07. Террор и Добродетель

    22 прериаля II года Республики (10 июня 179 4 года). Прериальский декрет свалился на  Альбера и на других рядовых робеспьеристов, как камнепад на головы.
 
   Уронив голову на руки, он перечитывал доклад «О принципах политической морали» от 5 февраля с таким сосредоточенным видом, словно надеялся, что на него снизойдет понимание тайного смысла происходящего и приоткроются истинные мысли автора декрета:

- «Террор есть быстрая, строгая, непреклонная справедливость... – вырвался вздох, да, в отношении врагов Революции и иностранных интервентов, понимаю. Он не самоцель, не жестокость ради жестокости, но лишь «крайняя мера, используемая при самых неотложных нуждах Отечества...»

   Да... но куда же дальше упрощать судопроизводство после декрета о подозрительных от сентября прошлого года?!

   Прижался лбом к столу, вырвалось то ли глухое рычание, то ли стон. Никакого чудесного озарения не произошло, понимание не наступило.

   Громкий стук в дверь вырвал Альбера из тяжелого оцепенения.

    После заседания Конвента в кабинет Мерсье ввалился мрачный и нервный Доминик Бланки.

   Буквально упал в кресло и бросил шляпу на ближайший стул, рывком оттянул от шеи белый кисейный галстук:

-  Ты слышал, что произошло?! Это настоящая катастрофа! Противостояние углубится до точки невозврата... страх и ненависть окончательно разделят нас... теперь нас боятся даже те, кто лично ни в чем не виноват и не замешан, а те, кто густо замазаны в коррупционном навозе и в крови уверенно возглавят антиправительственный заговор...

  Этот злосчастный декрет не укрепит наших позиций, он всё обрушит... И куда делась прежняя магическая интуиция Неподкупного и его обычная кристальная логика?!

- Доминик, ты... сам депутат Конвента... только честно... ты голосовал ЗА?

- Черт побери, Альбер! Я зря потратил целый час, прогуливаясь между коллегами и по-тихому пытаясь их убедить не принимать этот опасный для всех документ... но всё напрасно. Ничего бы Максимильен не сделал, если большинство было бы решительно против...
 
    Свое черное дело сделал страх одних и уверенность в его «неизменной правоте» у других...

    От брата Неподкупного Альбер знал, что даже Сен-Жюст, всегда безоговорочно поддерживавший Робеспьера,  отрицательно воспринял эту затею, добрый интеллигентный Леба отказался комментировать ситуацию.

   Мерсье с минуту помолчал, словно решая, стоит ли озвучивать свои мысли или нет, но затем, все- же решился:

   -  Братья Анжельбер предлагали два варианта развития событий для преодоления опасного кризиса. Внести в Конвент проект введения конституции 1793 года – это в любом случае, если противники Неподкупного и Болото откажутся их в этом поддержать, этим они, лишь покажут свое истинное лицо.

   Введение конституции означает демонтаж машины Террора, да, тогда нам нельзя будет ускоренным темпом расправиться с противниками, но и те потеряют возможность уничтожить робеспьеристов, не нарушая закона.

   Если та сторона станет вести себя агрессивно, возможно, потребуется содействие военных, с этой целью уже отмечен генерал Анрио. Но и тут, нужны только упреждающие действия, имеющие целью заставить себя выслушать, а не агрессия.

   Мнения разделились лишь по одному важному пункту, одни считали, что ради общей безопасности стоит сначала казнить вожаков заговора – Барраса, Тальена, Фуше и ряд других, не трогая при этом их заблуждающихся «коллег» из Комитетов – Билло, Вадье, Амара, у этих должен оставаться шанс. И только после этого упразднить режим Террора.

   Другие, их было куда меньше, придерживались мнения, что следовало начать с введения конституции и... ничьих казней более быть не должно.

  Шанс должен быть у любого честного республиканца, даже заблуждающегося, без различий оттенка «окраса»...
 
  И вот, через несколько дней после праздника Верховного Существа Максимильен вынес на обсуждение ЭТО... Кажется, что с чувством реальности у него сейчас не слишком хорошо...

   Доминик мрачно кивнул и потянулся к рюмке коньяка, которую поставил перед ним Альбер:

- С этого дня мы движемся к точке невозврата, если сам Максимильен не одумается или может Сен-Жюст перехватит инициативу и сумеет спасти ситуацию... Что ты думаешь об этом?

