Гауф. Легенда о гульдене с оленем

Легенда о гульдене с оленем*.

   В Верхней Швабии по сей день стоят стены замка Гогенцоллерн**, когда-то самого величественного в округе. Стоит он на круглой площадке крутой горы и с этой прочной высоты далеко и беспрепятственно видно окружающие земли. Собственно и за границами обзираемого края уважали смелый род Цоллернов; имя их знали и чтили во всех немецких землях. Ещё много лет назад, я думаю, до того, как изобрели порох, был на свете Цоллерн, от природы чудаковатый человек. Нельзя было сказать, что он тиранил своих подчинённых или враждовал с соседями, однако не было ему никакого доверия то ли из-за тёмных его глаз, то ли из-за сморщенного его лба, то ли из-за его угрюмой односложной манеры говорить. Немногие окромя его челяди слышали, как он порядочно разговаривал, ибо ежели проезжал он верхом по долине, встретившийся ему снимал шапку, представлялся и говорил: "Добрый вечер, ваше сиятельство, хорошая же погодка нынче" - тот лишь отвечал: "Вздор!" - или: "Уже знаю.". А ежели кто-то что-то не так делал ему или его лошади, или крестьянин в овраге встретится со своей телегой, которого не шибко-то быстро мог граф объехать еа своём вороном, то метал он в злобе своей проклятия, словно молнии, однако никогда не слышали, чтобы он при этом бил зазевавшегося крестьянина; однако в округе называли его "Гром и молния из рода Цоллернов".

  У Грома и Молнии из рода Цоллернов была жена, в противоположность ему мягкая и приветливая, словно майский день. Часто люди, которых её супруг обидел своими речами, примирялись с ним благодаря её доброму слову и ласковому взгляду; бедным делала она добро, когда только могла, и даже под палящим зноем и в ужаснейший снежный буран не могла она себе позволить пренебречь и не спуститься с горы, дабы посетить бедняка или же больного ребёнка. В противу ей граф всё тем же образом отвечал односложно, мол, вздор, мол знаю - и скакал дальше.

   Некоторых женщин такая мужняя нелюдимость могла бы напугать, а то и устрашить, иные бы подумали, де, что мне эти бедняки, которых мой супруг всех за дураков держит, а иная бы из гордости и недовольства охладела бы к супругу, но не такой была фрау Хедвиг фон Цоллерн. Она как и прежде любила его, разглаживала морщины на его загоревшем лбу, почитала его и уважала; когда же через год и месяц небо подарило юного наследника, она не стала любить своего мужа меньше, в то же время являясь своему сыночку заботливо матерью. В течение трех лет граф видел отпрыска только в воскресенье за столом, когда кормилица подносила: тогда граф пристально па него смотрел, бормотал что-то себе под нос и отдавал его кормилице обратно. Однако когда малыш смог увидеть отца - одарил граф кормилицу золотым гульденом, а ребёнку же он не улыбнулся.

   На третий же его день рождения распорядился граф одеть на сыночка штанишки и роскошно разодел его в шёлк и бархат; затем приказал он подвести ко входу его вороного и ещё одного прекрасного коня, взял малыша за руку и звеня шпорами начал спускаться по лестнице. Удивилась графиня, увидев это. Обычно, когда садился он в седло, она не имела привычки спрашивать, куда он выезжает и когда вернётся домой, но на этот раз беспокойство за чадо отверзло ей уста.

   - Желаете ли вы отправиться в путь, ваше сиятельство? -  промолвила она.
Он не ответил.

   - Зачем же брать с собой малыша? - спросила она ещё раз, - Куно пойдёт гулять со мной.

   - Знаю, - прервал её Гром и Молния из рода Цоллернов и пошёл дальше; остановившись во дворе, взял он мальчугана за ножку, быстро посадил его в седло, крепко привязал куском ткани, вскочил на своего вороного и направился к воротам замка, при этом держа в руках поводья от скакуна своего сыночка.
Поначалу казалось, что малышу доставляло удовольствие спускаться с отцом с горы: хлопал в ладоши, трепал коняшку за гриву, чтобы скакала быстрее,   и граф, переполняясь радостью, то и дело восклицал:

   - Глядишь, и бравым малым станет!

   Но когда они вышли на плато и граф вместо шага перешёл на галоп, малыш обезумел: поначалу скромно он просил, чтобы отец скакал помедленней, но тот лишь прибавлял ходу и порывистый ветер не давал бедному Куно вздохнуть, и начал малец тихо плакать, но чем дальше, тем нетерпеливей и под конец он уже кричал изо всех сил.

