Цирк. Гипноз

Из ироничной трилогии «Мой вклад в искусство»

Когда история стремительно делает новый виток, когда происходят грандиозные изменения в мире, совершаются также и значительные трансформации в жизни индивидуума. Нет ни одного выходца из СССР, которого не затронула бы перестройка, развал страны и формирование на ее руинах независимых государств. Людям пришлось менять мировоззрение, работу, место жительства. Кардинально поменялась система координат. И не в первый раз так глобально за одно столетие.
Но есть базовые оси, основополагающие принципы, которые не в состоянии поколебать даже гибель империй. Ушли в небытие римская, британская, российская империи, а фундаментальные ценности остались нерушимы: любовь, вера, честь, красота. И все потрясения, пожалуй, направлены именно на то, чтобы в человеке фундаментальные основы не  рушились, а становились только крепче, чтобы каждый имел возможность четко расставлять приоритеты. Императоры, Президенты приходят и уходят, а верность себе и правде не могут меняться в зависимости от устройства страны и политической конъюнктуры.
Устоять и не подстроиться под общий хор, сохранить своё «я» и трезвую оценку ситуации бывает очень сложно: когда окружающий мир штормит, старое рушится, и агрессивно пропагандируются новомодные идеи и стереотипы. Но для того человек и рождается, чтобы «учиться, учиться и еще раз учиться» (и в этом классик был прав, на мой взгляд). И учиться до тех пор, пока не усвоишь материал, не сдашь экзамен. Расскажу об одном из своих уроков.
История эта приключилась в далеком 1992 году. В стране отбушевала перестройка, затухла антиалкогольная компания, шел процесс формирования независимости Украины, хотя мало кто еще осознавал грандиозность и трагизм всего случившегося.
В магазинах шаром покати. И это в Киеве! Но при этом жила, горела в народе надежда на лучшее, на перемены, которые изменят жизнь. И она станет чем-то приятным, не унижающим человеческое достоинство поиском элементарного, которое невозможно приобрести за честно заработанные деньги. Все жили ожиданием перемен к лучшему, верой, что уж на этот раз все не напрасно и будет людям счастье.
А, может, оптимизм этот стоит приписать моему молодому возрасту, в котором многое еще видится в лучшем свете и все представляется возможным. На фоне масштабных перемен ясно вставало из дыма истории понимание, что старое себя изжило. Оно  безвозвратно падало в бездну прошлого. И грядут, уже происходят  глобальные сдвиги. Тут тебе и смена формаций, и развал империи, а за этим — создание нового государства и его устройство. Кто мог тогда подумать, какие нас ждут времена? А пока — молодая кровь бурлила, в голове роем гудели новые идеи, душа была полна самых светлых надежд и ожиданий.
Тогда я работал главным инженером по проектированию газопроводов. Мотался по всей стране в поиске заказов, проводил выбор трасс, согласование проектов и изменений к ним. В командировках проходило больше половины года, и с семьей мы  виделись по выходным. Тут сказывались и личные амбиции, конечно же, стремление заработать. На моей стороне был и бум газификации. Заказчиков было много, потому что газ, даже если это и кажется странным в разговоре о конце ХХ-го века, впервые приходил не только в села, но и в районные центры, целые районы и множество  небольших городов.
Как и полагается первопроходцу-газификации, на местах меня принимали с большим интересом и некоторым почетом. А как у нас принято проявлять радушие? Ну, конечно же, — накрыть стол, да как полагается. А как полагается вы, безусловно, в курсе.
Невзирая на строгие запреты и возможные наказания по административной линии, чиновники на местах смело шли вразрез с генеральной линией партии (она уже не была той силой, но некоторая инерция еще сохранялась), накрывая поляну. Смекалка при этом применялась незаурядная.
Чаще всего спиртное наливалось в графинчики под видом сока. Особо находчивые разливали алкоголь в чайнички, поэтому застолье напоминало собрание любителей чая, но с легким налетом извращения: чай пили не растягивая, не смакуя, а быстро, рывками, покрякивая и залпом опрокидывая чашки. Закусывали при этом не сладостями, а салом, капустой, отбивными и всем, что к чаю обычно не подают.
