Вышивальщица. Глава 52. Возвращение

Перечисленный Оленевым аванс оказался очень кстати: в библиотеке Арина теперь работала на полставки. Ей привезли выбранную ткань, нитки и принадлежности для ручного шитья и вышивальную машинку для вышивания рисунков и надписей. Арина отказалась от традиционной парчи и выбрала шелковистый переливчатый муар и лёгкую жаккардовую ткань, прочную к истиранию и потере цвета благодаря уникальному плетению нитей.
С утра она садилась за вышивание, а в библиотеку приходила после обеда. Вносила в реестры новые поступления, наводила порядок на полках, разбирала архив, отбирала старые, рассыпающиеся в руках книги для списания (заведующая разрешила забрать списанные книги; подарок просто царский, а страницы можно подклеить).

Арина вышила три катапетасмы — жаккардовую бордовую для воскресений Великого поста, жаккардовую красную для ночной пасхальной службы и солнечно-жёлтую  для службы по воскресным дням. Она расшивала четвёртую, из белого муара, когда вернулись из Москвы Николай с матерью.
Алла Михайловна бесцеремонно вломилась в Аринину квартиру, попутно отругав её за то, что не запирает дверь, схватила с полки первую попавшуюся книгу, смахнула со стола жемчужно-белый муар и застыла, увидев огромного кота, царственно возлежавшего на диванной спинке.
— Это что же, Белый твой вернулся? Вот же зверина! На камышового кота похож. Такой cожрёт и глазом не моргнёт.

Арина не ответила. Кот повёл в сторону Михалны ухом с рысьими длинными кисточками, потянулся не по-кошачьи длинным телом, выпустил когти и снова убрал: видимо, счёл объект недостойным внимания.
Объект смотрел на него с опаской: лапы сильные, когти длинные, откормила Аринка постояльца. Мужика бы вот этак кормила, а она — кота…

— Доктора сказали, через месяц мелкие буковки буду читать! А пока только названия могу. Вот слушай: «Филиппа Грегори. Ещё одна из рода Болейн. Перевод с английского Ольги Бухиной и Галины Гимон». Что за Филиппа такая?
— Это исторический роман об английском королевском дворе.
— А шьёшь чего? Простыни, что ли? Дорогие поди, шёлковые, а ты мелом их изрисовала! И машинка странная.

— Машинка вышивальная, а мелом нанесён узор. Это не шёлк, это муар. И не простыни, а… занавеси. — Арина вовремя остановилась, проглотила слово «катапетасмы» и не стала объяснять, что вместо мела она рисует узоры на ткани тонким сухим обмылком. Она вообще не собиралась посвящать Михалну в свои дела (завтра будет в курсе весь дом и два соседних), но мать Николая так искренне радовалась, так горячо благодарила её за врача, на все лады расхваливала Аринину бабушку: «Кольку у себя приютила, цельных два месяца жил, а она и денег не взяла, и готовила ему, и кормила… Кристальной души человек!» — Михайловна суетилась, всплёскивала руками, расцеловала её в обе щеки, и у Арины не хватило совести её выставить.
Как не хватило совести признаться архиепископу, что она давно перестала верить в Бога, а сведения о том, каких цветов бывают храмовые катапетасмы и как их принято расшивать, почерпнула из интернета.

Михална сидела бы у неё до вечера, если бы не пришёл Николай. Бросил Арине: «Привет! Приходи вечером к нам, будет торжественное чаепитие по случаю прозрения рабы божией Михайловны», получил от матери подзатыльник за «рабу», хотел сказать что-то ещё, но — не стал при матери, улыбнулся и ушёл. Арина думала, что он вернётся, ведь столько времени не виделись! Позвонила в библиотеку, сказала, что сегодня на работу не выйдет, и стала ждать.
Кольке, которого она звала Колей, а при Михалне называла Николаем, Арина расскажет обо всём. О письме с печатью самого архиепископа(!). О бабушке, которой Арина звонит раз в месяц и к которой никогда не приедет, потому что бабушке она не нужна. О Белом, который приполз к ней в палисадник на трёх лапах (четвёртая оказалась сломанной) и позволил взять себя на руки и отнести в дом: сопротивляться у Белого не было сил. Да и белым он больше не был: шкуру густо пятнала кровь, и смотреть на это было страшно.