   - Знаю! Вздор! - завёлся теперь отец, - зарыдал мальчишка при первой же поездке! Вперёд, или...! - но в тот момент, когда крепким словом хотел он подбодрить своего отпрыска, лошадь его встала на дыбы; поводья другого скакуна выпали из его рук, он же укрощал свою животину, и когда же он наконец привёл её к покорности и испуганно огляделся в поисках своего сына, то увидел его лошадь, что свободная, без маленького седока, скакала к горе во весь опор. Каким бы жестокосердным и злонравным не был граф, а и ему это зрелище сдавило грудь; подумав не иначе, что его дитя разбилось по дороге, стал он рвать себе бороду и стенать. Куда бы он не поскакал, не увидел он ни следа своего дитяти. Представил было себе граф, что лошадь, испугавшись, швырнула его в придорожную канаву, но тут услышал он, как сзади зовут его по имени детским голосом и тотчас же оглянувшись увидел он под деревом подле дороги старуху, что качала его малыша на коленях.

   - Как он к тебе попал, старая ведьма? - закричал граф, весьма разгневавшись, - немедля принеси его ко мне!

   - Не так быстро, не так быстро, Ваша милость! - усмехнулась уродливая старуха, - а не то глядишь, и вы горюшка хлебнете на вашем благородном скакуне. Как ко мне вьюнош ваш попал, спрашиваете? Ну, лошадь его неслась мимо, а он висел, привязанный только за одну ножку и волосиками доставал почти до земли, вот тут я его в фартук и поймала.

   - Ясно! - недовольно рявкнул господин фон Цоллерн, - теперь давай его сюда, а то я, пожалуй, не могу спуститься: лошадь бешеная и может его лягнуть.

   - Подарите мне гульден с оленем, - смиренно попросила старая женщина.

   - Вздор! - воскликнул граф, кинув под дерево несколько пфеннингов.

   - Нет, - продолжила просить старуха, - один гульден с оленем мне более полезен.

   - Какой тебе гульден с оленем! Ты сама с потрохами гульдена не стоишь! - разозлился граф, - быстро ребёнка сюда или собак на тебя спущу!

   - Ах, так? Значит я не стою гульдена с оленем? - переспросила она, издевательски усмехнувшись, - ну-с, посмотрим теперь, почём гульден с оленем из вашего наследства; ну а пфеннинги свои оставьте себе, - сказав это бросила она три медяка графу, да так ловко, что все три упали в кожаный кошель, что в это время граф держал в руке.

   Несколько минут граф не мог ни слова обронить, пораженный старушачьей сноровкой, но наконец и его смятение растворила злоба. Он схватил свое ружье, взвел курки и после направил его на старуху. Та спокойно обняла и поцеловала юного графа, при этом держа мальчугана таким образом,  что ему пришлось бы первому повстречать пулю.

   - Ты хороший добрый мальчик, - промолвила она, - оставайся только таким и тебе вреда не будет, - после отпустила мальчугана и погрозила графу пальцем:

   - Цоллерн, Цоллерн, ты мне остаёшься должен гульден с оленем, - произнесла она и под ругань господина ушла невредимой в лес, опираясь на посох букового дерева. Конрад же, оруженосец, трепеща соскочил с коня, посадил барчука в свое седло, а сам сел позади него и поехал вслед за своим повелителем по направлению к замку.

   То был первый и последний раз, когда Гром и Молния из рода Цоллернов брал своего сыночка на конную прогулку; он воздерживался от встреч, ведь тот плакал и кричал, когда лошадь перешла на рысь и для такого неженки это не могло быть в радость, смотрел на наследника с неудовольствием, и когда мальчонка, любивший отца всем сердцем, ласкаясь и радуясь шёл к его ногам, тот лишь знаком показывал проходить мимо и восклицал: "Известный вздор!". Госпожа Хедвиг легко сносила все злые капризы супруга, но эти недружелюбные жесты по отношению к совсем ещё невинному дитяте ранили её в самое сердце; несколько раз недужила она от страха, когда злобный граф жестоко наказал малыша за какой-то мелкий проступок и в конце концов почила она в бозе в свои лучшие годы, оплакиваемая челядью, крепостными, а более всего своим сыном.

    С тех пор графскому сыну доставалось ещё меньше отцовского внимания; отдан он был кормилице и графскому духовнику на воспитание, а сам граф нечасто справлялся о сыне, особенно когда он вскоре женился на богатой невесте и на следующий год та принесла ему двойняшек, двух маленьких сыновей.

