже и снег сошел по долинам на Урале. Во многих учреждениях наши кубанцы и донцы нашей группы, служили писарями и секретарями. Один друг — кубанец, обещал мне достать в своем учреждении официальный бланк с печатью и мы сами напишем текст командировки и скопируем подписи директоров. Риск был сильный — жизнь или смерть и мне и другу, если попадемся.

    Написали в тексте командировку в Олонецкую губернию, «с научной целью», поставив имя, отчество и фамилию, действительно, существующего в этом учреждении студента на тот случай, если я «попадусь» и буду арестован, то запросят в Екатеринбург — «Есть ли действительно такой-то студент у них, получивший командировку?», а в ожидании ответа, судьба поможет мне. Тогда не ходили пассажирские поезда, а вместо них товарные для крестьян, с нарами. И вот, лежа на нижней наре, полмесяца, плелся я до Петрозаводска, что на Онежском озере.

    А оттуда, по лесным дебрям, в Финляндию. Были жуткие встречи, когда мог быть опознан. В Петрозаводске, опознали меня кубанские молодые офицеры, мои подчиненные, сосланные туда. Обрадовались встрече. Они были на свободе и от радости, могли «проболтаться» другим офицерам. Чекисты — сыщики, могли услышать.

    У меня подложный документ на чужое имя. Внушил им, что они ошиблись и, постарался уйти от них. Это было 30 мая 1921 года, а из Екатеринбурга я выехал 17-го. Поезд шел 13 дней.

    31-го мая вышел пешком на Олонецк. Шел пять дней. Заблудился. На пятое июня, в полночь, по лесной заросшей тропинке, наткнулся на одиночную хибарку у озера. Старик и его жена с дочкой, уже спали. На стук в окно, они тревожно вышли ко мне. По-русски они не говорят, а твердят только два слова — «чухна, чухна!».

    Я понимал, что я достиг цели и нахожусь в Финляндии. Видя мой странный и изможденный вид, дочка выносит кувшин холодного молока и жестом предлагает пить. Я пью-глотаю, а они удивленно смотрят на меня… На лодке старик повез меня по озеру и передал на пограничный пост сержанту. Дальше пошли этапы — на фельдфебельский, потом на офицерский посты. На последнем подробный опрос: — и «кто это пришелец и почему бежал из красной России?». За ними 2-х недельный карантин, как прибывшего «из чумной страны».

    Выборгская тюрьма для проверки личности. Перевели в лагерь Кронштадтских повстанцев на острове Туркин-саари, под Выборгом. 28 августа отпустили на крестьянские работы у города Фридрихсгамн. Здесь, из русской газеты в Гельсингфорсе, узнал, что «остатки» Белой Армии генерала Врангеля находятся на полуострове Галлиполи. Кубанским Атаманом избран ген. Науменко. Рапортом донес о своем бегстве, желая присоединиться к соратникам. Генерал Врангель, с августа по ноябрь 1918 года, в Закубанье и в Ставрополе, командовал нашей 1-й Конной дивизией, состоявшей из шести полков Кубанского Войска. Корниловским конным полком тогда командовал полковник Бабиев. В чине подъесаула я был старшим офицером полка. Он меня знал. Пишу ему полуофициальное письмо, с просьбой перевезти меня в Армию. Получаю ответ:

ПОЧТОГРАММА ФИНЛЯНДИЯ.

Полковнику Елисееву.

«Я получил Ваше письмо с просьбой помочь Вам выехать из Финляндии и, вполне разделяя Ваши чувства, одновременно с сим, прошу письмом профессора Гримма, оказать Вам в этом направлении возможное содействие.
Буду рад, если Вам удастся снова соединиться с Вашими соратниками.
(Дальше следует его личная подпись).
20 октября 1921 года № 254/С. г. Константинополь. Русское Посольство. (Подлинник этого письма у меня. Ф.Е.).

    Заключение.

    В Белграде, Югославия, Обществом «Вольная Кубань», выпущена обстоятельная историческая книга, при содействии Кубанского Походного Штаба, под заглавием «Кубанский Календарь», на 1921-й год. Надо полагать, что в нем даны совершенно правильные данные. В нем написано, что: — «В Новороссийске были погружены остатки 2-го Уманского полка полковника Гамалия и 2-й Запорожский полковника Рудько. На Черноморском Побережье 19 апреля 1920 г. у местечка «Малый Городок», южнее Адлера, при содействии генерала Шкуро, на английский гидро-крейсер «Арк-Ройяль», были погружены — Партизанская бригада полковника Соламахина и Волчий дивизион, всего около 1.500 казаков». Это все, что перевезено в Крым изо всей Кубанской Армии, надо считать чуть свыше 2.000 человек. Десант на Кубань в августе того же года «утроился в численности Кубанскими казаками (ушедшими вместе с десантом в Крым - Л.С.)», как сказал отчет. Генерал Фостиков, после своего восстания, перевез через Грузию около 5.000 казаков в Крым. Оказавшись отличным дипломатом, наряду с этим, он признан на Кубани умным и храбрым офицером. В результате, после эвакуации Крыма, на о. Лемносе, кубанцев было 16.000 и они сведены были в Кубанский корпус.

    Генерального Штаба генерал-майор Шифнер-Маркевич, который на военном совете в Адлере был главным докладчиком о необходимости «капитуляции Кубанской Армии» — во время десанта на Кубань из Крыма, был назначен начальником 2-й Кубанской казачьей дивизии (пешей), вместо того, чтобы быть осужденным военным судом и лично Главнокомандующим Армией, генералом Врангелем.

    Значит, генерал Врангель и его личный друг, начальник штаба Армии, генерал Шатилов, знали, что Крым не устоит и эвакуация войск из него — будет неизбежна. Так зачем же перевозить туда 60.000 Казачьих войск с беженцами?!… когда может не хватать для всех Черноморского морского флота?!…

На фото подъесаул Ф.И. Елисеев со своими земляками станицы Кавказской, казаками 1-го Кавказского полка