После нескольких лет таких командировок я понял, что надо менять ситуацию. В этом я пошел в отца — не был ни любителем, ни профессионалом по спиртному. Грамм сто пятьдесят крепкого — пожалуйста. Но и это количество не доставляло мне большого удовольствия, про б;льшие и говорить не приходится: Мой организм и мировоззрение противились зелью. К тому же, тягаться в этом деле с подготовленными кадрами на местах было не только совершенно бессмысленно, но еще и противоречило моим желаниям… Но отказывать хлебосольным хозяевам было неловко.
Тогда я еще не понимал, что мой приезд был просто поводом для хорошего застолья у местной элиты. Выезжали на выбор трассы руководители разных структур, а после трудов праведных, на свежем воздухе, при благоприятной погоде (а иногда и в непогоду) расслаблялись.
Отказываться красиво я еще не умел, да и отношения надо налаживать. Более того, в головах людей не укладывалось: газовик не хочет (не может) выпить! Само звание обязывало! И вот, я стал ощущать себя «человеком измученным нарзаном», как герой Ильфа и Петрова. Тем более, что этот нарзан не доставлял мне никакого удовольствия, а пользы и подавно.
Варианты типа «болею», совсем смешное «не пью» и другие аргументы на местах не просто не принимались, а вызывали  подозрение, насмешку и самое главное — крушение светлых надежд местных товарищей на славный вечер. Откровенно говоря, основой такого теплого радушия я вижу простую причину: газ сильно облегчал быт и выводил комфортность жизни на принципиально новый уровень. После электрификации двадцатых-тридцатых годов это было первой не выборочной, а повсеместной волной улучшений, улучшений для всех и каждого. Именно это и хотели отметить, а уж потом и причастных к этому чуду отблагодарить.
Как-то я поделился своей проблемой с соседом Сергеем. Он работал врачом. И не простым, а нейрохирургом, который выполнял многочасовые операции на головном мозге. Это не мешало ему быть профессиональным поглотителем спиртного — в любом его виде и количестве.
Намного позже он стал одним из зачинателей клуба анонимных алкоголиков и искренним апологетом здорового образа жизни. А в то далекое время он боролся с пьянством и алкоголизмом в стране другими образом, стремясь выпить как можно больше, лишив других граждан возможности пристраститься. Так он оказывал поддержку партии и правительству, пропагандировавшим здоровый образ жизни. Можно сказать ценой своего здоровья, спасал здоровье и даже жизнь других людей. Настоящий  доктор!
Моя озадаченность показалась ему смешной, а ситуация даже вызвала легкую зависть. Но он не без труда преодолел это порочное чувство, проявив неподдельную солидарность. Первые его рекомендации вылились, по сути, в обучение, как с наименьшим влиянием на здоровье выпить наибольшее количество спиртного. Меня это совершенно не устраивало, так как шло вразрез с моим намерением увильнуть от любой возможности выпить. Я нуждался в совете, как максимально деликатно, но не менее эффективно при этом отказывать гостеприимным хозяевам.
По советам Сереги я понял, что это целая наука: поглощение напитков и ликвидация последствий. Он с упоением  рассказывал, что и с чем сочетается, как и что запивать, закусывать. Он, я уверен, смог бы целый трактат написать о совместимости определенного типа алкоголя с определенными продуктами. Он говорил, и глаза у него покрывались мечтательной поволокой, и казалось, что вот-вот у него потекут слюнки. Техники эффективного отказа у него не было. Доктор не мог по определению сказать что-то дельное в этой плоскости.
В один прекрасный день упомянутый заботливый доктор сообщил, что в цирке открывается новый сезон, и предложил сходить туда с детьми. Мы были как раз в том возрасте, когда дети подрастали и требовали постоянного внимания и заботы. Делали мы это с любовью и теплом, без насилия над собой, без преодоления эгоизма.
Но в этот раз Серега немного хитрил. Больше семейного отдыха его занимала одна деталь. Целое отделение представления было посвящено шоу Павла Шатковского с его фокусами и гипнозом. Это, конечно же, был яркий и зрелищный аттракцион, но соседа моего привлек сеанс гипноза со смельчаками, которые не побоятся выйти на арену. Доктор воодушевленно рассказывал о том, что гипнотизер, угостив таких зрителей водкой, валит затем их на манеж и закладывает в них отвращение к алкоголю.
— Говорят, охота к спиртному после этой процедуры пропадает напрочь, — горячо агитировал меня доктор.
— Так мне это и не надо. У меня и без того отвращение. Это тебе больше нужно, — отвечал я, не боясь его обидеть.