   Любимые прогулки Куно были к той старушке, что когда-то спасла ему жизнь. Та всегда ему много рассказывала о его умершей матери и о том хорошем, что графиня для неё сделала. Кухарки и слуги предупреждали его, что де не следует слишком часто приходить к госпоже Фельдхаймерин, так звали старушку, ибо она ни больше ни меньше чем ведьма, но мальчик не страшился, ибо капеллан замка его учил, что ведьм на свете не бывает, а всё легенды о летающих на ухватах и брёвнах по воздуху - сущие выдумки. Хотя видел он у фрау Фельдхаймерин всеразличные вещи, значение которых не мог он объяснить; ещё крепко помнил он и тот фокус с тремя пфеннингами, что она искусно бросила в аккурат в кошель его отцу; также умела она готовить отвары и мази, чтобы исцелять людей и скот, но было совершеннейшей неправдой то, что о ней сказывали, якобы есть у неё поднос для устроения погоды и коли повесить его она над огнём - жди страшного грома и ужаснейшей молнии. Кое-чему научила она и юного графа, например всяким снадобьям для больных лошадей или же питью против собачьего бешенства, или же готовить прикормку для рыбы, а также многим другим полезным вещам. Также фрау Фельдхаймерин вскоре стала его единственным товарищем, ибо кормилица его умерла, а новая мачеха не очень-то о нем и беспокоилась.

   Когда братья его подрастали всё боле и боле, жизнь у Куно становилась всё тяжелей, ведь те имели счастье не упасть с лошади при первой прогулке и Гром и Молния из рода Цоллернов считал их разумными и пригожими малыми, любил их без памяти и каждый божий день выезжал с ними верхом и учил их всему, в чём разбирался сам. Но мало чему доброму они учились: читать и писать не умел и сам старый граф, а значит и барчукам не след тратить время на такую чушь; зато к десяти годам они научились ругаться так же ужасно, как и отец; задумывая же какое дело, ладили они друг с другом, как кошка с собакой, и лишь только для травли бедного Куно объединились эти заклятые друзья.

   Когда они дрались друг с другом, мать это не сильно беспокоило, ибо считала она их сильными и здоровыми, а когда в один прекрасный день старому графу о этом доложил слуга, тот хотя и ответствовал по обыкновению: "Известный вздор!", однако стал подумывать, какое бы на будущее ему средство изобрести, дабы сыновья его друг друга не перебили, ведь угрозы фрау Фельдхаймерин, кою в сердце он почитал не иначе как могущественной колдуньей:
"Ну-с, посмотрим теперь, почём гульден с оленем из вашего наследства," - всё ещё не выпали из его памяти. В один прекрасный день, когда охотился он в окрестностях замка, попались ему на глаза две горы, по форме будто бы созданные для того, чтобы на них поставить по замку, о чём он немедля распорядился. На одной горе построили замок Шальксберг***, что был назван в честь младшего из близнецов, к которому из-за его злобных проделок давно уже прикрепилось прозвище Шальк****, замок же, что построен на другой горе, хотел он в начале назвать Хиршгульденберг,  дабы насмеяться над старой ведьмой, ибо посчитала она, что всё его наследство и гульдена с оленем не стоит, но позже приказал он сменить название на более простое - Хиршберн; так обе горы называются и по сей день и каждый, кто путешествует в Альпах, может их осмотреть.

   Поначалу Гром и Молния из рода Цоллернов хотел оставить в наследство старшему Цоллерн, маленькому Шальку - Шальксберг, а другому - Хиршберг, но жена его не успокоилась, пока не переменил он свое мнение: "дурачку Куно", так она его называла, ибо он был не столь резвым и необузданным, как её родные сыновья, так вот, "дурачку Куно и без этого довольно будет того, что унаследовал он от своей матери, а ещё он с чего-то должен владеть родовым замком Цоллернов, жемчужиной владений? А мои сыновья неужели не получат ничего, кроме как по замку в глуши, где кроме леса им ничего и не принадлежит боле?".

   Напрасно граф представлял ей дело так, что по справедливости нельзя обкрадывать первенца, она рыдала и бранилась до тех пор, пока Гром и Молния из рода Цоллернов, тот Гром и Молния, который ни в чём никому никогда не уступал, к радости любимой поддался и в завещании отписал Шальксберг маленькому пройдохе, Вольфу, старшему из близнецов, - Цоллерн, а Куно достался Хиршберг с городком Балинген. Вскоре после того, как распорядился он подобным образом, он тяжело заболел. Врачу, сказавшему, что графу суждено представиться, Гром и Молния ответствовал: "Знаю", - а капеллану, призывавшего его в благочестии приготовиться к скорому концу, отрезал он: "Вздор!", - обругал и стал безумствовать дальше и помер, как и прожил, грубияном и большим греховодником.

   Но ещё не успели предать его тело земле, как графиня с завещанием в руках подошла к Куно и насмешливо объявила своему пасынку, не угодно ли ему де показать свою ученость и прочесть то, что содержится в завещание, а именно, что в замке Цоллерн ему делать нечего, и со своими сыновьями она была счастлива такой прекрасной возможности и тем двум замками, что урвали они у него, первенца.

   Куно безропотно подчинился воле покойного, однако со слезами на глазах прощался он с городом, где он родился, где  покоится похороненная его добрая мать, где жил добрый капеллан, и недалеко от того места жила столь близкая ему старушка, госпожа Фельдхаймерин. Хотя замок Хиршберг был красивым, мощным строением, было там ему одиноко и пустыне и вскоре Куно занедужил от тоски по Гогенцоллерну.