  Альбер отвернулся к окну, посреди июньской жары вдруг стало холодно, как в глубине могилы, его смуглое лицо приняло нездоровый пепельно-серый оттенок, белки глаз покраснели:

- Выжить или сгинуть, Доминик, это как суждено. Это отлично понимает Сен-Жюст,  он против Прериальского декрета, но не против Робеспьера, иначе он автоматически окажется в одном лагере с Тальеном, Фуше и прочими «оборотнями и хамелеонами» Революции.

   У якобинца «робеспьериста» выбора нет, третьего фронта нам не дано.
.... ..... ....

    25 июня 1794 года. Длинный слабо освещенный коридор тюрьмы Ла-Форс. Охранник-санкюлот сопровождал агента Общественной Безопасности. Шаги гулко раздавались в полумраке.

- Гражданин Мерсье! – окликнул Альбера строгий резкий голос – вам, похоже, так понравилось у нас, что вы решили здесь поселиться! Чему обязаны вашим визитом на сей раз?

  Мерсье чуть вздрогнул и внутренне слегка напрягся, он узнал голос начальника тюрьмы и медленно обернулся.

   Коренастый мужчина на вид сорока пяти-сорока восьми лет в строгом темном фраке, опоясанный трехцветным национальным шарфом. Шарль Жильбер Жюмийяр.

  - Я намерен серьезно поговорить с вами – начальник Ла-Форс кивнул в сторону дежурной комнаты, откуда одним резким жестом выпроводил троих охранников-санкюлотов.

- Садитесь.

   Властный тон начальника тюрьмы показался Альберу неуместным. Мерсье скрестил руки на груди, холодно сузил глаза и остался стоять.

- Мне и так удобно. Не забывайте, я человек Комитета Общественной Безопасности, а не один из ваших заключенных. Я сам могу определить сюда кого угодно... Итак, что у вас ко мне?

   Жюмийяр медленно стянул с головы черную шляпу с трехцветной кокардой и аккуратно положил ее перед собой на потемневший от времени деревянный стол. Медленно поднял глаза на стоящего перед ним молодого человека.

- Не из моих заключенных...ну, может это временно... сами видите, что у нас происходит...

  Речь пойдет о вашем поведении в стенах Ла-Форс...знаю, вы и раньше иногда оставались здесь на ночь... но я совсем не о том... я... об этой аристократке... ради которой, вы ухитрились превратить одну из камер в очень даже благоустроенное помещение...

   Я, как человек... не желаю вам зла... но этого не скажешь о  гражданине Меневале, который доложил мне по всей форме и во всех красках... Всё это весьма серьезно. Ну, и что будем с этим делать? 

   Чего на самом деле хочет Жюмийяр, в мыслях Альбер перебирал версию за версией. Что ему нужно?
   Содействие в чем-либо ему нужно или нагло и откровенно потребует денег за молчание? Ну что ж,  у меня тоже есть для вас сюрприз...спасибо гражданину Вольфу...

    - Что вам обещал Меневаль? – жестко отчеканил Мерсье – молчите, а я вам отвечу, он обещал содействовать в скорейшем освобождении вашего сына, которого три дня назад неосторожные слова брошенные в состоянии опьянения отправили в Маделонет. Но для этого он требует жёстко «разобраться» со мной...

     Вы считали, что «поймали» меня на чем-то предосудительном и можете диктовать условия, а в это время я сам вас искал...

      Взгляд Жюмийяра при этих словах на секунды заметался, на скулах от волнения выступили красные пятна.

     Инициативу и властный тон теперь уверенно перехватил Мерсье.

- Вот, взгляните... – он вытащил из папки и протянул Жюмийяру документ – это копия обычной анкеты, которую оформляют при задержании...понимаю... в наше время задержание и арест это практически одно и тоже, увы. Читайте, читайте внимательно.

   Ваш несчастный сын без пяти минут «подозрительный элемент»...Без пяти минут жертва декрета Прериаля... а вы... разве после этого вы останетесь в этой должности и вообще на свободе? 
 
   Меневаль в роли помощника в спасении вашего сына? Читайте же, гражданин Жюмийяр, чьи подписи стоят под анкетой...

    Кавуа, Клеман, Розье... ни о чем... а ниже, что мы видим... мелко, чтобы подпись не бросалась в глаза... да-да... Анри  Меневаль...

   Ну, «закопаете» вы меня, допустим... но он не станет спасать вашего сына, и вы отправитесь вслед за ним, освободив Меневалю место начальника Ла-Форс...  Думайте, Жюмийяр...

    Гражданин Жюмийяр нервно замер и задумался, сцепив пальцы в замок.  Наконец, смертельно бледный, он поднял глаза на Мерсье:
- А что ВЫ со своей стороны можете предложить?