Серега и не думал обижаться. Он был полностью поглощен предстоящим представлением и гипотетической возможностью избавиться от недуга.
Следует добавить, что в те смутные времена стали популярны Чумак и Кашпировский. По телевизору проходили сеансы то ли гипноза, то ли лечения, то ли внушения. Люди мало что в этом понимали, но тянулись к новому и неизвестному. Казалось, что таким образом можно избавиться от болезней и проблем. Вакуум исчезнувшей партийной идеологии стала заполнять религия и совершенно новые для подавляющего большинства явления — эзотерика, экстрасенсы и все неведомое и загадочное, что было в СССР за семью печатями.
У меня к тому времени уже были свои пробы в этой области. Я делал массаж детям и это был, конечно, не профессиональный массаж, а, скорее, просто поглаживание. Но кашель, как нам с женой казалось, проходил быстрее. Необъяснимое случалось с тетушками и мамой, когда удавалось понизить их давление без медикаментов, просто подержав мою руку на затылке.
Приближался день открытия сезона в цирке. Для города это всегда было событием. Билеты раскупались загодя, что заставило нас позаботиться о них заранее, тем более, что шли мы большой компанией: молодые родители, воспитывающие детей в любви, стремящиеся проявить максимальную заботу и дать им все возможное. У многих из нас было уже по двое детей, и в цирк традиционно шли всей семьей. Таким образом, нас набралось человек двадцать, желающих купить билеты на соседние места. Достался нам, конечно же, последний ряд.
Открытие сезона выпало на солнечный, теплый день в первых числах сентября. Дети с самого утра были на пределе своей активности в ожидании представления — кричали, бегали, капризничали, их было невозможно успокоить до самого выхода.
На площади перед цирком шумела настоящая ярмарка. Продавали в основном безделушки и сувениры, которые были магнитами для детей со всего города. Многим родителям стоило больших усилий провести их мимо рядов. Большинство мам и пап обещали купить хоть всю ярмарку, но только после представления, надеясь на забывчивость своего чада. Ну, а кому нужны эти красные носы и оранжевые уши? Эти ослики и лошадки?
Но меня подгоняла пройти эти преграды прошлогодняя фотография. Тогда мы усадили детей на циркового осла и сделали «дивный» снимок, на котором все дети смотрят кто куда, но только не в объектив камеры. И только двое папаш и осёл послушно позировали. У наших жен этот снимок получил название «три осла и дети».
С тех пор я прохожу мимо цирковых ослов с особым чувством, то ли смущения то ли презрения, отворачиваясь от них, поглядывая на зазывал с показной гримасой безразличия. Успешно прорвавшись через все преграды, мы благополучно добрались до своих мест под куполом цирка. Видно было все как на ладони. И это прекрасная особенность цирков, когда представление видно с любых мест. Мне даже нравилось сидеть повыше, а не там, где в лицо зрителям летят опилки.
Первое отделение было насыщено разнообразными номерами и трюками. В цирке все становятся детьми. Мне доставляет огромное удовольствие наблюдать, как преображаются люди, и лица их начинает озарять детская, даже блаженная улыбка. Бабушки и дедушки молодели, превращались в детей, но почему-то седых и с морщинками, которые хоть и растворялись в лучах циркового света, но оставались заметными. В глазах появлялись искорки лукавства, ожидание чуда и вера в волшебство. Не знаю, кто громче смеется над шутками клоунов и удивляется фокусам — дети или взрослые. Да и сам я не раз невольно расплывался в улыбке… Даже от одного слова — «цирк».
Преставление шло своим чередом, и мы растворились в цирковой атмосфере. После шумного антракта с положенным поеданием мороженого и разглядыванием фотографий, началось второе отделение, полностью отведенное для фокусов и гипноза Шатковского. Аттракцион был продуманным и красочным и складывался из множества неожиданных номеров. Но все ждали обещанной части с участием зрителей.
Откровенно говоря, у меня не было ни малейшего желания  быть участником. Наши с Серегой беседы были в моем понимании не более чем пустым трепом. Я думал, что он вызовется сам и, пользуясь таким случаем, выйдет на арену бороться за независимость от зависимости. Ведь у меня-то такой проблемы не было.