   Как-то вечером графиня и братья-близнецы, которым исполнилось уже восемнадцать, сидели на балконе и осматривали и смотрели вниз с замковой горы; вдруг заметили они статного рыцаря, восседавшего на благородном скакуне и роскошный паланкин, что несли два мула и сопровождали несколько слуг; долго думали да гадали, кто бы это мог быть, пока наконец маленький Шальк не воскликнул:

   - Э, да это же никто иной, как наш любезный братец из Хиршберга!

   - Дурачок Куно? -  удивлённо переспросила графиня, - о, он окажет нам большую честь, приняв нас у себя и привёз с собою прекрасный паланкин, дабы с удобством препроводить меня до Оленьей горы; нет, я определённо не предполагала у сына моего господина, дурачка Куно, ни такой доброты, ни таких манер; что ж, такая любезность стоит ответной: давайте и мы спустимся к воротам, дабы его принять; и да, изобразите-ка дружелюбие на лицах и как знать, возможно в своём замке одарит он тебя конём, а тебя - доспехами, а я бы с радостью завладела украшениями его покойной матери.

   - Не хочу я даров от дурака Куно, - так ответил Вольф, - и подобострвстные рожи тоже корчить не буду. А вот, пожалуй, если отправить его к нашему благочестивому папаше, то досталась бы нам в наследство и Хиршберг и всё, что в нём лежит и вам бы, матушка, мы так и быть за бесценок уступили украшения.

   - Вот как, малыш! - вскипела графиня,- ужель должна я ещё и выкупать у вас украшения?  Такова ваша благодарность за то, что я выхлопотала вам замок Цоллернов? Ужель неверно, маленький Шальк, что мне драгоценности должны достаться даром?

 - Даром ничего не бывает, матушка! - смеясь ответил сын, - но если то правда, что украшения стоят подчас как иной замок, то пожалуй, не будь глупцами, нам стоит повесить их вам на шею. Как только Куно смежит свои очи, мы будем тут как тут, разделим и свою часть украшений я, пожалуй, продам. Если дашь мне цену больше, чем тот еврей, то быть драгоценностям твоими.

   За теми разговорами подошли они к воротам замка и графиня титаническими усилиями заставила себя скрыть свою злость из-за украшений; ибо граф Куно уже скакал по подъемному мосту. Увидев мачеху и братьев, приостановил он своего коня, спешился и почтительно их поприветствовал. И хотя они причинили ему много зла, всё же он помнил, что сие его братья, а эта злобная женщина любила когда-то его отца.

   - Ах, как же прекрасно, что и нас посетил наш дорогой сын, - произнесла графиня приторным голосом, при этом любезно улыбаясь, - как вы теперь поживаете в Хиршберге? Возможно ли привыкнуть к тамошним местам? О, и даже приобретён паланкин? Ах, какой он роскошный, в таком не стыдно путешествовать и королеве; теперь и хозяйка дома не будет испытывать неудобств, ежели в нем задумает объехать землю.

   - Я даже ещё не задумывался об этом, милостивая матушка, - ответил Куно,- я хочу привести домой другую компанию, дабы скрасить досуг, посему и принёс я сюда носилки.

   - Ах, вы столь добры и заботливы, - перебила его дама, сделав реверанс и засмеявшись.

   - Ведь он не может боле держаться в седле, - спокойно продолжил Куно, - я имею в виду отца Йозефа, нашего капеллана. Я хочу забрать его к себе, он старый мой учитель, к тому же мы с ним об этом договаривались, когда покинул я Цоллерн. Также хочу я забрать старую госпожу Фельдхаймерин, что живёт под горой. О, Боже, она уже совсем старая и когда-то она спасла мне жизнь, когда с моим почтенным отцом я в первый раз отправился на прогулку верхом; в моём замке ей приготовлена комната, где ей должно встретить свои последние дни, - сказавши это, он пошёл на другую сторону двора, дабы забрать священника.

   Молодой Вольф от злости кусал себе губы, графиня же пожелтела от ярости, а маленький Хитрец громко рассмеялся:

   - А что вы дадите мне за ту клячу, которую я получу от него в дар? - спросил он, - братец Вольф, а подари-ка ты за это мне доспехи, которые он тебе отдал, а? Ха-ха-ха!  Он хочет забрать себе священника и старую ведьму? Это прекрасная пара: до полудня он будет учиться греческому у пастора, а после - брать уроки колдовства у фрау Фельдхаймерин! Что за блажь взбрела в голову дурачку Куно!

   - Ну что за низость! - вторила ему графиня, - и смеяться здесь совершенно незачем, маленький Хитрец: это позор для всей семьи; нас же ославят на всю округу, когда узнают, что граф фон Цоллерн забрал к себе эту старую ведьму Фельдхаймерин, привёз её в замок на роскошном паланкине на двух мулах, да ещё и жить у себя оставил! Это всё от его мамаши: та тоже всегда унижалась перед всякими калеками и прочим отребьем; ах, отец его, поди в гробу ворочается!