  Альбер, наконец, решил присесть, положив ногу на ногу и скрестив на груди руки:

- Вот это деловой подход, уважаю. Что касается вашего сына... нет на него никакого дела, Меневаль откровенно взял вас на испуг, анкета, составляемая при задержании это не приказ об аресте, сами понимаете... она может и исчезнуть, такое иногда происходит, небрежность в делопроизводстве...а заинтересованные люди помогут вашему сыну.

    В этом не будет ничего странного, как говорится, жестокость законов можно компенсировать небрежностью их исполнения...

   Жюмийяр слушал Мерсье, опустив голову, но после того, как своими глазами увидел подпись Меневаля под анкетой о задержании сына, он был вынужден довериться Альберу, выбора у него не было.

- А что во всем этом требуется с меня? – сорвалось с побледневших губ.

  Мерсье медленно поднялся, подошел к мрачному и озабоченному начальнику Ла-Форс и положил руку ему на плечо:

- Совсем немногое, но это принципиально. Вы забываете о гражданке Жюссак,   особых условиях ее содержания и «закрываете глаза» на мои визиты...

  - Я согласен – поспешно ответил Жюмийяр – но если о ней вспомнит Фукье-Тэнвиль и его люди из трибунала, тут я бессилен и как же Меневаль...поверьте, он же не успокоится...

   Фукье? Мерсье знал, немало доносов, докладных записок, анкет и даже готовых сформированных дел так и не доходило до общественного обвинителя... это работа его секретаря Робера Вольфа и его людей. А что касается Меневаля...

   В темных глазах Мерсье засверкали фейерверки холодной управляемой ярости. Он сделал властный жест в направлении  железной двери:

- Прикажите найти его, пусть придет сюда, мне есть, что сказать ему! Я сумею заткнуть пасть этому шакалу!
....   ..... .....
    Прошло около получаса, прежде чем озадаченный и заинтригованный Меневаль возник на пороге дежурной комнаты.

   Мерсье сидел за старым потемневшим столом с видом следователя.

- Ну же, проходите и садитесь, гражданин, не отнимайте у меня время...

   Голубые глаза Меневаля, словно две мрачные и бездонные полыньи, подернулись льдом.
 
- Не переигрывай, приятель, я тебе не подчиненный. И что за тон, разве я обвиняемый и стою перед трибуналом?

   Мерсье с задумчивым видом медленно раскрыл папку, полистал и только потом поднял на Меневаля тяжелый взгляд:

   - Перед трибуналом предстать у  тебя есть все шансы... В моих руках докладные записки, адресованные Фукье, сейчас от меня... и еще от некоторых людей зависит, ознакомится общественный обвинитель с ними или никогда не узнает о них... 
 
- Что за наглость, Мерсье! – зашипел Меневаль и рывком поднялся со стула – стоит мне только заявить о твоей аристократке и райских условиях, которые ты ей организовал прямо в Ла-Форс..Отправитесь вместе в одной телеге на площадь Революции! - сделал характерный резкий жест ладонью по горлу.

- Молчать! – Мерсье треснул ладонью по столу –сиди, заткнись и слушай! Что за отношения связывали тебя с кружком коррумпированных депутатов, осужденных по делу Ост-Индской компании осени 1793, не хочешь рассказать поподробнее?

  Но тогда ты ловко увернулся и прошел по их делу всего лишь свидетелем... Но ведь дело можно и поднять...

   Твои выступления у кордельеров против революционного правительства весной этого года... твоя близость к «снисходительным»...

   Хоть верно и то, что ты вовремя от них дистанцировался, когда понял, что им конец...
   Несколько изнасилованных женщин-заключенных дали против тебя показания... скажешь "эти аристократки нагло лгут"... тогда почему они не показывают на меня или кого-то другого?

   А эта фраза, напомнить, кому ты это говорил и когда или не стоит?

   «Сейчас пытаются всем внушить, что Республика погибла, если на все должности не будут назначены кровожадные люди...»

  Родной мой, это ты о ком?  Поверь, моя должность, и декрет Прериаля развяжут мне руки – теперь змеиное шипение исходило от Альбера, он буквально навис над замершим Меневалем, опираясь руками об стол.

   Мари де Жюссак не узнала бы своего любимого в эти минуты...

- Чего ты хочешь? – самоуверенность Меневаля заметно сдала позиции.

- Чтобы ты заткнулся для начала. Малейшая угроза для гражданки Жюссак... и тебя больше нет... а главное, всё будет по закону...