И все бы так и прошло, если бы в объявлении этой самой ожидаемой части представления не прозвучало, что на арену приглашаются зрители с нетрадиционными способностями, и они, эти способности, будут выявлены и усилены. Вызвавшимся смельчакам сулили должностью «партнеров гипнотизера». И в конце анонса, будто между прочим, без какого-то акцента прозвучали слова о помощи всем, кто страдает от алкоголизма. Объявление не активировало Сергея и его жену. Зато моя супруга исполнилась энергии. Она решительно забрала с моих колен младшую дочь и твердо заявила:
— Давай! Иди! Будешь детей лечить!
Мои возражения не принимались во внимание. Серега ерзал на пятой точке и старался тайно мне подмигнуть. Мне казалось, что он ищет компанию и намекает: если ты пойдешь, то и я.
Тем временем на арену потянулся народ. Желающих было немного: несколько мужчин и две-три женщины. Люди, видимо, стеснялись публично признаться как в своем недуге, так и в своих способностях. Ведущий настойчиво приглашал зрителей на арену цирка.
Но куда настойчивее была моя жена, подключившая к уговорам почти всю большую компанию. Не помню уже, что послужило окончательным импульсом (то ли концентрированный толчок жены в спину, то ли превратившиеся в тик подмигивания доктора), но я встал и пошел.
Серега остался на месте. Обернувшись, я увидел его несчастные глаза. Это был взгляд человека, расстающегося со своей мечтой. Или провожающего лучшего друга, который решился на дальний полет или плаванье. К тому времени, пока я спустился с нашей верхотуры, на арене уже собралось много людей. В результате все стоявшие замыкали магическое цирковое кольцо. Дальнейшие зазывания ни к чему не привели. Подведя черту объявлением, организаторы приступили к этой оригинальной части аттракциона.
Мне было странно стоять в лучах прожекторов на арене цирка. Было ощущение, что все происходит не со мной, будто я оказался здесь неведомым, волшебным образом. Зрители были словно в другом измерении, зал казался очень далеким. Я почти не слышал людей за своей спиной, практически не видел тех, кто был передо мной. Проседающая под ногами арена была более реальной, чем весь мир за ее пределами.
Шатковский шел вдоль отважных добровольцев и касался рукой их лбов. Сзади проходили его помощники и подхватывали тех, кто качнулся назад. Некоторые практически падали и без посторонней помощи наверняка опрокинулись бы на спину. У других все проходило без каких-либо последствий, и они стояли, как противотанковый надолб.
Мне показалось, что гипнотизер, проходя мимо, излишне фривольно толкнул меня в лоб, от чего толчок вышел довольно сильным. Я отклонился больше от прикосновения, чем поддался гипнотическому воздействию. Сейчас не помню: глаза у нас были закрыты или открыты в тот момент. После прохождения полного круга, меня оставили в числе дюжины смельчаков, прошедших это странное испытание.
Представление продолжилось. Оно, наверняка, запомнилось всем зрителям, поскольку разделилось на две части: одна шла здесь, на арене, а вторая — на галерке, в нашем секторе и нашем ряду. Если сверху арену видно хорошо, то отсюда, снизу, верхние ряды казались очень далекими. Люди виделись маленькими, как будто весь цирк был заполнен лилипутами. Может, это от страха или волнения, но нашу компанию я не видел и мог только догадываться, где они.
Матросы парусных судов всегда носили полосатые тельняшки. Не для красоты их придумали (хотя это и красиво), а для того, чтобы видеть матросика на высокой мачте, стоя на палубе, и отдавать точные команды. На моей дорогой жене в тот вечер была надета красивая полосатая блузка. Она у меня высокая, статная и очень красивая женщина. Мимо без внимания такая не пройдет. А в этой блузке и под самым куполом цирка она была хорошо видна всем. Да  еще и голос у нее зычный — слышно тоже было всем. Но не мне, не сейчас! Когда благоверная увидела, что ее родного мужа подвергли гипнозу, воображение ее, ежесекундно просчитывающее угрозы для семейства в той или иной ситуации, мгновенно нарисовало два возможных сценария. Либо любимый отныне будет вскрикивать по ночам, либо постепенно перестанет узнавать ее лицо, погружаясь все дальше в гипнотическую нирвану. Эти жуткие картины подбросили ее с места, и она, второпях передав детей кому-то из друзей, поднялась во весь свой прекрасный рост и звучным голосом закричала:
— Верните мне мужа! Юра, вернись!!!