   - Да, - задумчиво произнёс маленький Шальк, - отец бы в гробу сейчас произнёс: "Вестимо, вздор!".

   - Воистину! О, пошёл с немощным, и не стыдно ему того поддерживать под руку! - с возмущение воскликнула графиня, - уйдём, я не желаю боле его видеть.

   Они удалились и Куно подвел своего учителя к мосту и там сам посадил его в паланкин; под горой же остановились они у хижины фрау Фельдхаймерин, где она находилась уже готовой к выходу, с узелком, полным склянок, горшочков, снадобий и прочих нужных приспособлений.

   Итак, всё пошло совсем не так, как графиня фон Цоллерн желала представить себе в своих чёрных помыслах: во всей округе рыцарю Куно никто не удивился; также нашли прекрасным и достойным похвалы, что скрасил он последние дни фрау Фельдхаймерин, а некоторые посчитали его благочестивым, ибо приютил в своём замке он отца Йозефа. Единственные, кто всячески пытались его очернить и принизить его достоинства, были графиня и его братья, но допуская на людях такие проявления злобы к своему брату по отцу, они вредили прежде всего себе, ибо словно бы в отместку в народе родилась легенда, что де и с матерью ведут они себя скверно, живут в постоянных ссорах и непрестанно творят друг другу всевозможные обиды. Граф Куно фон Цоллерн-Хиршберг сделал несколько попыток примирить братьев с собой, ибо невыносимо ему было, когда проезжали они мимо его праздника и не навещали его, когда встретившись в лесу или поле,  приветствовали они друг друга, холоднее, чем чужестранцы. Но попытки его были безуспешно, и даже более того, заканчивались его же осмеянием. В один прекрасный день пришло ему на ум ещё одно средство, чтобы завоевать сердце своих братьев. Почти посередине меж тремя замками был пруд, которой-то Куно и владел. Водилась в том пруду лучшая щука и карп во всей округе и для братьев, заядлых рыбаков, было нешуточной досадой то, что отец позабыл им отписать его при разделе наследства. Рыбачить там без ведома брата им не позволяла гордость, но и договариваться полюбовно с братом им не хотелось. Узнав же о том, что эта запруда волнует их до глубины души, пригласил их он как-то раз приехать на ту запруду всем вместе.
Было прекрасное раннее утро, когда три брата из трёх замков почти одновременно подъехали к тому водоёму.

   - Смотри-ка! - воскликнул маленький Шальк, - как всё получилось! Пробило семь на моей башне, когда выехал я из Шальксберга!

   - И я! - И я! - воскликнули братья из Оленьей горы и Цоллерна.

   - Стало быть, в аккурат посередине, - продолжил Шальк, - а водица-то здесь хороша!

   - Да-да, и именно поэтому я вас сюда позвал. Ведомо мне, что вы заядлые рыбаки, и если я время от времени с удовольствием закидываю сюда удочку, то в пруду рыбы довольно на три замка и на берегу места хватит на нас троих, если мы задумаем здесь все втроём одновременно порыбачить здесь; посему хочу я, чтобы вода в этом пруду была для нас общей, и у каждого из вас были такие же права на него, как и у меня.

   - Да, братец, это ты милосердно решил, - промолвил маленький Шальк, недоверчиво усмехнувшись, - воистину, дайте нам только утреннюю водную гладь да несколько сот рыбешек! Но что же мы должны будем за это сделать, ведь даром-то ничего не происходит!

   - А пусть будет даром, - сказал растроганно Куно, - всего-то встречаться и вместе общаться и видеться на берегу озера, ведь мы же сыновья одного отца!

   - Нет, - ответил брат из Шальксберга, - так не пойдёт, ибо рыбачить вместе каждый дурак сможет, когда всяк соседу рыбу гонит; мы лучше дни поделим:  в понедельник и четверг - ты, Куно, во вторник и пятницу - Вольф, а мне достанется среда и воскресенье - такое меня устроит.

   - А вот меня не устроит совсем, - злобно вскрикнул Вольф, - не хочу я таких подарков и делиться ни с кем не намерен; что ты правильно сделал, так это предложил нам пруд, потому как мы втроём имеем на него равные права; но давайте-ка лучше сыграем в кости и кто выиграет, тот и будет в будущем владеть запрудой; к примеру, если я выиграю, то можете потом и спрашивать у меня разрешения на рыбалку.

   - Я не играю в кости, - возразил Куно, огорченный жестокостью своего брата.

