Хватай мешки вокзал отходит

Жила-была Маша. Очень активная и работящая. Была Маша всё время чем-то занята и внутри неё беспрестанно что-то кипело, шипело и громыхало.  И в этом вот шуме и гаме Маша работала на трёх работах (одной очной и двух дистанционных), воспитывала детей (двух своих разнополых и пятерых соседских плюс племянник), убирала (дом два этажа и родительская квартира), стирала (ну этим все занимаются), гладила рубашки, носовые платки и пододеяльники (а вот этим уже не все, думаю), готовила (первое, второе, третье и компот), говорила по телефону (скайпу, вайберу, вотсапу, ну, а если вдруг, случайно, минут пять-семь никто не звонил, то сама с собой). Вела нескончаемые внутренние диалоги с позавчерашними водителями такси, вчерашними кассирами, давно спящими коллегами и, даже, какими-то воображаемыми психологами, необоснованно подозревающими у неё неврастению.
Короче была очень занята и трудилась изо всех сил, в то время как остальные, между прочим, бездельничали. А она этого дармоедства не признавала, и мнение своё до каждого такого расслабленного индивидуума донести стремилась непременно и обязательно. И потому ни ей самой, ни окружающим покоя от Маши не было. Потому, что кто сидит и пялится в потолок тот бездельник, тунеядец, считает мух, околачивает груши и лентяй. Эгоист, короче. Ишь развалился.
А потому: ты уроки сделал? А ты сделала? А чего в комнате такой бардак? А что с геометрией? А сочинение? А. Ну тогда сходи в магазин, молоко завтра закончится. И мусор захвати. Мы тебя всю жизнь кормить не будем. Разлеглась она.
Это она, кстати, родителей своих по памяти цитировала.
А потом Маше стукнуло сорок пять и она очень удивилась. Потому как в суете жизни не особо заметила, как это она так быстро выросла. А тут вдруг выяснилось, что ещё десяток-другой девочек и мальчиков из её класса тоже выросли и, соскучившись по детству, друг друга в интернете понаходили и решили зачем-то пообщаться и вспомнить, кто кого за косички дёргал и кому в компот в столовке школьной плевал. И, сорганизовавшись, встречу выпускников затеяли. Не в столовке само собой, а в очень даже приличном ресторане с европейской кухней. Чтоб нагляднее продемонстрировать друг другу прогресс в собственном развитии, полагаю.
Ну, Маше, конечно, тоже интересно стало. Да и в рестораны она не особо часто попадала. Так что совпала как-то с общим настроением. И вот сходила Маша на эту встречу и удивилась. Не тому, какие все уже тёти и дяди взрослые, вообще-то. Хотя многие и на себя-то не похожи стали. А тому удивилась больше, что узнала, что одна её одноклассница – Люська, которая половину уроков просидела, задумчиво глядя в окно и грызя карандаш, преподаёт теперь в Гарварде. Что двоечник и лентяй Мишка руководит каким-то бизнесом. А неторопливая тихоня Светка владеет агентством недвижимости.  Ну и совсем уже добил её троечник и посредственность Петька. Тот, вообще, писателем заделался.
И получалось так, что все эти люди, удивлявшие её с детства своей заторможенностью и неспешностью принятия решений, сделали в своих жизнях в разы больше, чем она сама. Потому, что они, похоже, умудрились жить как-то совсем по-другому. Поспокойнее что ли. Без надрыва. А, главное – с ощущением безопасности мира и достаточности существующих в нём возможностей. Для всех. Пока она выгрызала у него свои, борясь не пойми с кем и зачем.
И стало Маше как-то не по себе. Потому, что задумалась. А, пораскинув мозгами, вдруг поняла, что что-то с ней не то по ходу. И вся эта её гиперактивность не от большого ума, а с перепугу скорее. И как-то она ей не на пользу, что ли получилась. Движений миллион, а выхлопа чего-то не особо видно.
И показалось Маше, что миру, в отличии от её родителей, совершенно всё равно было разлеглась она или нет. И не требовал он от неё ни трудовых подвигов, ни усталости. И, что можно было, оказывается, просто не спеша и с удовольствием делать то, что нравится, и что будет нужно людям. И мир будет её кормить. А можно и, бессмысленно суетясь, не создать ничего. И очень измотаться, устать, задолбать всех вокруг и задолбаться самой, но так ничегошеньки путного и не сделать. Кипеть, шипеть, да весь пар в свисток и выпустить. Такие вот мысли посетили Машу неожиданно.
И стала Мария потихоньку притормаживать. Учиться замедляться и наблюдать. И слушать тишину внутри себя. И поначалу было ей очень страшно, и казалось, что как только она остановится, сразу же произойдёт какая-то катастрофа. Потому, что по ходу, неврастения у неё была-таки не воображаемая, а самая настоящая. Это ей уже не придуманный психолог объяснил. Хотя она ему, конечно, не сразу поверила. Но потом решила, всё-таки, проверить. И проверила. И с удивлением обнаружила, что если прекратить метаться то, как ни странно, никакая катастрофа, действительно, не происходит. И даже напротив, жизнь как-то налаживается, поспокойнее становится, поразмереннее, что ли. Да и ей от этого постепенно становится легче и спокойнее.
Так что, со временем, вместо сотен переменчивых конвульсивных решений она приняла три. Сначала уволилась со своих трёх работ, потом уменьшила свою жилплощадь раза в два с половиной. Ну и на последок, самое сложное, конечно, потеряла из своей головы человек тридцать, в жизни которых считала раньше обязательным поучаствовать. Давать советы, деньги и прочие полезные по её недавнему разумению вещи. Перестала, в общем, причинять Маша добро и бояться не понравится этому миру. Потому, что вообще, наконец-то, перестала бояться.
Да и не оказалось ничего страшного ни в закатах, ни в рассветах, ни в шелесте листьев, ни в пении птиц. Сначала, конечно, ещё немного страшно было, что молоко закончится. Но кому надо – тот сходил и купил. А сама она  никогда его и не любила, вообще-то.
И успокоилась Маша. И чужие советы и рекомендации, тоже, кстати, слушать перестала. Догадалась, что хватило родительских. Потому, что заодно поняла, что не удастся никому отдать то, чего он не имеет сам. И научить этому само - собой, тоже не получится. Даже если ты родитель и по статусу тебе (как бы) положено. Ан нет. Ежели нет в тебе доверия к этому миру и ощущения его изобилия – никому ты его не передашь. 
А остальное Маше теперь оказалось без надобности.
Так что теперь Мария всё больше молчит да за миром наблюдает. Рассматривает. А какой он, вообще? Можно ли, действительно, ему довериться? И надолго ли это? Интересно же ведь…
Ну и шьёт ещё на досуге понемножку. Так, для души исключительно. Но на покушать без изысков хватает и ещё чуток остаётся.
Так что мир пока Машу не подводит. А большего ей и не надо.
Наталия Побоженская