Зал разразился раскатом смеха.
Но я, происходящего на галерке не видя и не слыша, был полностью поглощен участием в аттракционе. Смех публики я отнес к присутствующим на арене клоунам, но никак не мог понять, почему зрители смеются. «Пропустил что-то уморительное», — подумал я.
Действие аттракциона набирало свой ход. На арену вышла помощница иллюзиониста (или, как принято говорить, ассистент) — классический ее вариант: много ног, бедер, грудей при минимуме одежды. В руках у нее был поднос, на нем стояли стаканы. Это было банально и некрасиво. Поднос был пластиковый, коричневый, как в столовке, а стаканы — такие гладкостенные, которые обычно вставляют в подстаканники в поездах. Ну, в общем, никакой эстетики. Стаканы были наполнены прозрачной жидкостью по самый край, что называется по Марусин поясок.
Шактовский торжественно объявил, что в стаканы налита лучшая водка «Смирнов» и нам предлагается ее выпить. Но после этого мы уже никогда не будем пить этот менделеевский напиток, как, впрочем, и другие алкогольные напитки. Невзирая на такую грустную перспективу, я услышал, как сглотнули слюну мужики в цирке, увидев такую шаровую первоклассную выпивку. Еще и во времена тотального запрета и дефицита. Удивляюсь, как вообще разрешили этот номер. Разве что своей направленностью на борьбу с алкоголизмом он вписывался в дух времени.
Барышня с подносом стала обходить стоящих полукругом участников. Я стоял, завершая ряд. Она подошла ко мне. Все остальные уже приступили к поглощению чистой, как слеза, жидкости.
Определенное действо разворачивалось и под куполом. Моя верная жена, убедившись в бесполезности своих призывов, пришла к выводу, что просто так ей мужа не вернут. Затуманенным слезами взором она видела на арене сиротливо стоящего, загипнотизированного мужа, к которому приближалась полуобнаженная девица со стаканом подозрительной жидкости.  Вырисовывалась тревожная перспектива непредсказуемых последствий. Наполненными слезами взглядом смотрела она, как я стою там брошенный. Под гнетом всего этого она приняла единственно верное решение: организовать спасательную экспедицию. Только вот в экспедицию идти никто не хотел. Понимая, что времени нет, она нависала над залом, застывая в крике:
— Юра! Вернись!
По воспоминаниям друзей создавалось впечатление, что её грациозная рука  пролетала прямо над головами зрителей, сидевших на несколько рядов ниже. А они инстинктивно пригибались, втягивая головы в плечи, чтобы не пострадать.
— Вот подсадная утка дает! — сказал кто-то из зрителей за моей спиной.
— Да, артистка первоклассная! — согласился другой зритель.
Я не понимал, о чем речь. И даже представить не мог, что речь идет о моей жене.
Одновременно с призывами матроса Железняка моя милая пыталась пинком вытолкнуть кума из кресла, отправив его на мое спасение. Тот упирался, пытаясь вразумить ее, что ничего плохого не происходит, что я скоро вернусь живой, здоровый и совсем непьющий. Все эти аргументы не просто растворялись в воздухе, но еще и  вызывали агрессивную реакцию. К пинкам моментально добавились мощные посылы, оформленные в те самые крепкие выражения на русском языке. Но кум оказался стойким и  места своего не покинул.
А вот Серега проникся, видимо, чувствуя свою вину во всем происходящем. Он быстро поднялся со своего места и стремительно направился вниз по проходу, опасаясь, видимо, что дух у него иссякнет раньше, чем он достигнет цели. Он даже забыл оставить своего младшего сына, и бежал вниз, как на эшафот (хотя на эшафот поднимаются и совсем не бегут) с маленьким Андрюшкой на руках. Это был годовалый бутуз. Толстый такой, в складочках флегмат. Он молча взирал на все происходящее своими большими синими глазами, которые подпирали розовые, пухлые щеки.
Уже почти дойдя до арены, Серега сообразил, что ребенок может помещать спасательной экспедиции. Поэтому он решил вернуть его обратно. Но, так как времени было в обрез… Вы фильм «Цирк» видели? Старый, советский, черно-белый, 30-х годов. Там был эпизод, когда по рядам предавали негритёнка. Сцена — один в один. Доктор сунул сына первой попавшейся тетке в руки и произнес:
— Передайте на последний ряд.