   - Ну конечно, - рассмеялся Маленький Шальк, - братец-то наш такой уж благочестивый и богобоязненный, что для него и игра в кости - смертный грех; но предложу-ка я вам нечто другое, чего и наш затворник не устыдится: возьмём лески и крючки и тот, кто сегодня утром вытащит больше рыбы до того, пока часы в Цоллерне пробьют двенадцать, и будет владеть озером.

   - Я, видать, совсем простофиля, сказал Куно,- ежели должен завоёвывать то, что мне и так принадлежит по праву наследования; но, дабы видели вы, что я серьёзен в намерении поделиться с вами, и я принесу рыболовные снасти.

   И они отправились по домам, каждый в свой замок. Близнецы спешно как могли послали своих слуг, приказав им поснимать все старые валуны, дабы насобирать червей для наживки, Куно же взял свои снасти и прикормку, которую когда-то научила его готовить госпожа Фельдхаймерин, и был первым, кто пришёл на место. Когда близнецы пришли на место, он позволил им выбрать лучшие и удобнейшие места и только после этого закинул свою удочку и будто бы рыбы признали в нём хозяина запруды: целые косяки карпов и щук стянулись и плескались у его лески; более взрослые и крупные оттесняли молодняк и постоянно он кого-то из них выуживал и стоило ему закинуть удочку вновь, как уже две, а то и три раскрыты рыбьи пасти бросались на его острый крючок. Ещё двух часов не прошло, как земля вокруг него была устлана прекрасными рыбинами; тогда прекратил он рыбачить и подошёл к братьям посмотреть, какой же у них удался улов. У  Шалька был мелкий карпик да две тощие уклейки, Вольф выловил пару усачей да трёх пескарей и оба уныло смотрели в пруд, ибо со своих мест сумели они заметить, какой улов был у Куно. Когда же он подошёл к своему брату Вольфу, тот вскочил почти вне себя от ярости, порвал леску, разломал удилище и выбросил всё в водоём.

   - Хотел бы я тысячу крючьев вместо одного, да чтоб на каждом по такой твари трепыхалось, - вскричал он, - да только праведными путями такого не добиться! Это с помощью чародейства и колдовства, глупый Куно, что ты за час выловил больше рыбы, чем я за год!

   - Да-да, теперь я начинаю понимать, - подхватил маленький Шальк, - что у госпожи Фельдхаймерин, у этой гнусной ведьмы научился он удить рыбу и мы были дураками, раз додумались рыбачить с тем, кто не ровен час станет чародеем.

   - Ну и подонки же вы, - произнёс негодуя Куно, - этим утром было у меня предостаточно времени, чтобы разглядеть вашу скаредность, грубость и бесстыдство. Убирайтесь же немедля и никогда не приходите боле, и думается мне, что вашим душам было бы куда отраднее, ежели имелась б у вас хотя бы половина того благочестия и тех добродетелей, что присущи той женщине, которую честите вы ведьмой.

   - Нет, она не настоящая ведьма! - с издевкой осклабился Младший Шальк,  - те женщины могут прорицать, а из фрау Фельдхаймерин такая же прорицательница, что из твоего гуся лебедь; сказала же она когда-то нашему отцу, что из всего наследства добрую часть можно будет за гульден с оленем купить, сиречь батюшка наш-де по миру пойдёт, да только до самой смерти все владения его были при нём, а зубцы башен Цоллерна и по сей день можно увидеть. Так что оставь, госпожа Фельдхаймерин всего лишь выжившая из ума старуха, а ты - дурачок Куно.

   С этими словами младший поспешно удалился, испугавшись братовой тяжёлой руки, а вслед за ним и Вольф, выговорив все те непотребства, которым когда-то научился он у отца.

   Опечаленный до глубины души шёл Куно домой, ибо теперь он ясно видел, что его братья никогда не захотят с ним поладить. Жестокие их слова принял он так близко к сердцу, что на следующий день тяжко он занедужил и только утешение преданного отца Йозефа и целебные снадобья госпожи Фельдхаймерин уберегли его от гибели.

   Братья же, узнав о том, что он слёг, закатили весёлый пир, где, будучи уже нетрезвыми, друг другу пообещали,что когда дурачок Куно преставится, то первый, кто об этом узнает, пусть палит из пушек, чтоб показать другому, и первому узнавшему достанется бочка лучшего вина из подвалов покойного. Вольф сразу же отправил своего слугу постоянно следить за происходящим в Хиршберге, а Маленький Шальк посулил немалую мзду одному из слуг, дабы тот немедля дал знать, что хозяин его ушёл в последний путь.

   Простолюдин же тот был более предан своему доброму и благочестивому господину, нежели злобному Шальку; справился он с заботою и участием как-то вечером о состоянии болезного у госпожи Фельдхаймерин и когда та ему ответствовала, что молодой граф совершенно поправился, рассказал он ей о пари обоих братьев и о пушечном салюте, что намеревались они устроить по случаю смерти Куно. Страшно разгневалась старуха и сразу же рассказала это графу Куно, а когда тот отказался верить в столь ужасную бессердечность своих братьев, то посоветовала она ему проверить, пустив слух о своей смерти, устроят ли они канонаду или нет. Граф приказал слуге, которого подкупил его братец, явиться, ещё раз его расспросил и велел ему скакать в Шальксберг и объявить там о своей скорой кончине.
Когда же слуга торопясь спускался с горы, увидел его слуга графа Вольфа фон Цоллерна, остановил его и спросил, куда же тот так хочет успеть.