Кота Арина отвезла в ветеринарную клинику. На вопрос «усыплять привезли?» не сдержалась и ответила бранью, после чего котом занялся врач, а Ариной, потерявшей сознание от мысли, что Белому уже нельзя помочь, занимался его помощник.
Под головой было что-то жёсткое. Пальцы нащупали клеёнку. Медицинская кушетка!

— Я где?
— В клинике.
— Меня в клинику положили?
— Не тебя. Кота твоего. Просыпаемся, гражданочка. Открываем глазки и оплачиваем. Здесь ветклиника, а не больница. Оплачивать будем сразу, или частями? Можно частями, если паспорт с собой.
— Паспорт с собой. А что оплачивать?
— Хороший вопрос. Оплачивать переливание крови и лечение. Гена, дай гражданочке нашатыря нюхнуть, она сейчас цену увидит и снова в обморок брякнется.
— Не брякнусь. Деньги у меня есть. А Белый… он живой?

— Спит ваш Белый. Снотворное вкололи. Шкуру ему крепко попортили, и крови много потерял. Но сейчас всё в порядке, мы его зашили, лапу в гипс положили, двойной перелом, хромать будет, но вы сказали не усыплять… Выживет ваш куник. Не плачьте.
— Как вы его назвали? Его Белым зовут.
— Мейн-кун это не имя, это порода. А ваш, похоже, метис. Кто-то согрешил, или его отец, или мамаша.

Арина счастливо улыбнулась: Белый не хромал, ветеринары поработали на совесть, и глаз она ему почти вылечила, пригодились два курса мединститута. Белый больше не крутил башкой, оглядываясь. Значит, видел обоими глазами.

Николая она ждала весь вечер, совершенно забыв, что её пригласили на чай. В окно заглянула луна, покачала золотой головой: «Он не придёт. Тебе давно пора спать. Знаешь, что самое худшее на свете? Ожидание».
Арина уснула почти счастливой: всем, кого она любила, сейчас хорошо. А значит, хорошо и ей.

Алла Михайловна видела, как мучается сын — стряхивает с праздничной скатерти невидимые крошки, вздыхает, поглядывая на часы, вскакивает со стула, снова садится, не решаясь позвонить, чтобы не услышать вежливый отказ.
Масла в огонь подливала Василиска: металась по квартире, подбегала к двери, царапала когтями обивку и орала истошным мявом. Стерилизованная, а всё одно на уме: кота подавай, и точка. Алла бросила в Василиску тапком, та обиженно мяукнула, забилась под кровать и там переживала, завывая горестно и протяжно.
— Ма, зачем ты так? — заступился за кошку сын.

Алла готова была вышвырнуть Василиску в окно. А упрямую девчонку, из-за которой изводится её Коленька, притащить за косы и бросить сыну в руки. Но ведь — нельзя. Всё равно не придёт.

— Не придёт она, Коля. Не нужен ей никто, сама мне сказала.
— Когда?
— А вот как приехали мы, была я у неё, книжку ей читала. Глазами новыми хвасталась.

Колька был уверен, что мать бегала на четвёртый этаж, к Ирине Валерьяновне — продемонстрировать «американский взгляд» (за штатовские искусственные хрусталики заплатила «Барбариска», а деньги Колька заработает и вернёт). А она, оказывается, была у Арины и наговорила о Кольке бог знает что.
— Что ты ей наговорила?
— Да ничего. Говорю же, книжку читала ей, чтобы, значит, поверила, что глазами вижу всё.
—А про меня что говорила?
— Да я не помню уже… Что Ирку ты отшил и теперь, значит, свободен.
— Ладно, мать. Давай чай пить, остыл уже.

Чай пили молча. Колька доел последний кусок торта и улёгся спать. Михална мыла чашки и не понимала, чем не угодила сыну.

ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2021/04/01/1709