Цепочка заработала, и Андрюха поплыл по рядам вверх. Всем в зале было весело: народ однозначно воспринимал происходящее частью аттракциона. Наверняка, большинство предполагало, что и моя жена, и Серега, и даже ребенок — подсадные артисты.
Я почувствовал оживление в зале, услышал смех, но все это расценил как реакцию на происходящее на арене. Все мое внимание было сосредоточено на единственном оставшемся на подносе стакане, который держала перед моим носом слегка прикрытая узкими полосками ткани девица. «Надо же, — удивился я, — подсчитали точно, сколько стаканов наливать. Наверное, дорогая водка. А в стакан граммов 250 войдет…».
И именно в этот момент я четко осознал, что в стакане — обыкновенная вода. И, скорее всего, еще и из-под обыкновенного водопроводного крана. Но вместе с этим я удивительно ясно понимал, что если я ее выпью, эту воду, то стану пьяным. Как буду вести себя после такой огромной, для меня, дозы псевдо-водки я мог только предположить. Но нечто гадкое произойти могло. И весь цирк будет надо мной смеяться! Но не это было самым страшным: в зале находились мои дети. Возникала ситуация, при которой они могли увидеть своего отца в таком состоянии, в котором никогда, слава Богу, не видели. Такого удара для них я допустить не мог. В озноб бросило от  одной только  мысли об этом, на лбу выступил холодный пот.
Барышня настойчиво поднесла стакан ближе к моему носу и ласковым голосом предложила:
— Ну что же вы! Угощайтесь, пейте!
Я уже немного пришел в  себя и твердо ответил:
— Я не буду пить!
Она немного растерянно посмотрела на меня и подсунула стакан под самый нос:
— Да вы что! Это же водка «Смирнофф»!!!
Именно так и сказала с двумя звучными «Ф», стараясь этим убедить меня в том, что это именно водка, да еще и высшего  качества.
— Нет! Не буду! — еще тверже ответил я и для убедительности начал отрицательно махать головой из стороны в сторону.
Мою решимость укрепил вид остальных вышедших со мной на арену зрителей. Они, выпив воды-водки, действительно опьянели и вели себя соответствующе. Кто-то ходил, шатаясь, кто-то плясал и пел, но больше всего меня впечатлила одна дама, которая зигзагообразно ползала по манежу на четвереньках.
Шатковский удовлетворенно прохаживался среди них, и тут его взор остановился на мне, отрицательно мотающем головой. Одновременно с этим девица призвала мастера гипноза на помощь, кивнув в мою сторону и тревожно произнеся:
— Этот пить отказывается!
Иллюзионист подошел ко мне и увещевательно, но напористо, в тон ассистентки, сказал:
— Ну, чего ты упираешься! Пей, тебе говорят! Тебе ж платить не надо. Шара!
Я посмотрел на него так…. Наверное, так смотрели партизаны или подпольщики на фашистов во время допроса. Я с вызовом бросил ему:
— Пить не буду!
Он постарался еще раз надавить, произнеся чуть ласковее:
— Ну чего кобенишься? Пей!
Мой ответ я вам передать не могу, поскольку тирада выдалась длинной и практически вся состояла из непечатных слов. Могу сказать одно: повторить такой набор вряд ли удастся. Ну, разве что, при аналогичных, экстремальных  обстоятельствах.
Шатковский, понял, что дальше давить не стоит и следующим моим ответом на его предложение будет просто удар в лицо.
— Ну, ты, блин, даешь, — крякнул он, — ты постой только здесь и не уходи.
И пошел заниматься дальше своими опьяневшими подопытными. Он шел от одного к другому, делал какие-то пассы руками, и люди на глазах трезвели, выпрямлялись, вставали на ноги и преображались, возвращаясь из полу-животного состояния в человеческое.
Я стоял, немного покачиваясь (это ощущал только я), и думал,  как бы поскорее отсюда уйти. Вдруг я услышал позади себя голос Сереги, который шепотом кричал (и так бывает в цирке):
— Юрка! Юрка! Пошли! Тебя Ленка зовет. Пошли, давай!