   -Ах, - ответил тот, - мой бедный господин так плох, что не переживёт этот вечер и все уже махнули на него рукой.

   - Как? Уже? - воскликнул тот, вскочил на лошадь, пришпорил и гнал так нещадно и в Цоллерн и на гору, что лошадь пала у ворот, в сам он успел лишь выкрикнуть:"Граф Куно умер!" - прежде чем совсем обессилел. Тут грянули пушки Гогенцоллерна, граф Вольф обрадовался вместе со своей матерью и бочке доброго вина и наследству и запруде и украшениям и мощному эху от залпов своих пушек; только то, что приняли они за эхо, было залпом пушек Шальксберга, и сказал тогда матери Вольф, рассмеявшись:

   - Стало быть и у братца там был шпион; придётся нам ту бочку вина разделить, как и прочее наследство, - после чего вскочил на лошадь, ибо подозревал он, что маленький Шальк, появись он раньше брата, ещё до раздела сможет прикараманить себе что-нибудь из имущества покойного.
На той рыбной запруде пути братьев пересеклись; оба, взглянув друг на друга, тут же побагровели, ибо каждый хотел первым попасть в Хиршберг. О Куно не было сказано ни слова, но продолжив путь вместе, они по-братски обсуждали, как всё повернётся в будущем и кто будет владеть Хиршбергом. Когда же через перекидной мост въехали они во двор, то увидели они в окне живого и здорового брата, в каждом взгляде которого сквозили гнев и злость. Увидев его, братья страшно перепугались, поначалу приняв его за привидение, но перекрестившись, увидели, что брат их всё ещё сложен из плоти и крови; и тогда Вольф воскликнул:

   - Вот те раз! Дьявольщина, а я уж подумал, что ты дал дуба!

   - Ну, отложить - не отменить, -  процедил младший, сверля брата испепеляющим взглядом. Тот же громогласно повёл свою речь:

   - Отныне считаю я совершенно с вами не связанным какими бы то ни было родственными связями. Ваш праздничный салют я хорошо слышал, но теперь и вы узрите пять полевых орудий, стоящих у меня во дворе, что приказал я зарядить в вашу честь. А теперь чтобы вас больше не было ни в замке, ни на расстоянии пушечного выстрела от него, иначе вы узнаете, как стреляют в Хиршберге.

   Братьев не надо было просить, ибо они и так видели, насколько серьёзно был он настроен; итак, пришпорили они коней и наперегонки понеслись с горы; брат же дал им вдогонку артиллерийский залп поверх голов, отчего те низко пригнулись.  Куно же хотел их только напугать, но ри в коем случае не ранить.

   - Ты зачем из пушек палил? - спросил Шальк озлобленно,- идиот, я же тоже дал залп, как только тебя услышал!

   - Наоборот, мать докажет, только спроси, - отвечал ему Вольф, - ты первый палить начал, принёс нам все эти несчастья, барсученыш.

   Младший не стал отмалчиваться, и пока добирались они до Рыбного пруда, непрестанно поливали друг друга отборной руганью в лучших традициях своего батюшки, разъехавшись во взаимной ненависти, почти врагами друг другу.

   На следующий день составил Куно завещание и фрау Фельдхаймерин сказала об этом свяшеннику:

   - Бьюсь об заклад, он пишет не благодарственное письмо пушкарям.

   Но как она не любопытствовала, как бы часто она не пыталась разговорить милого сыночка, все было тщетно: так никогда она и не узнала, что же было в завещании; а после, через год, добрая женщина преставилась, и не помогли ей ни снадобья ни мази, да и не болела она ничем, просто шёл ей уж девяносто восьмой год, а такое любого здоровяка сведёт в могилу. Граф Куно приказал её похоронить не как бедную крестьянку, а с такими почестями, будто была она ему матерью; ещё через некоторое время он совсем осиротел, ибо вскоре и отец Йозеф отправился вслед за фрау Фельдхаймерин.

   Но одиночество продолжалось недолго: вскоре и добрый Куно почил в бозе на двадцать восьмом году жизни, злые языки поговаривают, что от яда, который подсыпал ему младший Шальк.

   Как бы то ли было, через несколько часов после того, как это случилось, опять раздались пушечные залпы, и в Цоллерне и в Шальксберге, числом двадцать пять.

   - Надо думать, на этот раз он действительно там, - произнёс Шальк, когда встретились они в пути.