Он стоял перед бордюром. Все его пытки перелезть и утащить меня были безуспешны. Вначале он не смог преодолеть барьер. Совсем забыл сказать, что фигурой Серега как нельзя лучше подходил на роль клоуна: невысокий ростом, на коротких, кривоватых ножках, с выпирающим, как мячик, брюшком и оттопыренной попкой. Весь он был нескладный и несуразный. Поэтому (или из-за панической боязни лишиться дара пить спиртное) с первого раза барьер преодолеть он не смог. Второй попытки не было — подоспел работник цирка и удержал его. Серега уселся на бордюре, продолжая уныло просить меня вернуться.
Я попытался перелезть к нему, но что-то удерживало меня. Может, данное слово Шактовскому, а может, действительно определенное гипнотическое воздействие. Не знаю, но я не стал перебираться через бордюр, а уселся на него рядом с Серегой, но со стороны арены. Бордюр оказался на удивление мягким, покрытым чем-то вроде ковровой дорожки, и сидеть на нем, дожидаясь артиста, было очень удобно.
Тем временем гипнотизер закончил под всеобщее одобрение работу с людьми. Он отпускал их по одному, и они шли на свои места весело и трезво, с радостно поднятыми головами. В завершение он подошел ко мне. Я решительно встал перед ним. Некоторое время мы стояли молча, глядя друг другу в глаза, и мне показалось, что это продолжалось довольно долго. Во всяком случае, значительно дольше мимолетного обмена взглядами. Шактовский похлопал меня рукой по спине и, широко улыбаясь, вручил программку с пожеланиями и автографом. Он пожал мне руку и начал было что-то говорить. Но я ничего не услышал — громко заиграл оркестр, подытожив это странное представление.
Звуки труб оживили меня. Как знаменитый прыгун Брумель, я  перемахнул бордюр и стрелой взлетел на верхний ряд. Позади, пыхтя, но довольно быстро преодолевая ступени, семенил Серега. Видимо, он все же опасался обнаружить себя слишком близко к этому опасному гипнотизеру.
Жена утирала слезы вторым или третьим платком. Невозможно описать ее радость от нашей встречи: видеть меня живым и здоровым она уже и не чаяла. Она обняла меня, будто встречая с фронта, и прижала мою голову к своей груди, поглаживая рукой и всхлипывая.
Не помню уже, были ли еще какие-то номера в тот вечер. Мы сидели обнявшись под куполом цирка и совершенно не замечали никого вокруг, даже дети не нарушали нашего единения.
А потом мы шли домой. Уже стемнело, и на небе красовался узкий серп луны. Я шел, нет, не шел — летел с необыкновенным чувством свободы и легкости. Было ощущение, что я слегка касаюсь поверхности земли то кончиком пятки, то носком, и стоит мне только захотеть и оттолкнуться получше, я пушинкой взмою ввысь и достану рукой этот узкий серебряный серп. Но для этого мне пришлось бы опять оставить свою жену. А так поступить с ней я не мог. Особенно после всего того, что она только что пережила и сделала для моего спасения!
Эта история стала одной из любимых застольных баек, которые так артистично рассказывает отказавшийся от спасательной экспедиции кум. Он до сих пор попрекает мою жену: не полученными тумаками, а теми ругательствами, которые на него вылились. Вот только моя супруга не очень любит вспоминать этот поход в цирк, считая, что она была  смешна и вела себя глупо.
На мой взгляд, это был весьма показательный случай, который продемонстрировал опрометчивость и стойкость, здравомыслие и желание угодить, любовь и решительность. В цирке ярко проявляются качества и характер человека. Он не только смешит и развлекает, а еще и проверяет, воспитывает людей. И цирковым артистом не каждый может стать — там маленькая арена, много света. Все на виду, не спрячешься за спинами. Любой промах, любую фальшь  зритель увидит сразу.
Что же касается алкоголя, то я благополучно продолжаю употреблять его в привычных (малых) дозах. Отказываться я все-таки научился и делал это уверенно и тактично, когда видел, что это не слишком обижает хозяев. Но когда мне все-таки приходилось поднимать бокал, делал я это весьма умеренно (впрочем, как и всегда). И всегда мягко прекращал пить по своему желанию.
Серега после этого всерьез принялся за борьбу со своей зависимостью. Он испытал много методик, клубов, религиозных течений и курсов. В результате он стал лидером и одним из основателей Клуба анонимных алкоголиков в Киеве.
Шатковский еще несколько раз приезжал потом в Киев. Мы не ходили. Но, как говорят, такого номера со зрителями уже не было.  Программку с его пожеланиями я где-то потерял, так и не узнав, чего он мне там пожелал.