   - Да, - ответил Вольф,- но всё же если он опять воскреснет и будет браниться из окна, то я взял с собой ружьё, которое заставит его сменить гнев на милость, а то и вовсе замолчать.

   Когда поднимались они к замку, к ним присоединился ещё всадник со свитой, им незнакомый. Подумали они, что возможно это друг их брата, идущий к ним, чтобы помочь с похоронами, посему дале ехали они со скорбными минами, непрестанно восхваляя покойника, кручинясь о его столь ранней кончине, а Шальк даже выдавил из себя несколько крокодиловых слёз. Рыцарь же им ничего не ответил, а тихо и молчаливо поднимался себе в Хиршберг.

   - Сейчас расположимся поудобнее. Эй, виночерпий, самого лучшего вина! - крикнул Вольф, сойдя с коня. Они поднялись по полукруглой лестнице в зал, молчаливый всадник последовал за ними, и когда братья вольготно уселись за столом, тот вытащил из камзола серебряную монету, бросил её на столешницу так, что она покатилась и звякнула, и сказал:

   - Так, теперь наследство ваше при вас, ровным счётом один хиршгульден.
Братья удивлённо взглянули друг на друга и спросили незнакомца, что он этим хотел сказать.

   Всадник вытащил пергамент скрепленный подобающей печатью, в котором глупый Куно перечислил все те неприятности, что братья доставили ему при жизни, а в конце распорядился и обнародовал свою последнюю волю: всё его наследство, имущество и богатство, за исключением драгоценностей его покойной матери в случае его смерти должно быть продано Вюртембергу, но - за один хиршгульден, всего за какой-то гульден с оленем! На драгоценности же надобно построить в городе Балинген дом призрения.
Тут братья снова удивились, да только теперь было им не до смеха, а лишь оставалось скрипеть зубами, ибо с Вюртембергом тягаться было им не по силам, таким образом, богатство, леса, поля, город Балинген, а главное - рыбная запруда были потеряны и в наследство им достался какой-то дрянной гульден с оленем. Засунул резко Вольф в камзол монету, и не говоря ни да ни нет накинул берет на голову, дерзко прошёл мимо вюртембергского комиссара, не удосужившись попрощаться, вскочил на коня и отправился в Цоллерн.

   Когда же на следующее утро мать доняла его упрёками, что де-потеряны богатство и драгоценности, поскакал он к брату Шальку в Шальксберг.

   - Наше-то наследство мы пропьём или проиграем?

   - Лучше пропить, - сказал Шальк, - тогда никто не проиграет. А махнём-ка мы в Балинген, покажемся-ка людям, всем назло, коль всё равно мы его позорно потеряли.

   - И в трактире там такое красное подают - император лучше не пивал, - добавил Вольф.

   Так приехали они вместе в Балинген, спросили там, сколько стоит стакан красного и выпили на полный хиршгульден. Встал тогда Вольф, вынул из камзола серебряную монету с прыгающим оленем, бросил её на стол и сказал:

   - Вот ваш гульден, так что мы в рассчёте.

   Трактирщик же взял гульден, осмотрел его со всех сторон, и усмехнувшись, произнёс:

   - Не будь бы это хиршгульден, то да,  но вчера вечером прибыл гонец из Штутгарта и сегодня утром с барабанным боем объявили именем нового синьора нашего, графа Вюртембергского, что такие деньги обесценились. Так что будьте любезны другую монету.

   Тут оба брата сразу же побледнели:

   - Рассчитайся, а? - шепнул один.

   - У тебя монеты есть? - произнёс другой.

   Словом, остались они должны в трактире гульден.  Молча и задумчиво плелись они всю дорогу и когда были они уже на развилке, откуда вправо дорога уходила на Цоллерн, а влево - на Шальксберг, младший произнёс:

   - Ну и что теперь? Теперь мы унаследовали даже меньше, чем ничего, да к тому же и вино оказалось дрянь.

   - Точно, - ответил ему брат, - сбылось же, что сказала госпожа Фельдхаймерин: посмотрим-де теперь, в какую часть наследства обойдётся этот гульден. Так теперь нам на него даже стакан вина не купить.

   - Вестимо, - ответил тот, кто из Шальксберга.

   - Вот же вздор! - ответил тот, кто из Цоллерна,  и помчался, к себе в замок, в ссоре с собой и всем миром.


*Хиршгульден или гульден с оленем - старинная вюртембергская монета достоинством в 2/3 талера. Названа так из-за изображения оленя на гербе.
**Действительно, по состоянию на начало XIX века замок Гогенцоллерн находился в руинах, но в 1850-1867 годах отстроен заново; в таком виде он сохранился и по сей день.
***Гора хитреца( нем.)
**** Schalk  (нем.) - хитрец, пройдоха
*****Hirschguldenberg (нем.) - гора гульдена с оленем
*****Hirschberg (нем.) - оленья гора.